Такова его последняя воля (джен)

О, Мерлин, это был шоколадный кекс.

За прошедшие годы Ремус не раз оказывался в кабинете Дамблдора. Ещё школьником он научился обращать внимание на размер того, что про себя называл «предварительной сладостью», поскольку он был прямо пропорционален степени ужасности новостей, которые собирался сообщить Дамблдор. Закономерность сохранилась и когда Ремус стал профессором и членом Ордена Феникса. Если на вычурном директорском столе из красного дерева, произведённом аж в семнадцатом веке, стояла скромная ваза с лакричными завитушками, то информация, которая последовала бы за этим угощением, скорее всего, была относительно незначительной, например:

— Мистер Люпин, теперь, когда вы стали старостой, могу ли я хоть немного рассчитывать на то, что вы сумеете как-то образумить некоторых ваших коллег-гриффиндорцев?

Или:

— Кстати, профессор Люпин, я считаю своим долгом довести до вашего сведения, что мисс Морган, которая учится на втором курсе Равенкло, намерена послать вам четырнадцатого февраля две дюжины красных роз и танцующую пикси в знак своей вечной любви. Возможно, вы захотите принять соответствующие защитные меры.

Если же Дамблдор предлагал угоститься чем-то более существенным вроде желейных слизней или шоколадных лягушек, это, вероятно, было что-то немного более удручающее:

— Я рад сообщить, что Северус закончил свою первую партию волчелычного зелья и зайдёт к вам сегодня вечером.

А на следующее утро после той ночи на шестом курсе, когда Северус Снейп едва избежал повода усовершенствовать свои навыки защиты от оборотней, Ремусу было предложено несколько видов шоколадных конфет и печенья, не говоря уже о настоящей чашке чая. Он только через несколько месяцев после той беседы смог смотреть на кондитерские изделия без содрогания.

Сегодня же в качестве предварительной сладости был предложен шоколадный кекс, но это был тот самый замечательный кекс из «Сладкого королевства» (лучше, конечно, чем те конфеты и печенья, хотя…). Ремус потянулся за кусочком кекса и внутренне приготовился к удару.

— Как вы можете знать, Ремус, перед смертью Сириус назначил меня своим душеприказчиком.

Ой. Это и вправду стоило шоколадного кекса. Ремус неуверенно кашлянул.

— Он… он ведь ничего мне не оставил, правда? Я думал, он знает о законе, касающемся оборотней и наследства…

Дамблдор благожелательно улыбнулся сквозь бороду:

— Сириус действительно знал о законе и, к сожалению, был прав, предполагая, что он не изменится к моменту его смерти. Однако вместе со своим завещанием он оставил и более… неофициальную, скажем так, записку, которую я должен буду вскрыть, если не умру раньше него. Поэтому я с удовольствием сообщаю вам, что теперь вы являетесь гордым обладателем довольно обширной коллекции шотландского огневиски, которую собрал Арктур Блэк. Эта коллекция, конечно же, никоим образом не была вам подарена или завещана. Всё произошло по воле слепого случая.

Дамблдор взмахнул волшебной палочкой — большой металлический сундук вылетел из угла комнаты и остановился рядом со стулом Ремуса. Ремус откинул крышку сундука и почувствовал, как где-то в груди возникает чувство искренней радости.

Некто использовал очень эффективный расширяющий амулет, чтобы пространство внутри сундука растянулось до размеров небольшого подвала, уставленного полками с бутылками.

К одной из пыльных бутылок с янтарной жидкостью был прилеплен кусочек пергамента, исписанный знакомым корявым почерком:

«Привет, Лунатик! Думаю, это значит, что я всё-таки ушёл раньше тебя, так? Тогда никаких сюрпризов. Я хотел оставить тебе больше, но, видимо, власти магического мира всё ещё держат свои головы в коллективной заднице, иначе я бы уже изменил условия моего завещания.

В любом случае, позаботься о Гарри.

А теперь перестань хандрить как большая усатая девочка и пей.

Шалость удалась.

С любовью, Сириус»

Ремус неуверенно рассмеялся и поднял глаза. Дамблдор тактично рассматривал портреты на стене за своим столом, но Ремус вдруг почувствовал, что он ему подмигивает, даже стоя к нему спиной.

— Кому же он оставил всё остальное? — спросил Ремус, снова обретая дар речи. — Гарри, да?

— Да, — подтвердил Дамблдор. — И это ещё одна причина, по которой я сегодня вас пригласил. Весьма вероятно, учитывая… некоторые склонности семейства Блэков, что на большую часть имущества Сириуса наложены чары, чтобы оно не перешло к кому-то, кого они сочтут неподходящим.

— И Гарри — полукровка.

— Именно. Возможно, Сириус предвидел эту проблему и принял меры, чтобы её предотвратить, но сейчас я этого не знаю. Я приду к Гарри через три дня и объясню всё это, а потом мы попытаемся проверить с помощью Кричера, успешно ли он унаследовал имущество Сириуса. Если да, то хорошо, но если нет…

— Всё автоматически перейдёт к ближайшему чистокровному Блэку, — закончил Ремус. Ужасная мысль и полузабытое воспоминание о гобелене на площади Гриммо внезапно поразили его. — Но ведь мужчин Блэков больше не осталось! Не станет же наследницей… Беллатрисса Лестрейндж?

— Это то, о чём я сначала подумал. Но потом я вспомнил тот случай с Алькором Блэком, от которого в конце восемнадцатого века отрёкся его дед за то, что он встретил на улице маггла и заавадил его не сразу, а через несколько секунд. Все упоминания его имени впоследствии были удалены из семейных записей. Такого рода происшествия случались так часто, что официальное семейное древо Блэков на самом деле не совсем точно. Акцио Дирборн!

Толстая книга в кожаном переплёте слетела с полки и с глухим стуком приземлилась на стол. Это была волшебная генеалогия Дирборна; Ремус помнил, как Сириус ритуально сжёг её копию, когда покинул дом в возрасте шестнадцати лет. Дамблдор начал перелистывать слегка потрёпанные страницы, бормоча себе под нос:

— Эйвери… Бэддок… хм… Боунс, а нет, пролистал, Блэк… Блэк… Вальбурга, Сигнус, Мариус… вот! Один родственник, сын Проциона Блэка, чьим отцом был Мариус Блэк, который был братом дедушки Сириуса и был вычеркнут из генеалогического древа за то, что был сквибом. Тем не менее, Мариус эмигрировал в Ирландию и женился на чистокровной ведьме, Меган О’Флаэрти, его сын тоже женился на чистокровной ведьме, так что его внук — все ещё настоящий чистокровный Блэк, — Дамблдор повернул книгу, и Ремус прищурился, пытаясь прочитать имя, на которое он указывал.

— Э-э… всё имущество Сириуса унаследует расплывчатая-закорючка-начинающаяся-с-«Б. Блэк»?

— Похоже, что так.

Все имена в книге были чётко выведены изящными округлыми буквами, за исключением того, на которое показал Дамблдор. Это были угловатые неразборчивые каракули. Каждый экземпляр «Дирборна» волшебным образом обновлял себя, но в данном случае это выглядело так, как будто артефакт сдался и накарябал что-то в приступе раздражения.

— В соответствии с чарами, наложенными на эту книгу, неясно, существует ли на самом деле наш «Б. Блэк» — во всяком случае, под этим именем. Однако нет никаких сомнений, что если он действительно существует, то этот таинственный родственник, возможно, имеет право на наследование имущества Сириуса. И вот тут, Ремус, я хочу попросить тебя об одолжении.

Да уж, глупо было рассчитывать на то, что шоколадный кекс будет предвестником получения лишь большого количества алкоголя.

— Кое-кому из моих знакомых в Министерстве удалось отыскать человека, который вполне может оказаться тем, кого мы ищем, хотя, увы, его полное имя так и осталось загадкой. Они полагают, что в настоящее время он находится в Блумсбери, хотя не думаю, что он горит желанием быть найденным, ведь даже такая сильная магия, как магия Дирборна, окончательно запуталась (или он её запутал). У меня самого в данный момент довольно напряжённый график (кстати, это недостаток совмещения должностей руководителей школы и тайного общества, если вы когда-нибудь окажетесь в подобном положении), но я уверен, что Сириус был бы не против вашего участия в делах, связанных с его наследством. Могу ли я поручить вам встречу с этим человеком?

— Конечно, директор.

Дамблдор добродушно улыбнулся. Он вообще часто так делал.

— Отлично. Вот его адрес. Мне сказали, что это книжный магазин. А почему ты чай не пьёшь?

* * *

— Бернард.

Фрэн вздохнула. Ответа не последовало.

— Берна-а-а-а-рд.

Тело не подавало признаков разумной жизни. Был ли этот человек жив или мёртв, было неясно, ведь его голова лежала на столе, прикрытая тем, что милосердно можно было бы назвать волосами, которые прятали любые подсказки о состоянии их владельца.

— Бернард.

Голова поднялась как Левиафан из глубин. До этого, как выяснилось, она блаженно располагалась на горе счетов, исписанных красными чернилами, и сердитых писем от психованных клиентов. Глаза обиженно уставились на Фрэн.

— Чего тебе?

Каким-то образом ему удалось передать этими двумя словами целую гамму эмоций: усталое отвращение, скрытую злость на Фрэн, что в результате её эгоизма только что умерло несколько сирот, всеобщее отчаяние от того, что весь остальной мир был слишком глуп, чтобы когда-либо по-настоящему понять его величие, а затем снова усталое отвращение.

— Бернард, к тебе пришёл человек.

— Ну так скажи ему, чтобы он убирался, — ответил Бернард тем же тоном, каким обычно говорят, что «дважды два — четыре».

— Я уже пробовала, — усмехнулась Фрэн, — не помогло. Он сказал, что ему нужно срочно с тобой поговорить. Мэнни с ним на кухне, отвлекает его чаем и болтовнёй о садоводстве, но я не думаю, что он долго продержится. Твой гость вежлив, но настойчив. Спокойный, но, как мне показалось, настроен очень решительно.

Бернард потянулся за бутылкой вина и огляделся в поисках бокала, демонстративно не слушая.

— Пойдём, это займёт пару минут.

Одной рукой Бернард вызывающе плеснул себе вина, а другой полез в карман за сигаретой.

— Он не выглядит так, будто ты ему что-то должен.

— Ну ладно, ладно, я пойду и избавлюсь от этого твоего человека.

— Он не мой.

— Ты сказала, что он был вежлив? Я ненавижу вежливых людей, они всегда чего-то хотят. И мне кажется, что они про себя меня постоянно оскорбляют.

По-видимому, не подозревая о том, что большинство людей оскорбляют его мысленно или даже вслух, просто проведя с ним какое-то время, Бернард протопал на кухню и осторожно оглядел незваного гостя. Он выглядел, пожалуй, несколько старше самого Бернарда. У него были седеющие каштановые волосы и какая-то ненормальная одежда. По жалкому выражению лица Мэнни Бернард понял, что гость — хороший человек. Наверное, он похвалил Мэнни за его умение заваривать чай.

— Вы, должно быть, мистер Блэк? — предположил гость, протягивая руку. Бернард вложил в неё пустую бутылку из-под вина. — Меня зовут Ремус Люпин.

Мэнни забрал у него бутылку и аккуратно положил её в мусорное ведро.

— Можем ли мы побеседовать один на один? — спросил Ремус. — У меня к вам очень важное дело.

— Чего вы хотите? — Бернард, отвернувшись, начал перебирать грязные чашки и тарелки в раковине. «Зажигалка, зажигалка, где зажигалка?..»

— Один на один, — твёрдо повторил Люпин. Бернард перестал рыться в раковине и посмотрел на него с подозрением.

— А откуда мне знать, — начал он с притворной вежливостью, — что вы здесь не для того, чтобы воспользоваться моей наивностью и продать мне фальшивые квартиры в Милане? Или убить меня в моей постели?

— Ну ты же сегодня уже проснулся живым, — услужливо подсказал Мэнни.

— И ты же всё равно большую часть времени проводишь за своим столом и в Милан уж точно не поедешь, — заметила Фрэн.

— Да, да, большое вам спасибо за помощь, не звоните нам, мы сами вам позвоним. Нет, мы не можем поговорить один на один! Я хочу, чтобы эти двое были здесь и в случае необходимости послужили мне живыми щитами.

— Мистер Блэк, — проговорил Люпин, пристально глядя на него, — уверяю вас, я действую только в ваших интересах, и в данный момент в ваших же интересах любезно попросить ваших друзей выйти на несколько минут в соседнюю комнату. Кроме того, — добавил он, доставая из кармана пиджака бутылку, — пожалуйста, считайте это символом моих добрых намерений.

Бернард схватил бутылку и посмотрел на этикетку. Его лицо стало непроницаемым.

— Хорошо, — сказал он, махнув рукой в сторону Фрэн и Мэнни, — вы слышали этого человека. Уходите! Кыш!

Они неохотно прошли в главную часть книжного магазина.

Бернард наконец нашёл зажигалку в открытой коробке из-под хлопьев и закурил сигарету, глядя на Ремуса так, словно он лично оскорбил его друзей, его любимого котёнка, его дорогую старую седовласую мать и вообще всю его большую семью.

— По какой бы причине вы сюда ни пришли, — пробормотал он, — ответ — «нет».

* * *

Ремус вздохнул. Он, конечно, не думал, что всё пройдёт как по маслу, но не ожидал, что мужчина перед ним окажется настолько невосприимчивым к мирным, разумным и взрослым дискуссиям. Это определённо был тот самый человек, так как он узнал магическое клеймо на огневиски, но, наверное, он жил слишком долго как маггл. Такая изоляция и скрытность могут оказать слишком сильное влияние на его психику (правда, несколько дней спустя Ремус пришёл к выводу, что избегание любого магического контакта на самом деле не оказало абсолютно никакого влияния на Бернарда; его особая разновидность мизантропии была на сто процентов естественной).

— Итак, вы утверждаете, — Бернард сжал кулаки, видимо, пытаясь придать себе угрожающий вид, — что я, возможно, унаследовал целую кучу золота и дом, а если действительно унаследовал, то вы хотите, чтобы я отдал всё это какому-то обезображенному шрамом пятнадцатилетнему подростку с комплексом героя?

— Гарри Поттеру, — терпеливо повторил Ремус, хотя и несколько менее вежливо, чем в предыдущие пять раз. — Как долго, вы сказали, вы живёте в мире магглов, мистер Блэк?

— Я такого вообще не говорил, мистер Люпин. И я не уверен, что верю в эту маленькую историю, в эту вашу удобную выдумку. Я думаю, что нет никакого «Гарри Поттера». Я думаю, что вы, сэр, мошенник. Мошенник! Нигерийский принц с доступом в интернет!

— Гарри Поттер, ради всего святого! Как вы могли о нём не слышать? Спаситель волшебного мира? Напоминает хоть что-то? Он победил Волдеморта… — проговорил Ремус и увидел, как Бернард вскочил и опрокинул стул. — О, я вижу, о нём вы, по крайней мере, наслышаны.

— Мерлин! Совершенно незачем произносить это имя вслух! — воскликнул Бернард. Ремус, профессор и оборотень, понял, что Бернард хочет его отвлечь, глубоко вздохнул и отважно попытался вернуть разговор к чему-то, приближающемуся к актуальной проблеме.

— Смотрите, мистер Блэк. Если вы хоть немного знакомы с тем, Кого-Нельзя-Называть, вы, конечно, понимаете, что всё возможное, что можно сделать, чтобы его остановить, должно быть сделано.

— Разумный довод, сэр, но, по-моему, сюда как-то не вписывается то, что я просто так отдаю кому-то большие деньги.

Ремусу стало ясно, что в «Списке ста самых безнадежных дел во вселенной» обращение к чувству долга Бернарда Блэка, вероятно, находится где-то в первой двадцатке. Ниже, например, предложения Волдеморту добровольно сдаться или пойти к Дамблдору и за чашкой чая поговорить о своих чувствах, но определённо выше, скажем, поиска пары для обнаруженного в стиральной машине странного одинокого носка.

— Мистер Блэк, нам нужно, чтобы вы официально отказались от всех претензий на наследство Блэков. Мы бы предпочли, чтобы вы сделали это добровольно, — Ремус сделал паузу, давая Бернарду время осознать сказанное. — Если вы будете так любезны, мы будем вам очень признательны. Возможно, настолько признательны, что вы получите денежное вознаграждение. Средства Ордена это позволяют. А если тот человек доберётся до дома номер двенадцать на площади Гриммо, который вы собираетесь унаследовать, вашу безопасность ни там, ни здесь никто не сможет гарантировать. Даже Орден.

Повисла пауза.

— Замечательно, — наконец хмыкнул Бернард.

Ремус достал кусок пергамента и перо.

— Мне нужно ваше имя.

— Бернард.

— Ваше полное имя.

— Бернард Блэк.

— Ваше полное имя, пожалуйста.

— Это моё полное имя. Сначала идёт «Бернард», потом «Блэк». Очень просто.

Ремус положил перо на стол и посмотрел Бернарду прямо в глаза, а этот взгляд всегда был не для слабонервных.

— Мистер Блэк, — начал он тем же тоном, который заставлял весь его гриффиндорско-слизеринский пятый курс смиренно сесть и написать эссе о саламандрах, вместо того чтобы заколдовывать друг друга под партами, — вы серьёзно пытаетесь солгать мне, что ваши родители — отец Месартхим и мать Цейбхфионна — назвали своих детей Виндемиатрикс, Пульхеррима, Денебола и… Бернард?

Бернард что-то угрюмо пробормотал себе под нос.

— Прошу прощения?

— Бетельгейзе, понятно?

— Что «Бетельгейзе»?

— Бетельгейзе. Людвиг. Теребеллум. Полар. Борегар. Блэк. — В каждом слове звучала глубокая, глубокая обида.

— Спасибо. — Ремус записывал имена, а Бернард угрюмо наблюдал за ним.

— Раз уж вы так много знаете о моей семье, почему бы вам не побеспокоить их вместо меня? — спросил он. — Почему госпожа Удача, как всегда, плюнула именно мне на голову?

— Вы единственный нормальный чистокровный Блэк. Все остальные либо женаты не на тех, либо мертвы, — коротко ответил Ремус, аккуратно складывая пергамент и пряча его в карман. — А теперь у меня есть портключ, так что если вы…

— Эй, подождите минутку, Спиди-гонщик, — испуганно проговорил Бернард, взмахнув зажжённой сигаретой, — я никуда с вами не поеду!

— Вы же только что сказали…

— Но вы же не говорили, что мне придется куда-то ехать! Почему вы не можете просто сделать то, что задумали, здесь?

— Потому что я недостаточно квалифицирован, чтобы осуществить официальную юридическую процедуру. Мне нужно отвезти вас к кому-нибудь знающему.

— Ну так скажите ему, чтобы он пришёл сюда. Я никуда не поеду. Слуги будут сплетничать, дети будут тосковать. Мне придётся отказаться от молока…

— Человек, к которому я вас отвезу, — это Альбус Дамблдор. И мне всё равно, — Ремус поднял руку, чтобы Бернард не перебивал его, — слышали ли вы о нём, читали ли его биографию или пережили с ним короткий, но страстный роман в восемьдесят втором году, но он не может приехать сюда. Я не знаю, почему вы решили жить отдельно от магического мира, но, поверьте мне, если Альбус Дамблдор будет замечен посещающим маггловский книжный магазин без уважительной причины, когда он должен управлять школой, а также помогать вести битву против Тьмы, магический мир придёт к вам достаточно скоро. И мы так же, как и вы, хотим, чтобы нам не задавали лишних вопросов.

Бернард хотел что-то возразить, но промолчал и, кажется, принял решение.

— Я хочу взять с собой друзей.

— Вы имеете в виду тех, с кем я у вас познакомился? Вы не можете. Они же магглы.

— Это очень травмирующий для меня опыт. Мне нужна моральная поддержка. И если я оставлю их здесь одних в магазине, они сожгут его или продадут, или принесут много-много восхитительных книг по ароматерапии или что-то в этом роде. Если я не смогу взять их с собой, я никуда не поеду. Кроме того, они уже знают обо всём этом.

— Вы рассказали им, что вы маг? Вы же знаете, что это противоречит Статуту о секретности!

— Я им ничего не рассказывал.

— Тогда как… — Ремус замолчал, когда Бернард взял со стола сковородку и, не оборачиваясь, швырнул её через плечо в занавеску, отделявшую кухню от книжного магазина. Она ударилась обо что-то твёрдое с глухим стуком, и раздался мучительный крик боли. Все ещё глядя на Ремуса, Бернард протянул руку и отодвинул занавеску, чтобы показать Фрэн и Мэнни, которые явно подслушивали.

— Раньше они не знали, — сказал он, смакуя каждое слово, — но теперь знают. Мэнни, сложи в саквояж мой дорожный жилет и мои лучшие гетры. Фрэн! Сигареты! Бухло! У нас небольшой отпуск.

* * *

Все остальное было ещё одним странным событием в событиях Второй магической войны, и, поскольку о нём мало кто знал, оно так и не попало в учебники истории. Все документы были подписаны в трёх экземплярах, имущество Сириуса было унаследовано почти без проблем. Гарри получил наследство, а Бернард получил достаточное количество галеонов, чтобы продержаться на дешёвом вине по крайней мере следующие две недели.

Фрэн и Мэнни сначала занервничали, когда им сказали, что, вероятно, им придётся немного подкорректировать память, как только их путешествие закончится, а потом оба умоляли позволить им волшебным образом забыть всё. Мэнни чувствовал, что знание о мире, к которому он действительно принадлежал, но не мог в нём остаться («Это моя духовная родина, Бернард! Я нашёл свой народ!») было, в конечном счете, слишком болезненным, чтобы с ним жить. Фрэн же хотела обо всём забыть, потому что её травмировал вид Мэнни в обычной хогвартской тоге из чайного полотенца. А домовые эльфы Хогвартса потом много лет с нежностью вспоминали о кратком визите того, кто был, как они рассуждали, домовым эльфом, который каким-то образом застрял в человеческом теле и любил у камина рассказывать о своём мастерском владении шваброй.

Когда спустя пару лет в магазине появился молодой человек с волосами совсем чуть менее растрёпанными, чем у хозяина, и, как несколько раз упоминала Фрэн после его ухода, «глазами, похожими на прозрачные озёра жидкого изумруда», Бернард поначалу был склонен прогнать его пинком и бессердечным смехом.

— Ремус рассказал мне о вас, и я подумал, что раз уж мне эта чёртова штука не нужна, а она, похоже, неуничтожима, то, может быть, вы захотите оставить её себе. На память о семье. Или ещё что-то в таком духе.

Бернард был слегка разочарован, когда оказалось, что это не лондонский особняк, а портрет какой-то ужасной старой гарпии, на лице которой застыло выражение злобы, ярости и удивления.

— Когда мы случайно упомянули, — объяснил парень, — что настоящий последний сын благородного и древнейшего дома Блэков бросил магию и работает в маггловском книжном магазине, она просто… замерла. Она больше не двигается, так что если кто-нибудь из магглов и увидит её, то не заметит ничего необычного.

Они оба посмотрели на страшное лицо на портрете.

— Хотя, наверное, этот портрет может отпугнуть ваших клиентов… — озабоченно пробормотал парень. — Ничего страшного, я найду, где его хранить…

— Нет-нет-нет, я возьму его, — сказал Бернард.