Асфодель (джен)

Если хочешь сделать что-то хорошее, не откладывай. Так говорила бабушка, и Асфодель запомнила ее слова с детства, хотя по малолетству не придавала им значения. Зачем торопиться? Жизнь казалась бесконечной, ласковой и безмятежной, как долгий-долгий летний день, и решительно некуда было спешить. Потом бабушки не стало, и много кого еще не стало, и Асфодель теперь хорошо понимала смысл бабушкиных слов. И жалела о том, чего не успела сделать, и радовалась тому, что сделала вовремя, не откладывая.

Поэтому она всегда сразу отвечала на письма, даже самые пустячные, если только отправитель ждал ответа. Сыну вот не удалось это привить: всем было известно, что Мило не любит вести переписку. На все упреки он лишь благодушно отшучивался, что у него плохой почерк и все равно никто не разберет ни словечка.

А сама Асфодель отвечала быстро, и ей не надоедало по много раз пересказывать нехитрые местные новости, осведомляться о чужом здоровье и во всех подробностях описывать свое, делиться рецептами фруктового пирога и снадобья от ревматизма.

Этим погожим сентябрьским утром ей пришло лишь одно письмо, но она заулыбалась, едва увидев имя на конверте — Мелисса Брендибак, младшая дочка Мармадаса, ее, стало быть, внучатая племянница, самая любимая из всех.

Хоть и любимица, а пишет редко, да и о чем ей писать старой тетке? Мелисса — девица бойкая и разговорчивая, избалованная всеобщим вниманием, но с добрым сердцем. Как она в прошлом-то году, на празднике у Бильбо, отличилась! Хотела сплясать на столе! Асфодель такой не была в ее годы, да и никогда не была. Но все равно почему-то именно Мелисса ей мила. В детстве-то Мелисса исправно писала тетушке — по указке родителей: «Дорогая тетя, как твои дела? У меня все хорошо. Погода у нас хорошая. А у вас какая погода?» Потом подросла, и ей стало интереснее веселиться с друзьями, а не с чинными тетушками чаи гонять. А вот, смотри-ка, нашла все же минутку написать.

Асфодель прошла в комнату, отложила на поднос письма для мужа, а сама устроилась у окна и распечатала конверт.

Бренди-холл,

Бакленд

12 сентября 1402 года

Дорогая тетушка!

Наконец-то собралась тебе написать, а то все некогда было. Как твои дела? У меня все хорошо. Какая у вас погода? У нас — просто ужасная! Вчера была такая буря, ты не поверишь!

Асфодель оторвалась от письма и недоуменно глянула в окно. От их дома до Мелиссы рукой подать, и на всех них одинаково светит ласковое солнце, какое бывает лишь в самом начале теплой осени, и один и тот же ветерок шевелит ветви яблонь в их саду и на том берегу Брендивина, в Бакленде... Какая еще буря? Она нахмурилась и продолжила читать.

Самая настоящая буря! Гром и молнии! А знаешь почему? Мне прислали приглашение погостить в Тукборо, а папа не хочет меня отпускать! Говорит, нечего там болтаться без дела и всем мешать… А кому я помешаю-то? И, главное, я ведь не сама напросилась, меня Первинка приглашает, говорит — оставайся сколько хочешь, будем гулять, пока погода хорошая… А папа уперся: мало ли что она тебя приглашает, вы одногодки, у нее ума ничуть не больше твоего, пусть-ка у родителей спросит сначала, а там и поглядим, точно ли они тебя так уж ждут в гости! А чего спрашивать? У них для гостей всегда двери открыты, и с Первинкой мы дружим, и вообще… Тетя, ну скажи им, а? Скажи папе, что ничего такого, что я не нахальная и не навязываюсь! Я ему вчера сама все это сказала… Ну и еще, кажется, чего-то сболтнула, так он рассердился и теперь совсем со мной не разговаривает. Напиши ему, он тебя послушает, он всегда тебя слушает, как никого больше во всем Шире! Пожалуйста, тетечка, ты моя последняя надежда!

С любовью,

Мелисса Брендибак

Ах вон оно что! Асфодель усмехнулась. Вот почему Мелисса вспомнила про старую тетушку и так беззастенчиво подлизывается… «Как никого больше во всем Шире!» Ну да, знает, к кому подольститься, кто ей не откажет… И Асфодель уж конечно поможет племяннице. Вот прямо сейчас возьмет и напишет Мармадасу, чего это он вздумал показывать характер? Молодежи положено веселиться, себя бы вспомнил в этом возрасте!

Подоплека этого небольшого семейного скандала была Асфодели хорошо известна. Первинка Тук — славная девушка, и Мармадас совсем не против этой дружбы. Но у Мелиссы в Тукборо другой интерес, куда как поважнее — юный Эверард, красавец и заводила, о котором вздыхают девицы во всех четырех четях Шира. Парень тоже неплохой, хотя чуток легкомысленный и слишком уж любит повеселиться в «Зеленом Драконе», который стал его вторым домом. А в те часы, когда его нет в трактире, все равно кажется, что он там незримо присутствует, потому что завсегдатаи «Дракона» только и делают, что пересказывают разные невероятные истории о его озорстве и проделках. А год назад, на празднике у Бильбо, Эверард с Мелиссой вознамерились сплясать на столе «прыг-дрыг», и про это непременно тоже было бы много разговоров… если бы не исчезновение Бильбо, которое надолго дало пищу для пересудов и совсем затмило невинные шалости молодежи.

Асфодель села за стол, достала перо и бумагу и еще раз пробежала глазами по письму племянницы, прикидывая, что написать Мармадасу. Только тут она заметила, что на обороте есть еще постскриптум — да какой большой, весь лист исписан мелким скачущим почерком.

P. S. Да, я ведь совсем забыла! Тетя, представляешь, говорят, что Фродо в этом году снова затевает праздник в честь Бильбо! Только не такой, как в тот раз, понятное дело, потому что и Бильбо-то нет, и вообще… А я все вспоминаю, как он исчез тогда, ты помнишь? С таким громом и блеском, у меня прямо уши заболели. И я даже, кажется, ослепла немножко… И еще, знаешь, тогда за столом что-то странное болтали… они думали, я не слышу, но я все слышала. Про Фродо. То есть про его родителей. Я не поняла, хотела переспросить, да не стала. А потом мне рассказали, будто бы мельник Сэндимен в «Зеленом Драконе» про то же самое заливает, что, дескать, это все из-за Примулы вышло. Будто она хотела Дрого утопить, а вместе с ним сама в воду упала. А я думаю, чепуха какая-то! Во-первых, ей бы и сил не хватило, он же крупный был, все говорят. А главное — зачем? Зачем бы тетя Примула стала такое делать? Ведь чепуха же, да?

Мелисса

P. P. S. А все-таки хотела бы я знать, что там Фродо задумал… А что, если он тоже хочет сквозь землю провалиться, как Бильбо? Прямо на глазах у гостей, а? Вот бы посмотреть на это еще разок! Интересно, кого он позовет в этом году. Может, Первинку пригласит или Эверарда. Пиппина-то, само собой, позовет. Я бы тоже сходила… но какое там, сижу дома, как дурочка… Тетечка, ты напиши моим, чтоб отпустили в гости, ладно? Целую тебя и обнимаю!

Твоя глубоко несчастная племянница, сидящая взаперти

Мелисса

Скрипнула дверь, и Асфодель, вздрогнув, обернулась.

— Вот ты где спряталась! А я зову, зову — никто не откликается, — весело сказал Руфус, заглядывая в комнату.

— Да тут от Мелиссы весточка пришла… Я села отвечать и задумалась.

Руфус кивнул, посмотрел на нее внимательно и вдруг стал серьезным.

— Случилось у них что-то?

— Что? Нет… Нет, ничего! — заторопилась Асфодель. — Так, пустяки. Жалуется, что отец ее в гости не пускает. Заупрямился. Ну, знаешь, как с ним бывает. Напишу ему сейчас, авось смягчится.

— Ах вон что. Ну, напиши. Как ты это говоришь… если хочешь сделать что-то хорошее, не откладывай. Напиши, пусть себя вспомнит в этом возрасте! — Руфус снова повеселел. — А если не вспомнит, так мы ему напомним про прежние-то деньки, а? Хорошее было время! Пусть сам к нам заглядывает, посидим за кружечкой пива, освежим память. Так прямо ему и скажи!

— Вот я это и собиралась, слово в слово, — Асфодель засмеялась. — Ладно, иди, посмотри там на подносе, тебе тоже что-то пришло.

Руфус кивнул и удалился, насвистывая под нос. Улыбка исчезла с лица Асфодели, она снова застыла, глядя в стену перед собой, но тут же встряхнулась и потянулась за пером. Надо написать, сейчас же, не откладывая. Она непременно попросит Мармадаса отпустить дочь в гости… но это потом, это подождет. Сначала надо ответить самой Мелиссе.

Барроуз-холл,

13 сентября 1402 года

Дорогая Мелисса!

От души надеюсь, что буря, разразившаяся над вашим домом, уже миновала, и небо снова прояснилось. Я сейчас же напишу твоему отцу — думаю, не будет беды, если ты немного погостишь у Туков и чуточку повеселишься. Однако я и тебя кое о чем попрошу: пожалуйста, пусть в этот раз обойдется без танцев на столе! Не мне тебе рассказывать о славном и древнем семействе, чье родовое имение ты собираешься посетить. Прошу тебя, уважай их традиции и веди себя прилично. Хватит с них и одного возмутителя спокойствия (я, разумеется, имею в виду юного Эверарда), тебе вовсе не обязательно составлять ему пару (я хочу сказать, конечно, пару в его шалопайских выходках; о прочем я пока не говорю, да ты и не спрашивала моего совета в таких делах), а что касается танцев, то отдай предпочтение старым добрым «девятишагу» и «долгоиграю» (но, дорогая моя девочка, прошу тебя, никаких «попрыгушек-вверхтормашек»!).

Она остановилась и подождала, пока высохнут чернила. Теперь насчет Бильбо… Всю прошлую зиму по всему Ширу рассказывали у камина самые невероятные байки об исчезновении мистера Бэггинса, который, видимо, на старости лет совсем спятил, раз решил выкинуть такую штуку на глазах у добропорядочных хоббитов. Рассказывали, как потемнел небосклон, как прямо под ногами гостей разверзлась земля, едва не поглотив уставленный яствами стол, как Бильбо громоподобно захохотал и, ударившись оземь, рассыпался снопом ослепительных искр, от которых остались дырки на скатерти и на одежде гостей. И все те, кто был на празднике, кто сидел рядом с Асфоделью и видел все собственными глазами, самозабвенно плели такие же или подобные небылицы и, что удивительнее всего, сами вполне им верили. Асфодель не спорила, только посмеивалась про себя. Память у нее была верная, и с годами не ослабела, она в этом много раз убеждалась. Не было никакого грохота, и земля не разверзалась под ногами. Бильбо просто взял и исчез. Вот это и было по-настоящему страшно. А остальное досужие умы напридумывали себе, чтобы объяснить этот страх и странную неловкость, охватившую всех тогда, в момент внезапно прерванного веселья. Вот и Мелисса туда же…

И еще я хотела тебе сказать… Мелисса, девочка моя, пора уже оставить эти разговоры насчет мистера Бэггинса. Он был почтенным хоббитом, никто во всем Шире не может сказать о нем худого слова, и что бы с ним ни случилось, это не повод для пустопорожней болтовни.

Она остановилась. Теперь самое сложное. Примула и Дрого. Сколько лет прошло… уж больше двадцати. И Фродо совсем взрослый, да теперь еще полновластный хозяин Бэг-Энда. Уже никто не назовет его бедным сироткой, а некоторые, пожалуй, и позавидуют, как Лобелия с муженьком: хорошо, мол, устроился, сиротинушка-то! А у Асфодели и сейчас сердце болит за племянника. Как-то сложится его жизнь? И не была ли безвременная смерть родителей и для него дурным предзнаменованием? Надо поскорее с этим покончить. Поскорее.

Да, кстати, о пустой болтовне: не стоило бы по такому поводу тревожить память Примулы и Дрого, но раз уж ты об этом заговорила, давай все разъясним. Жили они душа в душу (я ни на что не намекаю, но тем, кто подумывает о вступлении в брак, следовало бы взять их за образец), это подтвердит всякий, кто их знал. Не веришь мне — расспроси любого из Брендибаков или Бэггинсов. Утопить Дрого! Этого и вообразить себе невозможно, а особенно невозможно это вообразить о моей родной сестре! А то, что мельник об этом болтает, так дело известное — он любит распускать такие гнилые разговоры. Много он понимает! Ты спроси его, сам-то он знал Дрого или Примулу при жизни? Может, они его на чай зазывали да на завалинке беседовали? А я тебе отвечу: не было такого! Он с ними дружбу не водил, в дом их вхож не был. Совести у него нет, вот что! Я на него и не злюсь, я ему цену давно знаю. А вот ты меня такими разговорами огорчаешь. А если Фродо про это услышит, то и вовсе нехорошо будет. Дрого с Примулой просто катались по реке, а Дрого к этому делу непривычный был — он ведь не из наших, не из Брендибаков, с лодками управляться не умел… Вот и вышла беда. И нечего тут огород городить на ровном месте.

Целую,

любящая тебя тетушка

Асфодель Барроуз

Она хотела поставить жирную точку, но рука дрогнула и вместо точки вышла клякса. Небольшая, можно не переписывать набело.

И ложь у нее вышла небольшая. Хоть и мучительная. Ну да что уж тут поделаешь…

Асфодель запечатала конверт, а письмо от племянницы убрала в специальный ящик. Она подолгу хранила письма — не все, конечно, а только от близких, но и таких уже накопился целый сундук. Надо бы перебрать их на досуге да повыбрасывать лишнее, вот только где его возьмешь, этот досуг?

Солнце скрылось за верхушками яблонь. Долго же она тут сидит! Пора ужинать, потом запереть ворота на ночь… Руфус все эти годы над ней посмеивается — от кого закрываться в родном Шире, по эту сторону реки? Но так уж она привыкла с детства. В Бакленде всегда запирали дома на ночь. И никому не надо было ничего объяснять, все и так понимали, даже самые маленькие хоббитята. Старый лес совсем рядом, за Изгородью, а разве Изгородь — это защита?

В Бакленде все осторожные. Всегда начеку, всегда готовы забить тревогу и бежать на помощь. Но в тот вечер, когда Дрого и Примула отправились на реку прогуляться, это их не спасло.

* * *

Тукборо,

17 сентября 1402 года

Дорогая тетя Асфодель!

Как твои дела? Пишу тебе на бегу, я сейчас в гостях, и у меня совершенно, вот просто совершенно нет времени!

Я рассказала Эверарду, что это ты упросила папу, чтобы он отпустил меня в Тукборо. Эверард велел тебе кланяться, говорит, ты самая расчудесная тетушка во всех четырех четях и он будет рад с тобой породниться! Я сделала вид, что не понимаю, на что он намекает, но на самом деле понимаю, конечно, только ты никому не говори!

А насчет того, что я будто бы слушаю всякую пустопорожнюю болтовню, то это ты ко мне несправедлива. Ничего такого я не слушаю и сама не говорю, а мельника этого в глаза не видала, сдался он мне! И я, конечно, ничего такого не думаю про тетю Примулу… Но все-таки хочу тебе рассказать… У нас тут в Тукборо были гости, и вот Эсмеральда Тук, ну то есть сейчас-то она по мужу Эсмеральда Брендибак, и вот ее муж говорит, а ему сказал их сосед из Бакберри, который все своими глазами видел… он сказал, что будто бы в тот вечер, когда Дрого и Примула катались на лодке, они там были не одни… Он, правда, не разглядел, темнело уже, а они далеко, но будто бы там был кто-то третий, высокий такой… Я вот теперь думаю, кто бы это мог быть? Может, это он их и потопил, а? Но я никому не сказала ни словечка, ты не думай! Только Первинке. Но она, как и ты, говорит, это все чепуха. И я тогда сказала Эверарду. А он говорит: а что, очень даже может быть, надо про это разузнать! Да только как разузнаешь-то? Двадцать лет прошло, даже больше… А может, дядюшка Динодас что-нибудь знает? Мы с Эверардом решили, что съездим к нему в гости и расспросим! Потому что нельзя же оставить это дело просто так! Как ты думаешь?

С любовью,

Мелисса Брендибак

P. S. А еще, совсем забыла! Этот вот сосед, который из Бакберри, он говорит, будто потом, когда Дрого с Примулой пропали и все пошли на поиски, будто бы он видел там на берегу, где они в лодку садились, следы башмаков. А зачем им башмаки, когда на дворе июнь? Странно так!

Мелисса

P. P. S. А самое-то главное! Тетечка, ну что ты такое пишешь, никто в наше время уже не танцует «девятишаг», меня тут на смех поднимут, если я про него заикнусь… Но я выучила новый танец, называется «фыр-фыр-фыр», ты не думай, он приличный, а не как в прошлый раз!

М.

Асфодель перечитала письмо еще раз, потом еще. Первым ее порывом было резко ответить бойкой племяннице, чтобы не лезла не в свое дело, не приставала с глупостями к солидным хоббитам, а занималась дальше своими танцульками, в которых она так хорошо разбирается. Но Мелисса удивится такой перемене в своей милой тетушке и, пожалуй, что-то заподозрит… Ум у нее цепкий, как видно, и в мыслях не одни только танцы да пирушки. Еще, чего доброго, и впрямь заявится со своим Эверардом к Динодасу да подступит к нему с расспросами о его покойной сестре.

В кого только Мелисса уродилась такая? Выросла она в том же Бакленде, что и остальные. В пограничье, на виду у Старого леса, где каждый чувствует на себе его недобрый взгляд, где на ночь крепко запирают двери и меньше, чем в остальном Шире, дивятся чужакам и всяким странным делам. Здесь привыкли помалкивать и не обо всем болтать, что случится увидеть, потому что зачем понапрасну баламутить народ? А если постараться, то можно и себя убедить, что ничего не было. И не надо чесать языком о том, что происходит в лесу, и о голосах, которые можно расслышать, когда отправишься в гости на выселки в одиночку и припозднишься… и лучше бежать оттуда, а потом поскорее забыть и никому не рассказывать, если не хочешь накликать беду.

Но все равно, конечно, все рассказывали.

Так и с Примулой. Разговоры потом пошли, и держались стойко. Каких только слухов не доносила до Асфодели молва! Тут как с исчезновением Бильбо — вранья в этих россказнях много, да только не на ровном месте ведь оно возникло. В глаза-то ей никто об этом не скажет, вот разве что Мелисса, у которой никакого понятия ни о чем.

Значит, кто-то еще заприметил, что в лодке с Примулой и Дрого был третий. Ничего удивительного — вечер выдался такой теплый и приветливый, что даже в Бакленде, несмотря на поздний час, многим взбрело в голову прогуляться вдоль реки. Значит, кто-то их видел, молчал все эти годы, но правду не утаишь. И ведь с какой неожиданной стороны она подкралась… Мелисса, легкомысленная племянница, шустрая и болтливая… И скоро об этом узнает весь Шир.

Или нет. Ну что такого они узнают? Что в лодке был кто-то третий… но кто? Если б они знали имя, то назвали бы его. Следы от башмаков на речном песке? В Бакленде многие хоббиты носят башмаки, но только в холод и слякоть. А вечер-то был хороший и ясный, это все помнят. Кто наденет башмаки в такую погоду? Разве что чужак какой. Злоумышленник, пробравшийся в Шир? Да… да. Чужак, не иначе! Вот о чем надо написать Мелиссе. Это кто-то другой, явился из-за Изгороди и стал причиной гибели двух мирных хоббитов. Потому что… разве мог сделать такое кто-то из своих? Невозможно! Что за глупости!

Асфодель придвинула к себе чернильницу, но рука с пером зависла в воздухе на полпути к бумаге. Нужные слова никак не приходили на ум.

* * *

Тукборо,

25 сентября 1402 года

Дорогая тетя!

Как твое здоровье? Почему ты мне не пишешь? Мы тут все волнуемся! Ты всегда так быстро отвечаешь на письма, а тут вдруг замолчала. Ты на меня не сердишься? Я помню все твои наставления и веду себя прилично, я за всю жизнь себя так прилично не вела, как сейчас! Мама Эверарда меня ставит в пример своим дочерям. Кажется, они этим не очень довольны… Так и подмывает показать им язык… Но я, разумеется, ничего такого не делаю!

А одна из них вчера за обедом сказала (она думала, что я не слышу, но я все слышала): «Они там в этом Бакленде все с приветом! Уж и не знают, чего такого еще придумать, то на лодках катаются прямо по речке, то башмаки для форсу наденут… Зачем нормальному хоббиту башмаки? Вот помяните мое слово, Эверард на это все насмотрится… и в один прекрасный день тоже заявится домой в башмаках! Вспомните потом, что я предупреждала, да уж поздно будет!»

И тогда ей другая на это говорит: «Ну ладно, не все же они там чокнутые… А в башмаках только Динодас разгуливает в любую погоду, уж такая у него причуда, все знают. Да что с него взять, он-то и впрямь не в себе, с малолетства еще, когда в Старый лес ходил. А может, и сейчас ходит, не к ночи будь сказано».

Я так разозлилась! Чего они на дядю наговаривают?! Никакой он не чокнутый! Я им сначала хотела на это ответить… но потом вспомнила, как ты мне советовала, чтобы я на такие глупости внимания не обращала… и промолчала, только рот набила пирогом, чтобы не было искушения все им высказать. Чуть не подавилась, но смолчала. Видишь, как хорошо я себя веду? Так что не сердись на меня, тетечка, и напиши мне поскорее!

Твоя примерная,

образцово воспитанная,

милая и сдержанная

(чудом не лопнувшая от злости)

племянница Мелисса Брендибак.

P. S. Передай дяде Динодасу, что мы приедем к нему в гости! Эверард хочет послушать про его приключения в Старом лесу! И вообще получше познакомиться с будущими родственниками (это он так говорит, не я)…

М. Б.

Письмо выскользнуло из рук Асфодели, и она некоторое время сидела неподвижно, прежде чем поднять его и положить на стол.

Вот и все. Еще немного — и правда выплывет наружу. И она, Асфодель, ничего не сможет с этим сделать. Наверное, это должно было случиться рано или поздно. Может быть, это даже принесет ей облегчение… и не только ей, им обоим. Может быть, Динодас на самом деле тоже этого хочет. Может быть, не надо было утаивать все это и молчать столько лет... Может быть, поступив так, Асфодель предала не только себя, но и сестру? Все эти годы утешением ей была мысль, что тем, кого нет, уже не поможешь, надо позаботиться о тех, кто жив. Так и жизнь прошла, и вот под конец ее все грозит обнаружиться.

В Бакленде, значит, все чокнутые… Про Динодаса это поговаривали, точно. Без особых оснований поначалу, но теперь он, одинокий, поселившийся на отшибе, и впрямь казался странным. А в молодости из всех странностей за ним водилась только любовь к гномьим башмакам. Внешне он не отличался от своей многочисленней родни, ну разве что был повыше ростом, но тут, на востоке Шира, таких немало.

Динодас был младшим в их семье, пока не родилась Примула. И все они втроем, две сестры и брат, самые младшие из всех, крепко дружили между собой. Динодас действительно бывал в Старом лесу, и Асфодель однажды напросилась с ним, но ничего особенного там не увидела, только было неуютно, и они вскоре повернули домой. А Примула побоялась идти, ну да она всегда была домоседкой.

Дружба их дала трещину, когда Примула вышла за Дрого. Асфодель сама к тому времени уже переехала в дом мужа, не застала начало этого разлада и долго не могла взять в толк, что там у них такое случилось. Дрого отличный был жених, хоть куда, и все в доме радовались за Примулу. Все, кроме Динодаса, который был дружен с Туками и надеялся породниться с кем-то из них. А Дрого он недолюбливал, повторяя, что тот слишком много о себе думает и задирает нос. Дрого был хоббит покладистый и спокойный, но не скрывал, что ему не по душе странности Динодаса — и эти прогулки в Старый лес, и вообще…

Примула уехала с мужем на новое место, у них родился Фродо, у Асфодели тоже подрастал сын, и им было совсем не до этих глупых ребяческих распрей. Однако когда Примула приезжала с мужем погостить в отчий дом (а Дрого никогда не упускал этой возможности, очень уж ему нравились обеды, которые там устраивали), прежняя неприязнь давала о себе знать. Динодас, выпив лишнего, лез задираться. И когда он очень уж досаждал, даже миролюбивый Дрого закипал. Правда, дальше этого дело никогда не заходило… Никогда, до того самого злополучного вечера.

Асфодель в тот день тоже была в Бренди-холле, но отлучилась днем к подруге, а там заболталась и вспомнила, что пора домой, только поздним вечером. Идти было недалеко, но она все-таки торопилась. В родном Шире всерьез бояться, конечно, нечего, а все-таки, все-таки, по эту сторону реки… И она резво шагала по дороге, а когда тропинка свернула к берегу, лишь ненадолго замешкалась, глядя на заходящее солнце и скорлупки света в темной воде Брендивина.

Она не сразу заметила, что по реке что-то движется, сначала услышала громкие голоса, и лишь затем различила, щурясь на солнце, очертания лодки и трех фигур в ней. Примула и Дрого — это понятно, они с утра собирались покататься, если погода будет хорошей… А третий — Динодас, конечно же, Динодас. Хоть он и стоял к ней спиной, Асфодель сразу узнала брата. А если б и не узнала — когда ветер донес до нее обрывки их разговора, все сразу стало понятно.

Это снова была ссора, и, как всегда, особенно горячился Динодас. «Да пропадите вы пропадом! — донеслось до Асфодели. — Греби к берегу! Слышишь?» Дрого что-то возразил, и Динодас стал вырывать весло из его рук… лодка опасно покачнулась, Динодас тяжело упал на скамью, но весла не выпускал. Что-то еще он крикнул, прежде чем все они скрылись за поворотом, что-то вроде «…И все, и делу конец! И искать будут, да не найдут!»

Асфодель только головой покачала и пообещала себе задать Динодасу завтра взбучку. Дрого — их гость, нравится он тебе или нет, а будь добр держать свой норов в узде! Шагая к дому, она мысленно перебирала резкие слова, которые скажет брату с утра, но тревога, засевшая в глубине души, не отпускала. Она хотела поделиться с мужем, но решила, что не стоит беспокоить его понапрасну и поднимать переполох. Это не первая такая ссора и не последняя, подождет до завтра.

А назавтра обнаружилось, что Примула и Дрого не вернулись домой. Бросились на поиски, стали выяснять, когда их видели в последний раз. По всему выходило, что они отправились прокатиться, и у причала, когда садились в лодку, еще поболтали о чем-то с соседями. Тут бы и Асфодели рассказать о том, что она видела вчера вечером, но что-то дрогнуло в груди, и она промолчала — пусть лучше они сами расскажут, когда найдутся.

Но когда их нашли (далеко, намного ниже по течению, сначала обнаружили пустую лодку, прибитую к берегу, а потом и их самих), рассказать они уже ничего не могли.

И Динодас ни словом не обмолвился о том, что был с ними в лодке.

И Асфодель молчала, только плакала беззвучно, выпутывая стебли речной травы из волос сестры, вынимая остатки каких-то цветов, заткнутых за ее шелковый пояс.

Родственники и соседи, посудачив, сошлись на том, что Дрого, выпивший за ужином лишнего, потерял равновесие и упал в воду, а жена, пытаясь ему помочь, сама перевалилась за борт. Плавать они не умели… вообще мало кто умел, даже среди Брендибаков, вот разве что Динодас наловчился кое-как держаться на воде.

После похорон Асфодель пошла к брату и сказала: «Я видела, что ты был с ними в лодке. Я никому пока не говорю, но я все видела. А ты почему молчишь?» И он отвел глаза и не знал, что ответить, но потом, слово за слово, рассказал, как было дело. Примула и Дрого заметили его, когда он шел по берегу, и Примула предложила прокатиться вместе с ними. Динодас хотел было отказаться, но он за ужином перебрал пива и теперь тяжело было идти, и он все-таки сел в лодку. Сначала они мирно болтали, но потом Дрого вроде бы шутя укорил его за то, что он ходит в Старый лес. «Раз уж живете в таком месте, надо осторожнее как-то!» — вразумлял его Дрого. И тут Динодас вспылил: «А чем тебе не нравится это место? Нет, ты скажи! В гости, как я погляжу, шастаешь, чуть что — ты уже тут, ешь-пьешь, ничем не брезгуешь… А потом нос воротишь, и место тебе какое-то не такое!» Попрекать гостя — это уж самое распоследнее дело, и теперь уже Примула рассердилась на брата. Тут-то они и поругались, и Динодас потребовал, чтобы его высадили на берег, а Дрого все-таки хотел помириться и сказал: «Ладно, ладно, не горячись только… Ходи в свой лес сколько угодно, только не пропадай там с концами!» И Динодас на это крикнул: «А что, и пропаду! И делу конец! И никто не найдет!» А потом они его высадили на берег, тем все и кончилось. Почему он никому об этом не рассказал? Сначала и не собирался, кому какое дело до того, что они там поссорились? А теперь… теперь, если в таком признаться, то разговоры пойдут, и охотники почесать языком такого напридумывают… И тут только Динодас посмотрел ей в глаза, будто бы это на нее, на Асфодель намекает, что она что-то себе напридумывала.

И она укорила себя за черные мысли и постаралась выбросить это все из головы.

Но дело на том не кончилось. На поминальном ужине вдруг кто-то вспомнил, что Динодаса видели на берегу в тот страшный вечер, что был он весь мокрый, словно с головой окунулся в речку, и явно как-то не в себе. На расспросы отвечал, что шел по берегу и упал в воду, чуть не утоп… Вот ведь, как проклятие какое-то! Асфодель сидела за столом и не удержалась, вскрикнула, и тут же зажала себе рот руками. Но это всем показалось естественным: она еще не оправилась от потери, а тут, оказывается, любимый брат едва не утонул в тот же вечер.

Никто не связал это происшествие с гибелью Дрого и Примулы — их вместе с лодкой нашли совсем в другом месте, намного ниже по реке. Но Асфодель, зная все остальное, снова подступила к брату: «Ты сказал, они высадили тебя на берег и ты пошел домой… А на самом деле ты тоже упал в воду! Вы подрались? Скажи, вы подрались и ты столкнул Дрого за борт?» И Дидонас, все эти дни погруженный в тяжелое молчание, заговорил срывающимся голосом: «Нет, я ничего такого… Просто не вытерпел и выскочил из лодки раньше времени… Совсем близко у берега, там мелко было, мне по колено, но я запнулся о какую-то корягу и упал. Все знают, что мы с Дрого не ладили. И я отлично управляюсь с лодками, как все Брендибаки. И я один из всех нас умею плавать. И мы были вместе в той лодке, и поссорились, и вот их больше нет, а я сижу тут перед тобой. И если даже ты мне не веришь… кто мне вообще поверит тогда?»

И Асфодель поверила ему… точнее, очень старалась поверить. И если не поверила до конца, то все-таки молчала, никому не сказала ни словечка. Мертвых не вернуть, надо думать о тех, кто жив. О юном Фродо. Остаться сиротой — и так несладко, даже если есть кому о тебе позаботиться. И надо ли ему знать неприглядную правду… да нет, одергивала она сама себя, это не может быть правдой! Но надо ли ему знать эту мутную историю, отравлять молодое сердце подозрением?

А все же она боялась, что Фродо что-то почувствует, и, сама того не желая, держалась от него подальше. И Динодас словно боялся подойти к нему лишний раз. Почему? Если он ни в чем не виноват, то… почему?

Конечно, о том несчастье на реке пошли разговоры. Они были нестерпимы, но Асфодель все равно прислушивалась и с облегчением замечала, что никто не разделяет ее подозрений. Никто не думал дурного о Динодасе. Она и сама под конец почти убедила себя, что он тут ни при чем. Они никогда не говорили об этом, а о другом говорить как-то не хотелось, и прежняя их дружба со временем сошла на нет.

Долгую жизнь не проживешь, ничего не потеряв. Двадцать лет прошло. И Асфодель бы оплакала Примулу и Дрого и утешилась, если б не эта неясность, которая бередила рану и мешала ей затянуться.

А теперь, значит, Мелисса намерена докопаться до сути дела и напуститься со своими расспросами на Динодаса — одинокого, молчаливого, придавленного тяжестью то ли несправедливого подозрения, то ли невольного злодеяния.

На плечо ей вдруг легла рука, и Асфодель очнулась от раздумий.

— А тебе тут еще письмецо! — Руфус хитро улыбнулся. — Мелисса тебе все поверяет сердечные тайны? Нашла тоже подружку!

Он положил на стол лист бумаги, свернутый втрое, но все равно довольно большой.

— Это когда пришло? — Асфодель смотрела на листок, почему-то не решаясь взять его в руки.

— С сегодняшней почтой. Мне Ферумбрас из Тукборо тоже весточку прислал, а в конверте еще вот это. Да ты почитай, вон же написано!

И правда, поперек листка тянулись прыгающие строчки: «Это надо передать тете Асфодели! Я конверт для нее уже запечатала, поэтому положу сюда!! Осторожно, хрупкое!!!»

Асфодель помедлила, но Руфус не уходил — ему любопытно было поглядеть, что там такое еще учудила племянница. Пришлось разворачивать письмо у него на глазах.

На стол посыпалась какая-то полупрозрачная труха, словно стрекозиные крылья… Засушенный цветок, раскрошился все-таки немного.

— Это чего такое? — Руфус с недоумением уставился на жену.

— Не знаю. Сейчас посмотрим, она тут еще что-то написала.

Асфодель осторожно сдула с бумаги чешуйки сухих лепестков и принялась читать.

«Тетя, я же хотела тебе рассказать и совсем забыла! Смотри, какие ирисы растут здесь в саду… У нас таких нету! У нас совсем мелкие и желтые, а эти огромные и синие-синие… как мои глаза, это Эверард так говорит! Это Первинка засушила, когда они цвели, и мне дала один, чтобы я тебе показала. Я думаю, нам надо тоже такие у себя посадить. Я слышала, тетя Примула их любила. Говорят, когда ее нашли, на ней был венок из ирисов… Я теперь их хочу посадить в Бренди-холле, пусть будет как бы память о ней! Как ты считаешь?»

— Ну что она плетет? Какой венок, какие ирисы? — Асфодель почувствовала, что голос не слушается, и умолкла.

— Да что с тобой? — удивился Руфус и, наклонившись через ее плечо, тоже прочитал записку Мелиссы. — Нет, ну венка-то на ней не было. Какой там венок… А цветы были какие-то. Это я помню. На поминках еще потом говорили — вся в цветах, как невеста майским днем. Ты не помнишь?

— Нет. И что, это были ирисы? — Асфодель вдруг обернулась и схватила его за руку. — Ты точно помнишь, что ирисы?

— Слушай, ну двадцать лет прошло, — мягко сказал Руфус. — Разве все упомнишь? Мне только запало в душу, как Эсмеральда тогда сказала, про невесту-то. А уж какие там были цветы — этого я не знаю. Да что такое-то?

— Ничего. Просто вспомнилось все это… Ладно, ты иди, а мне еще надо написать кое-кому.

И Руфус, неловко потоптавшись у нее за спиной, ушел, аккуратно притворив дверь. Едва его шаги стихли, Асфодель вскочила с места, потом снова села, обхватив голову руками. Мысли прыгали с одного на другое, она никак не могла сосредоточиться. Ах, если б только это было правдой, если бы на Примуле был этот венок…

Она любила ирисы, это верно. И Асфодель их любила, и обе они не раз собирали их, катаясь на лодке, — мелкие и желтые, словно бабочки, среди сочной зеленой травы. И Асфодель доподлинно знала, что растут они на мелководье, ближе к Надборнским болотам. Там их целые заросли, но букет можно набрать и выше по течению… однако далеко, очень далеко от того места, где разозленный Динодас выскочил из лодки! Тут сомнений нет, Асфодель, выслушав тогда его рассказ, первым делом сбегала на берег и проверила следы… да, они были там, следы гномьих ботинок, какие носил в это время года только ее брат. И видели его в тот вечер именно там. А тела Примулы и Дрого нашли совсем в другом месте… Их могло унести вниз по течению, это понятно. Но как узнать, в какой момент они были еще живы, а когда — уже нет?.. Вот если бы на Примуле и вправду был венок из желтых болотных ирисов, это означало бы, что она и Дрого были живы еще спустя много времени после расставания с Динодасом. Это означало бы, что они мирно плыли на лодке, пока не добрались до берега, где растут ирисы, и там остановились, чтобы Примула могла набрать букет или сплести венок. Один из них, быть может, потянулся за цветами и потерял равновесие, а второй хотел ему помочь, и оба упали в воду… Как бы то ни было, если они живыми добрались до места, где растут ирисы, значит, Динодас ни в чем не виноват.

Но как теперь узнать это доподлинно? Даже если кто-то теперь вспомнит про этот венок, как можно поручиться за воспоминания двадцатилетней давности? Нужно свидетельство из тех времен. Где его искать? Написать разве что Эсмеральде? Нет, глупость. Да и не стоит доверять эти мысли письму.

Письма…

Хоббиты обожают писать письма и непрерывно обмениваются друг с другом самыми пустыми и маловажными новостями. Половина почты отправляется в мусорку вскоре после получения — кому нужны старые приглашения на обед и неудачные рецепты варенья? Но важные письма Асфодель хранила долгие годы в специальном сундуке.

Еще не понимая, что именно она делает и на что рассчитывает, она опустилась на пол рядом с сундуком и откинула его крышку. Ох, сколько тут всего! Целая гора. Целая жизнь в этих мелко исписанных бумагах… Как найти то, что ей нужно? И есть ли оно здесь вообще? Но надо хотя бы попытаться.

Она засучила рукава и принялась за работу. Сколько же ей понаписали за эти двадцать лет! Асфодель убирала верхние письма — пачку за пачкой, слой за слоем, пока не зарябили в глазах нужные даты. Вот, где-то здесь надо искать. Сочувственные письма от родни и соседей — целая стопка. Она тогда едва пробегала их глазами, не вникая в смысл написанного, и безучастно складывала в ящик, а теперь видела словно впервые. Неужели придется все это перечитывать в поисках нужного свидетельства?.. Руфус упоминал Эсмеральду, жену Сарадока Брендибака, это она заговорила на поминках про венок. Что она могла об этом знать? Ведь ее не было рядом, когда нашли Примулу. Впрочем, ее муж был. А вот и письмо от нее… Асфодель торопливо развернула листок плотной бумаги.

«Дорогая Асфодель… очень сочувствую… мы все будем помнить… Сарадок первый увидел, прямо не мог поверить глазам… такая красивая, а за поясом букет из желтых ирисов, она их так любила…»

Она затаила дыхание. Перечитала.

Вон, значит, как. Не венок, а букет, заткнутый за пояс. Остатки его она позже видела сама — ломкие скользкие стебли, уже не понять было, что там за цветы, да Асфодель об этом и не думала в тот миг. Но если б знала, если б она знала уже тогда, что это ирисы… И если б Динодас знал, что есть доказательство его невиновности, что ему не надо молчать, опускать голову и сторониться собственной семьи все эти годы…

Для тех, кого нет, она уже ничего не сможет сделать. Но можно позаботиться о тех, кто жив. Асфодель медленно встала. Ноги плохо слушаются, словно ватные — видать, она уже долго сидит тут, перед сундуком. Но это ничего, она еще успеет, все успеет. Она ответит Мелиссе, теперь она знает, что ей ответить. Но сначала навестит Динодаса и обо всем с ним поговорит... прямо сейчас к нему и отправится. Если хочешь сделать что-то хорошее, не откладывай. Так говорила бабушка.