Герои войны (джен)

Женщина, стоящая в дверном проёме, походила на чей-то незаконченный рисунок на бумаге: Гермиона никогда не видела таких бесцветных лиц. Каждая черта, которая только могла быть белой или даже прозрачной, была именно такой, и даже радужка глаз растворилась, превратившись в две обыкновенные точки зрачков.

Собаки тут же рванулись к хозяйке, потеряв прежний грозный вид: их короткие хвосты виляли из стороны в сторону. Гермиона сделала невольный шаг в сторону камина.

— Это ты их натравила? — Лацерта повернулась к Гермионе спиной и упёрла руки в бока. Женщина улыбнулась: губы едва-едва розовели на прозрачно-белой коже.

— Разве они разодрали твою драгоценную гостью на куски? Кажется, нет, — сказала она. — От одного только собачьего рыка ещё никто не умирал. Или ты успела схватить сердечный приступ, грязнокровка?

Насмешливый смех показался Гермионе знакомым. В памяти шевельнулась недавняя картина в Министерстве.

— Миссис Мелифлуа?.. — Гермиона с недоверием прищурилась. В тот день, на лифтовой площадке, она выглядела совсем иначе, но голос она запомнила. Та же интонация, та же насмешка. Больше ничего в её внешности не напоминало о худой черноволосой ведьме, назвавшей её грязнокровкой прямо в Министерстве магии.

— И уже давно, — миссис Мелифлуа картинно закатила глаза. — Я немало про тебя слышала, грязнокровка, особенно много про то, что ты невыносимая всезнайка, но, кажется, люди тебя переоценивают. Я обязана быть при параде в собственном доме? Мерлин, раз в месяц обязательно нет-нет да и найдётся кто-то, кто в жизни не слышал о метаморфах. Я могу надеяться на то, что ты собиралась шариться в моей библиотеке потому, что стыдишься собственной глупости?

— Прекрати, — Лацерта метнула быстрый взгляд в сторону Гермионы, пытаясь вложить в него всё своё сожаление. Тогда Гермиона поняла, почему в баре она говорила о двух часах спокойствия. Миссис Мелифлуа не должна была быть дома, но им не повезло. Отчего-то Гермиона даже не подумала о том, как могут отреагировать на её появление другие обитатели дома.

И вот пожалуйста — она нарвалась на Араминту Мелифлуа. В последние дни Гермиона не числилась среди любимчиков фортуны.

— Я знала двух метаморфов, — сказала она, не желая, чтобы её спасали от нападок так, будто она немая. Она невольно расправила плечи, и от гнева энергия захлестнула её с головой. Сущая редкость за последние дни: обычно она прилагала титанические усилия, чтобы отогнать ужасную усталость. — Тонкс...

Миссис Мелифлуа прервала её очередным смешком.

— Ах да. Моя полукровная родственница и её сын-волчонок. Принцип работы нашей генетики порой меня расстраивает. Законнорождённым Блэкам не так повезло, а? В любом случае, грязнокровка, тебе должно быть вдвойне стыдно, — она наставила на Гермиону, окончательно растерявшуюся от такой открытой беспардонности, указательный палец. — Моё лицо тебя так смущает? Ладно.

На глазах у Гермионы по прозрачным наброскам лица растеклись краски: кожа потеплела, а глаза, напротив, потемнели. Волосы остались белыми, но пряди завились на плечах и приобрели объём. Происходящее совсем не походило на то, что обычно делала Тонкс: впрочем, Гермиона с трудом могла себе представить, как миссис Мелифлуа отрастила бы себе свиной пятачок и выкрасила бы локоны в ярко-розовый цвет. Всего секунда, и её внешность приобрела все человеческие краски.

Миссис Мелифлуа посмотрела на Гермиону с таким видом, будто сделала для неё самую большую услугу во вселенной, и этого хватило, чтобы ярость снова затмила собой бесконечное чувство усталости.

— Должно быть, вы очень расстроены тем, что Волдеморт проиграл войну, — холодно сказала Гермиона. Лицо Лацерты побледнело; Гермиона тут же пожалела о сказанных словах и уже почти извинилась, но миссис Мелифлуа нисколько не смутилась и даже не вздрогнула, услышав это имя. Вместо этого она пристально посмотрела Гермионе в глаза.

— Нисколько, — миссис Мелифлуа резко повернулась к Гермионе спиной. — Церра, я понимаю, почему ты подружилась с Яксли, но это?

— Это? — Гермиона опередила Лацерту, уже открывшую рот, чтобы ответить. — Это? — повторила она в ярости. — Так вы меня называете?

Миссис Мелифлуа застыла, всё так же стоя спиной к Гермионе, в которой затеплилась слабая надежда призвать её к совести, но затухла почти в то же мгновение. Такие, как она, никогда не делали выводов. Требовать у неё уважения к себе было так же глупо, как пытаться заставить русалок жить на суше. И в той же степени невозможно.

— Да, — миссис Мелифлуа обернулась через плечо и смерила Гермиону снисходительным взглядом — так, будто говорила с бестолковым ребёнком. — Если ты думаешь, что у тебя есть право стоять в моей гостиной и требовать уважения к себе, ты жестоко ошибаешься. Будь так добра, закрой свой рот, я обращалась не к тебе.

Лацерта с бесконечной усталостью на лице прикрыла глаза и мотнула головой, как будто пыталась стряхнуть что-то с головы. У Гермионы не хватило слов, чтобы ответить на такое наглое заявление.

— Ну хватит, — сказала Лацерта, и в её голосе зазвенели стальные нотки. — Я думала, что смогу ей помочь. Мне очень жаль, — Лацерта повернулась к Гермионе, ярость которой схлынула снова и оставила её один на один с усталостью и страхом. — Мне стоило сразу отвести тебя в дом моих родителей. Если ты хочешь...

— Да, конечно, — перебила её Гермиона. Она отчего-то почувствовала себя обязанной согласиться — хотя бы за то неосторожное высказывание о Волдеморте, причинившем Лацерте очевидную боль. Она не подумала, чего ей будет стоить визит в дом Беллатрикс Лестрейндж, но понимала, что Лацерте будет немногим легче, если не хуже. И если она готова была пойти на это ради помощи Гермионе, у неё не было морального права отказаться.

Лацерта одним быстрым движением глаз указала на камин. Гермиона потянулась к полке, чтобы достать Летучий порох в надежде, что миссис Мелифлуа ничего не скажет им на прощание. Она, разумеется, ошиблась.

Банка с Летучим Порохом с грохотом разбилась о пол, когда холодные пальцы миссис Мелифлуа вцепились в запястье Гермионы. Она коротко вскрикнула и попыталась вырваться, но хватка оказалась на удивление крепкой. Миссис Мелифлуа одним рывком развернула Гермиону лицом к себе и заглянула в глаза так, будто хотела залезть ей в душу.

В это же мгновение Гермиона провалилась в собственный ночной кошмар, почувствовав, что больше не может сделать полноценный вдох. Где-то вдалеке громыхнуло, и холодный ветер ударил ей в лицо. Гермиона предприняла слабую попытку вырваться из сна так, как делала это обычно, но гостиная и неприятный разговор остались так далеко позади, что ей не удалось дотянуться до реальности. Она ничего не могла изменить.

Здесь и сейчас она стояла посреди пустынного поля и смотрела на чудовищную женщину, окруженную адским огнём. Гермиона заставила взглянуть на её лицо — она помнила, как оно выглядело, но ветер загородил его за пеленой чёрных волос — и в то же мгновение реальность обрушилась на неё неумолимо, почти оглушительно. Ветер исчез, и остался один лишь треск огня в камине. Гермиона сделала жадный вдох и ухватилась за стену, чтобы не упасть на ковёр.

Миссис Мелифлуа отпустила её запястье и отшатнулась в сторону. Равнодушное пренебрежение сошло на нет — в чёрных глазах осталось одно только изумление.

— Какого... — Гермиона начала и не смогла договорить. Слова застряли в горле, и она снова сделала глубокий вдох. Голова закружилась.

Миссис Мелифлуа мотнула головой, не обращая внимания на висящий в воздухе молчаливый вопрос. Гермиона машинально потёрла запястье и обнаружила, что на коже остались чёткие красные следы от её пальцев. Боли она, впрочем, не чувствовала. Лацерта шевельнулась за её плечом.

— Что происходит? — спросила она, но ни Гермиона, ни миссис Мелифлуа не ответили на её вопрос. Они смотрели друг на друга, обе не в состоянии перевести дыхание.

Где-то в глубине сознания Гермионы до сих пор рокотал гром. На языке вертелось столько вопросов: что произошло? Зачем? Гермиона не нашла в себе сил их задать; больше того — она отчего-то знала, что миссис Мелифлуа слышала все эти вопросы и прекрасно понимала её состояние.

Но, разумеется, она не дала ответа ни на один из этих вопросов.

— Ну надо же, — сказала миссис Мелифлуа и издала слабый смешок. — Кажется, ты умираешь, грязнокровка.