Повелитель четырёх стихий  (джен)

«Особые обстоятельства», как называл в шутку свою травму Иккинг, не смогли освободить его от традиций, и осваивать на ощупь новый дом пришлось уже очень скоро, и это не могло не раздражать — недавно построенный, он ещё не успел напитаться энергией своих хозяев, и ориентироваться в нём было затруднительно.

Собственной комнаты, куда посторонним дороги не было, теперь тоже не стало, свои книги и заметни пришлось в срочном порядке перетаскивать в овраг, ставший его убежищем, в которое Лес пускал только строго определённый круг лиц.

(Как удобно поддерживать дружеские отношения с духом-хранителем острова!)

Собственной территории у Иккинга, по сути, в приделах поселения не осталось. И даже на раздельные кровати не удалось уговорить отца — он был непреклонен.

Внуки ему были нужны как можно скорее.

Пока он не стар…

Ну как ему объяснить, что он испытывал к этой девушке, несомненно красивой и вроде как неглупой, непонятное даже ему самому отвращение — она была куклой, пустой и постоянно притворявшейся милой, доброй и скромной.

Вместе с Лией на Олух прибыли и её слуги — кухарка, та, что убиралась и та, что помогала девушке с её сложными нарядами.

Здесь, на Вольном Острове, где каждый должен был уметь сам о себе позаботиться, слуги были явлением диким, но и на это закрыл глаза Стоик, выводя из себя Иккинга, которого все почему-то считали беспомощным.

Он, пожалуй, не считая нескольких ещё человек, был единственным, кто видел лицемерие Лии, и, наверное, это лишь потому что он давно научился слышать фальшь в чужих словах, и понимать, что ею было наполнена каждая фраза, каждый издаваемый его супругой звук.

О, она его безмерно раздражала.

Даже больше, чем Астрид, а, казалось бы, больше в принципе невозможно!

Ведь Хофферсон выводила из себя своей зашоренностью, ведь она умела и думать, и принимать ответственные решения, и в принципе понимать происходящее. Иногда. Когда это удобно. Просто не хотела она вытащить себя из того болота.

Теперь к раздражению добавилось насмешливое любопытство, ради которого парень был готов терпеть Астрид и её проблемы.

Это был его эксперимент — что же получится из умной, но запутавшейся девушки. Получится у неё выкарабкаться или она упадёт, утонет в этом всём. (Как иронично — для мага воды!)

И он не подаст ей руку, если она рухнет, не справившись.

(…Она ведь ему ни разу так и не подала. Не помогла. И не важны оправдания. Он ничего не забыл, ничего не простил. А то что не стал мстить… Иногда достаточно не помочь, когда эта помощь жизненно необходима!)

Отрицательный результат — тоже результат.

И врагов нужно держать ближе, чем друзей. Пусть боится его, пусть верит ему и в него, и когда придёт важный момент, он посмотрит, что с ней делать.

Ей он верить не будет.

Он же не дурак…

Астрид его развлекала, она была донельзя забавной в своей обнажившейся слабости, и видеть её такой было приятно — как подтверждение мыслям и теориям Иккинга…

Лия была не такая. С ней постоянно приходилось держать себя в руках, чтобы не показать свою собственную натуру, чтобы не прибить её в гневе, как поступил со своей женой (с его, Иккинга, прошлым перерождением) Магнус Великий когда-то.

(Он правда назвал его Великим, а не Безжалостным?! Назвал Первого Императора как один из его последователей? Что с ним…?)

С Лией не было забавно разговаривать, от её навязчивости наоборот приходилось отбиваться, хотя обычно люди, и тем более девушки, его сторонились. Но супруга прилипла, как дубовый лист в бане, и отставать не желала.

Лия выбивала из колеи, она вызывала жгучее желание сломать ей шею и раскрошить череп, но не отдавать должное её актёрским талантам Иккинг не мог.

О, она была великолепной притворщицей.

Ещё более талантливой, чем он.

Так что или они сумеют ужиться и таки организуют Стоику внуков, или Иккинг голыми руками придушит её после очередной её фразочки.

* * *

— Мне кажется, что ты не должен так много времени проводить неизвестно где. А то что люди подумают? Парень бегает от молодой жены.

— Мне плевать, что обо мне думают.

— Но не мне.

— Мне-то какая разница?

* * *

— Я думаю, тебе не стоит так много общаться с этим Чужаком, всё же он не в почёте у большинства населения острова, и лишаться их поддержи недальновидно для нас.

— Думать — моя задача, и свой круг общения я сам буду определять.

* * *

— Тебе, счастье моё, стоит чаще мелькать в обществе Торстонов, Йоргенсонов и прочих состоятельных господ, показывая народу, что имеешь поддержу влиятельных родов нашего острова. Да и вообще так показательно их игнорировать невежливо!

— Про круг общения бы уже говорили, Лия. Я не буду общаться с теми, чьё мышление находится на уровне крысы. Тем более, если это подлецы и подхалимы.

— Но что сделали тебе эти семьи?

— Сделали меня калекой.

* * *

— Ты должен перестать сторониться людей! Люди тебя боятся потому что ты их к себе не подпускаешь. Вот я…

— Ты просто похожа на пиявку, которая высасывает из меня вместе с кровью жизнь! Оставь меня наедине со своими мыслями и поступками, любить этих людей. Я не буду и стараться ради них — тоже!

* * *

Возможно, он вёл себя, с одной стороны цинично, а с другой — совсем по-детски, как капризный и избалованный мальчишка, будучи при этом ничем не лучше своей жены.

О, ну хоть раз в жизни он мог побыть ребёнком.

Имел право!

* * *

— Братец, как думаешь, всё пройдёт хорошо? — раздался в разбиваемой свистом морского ветра тишине звонкий девичий голос, сейчас приглушённый чем-то неуловимым. — Зачем Он отправил в для этого именно нас…?

Черноволосая девушка и огненно-рыжий молодой мужчина, сверля синюю даль своими одинаково-зелёными глазами, стояли на палубе корабля, стремительно разрезавшего волны и мчавшегося куда-то на север. Вокруг них не было никого — простые воины берегли покой Принца и Принцессы, оберегая их от лишних, слишком любопытных людей.

То, что шпионы Императора, непременно, пытались подслушать разговоры брата и сестры, было фактом.

Было бы странно, будь всё наоборот!

Впрочем, теперь это было не так страшно, как во дворце, где все старались угодить тому, кто занимал трон и готовы были для этого выдать суть разговоров Принца и Принцессы.

Здесь, вдали от столицы, на пути к Варварскому Архипелагу, по-настоящему преданных своему правителю людей было всего несколько, и все они были прекрасно известны для тех, кто защищал брата и сестру. Девушка и парень знали, в чьём присутствии нужно было попридержать язык.

Теперь же выдался один из немногим моментов, когда они могли выдохнуть и не умалчивать собственные мысли.

— Мне кажется, он просто решил над нами так завуалированно поиздеваться, Хедер, — отозвался Принц со вздохом. — Показать, что он у нас отнял, чего у нас никогда не будет, — с этими словами он презрительно поджал губы, по привычке сдерживаясь в выражениях. — Ну и, конечно, он хочет, чтобы именно мы стали воплощением Империи в глазах Вольного Острова, чтобы народ Олуха запомнил именно нас, как тех, кто заберёт ещё одного сына или дочь у очередной матери.

В глазах его сестры — понимание.

В глазах его сестры — безысходность.

— Чтобы они нас ненавидели, — почти прошептала она, осознавая, насколько тонко порою действовал их дядя.

Император может и был безумен, но это скорее выражало в его безграничной жестокости, а не в неспособности плести паутину заговоров. На людских чувствах и умах он играл виртуозно.

Даже если людьми теми были его враги.

Для него вообще все были — враги.

— Чтобы нам точно было некуда идти, — печально подтвердил вывод Хедер парень. — Чтобы мы даже не думали идти поперёк его слова.

Брат и сестра замолчали — лишними были сейчас слова, эти двое и без них научились общаться. Мимолётным взглядом, дёрнувшейся бровью или уголком губ — всё это было не менее красноречиво, чем целый монолог.

— Как же я его ненавижу, Дагур, — с тихим остервенением прошептала девушка, сжимая кулаки так, что побелели костяшки. — Как можно быть настолько ужасным человеком? Мы сейчас плывём разрушать чужое счастье по его приказу. Неужели ничего нельзя сделать?!

Это был крик души.

И как страшно было то, что у Дагура было что ответить.

— Можно.

— Ну тогда почему мы ждём? — вскинулась девушка, до конца ещё не осознавая, к чему призывала.

— Потому что терпение — добродетель, — спокойно, как маленькой, но без излишней снисходительности разъяснил ей брат. — А единственный способ тебе очень не понравится.

Слишком много ответственности, слишком много крови.

И страданий.

— Какой это?

— Вспомни, как пришёл к власти Магнус Великий, — улыбнулся, хотя, скорее, оскалился Дагур, обнажая ряд ровных белых зубов.

— Первый Император? — удивилась Хедер. — Он убил отца. И брата в дуэли…

Парень кривовато усмехнулся.

В его глазах плясало безумное, присущее только Династии пламя, и это безмерно пугало юную Принцессу, но она не привыкла отступать — что бы брат не решил, она будет с ним до конца.

До любого конца.

Потому что кроме друг друга у них не было никого в этом страшном мире.

— Нет, дорогая моя сестрёнка, — сказал Дагур тихо и твёрдо. — Он устранил сначала Лорда Огня, а потом и его Наследника, все препятствия к власти и сел на трон, как самый сильный. И самый достойный, — а пламя глазах парня не зелёное — голубое, как у далёкого их предка, и искры зарождающихся молний — в воздухе. — Но нам проще — у дяди наследник только один.

В ясном небе запахло озоном.

И даже смешно распушившиеся волосы Дагура не разбили жуткого впечатления — девушка поняла, что имел в виду брат, осознала это и ей стало не по себе.

— Ты.

— Да, — кивнул он просто. — Я. Но…

А в глазах Хедер — решимость.

— Неужели тебе не хватит сил его убить?

— Он не последует заветам чести и не выйдет со мной на дуэль, — покачал головой Дагур, но по лицу его видела девушка — у брата был план. — А во всём остальном он слишком осторожен — ему не устроить очень несчастный случай. Можно, конечно, обратиться к специалистам, но… Нужно ждать.

— Так это ты и делаешь? — выдохнуло Хедер почти беззвучно, и улыбка украсила её тонкие губы. — Выжидаешь подходящее время?

— Да, — одобрительно улыбнулся ей в ответ Принц, обрадованный тем, что сестра не отвернулась от него из-за его планов и решений страшных в своей неотвратимости. — Придёт нужный миг, и наши друзья нам помогут. Они в этом крайне заинтересованы.

— И эти друзья есть на Вольном Острове… — подхватила она. — Поэтому ты сопротивлялся своему участию в этом безумии только для вида?

— Конечно. Более того, я намереваюсь найти на Олухе союзников. Перехитрим дядю — станем в глазах Вольных надеждой на прекращение тирании нашего дяди.

— Народ нас поддержит.

— Придётся устроить массовые чистки. Избавляться от людей, преданных дяде.

— А я уже заручился поддержкой некоторых офицеров и верхушек многих провинций — они ведь видят, куда нас ведёт дядя, — признался Дагур, показывая, сколько, оказывается, успел сделать за спиной сестры.

Утаивал это для её же безопасности.

Но больше молчать — нельзя.

Дальше молчать — смерть.

И это — не их вариант.

— А ведь если тебе от этой мерзости придётся избавляться… — нахмурилась внезапно Хедер, поняв, наконец, что её смущало в идеях брата. — Выжигать её, уничтожать огнём и мечом, то и тебя запомнят, как монстра!

— Пусть лучше я буду монстром для живых, чем героем для мёртвых.

* * *

Смерть Мие, его такой умной, но такой наивной супруги, его Леди, стала точкой невозврата для Магнуса — теперь нельзя было оправдать свою нерешительность нежеланием конфликта с супругой, теперь нельзя было подвести своих людей, которые уверовали в его идею, которые разделили с ним желание спасти этот мир.

Теперь стало значительно проще.

Не приходилось колебаться, отдавая жестокие с точки зрения общепринятой морали приказы — почти все существовавшие государства ополчились на новорождённую Империю Огня, чей правитель стал Убийцей Аватара.

Они нападали на его людей, мстя за то, в чём Магнус сам себя винил, давая повод отвечать на агрессию агрессией.

Но самым страшным — большинству народов было абсолютно плевать на судьбу своей Спасительницы, они воспринимали власть Империи, её победы, как нечто неизбежное, такое же неминуемое, как шторм или землетрясение — бессмысленно было с этим бороться, проще привыкнуть и жить дальше.

Порою Магнусу казалось, что единственными людьми, которые по-настоящему горевали по Мие, были он сам и Алаи, переживавшая своё сиротство намного острее братьев.

Магнусу было невыносимо горько от того, что он обрёк свою собственную дочь на повторение его судьбы. А ведь с Алаи он был ближе, чем с сыновьями, которые, невольно, воспринимались как угроза власти и Идее, в то время как дочка не могла наследовать Династии. И от того было больнее втройне — она сама сторонилась отца, не желая забывать его злодеяние.

Но Магнус принадлежал не только дочери — он был частью этого мира, он принадлежал ему в той же степени, что и мир принадлежал Императору, и закапываться в пучинах собственной тоски было недопустимо.

Забывать о своей вине тоже было нельзя — это грозило тем, что он мог оказаться ослеплённым собственной мнимой вседозволенностью.

Он должен был по-настоящему раскаяться, и, хотя бы только в собственном разуме, но признаться теперь, что всё он делал и ради неё тоже, ведь цель у них была одна и та же. Он должен был простить себя — не забыть, не плюнуть на всё и проникнуться равнодушием, а именно простить.

И только после этого он смог бы идти дальше, зная, что он дарил миру надежду на порядок и достойную жизнь, а не новые ужас и разрушение. А без этого — никак.

Получалось пока что только ничего.

* * *

Ведомая непонятным предчувствием, разделившая с давним знакомым его тайну, Астрид вновь шагала по лесу к его убежищу — Лия Хеддок, нарочито приветливая, сказала, что её юный супруг опять исчез куда-то, но глаза её при этом сверкнули как-то странно.

Ревнует, что ли?

Или это природное неприятие человеком огня мага воды?

В любом случае, Астрид это не касалось — интуиция кричала, что нужно было найти Иккинга, Аватара…!, ибо оставлять его наедине с собой было просто жутко.

О, у Хеддока действительно была причина бояться себя и не бояться ничего иного в принципе — знание того, что даже после гибели тела сознание останется существовать в форму духа, дабы наставлять следующее своё перерождение, несколько выбивало из колеи, заставляя забыть про незначительные мелочи.

До оврага ноги, казалось, сами довели девушку, и спустилась по узкой тропе между скал она тоже, не заметив того.

— Что случилось? — вырвалось у неё прежде чем она даже успела осознать.

Плохо.

Очень плохая привычка — сначала делать, сначала говорить, а потом уже думать. И разгребать последствия своих необдуманных действий или слов.

Раньше Астрид этим не страдала, и понимание этого давило и угнетало — понимание собственных ошибок и признание своих слабостей, казалось, сделали её ещё слабее, как она и боялась.

…А Иккинг, небось, скалился довольно, подобно напившимся чужих душ Веа…

— А ты не видишь?

Юноша даже не сказал — прошипел змеёй. Он взъерошенный, разозлённый и какой-то необычно-уязвимый, сидел, окружённый разбросанными книгами незнакомого для девушки вида. На лице Иккинга читалась явно различимая досада.

Кажется, он пробормотал себе под нос что-то вроде «Эксперимент не удался…» и «Отсутствие результата — тоже результат!»

— Ну книги и книги… — сказала Астрид почти примирительно, желая отвлечь товарища (очень хотелось считать его таковым!) или хотя бы выяснить причину его более чем необычного вида и состояния, ведь обычно он был скуп на эмоции и чувства, отличные от едкого сарказма. — Тарабарщина какая-то, буквы наши, а слова — бессмыслица.

Она могла поклясться, что услышала, как он фыркнул.

— Это не язык бессмысленный, это ты просто не понимаешь, — чуть усмехаясь, сказал Иккинг назидательно. — Не всё то лишено смысла, что вы, люди, неспособны осознать своим ограниченным глупыми рамками разумом.

— Опять твои непонятные речи?

Он повернулся в её сторону, склонив голову, словно птица. Прислушивался?

Повязка, которую он теперь носил не снимая, не давала увидеть глаза юноши, и, признаться, теперь Астрид считала — оно и к лучшему.

— Да какая разница, всё равно не спасти тех, кто не хочет быть спасённым, — послышался уже спокойный, миролюбивый ответ. — Это понял ещё Первый Император.

— Чего ты там бормочешь? — прищурилась девушка, внутренне как ребёнок радуясь, что, кажется, смогла-таки перевести тему и отвлечь Иккинга от того, что его так раздосадовало — по крайней мере, на это всё указывало.

Или нет.

— А чего ты здесь ошиваешься постоянно? — тем же тоном пробурчал он. — Помочь хочешь, что ли?

— А если да?!

— Так помогай! — рявкнул он с внезапной агрессией, опять выбивая Астрид из колеи такой резкой переменой в настроении. — Говоришь, буквы наши? Они и звучат так же. Бери книги в руки и читай!

— Ну как скажешь… — покладисто согласилась Астрид, понимая, что неспособность читать действительно ударила по Иккингу.

Она подняла ближайшую книгу и открыла её на первой странице.

Посмотрим, что тут…

* * *

До прибытия Людей Огня, до страшного Дня, когда список жертв Империи пополнится на ещё одно имя, оставалось всего несколько месяцев — люди уже начали активно готовиться, приводя себя и поселение в порядок.

Юные маги всё более отчаянно и остервенело тренировались, в их глазах читался страх.

Не-маги же, ученики Чужака, напротив, казались совершенно безмятежными, не обеспокоенными приближавшейся датой. Впрочем, они могли и не беспокоиться по поводу людей огня — как-то маловероятно, что ритуал по определению самого мильного мага укажет на того, кто этой самой магии в принципе напрочь лишён.

Этот контраст настроений почти пугал.

Но это же, как и спокойствие Иккинга, успокаивали беспокойное отеческое сердце Стоика, занимавшегося организацией предстоящего мероприятия.

В этом, неожиданно для всех и для самого Вождя, ему сильно помогала сноха.

Лия, в традициях Олуха и его народа разбиравшаяся ещё хуже своего мужа, несмотря на свою глуховатость и капризность, тем не менее, оказалась хорошим руководителем — она прекрасно видела таланты и сильные стороны людей, давая каждому только те задания, с которыми они точно справятся лучше иных.

Понимание, что сын оказался в надёжных руках грело душу, терзаемую ощущением собственного предательства, не покидавшее мужчину с тех самых пор, как он прямо сказал сыну, что титула Вождя Олуха ему не видать.

Наверное, всё будет хорошо.

Судьбе больше нечего было отбирать у Стоика…

* * *

Годы мчались так, словно бы кто-то их подгонял, его дети росли и набирали силу, и касалось это не только сыновей и дочери. Впрочем, можно сказать, что и дочерей у Магнуса было двое — Империя была его детищем, его смыслом и причиной.

Она расширяла свои границы, занимая уже половину известного мира.

Она была прекрасна…

Северное и Южное Племена Воды Магнус и его Империя не трогали — эти маги и простые люди всегда были обособленной культурой, очень изолированной от остальных народов и не шедшей на контакт.

Вмешиваться в жизнь людей воды было бессмысленно — они, в отличие от остальных, жили вполне мирно и спокойно, ни в чём не нуждались, довольствуясь малым.

Люди земли и их Царство же оказались проблемой — упрямые и храбрые, выносливые и в меру жестокие, они отчаянно сопротивлялись, всеми своими действия буквально крича на все попытки вмешаться в привычный им уклад: «Не мешайте нам жить плохо!»

Наверное, это было их девизом.

Все эти годы, по сути, после начала войны, Империя Огня боролась именно с родиной матери Магнуса, которая и было сосредоточением человеческих пороков, которое вызывало отвращение и брезгливость.

А как просто было бы перебить всю верхушку Царства Земли и заявит свои права на его трон как сыну Царевны Меаш, ставшей потом Леди Огня.

Но простые пути — не для него, не для Магнуса.

Это очевидно…

Такой путь был бы необычным, но не выходившим за грани дозволенного, а чтобы спасти этот народ, нужно разбить рамки их мировоззрения, уничтожить их жизненный уклад, ошибочный и ведший только в тупик, к деградации и вымиранию.

Но самый страшный фокус выкинули маги воздуха. Об этом Магнусу рассказал Фурия, наблюдавший за всеми народами и докладывавший ему правду, а не удобный ей вариант… Монахи, решив показав свою благосклонность и благожелательность, нашли перерождение Мие — мальчика-Аватара, о своей сущности ещё не узнавшего.

Впрочем, самым жутким было не это… Как могли эти заговорщики, искренне верившие в то, что это их будущий Спаситель, отдать его в руки Магнуса…?

Того, кого сами называли Безжалостным.

Того, кого ненавидели и винили во всех бедах их мира, не понимая, что он хотел лишь спасти их всех.

Или понимая?..

Это было загадкой, разгадать которую Магнусу было не под силу, а потому, решив не задумываться о мотивах этих людей, он принял дар молча, решив всё сделать всё как должно, пусть это и жестоко.

Мальчика, пятилетнего карапуза, заперли подземельях Дворца, хорошо его кормя и обустроив его камеру с комфортом, но совершенно изолировав его от мира — о нём не должны знать даже дети Императора, его советники и приближенные, только самые преданные стражники и одна служанка, проверенные Фурией и он сам.

Этот ребёнок проживёт очень и очень долго.

Пришлось потратить очень много ресурсов, но всё же найти информацию о способах, которыми можно было изолировать помещение от энергии, пронизывавшей весь их мир, пусть это было и очень трудно.

Да, это ребёнок проживёт очень долго.

Он даже будет уметь говорить, а может даже и читать.

Но магию он не познает никогда.

Ради мира.

* * *

Придя в этот раз в Овраг, Иккинг мыслью-образом обратился к Лесу с просьбой огородить это место от обнаружения вообще каким бы то ни было людьми.

И можно было не сомневаться, что этот дух прислушается, и всех незваных гостей вежливо выпроводит, запутав тропы, заморочив и уведя куда-подальше, или в крайнем случае, натравив на них зверей, одного вида которых хватало для того, чтобы напугать людей.

Но и в этот раз нормально потренироваться с магией остальных стихий у Иккинга не получилось — ощущение чужого присутствия резануло по сознанию, заставляя замереть, прислушиваясь к миру и к себе.

Но это был не человек.

И не совсем дух — что-то странное, сотканное из очень-очень знакомой (…его собственной!) энергии.

У этой призрачной фигуры наверняка были рыжие глаза.

Впрочем, после всех этих снов-ведений о своём далёком предке Иккинг не удивился этому визиту одного из участников тех событий — в конце концов, знать несколько точек зрения было бы полезно.

— Что вас привело ко мне, Аватар Мие? — спросил юноша, даже не повернувшись в сторону духа, чьё присутствие становилось гнетущим.