Герои войны (джен)

— Осторожнее!

Гермиона с трудом удержала в руках покачивающуюся стопку бумаг, но женщина, так беспечно задевшая её, удостоила её только снисходительным взглядом из-за плеча. В неё впились ледяные чёрные глаза.

— Извини… грязнокровка, — бросила женщина и рассмеялась, успев проскользнуть в лифт в последний момент. Удерживать дверь она, разумеется, не стала. Гермиона тихо выругалась себе под нос и бережно поставила бумаги на пол, размышляя, не снесёт ли их кто, если она попросту левитирует их. В последний раз это закончилось тем, что ей пришлось успокаивать стареющего волшебника в очках, который со всей дури влетел в стопку пергамента у поворота.

Министерство ей решительно не нравилось.

Гермиона понятия не имела, что это за женщина, всегда относившаяся к ней с подчёркнутым пренебрежением: Рон как-то шепнул ей, что она — глава отдела магических катастроф, но больше ничего она не запомнила. Скорее всего, представительница одной из двадцати восьми чистокровных фамилий Британии, но не то чтобы Гермиону это заботило. Без пренебрежения — от лёгкого и замаскированного до откровенного и унизительного — к ней в Министерстве не относился только ленивый. Представителей более прогрессивных взглядов здесь до сих пор было удивительно мало.

Она устало прислонилась к стене возле лифта и нажала на кнопку вызова, мысленно проклиная незнакомую женщину. Двери с лязгом распахнулись. Внутри удручающе мигала лампочка, будто бы желая напомнить Гермионе, что ей предстоит новая бесплодная попытка убедить главу отдела пересмотреть условия жизни домовиков в магических семьях. Смысла в этом было не больше, чем пытаться разговаривать со стеной: очередной представитель священных двадцати восьми откровенно игнорировал её. То, что Гермионе вручили орден Мерлина первой степени, было для него пустым звуком. Иногда Гермиона искренне сомневалась в том, что им действительно удалось одолеть Волдеморта во время войны. Изменений не было: чистокровные волшебники даже не скрывали пренебрежения, будто их поражение не сыграло в истории какой-либо роли. Гермионе порой хотелось кричать от бессилия.

Сегодняшний день отличался от других в худшую сторону: ей снился самый реалистичный кошмар, от которого она тщетно пыталась избавиться всё утро. Гермиона со стороны наблюдала за предгрозовым небом, тяжело нависшим над пожухлым лугом. В воздухе звенели электрические разряды; ветер нещадно бил в лицо. Когда Гермиона проснулась, ей ещё долго чудился едкий запах дыма и треск погибающих в огне цветов.

Женщина в чёрной мантии медленно брела по полю; лицо её было бледным, почти белым, и на нём ярким пятном выделялись глаза. Они казались темнее ночного неба, и в них не было ни единого проблеска эмоций, лишь одна пустота. Женщина шла навстречу Гермионе, а под её ногами, там, где она ступала, пожухлая трава занималась огнём. Языки пламени лизали подол мантии.

Она улыбалась вырезанной на жёстком камне усмешкой, от которой изгибались лишь губы и нисколько не искажалось лицо — оно оставалось пустым, нечеловечески равнодушным. Протянутые будто для объятий руки, увенчанные длинными изогнутыми ногтями, стремились задушить Гермиону, схватить в смертельные тиски, от которых нельзя было увернуться.

Гермиона проснулась с криком на губах, но не смогла проронить ни звука. Всё было прежним: тёмная спальня, сопение Рона на другой половине кровати, дурацкий светильник с кисточками на туалетном столике. И всё же что-то давило ей грудь, не давало вздохнуть свободно, не позволяло даже шевельнуть кончиком пальца. Гермиона с широко распахнутыми глазами смотрела, как женщина из сна, плотно обхватив ногами её тело, восседала на её груди. Рот у неё был распахнут так широко, что казалось, будто челюсть вот-вот упадёт ей на грудь.

Изо рта Гермионы тонкой струйкой серебрился мерцающий пар.

Если бы Рон в этот момент не всхрапнул и не задел Гермиону локтем, кошмар бы терзал её весь остаток ночи. Она вскрикнула — и наконец по-настоящему распахнула глаза.

В спальне не было никого, кроме Рона, перевернувшегося на другой бок. И лишь дым, протиснувшийся в реальность из сна, мучил Гермиону до самого рассвета. Она не сомкнула глаз до тех пор, пока не пришла пора подниматься с постели и собираться на работу. Ей это удалось с невероятным трудом: ноги подкашивались. В ванной она обнаружила на голове пару новых седых волос — эта пакость преследовала её с самой войны наравне с кошмарами и мучительными приступами паники, возникавшими из неоткуда. Гермионе приходилось пить таблетки, от которых неуклонно тянуло в сон, а её врач из сеанса в сеанс обещал, что однажды она это переживёт. Когда-нибудь она перестанет отворачиваться от Тедди, видя за его спиной Люпина и Тонкс, перестанет кусать губу при виде Джорджа, перестанет видеть в каждой прохожей женщине с тёмными волосами Беллатрикс Лестрейндж. Когда-нибудь — не сейчас.

Гермиона не спрашивала Гарри и Рона, как они справляются с этим. Она видела это сама: в красных от недосыпа глазах, трясущихся пальцах и страхе остаться наедине со своими мыслями. Они не говорили об этом вслух, но считывали всё в жестах друг друга. Рон много пил. Гарри запирался в комнате Сириуса на площади Гриммо и долго кричал, сбивая костяшки кулаков в кровь от ударов об стену. Гермиона вертела в пальцах сигарету, убеждая себя, что ей это не нужно: она держалась вот уже почти целых полгода, но едва не сорвалась после сегодняшнего ночного кошмара. Она спрашивала себя, была ли та женщина из сна Беллатрикс Лестрейндж — те же тёмные волосы, чёрные глаза, но что-то было иначе. Ей с трудом удалось убедить себя, что этой ночью она не повстречала призрака. Но чей тогда это был призрак?

Она моргнула, отгоняя от себя мрачные мысли. Её рабочий стол был завален бумагами: и если прежде она тщательно вычищала каждый угол, то теперь уже не могла найти в этом смысла. Главным было то, что Гермиона без труда отыскивала среди бардака нужный пергамент, если ей это было нужно.

«Предвестница смерти», — вдруг прочитала она заголовок на одном из листов и вздрогнула, вспомнив сон. Непослушными пальцами она вытянула пергамент из общей пачки и с облегчением поняла, что это всего лишь очередная статья «Придиры», в которой в прошлом месяце первую полосу заняли банши. На фотографии была изображена худая женщина в тёмном одеянии, и это заставило Гермиону вздрогнуть снова, но лицо… Лицо не было белым, похожим на восковую маску. Оно оказалось зелёным. Гермиона нервно улыбнулась и бросила статью в мусорное ведро. Женщина в её сне даже не кричала.

— Как продвигаются дела?

Голос Гарри заставил Гермиону подпрыгнуть от неожиданности. Она с трудом вымучила улыбку.

— Всё ещё добиваюсь дополнительных прав для домовиков, — сказала она. — Но есть хорошие новости. Мне дали добро на основание фонда. Лучше поздно, чем никогда, верно?

Гермиона работала над этим с самого первого дня в Министерстве: её привело в ужас то, что никто не позаботился о том, чтобы помочь людям, так или иначе пострадавшим во время войны. Прошло уже три года, и только на прошлой неделе Кингсли отдал ей бумагу с собственной подписью.

— Это же замечательно, — Гарри почти искренне улыбнулся, и под глазами у него собрались морщинки. У Гермионы защемило в сердце. — Габриэль ещё собирается тебе помогать?

В ответ Гермиона не слишком уверенно кивнула. Сестра Флёр пришла в ярость, когда выяснилось, что ни у кого и в мыслях не было обеспечить поддержкой и семьи Пожирателей смерти. Гермиона полагала, что оставшихся в Британии были лишь единицы, и все они чувствовали себя вполне неплохо в нынешних реалиях. Верхушка Министерства была более категоричной.

— Они спят и видят, чтобы перерезать вам глотки, — устало сказал им Кингсли. На этом разговор был закончен.

— Габриэль не отступит, — утешил Гарри. Гермиона тоже так думала: достаточно было вспомнить, как Габриэль бегала со всеми бумагами и упорно трясла подписи у всех нужных лиц. Пожалуй, именно её стараниями им удалось сдвинуть дело с мёртвой точки: у самой Гермионы хватало дел и в своём отделе. Габриэль же, проводившая первый год в Министерстве, оказалась энергичной и целеустремлённой.

Когда-то Гермиона тоже была такой.

— Но она была очень расстроена, — сказала она. — И неудивительно, если она и правда так тесно общается с…

Имена застряли у неё в горле, но мельтешили в памяти. Драко Малфой. Сёстры Гринграсс. Панси Паркинсон. Можно было продолжать и продолжать. Флёр была в ярости, когда узнала об этом, и едва не заставила сестру доучиваться во Франции. И всё же Габриэль без проблем окончила старшие курсы в Хогвартсе и прекрасно освоилась в обществе британских волшебников.

— Думаю, в какой-то степени она права.

Гермиона посмотрела на Гарри, не веря своим ушам. Она помнила, как он ходил на каждое судебное заседание, настаивая на виновности каждого изловленного Пожирателя смерти, и лично следил за тем, чтобы их упекли в Азкабан. «Я делаю это ради всех», — говорил он, не уточняя, что он имеет в виду погибших на войне. Сама Гермиона избегала залы суда. Ей хотелось тишины.

— Ей лучше знать, — добавил Гарри, несколько смутившись. Гермиона медленно кивнула. Пусть так. — Как Рон?

— Бывало и лучше. Он почти израсходовал банку с зельем от похмелья и едва вышел из дома, — Гермиона пожала плечами, будто это было обыденным делом. С какой-то стороны — действительно обыденное. — И всё же с тех пор, как он ушёл из Министерства, он стал чувствовать себя намного лучше. Думаю, работа с Джорджем идёт ему на пользу.

— Так и есть.

Рон даже смотрелся в стенах Министерства так, словно никогда не принадлежал этому миру. Мантия мракоборца топорщилась на нём и выглядела неопрятно, сколько бы времени он не проводил перед зеркалом.

— Есть какие-то срочные дела? — спросила Гермиона. В этот раз ей пришлось приложить больше усилий, чтобы вытряхнуть мысли из головы.

Гарри ухмыльнулся.

— Точно. Очередная проблема с распространением нелегальных зелий в Лютном Переулке. Надо прикрыть кое-кого из отдела магического правопорядка.

— Всё ясно, — Гермиона с пониманием улыбнулась. — Опять Забини?

— Не угадала. У миссис Забини появились конкуренты, и ей это не понравилось.

— Так ты теперь у неё на побегушках?

— До тех пор, пока она щедро платит Министерству, — боюсь, что да, — Гарри помрачнел. — Кажется, у нас не получается, да?

— Я ещё поборюсь, — Гермиона мрачно помахала толстой папкой с документами об эльфах-домовиках. Ей снова вспомнилась женщина, захлопнувшая перед ней двери лифта. Саркастическая ухмылка отпечаталась в памяти. — Гарри… ты знаешь главу отдела магических катастроф?

Ей совсем не понравилось выражение понимания на лице Гарри.

— Она испортила тебе утро? — не дождавшись ответа, он нехотя добавил: — Это Араминта Мелифлуа. Мерлин знает, сколько она просидела на своей должности, но это тот человек, от которого Кингсли не сможет избавиться при всём желании. В связях с Волдемортом её никак не обвинить.

— Так, значит, не священные двадцать восемь? — Гермиона вскинула бровь. Гарри покачал головой.

— Ошибаешься. Урождённая Бёрк. Кажется, их с Малфоями связывает кровное родство, — он помолчал. — Но она даже пальцем не шевельнула, чтобы помочь им на суде. Понятия не имею, кто она такая, но Кингсли советовал держаться от неё подальше.

— Ладно, — Гермиона улыбнулась. — Как бы то ни было, работа не ждёт. Передавай Джинни привет.

— Обязательно.

Гермиона углубилась в свои бумаги, запустив пальцы в волосы, но буквы упорно не желали складываться в слова. Вместо этого она отчётливо видела заголовок, — «ПРЕДВЕСТНИЦА СМЕРТИ» — ярко переливающийся всеми оттенками горящего пламени. Женщина из сна смыкала на её горле когтистые руки. Гермиона отчётливо ощутила прикосновение холодных, будто бы неживых пальцев на коже.

Она со свистом втянула воздух в лёгкие. Это был просто сон.

Но сегодня ей понадобится дополнительная порция кофе.

Габриэль Делакур расхаживала по кабинету и теребила в пальцах бахрому на мантии. Светлые волосы в беспорядке пружинили на плечах, ярким блеском переливаясь при искусственном свете. Именно в такие минуты в Габриэль угадывалась кровь вейлы: черты лица обострялись, выдавая в них что-то хищное, птичье.

Гермиона могла только печально смотреть на выдвижной ящик, в котором уже полгода хранилась полупустая пачка сигарет. До конца рабочего дня оставалось ещё целых пятнадцать минут.

— Это немыслимо, — заявила Габриэль пронзительным и ясным голоском девочки-подростка. Забавнее был только французский акцент, но Гермиона умалчивала об этом из вежливости. — Что за условия!

— Министерство финансирует наш фонд, ничего не поделаешь, — Гермиона вздохнула. — По крайней мере, в самом начале. Позже можно будет подумать о пожертвованиях, и тогда…

— И тогда мы снова не сможем ничего сделать. Людям, жег'твующим свои деньги, не безг’азлично, куда они уходят, Гег’миона!

Спорить с таким же заявлением было трудно. Гермиона задумчиво покрутила в пальцах перо. Стрелки часов предательски замедлили ход, показывая, что рабочий день для неё не закончится никогда. Она мечтала о том, чтобы выбежать из Министерство и перекусить в кафе напротив: готовил в их семье Рон, но сегодня он обещал задержаться в магазине. Из-за этого Гермиона тратила ощутимую часть зарплаты на еду навынос.

— Если нас не будут спонсировать люди, которым не всё равно на семьи Пожирателей смерти, — сказала Гермиона после недолгой паузы. — Скажем, те же Малфои?

Габриэль фыркнула.

— Они едва сводят концы с концами. Все кг'упные сбег'ежения у Наг'циссы ушли на попытки отвязаться от суда. Ты же не считала, что Люциусу и Дг'ако всё так просто сойдёт с г'ук? — но всё же она задумалась. — Паг'кинсоны никогда не были богатыми… Забини ског'ее удавятся, чем лишатся хоть одного кната без выгоды для себя. И кто у нас остаётся?.. О!

Глаза Габриэль загорелись. Гермиона вопросительно уставилась на неё.

— Я всё улажу, — сказала Габриэль. — Жди совы!

И она выбежала из кабинета, не удостоив Гермиону ни единым лишним словом. В этом была вся Габриэль. Гермиона устала злиться на её поведение, в котором угадывалась ещё не ускользнувшая юношеская энергичность. Какой ещё быть в восемнадцать лет? На седьмом курсе Хогвартса, осенью после войны, Гермиона тоже чувствовала себя так, будто ей и море было по колено. Кошмары и апатия пришли позже, когда она сжала в пальцах диплом и поняла, что не знает, куда двигаться дальше. Она умела только учиться. И, наверное, выживать в ужасных условиях, но в новом мире, в котором не было места войне, это качество дало трещину.

Гермиона посмотрела на часы и обнаружила, что прошло только пять минут. В кабинете отдела она сидела одна. Что ж, её отсутствия никто не заметит. Гермиона быстро собрала вещи в сумку и вышла, с облегчением втянув в себя сыроватый запах коридора. О Министерстве можно было не думать до самого понедельника.

Она перекусила подогретым в микроволновой печи куском пиццы, запила нехитрый ужин банкой кока-колы и трансгрессировала домой. Рона ещё не было, и квартира встретила её мрачной тишиной. Гермиона нервно включила свет: ночной кошмар всё ещё сидел на задворках сознания и шептал ей гадкие слова. А вдруг это было по-настоящему? Но Гермиона знала о том, что такое сонный паралич, и не могла позволить себе испугаться.

В квартире никого не было. Гермиона почувствовала облегчение, но ненадолго: бросившийся к ней на руки из темноты Живоглот едва не заставил её вскрикнуть.

— Ты меня напугал, — пробормотала она, рассеянно почесав его за ухом. Кот мяукнул.

Рон вернулся домой ближе к полуночи. К этому времени Гермиона успела прибраться и ответить на обещанное письмо Габриэль, которая просила её прийти в бар на границе Косого и Лютного переулков. Место показалось ей подозрительным, — Гермиона часто слышала от Гарри, что там обитает не слишком порядочная публика, — но от человека, готового спонсировать фонд для семей Пожирателей смерти, ожидать другого не приходилось. Имени Габриэль не назвала. Гермиона не удивилась.

Перед сном она выпила двойную порцию зелья, опасаясь, что кошмары могут повториться. Рону она ничего не сказала, а он её и не спрашивал: был слишком занят в ванной, безуспешно пытаясь извергнуть из себя лишнюю порцию огневиски.

— Давно ходил к целителю? — поинтересовалась у него Гермиона, когда Рон забрался в кровать.

— Не помню, — буркнул он и погасил свет.

Гермиона бы предпочла спать с ночником, но снова ничего не сказала. Зелье погрузило её в сон очень скоро, но она проснулась через несколько часов в холодном поту. Кошмар повторился, точь-в-точь такой же, как и прошлой ночью. В этот раз ей пришлось включить светильник и оглядеться по сторонам, чтобы убедиться в том, что в спальне никого нет. Это её успокоило, но спать дальше она не могла.

На кухне она первым делом заварила крепкий кофе, старательно отгоняя прочь образ призрака на обложке «Придиры». Нет, банши не являлись к людям во сне и не высасывали из них души подобно дементорам. Они бродили в лесах Ирландии и издавали пронзительные крики, предвещая о скорой смерти. Гермиона в отчаянии посмотрела на своё кривое лицо в отражении начищенного чайника и подумала, что хуже выглядеть уже просто нельзя. От двух бессонных ночей под глазами пролегли глубокие тени. Намечающиеся морщинки врезались в кожу, а волосы потеряли здоровый блеск.

Живоглот укоризненно мякнул, свернулся на стуле и свесил хвост. Гермиона вздохнула. Что ж, ничего страшного. Она просто возьмёт отгул в понедельник и сходит на приём к целителю. Для неё наверняка найдётся зелье посильнее.

На встречу с Габриэль и неизвестным спонсором Гермиона ушла раньше, чем проснулся Рон. Тусклое солнце, едва пробивавшееся сквозь плотные облака, навевало на неё тоску, но обстановка в баре оказалась ещё мрачнее, чем погода на улице. Гермиона невольно поёжилась под пустым взглядом чучел, старательно отвернулась от грязного зеркала и выбрала столик подальше от входной двери. Габриэль ещё не было.

Мрачный бармен спросил, что она хочет заказать. Гермиона с трудом удержалась от соблазна выпить бодрящую порцию огневиски.

— Кофе, пожалуйста.

За барной стойкой сидели гости, ещё не разошедшиеся по домам после пятничного веселья. От них исходил удушающий запах алкоголя и пота. Гермионе пришлось отвернуться, чтобы не пересекаться с ними взглядом.

—Гег’миона! — голос Габриэль разрезал мрачную тишину бара. — Ты уже пг’ишла!

Гермиона обернулась и чуть не опрокинула на себя горячий кофе.

За спиной Габриэль стояла Беллатрикс Лестрейндж и с долей недовольства осматривалась вокруг. Гермиона моргнула, ожидая, что наваждение распадётся, как и всегда, но когда она открыла глаза, картина не изменилась. Разница состояла лишь в том, что Беллатрикс выглядела куда моложе своих лет — немногим старше самой Гермионы.

Должно быть, все эти мысли отпечатались у неё на лице, поскольку взгляд Беллатрикс потемнел, и Гермиона поняла, что глаза у неё не чёрные, а бледно-голубые. Габриэль кашлянула.

— Это Лацег’та, — сказала она. — Она любезно согласилась нам помочь.

— Очень приятно, — выдавила из себя Гермиона. Лацерта не улыбнулась. — Гермиона Грейнджер.

— Я знаю, — голос у неё был тусклый и бесцветный. Сходство с Беллатрикс таяло, хоть и было до боли явственным. У Лацерты оказались другие глаза, более мягкие и округлые; уголки губ дёргались от напряжения и не складывались в характерную усмешку. — Я много раз замечала вашу тройку в коридорах школы. И не то чтобы газеты обделяли вас вниманием последние несколько лет.

— Так вы учились в Хогвартсе, мисс...

— Просто по имени, — оборвала её Лацерта. Её глаза сверкнули. Гермиона подумала, что, вероятно, фамилия у неё действительно была Лестрейндж. — Разумеется, училась, — она раздражённо смахнула прядь волос с лица. — Последний год в Хогвартсе для меня оказался сплошным кошмаром. Моя мать преподнесла мне прекрасный подарок, когда решила сбежать из Азкабана прямо перед сдачей ЖАБА.

Всем сразу стало неловко, и лишь Лацерта с вызовом оглядела собеседниц. Гермиона спросила себя, как она могла пропустить Лацерту из поля зрения, когда она находилась буквально у неё под носом, но ответ был до безобразия прост. Тогда, до конца пятого курса, они не знали ни о какой Беллатрикс Лестрейндж. А если и знали бы, то какое им было дело, когда голова болела из-за СОВ, гадостей Амбридж и Отряда Дамблдора?

— Так, значит, это ты хочешь нам помочь, — Гермиона попыталась перевести разговор в другое русло и тускло улыбнулась. Лацерта кивнула.

— Мне ли не знать, как живётся семьям Пожирателей смерти в современной Британии? Я не могу найти себе работу с самого выпуска. Не самое приятное положение. Слава Мерлину, моя мать удосужилась заняться оформлением завещания, так что тот сейф, который вы ограбили четыре года назад, теперь в моём полном распоряжении. Как и многое другое, — она сложила пальцы в замок. — Габриэль сказала, что сегодня нам предстоит обсудить сумму. У меня же есть новость получше.

— Да? — Габриэль даже приосанилась от нетерпения. — И какая же?

Лацерта улыбнулась краем губ. Она стала очень похожа на свою тётю, Нарциссу Малфой, и от этого Гермиону чуть снова не пробрала дрожь.

— Яксли тоже не против вам помочь.

— Но он в Азкабане, — вырвалось у Гермионы. Лацерта смерила её холодным взглядом.

— Не тот Яксли. В нашем случае его зовут Рэйван, он полукровка и по совместительству единственный наследник богатства своего чистокровного отца. Странно, что ты этого не знаешь. Его мать, Ваканда Эджком, до сих пор работает в Министерстве. А его сводная сестра сдала вашу маленькую компанию Долорес, припоминаешь?

Гермиона чуть не спросила, кто такая Долорес, но вовремя закрыла рот.

— Да, — сухо сказала она. — Припоминаю.

Лацерта откинулась на спинку стула, не скрывая глубокого самодовольства. Гермионе пришлось заставить себя не сравнивать её с Беллатрикс — в этот раз у неё почти получилось.

Габриэль постучала кончиками ногтей по столешнице и радостно улыбнулась.

— Ну вот, — сказала она, сияя до неприличия ярко в мрачной тишине бара. Гермиона и Лацерта невольно переглянулись. — Начало есть! Г’азве это не пг’екг’асно?

В приёмном кабинете лечащего доктора Гермионы — а он настаивал на том, чтобы его называли именно доктором, а не целителем, поскольку в основном занимался психотерапией и отрицал в этой практике всякое магическое проявление, — всегда пахло уютом и спокойствием. Гермиона, попадая к нему на приём, чувствовала себя как дома среди нагромождённых книгами стеллажей. В больнице Святого Мунго это было единственное место, в котором всё убранство помещения не кричало о магии.

Доктор Феб Пеон был статным волшебником средних лет, за прямоугольными очками которого сверкали полные жизни зелёные глаза. Он занимал пост главного целителя в Мунго уже два года, но Гермиона впервые попала к нему на приём ещё тогда, когда на его столе не громоздилась золотая табличка — своего рода памятник достижения всей его жизни. Из-за первой магической войны в жизни доктора Пеона не осталось ничего, кроме работы.

— Итак, вы говорите, реалистичные кошмары, — сказал он, задумчиво разглядывая пометки в блокноте. — Опишите мне их подробнее, пожалуйста.

Гермиона, волнуясь и запинаясь, рассказала всё, что помнила: темноволосую женщину с нечеловеческим лицом, запах дыма и гари, грозовые тучи на горизонте и бескрайнее умирающее поле. А после — неизменное пробуждение в собственной кровати, когда она не могла шевельнуть и пальцем, беспомощно наблюдая за тем, как ночной кошмар высасывает из неё все остатки жизни. За несколько таких ночей Гермиона заметила, что седых волос на её голове прибавилось.

— Как вам удаётся вырваться из состояния оцепенения?

— В первый раз это был Рон, — Гермиона закусила губу. — Он задел меня рукой во сне, и я пришла в себя окончательно. Потом я попыталась начать шевелить пальцем или закрыть глаза. Получается не сразу, но кошмар всегда обрывается. И снотворное мне не помогает.

Доктор Пеон потеребил в пальцах перьевую ручку и задумался. Он перелистнул несколько страниц в блокноте и нашёл название зелья, которое прописывал Гермионе пару месяцев назад.

— Дайте мне немного поразмышлять над этим, — сказал он и улыбнулся. — Сейчас я хотел бы выяснить, нет ли у вас никаких предположений касательно того, кем могла бы быть эта женщина. Вы рассказали, что на днях устроили встречу с дочерью Беллатрикс Лестрейндж, — это имя всегда вылетало из его уст как-то по-особенному холодно, хотя доктор Пеон изо всех сил старался оставаться беспристрастным. Гермиона не могла его за это винить. — Не может ли быть такого…

— Я тоже об этом думала, — перебила Гермиона. — Но сны появились до встречи с Лацертой, а та женщина… Если они с Беллатрикс и похожи, то лишь тем, что у них обеих высокий рост и чёрные волосы. Не было никакой причины, по которой она вообще могла появиться в моих снах снова. Всё было в порядке.

Она замолчала и вцепилась пальцами в запястья. От недосыпа её трясло, и последние дни прошли для неё в дымке — бодрящее зелье спасало лишь на пару часов.

— В первое утро мне попалась на глаза статья о банши, — Гермиона усмехнулась. — На какое-то мгновение я даже поверила, что скоро умру. Я так устала, что это вовсе не удивительно. Стоит мне сомкнуть глаза, и сон возвращается снова. Будто меня прокляли. Мне кажется, что эта женщина мне знакома.

— Такое тоже возможно, — согласился доктор Пеон. — Но маловероятно. Наши законы тщательно отслеживают подобные нарушения, но, конечно, нельзя исключать возможности… В конце концов, вы, мисс Грейнджер, фигура заметная. Я выпишу вам направление. Обязательно пройдите все обследования в ближайшие дни.

Гермиона согласилась. К концу сеанса они так ни к чему и не пришли — они перебрали все возможные причины мучительных кошмаров, но ни одна не прозвучала убедительно. Кроме того, Гермиону преследовало смутное ощущение, будто она где-то могла видеть лицо женщины из снов.

Возможно, её действительно могли проклясть, но и это подозрение распалось на глазах, когда Гермионе озвучили результаты обследования, из которых следовало, что с ней всё в порядке. В порядке — если не считать того, что вместе с энергией из неё как будто ускользала и магия. Целители назвали это последствием переутомления, а Гермионе оставалось только чертыхаться и концентрироваться на заклинаниях больше обычного. Новое снотворное спасло её от кошмаров ровно на одну ночь: последующий счастливый день с полноценного отдыха она потратила на встречу с Рэйваном, Лацертой и Габриэль и почувствовала себя самозванкой среди трёх давно знающих друг друга людей.

И хотя Лацерта и Рэйван оказались вовсе не такими, какими просто обязало сделать их родство с Пожирателями смерти, Гермиона не могла отделаться от лёгкой неприязни по отношению к ним и бесилась, не зная, как избавиться от этого. Оба новоявленных спонсора безо всяких колебаний подписали бумаги с передачей внушительной суммы на нужды фонда и в один голос изъявили желание помочь.

— С одним условием, — добавила Лацерта, отложив позолоченное перо в сторону, — семье Малфой не должно достаться ни кната.

Рэйван бросил на неё мимолётный взгляд и развёл руками. Это был белокурый молодой волшебник с острым подбородком, внешне напоминающий Гермионе Яксли не меньше, чем Лацерта — Беллатрикс. Вероятно, дело было в том, что оба Пожирателя смерти сыграли не последнюю роль в её памяти и теперь никак не могли забыться без следа.

— Раз ты так хочешь, поддержу. С этим не возникнет проблем? Хотя нет, не возникнет, — Рэйван просиял озорной улыбкой и закачался на задних ножках стула. — Малфои и не попросят. Слишком гордые.

— Если Драко всё же заключит брак с Дафной, они смогут вернуться к привычному образу жизни в считанные месяцы, — Лацерта сморщила нос, но Габриэль только беззаботно рассмеялась.

— О, нет-нет-нет, Дафна швыг’нула обг’учальное кольцо ему в лицо. Тепег’ь г’одители хотят лишить её наследства, но она не слишком пег’еживает по этому поводу. У Забини-то деньги есть. И бг’ака он от неё не тг’ебует.

Рэйван фыркнул.

— Если миссис Забини позволит Блейзу тратить кучу денег на любовницу, то я мандрагора.

Лацерта одарила его усмешкой.

— Если бы несколько лет назад мне сказали, что наследником чистокровной семьи Яксли станешь ты, то сейчас я бы была мандрагорой. Вот не мог твой отец выбрать подходящую любовницу, полукровка ты отвратительный?

Гермиону сначала прошиб холод, — так отвратительно прозвучали слова Лацерты, брошенные со знакомой надменной улыбкой, — а потом и жар — стоило ей понять, что Рэйван нисколько не оскорбился и расхохотался во весь голос. Они со звоном чокнулись чашками кофе так, будто пили лучшее на свете шампанское.

Рэйван посетовал на то, что он стал причиной смерти всего чистокровного рода Яксли и чувства достоинства собственного отца, и призвал Лацерту выйти за него замуж, чтобы испортить всё окончательно и бесповоротно. Гермиона перестала слушать их циничные остроты и занялась сортировкой бумаг. Ускользнуть из-за стола и вернуться домой она смогла лишь к полуночи, когда кофе сменился огневиски, но так и не поняла, зачем Габриэль настояла на её присутствии и изо всех сил попыталась влить в коллектив. Гермионе было достаточно того, что они добились первичных крупных пожертвований и теперь могли приступить к делу.

Габриэль, казалось, хотела чего-то ещё.

Ночью, когда была выпита вторая доза нового снотворного, кошмар вернулся. Гермиона села в постели с криком на губах; Рон сонно посмотрел на неё и спросил, с кем она разговаривала.

— Я что-то сказала?

— Да, — Рон закрыл глаза и укрылся одеялом с головой. — Кричала, что знаешь кого-то, и спрашивала имя.

Гермиона так и не сумела заставить себя лечь спать снова. Вместо этого она провела всё утро, копаясь в кипах старых газет. Отчего-то она была уверена в том, что найдёт нужный снимок или портрет безо всякого труда: в Министерстве её крепко не любили чистокровные волшебники. Однако к обеду в руках у Гермионы осталась одна-единственная фотокарточка Араминты Мелифлуа: бледной, темноволосой, отвратительной своим отношением к грязнокровкам и полукровкам. Гермиона после недолгих раздумий без колебаний откинула и этот вариант. Ей не нужен был кто-то отдалённо похожий: после третьего кошмара она была абсолютно уверена в том, что знала кого-то с идентичной внешностью.

Рон застал её за книгами.

— Я приготовил наш поздний завтрак, — сказал он и поставил перед Гермионой дымящуюся чашку с кофе. — Ты опять не спала?

Он выглядел ужасно: немногим лучше самой Гермионой. Под глазами залегли тёмные тени, но застарелым алкоголем от него уже не пахло. Гермиона взяла чашку.

— Скажи мне, ты не встречал одну женщину? — спросила она и протянула Рону нарисованный на скорую руку портрет. Он нахмурился. — Мне кажется, я где-то её видела.

— На Волдеморта похожа, — Рон хмыкнул. Гермиона закатила глаза.

— Очень смешно.

— Больше версий нет, — он скорчил дурацкую рожу и вернул рисунок Гермионе. — А зачем тебе это нужно? Она тебе снилась?

— Да.

Гермиона зажмурилась и влила в себя весь кофе, не обращая внимания на жар в горле.

— Может, это твой мозг соединил Беллатрикс и Волдеморта, — сказал Рон и сочувственно улыбнулся. Ему кошмары не снились: алкоголь убивал их на корню. Гермиона последовала бы его примеру, если бы не боялась потерять контроль на работе. С похмелья думать она не могла. — Какая идиотка стала бы показывать тебе лицо, если бы тебя действительно прокляли?

Он был прав. Гермиона тоже думала об этом и неизменно приходила к тому же выводу.

— Может, в отпуск?

Гермиона покачала головой. Рон вздохнул и поднялся на ноги.

— Идём завтракать, Гермиона.

Утром хмурого понедельника Гермиона не смогла вскипятить воду с помощью волшебной палочки и, чертыхаясь, поплелась искать градусник в грудах лекарств и зелий на кухне. Она была уверена, что головная боль, резь в глазах и отвратительная усталость пришли к ней вместе с простудой, пока не обнаружила, что температура у неё так и осталась в пределах нормы. Гермиона уставилась на цифры градусника, выругалась и поставила чайник на плиту.

Значит, всё бессонница.

Кофе в чашке пошло рябью: пальцы подрагивали. Гермиона положила одну ладонь поверх второй и медленно посчитала до десяти. Отпустила. Дрожь прошла, но вместо неё в голову закрались неприятные мысли.

— Рон, — позвала она. — Как хорошо ты можешь колдовать, когда ты… когда ты пьян?

Она попыталась улыбнуться, но, заметив лицо Рона, поняла, что ей это не удалось.

— Смотря о чём ты, — сказал он и спрятал лицо за чашкой кофе, чтобы Гермиона не заметила пунцовых пятен на его щеках. — Патронус не вызову, но до дома трансгрессирую. Сама знаешь, ещё конечности не терял.

Он был прав. Гермиона могла вспомнить десятки раз, когда Рон вваливался на порог дома в таком состоянии, что едва мог ходить, но всегда оставался целым и невредимым. Правила безопасности обязывали их не трансгрессировать сонными или пьяными, чтобы избежать даже самого малейшего риска, но на практике всё это нарушалось с завидной регулярностью. Гермиона прежде трансгрессировала с работы домой после двух бессонных ночей, но никогда не испытывала проблем с магией. А значит…

Её пробрала дрожь. Хуже всего в этой ситуации было то, что она никак не могла найти причину своего состояния. Гермиона перерыла все учебники по тёмной магии, какие только смогла найти: и те, что помогли им в поисках крестражей, и те, что она нашла на полках магазинов в Лютном Переулке. Ответов не было. Тёмные магические ритуалы и проклятия никогда не упоминали о возможности постепенно вытянуть из жертвы её магическую силу. Тогда она попыталась найти ответы в маггловских книгах о волшебстве. Глупо — но разве у неё оставался выбор?

— Насколько правдивы легенды о маггловских суккубах? — Гермиона выдавила остатки джема на тост и попыталась проснуться, но вместо этого почувствовала жар и быстрый стук собственного сердца. Вторая порция кофе оказалась лишней. — Всё, что я нашла, это скорее легенды, чем неоспоримые доказательства...

Рон хмыкнул.

— Ну, это уж точно не те твари, которых ты бы хотела завести у себя в спальне. Иногда, когда я в детстве не хотел ложиться спать, мама рассказывала мне про суккубов, шныряющих под окнами непослушных детей.

— Я думала, суккубы и инкубы — это те существа, которые соблазняют своих жертв, — Гермионе стоило больших усилий хихикнуть. Рон покачал головой.

— Им всё равно, чью жизнь сожрать для того, чтобы продолжить существовать самим. Обычно они охотятся вместе с вампирами, но тут уж как повезёт. Если одна такая тварь постучится в твой дом, очнёшься ты уже тогда, когда впустишь её и её дружков внутрь. Говорят, что сейчас их уже нет, но кто знает? В любом случае, будем честны, Гермиона, даже если бы ты впустила кого-то не того в наш дом, они сожрали бы нас обоих за одну ночь.

Гермиона, подумав, согласилась и дала себе обещание найти больше книг о тёмных искусствах. Она понимала, что такие знания не могут лежать на поверхности, доступные для всякого любопытствующего. Упоминаний о суккубах в магической литературе было слишком мало, но это не значило, что нельзя найти что-то ещё. Она обязана была проверить: эти существа оказались единственной ниточкой, пусть и очень хлипкой, ведущей её к окончательному ответу.

— Есть ли в Англии библиотека тёмных искусств? — спросила она скорее сама себя и наткнулась на взгляд Рона. Нервный смешок застрял в горле.

— Если только Малфой согласится пустить тебя к себе домой, — фыркнул он, а Гермиона застыла, не дожевав тост. Внезапная догадка поразила её своей простотой.

— Ну конечно, Рон!

Рон изогнул бровь.

— Хочешь сказать, пустит?

Однако Гермионе не нужен был Драко Малфой: кроме того, она не нашла ни малейшего желания связываться с ним даже после того, как Министерство официально реабилитировало их семью после войны. Она знала, что несмотря на публичные высказывания Нарциссы о поддержке магглорождённых волшебников и попытки Люциуса подстроиться под новые порядки, в сущности ничего не поменялось.

Впрочем, это не имело значения. Уже вечером Гермиона сидела в знакомом баре, потягивала сливочное пиво и, не веря собственной дерзости, говорила с Лацертой Лестрейндж, с радостью откликнувшейся на её предложение о встрече.

— Конечно, от человека вроде меня это прозвучит неправдоподобно, но я совсем не разбираюсь в тёмных искусствах, — сказала она с ироничной улыбкой на губах. — Сориентировать тебя не смогу, это точно, но книги имеются. В таком количестве, что ты их за всю жизнь не прочтёшь.

— Это библиотека твоих... твоих родителей? — Гермиона закусила губу и заказала ещё пива: для храбрости. Об этом она уже думала, с ужасом представляя, что ей придётся сидеть в той же комнате, что и Беллатрикс, и, возможно, листать те же книги за тем же самым столом.

Однако Лацерта покачала головой.

— Нет. В этот дом я не зайду, даже если мне за это заплатят сотню тысяч галлеонов. Уверена, у них скопилась огромная коллекция, но сейчас я говорю про библиотеку моей приёмной семьи. На самом деле, я удивлена, что ты просишь именно меня: наверняка Гарри Поттер не отказал бы тебе в возможности покопаться в книгах Вальбурги.

— Чьих? — Гермиона почувствовала себя очень и очень глупой. Имя заскользило в памяти, пытаясь найти зацепку.

Лацерта выловила ногтями плавающую в мартини оливку и помолчала, раздумывая над ответом.

— Мать Сириуса Блэка, — наконец сказала она. — И моя двоюродная бабушка, если тебе это интересно. Я её помню: в детстве она пугала меня до ужаса, но именно она смотрела за мной во время суда над родителями.

У Гермионы в памяти тут же всплыл истерично кричащий портрет в доме на площади Гриммо. В этот раз она присмотрелась к Лацерте внимательнее и уже с большим уважением. Сумасшедшая бабушка уж никак не способствовала счастливому детству, но Лацерта определенно справлялась.

— В девяносто пятом мы вычистили весь дом, — Гермиона во второй раз пожалела о той глобальной уборке, которую затеяла миссис Уизли. Они чудом не потеряли медальон, но книги... — Вряд ли Сириус оставил библиотеку в сохранности.

— Да, вряд ли, — согласилась Лацерта. — Проблемы с головой имелись у многих Блэков, но у той ветви всё было куда хуже, чем просто «плохо».

— Сириус не...

— Да? — Лацерта улыбнулась так, что у Гермионы засосало под ложечкой. За этими словами должна была следовать фраза: «Я знаю о нём такое, что ты даже представить себе не можешь», но Лацерта, конечно, не сказала ничего подобного. — Может, ты и права. Лично я его не знала, но я много о нём слышала. Чаще — плохое. Но мы сейчас не об этом, — Лацерта посмотрела на наручные часы и задумалась. — Если ты хочешь попасть сегодня в библиотеку и посидеть там спокойно пару часов, нам уже пора идти.

Гермиона отодвинула от себя пустой стакан и неловко улыбнулась.

— Я не уверена, что я в состоянии трансгрессировать.

На лице Лацерты отразилось недоумение. Она ткнула пальцем в сливочное пиво.

— Из-за этого?

— Нет, — Гермиона покачала головой. — Это причина... по которой мне нужно попасть в твою библиотеку, — она смолкла, но Лацерта посмотрела на неё, ожидая продолжения. Говорить не хотелось. Отчего-то Гермиона была уверена, что, если она озвучит свою проблему, то Лацерта поднимет её на смех. — В последнее время мне тяжело колдовать. А трансгрессировать я не рискую: я уже видела, что может случиться, если всё пойдёт не так, как надо.

— Воспользуемся камином, это не проблема, — Лацерта легко осушила свой бокал с мартини и поднялась на ноги. — Знаешь, я думаю, порция бодрящего зелья тебе бы не повредила. Ладонна Забини продаёт за пару галлеонов за штуку и не требует никаких рекомендаций от целителей.

— Я работаю в Министерстве, — пробормотала Гермиона, не уточняя, что это зелье ей не помогло. Никакой помощи оно не приносило, несмотря на то, что доктор Пеон обеспечил её рецептами на месяц вперёд.

Летучий Порох перенёс их из бара в огромную гостиную безо всяких проблем. Когда Гермиона стряхивала с себя остатки пыли, стоя на ковре, Лацерта уже успела налить себе в бокал огневиски и устроиться на диване — таком огромном и мягком, что мало кому захотелось бы с него встать. Гермиона не позволила себе думать о сне и вместо этого огляделась по сторонам. Мрачная роскошь опутывала всю комнату, но отсутствие фотографий и безделушек делало помещение безликим и недружелюбным. На столике возле дивана Гермиона заметила одну-единственную книгу — и ничего больше. Ни картин, ни статуэток, ни даже случайной пылинки.

— Знаю, — сказала Лацерта со своего места. — Не слишком уютно. Сразу в библиотеку или выпьешь немного?..

Гермиона уже хотела отказать, когда звенящую тишину вдруг нарушил утробный рык. От неожиданности она споткнулась о собственные ноги и чудом не полетела на пол, краем глаза успев заметить двух чёрных псов, застывших в дверях гостиной. В их глазах Гермиона увидела отблески пламени в камине и не смогла отделаться от чувства, что перед ней вовсе не собаки, а оборотни. Всё внутри неё желало убежать, спрятаться, но вместо этого она продолжала стоять и смотреть.

Лацерта оборвала рык одной короткой командой. Гермиона попятилась, когда псы приблизились к ним, но чем меньше становилось расстояние между ними, тем быстрее сходил на нет страх. Вблизи они оказались обычными собаками, пусть и весьма крупными, — и это были вовсе не адские гончие, вырвавшиеся на свободу прямиком из ада.

— Прости, — Лацерта потрепала одного из них по голове, и пёс завилял хвостом. Страх окончательно покинул Гермиону. — Это Деймос и Лахесис. Обычно они не кидаются на людей.

Гермиона уже открыла рот, чтобы сказать, что она в порядке, но не успела произнести ни слова.

— Да, не кидаются, — подтвердил смутно знакомый голос за спиной Лацерты, — если только они не понимают, что к ним в гости без разрешения наведалась грязнокровка.

Женщина, стоящая в дверном проёме, походила на чей-то незаконченный рисунок на бумаге: Гермиона никогда не видела таких бесцветных лиц. Каждая черта, которая только могла быть белой или даже прозрачной, была именно такой, и даже радужка глаз растворилась, превратившись в две обыкновенные точки зрачков.

Собаки тут же рванулись к хозяйке, потеряв прежний грозный вид: их короткие хвосты виляли из стороны в сторону. Гермиона сделала невольный шаг в сторону камина.

— Это ты их натравила? — Лацерта повернулась к Гермионе спиной и упёрла руки в бока. Женщина улыбнулась: губы едва-едва розовели на прозрачно-белой коже.

— Разве они разодрали твою драгоценную гостью на куски? Кажется, нет, — сказала она. — От одного только собачьего рыка ещё никто не умирал. Или ты успела схватить сердечный приступ, грязнокровка?

Насмешливый смех показался Гермионе знакомым. В памяти шевельнулась недавняя картина в Министерстве.

— Миссис Мелифлуа?.. — Гермиона с недоверием прищурилась. В тот день, на лифтовой площадке, она выглядела совсем иначе, но голос она запомнила. Та же интонация, та же насмешка. Больше ничего в её внешности не напоминало о худой черноволосой ведьме, назвавшей её грязнокровкой прямо в Министерстве магии.

— И уже давно, — миссис Мелифлуа картинно закатила глаза. — Я немало про тебя слышала, грязнокровка, особенно много про то, что ты невыносимая всезнайка, но, кажется, люди тебя переоценивают. Я обязана быть при параде в собственном доме? Мерлин, раз в месяц обязательно нет-нет да и найдётся кто-то, кто в жизни не слышал о метаморфах. Я могу надеяться на то, что ты собиралась шариться в моей библиотеке потому, что стыдишься собственной глупости?

— Прекрати, — Лацерта метнула быстрый взгляд в сторону Гермионы, пытаясь вложить в него всё своё сожаление. Тогда Гермиона поняла, почему в баре она говорила о двух часах спокойствия. Миссис Мелифлуа не должна была быть дома, но им не повезло. Отчего-то Гермиона даже не подумала о том, как могут отреагировать на её появление другие обитатели дома.

И вот пожалуйста — она нарвалась на Араминту Мелифлуа. В последние дни Гермиона не числилась среди любимчиков фортуны.

— Я знала двух метаморфов, — сказала она, не желая, чтобы её спасали от нападок так, будто она немая. Она невольно расправила плечи, и от гнева энергия захлестнула её с головой. Сущая редкость за последние дни: обычно она прилагала титанические усилия, чтобы отогнать ужасную усталость. — Тонкс...

Миссис Мелифлуа прервала её очередным смешком.

— Ах да. Моя полукровная родственница и её сын-волчонок. Принцип работы нашей генетики порой меня расстраивает. Законнорождённым Блэкам не так повезло, а? В любом случае, грязнокровка, тебе должно быть вдвойне стыдно, — она наставила на Гермиону, окончательно растерявшуюся от такой открытой беспардонности, указательный палец. — Моё лицо тебя так смущает? Ладно.

На глазах у Гермионы по прозрачным наброскам лица растеклись краски: кожа потеплела, а глаза, напротив, потемнели. Волосы остались белыми, но пряди завились на плечах и приобрели объём. Происходящее совсем не походило на то, что обычно делала Тонкс: впрочем, Гермиона с трудом могла себе представить, как миссис Мелифлуа отрастила бы себе свиной пятачок и выкрасила бы локоны в ярко-розовый цвет. Всего секунда, и её внешность приобрела все человеческие краски.

Миссис Мелифлуа посмотрела на Гермиону с таким видом, будто сделала для неё самую большую услугу во вселенной, и этого хватило, чтобы ярость снова затмила собой бесконечное чувство усталости.

— Должно быть, вы очень расстроены тем, что Волдеморт проиграл войну, — холодно сказала Гермиона. Лицо Лацерты побледнело; Гермиона тут же пожалела о сказанных словах и уже почти извинилась, но миссис Мелифлуа нисколько не смутилась и даже не вздрогнула, услышав это имя. Вместо этого она пристально посмотрела Гермионе в глаза.

— Нисколько, — миссис Мелифлуа резко повернулась к Гермионе спиной. — Церра, я понимаю, почему ты подружилась с Яксли, но это?

— Это? — Гермиона опередила Лацерту, уже открывшую рот, чтобы ответить. — Это? — повторила она в ярости. — Так вы меня называете?

Миссис Мелифлуа застыла, всё так же стоя спиной к Гермионе, в которой затеплилась слабая надежда призвать её к совести, но затухла почти в то же мгновение. Такие, как она, никогда не делали выводов. Требовать у неё уважения к себе было так же глупо, как пытаться заставить русалок жить на суше. И в той же степени невозможно.

— Да, — миссис Мелифлуа обернулась через плечо и смерила Гермиону снисходительным взглядом — так, будто говорила с бестолковым ребёнком. — Если ты думаешь, что у тебя есть право стоять в моей гостиной и требовать уважения к себе, ты жестоко ошибаешься. Будь так добра, закрой свой рот, я обращалась не к тебе.

Лацерта с бесконечной усталостью на лице прикрыла глаза и мотнула головой, как будто пыталась стряхнуть что-то с головы. У Гермионы не хватило слов, чтобы ответить на такое наглое заявление.

— Ну хватит, — сказала Лацерта, и в её голосе зазвенели стальные нотки. — Я думала, что смогу ей помочь. Мне очень жаль, — Лацерта повернулась к Гермионе, ярость которой схлынула снова и оставила её один на один с усталостью и страхом. — Мне стоило сразу отвести тебя в дом моих родителей. Если ты хочешь...

— Да, конечно, — перебила её Гермиона. Она отчего-то почувствовала себя обязанной согласиться — хотя бы за то неосторожное высказывание о Волдеморте, причинившем Лацерте очевидную боль. Она не подумала, чего ей будет стоить визит в дом Беллатрикс Лестрейндж, но понимала, что Лацерте будет немногим легче, если не хуже. И если она готова была пойти на это ради помощи Гермионе, у неё не было морального права отказаться.

Лацерта одним быстрым движением глаз указала на камин. Гермиона потянулась к полке, чтобы достать Летучий порох в надежде, что миссис Мелифлуа ничего не скажет им на прощание. Она, разумеется, ошиблась.

Банка с Летучим Порохом с грохотом разбилась о пол, когда холодные пальцы миссис Мелифлуа вцепились в запястье Гермионы. Она коротко вскрикнула и попыталась вырваться, но хватка оказалась на удивление крепкой. Миссис Мелифлуа одним рывком развернула Гермиону лицом к себе и заглянула в глаза так, будто хотела залезть ей в душу.

В это же мгновение Гермиона провалилась в собственный ночной кошмар, почувствовав, что больше не может сделать полноценный вдох. Где-то вдалеке громыхнуло, и холодный ветер ударил ей в лицо. Гермиона предприняла слабую попытку вырваться из сна так, как делала это обычно, но гостиная и неприятный разговор остались так далеко позади, что ей не удалось дотянуться до реальности. Она ничего не могла изменить.

Здесь и сейчас она стояла посреди пустынного поля и смотрела на чудовищную женщину, окруженную адским огнём. Гермиона заставила взглянуть на её лицо — она помнила, как оно выглядело, но ветер загородил его за пеленой чёрных волос — и в то же мгновение реальность обрушилась на неё неумолимо, почти оглушительно. Ветер исчез, и остался один лишь треск огня в камине. Гермиона сделала жадный вдох и ухватилась за стену, чтобы не упасть на ковёр.

Миссис Мелифлуа отпустила её запястье и отшатнулась в сторону. Равнодушное пренебрежение сошло на нет — в чёрных глазах осталось одно только изумление.

— Какого... — Гермиона начала и не смогла договорить. Слова застряли в горле, и она снова сделала глубокий вдох. Голова закружилась.

Миссис Мелифлуа мотнула головой, не обращая внимания на висящий в воздухе молчаливый вопрос. Гермиона машинально потёрла запястье и обнаружила, что на коже остались чёткие красные следы от её пальцев. Боли она, впрочем, не чувствовала. Лацерта шевельнулась за её плечом.

— Что происходит? — спросила она, но ни Гермиона, ни миссис Мелифлуа не ответили на её вопрос. Они смотрели друг на друга, обе не в состоянии перевести дыхание.

Где-то в глубине сознания Гермионы до сих пор рокотал гром. На языке вертелось столько вопросов: что произошло? Зачем? Гермиона не нашла в себе сил их задать; больше того — она отчего-то знала, что миссис Мелифлуа слышала все эти вопросы и прекрасно понимала её состояние.

Но, разумеется, она не дала ответа ни на один из этих вопросов.

— Ну надо же, — сказала миссис Мелифлуа и издала слабый смешок. — Кажется, ты умираешь, грязнокровка.

Несколько дней спустя Гермиона увидела в зеркале длинную седую полосу шириной в пару дюймов. Она застыла с зубной щёткой во рту и ощутила приступ сильнейшей паники, липкими щупальцами опутавшим ей желудок. Гермиона могла смириться с тёмными кругами под глазами и серостью кожи, — такое случалось со всеми и проходило, когда исчезали причины волноваться и работать без отдыха, — но большое количество седых волос в её возрасте кричало о том, что она совсем не в порядке. Хуже того: изменения случились за одну ночь.

За ночь, во время которой она снова не могла выпутаться из кошмара с женщиной с восковой маской вместо лица.

Гермиона выплюнула зубную пасту в раковину, со звоном уронила щётку в стакан и тут же потянулась руками к волосам. Первый порыв был вырвать их, не думая о последствиях, но очень скоро она поняла, что ей не нужен неровный срез на макушке, который бросался бы на глаза всем вокруг. Тогда она схватилась за палочку и дважды постучала по волосам, бормоча знакомое с пятого курса заклинание. Гермиона не тратила время, думая, сможет она колдовать или нет, а потому магия сработала — волосы снова окрасились в прежний цвет, облегчив её ужас.

Однако мгновением позже седина снова начала расползаться от корней вниз, серебрясь и изгибаясь в волосах как самая настоящая змея. Гермиона отшатнулась от зеркала.

— Рон! — позвала она, перебивая шум воды в душе. Из кабинки высунулась мокрая голова Рона.

— Что?

Им пришлось бросить все дела, успев лишь наспех позавтракать сухими тостами, чтобы попытаться скрыть седину на волосах Гермионы. У них ничего не вышло, сколько бы Рон не ругался сквозь зубы. Зелье, купленное Гермионой ещё годом ранее, когда у неё появились первые седые волоски, не брало седину, и даже краска, за которой им пришлось трансгрессировать в маггловский магазин, не дала никакого результата. Серебро неумолимо вылезало наружу всякий раз, когда они с облегчением переводили дух. В конечном счёте Гермионе пришлось вплести в волосы ленты, чтобы седина бросалась на глаза не так явственно.

На работу они опоздали. Гермионе пришлось выслушать недовольство своего начальника прежде, чем к ней в кабинет заглянула Габриэль и, разумеется, первым делом заметила её ужасную причёску.

— Всё так плохо? — спросила она, бесцеремонно ткнув пальцем в ленту. Гермиона предпочла бы не заострять на этом внимания, но Габриэль не смолкала. — Это из-за того, что мне г’ассказала Лацег’та?

— Что... — Гермиона не успела договорить, потому что Габриэль уселась на стул напротив и подтянула к себе её руки.

— Я г’ада, что ты пг’одолжила с ней общаться, Гег’миона. Нам наконец-то стоит понять, что мы не слишком-то и отличаемся дг’уг от дг’уга, понимаешь? — Габриэль встряхнула её руки. — И она пг’авда может тебе помочь.

— Она рассказала тебе? — перебила Гермиона, почувствовав слабый укол раздражения. Габриэль улыбнулась.

— Да. Она сказала, что вы уже тг’и дня сидите в библиотеке и ничего не можете найти. Вдвоём вы потг’атите слишком много вг’емени, поэтому Лацег’та попг’осила помощи у меня и у Яксли. И пг’авильно сделала, ты выглядишь хуже некуда.

— Спасибо.

Гермиона предпочла бы закрыть разговор, уже думая о том, что скажет Лацерте по этому поводу. Она не отказывалась от помощи, но злость оттого, что Лацерта не спросила у неё разрешения, никуда деваться не собиралась. Впрочем... Гермиона вздохнула и спрятала лицо в ладонях. Она не могла злиться — не после того, как Лацерта открыла перед ней двери особняка Лестрейнджей, провела её окольным путём до библиотеки, чтобы Гермиона могла не смотреть на портреты на стенах, и села читать книги вместе с ней в поисках любых крупиц информации. Они обе пришли к негласному решению не пытаться выведать информацию у миссис Мелифлуа — если, конечно, она вообще могла что-то знать. Гермиона в этом сомневалась.

— Не злись, — Габриэль ослепила её самой обезоруживающей улыбкой из своего арсенала вейлы, и Гермиона окончательно успокоилась. — Яксли тоже обещал найти всё, что только сможет. Я уже спг’ашивала у своих знакомых, но все они говог’ят, что лишить волшебника магии невозможно. Можно только запег’еть внутг’и, но сг’азу, не постепенно. Не волнуйся, пг’о тебя я ничего не говог’ила.

Гермиона подумала и решила, что не хочет знать, у каких именно знакомых Габриэль уточнялась о тёмной магии. Настоящих знатоков в Англии было не так уж и много.

— Она сказала, что я умираю, — проговорила Гермиона. Габриэль махнула рукой.

— Миссис Мелифлуа? Ей бы точно этого хотелось, но это не обязательно так. Хог’ошая новость точно есть: Ладонна Забини сказала, что это не суккуб. Они охотятся иначе, да и в Англии их не осталось.

— А она откуда знает?

Габриэль смерила её удивлённым взглядом. Гермиона в очередной раз почувствовала себя очень глупой — многовато для одной недели.

— Последним заг’егистг’иг’ованным суккубом в Англии была Агнесса Маг’а, бабушка мисс Забини, и мг’акобог’цы уничтожили её много лет назад. Ты об этом не знала?

В голове Гермионы будто открылся полузабытый конспект по истории магии: заунывный голос их профессора рассказал им об этом так скучно, что она и сама удивилась, когда без труда вспомнила имя Агнессы Мара. В их учебниках писали, что эта женщина была вампиром, и мракоборцы потратили не один десяток лет, чтобы отыскать её и весь остальной клан. Профессор Биннс упомянул, что интереснее всего было не то, что клан этот насчитывал больше сотни особей, но то, что охотились они бок о бок с оборотнями. Их преследовали по всей Европе, и до восемнадцатого века — безуспешно.

— Нам говорили, что она была вампиром, — сказала Гермиона.

— Конечно, Министег’ству не хотелось пг’изнавать, что мг’акобог’цы убили не кг’овососущую тваг’ь, а несчастную жег’тву г’одового пг’оклятия, — Габриэль постучала ногтями по столу. Сказала она это на одном выдохе, не давая себе возможности сгладить звуки «р» почти в каждом слове. — Кто-то пг’оклял их семью, и каждая женщина, носившая фамилию Маг’а, после семнадцати лет пг’евг’ащалась в монстг’а. Сначала в Министег’стве пытались снять заклятие, но после неудачи г’ешили пг’осто истг’ебить их.

— Это ужасно.

Габриэль кивнула.

— Суккубам нужна жизненная энег’ия, и это похоже на твой случай, но ни один суккуб не г’астягивает удовольствие на столько дней. Кг’оме того, их надо пг’игласить в дом и во сны они забиг’аться не умеют. Кто-то пг’оклял тебя, Гег’миона, и это точно дело г’ук какой-то тёмной волшебницы. Кому ты так сильно пег’ешла дог’огу?

Гермиона задавала себе тот же вопрос уже не одну неделю. Она перерыла все справочники с именами живых представителей чистокровных семейств и не нашла никого, кто хоть сколько-нибудь мог походить на женщину из её снов. Миссис Блэк уже много лет жила за границей и, в общем-то, была блондинкой. Миссис Паркинсон носила короткую стрижку и отличалась крупными размерами при маленьком росте. Миссис Забини была зеленоглазой ведьмой, не имевшей причин ненавидеть Гермиону. Оставались Нарцисса Малфой, Алекто Кэрроу, Араминта Мелифлуа и ещё добрый десяток чьих-то жён и матерей, но Гермиона понимала, что это маловероятно. Их фотографии она проверила уже давно.

— Почему вы мне помогаете? — спросила Гермиона.

Брови Габриэль взметнулись вверх и исчезли под густыми ниспадающими на лицо волосами. Она сделала два быстрых вдоха и выдоха, а потом сказала:

— Лучше объясни, почему мы не должны помогать, Гег’миона. Ты мне нг’авишься, а значит, ты не умг’ешь и не состаг’ишься г’аньше вг’емени.

Эти слова внушили Гермионе призрачное облегчение. Она и не знала, как сильно боялась неизвестного проклятия, пока не услышала обещание помочь из уст Габриэль. Ледяная глыба страха и напряжения откололась и растаяла — совсем чуть-чуть, но и это стоило многого.

— И какой у тебя план? — Гермиона почувствовала, как её губы сами собой расплываются в улыбке. Габриэль ответила тем же.

— Вы займётесь книгами, а я поговог’ю с человеком, котог’ый посвятил свою жизнь тёмным искусствам.

Гермионе оставалось только надеяться, что Габриэль не собирается в Азкабан на встречу с каким-нибудь Пожирателем смерти.

— Она хочет тебя видеть.

— Да? По-моему это худшая из всех приходивших в твою голову идей.

Габриэль обернулась, окинув Лацерту и Гермиону сияющим взглядом. Гермиону это сразу успокоило: и хоть она знала, что умиротворение ложное, у неё уже не было сил сопротивляться чарам. Зато Лацерта нахмурилась только сильнее.

— Глупости, Лацег’та, моим худшим г’ешением в жизни так и остаётся тот день, когда я подумала, что смогу выпить целую бутылку огневиски!

Гермиона молча следовала за ними по пустынной улице, еле переставляя ноги. За последние три дня она от силы спала часа четыре, а потому не переставала пить из термоса кофе, щедро приправленный порцией бодрящего зелья. Из-за истерически бьющегося в груди сердца она по крайней мере не могла случайно заснуть. В голове стоял туман. Начальник отослал её домой ещё утром: не столько потому, что увидел её стеклянные глаза, сколько из-за тончайшего намёка со стороны Габриэль, сопровождённого всё той же обольстительной улыбкой. Разумеется, Гермиона не поехала к себе в квартиру: у Рона был выходной, и он мог бы заметить, что ей стало гораздо хуже. Днём раньше он отказывался выпускать её из дома и настаивал на отпуске, — за годы беспрерывной работы Гермиона могла бы несколько месяцев не появляться в Министерстве на абсолютно законных основаниях — но ничего этим не добился. Гермиона была уверена в том, что при малейшем отдыхе она затухнет гораздо быстрее — не будет веских причин держать себя в форме.

Она не знала, куда они идут, и смутно помнила, как они пересеклись с Лацертой по пути из Министерства. Может быть, Габриэль и сказала что-то конкретное, но в памяти Гермионы эта информация не зацепилась. Она не возражала: сил не было. Зато было непреодолимое желание лечь прямо посреди тротуара и больше никогда не вставать.

Кажется, они собирались в гости.

— ..пользуешься её состоянием, — Гермиона посмотрела на Лацерту, чей голос тонул в тумане полузабытья. Брови были нахмурены — она злилась. Точно злилась. Гермиона провела этот нехитрый анализ и успокоилась, не желая продолжать развивать мысль. — Видишь?

Лацерта встряхнула руку Гермионы, и усталость потекла по венам стремительнее прежнего. Она мечтала о спокойном сне без сновидений — разве это было так много?

— Я уже предлагала ей кое-что эффективнее бодрящего зелья.

— И?

— Как видишь, наотрез отказалась.

Гермиона нахмурилась и с трудом вспомнила чёрный порошок в прозрачном мешочке, который Габриэль попыталась ей дать. Сколько бы усталость не диктовала свои правила, Гермиона ещё соображала и сразу поняла, что ей предлагают дурман. «Пег’восог’тная вещь».

На мгновение она испугалась. Ещё несколько часов — и у неё не останется ни сил, ни возможности отказаться от столь желанного прилива энергии. Габриэль говорила и о сильных снотворных. Сейчас эта мысль показалась Гермионе приятнее, чем пару часов тому назад.

— Я всё ещё здесь, — напомнила она и вернула термос в сумку.

— А я всё ещё пг’едлагаю взбодг’иться, — парировала Габриэль. — Ты напоминаешь инфег’нала.

Гермиона не ответила — Габриэль была права. В зеркала она старалась не смотреть: седая прядь стала шире, и несколько человек на работе подходили и справлялись о здоровье. Гермиона отшучивалась по мере собственных возможностей, давя раздражение и страх. Она не знала, что случится через неделю. Чего уж там — даже следующее утро превращалось в испытание.

— Почему бы тебе не г’асспг’осить миссис Мелифлуа? — спросила Габриэль безо всяких переходов. Гермиона подумала, что вопрос адресован ей, и растерялась, но Лацерта громко фыркнула и даже как будто рассмеялась. — Она точно что-то знает.

— Если она решила что-то не обсуждать, это всё, конец, — Лацерта отыскала в карманах мантии сигарету и закурила. Делала она это на редкость манерно: Гермиона никогда не видела, чтобы кто-нибудь брал так небрежно-чинно обыкновенную сигарету. — Я пыталась, знаете ли. Она разозлилась.

— Уф, — Габриэль скорчила гримасу. — Тяжёлый случай.

— Разозлилась? — подала голос Гермиона, и они обе обернулись с таким удивлением, будто вовсе забыли о её присутствии. — И что с того?

— А то, — Лацерта протянула Гермионе сигареты. Она после секундного колебания вытащила одну из пачки, — что разозлить её трудно, а если получится, в следующий раз предпочтёшь этому пикник с оборотнями при полной луне. Я думаю, она не в духе, потому что не знает ответа сама. Я видела, как она копается в каких-то старых книгах глубокой ночью, когда думает, что я сплю.

— Задала ты загадку лучшим умам по части темного искусства, — хмыкнула Габриэль. Гермиону это вовсе не обрадовало. — Может, она выяснит и сама все г’асскажет. Я бы тог’жествовала, если бы нашла г’азгадку пег’вой.

— А если ответа не существует?

Повисла тягостная тишина. Гермиона с вызовом — или, по крайней мере, усталым подобием на него — оглядела своих спутниц. Первой отмерла Лацерта: у её губ прошлась упрямая складка.

— Исключено. Кто-то наслал проклятие, значит, оно есть, пускай даже не на самой поверхности. Время у нас есть, только...

— Только всё это не гарантирует, что от проклятия есть излечение. Никто ещё не вылечил ликантропию, — Гермиона замолчала, чтобы подавить надсадный кашель, и с досадой стряхнула пепел на асфальт. Они стояли у пустынной дороги. Рядом не было ни домов, ни людей. — И, Габриэль, ты сама мне сказала, что обращённых в суккубов людей никто так и не сумел расколдовать.

В этот раз не ответила уже Габриэль.

— Да, — сказала Лацерта. — Это очень, очень могущественное проклятие, и сейчас его никто не практикует. Никогда не знаешь, чем это обернётся против тебя самого. В Средневековье его использовали скорее ведьмы, не волшебники. Малодора Гримм, например.

Этого имени Гермиона не вспомнила, но полагала, что в конспектах по истории магии она обаятельно нашла бы исчерпывающий ответ. Думать было тяжело, и лишь страх возможной смерти заставлял мозг работать дальше, а тело — двигаться вперёд по серому тротуару.

— Куда мы идём?

— О, — Лацерта закатила глаза, — к одной особе, с которой я предпочла бы не иметь никаких дел. Габриэль всегда была мастером отвратительных решений.

— Какая г’азница? Ты сказала не тащить Гег’миону в Азкабан, и я выполнила это условие. Разве нет? Никто не заставляет тебя идти с нами.

Если бы Гермиона могла ясно думать, она сразу смогла бы определить, к какой именно женщине её тащит Габриэль, но на тот момент она лишь механически переставляла ноги и делала короткие затяжки на каждом вдохе. После этого Гермиона часто спрашивала себя, ушла бы она, пойми она происходящее сразу? До ответа она так и не добралась. У неё были причины ненавидеть эту женщину, но они не были личными — и даже при таком раскладе Гермиона легко привыкла к лицу Лацерты, периодами напоминавшее ей о Беллатрикс до боли в зубах. Алекто Кэрроу была для неё лишь далёкой Пожирательницей смерти, которая, хоть и замучила её друзей и обратила Хогвартс в настоящий ночной кошмар, никогда ей не встречалась.

А потому Гермиона даже не сразу поняла, кто именно встретил их на пороге мрачного дома, стены которого были сплошь обвиты плющом. Женщина, стоявшая на пороге, была худой, маленькой и невероятно усталой. Чёрная мантия наглухо закрывала всё её тело и застёгивалась у горла серебряной пуговицей. Женщина не поздоровалась и даже ничего не сказала — просто отошла в сторону и кивком пригласила внутрь.

Последняя фотография Алекто Кэрроу, на которую Гермиона наткнулась в Ежедневном Пророке, не имела с этой женщиной никакого сходства. Рыжие волосы были окрашены в чёрный и собраны в тугой хвост на затылке, а с лица исчезли последние краски жизни. Она безобразно исхудала до того, что казалось, будто на её костях не осталось ни мяса, ни мышц — одна лишь кожа, туго натянутая на скелет.

Прежними остались только глаза: светлые и пустые, в глубине которых без труда угадывался тот самый полубезумный блеск, присущий тем Пожирателям смерти, которых Гермионе доводилось встретить лично. По ним она и узнала Алекто Кэрроу.

Первой готовый вот-вот разразится скандал почуяла Лацерта. Она безошибочно выгадала промелькнувший на лице Гермионы ужас осознания и вцепилась ей в руку, чтобы не дать совершить какую-нибудь глупость. Вовремя: её пальцы уже тянулись к волшебной палочке.

— Добро пожаловать, — равнодушно бросила Алекто, от которой тоже не ускользнула эта немая сцена. — В любой другой ситуации я бы послала цветы тому, кто это с тобой сделал, грязнокровка.

— Габриэль...

— Г’азве я не сказала, что не собиг’аюсь дать тебе умег’еть?

Гермиона сделала один инстинктивный шаг в сторону двери, но Лацерта всё ещё держала её за руку и не думала отпускать. Алекто смотрела на них с подчёркнутым равнодушием, но где-то под этой маской Гермиона почувствовала фальшь. И сразу поняла тому причину: она видела то же самое выражение лица каждый день в ванной в отражении зеркала. Так проявлялась хроническая усталость.

Палочки в руках Алекто не было.

— Что изменилось? — спросила у неё Гермиона. Разум, отчего-то говоривший голосом Гарри, требовал уносить ноги, но за туманной пеленой сонливости его почти не было слышно. Гермиона слишком устала. Происходящее даже не казалось ей реальным.

Алекто усмехнулась.

— Какая разница? Может быть, и ничего, а я собираюсь выяснить имя этой прекрасной колдуньи, чтобы послать ей цветы? — ленивым — или, скорее, усталым — жестом она указала в сторону гостиной. — Вы собираетесь заходить или тратите моё время попусту? Не могу пожаловаться на то, что у меня его позарез мало, но... Заходите вы или нет?

Габриэль толкнула Гермиону в бок, и она невольно шагнула вперёд. Хватка Лацерты ослабла. В этот момент произошли две вещи: дом покачнулся и как будто моргнул, на секунду оставив Гермиону стоять посреди улицы, где и в помине не было никакого дома, а Алекто резко обернулась, словно почувствовав это. Гермиона застыла на месте и даже не заметила, как схватилась за плечо Лацерты, чтобы не упасть.

Когда она пришла в себя, она уже полулежала на диване. Перед ней маячило озабоченное лицо Габриэль, бормотавшей какие-то французские заклинания; Лацерта сидела поодаль и снова курила, старательно отворачиваясь от Алекто.

— Жива, — Габриэль широко улыбнулась. Гермиона предпочла бы не быть живой, если бы это означало наконец выспаться.

— Она чуть не вылетела за пределы дома из-за антимаггловского заклинания, — сказала Алекто таким тоном, будто в этом не было ничего удивительного. Гермиона почувствовала, как к лицу приливает краска: когда-нибудь её перестанут попрекать за происхождение? И лишь после, значительно позже всех остальных, — у Лацерты и Габриэль промелькнул ужас в глазах — до неё дошло, что это значило.

— Не может быть, — Лацерта тряхнула головой, будто надеялась избавиться от этой мысли как от навязчивого москита. Алекто бросила на неё снисходительный взгляд.

— Ребёнком ты мне нравилась куда больше, девочка. Во что тебя превратило влияние Араминты?

— В человека без Метки на руке, который не сидит в заточении собственного дома, — глаза Лацерты сверкнули, и тугой ком в горле Гермионы стал ещё плотнее. Ей не нужно было напрягать воображение, чтобы увидеть совсем другую женщину, разъярённую, готовую наброситься голыми руками на обидчика Лорда Волдеморта. Гермиона так старалась изгнать эти ассоциации из головы из одного только уважения к Лацерте, но порой это не представлялось возможным.

— Ты похожа на Беллу куда сильнее, чем готова это признать, — заключила Алекто, пробуждая очередную бурю негодования, и, казалось, наслаждалась воцарившейся в гостиной атмосфере ужаса и ярости. Гермиона ощутила острую неприязнь к ней, полностью перебившую кратковременное чувство жалости.

— Как ты...

— Г’азве мы пг’ишли за этим?

Воцарилась звенящая тишина. Гермиона попыталась приподняться на локтях, но тут же упала обратно на подушки, потому что дом снова закачался перед глазами. Её затошнило.

Алекто посмотрела на неё с нескрываемым снисхождением.

— С ней всё и так ясно. Кто-то паразитирует на ней и выкачивает всю силу — как магическую, так и жизненную вместе с ней, — она встала и подошла к Гермионе, не обращая внимания на её инстинктивную попытку отстраниться. Гермиона почувствовала холод её ладоней на своих пальцах и снова провалилась в сон — точно так же, как это случилось в доме миссис Мелифлуа.

Откуда-то Гермиона знала, что случится дальше — стоило ей только увидеть одинокую фигуру черноволосой колдуньи на фоне грозового неба. В нос бил отвратительный запах дыма и копоти, и в этот раз лицо женщины закрывали блики пламени. Гермиона почувствовала сильный толчок и уже готова была вновь переместиться в реальности, но сквозь дымку ощутила боль в пальцах и услышала чужой голос.

«Покажи мне её лицо».

«Но я не хочу подходить к ней ближе», — с ужасом подумала Гермиона. Чужой голос прозвучал так властно, что противиться ему было тяжело, но ещё тяжелее было смотреть на колдунью дольше нескольких мгновений. Кто-то тряхнул Гермиону за руки. «Хоть что-нибудь, грязнокровка».

На женщине не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Мантия — сплошной чёрный с пуговицами под горло, старомодного кроя. Руки без шрамов и маникюра: голые длинные ногти на пепельно-белой коже. Гермиона не могла обойти пламя так, чтобы оно пропустило её лицо, в котором, как она помнила, примечательным было только одно: оно совсем не походило на человеческое.

«Почему?»

Потому что оно было звериным, острым, хищным. Одни прямые-ломаные линии и неживые чёрные глаза. Гермиона сделала ещё один шаг в бок, и её едва не опалило пламя. Жар пробежался по коже и тут же растворился, выдёргивая её из забвения назад, в холодную реальность, в которой её руки до синяков стискивала Алекто.

— Я думала, тебе запрещено колдовать, — услышала она голос Лацерты. Он звучал приглушённо, будто доносился из-под воды. Гермиона тряхнула головой.

— Не все волшебники зависимы от палочки. В Мунго сочли, что колдовать я не способна в принципе, так что, дорогая моя, когда ты в следующий раз пойдёшь к ним лечить простуду, подумай дважды.

Алекто рассмеялась, и вот тогда Гермиона отчётливо увидела тень её прошлого «я» — на лице проявились нездоровые краски воодушевления. Откуда только Габриэль могла её знать — да ещё так хорошо, чтобы о чём-то просить? Алекто провела несколько лет в Мунго в отделении для опасных душевнобольных после обеих магических войн: слишком многое в ней было разрушено близкородственными связями её семьи. Гермиона никогда не углублялась в историю семьи Кэрроу — всё в ней её ужасало.

И вот она здесь, ищет помощи у безумной Пожирательницы смерти.

— Только без палочки я ничего сделать не могу, — Алекто ткнула пальцем в Гермиону. — Кем бы не была эта женщина, она выставила мощный блок. Без палочки убрать его невозможно, но и тогда — маловероятно. Надо же, грязнокровка, ты как страничка из книги по высшей тёмной магии! Редкий образец!

Она захохотала, а Гермиона сползла по подушкам вниз. Осознание медленно захлёстывало её с головой.

Мерлин, никогда прежде она не испытывала такого ужаса.

Вечером того же дня Гермиона сидела посреди огромной библиотеки семейства Лестрейндж: удивительно, как быстро она привыкла к этому месту с высокими потолками и старомодными шкафами, стоящими в ряд замысловатым лабиринтом. В воздухе кружился отчётливый аромат старых книг, пыли и расплавленного воска из мерцающих люстр на потолке. С картинами Лацерта разобралась задолго до знакомства с Гермионой, а потому ни один из представителей чистокровной семьи не осыпал их оскорблениями, сетуя на былые традиции.

Перед Гермионой расплывался пергаментный лист со списком людей, которые уже успели подать заявку на благотворительную помощь. Она мусолила уголок пера снова и снова, но не могла собраться с мыслями, а потом каждые несколько минут хваталась за пачку сигарет — и зачем она только потратила столько усилий, чтобы избавиться от привычки? — и закуривала, не обращая внимания на переполнившуюся пепельницу. Лацерта, устроившаяся в кресле напротив, вела себя куда спокойнее и листала одну из сотни книг, которые могли оказаться для них полезными. Иногда она говорила что-то вслух — «О Мерлин, послушай это: для расправы с обидчиком лучше всего подойдёт Зловонный Сглаз...» — и хмыкала, не обращая внимания на то, что Гермиона ей не отвечала.

— Это невыносимо, — сказала она спустя Мерлин знал сколько времени. — Мы уже несколько дней глотаем пыль из этих дурацких книг и не нашли ничего даже приблизительно похожего на это проклятие!

— Что ты сказала?

Гермиона моргнула, подняв взгляд с листа. Лицо Лацерты размылось и снова приняло ясные очертания.

— Я сказала: такими темпами мы никуда не придём, — Лацерта цокнула языком. — Из-за идеи Габриэль мы только потеряли время. Она не сказала ничего нового, дементор меня раздери!

Она соскочила с кресла и босиком пересекла расстояние между ними, чтобы заглянуть в опустевшую пачку сигарет и озадаченно оглядеться по сторонам в поисках сумочки. Гермиона затушила окурок о гору пепла и не стала переживать из-за того, что грязь рассыпалась по поверхности стола.

— Теперь мы знаем, что эта волшебница предусмотрела всё. Она не хочет показывать лицо, — Гермиона широко зевнула и потянулась. В её сонную голову вдруг ударила запоздалая мысль. — Почему Алекто?

— А, — Лацерта хмыкнула, как будто только и ждала этого вопроса. Наконец она выудила новую пачку, достала сигарету и прикурила от кончика волшебной палочки, сидя на подлокотнике кресла. Поза получилась нарочито драматичной. — Габриэль знает, что она меня любит, несмотря на все эти заявления о том, какой ужасной я выросла, — Лацерта помолчала, давая Гермионе обдумать услышанное. — Моя любимая тётушка Лекта, вот так-то. Она терпеть не может собственных дочерей, Флору и Гестию, но меня она обожала. Не знаю, чем моя мать думала, но она частенько присматривала за мной в детстве. Можешь себе такое представить? Меня доверяли семнадцатилетней психичке, которая придушила своих первенцев в колыбели только потому, что решила, будто они не вырастут достойными представителями рода Кэрроу! Как тебе такое нравится? — Лацерта выдохнула облачко дыма и зажмурилась. — Так или иначе, Алекто фигурирует во многих моих воспоминаниях о детстве. Она сидела со мной, когда моей матери влетело в голову напасть на Лонгботтомов, а после Вальбурга даже приводила меня к ней в палату в Мунго, потому что я очень хотела её увидеть....

Гермиона успела заметить, как Лацерта отвела взгляд и старательно выдавила из себя усмешку. Острое сочувствие кольнуло её сквозь сонную пелену.

— Мой дедушка и Вальбурга растили меня так, как того хотелось бы матери, уж это я помню, — Лацерта фыркнула. — Но потом она умерла, а дедушка стал совсем плох, и меня вновь затаскали по судам Визенгамота, чтобы определить к кому-нибудь из многочисленных родственников. Бабушка отказалась сразу — к тому времени она уже жила заграницей. Помню, меня даже хотели отдать Андромеде, — тут Лацерта нервно рассмеялась, — но они с мужем и дочерью и так жили впроголодь. Нарцисса не желала меня видеть, и это было взаимно. Мерзкая женщина, не находишь? — она стряхнула пепел прямо на пол. Гермиона постаралась кивнуть, но даже этот жест дался ей с большим трудом. — Мать, конечно, тоже подсуетилась даже будучи в Азкабане. Она хотела отдать меня под опеку Риты Скитер. И та была очень даже не против.

— Риты... — Гермиона нахмурилась. Мысли убегали от неё. — Риты Скитер?

Лацерта кивнула.

— У них бы получилось. У Риты было достаточно денег, жила она одна в собственной квартире, ничего из того, что могло бы помешать ей получить опеку. Я её знала, и она принимала участие в моей жизни с самого рождения. Всё это преподносилось очень просто: я буду жить у Риты, пока мама не выберется из Азкабана, и последнее было лишь вопросом времени. И я солгу, если скажу, что не верила в это, пока в эту бесконечную волокиту не вмешалась Араминта. До сих пор не знаю, почему она это сделала, но во время самого последнего слушания она появилась в зале суда. Одно слово министру Багнолд, и меня определили к ней под шумные протесты Риты и дедушки. Конечно, я была в ужасе. Я её совсем не знала и хотела домой. Я поняла, как мне повезло, только тогда, когда попала в Хогвартс: фамилия Лестрейндж похоронила бы меня в глазах других людей навсегда. Араминта позаботилась обо мне так, как не могла вся моя настоящая семья: она дала мне своё имя, сменила документы, подготовила к жизни вне безопасных стен дома... но, кажется, я начинала говорить об Алекто, — Лацерта накрыла глаза ладонью. Её голос тут же переменился, и Гермиона сразу почувствовала, что она не должна была услышать всё это. Встреча с Алекто подкосила Лацерту больше, чем она хотела это показать. — Я общалась с ней до десяти лет, потом я увидела её уже в конце девяностых. Моя мать попросила её поговорить со мной и переубедить меня: её саму я избегала с самого начала. У Алекто получилось гораздо лучше, чем у матери, да я и не ожидала этой встречи. Она не кричала, не требовала, не угрожала, твердя о ценностях семьи, но попыталась поговорить. Встреча всё равно вышла неприятной, но она оставалась где-то неподалёку с тех самых пор. Конечно, она бы не отказалась мне помочь, даже несмотря на то что речь шла о тебе. Чем Габриэль и воспользовалась. Не знаю, чего она ожидала: ответов? В лучшие времена Алекто могла уложить двух мракоборцев со связанными за спиной руками, но сейчас она совсем помешалась. Флора говорит, что большую часть дня она бредит и проваливается в забытьё. Хотя кое-что она и правда может, раз она забралась к тебе в голову.

— Она не показалась мне... сумасшедшей, — Гермиона потёрла виски. — По крайней мере, не больше, чем...

Она осеклась, но Лацерта махнула рукой, то ли не заметив, то ли решив не обращать внимания.

— Гермиона, она замужем за своим братом-близнецом. Вся их семья строилась на таких браках, как думаешь, много здоровья у них осталось после такого? Гестия каждую весну проводит в Мунго, а Флора так больна, что половина всех её заклинаний выходит ей боком. Она бросила Хогвартс после пятого курса. Нет, не хочу это обсуждать, — она вскинула руки и пожала плечами с нарочитой беззаботностью. В этот момент Гермиона впервые увидела её в отрыве от преследующих её ассоциаций, отделила Лацерту от тени Беллатрикс и удивилась тому, какими они были разными. — Подожди-ка.

Лацерта повернула голову к двери и прислушалась. Гермиона последовала её примеру, уловив какой-то шум в коридоре. Пробуждённые ото сна портреты зашептались, потом послышались гулкие шаги. Гермиона в ужасе посмотрела на Лацерту, но она только улыбнулась краем губ.

Когда дверь — сотню мучительных мгновений спустя — со скрипом распахнулась, Гермиона готова была увидеть за ней кого угодно: даже местных призраков, которые уж никак не могли шагать по коридору. Однако в образовавшийся проём втиснулась чья-то светлая макушка. Рэйван Яксли оглядел комнату и просиял.

— Ага, так и знал, что вы торчите здесь, — Рэйван закрыл за собой дверь и остановился, сунув руки в карманы. — Эта ведьма так и не сказала мне, где ты. Мне всё ещё интересно, почему я никогда не допускался в твой дом?

— Потому что это одно из нескольких правил, — Лацерта вздохнула. Гермиона позволила себе тихо хмыкнуть: видимо, миссис Мелифлуа не жаловала не только магглорождённых, но и полукровок. — И не называй её так, Яксли.

— Ведьма и есть, — Рэйван приземлился в кресло и вальяжно закинул ногу на ногу. — И какие это правила? Номер один: не впускать маггловских выродков в дом, номер два: вообще никого не впускать?

— Нет. Никаких мужчин в её доме. Второе: не заводить кошек, чтобы не нервировать собак.

Повисла неловкая пауза. Гермиона снова подняла глаза с пергамента, обдумывая услышанное: правильно ли она всё поняла? Рэйван тоже выглядел ошеломлённым.

— Это меня сейчас что, послали по половому признаку?

— Да, полукровное ты животное, — Лацерта хлопнула его по плечу. — Так зачем ты пришёл? Что-то узнал?

— У меня имелись два варианта, дорогая моя: помчаться в Азкабан и взять консультацию у отца или просто порыться в книгах. При всей моей нелюбви к книгам я выбрал второй вариант и не слишком продвинулся. Зато я узнал, как создавать инферналов, но я пришёл поинтересоваться, что вам сказала любезнейшая миссис Кэрроу.

Гермиона обнаружила огромное чернильное пятно прямо посреди пергамента и подавила рвавшееся с языка ругательство. Она взяла злосчастный листок бумаги и повернулась к Лацерте и Рэйвану.

— Кто-нибудь... может мне помочь убрать пятно?

— Конечно.

Она не могла не заметить многозначительного взгляда, которым обменялись Лацерта и Рэйван. Беззвучный ужас? Что-то вроде того: Гермиона чувствовала, что её внутренние часы, не так давно бодро отсчитывавшие время, начали подходить к концу. Леденящий ужас пополз по венам, заставляя сердце биться сильнее и возвращая ей бодрость на драгоценные несколько минут.

— Она попыталась заглянуть в лицо этой... волшебнице? И, конечно, не смогла, — Лацерта повела плечом и лёгким движением палочки избавилась от пятна, тем самым заставив Гермиону полнее почувствовать всё своё бессилие. — Может быть, это правда ведьма?

— Какая ведьме польза от магии волшебника? У них совсем другая природа, — Гермиона вздохнула и забрала пергамент назад. Она бы сказала, что эта женщина не выглядела как ведьма, но они хорошо умели перевоплощаться в людей. Чтобы понять, что Гермиона имела в виду под «не выглядела», нужно было бы показать им её лицо. И пока что это не представлялось им возможным.

А ещё Гермиона молилась, чтобы это оказалась не ведьма. Их проклятия зачастую не удавалось разрушить.

— Мне почему-то кажется, что ответ лежит на поверхности, — Лацерта с вызовом оглядела бесконечные полки книг, как будто пыталась заглянуть в каждую из них в поисках ответа. — Что если мы смотрим не там? Что если нужный ответ лежит в учебнике по защите от тёмных искусств для первокурсников или даже в истории магии?

— Ну конечно, все первокурсники знают, как вытрясти из человека силу и душу, — Рэйван скривился. — Эй, миссис Уизли, тебе не нужно взбодриться? Кажется, ты опять клюешь носом.

Гермиона помолчала, глядя на прозрачный мешочек, который Рэйван вытащил из нагрудного кармана. Какую-то её часть — прежнюю Гермиону — мучил вопрос, как они могут постоянно носить с собой наркотики и ни капли этого не смущаться. Но была и вторая — та Гермиона, которая так устала, что мечтала снова начать чувствовать себя бодрой и свежей.

— Я лучше вздремну, — сказала она и с грохотом отодвинула стул. Если ей удастся заснуть ненадолго в неудобной позе, то, возможно, кошмар не успеет её настигнуть. В случае Гермионы даже двадцать минут отдыха значили очень много. — Разбудите меня, если что-нибудь пойдёт не так.

Она, конечно, знала, что они не поймут, если её вновь настигнет кошмар — если только кто-то из них не мог залезть к ней в голову с лёгкостью, с которой это проделывали с ней Алекто и миссис Мелифлуа. Они и не спросили у неё, как она себе это представляет, и за это Гермиона была им благодарна. Призрачное ощущение безопасности тонкой ниточкой протянулось в её сонном мозгу и позволило сомкнуть глаза, свернувшись на кушетке возле окна.

Гермиона мгновенно провалилась в тягостную дремоту.

Рон и Гарри готовы были её растерзать. Гермиона сидела посреди гостиной — там царил привычный безупречный беспорядок — и смотрела на них затуманенным взглядом, пропуская добрую половину их реплик. Честное слово, она их понимала. Из дома Лестрейнджей она ушла только в полдень следующего дня: ни Лацерта, ни Рэйван не решились её разбудить. Когда Гермиона проснулась от слепящего глаз солнца, на подносе перед ней стоял изумительный завтрак. Лацерта и Рэйван тихо переговаривались, склонившись над книгой, и не сразу заметили её пробуждение. Гермиона не смогла на них разозлиться, когда они с гордостью объявили, что нашли способ разрушить пелену, закрывающую лицо волшебницы от чужих глаз.

— Кто бы мог подумать, — сказала сияющая Лацерта, передавая Гермионе пачку сигарет по воздуху через всю комнату, — что эта книга лежала прямо на столе со всеми старыми заметками моего отца?

Но всё оказалось не так безоблачно. Гермиона сразу поняла, что они говорят о мощнейшей древней магии, которую никто из них никогда не практиковал. Лацерта в гулкой тишине предложила снова обратиться к Алекто, но никто из них не выразил желания доверить ей собственную волшебную палочку.

— Она убьёт нас всех во славу Тёмного Лорда, — Рэйван хмыкнул. — Кроме нашей юной мисс Лестрейндж, конечно. И то если ты не будешь её раздражать своими дурацкими речами. А ещё это подсудное дело. Я как-то не хочу стать соседом собственного отца, а ты, Лестрейндж? Ну а тебя, миссис Уизли, в Азкабане голыми руками разорвут.

Весь остаток утра они перебирали имена всех волшебников Британии, способных им помочь. Гермиона размышляла об этом за чашкой превосходного кофе и благодарила Мерлина за возможность снова наслаждаться мелочами жизни — завтрак она смела со зверским аппетитом. Правда, она всё ещё не могла назвать себя отдохнувшей; от долгого сна голова шла кругом. И всё же кошмары в эту ночь её не тревожили, и это уже было хорошо.

— Я всё, — сказал наконец Рэйван, разводя руками. — Похоже, все сильные волшебники перевелись в двадцатом веке. Что за дерьмо? Дамблдор сдох, Волдеморт сдох, Гриндевальд — и тот сдох. Кто остаётся? Мой отец? Три ха-ха. Мистер Лестрейндж? Долохов? Ха. Ха. Ха.

— Всех заключённых Азкабана перечислил? — Лацерта прикурила и со слабой ухмылкой выпустила дым изо рта. Рэйван усмехнулся.

— Ещё даже не начинал. Мистер Кэрроу — четыре. Крауч — пять, и мне насрать, в каком состоянии его мозг. О! Не хочешь проведать Долорес, Лестрейндж?

Гермиона не сдержала смешка и тут же смолкла, когда Рэйван и Лацерта уставились на неё с немым возмущением.

— Что? Вы же про Амбридж говорите?

— Да, — Лацерта чуть прищурилась. — Прояви уважение, она была единственным школьным учителем, который не смотрел на нас как на юных уголовников. Неважно. Кто остаётся? Есть кто живой из Ордена?

— Министр Кингсли, — пробормотала Гермиона, всё ещё пребывавшая в замешательстве из-за упоминания Амбридж. Тут хохотнул уже Рэйван, но не стал ничего пояснять.

— Ну раз уж о министрах заговорили, как там миссис Багнолд поживает, Лестрейндж? А её младшая сестрёнка-мракоборец? Она, кстати, ещё не такой плохой вариант — страшная, конечно, но хуже миссис Мелифлуа никого нет. И короны живой легенды на башке, как у миссис Багнолд, у неё нет. А, Лестрейндж?

Они так ни к чему не пришли. Гермиона ушла от них с призрачной надеждой, засеребрившейся в груди, и не сразу поняла, почему Рон открыл ей дверь и с порога накинулся с руганью и объятиями вперемешку. На кухне уже сидел мрачный Гарри и цедил кофе с огневиски: он выглядел даже хуже Гермионы. Под глазами у него залегли круги размером с континент.

Гарри волновал только один вопрос.

— Это правда, что ты связалась с дочкой Беллатрикс?

В усталом мозгу Гермионы вспыхнуло инстинктивное желание всё отрицать, но вместо этого она вздохнула и кивнула. Для Гарри и Рона это, разумеется, звучало не так безобидно, как это было на самом деле. Гермиона понимала: они привыкли видеть таких людей только с худшей стороны, и не так давно она разделяла их взгляды. Габриэль оказалась права. При близком общении в них не было ничего отталкивающего... кроме, может, их внешности, привычки носить с собой алкоголь и наркотики, циничных шуток — мало ли что? Гермиона чуть не улыбнулась своим мыслям.

— Тебе не кажется, что стоило попросить помощи у нас, а не у людей, которые с большой вероятностью наложили на тебя это самое проклятие? — Гарри нахмурился. — Мы твои друзья, Гермиона.

— Да, — Гермиона попыталась собрать мысли в кучу, но они рассыпались в труху. — Но речь идёт о тёмной магии, Гарри. Я могла найти информацию только...

— У Алекто Кэрроу?

Гермиона вздрогнула, как от пощёчины.

— Откуда ты знаешь, Гарри?

Он устало потёр виски и покачал головой. Всё это время Рон хранил беспомощное молчание, и за одно только это Гермиона была ему благодарна.

— Гермиона, за её домом установлено наблюдение, разве это не очевидно? Она до сих пор под стражей, и штабу мракоборцев всегда известно, кто приходит к ней в дом. Это не запрещено, но серьёзно? Алекто Кэрроу? Ты ещё не успела наведаться к Долохову в Азкабан?

— Нет, — сухо ответила Гермиона.

Рон попытался мягко взять её за руки, но она отдёрнула ладони и сердито прошла к плите, чтобы тоже налить себе кофе.

— Разве не с тобой я разговаривала, когда мы с Габриэль запускали благотворительный проект? Разве не ты сказал, что есть смысл поддержать и потерпевшую сторону?

— Я имел в виду семьи Пожирателей смерти, вовсе не то, что ты должна скрываться и убегать от нас, чтобы просить помощи у посторонних людей!

— Гермиона, Гарри хочет сказать, что мы все очень волновались, — вмешался Рон. — Ты пропала на целый день, что я должен был думать? Когда я позвонил в Министерство, мне сказали, что тебе дали отгул. Дома ты так и не появилась, я связался со всеми нашими знакомыми, но тебя никто не видел.

— Да. Габриэль пыталась мне помочь. А вы что-нибудь выяснили?

Гермиона совсем не хотела, чтобы этот вопрос прозвучал так, как он прозвучал, но исправлять закравшиеся в голос обвиняющие нотки было слишком поздно. Лица Гарри и Рона вытянулись, и они предпочли промолчать. Неудивительно. Гермионе стало противно от самой себя.

— Нет, я не то имела в виду, — пробормотала она. — Простите.

— Ничего похожего на твой случай, — нехотя признал Гарри. — Я думаю, что нам удалось бы узнать больше, если бы ты позволила рассказать, что речь идёт о тебе, но...

— Я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь знал.

Она спросила себя, есть ли смысл скрывать теперь? Список осведомлённых всё расширялся и расширялся, и Гермиона не могла быть уверенной в том, что сплетня не просочится за пределы установленного круга. Миссис Мелифлуа ничего не стоило шепнуть в Министерстве, что грязнокровка, которая всех так раздражает, вот-вот умрёт от неизвестного проклятия. Так чего ради молчать? Однако Гермиона никак не могла смириться с мыслью, что тогда на неё будут смотреть всё: кто с жалостью, кто со злорадством.

— Многие заметили, что что-то не так, Гермиона.

В кривом отражении кухонной дверцы Гермиона увидела своё перекошенное лицо и не удивилась. Вчера она наверняка выглядела хуже. Слепой бы заметил, что она тяжело больна.

— Я всего лишь...

— Да, перетрудилась, мало спала и подхватила простуду, я помню, — Гарри вздохнул. — Но от недосыпа волосы в одночасье не становятся седыми. Мистер и миссис Уизли волнуются: до них дошли слухи, и мне тяжело им лгать. А если они знают, как тебе помочь?

— Я знаю, как мне помочь, — Гермиона снова почувствовала нарастающее раздражение. — И мне нужен сильный волшебник, который уже имел дело с древней и могущественной магией. У нас есть варианты?

Рон пожевал губу.

— Тёмный волшебник?

— Да, — Гермиона села на диван, обняв ладонями кружку. Впервые в жизни она не могла найти исчерпывающих ответов, как бы ни старалась, и это медленно убивало её изнутри ничуть не хуже проклятия. Мурашки поползи от щиколоток до самых ушей. — Есть идеи?

Они промолчали.

— Разве... разве дочь Беллатрикс не может тебе с этим помочь? — осторожно спросил Гарри, опасаясь неправильно подобрать слова, но Гермиона всё равно ощутила укол раздражения. Его она подавила не менее неприятной мыслью: «Разве не ты видела и продолжаешь видеть в Лацерте Беллатрикс?»

Раздражение растворилось во всепоглощающем чувстве стыда.

— Она не разбирается в тёмной магии, — сказала Гермиона. — Вы и сами понимаете, сколько тёмных волшебников осталось после второй магической войны и сколько из них выразило бы желание помочь магглорождённой.

— Примерно ноль, — Рон нервно засмеялся. Нервная улыбка коснулась и губ Гермионы. — Что насчёт других стран? Ты бы могла спросить Габриэль...

— Думаешь, мы не размышляли над такими вариантами?

— Расскажи, что вы выяснили, — перебил Гарри, пододвигая стул поближе к Гермионе. Ножки зацепились за потрёпанный учебник по истории магии, который Рон частенько использовал в качестве подставки для чашек, и Гарри едва не упал, но вовремя пнул книжку под диван. Миссис Уизли всегда приходила в ужас от того, в каких условиях они жили вместе с Роном: пол ровным слоем покрывали смятые бумажки, перья, книги, фантики из-под конфет. Однажды Гермиона нашла в кастрюле новую банку чернил и так и не смогла вспомнить, как она туда попала. Их с Роном такой расклад устраивал: настоящий мусор они исправно собирали и выкидывали, а потому могли считать царящий в доме беспорядок едва ли не творческим и по-особенному уютным.

— Есть две основные проблемы, — сказала Гермиона. — Первая и самая главная: мы так и не выяснили, что это за проклятие. Вторая стоит на пути к решению: личность волшебницы, которая наложила проклятие. У Алекто мы были не просто так. Она попыталась сломать барьер, но так и не увидела лица этой женщины. Уверена, если я вытащу эти воспоминания из головы, результат будет такой же: вы сможете разглядеть всё что угодно, но не её лицо. Лацерта и Рэйван сегодня утром нашли заклинание, способное обрушить барьер, но дело в том, что никому из нас такая магия неподвластна.

Гермиона приподнялась, чтобы вытащить из заднего кармана пергамент, сложенный в несколько раз. В него она выписала всё, что касалось заклинания, и Гарри с Роном молчали, хмуро читая инструкции.

— И что будет, если мы попытаемся? — спросил Рон. — Ничего особенного, совсем как в Хог...

— Может, и ничего, но «ничего» нам не нужно, — Гермиона поняла, что она ищет в карманах пачку сигарет, и с невероятным усилием заставила себя сложить руки на подлокотнике дивана. — А если у нас ничего не получится... трудно сказать, как оно повернётся в твою сторону. Такой магии учатся годами, начиная с малого. Ты не сможешь построить космический корабль, следуя инструкциям и ничего не зная об этом, да?

— Здесь речь идёт не о тёмной магии, а об окклюменции и легилименции, — заметил Гарри.

— Больше легилименции. Мне кажется, вам не захочется рисковать моими мозгами, потому что всё что угодно может пойти не так.

И снова молчание вместо ответа. Гермиона всё сильнее ощущала беспомощность и цеплялась за чашку как за единственную соломинку, собирающую воедино её разваливающийся мир. Её даже пробрала злость, настолько всё это было нечестно после всего того, что она пережила в прошлом.

— Не может быть, что мы ничего не...

Гарри поднялся со стула и замолчал, достав из кармана мантии сквозное зеркало. Он часто пользовался им на работе, чтобы не пропустить ничего важного, и пока что это была единственная альтернатива маггловским телефонам. Гермиона с тревогой поняла, что он хмурится.

— Я сейчас, — сказал Гарри и исчез за дверями туалета, плотно захлопнув за собой дверь.

— Вот поэтому я рад тому, что ушёл из Министерства, — пробормотал Рон. — Слушай, Гермиона, тебе не кажется, что это странно? То, что эта женщина закрывает лицо ото всех, кроме тебя? Может ли быть такое, что она знакома многим, но не тебе? Что если...

— Хочешь сказать, что, возможно, её могли бы узнать волшебники, которые родились в магической семье? — Гермиона задумалась. Могло ли такое быть? В теории, разумеется, могло — например, ни она, ни Гарри ни разу не слышали о сказках барда Бидля, тогда как Рон вырос на них. — Не сходится, Рон. Кем она должна быть, ведущей детской программы новостей, что ли?

Рон пожал плечами. Действительно не сходилось, но теперь Гермиону начали терзать сомнения. Может быть, есть что-то ещё? Что-то такое, что они упустили из виду? А если эта женщина не даёт увидеть своё лицо тем, кто его знает? В конце концов, Гермиона не могла это проверить: ни Гарри, ни Рон не имели возможности залезть к ней в голову.

— Я её видела, — пробормотала она. — Точно видела, но никак не могу вспомнить...

Гермиона смолкла: Гарри вышел из ванной с таким видом, будто только что увидел призрака. Он был бледен и встревожен.

— Что случилось? — Рон даже выпрямился в кресле, уже готовый услышать плохие новости. Гарри поджал губы.

— Нашли тело волшебницы. Мне кажется, вам нужно будет это увидеть: дело в том, что она тоже магглорождённая.

Квартира располагалась не в самом благополучном районе города: Гермиона поняла это сразу и не смогла побороть сильный укол страха. Гарри и словом не обмолвился о том, что девушку могли убить, но она уже знала, что это так. Не могла не знать. И хотя на улице ярко светило солнце, а кругом было людно и шумно, Гермиона всем телом чувствовала здесь присутствие той же тёмной фигуры, что нависла и над её домом. Она была везде: в вянущих в клумбах цветах, в слишком жёлтой для лета траве под ногами, даже в потрескавшихся стенах многоэтажного здания. Как будто что-то — кто-то — высосало из этого места все краски жизни. Гермионе пришлось пересилить себя, чтобы переступить порог и оказаться в пахнущем сыростью подъезде. Единственная лампочка над их головами мигала, грозясь вот-вот погаснуть.

— Здесь с тоски помереть можно, — заметил Рон. Гермиона вздрогнула и обернулась на него: он тоже это почувствовал? На деле этот дом ничем не отличался от любого другого во всей Англии, но было в нём что-то... неправильное. Сама атмосфера душила её изнутри. — Слушай, Гарри, мы точно можем здесь находиться?

— Никто не будет возражать, — Гарри указал на одинокую потрёпанную дверь. Звонок кто-то давным-давно содрал со стены, но стучать им не пришлось. Дверь была приоткрыта. — Это ещё что...

Гермиона прислушалась. Из квартиры отчётливо доносились два голоса: женский и мужской. Гарри, хмурясь, толкнул дверь, открывая вид на блеклый коридор с дешёвыми обоями в цветочек. У коврика в беспорядке громоздились бесчисленные пары женской обуви.

— И вы не замечали ничего необычного в последние дни? — спросил смутно знакомый женский голос. Гермиона перешагнула запыленные туфли, забытые посреди коридора, и заглянула в ближайший дверной проём. Комната была полна людей: два хмурых мракоборца суетились над телом, накрытым плотным полотном, а женщина в чёрном костюме допрашивала бледного маггла с огромной плешью на макушке. — Она вообще выходила из дома?

— Нет, — маггл то и дело протирал ладонью лоб. Видно было, как сильно он расстроен. — Послушайте, Дана не выходила из дома больше месяца. Если бы не это, я бы в её квартиру не зашёл. Две недели собирался, думал, может, предложу ей помощь, но...

— А вы что здесь делаете? — Гарри в конце концов не выдержал и стремительным шагом вошёл в комнату. Женщина даже не посмотрела в его сторону и подняла руку с удостоверением из маггловской полиции. Гермиона не сразу поняла, в чём дело, пока не прищурилась и не пригляделась как следует, чтобы выяснить, что именно так разозлило Гарри. — С каких это пор ваш отдел занимается такими делами?

Один щелчок пальцев миссис Мелифлуа, и взгляд маггла перестал быть осмысленным, а её лицо — сочувствующим и сосредоточенным. Она повернулась к ним, уперев ладони в колени, и скривилась. Гермиона даже попятилась в сторону: происходящее напоминало какой-то безумный сон. Миссис Мелифлуа была одета как самый обыкновенный маггл и, по всей видимости, ничуть не переживала по этому поводу. Прямоугольные очки, которые совершенно точно не были ей нужны, съехали на самый кончик носа.

— Может быть, с тех пор как выяснилось, что мракоборцы не умеют разговаривать с магглами? — спросила она. — Когда я добралась сюда, эти два идиота ломились к магглу в мантиях и с палочками наперевес. Поттер, как обстоят дела с компетентностью вашего штаба?

Только сейчас Гермиона поняла, почему мракоборцы выглядели такими недовольными: миссис Мелифлуа одела их в одинаковые костюмы с тесными галстуками, сдавливающими горло. Они косились в её сторону и как могли незаметно орудовали склянками с зельями и волшебными палочками.

— Сам-то во что одет?

Гарри посмотрел на свою рабочую мантию так, будто впервые её увидел. В любой другой ситуации Гермиону бы пробрал смех, но её взгляд тянула даже не миссис Мелифлуа, легко вписавшаяся в маггловский интерьер, но мёртвая женщина на кровати. Ей хотелось подойти ближе и сорвать с неё полотно, чтобы... Чтобы — что? Увидеть то, как всё закончится для неё? Воображение Гермионы живо нарисовало бездыханное тело слишком скоро состарившейся девушки с седыми волосами. Её лицо наверняка искажено в гримасе предсмертного ужаса.

— Тебя разве не магглы вырастили? — миссис Мелифлуа перевела взгляд на застывших в дверном проёме Рона и Гермиону и вскинула брови так, будто только что их увидела. — Ну надо же, вся троица в сборе. Какая честь.

Маггл принялся напевать себе под нос. Гарри нахмурился.

— Что это с ним?

— Обычный Конфундус, — миссис Мелифлуа поднялась на ноги и, не обращая внимания на них, повернулась к мракоборцам. — Ну что? Мне снова нужно выполнить работу за вас?

— Понятия не имею, что это за дерьмо, — с явной неохотой сказал один из них. — Мистер Поттер...

— Мистер Поттер тоже понятия не имеет, что это за дерьмо, — перебила его миссис Мелифлуа и взмахнула рукой, срывая с лица девушки покрывало. Гарри собирался начать протестовать, но Гермиона дёрнула его за рукав. Она хотела узнать, что скажет миссис Мелифлуа, а ещё сильнее она хотела увидеть то, что осталось от тела. Это глупое желание обеспечило ей кошмары на всю оставшуюся жизнь.

То, что Гермиона увидела под покрывалом, заставило её невольно зажать ладонями рот, чтобы подавить рвущийся наружу вздох ужаса.

— Из неё как будто всю жизнь выкачали, — пробормотал второй мракоборец. Он даже отвёл глаза. — Знаете, как в этом маггловском фильме, где мумия...

— Пожирала людей, чтобы вернуть себе человеческое тело, — закончила миссис Мелифлуа, разглядывая лицо трупа. Она даже не поморщилась, хотя тело действительно выглядело как самая настоящая мумия: от лица остался один голый череп, обтянутый серой и тонкой кожей. Редкие седые волосы разметались по подушке. — Кто бы мог подумать. Египтяне не сообщали о древней мумии, разгуливающей на свободе?

За спиной Гермионы нервно хохотнул Рон. Миссис Мелифлуа, похоже, ждала именно этой реакции. Она удовлетворённо хмыкнула, не замечая, — или делая вид, что не замечает, — что Гермиона в задумчивости смотрела на неё. Происходящее не складывалось в её голове, хотя познания миссис Мелифлуа о мире магглов должны были стать последней вещью, которой Гермиона вообще могла заинтересоваться в такой ситуации. И всё же... Миссис Мелифлуа стояла посреди комнаты в безупречно подобранном брючном костюме, вертела в руках обычное удостоверение и говорила о маггловском фильме так, будто действительно его видела. При всём этом ничто не мешало ей бросаться оскорблениями и свысока смотреть на магглорождённых и полукровок.

— Это первый такой случай? — теперь миссис Мелифлуа обратилась к Гарри. Он почти повернулся к Гермионе, но Рон успел отдавить ему ногу.

— Думаю, да.

— Она магглорождённая? — спросила Гермиона.

— Да, — на губах миссис Мелифлуа появилась такая самодовольная улыбка, что от замешательства Гермионы не осталось и следа. Ярость снова поднялась в груди — ослепляющая и бесполезная. — Двадцать восемь лет — хотя по виду не скажешь, правда? За месяц до смерти она уволилась, работала в каком-то баре в Лютном Переулке. Как его?..

— Одноглазая ведьма, — подсказал первый мракоборец и покраснел. По всей видимости, он и сам был не прочь провести выходной вечер в этом баре. Гермиона со слабым облегчением поняла, что они с Рэйваном и Лацертой собирались в другом месте.

— Точно. Маггл говорит, что полтора месяца назад начал замечать, что девушка стала хуже выглядеть. Не заметить и правда было сложно, — добавила миссис Мелифлуа, и Гермиона почувствовала, как её взгляд прошёлся по седым прядям в волосах. Каждое слово она смаковала будто специально для неё. — Она похудела, осунулась, кожа посерела, а волосы... Что ж, волосы поседели в один миг. И, кажется, она пролежала здесь по меньшей мере неделю, прежде чем её нашли. Маггл считает, что у неё была депрессия, но увиденное не укладывается в его картину мира. Действительно, какая такая болезнь может в одночасье превратить молодую девушку в высохшую мумию?

— На работу суккуба не похоже, — вставил первый мракоборец, всё ещё смущённый из-за упоминания бара. — Может, у магглов есть болезнь, которая...

— Депрессия называется, я же сказала, — миссис Мелифлуа вскинула бровь. — Закрываем дело? Звучит правдоподобно?

Последний вопрос она бросила прямо в лицо Гермионы. От неожиданности она вздрогнула, но заставила себя оставаться на месте.

— Неправдоподобно, — ответила Гермиона, изо всех сил стараясь говорить громче. — Почему она выглядит так, будто перед смертью увидела самого дьявола?

— Хороший вопрос. Почему?

Мракоборцы, к которым повернулась миссис Мелифлуа за ответом, промолчали. Они даже не спросили, что здесь делают Гермиона и Рон, хотя этот вопрос вертелся у них на языке с самого начала.

— Потому что её убили.

Слова Гарри, мрачно брошенные в тишине, повисли над ними тяжёлым грузом. Сердце Гермионы сжалось, когда она снова взглянула на мёртвую девушку. Казалось, будто она пролежала на этой кровати целую вечность, прежде чем её кто-то нашёл. И всё это время её остекленевшие глаза с ужасом взирали на потолок, над которым в последние минуты своей жизни она видела чёрную тень, убивавшую её с мучительной медлительностью. Гермиона видела эту сцену как наяву.

— Бессмыслица, — пробормотал второй мракоборец. Гермиона, отвлекая себя от тяжёлых мыслей, подумала, что ей стоило бы начать узнавать их по именам. — Предположим, несколько месяцев её кто-то травил. Или, может, её прокляли. Зачем тогда приходить к ней в квартиру и убивать раньше срока, если она могла с таким же успехом умереть и сама? Не похоже, что... что бы это ни было, эта штука наверняка накладывалась для того, чтобы в конечном счёте её убить.

— Почему нет? — первый мракоборец поспешил отвернуться от тела. — Убийца мог прийти под самый конец, чтобы лично увидеть, как она умирает.

— Думаете, в Мунго смогут сказать, что именно с ней случилось?

Гермиона уже знала ответ — не смогут. Ей исследования ничем не помогли, а потому она отбросила надежды на то, что целители решат её проблему одним взмахом волшебной палочки. Умом она понимала, что стоило бы продолжить с большим упорством, пройти ещё больше анализов и проверок, но был ли в этом смысл, если времени у неё осталось не больше месяца?

Миссис Мелифлуа тоже молчала, думая о чём-то своём. Она зачем-то подошла к стене и провела по неровной поверхности пальцами, как будто надеялась воспроизвести события недалёкого прошлого, попросту отмотать время назад. Гермиона, следя за её действиями, впервые заметила обстановку самой комнаты — и снова ощутила удушающую, гнетущую атмосферу, которой дышал каждый клочок этого места. Ничего живого здесь не осталось. Растения, некогда заботливо расставленные в цветных горшках на подоконнике, давно завяли. Все поверхности покрывал толстый слой пыли.

«Чувствуешь это, грязнокровка?»

Гермиона так и подскочила, когда голос миссис Мелифлуа явственно зазвучал у неё в голове. К счастью, этого никто не заметил: Гарри и оба мракоборца были полностью поглощены обсуждениями, а Рон с опаской посматривал то на тело, то на напевающего детские песенки маггла. Миссис Мелифлуа одними глазами показала Гермионе в сторону коридора. Она не возражала.

Миссис Мелифлуа бесцеремонно захлопнула за ними дверь в комнату. Они остались стоять посреди облезлого коридора. Кое-где со стен начали слезать обои.

— Итак, — сказала миссис Мелифлуа после недолгой паузы, глядя на Гермиону так пристально, будто она выискивала мельчайшие ухудшения со дня их последней встречи. Глаза у неё были совсем чёрные; смотреть в них было жутко. — Скажи-ка мне одну вещь, грязнокровка.

— Нет, — голос Гермионы прозвучал на удивление твёрдо и спокойно. — Это вы мне скажите, почему глава огромного отдела лично срывается на место убийства быстрее мракоборцев. Что, нехватка кадров?

— Такая у нас работа, — тень усмешки проскользнула по её лицу. Гермиона восторжествовала над своей маленькой победой. Лацерта была права: миссис Мелифлуа и правда заинтересовалась происходящим. Настолько, что пришла осмотреть произошедшее самостоятельно.

И, как ни глупо было бы радоваться этому, она действительно не знала, что происходит. Эту догадку Гермионы подтвердил её следующий вопрос.

— Здесь всё пропитано чем-то тёмным; оно липнет и к тебе тоже, — глаза миссис Мелифлуа сверкнули. — И мне интересно знать, что это за дрянь и как ты сумела притащить её и в мой дом тоже.

Чем дольше Гермиона сидела в компании миссис Мелифлуа, тем больше она ощущала себя источником какой-то страшной и грязной заразы. «Как чумная крыса», — подумала она и поморщилась. Она ничего не могла с этим поделать. Сейчас её единственной надеждой на избавление оставалась миссис Мелифлуа, которая, впрочем, и сама плохо представляла, что происходит.

— Так... — Гермиона откашлялась, чтобы хоть как-то сгладить неловкость в голосе. Миссис Мелифлуа даже не подняла головы, погрузившись в чтение какой-то книги. — Так вам тоже теперь это снится?..

— Нет.

Они сидели в гостиной дома миссис Мелифлуа уже битый час, но Гермиона не дождалась от неё конкретных ответов. Гарри и мракоборцы остались разбираться с телом и свидетелем-магглом, а Рона, рвавшегося пойти вместе с ними, миссис Мелифлуа не самой лестной, но короткой фразой оставила там же. Гермиона успела только шепнуть ему, что с ней всё будет в порядке. Теперь она не была так в этом уверена.

— Тогда...

— Знаешь, имеется одна простая причина, по которой я не могу видеть эти сны. Она начинается на «я» и заканчивается на «чистокровная», — миссис Мелифлуа даже не улыбнулась, хотя Гермиону при всей абсурдности ситуации пробило на нервный смех. Ей пришлось снова откашляться, чтобы остановить его. — По-моему связь очевидная, так что твои друзья по крайней мере будут заняты делом, проверяя всех магглорождённых на территории страны.

Какое-то время они помолчали. Гермиона не могла выразить, насколько невыносимо для неё было это бездействие: в голову сразу начинала лезть мёртвая девушка, лицо которой преследовало её всякий раз, когда она закрывала глаза. Она даже не знала, что ей хочется сделать: расплакаться в страхе или с большим усердием и злостью вгрызться в неразрешимую загадку. Всё, впрочем, было лучше гробового молчания.

— Может, хватит? — миссис Мелифлуа всё-таки оторвалась от книги и метнула на Гермиону уничижительный взгляд.

— Тогда не лезьте в мою голову.

— Можно подумать, мне этого так хочется, грязнокровка, — она захлопнула книгу и сложила руки на обложке. Гермиона не успела задуматься над тем, что ей мешает просто взять и перестать врываться в чужие мысли. — С тех пор, как ты появилась в моём доме, кое-что здесь существенно изменилось. Собаки волнуются, — миссис Мелифлуа посмотрела на дремлющих возле камина псов. В этот раз Гермиона узнала их с трудом: вместо грозного рыка они с радостным визгом встретили хозяйку и виляли хвостами так, что их самих чуть не заносило в сторону. Гермионе удалось даже потрепать одного из них по голове, пока миссис Мелифлуа на неё не смотрела, и только после этого она убедилась, что это и правда обыкновенные собаки. Пёс лизнул её пальцы и радостно улыбнулся. — Я вижу какие-то движения краем глаза, даже дурацкие цветы на улице почти зачахли. Церра чувствует, что кто-то за ней наблюдает — не всё время, чаще ночью. Никаких снов, усталости или седых волос.

— Я вытянула счастливый билет, — Гермиона запустила пальцы в волосы и потрясла головой. Миссис Мелифлуа и не подумала ей сочувствовать, промычав что-то утвердительное. — Что вы пытаетесь найти?

— Я думаю.

Гермиона поморщилась, хотя прямым текстом никто не велел ей замолчать. Разве не её жизнь висела на волоске? Она снова разозлилась, но девать эмоции было некуда.

— Вообще-то мы уже...

— Знаю. Вы нашли одно чудесное заклинание, благодаря которому я смогу перетряхнуть твои мозги и вытащить на свет лицо этой женщины, — миссис Мелифлуа кивнула, не высказав интереса. — Подозреваю, что это можно сделать проще, хотя я уже пыталась с ней поговорить. Никакого ответа.

— Так вы знаете, кто...

— Нет. Но искала ты неправильно, — миссис Мелифлуа приподняла книгу, и Гермиона с удивлением обнаружила, что это обыкновенный справочник чистокровных семейств Англии. — Ты просмотрела портреты живых, а нас... давай начистоту, нас почти наверняка интересуют уже мёртвые.

Когда миссис Мелифлуа положила открытую книгу перед Гермионой, та даже не нашла в себе сил шевельнуться. Слова ударили её с такой силой, что она так и осталась сидеть в абсолютном недоумении. Она и в самом деле сказала — уже мёртвые?

— Сказала-сказала, грязнокровка, ну-ка загляни сюда, — миссис Мелифлуа постучала ногтём по странице. Гермиона с большим трудом опустила взгляд и увидела ряд женских портретов, скалящихся на неё с выцветающих листов. Вверху страницы значилось: «Благороднейшее и древнейшее семейство Блэк».

Женщин на странице было много. Белокурая волшебница с недобрым прищуром смотрела на Гермиону — Мелания Блэк. Рядом красовалась смуглая Ирма Блэк, отдалённо напоминавшая чертами Беллатрикс, — она умерла задолго до рождения Гермионы. Была ещё Кассиопея Блэк, которой в учебниках по истории магии уделили целый абзац, — участница обеих войн с Гриндевальдом и Волдемортом. Волосы у неё были медные, не чёрные.

Миссис Мелифлуа нетерпеливо указала на одинокий портрет Ликорис Блэк: настоящей бледнолицей красавицы с острой улыбкой. Умерла она в далёком шестьдесят пятом году.

— Не она, — Гермиона вздохнула. Ликорис на портрете была живой и яркой, совсем не то, что женщина из её снов.

— Жаль. И уж точно не Вальбурга и не Лукреция, так? — миссис Мелифлуа хмыкнула и потянулась за книгой, но Гермиона успела увидеть мать Сириуса и почувствовать укол сожаления и страха. В то время, когда рисовали этот портрет, Вальбурга выглядела совсем иначе: безумие ещё не перечеркнуло её очарования и стати. Тот Сириус, которого знала Гермиона, был до дрожи на неё похож.

— Она не всегда была такой? — вопрос сорвался с губ раньше, чем Гермиона успела придержать язык. Миссис Мелифлуа посмотрела на неё безо всякого выражения на лице и не ответила. — Я имела в виду... Почему вы решили, что это могла быть Ликорис Блэк?

— Она думала, что сможет жить вечно, и это весьма иронично: в конечном счёте она умерла гораздо раньше большинства волшебников и волшебниц своего поколения. Что же это было?.. Драконья оспа? Нет, слишком просто, — миссис Мелифлуа пожала плечами и опустила взгляд на книгу. — Я бы сделала ставку на Кассиопею, если бы не знала, что она выглядит совсем не так. Что ж, значит, общение с восставшими из мёртвых родственниками мне не грозит, и это уже неплохо, а, грязнокровка?

Предвосхищая вопрос, миссис Мелифлуа постучала по портрету Бельвины Блэк, но не стала ничего уточнять. Гермионе разъяснения не потребовались: она сразу увидела её фамилию в браке и кивнула, не зная, как ещё на это реагировать. Она изо всех сил постаралась не думать о возрасте миссис Мелифлуа и потерпела сокрушительное поражение; к счастью, никаких колкостей в свой адрес она больше не услышала. Миссис Мелифлуа сунула Гермионе книгу назад: в этот раз на страницах красовались портреты семьи Гринграсс.

— Займись делом, — сказала она. — Ночь длинная, но тебе предстоит пролистать всю книгу от начала до конца. Что ты так на меня уставилась, грязнокровка? Я сказала, что способ проще, но не говорила, для кого из нас. Без веской причины я твою голову ворошить не буду.

— Действительно, у нас же полно времени, — Гермиона сказала это совсем тихо, скорее для себя, но миссис Мелифлуа всё равно её услышала.

— Хочешь собирать фантики с Лонгботтомами в Мунго? В мастерстве мне с Беллой не тягаться, но при неудачном исходе такой досуг я тебе обещаю.

Гермиона вспыхнула.

— Да как у вас вообще язык поворачивается говорить...

Она споткнулась о собственные слова, когда миссис Мелифлуа вытянула руку и постучала пальцами друг о друга, безмолвно пародируя её гневную речь. Потом она невозмутимо поднялась на ноги, будто совсем не замечала ярости Гермионы, и направилась к двери. У самого порога она остановилась и обернулась через плечо.

— Поверить не могу, что ты пережила войну с таким скудоумием.

Гермиона перевернула страницу книги так, что чудом не вырвала её из переплёта. Бесполезные женские портреты с невзрачными лицами смеялись над ней, так что она даже подумала, что они знали ответ и специально прятали нужный портрет до того, как она успевала его обнаружить. Эта мысль нисколько не помогла успокоить сердце, которое билось так, что рисковало вырваться из груди от ярости. Все невысказанные слова кружились в голове вместе с хороводом десятков лиц и имён. Гермиона не хотела жалеть себя, не хотела даже думать о войне, но вместе с гневом вернулись воспоминания. Где была миссис Мелифлуа, когда они с Гарри пытались уничтожить Волдеморта? Сидела на этом самом диване и читала газеты за бокалом вина под полной защитой магического происхождения? Приглашала Пожирателей смерти на ужин? Гермиона бы ничуть не удивилась. Когда она добралась до древа Бёрков и, бросив украдкой взгляд на дверной проём, нашла портрет миссис Мелифлуа, отвращение только возросло. Октябрь двадцать шестого года. Однокурсница Волдеморта.

Миссис Мелифлуа вернулась в гостиную с графином и двумя стаканами; к тому моменту Гермиона уже закончила листать страницы, посвящённые Бёркам, и вглядывалась в древо Шафиков. Она быстро поняла, что смысла в этом немного: женщина из снов была, безо всяких сомнений, белой. Гермиона не успела устыдиться собственных мыслей из-за звона стекла: миссис Мелифлуа толкнула к ней полный стакан с подозрительным тёмно-зелёным питьём через весь стол.

— Мерлин, грязнокровка, всего лишь киви со шпинатом.

Благодарить Гермиона не стала, но стакан после недолгих раздумий взяла. Больше они не разговаривали: миссис Мелифлуа как нарочно улеглась на диван и принялась играть с собаками, водя красный огонёк из волшебной палочки по полу. Гавкание и рычание увлечённых охотой псов раздражало Гермиону так сильно, что в какой-то момент она обнаружила вмятины от собственных пальцев на страницах книги. Она внутренне закипала уже от любой мелочи, — от похрустывающих и застревающих в зубах семенах киви, от беспорядочной последовательности магических семейств в справочнике, от безупречных точёных лиц волшебниц Розье — а потому не сразу поняла, что в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая треском пламени в камине. Тишина, впрочем, не была уютной: ей сразу вспомнились слова миссис Мелифлуа о блуждающих в доме тенях; она поёжилась и уже хотела спросить, так ли проявляется чужое присутствие, но прикусила себя за язык. Огромный чёрный пёс с красным ошейником — насколько помнила Гермиона, его звали Деймос — с тревогой озирался по сторонам и едва слышно ворчал. Миссис Мелифлуа дремала, прислонившись щекой к его широкому боку, и её волосы полностью закрывали лицо, привлекая к себе внимание: в бликах пламени они переливались всевозможными оттенками, перекатывающимися от корней до самых кончиков прядей. Не успела Гермиона с завистью подумать, что уж ей-то точно не снятся никакие кошмары, как зарычала вторая собака. Обе они теперь смотрели в чернеющий дверной проём.

Гермиона потянулась к палочке, не думая, много ли она сумеет сделать с теми остатками сил, что ещё находились в её распоряжении. В темноте она уже рисовала тени знакомой волшебницы, неумолимо приближающейся к ней с одной целью — закончить начатое. Но дверной проём оставался пустым и недвижимым. Тогда Гермиона подумала, что она сможет броситься к камину и убежать прочь, обратно к Рону и Гарри, но осталась сидеть на месте, сжимая в пальцах книгу. В ней — а она не сомневалась — могли найтись ответы, и после недель, проведённых в неведении, она не могла отказаться от такой возможности. Гермиона бросила тревожный взгляд на мирно дремлющую миссис Мелифлуа, с трудом подавила завистливый вздох и снова уткнулась в книгу.

Ночь в самом деле обещала быть очень и очень долгой.