Много шума из ничего (гет)

Молодой мужчина сидел за массивным письменным столом. Он пристально всматривался в кипу бумаг перед собой, будто пытался разглядеть что-то сквозь них, затем откинулся на стуле и устало хрустнул шеей.

Уничтожено главное зло магической Британии, казалось бы, живите и радуйтесь жизни. Так нет же! Будь проклят тот день, когда он согласился на предложение Кингсли и занял пост главы Отдела магического правопорядка, в придачу получив в подчинение аврорат!

Драко Малфой волевым усилием окончил пятиминутку слабости и вернулся к отчету. Что за бездарь повадился накладывать Обливиэйт на мирных волшебников и связано ли это с придурком, возомнившим себя преемником Темного Лорда?

Глаза болели, буквы расползались по пергаменту, подпрыгивали как черти на сковородке и категорически отказывались складываться в слова.

Дверь кабинета приоткрылась. Без стука сюда входил только один человек.

Гермиона устало улыбнулась с порога. Драко встал, обогнул стол и заключил ее в объятия. Вот его настоящий релакс!

Она всегда была энергичной, а сейчас энергия будто удвоилась. Роль затворницы ей претила, и, попробовав несколько раз воззвать к разуму, Драко махнул рукой. Гермиона была вовлечена сразу во многие аспекты послевоенной жизни: помогала Мунго наладить коммуникацию с магловскими больницами и перенять полезный опыт, помогала его подчиненным разбираться с последствиями неизвестных заклятий, работала в Фонде помощи пострадавшим от войны и была его личным бессменным консультантом и слушателем.

Беременность шла ей — лицо немного округлилось, глаза сияли, нежный персиковый румянец на щеках оттенял ровный тон кожи, слегка выступающий животик был скрыт удачным кроем платья — до появления на свет наследника Малфоев оставалось чуть меньше пяти месяцев.

Гермиона нежно чмокнула мужа в щеку и с сочувствием посмотрела на него, отметив усталый вид.

— Нет никаких сдвигов?

— Нет. Зато есть новая жертва Обливиэйта. Десятая за последние две недели! Десятая! И у нас ни единой зацепки! Колдомедики не смогли вернуть пострадавшему утраченных воспоминаний.

— Может, подросток балуется...

— Это была первая версия, но нет. Сработали бы чары, оповещающие об использовании магии несовершеннолетним. Систему отладили еще неделю назад, когда это подозрение впервые возникло.

— Тогда какой-то сумасшедший недоучка вроде Локхарта.

— Сумасшедший не смог бы удалить из памяти каждой жертвы себя.

— Ты не хочешь, чтоб я…

— Нет. Я знаю, как ты не любишь соприкасаться с чарами памяти.

Она вздохнула.

— А что с последователем Волдеморта?

— Сегодня опять весь Косой и Лютный были засыпаны листовками «Бойтесь, новый Темный Лорд идет». Размножены листовки заклинанием, найти оригинал, чтобы выйти на место, где он был напечатан, мои люди не смогли.

— Рекопир пробовали?

— Рекопир? — он призвал пергамент и обычную шариковую ручку, черкнул пару слов и заколдовал бумажку в самолетик.

— Ну да, это самый элементарный путь — убрать дубли, оставить оригинал. Только не факт, что найдете. Если тот, кто это устраивает, умен, оригинал он оставил у себя.

— Заодно и проверим уровень интеллекта новоявленного Лорда. — Драко устало потер переносицу.

Как же ему все это осточертело! Горстка выживших орденцев гоняла остатки армии Волдеморта на севере, лучшие силы аврората были брошены на охрану чистокровных, ухитрившихся удержать нейтралитет в последнем противостоянии, — самопровозглашенные «мстители» в нейтралитет верить не желали и чинили расправу над всеми, кто придерживался идеи чистоты крови. На теперешней арене военных действий эти доброхоты представляли большую угрозу, чем последние Упивающиеся.

Людей катастрофически не хватало! Впрочем, если относить к этой категории любого представителя вида хомо сапиенс магикус, их было даже с избытком, но хотелось ведь таких, чтобы магикус и сапиенс были развиты в равной мере. Драко даже тосковал по покойным Уизли и Поттеру, эти хоть и не очень сапиенс, но сейчас вполне бы сгодились для полевой работы, а пропавший без вести старший брат Уизли так и вовсе был бесценен. Даже Лонгботтому нашлось бы дело, но тот укатил куда-то в пыльную даль обговорить с неизвестным шаманом проблему своих родителей. Успокоился бы уже и шел дальше, ведь ясно как день, что спустя столько лет нечего тут ловить. Последнюю мысль он даже озвучил недовольным голосом:

— Когда уже Лонгботтом вернется из своего бесполезного путешествия?

— Так он вроде вернулся... — Гермиона начала говорить и осеклась.

— Откуда знаешь? — поинтересовался Драко исключительно для того, чтобы поддержать разговор.

Супруга ответила не сразу, деланно пожав плечами и устремив взгляд в пол:

— Да, кажется, видела в Мунго краем глаза, но могла и ошибиться.

Она вовремя вспомнила: Невилл, приславший утром записку с просьбой встретиться, чтоб обсудить что-то касающееся родителей, в постскриптуме попросил сохранить его возвращение в тайне. К теме родителей Гермиона относилась щепетильно, кто как ни она, сирота при живых отце и матери, могла понять одноклассника, поэтому без раздумий согласилась на встречу, куда, собственно говоря, уже опаздывала.

— У меня сейчас еще один разговор по поводу пациентов Мунго, — и ведь не соврала же, — потом сразу домой. Буду тебя там ждать.

Она легко поднялась, будто не носила ребенка, нежно поцеловала мужа, вышла из кабинета и вынула из сумочки присланный Невиллом портал.

— Невилл, у меня нет слов!

Бывший одноклассник и соратник, как выяснилось, тоже бывший, стоял понурив голову.

— Годрик милостивый, у меня в голове не укладывается, как ты мог! — Гермиона не удивилась бы, повали у нее из ушей пар. — Давай по порядку: ты принимал участие в прошлом возрождении Волдеморта, в результате чего погибли многие близкие мне и тебе люди. Да и не только близкие. Салазарова задница, ты хоть приблизительно представляешь, сколько народу полегло в последнем противостоянии?! Ладно Гойл и Булстроуд, но ты... Задумайся, ты воскрешал того самого Волдеморта, чья ближайшая соратница довела твоих родителей до их теперешнего состояния. Вроде не ребенок, а повелся на обещание вернуть им рассудок. Даже не знаю, как охарактеризовать этот уровень легковерности! Ты не уничтожил кольцо, в которое мы собрали его душу, и ты, ошибка природы, ухитрился забыть, где его закопал?! И теперь спокойно мне об этом рассказываешь?!

— Не забыть, — еще больше насупился Невилл, — а потерять место. Я пометил его камнем, а когда вернулся, то не нашел.

— Прости, пожалуйста, переспрошу еще раз, а то не верится. Ты пометил камнем место на опушке Запретного леса, периметр которого составляет не один десяток миль? Как его теперь искать?

— Нет, место я запомнил, я туда аппарировал, просто не нашел ни холмика, ни камня.

— Кто-то — животное, магическое существо или человек — прошел мимо, втоптал твой камень вместе с холмиком в землю или сбил, камень откатился и давно смешался с пылью, листьями и прочим лесным мусором.

— Это был довольно необычный камень.

— О, необычный! Еще лучше! Тогда как тебе другой вариант: кого-то заинтересовал твой каирн, и этот кто-то его раскопал. Молись Мерлину, чтоб это не оказалось правдой! — во время своего монолога она распалялась все больше и больше. — Назови мне причину, по которой я прямо сейчас не должна сдать тебя собственному мужу?

— Твоя палочка у меня, — сообщил Лонгботтом, виновато потупившись.

— Как у тебя?

Невилл попросил ее оставить палочку на столе у входа, мотивируя просьбу тем, что предстоящее признание может вызвать у нее желание приложить его заклинанием. Ожидая рассказов об экспериментах над сознанием родителей, Гермиона согласилась, предварительно невербально применив чары выявления чужой сущности, — постоянная бдительность, да. Только чем это помогло? Перед ней действительно старый добрый Невилл, а не кто-то под Оборотным зельем или мороком, но этот старый добрый Невилл, кажется, готов напасть. В темнице мэнора она поднаторела в беспалочковой магии и не чувствовала себя совсем беззащитной без древка в руке, но думала ли она об этом перед разговором с человеком, с которым была знакома с одиннадцати лет?

Лонгботтом как-то неуклюже, даже робко вытащил из-за спины руку с ее палочкой и вторую — со своей. Гермиона старалась оставаться неподвижной, на всякий случай окружив себя щитом. Созданный невербально и без палочки щит получился не особо прочным, но все лучше, чем ничего.

План дальнейших действий состоял из четырех пунктов: усыпить бдительность Невилла, вернуть себе оружие, обезвредить противника и отправить сообщение Драко. Чтоб усыпить бдительность, нужно заговорить зубы; преступник из Невилла, откровенно говоря, так себе, если дать ему почувствовать себя хозяином положения, он расслабится, и, возможно, ей удастся узнать, что он собирается делать с ней и зачем устроил эту исповедь.

— Ты не ответил, зачем рассказал обо всем мне.

— Ну как… Мне нужен твой совет. Как думаешь, он сдержал бы слово, если бы у меня получилось его возродить?

Гермионе совсем не понравился маниакальный блеск в глазах бывшего одноклассника. Тянуть время, тянуть… пока у нее не появится возможность перехватить палочку.

— Почему тебя интересует мое мнение?

— Ты же у нас самая умная ведьма за Мерлин знает сколько лет. К тебе даже он обращался, и еще ты придумала, как его… умертвить.

— Не я, а мы с Драко. А что до первого вопроса, сам-то как думаешь? Он убил бы тебя раньше, чем вышел срок, только и всего.

Было видно, что Невилл опешил, о таком варианте он почему-то даже не думал.

— Ты же не догадался оговорить в Обете этот момент, я права?

Она по глазам увидела, что права, и поняла, что несобранность бывшего друга и его рассеянность — именно то, на чем ей необходимо сыграть.

— Ты можешь придумать, как найти кольцо.

— Зачем мне это?

Чувствовалось, что разговор идет совсем не так, как его спланировал Невилл.

— А ты не думаешь, что тот, кто его нашел, решил попугать магическую Британию всеми этими… штуками про возрождение?

Вот это уже интересно.

— И какие у тебя на этот счет соображения?

— Зачем мне ими делиться?

— Может, чтоб я не сдала тебя в аврорат.

— Не сдашь, я применю к тебе Обливиэйт.

У нее пересохло горло, от всплеска эмоций щит упал, но она заставила себя продолжать игру, спросила с презрением в голосе:

— Так автор топорных Обливиэйтов — ты?

— Не всем даются чары как некоторым, но Обливиэйт я отработал на отлично!

— Люди после твоего вмешательства не помнят только тебя и какие-то незначительные события.

— Потому что им и не надо помнить меня, а насчет тебя у меня другие планы. Ты не будешь помнить последнюю войну совсем, поэтому тебе не нужно будет вспоминать мой… мое...

— Невилл, это ведь не ты! Ты не можешь так поступить со мной, мы прошли две войны, мы учились вместе!

Парень покраснел, палочки в его руках задрожали. Гермиона поняла, что осталось только дожать. Произнося порицающие слова, она стала незаметно приближаться, шаг, еще шаг и… рывок, ей почти удалось, не хватило нескольких дюймов — то ли она бросилась в сторону Невилла раньше, чем нужно, то ли не просчитала траекторию движения своего слегка изменившегося тела — заметивший ее бросок Лонгботтом пальнул заклинанием из двух палочек.

— Петрификус Тоталус!

Где-то на задворках затухающего сознания Гермионы мелькнула глупая в создавшихся обстоятельствах мысль о том, что он сумел отомстить за первый курс. А потом из ее головы исчезли все мысли.

Драко вернулся домой, когда на улице было уже темно. Его просто распирало от желания поделиться с Гермионой новостями, рассказать, как ее подсказка позволила аврорам выявить оригинал листовки и выйти на полуразрушенную халупу в Лютном. Помещение выглядело давно заброшенным, интуиция подсказывала, что видимое — морок, но никакие выявляющие чары не смогли его развеять. Гермиона, скорее всего, сможет подсказать, как избавиться от магической обманки. Но, увы, не факт, что супруга дождалась — довольно часто она так выматывалась за день, что засыпала раньше его возвращения.

Драко прошел в гостиную, комната оказалась темной и неуютной, даже камин не горел. Тогда он направился в столовую, но и там ни зажженных свечей, ни ужина на столе не было, что странно — когда ела одна, Гермиона оставляла для Драко блюда под заклинанием стазиса. Следующим пунктом поисков было любимое помещение жены — она часто засыпала над книгой в библиотеке, откуда Драко осторожно относил ее в кровать — это стало чем-то вроде семейной традиции. Но сегодня вечером и в библиотеке его ждало разочарование. Предположив, что Гермиона переутомилась и предпочла объятиям Малфоя объятия Морфея, Драко вернулся в столовую, поужинал и аппарировал в спальню. Каким же было его удивление, когда и там он не обнаружил супруги. Неприятный холодок разлился за грудиной. Внезапно потеряв всякий интерес к игре «найди человека в огромном замке», Драко вызвал домовика.

— Где хозяйка? — спросил он без предисловий.

— Она не возвращалась, — ушастое существо подняло на хозяина испуганные глаза. Тот ответил почти таким же испуганным взглядом.

— Салазар, — прошептал одними губами, затем, не теряя ни минуты, отправил Гермионе патронуса. Обычно, если она задерживалась, то сама отправляла ему сообщение. Если… если не произошло ничего непоправимого. Будь его воля, сидеть бы беременной в мэноре и носа в наполненный опасностями мир не казать, но он не мог ограничивать ее свободу. Теперь не мог. И, гиппогрифье дерьмо, уже начинал жалеть, что чувства сделали его таким… гриффиндористым, таким покладистым. Таким… не Малфоем.

Ответа не было. Сердце Драко провалилось в пятки, но он наколдовал нового патронуса. Удалось только с четвертой попытки: руки дрожали, палочка не слушалась, тревожные мысли никак не желали уступать место счастливым воспоминаниям. Полупрозрачный пушистый зверек убежал к исполняющему обязанности министра Кингсли Шеклболту, а сам Малфой аппарировал в Мунго, чтоб узнать, куда планировала отправиться Гермиона после своего короткого визита к нему на службу. Понятнее не стало — неприветливая привет-ведьма сообщила, что миссис Малфой ушла на личную встречу, а на его замечание, что встреча касалась пациентов, лишь пожала плечами — все возможно, перед ней мистрис в своих передвижениях не отчитывается.

Час спустя на ноги были подняты все незанятые авроры, однако никаких признаков Гермионы Малфой обнаружить не удалось. Драко каждые пятнадцать минут вызывал домовика, но тот сообщал одну и ту же неутешительную весть: нет, хозяйка не появлялась дома. К утру он отчаялся. Ни один ритуал, ни одно поисковое заклинание не выявили местонахождения супруги. Это могло означать… Что это могло означать, он знать не хотел, нельзя было даже пускать в голову такие мысли. Малфой зажмурился. Из оков паники его вывел Шеклболт. Исполняющий обязанности министра привычно похлопал по плечу старого соратника:

— Ну-ну, Гермиона не робкого десятка, она сильная колдунья и вряд ли кому-то удастся так просто… — Кингсли тоже решил не проговаривать конец фразы вслух. — Ты иди поспи пару часов, в таком состоянии ничего не придумаешь. Утро вечера мудренее.

— Уже утро,- пробормотал Драко, качая головой.

В этот момент снова возник малфоевский домовик с очередным сообщением, что хозяйки по-прежнему нет дома. Старый аврор подал ему знак остаться, незаметно вынул из рукава палочку и пробормотал заклинание. Глаза Драко закрылись, а мышцы расслабились.

— Отнеси его домой, — добродушно попросил Шеклболт эльфа, — пусть поспит несколько часов.

Драко сначала почувствовал ее аромат, а затем поднял глаза и увидел: Гермиона улыбалась и протягивала руку, чтобы поправить челку, снова и снова падающую ему на глаза, он поглубже вдохнул и придвинулся вплотную, крепко обнимая и зарываясь носом в ложбинку между плечом и шеей.

— Драко, — прошептала она, — Драко…

Он ничего не говорил, только все сильнее прижимался к ней. Сильнее и сильнее.

— Драко! — голос теперь звучал по-другому. Малфой открыл глаза и осознал, что находится в собственной спальне. То, что во сне принял за Гермиону, оказалось ее подушкой, в которую он вцепился мертвой хваткой, но оставался голос… Он поднял голову и увидел призрачную фигуру матери, парящую под потолком.

— Скажи мне, ты можешь узнать… нет ли ее среди… неживых?

Нарцисса с сочувствием посмотрела на сына, но отрицательно покачала головой. Он снова вдохнул родной запах, впитавшийся в подушку.

— Гермионе пришлось принять мою домовушку в подарок? — уточнила она.

Драко кивнул:

— Ну да, после…

— …моей смерти, — спокойно закончила Нарцисса. — Марта была безутешна, пока не обрела новую хозяйку, так?

Он снова кивнул.

— Вот, а личный эльф…

Малфой стал понимать ход ее мыслей.

— Может найти местоположение и живого, и мертвого хозяина. Мама, я слишком редко говорил, что люблю тебя, — расчувствовался сын. — Марта!

Домовушка появилась спустя мгновение. Осталось убедить ее найти свою госпожу, она теперь могла не реагировать на его приказы. Но и тут призрак матери пришел на помощь.

— Марта, найди мою невестку живой или мертвой и покажи место моему сыну, — приказала миссис Малфой.

Марта поклонилась, молча взяла Драко за руку и аппарировала. Драко оказался в какой-то меблированной комнате. На полу лежала его жена, бледная и неподвижная. Он беспомощно оглянулся на эльфийку.

— Жива, — ответила та на повисший в воздухе вопрос.

— Энервейт, — когда заклинание не сработало, Драко повторил его еще раз, затем спохватился, отправил Кингсли патронуса с просьбой захватить целителя и снова вернулся к попыткам привести Гермиону в чувство.

Внезапно она глубоко вздохнула и открыла глаза. Слабо контролируя свои действия, Драко прижал ее крепко к себе и стал осыпать поцелуями, пока не почувствовал, что она пытается вырваться из его объятий. Он ослабил хватку и получил ощутимый тычок в грудную клетку.

— Малфой, — она смотрела на него с откровенным ужасом, — где я и что ты делаешь?

Драко завис на стадии отрицания. Принять, что Гермиона, его Гермиона, не помнит ничего об их отношениях, оказалось невероятно трудно, ловить наполненные неприязнью и недоверием взгляды — и того тяжелее, а уж слышать обвинения… Но, с другой стороны, ее можно было понять. Выяснилось, что воспоминания Грейнджер обрываются на финальной битве в мае 1998 года, и единого дня после первого падения Лорда она не помнит. Гермионе намного сложнее, чем ему — на ровном месте узнать, что оба ее лучших друга и многие другие люди, которых она знала и любила, мертвы, а сама она замужем за школьным врагом и ждет от него ребенка. То есть она тоже зависла на стадии отрицания. Грейнджер отказывалась видеть Драко, отказывалась смотреть его воспоминания, отказывалась говорить с кем-либо, кроме Кингсли. Оставалось надеяться, что старый аврор не даст ей наделать глупостей. Мысли о глупостях, которые может наделать лишившаяся воспоминаний супруга, не давали спать. Она ведь не прервет беременность, которую доносила почти до половины?

* * *

Гермиона ходила по больничной палате из угла в угол и слушала рассказ Шеклболта о последней войне.

— Ты уверен, что он был на нашей стороне? Ты уверен, что он не виновен в смерти Гарри и Рона?

— Уверен! — Кингсли закатил глаза и еще раз повторил, выделяя каждое слово: — Гермиона, я уверен.

— И в том, что он не подливал мне приворотного зелья?

— Нет у тебя в крови зелий.

— Теперь нет! Я пришла в себя и не помню того времени, что прожила под зельями!

— Глупости.

— Кингсли, а может, это и вовсе Империус?!

— Гермиона, прекрати! Не было на тебе Империуса.

— Но ведь симптомы совпадают! Смотри, у меня выпали из памяти годы. Возможно…

— Нет. Спроси целителей. Ты лежала тут с магическим истощением после того, как мы уничтожили Волдеморта. За исключением самого истощения, ты была здорова.

— Малфой мог подкупить их!

— Мерлин! Гермиона, мне надоело слушать этот бред! — исполняющий обязанности министра нажал на кнопку вызова персонала и, когда медиведьма появилась в палате, попросил: — Не могли бы вы принести медицинскую карту миссис Малфой.

Гермиону передернуло от собственного имени, но она промолчала — незачем всем вокруг знать о ее подозрениях раньше времени. Через несколько минут, за которые пациентка не издала ни звука, превратившись в памятник ожиданию, зашла уже другая медиведьма с документами. Гермиона жадно схватила их и принялась изучать.

— Ничего нет, — разочарованно сказала она, прочитав карту вдоль и поперек, — но, может, что-то упустили. Колдомедики настолько уверены, что это Обливиэйт, что не рассматривают другие варианты, Империус — тоже воздействие на мозг. Мне нужно поговорить с целителем!

— Зачем тебе целитель? — вклинился в разговор новый голос, и звучал он... обеспокоенно.

Гермиона бешеной кошкой зашипела на вошедшего в палату:

— Что ты тут делаешь? Я, кажется, предельно ясно выразилась, что не хочу тебя видеть!

— Пришел прояснить одну вещь, — мирно ответил Драко Малфой, и Кингсли в очередной раз поразился его самообладанию: ни один мускул на лице не дрогнул, разве что в глазах что-то быстро промелькнуло.

— Хорошо, оставайся, — Грейнджер с вызовом посмотрела в глаза школьному недругу. — Заодно послушаешь мой разговор с колдомедиком.

Она нажала кнопку вызова и улеглась на кровать, уставившись в потолок.

— Гермиона! — одернул Кингсли, явно не одобряющий ее стиль общения с Малфоем. У Грейнджер даже промелькнула мысль, что они заодно, но пришлось отмести ее как несостоятельную: не верить таким, как Шеклболт — значит не верить вообще никому. Никому. У нее нет никого! Родители в Австралии и ничего не помнят о ней, а мальчишки… Она смахнула непрошеную слезу и краем глаза заметила движение — «муж» дернулся в ее сторону.

— Драко! — остановил его глубокий бас. Малфой замер в рывке и вернулся к стулу возле двери.

Гермиона снова посмотрела на потолок. Внезапно у нее возник вопрос, очень странный вопрос, который вообще не должен был возникнуть, и она задала его раньше, чем осознала всю абсурдность.

— Чем потолок в Мунго отличается от любого другого потолка?

Она сходит с ума? Что за чепуха лезет в голову? Видит же, что ничем не отличается. Реплика от двери убедила ее в том, что все-таки сходит.

— Закрой один глаз и посмотри в любой угол открытым, а затем открой и второй.

Не понимая, зачем это делает, Гермиона послушалась совета. В углу проступила фигурная буква «М».

— Этому трюку меня научила мама, когда я попал сюда маленьким с отравлением, а ей в свое время его показал кузен. Оказывается, тут все потолки так зачарованы с незапамятных времен, — зачем-то объяснил Малфой.

Было так странно слушать рассказ слизеринского хорька. Он не обзывал ее, не гримасничал, не тянул слова и не сыпал ядовитыми фразами. Гермиона растерялась и, кажется, самую малость поверила, что судит об этом человеке неправильно.

— Не знаю, почему вообще спросила, — растерянно сказала она.

— Когда мы попали в Мунго после… операции по уничтожению старины Волди, — Малфой говорил осторожно, будто боясь ее спугнуть, — ты спросила, где мы, я сказал, что в Мунго и что узнал больницу по потолку. Я так и не успел тебе объяснить, чем он уникален. Не помню, что нас отвлекло... — нет, он помнил, что пришла медиведьма, а потом Поттер, но сейчас говорить об этом не хотел.

Целитель широким шагом вошел в палату.

— Миссис Малфой, что случилось? — спросил он, явно недовольный вызовом беспокойной пациентки.

Гермиона, растратившая пыл, заставила себя собраться и спросить:

— Скажите, сэр, почему вы считаете, что я стала жертвой Обливиэйта, а не, например, длительного Империуса?

Кажется, Малфой застонал.

Колдомедик хмыкнул и призвал магическую медкарту.

— Смотрите, — он дважды стукнул палочкой по одному из листов, и над картой возникла проекция головного мозга, Гермиона заподозрила, что ее собственного. Используя палочку как указку, целитель стал объяснять: — У вас нарушения в коре и гиппокампе, отделах, отвечающих за работу памяти. Если бы вы стали жертвой длительного Империуса, как предположили, изменения произошли бы тут, в лобных долях. Это очень поверхностная лекция, конечно, но, поверьте, мы бы не упустили такое. Будь у вас те знания… — он поправился, — то есть помни вы недавно изученное, данного вопроса не возникло бы. Если это все, что вы хотели знать, то я пойду, миссис Малфой.

Целитель нетерпеливо переминался с ноги на ногу, очевидно, его ждали пациенты и ни времени, ни желания читать лекции особо любознательным больным у него не было.

Когда за ним закрылась дверь, Гермиона упрямо выдала:

— То, что сейчас нет никаких следов Империуса, не значит, что его никто и никогда на меня не накладывал!

Терпению одного из присутствующих пришел конец.

— Накладывал! Я, — прорычал Драко.

На лице Грейнджер отразился триумф, она попыталась сесть на кровати, но из-за живота у нее не получилось сделать это так резко, как хотелось. К своему положению Гермиона тоже никак не могла привыкнуть — вчера ей было восемнадцать, вчера она была девственницей! Об этом она подумает позже, тем более в свете открывшегося.

— Драко, ну зачем?! — устало одернул ее «мужа» Шеклболт. Ага, Кингсли ей не верил, а теперь хорек сам признал, что использовал на ней непростительное!

Малфой резко приблизился к кровати и прожег Гермиону своими пронзительными светлыми глазами. От его взгляда пересохло в горле, ведьма инстинктивно сжалась и прикрыла рукой живот. Драко отпрянул.

— Я не причиню тебе вреда, — растерянно сказал он.

— Империус, конечно, не в счет, — съехидничала Гермиона, сверля его ненавидящим взглядом.

— Альтернативой был Круциатус, — Малфой не оправдывался, просто пояснял, — мне пришлось держать тебя под невербальным Империусом, чтобы ты правдоподобно изображала боль, когда Лорд заставил меня пытать тебя перед ним.

— Это как? — она даже не старалась делать вид, что верит его словам.

— Вслух проговаривал Круцио, запуская его мимо тебя, невербально держал Империо, чтобы ты кричала и билась в конвульсиях.

— Так не бывает!

Эта версия жены выводила его из себя безмерно. Он, не дав себе мгновения, чтобы передумать, потянулся к ее сознанию и показал. Гермиона почувствовала рядом опасное существо, увидела перед собой… себя и ощутила невероятное напряжение из-за работы с двумя заклинаниями одновременно. Нет, она не хотела участвовать в этом, видеть это и ощущать! Усилием воли она вытолкнула Малфоя из своего сознания.

— Что ты себе позволяешь?!

Он схватился за голову и зарылся пальцами в волосы, Гермиона почему-то знала, что они очень мягкие и скользкие.

— Извини, — прошептал Малфой совершенно нормальным голосом, — просто уже… не контролирую себя. Я пойду.

Он встал, сделал пару шагов к двери и понял, что не выяснил то, ради чего, собственно, пришел.

— Стой, — снова вмешался Кингсли. — Я же не просто так тут сижу и наблюдаю за вашей семейной сценой.

Гермиона фыркнула, но Шеклболт проигнорировал ее.

— Мне нужно с вами обоими поговорить.

— Слушаю, — обронил Драко, Гермиона просто повернулась в сторону старого соратника.

— Сегодня по дороге сюда меня перехватил старший целитель. Он сообщил, что миссис Малфой физически полностью здорова и на данный момент они ничего больше не могут сделать, — Кингсли посмотрел на нервно теребящую кутикулу пациентку, а затем обратился к ее мужу: — Драко, ты должен забрать ее отсюда.

— Я никуда с ним не пойду! — сорвалась на визг Гермиона.

— Тихо! — рявкнул бывалый аврор, и Грейнджер обиженно замолчала. — Гермиона, выслушай, не перебивая. Как взрослый человек. Не знаю, почему ты так себя ведешь! Может, беременность влияет. Понимаю, выпавшие пять лет жизни, стресс, шок, но ты не была такой даже в пятнадцать!

Гермионе захотелось провалиться сквозь землю — такое унижение перед глазами школьного врага. Самому исполняющему обязанности министра тоже было неудобно, но отступать он не собирался.

— Речь не о том, девочка, — продолжил он, смягчив обращением то, что еще собирался сказать, — сейчас смутное время, кто-то пугает воскрешением Волдеморта, кто-то накладывает Обливиэйты. Ты сама стала жертвой. Организовывать тебе надежное убежище и охрану в условиях тотальной нехватки кадров — дополнительная головная боль. Ты состоишь в магическом браке с этим человеком. Стоп! — снова повысил голос Кингсли, увидев, что она собирается возражать. — Состоишь. И вступила в него по доброй воле, что бы ты себе ни напридумывала. Про обстоятельства тебе, если позволишь, расскажем или покажем.

Гермиона тихонько выдохнула.

— Так вот, — Шеклболту тяжело давался суровый тон, но он заставлял себя не сбиваться, — завтра ты переедешь в Малфой-мэнор, где останешься под защитой своего мужа. Понятно?

Грейнджер нехотя кивнула, эгоисткой она не была и добавлять проблем Министерству в тяжелые времена не хотела.

— Драко? — повернулся Кингсли к ее мужу.

Малфой кивнул:

— Ты же знаешь. Я сделаю все, чтоб она была в безопасности.

— Естественно, сосуд для вынашивания наследника, — ядовито выплюнула Гермиона.

Драко даже не покривился.

— И это тоже, — сказал ровным голосом.

— Хорошо, тогда заметано, — Шеклболт встал, потрепал Драко по плечу и пошел к выходу, там остановился, обернулся и мечтательно произнес: — В идеале бы, конечно, Гермионе вернуться к тому образу жизни, что она вела, но…

— Даже не думай! — прошипел Малфой.

— Я и не думаю, с такой-то потерей памяти... У нее не получится влиться в работу так, чтобы никто не заметил перемен, увы. А было бы так здорово выманить преступника на это. Эх!

— Гермиона не будет больше рисковать, — отрезал Драко, про себя удивляясь, что Грейнджер до сих пор не осадила ни его, ни Шеклболта. Очевидно, слова Кинга сильно задели ее, значит, нужно собирать мандрагору, пока корень не одеревенел. Он одарил без пяти минут министра нечитаемым взглядом, потер переносицу и сказал: — Знаешь, мы не будем откладывать выписку на завтра. Мы сейчас же аппарируем домой. Организуй бюрократическую часть, Кинг. И возьми магическую подписку о неразглашении у всех, кто знает о потере памяти. Версию, почему Гермиона отошла от дел, разработаем позднее.

— Заметано, — белозубо улыбнулся Шеклболт.

Драко отлично понимал, что Шеклболт сделал ему одолжение. Не так уж и сложно было организовать его супруге отдельное жилье, напичканное охранными чарами, установить следящие, скрыть дом Фиделиусом и так далее. Исполняющий обязанности министра дал ему еще один шанс. Это не прозвучало, но зачем говорить об очевидном? По сути, Кингсли уже второй раз дарил ему возможность завоевать расположение Грейнджер. И раз в данный момент целители не видели шансов на восстановление памяти, нужно было заново пройти уже единожды пройденный путь. Всего-то… Но дело в том, что он хотел Гермиону всю целиком, вместе с исчезнувшими воспоминаниями, с тем, что они пережили вместе, со знаниями, которыми она обладала еще несколько дней назад. Именно прошедшие пять лет превратили ее из раздражающей девчонки-однокурсницы в женщину, которую он полюбил. Не то чтоб он не любил ее беспамятную версию, но ему не хватало его Гермионы. Да и мечтать о ее расположении пока не приходилось. Он все еще не рискнул задать ей вопрос относительно беременности, но ее вчерашний охранный жест убедительно проиллюстрировал, что ждать беды с этой стороны не стоит.

Драко нервничал перед завтраком так, как не нервничал перед аудиенциями у Волдеморта, презирал себя, но ничего не мог поделать с потными ладонями. Поэтому, когда в столовой появилась Марта и сообщила, что хозяйка будет завтракать у себя, он, не сдерживаясь, разразился отборной бранью.

Выпустив пар, Малфой несколько раз вдохнул и выдохнул, сжал руки в кулаки и отправился в комнату, которую вчера выделил супруге, — естественно, возвращаться в общую спальню она отказалась.

Его визит не стал неожиданностью. Стоило ему постучать, как из-за двери раздалось нервное «войдите».

— Здравствуй, — поздоровался как можно приветливее, — ты не спустилась, я решил проверить, все ли в порядке.

— Привет, Малфой, — заговорила Гермиона, и Драко понял, что ему предстоит выслушать отрепетированную речь. — Я много думала о… нашей ситуации. Я не могу ее принять и не имею желания в ней разбираться. Но Кингсли не оставил выбора. Мне нужно время, чтоб осознать все, что произошло, принять, что многих людей, которых я знала и любила, больше нет, и ты совсем лишний в моей картине мира. Так что… В общем… я согласна жить тут, но, прошу тебя, давай не будем пересекаться. В таком огромном доме это не составит труда.

Что ответить на эту тираду? «Да, конечно, как скажешь»? Но Малфой был категорически против такого расклада. Когда она томилась в темнице мэнора, а он оставался единственной ее связью с внешним миром, у Гермионы не было выхода. Теперь же она хозяйка, у нее в услужении домовики, нет того, перед кем нужно изображать счастливую семейную жизнь, проще говоря, у него никаких рычагов давления.

Он так и застыл, ничего не отвечая на ее ультиматум, а она продолжила по-деловому:

— И… Малфой… я бы хотела прояснить для себя все, чего не знаю о чарах памяти.

— А разве ты чего-то о них не знаешь? — усмехнулся Драко. — Кажется, ты наложила Обливиэйт на родителей годом ранее… твоего последнего сохраненного воспоминания.

— Откуда ты об этом…

— Ты рассказала, — перебил Малфой. — У нас были доверительные отношения.

— Я об этом старалась не говорить даже с Гарри и Роном!

— Вот и подумай.

— Малфой, мне нужно разобраться в тонкостях ментальной магии!

— Считай, что у тебя в распоряжении эксперт.

— Мне не нужен эксперт, мне нужна библиотека! Я слышала, она у вас одна из самых древних.

— У нас, — мягко поправил Драко, — и она в твоем распоряжении всегда. — Только проговорив это, Малфой осознал, что вот он перед ним — шанс, и сменил тон на увещевательный: — Но ты не помнишь, как ею пользоваться, не будешь же ты в... твоем положении лазить по стеллажам, так что тебе придется отказаться от первоначального плана игнорирования моей персоны.

— Хорошо, я согласна потерпеть твое общество, пока учусь пользоваться библиотекой. Это не займет много времени.

— Заметано, — ответил он новым любимым словечком Кингсли и почти искренне улыбнулся, — только… Гермиона, если я говорю, секция под запретом, это значит секция под запретом. Я не хочу, чтобы с тобой и ребенком что-то случилось.

Она пожала плечами, но в глубине ее глаз он увидел огонек, который про себя называл гриффиндорским. И это было плохим знаком. Салазар великий, как же он скучал по времени, когда в его силах было ограничить ей доступ куда-либо! Мэнор позволит хозяйке попасть в любое помещение. Придется просить домовиков следить за ней.

— Когда хочешь отправиться в библиотеку?

— Ты не должен идти на работу?

Он постарался не дать радости оттого, что она поинтересовалась его делами, отразиться на лице.

— Как начальник я могу вносить коррективы в свой рабочий распорядок, да и переработки у меня уже хватит на небольшой отпуск. Несколько часов я смогу тебе уделить.

Малфой не повел ее через все поместье, ибо понимал, какие эмоции возникнут здесь у Грейнджер из девяносто восьмого, дом и у его Гермионы не вызывал особой радости — пользовалась она всего несколькими помещениями, полностью отремонтированными после победы. Предупредив о том, что собирается сделать, Драко взял ее за руку и аппарировал непосредственно в библиотеку.

Гермиона замерла с открытым ртом. Она забыла дышать, разглядывая все это великолепие. Книжные стеллажи уходили высоко вверх и терялись в полумраке, как и другой конец огромного зала. На полках угадывались дорого оформленные фолианты, с ними соседствовали свернутые в трубочку манускрипты, такие древние с виду, что страшно было прикоснуться. Оба участника немой сцены переживали дежавю. Гермионе был и знаком, и одновременно совершенно незнаком этот зал, Драко же знал и любил этот азарт в ее глазах и это благоговение перед книгами во всей небольшой фигурке. Она уже однажды смотрела на библиотеку мэнора такими глазами.

— Приступим… — и он начал ликбез.

Последние несколько дней стали для Драко Малфоя настоящим кошмаром. Дома его ждала ненавидящая жена, постоянно сующая нос куда не следует, на работе завалы росли, словно кто-то наслал на них Энгоргио, и грозили погрести под собой Отдел магического правопорядка. Для прочесывания Лютного частым гребнем не хватало опытных людей — привыкшие сидеть на задницах ровно министерские крысы были совершенно бесполезны в полевой работе. И не только в полевой. Малфой иногда ловил себя на мысли, что у Лорда губа была не дура, что тот переманил на свою сторону добрую половину талантливых магов. Эх, будь в его распоряжении хотя бы треть ближнего круга старины Волди вместо подчиненных бездарей, уж он бы развернулся! Но те из Упивающихся, кто не погиб в последнем сражении, вряд ли стали бы слушать приказы перебежчика и двойного агента Драко Малфоя, в лучшем случае плюнули бы в лицо, в худшем — обласкали Авадой. Да и находились они либо в Азкабане, либо в великаньих пещерах Шотландии, и судьба беглецов была предопределена — в скором времени они присоединятся либо к заключенным, либо к покойникам. В конце концов маги, состоящие в Ордене, тоже были не промах, в отличие от ищеек из его отдела, которые ни на йоту не приблизились к раскрытию дела о последователе Темного Лорда. Каждый день начинался с очищения магических районов от листовок с угрозами. Самопровозглашенные мстители продолжали чинить самосуды, авроры стерегли мэноры некоторых семей из числа «священных двадцати восьми», а Драко, вместо того чтобы заниматься делами, приходилось работать нянькой при ребенке двадцати с лишним лет! После того как домовики третий раз сорвали его с работы истерикой «хозяйка в секции с опасными книгами!», он с разрешения Шеклболта временно перенес офис домой.

Сейчас в кресле Драко расположился уже два дня как легитимный Министр магии, а он сам стоял рядом, прислонившись бедром к столу.

— Хороших новостей ровно одна — разыскиваемый обливиатор бездействует.

— Заметь, Гермиона — последняя жертва, после нее преступник затаился. Кстати, как она?

— Как она? Лучше спроси, как я, — внезапно даже для себя самого взорвался Малфой. — Я больше не могу так! Я даже привык видеть в ее глазах недоверие и ненависть, но она ведет себя как капризный ребенок! У меня нет времени возиться с ней! Я не знаю, что делать.

— В прошлый раз ты тоже не за день завоевал ее доверие.

— Да, но условия задачи были совсем другими! Помнишь, ты говорил, что она взвесит все за и против и придет к нужным выводам? Эта Гермиона не приходит ни к каким выводам. Просто не приходит! У нее на руках факты, но она… Она уперлась в свои убеждения времен Хогвартса — и ни с места. Я в ее представлении олицетворение абсолютного зла.

— Ну-ну. Не переживай ты так! У вас вся жизнь впереди, ты ее добьешься.

Приникшая в этот момент ухом к обратной стороне двери Грейнджер стала слушать, затаив дыхание. Неужели Кингсли все-таки заодно с Малфоем? Оглушенная этой новостью, она едва расслышала следующую реплику своего якобы мужа.

— Я уже не уверен, что хочу, — сказал Драко тихо. — Устал.

Заскрипело кресло, и раздались шаги. Гермиона на всякий случай отбежала в сторону.

— Ну-ну, — повторил Кингсли, похлопывая Драко по плечу. Малфой расслабился, внутри разлилось тепло, словно от порции крепкого алкоголя. Когда это панибратские похлопывания Шеклболта перестали вызывать у него отвращение?

— Я решил, — продолжил Драко более твердым голосом, — после рождения малыша отпущу ее на все четыре стороны. Сын останется со мной, он не нужен ей, а Гермиона… пусть идет, куда хочет. К тому времени вокруг должно уже стать поспокойнее. Если ей не будет угрожать опасность, пусть идет.

Вернувшаяся к двери Грейнджер зажала рукой рот. Не то чтоб она чувствовала особую привязанность к плоду — она постоянно забывала о беременности, но разве можно вот так вот равнодушно говорить о том, чтобы разлучить ребенка с мамой?! Гермиона едва сдержала порыв влететь в кабинет и закатить скандал. Нет. Нельзя. Нужно действовать умнее, Малфой не должен подозревать, что она в курсе его коварного плана. Ей бы немножко сориентироваться в этом сошедшем с ума мире, а потом сбежать отсюда. Только куда бежать? Как же ей не хватало друзей! Она до сих пор не имела представления, что стало с остальными Уизли: не смогла пересилить свой страх и спросить, после того как узнала про Джорджа и Рона. Разведать бы, кто из них жив, и обратиться за помощью. А вдруг и Уизли заодно с Малфоем и Кингсли? Нельзя действовать импульсивно.

В библиотеке среди прочего Гермиона стала изучать подшивку старых газет, это чуточку помогало с осмыслением того, что из ее памяти выпало столько лет. Восполняя пробелы с помощью прессы, она заставляла себя не перескакивать через временные промежутки и пока что пролистала подшивку за два первых года, которые не помнила. Ей не верилось, что это Обливиэйт. Тут что-то гораздо более изощренное! И за этим точно стоит хорек! Она читала ранее и освежила знания сейчас: обливиаторам категорически запрещалось оставлять память незаполненной — стертые воспоминания заменялись ложными, иначе подвергшийся заклинанию имел все шансы сойти с ума, обнаружив себя в другом времени.

За размышлениями Гермиона пропустила часть разговора Министра с Малфоем, и когда вернулась к подслушиванию, они уже говорили не о ней, а о рабочих моментах, Драко жаловался на нехватку людей.

— Этот-то куда запропастился? В день, когда Гермиона была еще… моей Гермионой…

Подслушивающая поморщилась, убеждаясь, что тут явно имело место какое-то колдовство.

— Она говорила, что видела Лонгботтома в Мунго, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

Грейнджер едва не закричала от счастья. Оказывается, Невилл жив и здоров. Вот кто ей поможет! Вот кто ей не откажет! Старый добрый Невилл, которого она знает сто лет и с которым дружит еще дольше, чем дружила с Гарри и Роном. При воспоминании о друзьях сердце снова сжалось от боли. Осталось узнать, где обитает Лонгботтом, и связаться с ним. Если он не скрывается в ненаносимом месте, обычная сова должна справиться с поиском.

— Знаешь, может, я уже становлюсь таким же параноиком, как покойный Грюм, — странным тоном сказал Министру Малфой, — но мне срочно нужно кое-что перепроверить. Кинг, давай отложим совещание на завтра.

Драко быстрым шагом подошел к древнему каменному Омуту памяти, хранившемуся в одном из малых парадных залов мэнора. Ему срочно нужно было освежить воспоминание. Что-то в нем не давало покоя. Малфой приставил к виску палочку, извлек серебряную нить, стряхнул в чашу, опустил в нее голову и замер, внимательно наблюдая за разворачивающейся перед глазами сценой.

- Когда уже Лонгботтом вернется из своего бесполезного путешествия? — спросил Драко из воспоминания у супруги.

— Так он вроде уже... — Гермиона начала говорить и осеклась.

Наблюдающий Малфой внимательно всмотрелся в ее лицо. Либо он параноик, либо она отвела глаза и смутилась.

— Откуда знаешь? — он отлично помнил, что интересовался исключительно в целях поддержания разговора, и только сейчас, при повторном просмотре, заметил, что Гермиона ответила не сразу, замешкалась и наигранно пожала плечами.

— Да, кажется, видела в Мунго краем глаза, но могла и ошибиться.

Всё. Из этой короткой сцены больше нечего было выжать, но он просмотрел ее еще несколько раз, и с каждым просмотром беспокойство усиливалось. Что-то тут не так! Не могла же Гермиона, его Гермиона, скрыть от него разговор с Невиллом? Разве что… тот сам ее об этом попросил. Но зачем? Ответа не было. Что Драко помнил о том дне? После короткого визита к нему жена отправилась на какую-то встречу, связанную с пациентами Мунго, и… пропала. Могла ли остаться какая-то записка? Давно нужно было обыскать спальню и кабинет, в котором она работала в больнице. Малфой был так шокирован происшествием, а потом так увлекся идеей вернуть расположение жены, что совсем забросил расследование обстоятельств, следствием которых стало ее теперешнее состояние. То, что Гермиона стала последней жертвой, он отметил между прочим. А надо было сосредоточиться на этой мысли. И этот Обливиэйт существенно отличался от тех, что преступник накладывал на других жертв.

Вот только при чем здесь Лонгботтом, почему что-то необъяснимо щелкает при мысли о гриффиндорском увальне? Ну ладно, он давно уже не увалень. Бывшем гриффиндорском увальне. Что Драко знает о нем? Грифф до мозга костей. Недалекий. В последнее время одержим идеей вернуть рассудок родителям. Вроде как идеей фикс это стало после смерти бабки. На что он мог пойти ради воплощения идеи? Похоже, что на все, если по шаманам ездит. Стоп, Малфой, ты, кажется, заигрался! Образ простого как флоббер-червь Невилла не вязался с образом сподвижника Большого Зла. Но обвести вокруг пальца и подчинить его могли… Почему нет? Драко применил сложную ментальную практику и извлек из памяти все, что касалось Лонгботтома. Стряхнув информацию в Омут, снова погрузился в него. Бегло просмотрев ранние воспоминания, остановился на майской битве. Внимательно проследил, как вчерашний пацан бесстрашно приблизился к Лорду, наговорил кучу пафосного бреда, сбросил с себя заклятие оцепенения, наложенное не кем-нибудь, а самим Темнейшим, достал из горящей шляпы меч и срубил голову любимой зверушке старины Волди. Тут без комментариев, храбрость напополам с безумием. Потом Драко остановился на нечастых встречах в штабе Ордена, куда Лонгботтом вернулся уже почти в конце последней войны. Где он был до того? Этот вопрос на самом деле никогда не интересовал Малфоя, он принял как данность: теперь с Орденом сильно возмужавший гриффиндорский недотепа, между делом отметил внешние изменения «малыша Нева» и выкинул его из головы. Сейчас, пересматривая редкие моменты пересечения, Драко проклинал свою ненаблюдательность. Когда упоминали Лорда, Лонггботтом реагировал совершенно не так, как другие, дергался и отворачивался. Может, это сумасшествие, но он решил, что имеет право на подозрения.

Первым, что он увидел, вынырнув из Омута, был призрак матери. Драко натянуто улыбнулся ей.

— Сынок, — мать не ответила на улыбку, вся ее фигура беспокойно серебрилась, — твоя жена отправила сову с письмом. Со мной она не разговаривает, но я бы советовала не пускать это на самотек. И еще… — Нарцисса не была уверена, стоит ли упоминать об этом.

— Да, мама? Не томи, — устало и слегка раздраженно поторопил ее Драко.

— Она подслушивала ваш разговор с мистером Шеклболтом. Тебя не учили ставить заглушающее?

Малфой витиевато выругался, извинился перед призраком матери и, пообещав разобраться, отправился в свою спальню. Руки просто чесались обыскать комнату, он был очень зол на себя, что не сделал этого до сих пор. Конечно, Гермиону могли вызвать на встречу и патронусом, конечно, она могла уничтожить записку, но пока есть хоть маленький шанс, он будет искать. Пересматривая записи жены, Малфой продолжал анализировать факты. Мать подкинула ему новую тему для размышлений. Кому могла написать потерянная в этом времени, беспамятная Гермиона? Кто из ее старых знакомых остался доступным? Уизли? Может быть, но ей слишком больно было вспоминать Рона и близнецов. Кто-то из однокурсников-гриффов? Эти в большинстве своем сейчас вне досягаемости сов, как и остальные члены Ордена, и она об этом знает от Кингсли. Тогда кто? Думай, Драко, думай!

В комнате он не нашел ничего и аппарировал в вестибюль Мунго. Показав привет-ведьме свое удостоверение, он добился разрешения осмотреть рабочее место супруги.

— Вот ее стол, — буркнул дежурный целитель и вышел. Прямо на столе лежала записка. Чертова записка, которую он мог обнаружить еще в ночь, когда она пропала, если бы подумал об обыске кабинета.

«Встретимся в семь пополудни, портключ настроен на место.

PS: никому не говори пока, что я вернулся. Пожалуйста».

Подписи не было, но подразумевалось, что его жена хорошо знает отправителя. В душе зашевелилась ревность. Драко отбросил неприятное чувство — слишком уж не ко времени, эмоции — потом. Записка и изученное вдоль и поперек воспоминание давали почти стопроцентную гарантию, что последним, кто видел Гермиону при памяти, был Невилл Лонгботтом. На это же указывала и записка — будь отправитель умен и искусен в чарах, она испепелилась бы сразу после прочтения. Черт! Сам же упомянул его в разговоре с Кингсли. Именно упоминание Лонгботтома побудило Драко вернуться к последнему до происшествия разговору с женой. Не могла же Гермиона написать ему? Не могла же снова попросить о встрече, или, не приведи Салазар, об убежище? Он поспешно аппарировал домой, моля Мерлина, основателей и прочих представителей магического пантеона, чтобы беспамятная дурында не успела наделать глупостей.

Четверть часа назад в жилище Невилла Лонгботтома (отлично защищенное, как он полагал, жилище) влетела сова. Он потянулся к письму с опаской, будто к вопиллеру, а развернув — отшатнулся как от пакета с неразбавленным гноем бубонтюбера. Каллиграфический мелкий почерк с левым наклоном он хорошо помнил еще со школы — часто перекатывал эссе, написанные этим почерком. Письмо должно было бы успокоить — судя по нему, Обливиэйт удался на славу. Гермиона жаловалась на ситуацию, в которой оказалась, и просила помощи у единственного человека, вызывающего доверие. Но не скрылся ли в этой фразе подвох? Вдруг у нее все в порядке с памятью и Малфои таким образом пытаются выловить его на живца? Нет, если бы школьная подруга осталась при памяти, его изображением с припиской «разыскивается» были бы обвешаны все столбы в Косом и Лютном рядом с изображениями последних Упивающихся. А раз подобных объявлений до сих пор не появилось, то… Сова оказалась очень назойливой и категорически отказывалась улетать без ответа. Но какой ответ он мог дать? Невилл Лонгботтом ненавидел анализировать, раскладывать по полочкам и делать выводы. Как-то так сложилось, что те решения, за которые ему не было стыдно, которыми он гордился, принимались спонтанно, а стоило начать обдумывать, на выходе получалась какая-то глупость. В данный момент он не просто чувствовал отвращение к процессу обдумывания, в данный момент он адски боялся ошибиться.

Привечать подругу детства было опасно, а если выгнать сову и затаиться, Гермиона начнет о чем-то догадываться или поговорит с кем-то, кто может начать догадываться. Как же он сглупил, забрав у птицы письмо! И как же он от всего устал — каждый следующий поступок толкал его все дальше и дальше в пропасть, а возвращаться на тропинку, огибающую ее, было поздно. Кто бы надоумил его, как поступить? Ответы на любые вопросы имелись у девушки, приславшей ему это письмо. Вот такая вот ирония.

И Невилл решился.

Среди небольшого количества подвластных ему чар достойное место занимали портальные. У экс-гриффиндорца были сложные отношения с аппарацией — владел навыком, но не любил, иногда промахивался на мили, иногда оставлял частички себя в месте старта. Лонгботтом предпочитал порталы и умел делать не только точные, но и ориентированные на прикосновение, а не на время срабатывания или настроенные на конкретного мага. Заниматься созданием порталов было почти так же интересно, как гербологией.

Черкнув, что будет ждать там, куда ее перенесет, и приложив созданный из старой чернильницы портал, Невилл выгнал наглое, загадившее стол животное, из надколотой чашки создал второй портал, чтобы мгновенно исчезнуть, если что-то пойдет не так, и принялся ждать.

Где-то через час раздался хлопок, и давняя подруга обнаружилась лежащей на полу. Ну хорошо, не всегда порталы получались у него безупречными. Слава Мерлину, Грейнджер была одна. Она поднялась и бросилась на шею настороженному парню.

— Невилл! — обнаружив под руками напряженные мышцы, Гермиона отпрянула и взглянула в неспокойное лицо бывшего однокурсника. — Ты не рад меня видеть?

Лонгботтом попробовал растянуть губы в улыбке и изобразить счастье, но у него никогда особо не получалось играть на публику.

— Что не так? Ты что-то знаешь? Ты в курсе, что Малфой сделал со мной? Он угрожал тебе? — посыпались на него вопросы, в ответ он только и смог неуверенно кивнуть.

— Ты убил змею Волдеморта, но боишься жалкого хорька Малфоя?

— Я… да… не боюсь, — стал путаться в словах Невилл, и тут, избавляя его от ответа, на сцене возник новый персонаж. Даже два. Эльфийка Марта, которая последние дни ходила за хозяйкой как привязанная и которую с трудом удалось оставить в мэноре (и, наверное, зря), и сам Малфой.

Не успев приземлиться, он отбросил Невилла в угол чем-то невербальным, а когда Гермиона попыталась запустить в него самого Петрификусом, поставил мощный щит.

Нет, Драко не хотел бороться с ней, хоть неугомонная Грейнджер и отвлекала от настоящей цели. Очень отвлекала.

— Экспеллиармус, — палочка Гермионы отлетела в сторону, а Малфой высвободил себе несколько дополнительных секунд и переключился на Лонгботтома — наложил на него Инкарцеро и доведенным до автоматизма движением поставил над помещением антиаппарационный купол. И, похоже, вовремя — в связанных руках Невилла оказался портал.

— Легилименс! — держать щит от Гермионы, пытающейся физически добраться до него, и одновременно копаться в голове Лонгботтома было ужасно неудобно и требовало огромных затрат энергии, но того, что он увидел при беглом просмотре, должно было хватить на два пожизненных.

— Грейнджер, прекрати, — гаркнул Драко, — ты пытаешься защитить человека, который стер тебе память!

Паршивец пытается лишить ее последнего друга! Как он смеет! Это же Невилл, он бы никогда… он и не смог бы! Заклинания всегда были его слабым местом!

— Ты заврался! — заорала она во всю силу легких. — Не верю!

— Лонгботтом! — голос Малфоя прозвучал раскатом грома.

— Да. Это я, — пробормотал опутанный веревками Невилл.

— Не верю, — закричала Гермиона, — не верю. Ты! — она фурией метнулась к Драко, но щит не дал подобраться вплотную. — Ты наложил на него Империус!

— Грейнджер, — Драко, уставший и опустошенный, совершенно неаристократично съехал по стене на пол, где и остался сидеть. Он положил локти на колени и, не выпуская палочки, подпер голову обеими руками, будто та была непомерно тяжелой. — Ты находилась все это время тут, ты видела все заклинания, которые я применил.

— Ты сам рассказывал, что можешь невербально...

— Возьми палочку!

Гермиона, шмыгая носом, ползком двинулась туда, куда та отскочила, но Малфой шевельнул рукой и палочка влетела в ее ладонь.

— Ты знаешь заклинание, — сказал он ровно. Но тут же, заподозрив, что она может запустить в него чем-то иным, предупредил, убирая щит: — Только без глупостей.

— Приори Инкантатем, — послушно проговорила Гермиона. Из палочки Малфоя одно за другим стали вылетать последние заклинания в обратном порядке: левитационное, щит, Легилименс, щит, антиаппарационное, связывающее, обезоруживающее, щит, Депульсо, Акцио, Акцио, Репаро, очищающее…

— Ты уже забралась слишком далеко.

Гермиона и сама это понимала, но все никак не решалась прервать контакт. Не прекращая всхлипывать, она сползла по противоположной от Драко стене и уселась, по-детски развернув колени друг к другу, меньше всего интересуясь тем, как выглядит со стороны.

— Ты наложил Империус раньше, или это какое-то зелье, или еще что-то, — упрямо талдычила она между всхлипами.

— Грейнджер, — Драко откинулся на стену и прикрыл глаза, — я не собираюсь тебе ничего доказывать. Думай что хочешь, мне плевать.

И ему действительно было плевать. Плевать на всех и вся, даже на пойманного преступника. Он пережил очередное потрясение, когда вернулся в мэнор и не обнаружил жены на месте. В считанные секунды вспомнил, что ее местонахождение запросто найдет личный домовик, и вызвал Марту. Странно, что та не умерла от ужаса, увидев его безумное лицо. Он совсем не помнил, какими карами угрожал, если она не перенесет его к Гермионе сейчас же. Теперь, когда адреналин схлынул, не осталось ничего. Ничегошеньки. Пустота.

— Он не накладывал на меня Империус, — очень тихо проговорил Невилл.

— Не верю, не верю, не верю! — как заведенная повторяла Гермиона между всхлипами.

— Лонгботтом, обрати Обливиэйт, если хочешь жить, — Драко и желал бы говорить угрожающе, но в его голосе не было ничего, кроме усталости.

— Не могу, — обреченно пробормотал Невилл. — Я просто стер воспоминания.

Картинка перед глазами прыгала, туманилась, плыла кругами и разбивалась на спектр, казалось, поток слез не иссякнет никогда, слезы сбегали по щекам и подбородку и скатывались на одежду, наверное основательно ее промочив, но Гермиона не ощущала этого. Спроси ее кто-нибудь о причине сырости, она не нашлась бы, что ответить.

В поле зрения попала растерянная глазастая мордашка.

— Забери меня домой, Марта, — прошептала Гермиона, домовушка покорно протянула руку.

Драко нашел ее возле дальних стеллажей в библиотеке. Гермиона сидела на полу, а рядом были разбросаны фолианты. Если бы не увидел сам, никогда бы не поверил, что Грейнджер может отстраненно смотреть на беспорядочно наваленные книги. Он молча подошел и сел рядом. Супруга прерывисто выдохнула, но ничего не сказала.

Малфой с трудом сдержал желание обнять ее — такую маленькую и потерянную. Потерявшую стержень — веру в его виновность. Он понимал, что это чревато срывом. Недоверие и ненависть к нему помогали Гермионе держаться в перевернувшейся реальности. Ничего из того, что составляло ее прошлую жизнь, теперь не существовало, большая победа обернулась пшиком, ее друзья — оплот и тыл — погибли, и все, что связывало ту и эту Грейнджер, — он, Драко Малфой, школьный враг.

— Невилл в Азкабане? — в вопросе не было ни злорадства, ни любопытства, ни даже вежливого интереса — полное отсутствие эмоций.

— Нет, в Министерстве. В камере предварительного заключения, — Драко охотно включился в диалог.

Снова стало тихо. Каждый думал о своем. Через какое-то время она опять заговорила:

— Я просмотрела несколько книг. Похоже, то, что… со мной произошло, необратимо. Если бы остались какие-то маркеры, мозг мог бы воссоздать хоть часть воспоминаний, но маркеров Невилл не оставил. И не навел ложных воспоминаний. Отсюда потерянность во времени. Я не могу осознать, что между вчера и сегодня прошли годы.

Сказанные выверенно спокойным голосом слова резали глубже Сектумсемпры. Ответить было нечего — пожалеть, посочувствовать? Нет, Гермиона точно не хотела жалости и пустых слов, а передать вербально всю глубину своих переживаний Драко не сумел бы. Да и не нуждалась она в его переживаниях, если быть честным.

— Ты допрашивал Невилла? — задала вопрос, чтобы между ними не висела тяжелая тишина.

— Определил в камеру и сообщил Кингсли. Допрос завтра.

— Я могу присутствовать?

Вообще-то не могла ни по каким правилам. Но Драко был сам себе начальником. Да и случай они рассматривали беспрецедентный.

— Нет, но если хочешь, я тебя возьму.

— Хочу.

Драко кивнул. Это, наверное, даже хорошо. При ней нужно будет держать себя в руках. Мало ли что взбредет в голову сделать с человеком, лишившим его всего.

Раз уж они сидят тут и разговаривают как люди, он должен ей сказать:

— Я не буду тебя удерживать. Захочешь — уйдешь. Только не сейчас. Когда родится сын и вокруг станет поспокойнее.

Гермиона неопределенно пожала плечами.

— Пусть малыш останется со мной. Ты… не любишь его. Он тебе не нужен.

— Я… она… ждала его?

— Да, очень.

Ему ответом был вздох. Он решил объяснить свое видение ситуации:

— Я не гоню, не думай, если ты останешься с нами, мы будем… — он не стал договаривать, чтобы не спугнуть шаткое нечто, установившееся между ними. — Просто не хочу держать тебя заложницей чужих тебе обстоятельств.

Гермиона молчала несколько невероятно долгих для Драко минут, он уже испугался, что все испортил, когда она подала голос:

— Я обдумаю твое предложение. Еще есть время. А сейчас пора спать, — не говоря ни слова больше, она двинулась к выходу из библиотеки, оставив Драко сидящим на полу за дальними стеллажами.

Гермиона легла в постель, но уснуть у нее не получалось. Слишком много мыслей. Те, которые касались признания факта потери памяти, она отогнала в дальний угол. Просто не сейчас! Это может ее добить. Она напросилась на допрос, потому что нужно было уложить произошедшее в голове. Конечно, ее мозг снова начнет искать подвох и строить теории. Где-то в глубине души она уже признала правоту Кингсли и Малфоя, возможно, это произошло с ней даже не сегодня, но так хотелось, чтобы все оказалось по-другому!

Хоть Гермиона и обещала не торопиться с обдумыванием предложения Драко, оно не шло из головы. Заманчиво было оставить эту чужую ей жизнь и начать с чистого листа. Вот только… чем этот лист заполнить?

Возвращать память родителям спустя столько времени, особенно в свете того, что переживает сама, было страшно. Грейнджер не работала так топорно как Невилл, воспоминания не удаляла — спрятала их глубоко и заменила навеянными, но человеческий мозг — сложнейшая машина, если что-то пойдет не так, ей не хватит знаний починить. Да и… чего таить от себя? Гермиона боялась реакции отца и матери, когда (если) они узнают, что сделала дочь. Прочувствовав, что такое Обливиэйт, на собственной шкуре, она уже не была настолько уверена, что поступила с ними правильно, но сделанного не воротишь.

Вариант воссоединения с родителями Гермиона однозначно отмела. Уйти в магловский мир самостоятельно? Кем она там станет без нормального образования? Начинать с нуля без почвы под ногами? Пойти работать, чтоб обеспечивать себе возможность учиться? Гермиона Грейнджер — официантка или посудомойка? Нет, увольте, ей чувство собственного достоинства не позволит так опуститься. К тому же Кингсли прозрачно намекнул, что находиться вне защищенных мест ей пока не стоит, не все приспешники Волдеморта обезврежены, и опасность поджидает за каждым углом.

Остаться в магическом мире? Но от нее все будут ждать поведения, поступков и уровня знаний той Гермионы, а она... не та. Грейнджер всего несколько часов пытается ужиться с мыслью, что та другая реально существовала и пережила все, чего она не помнит, а уже едва не сходит с ума! Как ужиться с незнакомой личностью в себе?

Существовал вариант остаться здесь — в замке, где каждый камень ей ненавистен, где ее пытала сумасшедшая Беллатрикс, где жила семья… частью которой она сама внезапно оказалась. И это было невозможно принять, хоть перспектива взять у жизни тайм-аут выглядела привлекательнее остальных. Принять факт материнства, как бы дико это ни звучало для вчерашней школьницы, и посвятить себя ребенку. Но этот ребенок — ребенок Драко Малфоя и, похоже, был дорог ему, тогда как она… не знала, что именно чувствует и чувствует ли вообще что-то. Ей стерли память, почему исчезли чувства?

Когда Гермиона спустилась в холл, ожидавший ее Драко потерял дар речи, и совершенно не потому, что она выглядела сногсшибательно — выглядела она как раз нездоровой и измученной, на фоне изжелта-бледной кожи покраснения и припухлости вокруг век были гораздо заметнее и вместе с заострившимися чертами составляли неприятную картину. Причиной же реакции Малфоя был ее наряд. Она выбрала платье, которое надевала в тот день. У Драко перед глазами сразу возникла застывшая в неестественной позе фигурка, но он оценил ход — так бы поступила и… его Гермиона. Он отогнал эту мысль: можно сойти с ума, если делить одного человека на две личности. Лонгботтома ее образ должен отправить в нокаут, так что оставалось только рукоплескать.

— Аппарируем? — спросил подчеркнуто вежливо и протянул руку. Гермиона подняла на него тусклый взгляд, легко кивнула и аккуратно вложила в его ладонь свои пальчики.

Драко не стал распространяться о вчерашней операции. О пойманном обливиаторе знал только Кингсли. Подчиненные давно привыкли и к тому, что они с Шеклболтом занимаются делами особой секретности, и к отводящим чарам на камерах предварительного заключения.

Малфой предложил Грейнджер остаться за стеклом и наблюдать за допросом со стороны, но она была настроена принимать деятельное участие. Вопрос не стоил разрушения установившегося между ними хрупкого мира.

Драко пропустил Гермиону вперед и вошел вслед за ней. Как и ожидалось, при взгляде на нее Лонгботтом едва не потерял сознание.

В карих глазах проскользнуло что-то похожее на удовлетворение, и это была первая эмоция жены, замеченная Малфоем, после вчерашней истерики в доме Лонгботтома.

— Вы можете хранить молчание, а можете помочь следствию, — начал Драко, как предписывалось процедурой.

— Я готов помочь. Я расскажу, все равно уже… что уж…

Малфой не стал упоминать, что вчера вторгся в сознание Лонгботтома совершенно незаконно, и тот вполне мог подать жалобу. Изначально он планировал рассказать об этом, но запугать альтернативными методами допроса, на которые, собственно, тоже не имел права. Презумпцию невиновности никто не отменял, а в данный момент ничто, кроме незаконного сеанса легилименции, не подтверждало вину Невилла.

— Вы согласны на применение Веритасерума? — решил соблюсти еще одну из формальностей начальник Отдела магического правопорядка, наплевав на другую — право на адвоката. Лонгботтом кивнул. Ленивым движением палочки Малфой призвал зелье и… осознал, что, планируя допрос при таком ограниченном количестве посвященных, не учел необходимость секретаря. Протокол, заявление, в котором подозреваемый соглашается на Сыворотку правды… не Министра же просить записывать? Как ни странно, значение его растерянного взгляда поняла Гермиона и сразу же предложила свою кандидатуру, правда, предложила тем самым лишенным эмоций голосом, который появился во время вчерашнего разговора в библиотеке.

Драко поблагодарил ее и приступил к процедуре. Первый же его вопрос после обязательных, подтверждающих, что зелье действует на допрашиваемого, заставил присутствующих поднять глаза — ни Шеклболт, ни Гермиона не знали, что именно высмотрел в голове у Невилла Малфой:

— Мистер Лонгботтом, что подвигло вас на воскрешение Тома Марволо Риддла?

И Невилл заговорил: после того, как отрубил голову змее, ему стали сниться сны, в которых Волдеморт обещал исполнить его заветное желание в обмен на помощь с обретением тела. Невилл гнал от себя ночные образы, но те стали преследовать днем. Он сдался и пошел-таки в частично восстановленную библиотеку Хогвартса за материалами о заклинании, упоминаемом Лордом, и обнаружил там Грегори Гойла, просматривающего книгу об экспериментах с душой и материей. После пожара в Выручай-комнате Грега тоже начали мучить сны: Лорд обещал вернуть Крэбба в награду за собственное воскрешение. К их компании присоединилась Миллисента Булстроуд, девушка покойного Винсента, и они вместе спланировали и провели ритуал. Лонгботтом без эмоций рассказал, как воскресший в теле Гойла Лорд дал Непреложный обет, что через пять лет, когда войдет в полную силу, вернет разум его родителям. А они, он кивнул на Драко и Гермиону, уничтожили его немного раньше. Лонгботтом рассказал, как обезоружил, обездвижил и оставил в какой-то пещере Билла Уизли, как наложил на него свой первый, наверное, корявый еще Обливиэйт, рассказал про свои метания, про свои эксперименты с чарами памяти, на которые пошел, чтобы попробовать получить совет умной подруги.

Драко сидел, уставившись в одну точку, полученная информация не укладывалась в голове. Не менее ошарашенный Министр откланялся и удалился — неотложные дела. Гермиона перепроверяла протокол на предмет ошибок или неточностей, на самом деле пытаясь отсрочить момент, когда придется принять услышанное. Мерлин! Ее лишили памяти о почти шести годах жизни из-за того, что Невиллу приспичило призвать на помощь ее мозги! Неужели он, признаваясь, что, по сути, развязал новую магическую войну, надеялся на ее помощь в поисках потерянного перстня? Или это был жест отчаяния не очень умного человека? Годрик милостивый, где-то в этом мире находится камень с заключенной в нем душой Волдеморта!

Малфой тоже старался не думать, ради чего его лишили любимой, а его любимую — части ее самой. Потому что это могло закончиться плохо для Лонгботтома. Ах да, Лонгботтом... Нужно будет поговорить с Кингсли и решить, что с ним делать. Едва ли стоило придавать огласке рассказанное Невиллом, развенчивая образ одного из героев войны. Последнее дело — сеять недоверие к «иконам» второго противостояния, когда так много недовольных правительством, акцентировать внимание на метке Лонгботтома, когда другой носящий метку облечен властью. Громкий процесс совсем не то, что сейчас нужно. Совершить самосуд, параллельно борясь с этим явлением в народе почти всеми силами аврората, тоже не вариант. Тогда что? Стереть ему в свою очередь память и отправить в магловский мир? Заманчиво, но Гермиона не одобрит. А еще Драко, как и его супруга, размышлял о перстне. В свете полученной информации листовки с угрозами становились гораздо более устрашающими. Что, если монстра снова воскресят?

Грейнджер же осознала, что наконец нашла новый стержень — нужно помочь Малфою и Кингсли найти кольцо. Она хороша в решении ребусов, она помогла разыскать несколько хоркруксов, что там одно несчастное кольцо? Гермиона докажет себе и всем, что… в общем, это неважно. Она решительно вздернула подбородок.

— Я. Хочу. Помочь.

Он опешил от ее тона, потому ответил не сразу. Что он мог ответить? Негоже беременным женщинам? Он знал ее лучше, чем она сама, к тому же... это был прекрасный повод поработать бок о бок.

— Ты сказал, что покажешь мне воспоминания, если я захочу.

— О нас? — он боялся поднимать голову и смотреть ей в глаза.

Она ответила не сразу. Выдохнула сквозь сцепленные зубы и, кажется, смахнула слезу — он по-прежнему не смотрел.

— О войне. Но и о нас тоже.

Малфой вытаскивал нить за нитью и погружал в Омут. Тщательно отсортировывал те воспоминания, которые показали бы его в наилучшем свете, пока не добрался до их разговора по душам. Разговор нужно показывать, иначе все бессмысленно, а значит, нужно показывать и то, что ему предшествовало. Без купюр. Его не должно интересовать, как Гермиона отнесется к увиденному, он дал себе слово отпустить, если она захочет уйти. После того как она выразила желание помочь, его надежда подняла голову, ведь именно с совместного решения сложного ребуса выросло то прекрасное, что было между ними. Только очень уж это было похоже на попытку войти в одну реку дважды. Несмотря на внешнюю суровость, та прошлая Гермиона (ну вот, он опять делит ее на две личности!) была более открытой для отношений. «Будь что будет», — подумал Драко и стал вынимать все воспоминания подряд. Тем более что в процесс вмешался отвлекающий фактор.

Гермиона подошла и стала с интересом наблюдать, как Малфой заполняет Омут.

Она решила удовлетворить свое любопытство заранее, а заодно и подготовиться к тому, что увидит.

— Скажи, — спросила она, — я встречалась с Роном до его... конца?

— Встречалась, — ответил Драко. Когда воспоминания лишились остроты, ему стало немного легче общаться с ней такой — отстраненной и чужой. — Пару лет, наверное. Потом вы стали часто ссориться, потом разошлись. Я не сильно вникал. Как-то поделился с Кингом наблюдениями, что Уизли недостаточно бережет в сражениях свою девушку, он сказал, что вы давно не вместе. О подробностях можешь у него спросить, я не интересовался.

— Ясно. Я почему-то так и думала, — ответила Гермиона и спрятала глаза. Драко порадовался ее готовности к диалогу и решил еще что-нибудь добавить словами.

— Когда вы с Уизли разошлись, вокруг тебя стал вертеться Поттер.

— Гарри? — ее брови уползли наверх. — Но… мы всегда были просто друзьями. У него была Джинни. Кстати, где она?

— Уизли отослали ее куда-то еще в самом начале всей этой неразберихи. И Поттер вроде тоже был за.

— Странно.

— Тем не менее, — пожал плечами Драко. — Если б я знал тебя немного меньше… сказал бы, что ты выполняла задание Ордена — поддерживать и не отшивать своего «героя».

— Быть того не может, чтоб я морочила Гарри голову! — ее возмущение было таким искренним, что Малфой с трудом подавил улыбку.

— Я же сказал, что подумал бы так, если бы не знал тебя. Но я знаю. Наверное, ты просто не хотела делать ему больно. Он… был потерянным. Особенно после гибели Уизли. Вашего Уизли. Сама увидишь. Ты держалась намного лучше.

* * *

Гермиона вынырнула из Омута очень тихая и задумчивая. Уму непостижимо, сколько всего она не помнит! Воспоминаний Малфоя, который появлялся в штабе Ордена редко, было совершенно недостаточно, чтобы сложить весь пазл. Нужно обязательно попросить Шеклболта поделиться своими. Конечно, это было совсем не то, что вернуть собственную память, она будто бы наблюдала за собой и другими со стороны, но... хоть что-то. Воспоминания Малфоя давали представление о последнем годе, до этого они пересекались совсем мало. Если все, что произошло за этот год, произошло с ней, почему она ничего не чувствует? Абсолютно ничего. Ей незнаком запах человека, который был ее мужем, у нее почти нет тактильных воспоминаний — только про волосы. Это было странно и нуждалось в дополнительном анализе. Драко Малфой — чужой. Незнакомый. Кто-то другой в привычной со школьных лет оболочке. Впрочем, стычки в школе не давали представления, что он за человек. О нем она знала только то, что он заносчивый, язвительный и жестокий, что он ненавидит Гарри Поттера, предателей крови и грязнокровок. Но, судя по просмотренному, отношение к маглорожденным он изменил и сам стал предателем крови. Он не пытался казаться положительным персонажем или выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Мотивы его поступков часто были сомнительными, и... он мастерски скрывал свои чувства. Здравый смысл твердил, что у Драко Малфоя де-факто не может быть чувств к ней — Гермионе Грейнджер, но... должна же быть в жизни какая-то опора. То, на что она опиралась еще вчера, у нее выбили из-под ног. За неимением ничего другого сейчас ей придется опереться на… привязанность школьного недруга и разобраться в природе своих чувств к нему. Но личное может подождать. И прошлое может подождать. Нужно понять, где искать пропавшее кольцо. В просмотренных воспоминаниях она не нашла никакой зацепки. Остается разведка на местности — следует отправиться с Невиллом туда, где он закопал артефакт. Понадобятся антиаппарационные наручники и усиленный конвой.

Гермиона попросила эльфийку Марту, самое симпатичное ей в этой жизни существо, сообщить Малфою, что она хочет кое-что обсудить.

Гермиона поделилась своими соображениями, попросила оставить Омут и воспоминания еще на некоторое время — одного просмотра явно недостаточно. Драко выслушал молча, кивнул и сказал, что в будущем, когда закончится операция по нейтрализации остатков армии старины Волди, найдутся еще желающие восполнить пробелы в ее памяти.

И ушел. Кажется, он был разочарован.

На подготовку операции Драко отвел две недели. Если Гермиона хочет принять в этом участие, он позволит ей. Но все должно пройти идеально. Названную Лонгботтомом часть Запретного леса авроры прочесали от корней до верхушек и изучили до последнего лукотруса. Малфой не называл настоящую причину задания обезвредить участок, но за тщательностью выполнения следил сам.

Общение с супругой в этот период он свел до минимума — ни один Малфой не будет навязывать свое общество и свои чувства. Драко знал, что жила она между залом, где стоял Омут, и библиотекой, больше времени проводя среди книг. Если Гермиона захочет инициировать встречу, он не будет против, на самом деле он будет очень даже за, но только на ее условиях. Вторым поводом не встречаться была ее жесткая, даже жестокая честность, которая пришла на смену агрессии. Наверное, Грейнджер казалось, что так правильно, но Драко было неприятно слушать ее откровения:

— Малфой, мне необходимо разобраться. Невилл стер память, что случилось с чувствами? Я не помню тебя, ты чужой. Хочу понять, почему так произошло, я вижу в твоих воспоминаниях, что не притворялась. Куда все это исчезло?

Такую прямоту было тяжелее переносить, чем откровенную неприязнь и недоверие, было больно.

— Мне нужны магловские медицинские книги. И… — она замялась, — книги про беременность.

Драко усмехнулся, ну да, Грейнджер на то и Грейнджер, чтобы разобраться до деталей во всем, что с ней происходит.

— Я просто... — продолжила она, краснея и пряча глаза, — просто у меня сейчас нет средств.

— Книги есть, — прервал Драко ее попытку унизиться и попросить. — Лежат в нашей спальне, — добавил он, но тут же поправился: — В моей.

Она не успела изложить просьбу, когда Малфой сказал:

— Домовики оставят их в библиотеке. Ты ведь уже интересовалась этим... раньше.

Гермиона молча кивнула и вышла. А Драко в тысячный раз стал убеждать себя, что уход Грейнджер из его жизни будет лучшим решением, он оставит в памяти несколько месяцев счастья и растворится в работе и заботе о сыне. Если же она — такая далекая и отстраненная — будет все время маячить перед глазами… он не сможет нормально жить, это похоже на постоянное расковыривание раны, которая только-только подернулась нежной кожицей.

* * *

Гермиона старалась наверстать упущенное, она почти не спала, что уже отразилось и на ее внешности, и на состоянии. Она задалась целью как можно скорее восстановить утраченные знания и навыки, перелопатила почти все, что читала раньше об обряде, с помощью которого произошло прошлое воскрешение Волдеморта, параллельно изучая чары памяти и их воздействие, но, увы, находила только все новые и новые подтверждения тому, что такое капитальное стирание, какое устроил ей Невилл, не давало шансов на восстановление. Главное было не думать о его мотивах, стоило впустить это в голову, как накатывала зеленая тоска, хотелось сесть, где стояла, и выть волком. Ее разум не был настолько дисциплинированным, чтобы полностью абстрагироваться от нежелательных мыслей, но отмахиваться от них, по-девчоночьи зажмуриваться и переключать внимание пока удавалось.

Чтобы распутать клубок потерянных воспоминаний, нужна была хоть какая-то зацепка, хоть что-то, из чего сознание могло бы сложить картинку, но… увы. Бывший одноклассник потоптался в ее мозгах как слон в посудной лавке. Она жива и не парализована — и то радость, теперь Гермиона знала, что, если при воздействии на память задеть определенный участок мозга, может произойти временное притупление или, наоборот, возбуждение эмоциональных реакций и чувств, и это наименее устрашающие последствия из перечисленных в семитомнике братьев Пруденсов «Энциклопедия менталиста».

О будущем же просто старалась не думать. Ирония. Выжигая ее прошлое, Невилл лишил Гермиону того будущего, к которому стремилась прежняя она.

Кроме того, она впитывала любую доступную информацию о состоянии своего организма. Никогда ранее ее не интересовала тема беременности. Но теперь нужно было выносить ребенка. Гермиона воспринимала это как долг перед собой — той второй собой, которая ждала этого ребенка, которая любила его отца. Что делать потом, она решительно не знала. Предложение Драко было заманчивым, но в умных книгах писали, что роды стимулируют материнский инстинкт.

Если верить написанному, а написанное в книгах — это то, чему она верила безоговорочно, то плод должен был уже шевелиться. Что-то пошло не так? Грейнджер гнала от себя эти мысли, колдомедики выписали ее с вердиктом «здорова, состояние плода — в норме». Значит, она неправильно посчитала. А может, она просто еще не улавливает движения, путая с метеоризмом.

Она в очередной раз прислушалась к себе и вроде бы как в ответ на свои мысли ощутила деликатное постукивание. Гермиону накрыл странный коктейль эмоций — смесь из невероятного страха и необъяснимого трепета, будто откровение случилось — внутри нее чужая жизнь.

— Надо рассказать Драко, — это была вроде бы ее и не ее мысль одновременно, и раньше, чем начала анализировать, Гермиона вызвала Марту и спросила, дома ли хозяин.

Драко оказался у себя в комнате, и опять-таки раньше, чем задумалась об этом, Грейнджер попросила эльфийку перенести ее к нему.

Видимо, ее расширенные глаза адски напугали Малфоя. Он вскочил с кресла, в котором что-то читал, и буквально подлетел к жене.

— Он... оно шевелится, — дрожащими губами прошептала Гермиона и, чтоб у Драко не осталось сомнений, о чем она говорит, положила руки на свой живот. Малфой замер и какое-то время просто стоял столбом, затем благоговейно, едва ли отдавая себе отчет в том, что делает, положил поверх ее рук свои. Грейнджер даже не подозревала, что у этого человека может быть такое выражение лица. Она показалась себе лишней на этой встрече, будто подсматривающей что-то очень личное. Рука Малфоя сместилась на ее живот и очень нежно коснулась того места, где недавно она ощущала толчок, и вот снова… «Это» будто знакомилось со своим отцом. Нервное истощение и постоянное напряжение смешались с иррациональным чувством вины за то, что не испытывает эмоций, которые вроде бы должна испытывать, и Гермиона разрыдалась — вот так вот, стоя посреди некогда собственной спальни, рядом с замершим у ее все еще небольшого живота мужем, которого в этом качестве совсем не помнит.

Драко не ожидал от себя такого волнения. Истерика Грейнджер застала его врасплох. Все еще ничего не соображая, он рывком прижал рыдающую Гермиону к себе и стиснул в объятиях.

Драко гладил ее по волосам и тихонько покачивал, совершенно потерявшись во времени, а когда рыдания стали чуть реже, подхватил под колени и отнес на кровать, где долго баюкал на руках, как младенца. Вымотанная истерикой, Гермиона заснула, а он лежал рядом, боясь сдвинуться, и не сводил с нее глаз, как мантру повторяя, что должен отпустить ее и забыть.

Гермиона просыпалась медленно. Было что-то очень знакомое в ее пробуждении, на грани сна и яви она ощутила, что все так и должно быть, а потом… открыла глаза и наткнулась на взгляд Малфоя. В его глазах было море эмоций, но стоило ему заметить, что она уже не спит — в них будто выключили свет. Гермиона не знала, что говорить. Этот абсолютно незнакомый человек старше ее на целую войну, она чувствовала себя рядом с ним наивной девочкой и, что хуже, самозванкой, занявшей чужое место.

Грейнджер продолжала вглядываться в его льдистые глаза. Сейчас ей хотелось, чтоб он обнял ее, может, даже поцеловал. Гермиона понимала, стоит подать знак, и он сделает все, как она попросит, но отдавала себе отчет: для нее это — минутная прихоть, желание ощутить себя защищенной, не такой одинокой, для него же — нечто большее, и нельзя ему давать надежду. Пока. Пока все так, как есть.

Малфой не отводил глаз от ее лица, наверняка представляя, что творится у нее в голове, а может…

— Ты применял ко мне легилименцию?

— Нет, — он был искренне оскорблен ее подозрением, — мы когда-то давно договорились об этом. Ты должна была видеть в воспоминаниях.

— Прости. Я постараюсь научиться тебе доверять.

Между ними воцарилось неудобное молчание.

— Прости, — вставая, повторила она, — я пойду.

* * *

Их небольшая группа двигалась по кромке Запретного леса. Четыре человека. Всего четыре, и Гермионе казалось, что они совершенно беспомощны. Впереди брел Невилл в антиаппарационных наручниках, с блокировкой магии, маячками и естественно без палочки, следом, держа его под прицелом, шел Кингсли, за Кингсли шагала сама Гермиона, а замыкал процессию Драко, тоже не отводящий палочку от Невилла и постоянно сканирующий глазами пространство вокруг. Гермиона знала, что лес прочесан аврорами вдоль и поперек и бояться нечего, но в свете этого было глупо надеяться, что маленький крестовый поход за кольцом увенчается успехом.

— Вот здесь, — сообщил Лонгботтом.

— Что здесь? — грубо спросил Малфой.

— Здесь оно было закопано, — пробурчал заключенный.

Прежде чем Драко подтвердил, что тут пусто, Гермиона подняла палочку и пробормотала выученное заклинание.

— Ты ищешь серебро или опал? — спросил не расслышавший слов Драко.

— Душу вне тела, — ответила она и посмотрела на спутников я-все-изучила взглядом.

Драко усмехнулся и поддержал игру.

— Не слышал о таком заклинании.

— Оно попадалось в книге, где описывался Анима Коллиго. Но ее здесь нет. Какие еще будут идеи, Невилл? — она не смотрела на бывшего друга. Было больно.

— Ну… я хотел вернуться сюда, потому что это было точно здесь, — пробубнил он себе под нос, а затем с вызовом посмотрел на Драко. — Хочешь, применяй ко мне легилименцию!

Гермиона несколько раз прошлась вокруг заклинаниями, выявляющими металл или опалы, но на этом участке леса ничего подобного не обнаружилось.

— Похоже, его кто-то украл, — озвучил Невилл очевидное.

— Кто, кроме нас, знал о ритуале? — спросила Гермиона.

— Из ныне живых… — начал Кингсли.

— Только старший брат Уизли.

— Я обездвижил его почти сразу, как получил кольцо. Больше его не видел.

— Наверное, это лучший исход, если кольцо у Билла, — пробормотал себе под нос Министр.

— Не скажи, — протянул Драко, — в кольце собрана целая (за исключений пары фрагментов) душа старины Волди, а ее осколков было достаточно, чтобы подчинить Гойла, Булстроуд и Лонгботтома, — он говорил так, будто Невилла не было рядом.

— Билл сильный! — вступилась за старого друга Гермиона.

— Не спорю, но Волдеморт сильнее, — эхо понесло страшное имя по опушке, его отголоски запутались в кронах и втянулись в чащу.

— Не факт, что это Билл. Кольцо мог найти посторонний или кто-то из ближнего круга, кто-то, получивший соответствующее распоряжение через метку.

— Мог, — устало произнес Драко. Как же ему все это осточертело! Хотелось покоя. Хотя бы немного. Хоть несколько часов не думать ни о чем, не думать о потенциальной угрозе, нависшей из-за того, что они отдали козырь в руки неумного ведомого человека, выбранного на эту роль, потому что когда-то смог совладать с хоркруксом. Знать бы наперед…

— Что будем делать? — спросила Гермиона, ни к кому не обращаясь.

— Уходим отсюда, — сухо отчеканил глава Отдела магического правопорядка.

— Подождите, — засуетился Невилл. Когда все застыли, уставившись на него, он глубоко вдохнул лесной воздух и робко попросил: — Мне бы тут найти одну травку, я видел ростки недалеко от места, где закопал кольцо.

— Лишнее движение, и ты труп, — предупредил Малфой, Лонгботтом хмыкнул и двинулся вдоль леса. В двадцати футах в тени огромного дуба, в месте, куда явно никогда не попадал солнечный свет, он наклонился к земле и что-то сорвал. Что-то, что плотно обвило его палец. Гермиона присмотрелась, ей показалось…

— Невилл, это же… — она дернулась в его сторону и была остановлена железной хваткой Малфоя.

— Пусть! — сухо констатировал Драко. Гермиона непонимающе посмотрела на него, а он обменялся суровыми взглядами и кивками с молчаливым сегодня Шеклболтом.

Это выход. Они с Министром так и не пришли к консенсусу по делу Лонгботтома, если тот сам хочет избавить их от этого решения… пусть так и будет. А еще у Драко была совершенно необоснованная надежда, что Обливиэйт спадет, если… Он знал, что так не бывает, но от надежды отказаться не мог.

Малфой все утро просидел за рабочим столом в своем кабинете, перебирая бумаги. Он несколько дней назад окончательно вернулся работать в Министерство, чтобы проводить как можно меньше времени рядом с той, кого должен забыть. Два новых дела о самосудах и наконец подоспевший отчет об успехах Ордена — больше ничего в текучке не было. С тех пор как пострадала Гермиона, Обливиэйты прекратились (ну еще бы, виновный сидел в камере больше двух недель), но, что странно, уже несколько дней не появлялись листовки, пугающие новым пришествием Темного Лорда. Вспарывая сознание Невилла, Драко не нашел информации об этом. Просто совпадение? Что-то тут не складывалось, но факты — упрямая вещь. Пугала мысль про затишье перед бурей. Пугало незнание, какого рода бури ждать. Тот, кто распространял листовки, перешел к следующему пункту плана? Размышляя обо всем этом, Драко будто бы почувствовал, что стоит проведать своего личного арестованного.

Он запечатал кабинет заклинанием и спустился к камерам предварительного заключения.

За свою жизнь Малфой повидал многое, но от представшей картины его замутило. Он отвернулся и послал Министру патронуса.

Значит, силки… Лонгботтом не оставил себе путей для отступления, если бы передумал в процессе — без палочки в темной камере он был беззащитен перед убийцей, которого выбрал сам.

Что ж, Драко, ты сам это допустил, посчитал лучшим выходом, лицемерно теперь отворачиваться.

Быстрые шаги, и рядом с Драко возник Шеклболт. Министр тоже был... впечатлен, о чем свидетельствовал странный звук, который издали его связки. Стараясь не смотреть на почти раздавленное хищным растением тело Лонгботтома, он повернулся к человеку, которому теперь доверял почти безоговорочно, и положил руку ему на плечо.

— Распорядись о похоронах, скажем прессе, что погиб, выполняя тайную миссию.

Драко коротко кивнул.

День прошел в делах. Малфой постоянно отгонял от себя мысли о Гермионе. Если бы к ней вернулась память, она была бы уже здесь, рядом с ним.

Сразу после работы Драко поспешил в библиотеку, где обычно обреталась супруга.

Гермиона подняла на него равнодушно-вопросительный взгляд, и он не сдержал разочарованного выдоха. Не сработало. Впрочем, он знал, что так и будет.

— Что случилось? — спросила Грейнджер, вглядываясь в лицо мужа.

Хотелось сказать, что ничего, но Драко успел передумать. Он не побеспокоил бы ее без повода, и Гермиона об этом знала.

— Лонгботтом умер.

Ее взгляд стал испуганно-вопросительным.

— Самоубийство, — объяснил Драко.

— Значит, я правильно опознала. Это был росток Дьявольских силков.

Малфой кивнул, Гермиона поежилась, представляя себе ужасную смерть Невилла. Несмотря ни на что, он был рядом большую часть ее жизни, он — почти последний, кто связывал ее с той Гермионой, какой она себя помнит.

Ах вот почему Драко так всматривался в нее!

— Ты думал, что с его смертью Обливиэйт перестанет действовать?

Драко неопределенно пожал плечами.

— Спал бы Петрификус или Силенцио, что-то однокомпонентное. Обливиэйт совсем не…

— Знаю, — резко и хрипло перебил Драко, это прозвучало почти вороньим карканьем.

— Извини, — прошептала Гермиона и решилась. Раз он ради этого закрыл глаза на суицидальные планы Невилла, она рискнет.

— Скажи, а те блоки, которые ты ставил в моем сознании, остались до сих пор?

Драко внимательно посмотрел на Гермиону, понимая, к чему она ведет, и кивнул.

— Сними их! — приказала она.

— Но...

— Я понимаю, что затея опасна, но... это те самые опорные точки, которые необходимы, чтобы память воссоздала себя. Это шанс.

Он продолжал напряженно сверлить ее взглядом, а Гермиона полностью открылась ему и прошептала одними губами:

— Я доверяю тебе.

В прошлый раз после этой ее фразы он поверил, что все будет хорошо, но, кажется, Драко разучился верить в лучшее.

Драко не видел жену уже целую неделю. За это время он успел посмотреть под другим углом на свою идею отпустить ее. Если он за семь дней так соскучился по ней — любой: вздорной и ненавидящей, резкой и честной, о любящей и родной он старался вообще не вспоминать, то что с ним будет, когда она уйдет навсегда? Через Марту она сообщала, что с ней все в порядке, через Марту же он передавал укрепляющие зелья. Утром восьмого дня Гермиона спустилась к завтраку. Выглядела она изможденной и осунувшейся, это странно контрастировало с ее подросшим животом.

— Привет, — робко поздоровалась Гермиона.

— Привет, — ответил он, обшаривая ее лицо цепким взглядом.

Она виновато улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Если хочешь, — продолжила говорить все с той же несвойственной ей робостью, — я могу спускаться сюда и завтракать с тобой.

Хотел ли он этого? Одна его часть жаждала даже такого минимального общения, другая же… если Грейнджер потом уйдет, ему нельзя привыкать к ее обществу. Видимо, его раздумья отразились на лице.

— Если нет… — она снова выглядела маленькой и растерянной — прижать бы ее к себе и не отпускать. Вообще. Никогда. Драко с трудом удержал руки при себе.

— Хочу, — хорошо, он будет честным, — просто мне станет еще труднее отпустить тебя. Потом.

Гермиона подняла на него решительный взгляд.

— А я не уйду. Ну… скорее всего, — поправилась и добавила: — Конечно, если ты сам этого не захочешь.

— Ты что-то вспомнила? — когда вошла, она вроде бы ответила отрицательно, но Драко должен был спросить.

— Есть какие-то хаотические воспоминания. Разрозненные. Может, некоторые из них вообще ложные. Мое воображение, сны... к тому же всё путается с почти заученными твоими из Омута. Много информации о чарах, о нас — ничего. Я пыталась, целую неделю пыталась вспомнить, но… так можно сойти с ума, — она обессиленно опустилась на стул.

— Тогда не нужно, — он говорил ровно, но, Салазар, чего ему стоил этот тон! — не нужно вспоминать, пусть будет как есть.

— Может, они вернутся. Когда-нибудь. Вместе со склерозом, — попытка пошутить оказалась провальной.

Драко не улыбнулся, но ободряюще кивнул. С момента злосчастного Обливиэйта их сегодняшний разговор был одним из самых содержательных.

— Я много думала и пришла вот к какому выводу. Я не буду стимулировать процесс восстановления памяти. Но я дам тебе шанс. Себе и тебе. Нам. Я хочу попробовать заново узнать тебя и понять, смогу ли... привязаться.

— Хорошо, — он не стал дослушивать, — я согласен. Конечно я согласен, — руки дрожали, более того, Малфой брезгливо отметил, что ладони были потными.

— Подожди. Дай сказать. Ты незнакомец, и мне часто кажется, что ты гораздо старше. Так и есть, в общем-то, вместо шести лет в моем сознании смесь из обрывков моих и твоих воспоминаний, а пару недель назад там не было вообще ничего. Но я верю себе. И я готова поверить тебе. А теперь ты без эмоций подумаешь, готов ли ты к этому. Если я пойму, что ничего не получается, я не буду тебя мучить своей холодностью и действительно просто уйду.

— Я…

— Взвесь все. Ты влюбился в ту меня, которой сейчас нет. Я постараюсь стать ею. Но… кто знает, получится ли. В школе я раздражала тебя, и это было взаимно. Ты готов терпеть раздражающую меня рядом?

— Знаешь, — он тщательно подбирал слова, они все были неподходящими, плоскими, не отражающими даже часть того, что он хотел сказать, — ты это ты, мы вместе делаем ошибку — делим тебя на две субличности. Если ты стала такой, какой была до Обливиэйта, значит, это было в тебе. Это есть в тебе. Я не тороплю. У тебя столько времени, сколько понадобится. Только у меня условие — завтраки и ужины.

Она улыбнулась и кивнула.

* * *

Это не было похоже на сближение во время войны, но Драко стал ждать совместных приемов пищи, сначала совершенно неуклюжих. Когда неловкость между ними достигла апогея, он вспомнил, что их общение началось с обсуждения интересных обоим магических задач, и повторил этот фокус. Затем они перешли к разговорам о так и не найденном кольце и его судьбе, но тема погружала обоих в хандру, и они, не сговариваясь, оставили ее до лучших времен. Потом Малфой стал рассказывать об интересных случаях и сложных задачах на работе. В отличие от себя прежней, сейчас Гермиона не находила мгновенных решений, но если он о чем-то спрашивал за завтраком, к ужину она предлагала вариант.

Грейнджер снова увлеклась идеей взаимодействия магловской и магической медицины и посвящала время их изучению. В общем и целом она выглядела если не счастливой, то вполне довольной жизнью. К завтракам и ужинам Малфой добавил третье взаимодействие: ежевечерне он находил супругу задремавшей над книгой и на руках переносил в спальню, где укладывал спать. Однажды он рискнул переместиться в свою, когда-то их общую комнату. Он боялся ее реакции утром, но Гермиона промолчала, еще несколько раз Драко аппарировал с ней к себе, чередуя с перемещением в ее личные апартаменты, а потом решился поговорить об этом. Пообещал, что ничего не будет, пока она не готова, и честно признался, что ему гораздо лучше спится, когда она под боком. Гермиона согласилась перебраться в общую спальню. Драко иногда казалось, что еще немного — и всё вернется к тому положению вещей, на котором их так глупо прервал Лонгботтом, но даже во внутренних монологах боялся формулировать эту мысль. Жена смотрела на него без неприязни, но, кажется, равнодушно, и никто из них вслух не заговаривал о будущем.

Наслаждаясь налаживающейся жизнью, Малфой продолжал настороженно следить за ситуацией в магическом мире, но и тут было затишье. Начались суды над Упивающимися, и шепотки недовольных лояльностью нового правительства стихли — приговоры были суровыми.

Его сын родился ранним декабрьским утром. Он обещал Гермионе, что не будет напоминать о своих чувствах, но, войдя в комнату, где молодая мать впервые кормила новорожденного, не сдержался и сказал ей, что любит. Она не ответила, но ярко улыбнулась.

А через три месяца абсолютного, по мнению Драко, счастья его жена аппарировала в Лондон по делам и пропала. Поиски не увенчались успехом. Когда он обратился к Марте, оказалось, что та после рождения малыша стала свободным эльфом и ее магия не могла помочь найти бывшую хозяйку. Гобелен, на котором новая леди Малфой появилась в тот момент, когда родился ребенок, показывал, что Гермиона жива. Из этого следовало, что она просто не хочет быть с ними. Что ж… Они договаривались. Драко обещал отпустить, если она захочет уйти. У него остался сын.

Мужчина с лицом, обезображенным глубокими шрамами, сидел в своем укрытом от любых поисковых чар подземном доме и радовался проделанной работе. Кажется, теперь у него есть все необходимое для достижения поставленной цели. Последним недостающим звеном была Она. Но Она пойдет на все, чтобы зло не вернулось в мир. Манипулировать Ею оказалось просто до безобразия. Гораздо проще, чем он ожидал. Возможно, причина в неуклюжем колдовстве Лонгботтома, а возможно, в беременности — говорят, женщины глупеют во время гормональных перестроек.

Извлечь камень с душой того, кого всё еще боялись называть по имени, вышло легко. Еще легче было создать пирамиду с заговоренной сферой внутри, в которой этот камень упокоился. Хотя… «упокоился» — не совсем верное слово. Решение оставить бывшего Темного Лорда в подвешенном состоянии показалось идеальным, урод получил почти то, чего хотел — он не мертв. Правда, и не жив, и уже не будет. Но об этом тсс! Он не там, но и не здесь. Красота! И это малая плата за всех, кто погиб в борьбе с ним. Но они вернутся, все погибшие в войне с Волдемортом вернутся. Как только удастся воскресить первых, вернутся и остальные. Они должны жить, и они будут жить!

Только такой олух, как Лонгботтом, мог спрятать кольцо с душой опасного темного волшебника в неглубокой ямке на опушке Запретного леса, только такой олух, как Лонгботтом, мог обозначить место «захоронения», возложив на «могилку» воскрешающий камень. Теперь этот камень в кольце, из которого был извлечен опал, запятнанный душой Того-кого-боятся-звать-по-имени. Для того, чтобы вставить другой камень на место запятнанного, не потребовалось усилий, он всегда отлично управлялся с артефактами. Кольцо у него на пальце, а Лонгботтом кормит червей, как и положено предателю.

Остался последний, кому нужно отомстить. Убивать не обязательно. Мир, в котором этот человек несчастен, не хуже мира, в котором он банально мертв. А он несчастен, хоть и продолжает топтать землю. Ведь он любит Ее. Мужчина с лицом, исполосованным шрамами, был уверен, что любит. А Она нужна ему самому. Только Она может убедить тех, кто должен вернуться в этот мир первыми.

У них все получится. Обязательно получится.