Маме виднее (джен)

Говорят, на траур нужно время.

Джин Грейнджер убедилась в этом лично. События первых месяцев после смерти ее мужа Дэвида смешались в памяти смазанным водоворотом боли и безысходности. Никто не предупредил ее и о том, что скорбь сопровождается волнами морального и физического истощения, и потому доктор Грейнджер нередко ловила себя на том, что начинает засыпать в самом разгаре сложной медицинской процедуры. Слава Богу, ее ассистенты сообразили, что происходит, и забрасывали ее бесконечными вопросами, чтобы помочь удержать концентрацию, когда в кресле сидел очередной пациент.

Она в любом случае планировала вскоре выйти на пенсию.

Уходить сейчас? В данной ситуации это казалось единственным возможным вариантом. Она слишком дорожила пациентами и не могла продолжать работу, раз их зубы теперь для нее далеко не на первом месте.

Через пять месяцев после похорон мужа Джин окончательно убрала в ящик свой пародонтальный зонд. Она нашла покупателя для клиники — молодую женщину, недавнюю выпускницу стоматологического института, и та с радостью взяла не только всех ее прежних пациентов, но и блог о стоматологии, который Джин обновляла раз в два месяца. Ее блистательная дочь устроила в клинике стильную прощальную вечеринку, друзья, коллеги и давние пациенты обменивались тостами и немного всплакнули, а затем настало время отдать ключи новой хозяйке.

В тот вечер, сунув в багажник последнюю коробку с фотографиями и канцелярией, Джин чувствовала себя великолепно — так хорошо ей не было уже много месяцев. Вероятно, ей просто ударило в голову шампанское, но были еще и многочисленные чудесные пожелания от всех, кто пришел отпраздновать успех дела всей ее жизни. Она знала, что некоторые врачи считают работу дантистов несерьезной, но была твердо убеждена, что их мнение насчет ее благородной профессии ошибочно. Она поощряла и молодежь, и стариков ценить свое здоровье, заботиться о себе — и начать с «белоснежных жемчужин». Она восстанавливала улыбки и тем самым возвращала людям утраченную было уверенность в себе.

И лишь зайдя в дом и уронив коробку на стол, Джин призадумалась о будущем. Наверное, она теперь может спать допоздна, если захочет. Сегодня среда, но ей не нужно никуда идти. Больше не нужно. Не надо пломбировать чей-то передний коренной или подтягивать брэкеты с утра, теперь есть кому этим заняться вместо нее.

Она дотащилась до спальни на втором этаже, переоделась в ночную сорочку и улеглась на левый бок, натянув одеяло. Если притвориться, можно почти почувствовать, как муж садится рядом с ней, и как матрац прогибается под его весом. Он по одному стаскивал носки пальцами ног, прежде чем забраться под одеяло и пощекотать чувствительное местечко у нее под коленом. Он нуждался в ней, ему нужен был соучастник, который посмеется над его дикими идеями и удержит от глупостей. Ему нужен был человек, способный рассмешить его или заставить задуматься. Человек, которому можно доверить свою жизнь.

Если бы Дэвид все еще был с ней, они, наверное, сейчас занялись бы любовью в мягком зеленоватом свечении будильника, украшавшего прикроватную тумбочку. Или болтали бы о том, как прошел день, прежде чем заснуть.

Но его не было.

Больше не было.

И хотя прошло уже пять месяцев с тех пор, как ее в последний раз щекотали под коленкой, она все еще не могла заставить себя разлечься по центру кровати.

И вот…

И вот.

Она и впрямь разоспалась с утра. Почему бы и нет? Это было уже неважно. В свои шестьдесят восемь Джин Грейнджер проспала до полудня, как недисциплинированный подросток на каникулах. Вместо нормального здорового обеда она съела полпакета чипсов и запила их парой бокалов сухого белого вина из погреба. Стакан апельсинового сока и остатки чипсов на ужин, а затем снова в постель.

Проведя так несколько дней, Джин начала потихоньку приходить в себя. Стала готовить правильные завтраки из овощей и яиц. Даже принимала душ и одевалась в брюки-слаксы и блузки, словно у нее все еще была цель в жизни.

Джин понятия не имела, что бы с ней сталось, если бы не соседи и не дочь Гермиона. Забившись в свою уютную нору, она целыми днями могла не произнести ни слова. Но Винчестер — маленький городок, так что соседи были достаточно любопытны, чтобы регулярно к ней наведываться, и хотя Гермиона была очень занята на работе (а работала она… ну, вроде как врачом), она непременно заглядывала к ней на выходных и названивала в течение недели.

В конце концов Джин выработала для себя определенный распорядок. Жизнь превратилась в последовательность циклов, повторение одних и тех же действий, снова и снова, ежедневно, еженедельно или ежемесячно. Она вставала утром в одно и то же время, готовила одну и ту же еду, покупая продукты в одном и том же магазине, и смотрела одни и те же программы по телевизору. Сидела на одном и том же стуле на кухне. Решала одни и те же кроссворды в газете. Она брела по жизни как в тумане, едва соображая, что нужно делать. Порой ей казалось, что она так и не пробудилась толком.

Однако настал день, когда все изменилось.

Это случилось как раз накануне первой годовщины смерти Дэвида. В ту ночь ей приснился покойный муж, и она ощутила, как больно ему видеть, до чего пресной и серой стала ее жизнь. В последние мгновения перед пробуждением она услышала его голос, произносящий их свадебный тост. Они повторили эти слова, когда у них родилась дочь, а затем и когда открыли семейную клинику. Все эти воспоминания беспорядочно смешались, когда она услышала: «За жизнь, Джини! За жизнь на всю катушку!»

Она резко села и обнаружила, что сидит посередине кровати.

В голове эхом отдались слова: «За жизнь, Джини!»

И вот тогда, впервые за этот год, Джин Грейнджер наконец-то проснулась.

* * *

Она и не замечала, как ужасающе скучны все ее друзья, когда изучала рентгеновские снимки их прикуса или устраивала званые обеды вместе с мужем. Ведь она тогда была так занята! А теперь у нее не было ничего, кроме времени, и она проводила его, наблюдая за людьми.

И пришла к выводу, что все англичанки определенного возраста практически ничем не отличаются друг от друга. По крайней мере, ей так показалось после наблюдений за друзьями и соседями. Скука смертная, зануды все до единого. Они словно вообще не умели говорить о взрослых вещах, единственными темами любых разговоров были садоводство, грядущие изменения в пенсионной системе и неоспоримое превосходство их внуков. Как будто после шестидесяти пяти нужно было вести строго определенный, «дамский» образ жизни, состоявший из однообразных занятий — выпечки, ухода за розами или вязания. Она тоже едва не попалась в эту ловушку, но теперь ее туда уже не заманить.

Больше никогда!

Она выберется из этой рутины, даже если это станет последним, что она сделает в своей жизни.

* * *

Гермиона заглянула на чай в субботу.

— Я хотела бы с тобой поговорить, дорогая, — сообщила ей Джин, поцеловав дочь в щеку, когда та переступила порог.

— Конечно! Но сначала дай-ка я… — Гермиона рысью метнулась на кухню, чтобы поставить в холодильник лоток со свежей клубникой. — Вот! Итак, мам, что ты хотела…

Джин последовала за дочерью. Гермиона что-то искала взглядом, пока ее внимание не привлекли капли воды, звонко барабанившие по дну раковины:

— Мам, ты в курсе, что у тебя кран течет?

Джин вздохнула. Да, дочь хотела как лучше со своими предложениями по ведению хозяйства, но она просто не понимала, что матери на это наплевать. Нет, Джин, конечно же, никогда не сказала бы это вслух — ее ведь хорошо воспитывали, как-никак, — даже когда дочь проявляла несколько чрезмерную склонность контролировать тех, кого любила. Ну не затопит же ее. Когда-нибудь у нее дойдут руки и до текущего крана.

— А, это.

— И давно он течет? — Гермиона явно не собиралась оставлять этот вопрос и осматривала кран так, словно ей откроются все тайны водопроводных работ, если она будет достаточно долго на него пялиться.

Джин пожала плечами:

— Недели две, наверное. Или три. Этим всегда занимался твой отец, — она попыталась было отвлечь дочь от крана, вручив ей поднос с чаем, чтобы она вынесла его в сад. — Я позвоню мастеру попозже.

Но Гермиона не сдавалась. Она поставила поднос на стол и вытащила палочку:

— Думаю, можно подправить с помощью Ремонтного заклинания.

— О, нет, — Джин подошла ближе и перехватила ее руку. — Уж не знаю, что именно сделает твое заклинание, но что будет, если мне в будущем понадобится маггловский сантехник? Результаты твоего ремонта могут озадачить ее… хотя, наверное, это все же будет мужчина.

Гермиона в ответ разворчалась. Воспользовавшись ее минутным замешательством, Джин взяла поднос и поманила дочь за собой на задний двор. Светило солнце, на небе не было ни облачка. Женщины уютно устроились в креслах у маленького столика в открытой беседке. Выход Джин на пенсию, как оказалось, пошел на пользу садовым растениям, и оплетавший беседку жасмин цвел вовсю.

— Я решила снова вернуться в мир живых, — властно объявила она.

— О, мам, — мягко произнесла Гермиона. — Я знаю, этот год был трудным, но…

— Никаких «но», — Джин разлила чай по чашкам, пока Гермиона раскладывала на тарелке бисквитное печенье с шоколадной глазурью. — Твой отец, земля ему пухом, не узнал бы меня, если бы увидел. Конечно, из нас двоих именно его всегда тянуло на приключения…

— На всякое сумасшествие! — перебила ее Гермиона.

— …и я всегда любила эту его черту, — закончила Джин. Дэвид был немного непредсказуем, но для нее это было полезно. — Именно благодаря ему мы научились кататься на лыжах, знаешь ли. А еще именно он уговорил меня отпустить тебя в Хогвартс, я была против, чтобы ты там училась. Он, разумеется, посещал Винчестерский колледж, но я не хотела, чтобы мой ребенок учился в школе-пансионе.

— Это папа тебя уговорил? — удивилась Гермиона. — Я не знала.

Джин медленно отпила из своей чашки:

— Да, он. Твой отец очень гордился тобой, Гермиона. Ради тебя он бы горы свернул.

Гермиона подавила всхлип:

— Я так по нему скучаю. Иногда сижу дома, смотрю какую-нибудь ерунду по телевизору, и мне все время кажется, что он сейчас выйдет из кухни.

— Я тоже скучаю по нему, золотко. У нас была прекрасная жизнь, и хотя он навсегда остался в моем сердце, он… он… — Джин моргнула, стараясь не расплакаться. Никаких эмоций на публике и все такое. Кроме того, она знала, что дочь понимает все и без слов. Гермиона придвинулась к ней и обняла. Джин всхлипнула в салфетку и тут же взяла себя в руки. Вытерев глаза, она сделала вид, что не заметила, как на лице Гермионы внезапно не осталось ни единой слезинки, словно его вытерли досуха. — И вот поэтому я решила, что мне нужна новая цель в жизни.

Дочь подняла брови.

— И поскольку за один вечер такие вещи не находятся, — добавила Джин, передавая ей пачку брошюр, которые взяла в библиотеке, — думаю, мне нужно хобби.

Гермиона перебирала брошюры, раскладывая их на две стопки:

— Мам, это что, кризис среднего возраста?

— Я давно вышла из среднего возраста, дорогая, — фыркнула Джин.

— Но… мам, — продолжала та, вертя в руках флаер с номером телефона и адресом, — неужели крав-мага показалось тебе хорошей идеей? Ты вообще знаешь, что это такое?

— Курсы керамики вроде бы.

— Это боевое искусство, разработанное израильской армией. Борьба врукопашную.

Джин нахмурилась и взяла листок из рук дочери. Сложив его несколько раз, сунула под чайник:

— Тогда, наверное, это я вычеркну из списка.

— Мне кажется, вот это больше соответствует твоей натуре, — Гермиона отдала ей около полудюжины брошюрок. — Как насчет Гэмпширского женского института?

Джин передернуло, когда она взглянула на зеленый буклет. Его составители из кожи вон лезли со своими чрезмерно жизнерадостными обещаниями: «Мы станем вашим источником вдохновения! Наш институт соответствует всем вашим ожиданиям! Это все что вам нужно!» Она воззрилась на дочь в ужасе от того, что та вообще могла предложить ей подобное:

— Я пока еще не умерла, дорогая. Участникам там в среднем лет по восемьдесят.

— Ну и ладно, — Гермиона перебрала брошюры и вытащила еще одну. — Может, это? Икебана тебе понравится.

— Это что, японская борьба? — лукаво улыбнулась Джин.

— Японское искусство составления цветочных композиций.

— Звучит утомительно.

— А тебе что, хочется приходить домой в синяках после того, как тебя на тренировке побьют двадцатилетние? — уточнила Гермиона, постучав пальцем по флаеру, рекламирующему эту краб-магу или как ее там. Джин театрально пожала плечами, в кои-то веки сверкнув глазами:

— Я вот слышала, что моя дочь — врач. Кроме того, из нее магия так и течет. Если мне понадобится помощь, я ее позову, и она меня подлатает. Она, знаешь ли, отчаянно рвется все чинить.

— Мам, — голос Гермионы лучился теплом, а еще сомнением и совсем чуть-чуть — заботой. — Я не хочу, чтобы ты пострадала только потому, что пытаешься кому-то что-то доказать.

— Гермиона, — твердо произнесла Джин и, потянувшись к дочери, убрала с ее лица прядь волос. — Мне нужен вызов. Нужно преодолевать трудности.

Молодая женщина обмякла в своем кресле, и Джин вдруг вспомнила, как та была малышкой и вот так же затихала после очередного неудачного дня в школе. Да, Гермионе уже за тридцать, но она выглядела потерянной и одинокой девочкой, совсем как в детстве.

И внезапно все прояснилось.

Новый смысл жизни?

Помочь дочери жить, причем, как сказал бы Дэвид, на всю катушку.

Он бы одобрил. Он до безумия любил дочь, и ему тяжело было видеть, как она растет изгоем, где бы ни оказалась. Сначала ее не приняли в начальной школе, потому что она бегло читала детские книги, пока ее одноклассники с трудом продирались сквозь алфавит и цифры. Обнаружив, что она волшебница, они с Дэвидом немного расслабились и решили, что все наладится, едва она окажется среди таких же детей, как она сама. О да, ее письма из школы в первый год были довольно радостными, но Джин умела читать между строк. Когда она приехала в школу, никто из одноклассников особо не пытался подружиться с ней, кроме мальчишки Лонгботтома. Конечно, потом появились Гарри и Рональд, но два мальчика и одна девочка... В пубертатном возрасте это грозило новыми осложнениями.

А уж травля из-за того, что она родилась в неволшебной семье! Джин все никак не могла понять, почему этот их директор не вступился за ее ребенка. Для чего вообще нужна магия, если не можешь применить ее для защиты подопечных?

На самом деле вопрос в том, как помочь дочери сейчас. Гермиона была трудоголиком, всю свою жизнь отдавая больнице, где она работала целителем. Она вообще хоть как-то развлекается? Делает хоть что-нибудь лично для себя?

Джин ломала голову, пытаясь вспомнить, когда в последний раз в жизни дочери присутствовал мужчина. Да, был Рональд — слава небесам, их послевоенный роман быстро закончился. Потом был тот милый парень, игравший за болгарскую спортивную команду, Виктор. И Джин он нравился. Еще был Джастин Финч-Флетчли, но мелькнул на горизонте и пропал, лет шесть назад. Или даже семь? Неважно. А в последнее время? Никого, кто продержался бы достаточно долго, чтобы познакомиться с родителями.

А хочет ли Гермиона мужчину в принципе? Она определенно не испытывала в нем нужды, но если бы у нее был кто-то, кто любил бы ее так, как она того заслуживает, он явно не дал бы ей доработаться до ручки и преждевременно сойти в могилу. И, к слову, а хочет ли она ребенка? Если да, то пора бы уже начинать двигаться в этом направлении. Джин и сама родила поздно, поэтому помалкивала насчет внуков и никогда не спрашивала в лоб, встречается ли дочь с кем-нибудь или, может, подумывает о каком-нибудь новомодном способе стать матерью. Однако же теперь у нее появилась новая задача, так что нужно разузнать, с чем придется иметь дело.

Надо выудить из нее хоть какую-то информацию.

— А знаешь, дорогая, я недавно была у Лулу Кратчли, и она передавала тебе привет.

Гермиона закатила глаза и села ровнее:

— Эта старая вешалка? Мам, она же тебя бесит. Зачем тебя вообще к ней понесло?

Это, конечно, правда. Лулу собирала все сплетни в округе, все знала и стремилась поделиться своими знаниями со всеми. Она ни разу не сказала о других ничего хорошего, но ходить к ней в гости было интереснее, чем пересаживать герань, украшавшую крыльцо.

— Она пробовала новый рецепт торта и показывала мне фотографии своего внука.

Гермиона по привычке обкусывала печенье по краю. Некоторые вещи не меняются.

— Я не собираюсь начинать рожать ни с того ни с сего, мам.

Джин затаила дыхание.

— Да я ничего такого не говорила, детка.

— Почему бы тебе просто не следить за жизнью королевской семьи, как все? — спросила Гермиона, обгрызая весь шоколад с печенья и заталкивая остатки в рот целиком. — Уверена, недавно принца Джорджа фотографировали в новом свитере.

Вообще-то, на прошлой неделе и впрямь публиковали фотографии малыша в чудесной вязаной жилеточке. На темно-синем фоне маршировали солдатики, и жилеточка была просто загляденье, но речь не об этом. Джин решила схитрить:

— Принц Гарри все еще свободен, Гермиона. Похоже, он уже нагулялся, и в отличие от старшего брата не облысел.

Это ей точно понравится, подумала она. В конце концов, она унаследовала свою буйную копну от отца и заслуживала мужа с такой же шевелюрой.

— Даже если бы я хотела замуж за принца — а я не хочу, — я бы точно не стала выходить за человека на четыре года младше меня.

— Ну, я без понятия, остался ли кто-нибудь в Монако или Швеции, или… А в Японии еще есть монархия? В Англии всех принцев постарше уже разобрали.

— Мам, прошу тебя, хватит!

Джин прикусила язык. Нужно отточить свои уловки, иначе ей никогда не добиться желаемого. Разумеется, нужно еще найти подходящего мужчину, чтобы подсунуть его дочери, а они, к слову, в очереди на крыльце не стоят. Осознав, что можно убить двух зайцев одним ударом, и вспомнив, что Гермионе нравятся интеллектуалы, Джин приняла решение.

— Тогда я вступлю в книжный клуб.

* * *

Так Джин очутилась в местном филиале книжного магазина Waterstone's.

Обычно она избегала центральной улицы, поскольку там негде было припарковаться. Но если она хочет найти дочери подходящую пару, придется потерпеть идиотов, найти парковку и пройтись по брусчатке к пункту назначения. Хорошо, что в ее гардеробе была только удобная обувь.

Встречи книжного клуба проводили каждый третий четверг месяца. Выбирал книги и вел дискуссии некий мистер Гордон Попплвелл, преподаватель литературы в Винчестерском колледже. Когда Джин впервые пришла на встречу, там обсуждали «Оливера Твиста». Она читала эту книгу еще девчонкой — как и все остальные жители этого треклятого острова. Ну, подумала она, только не Дэвид, он-то читал, когда был мальчишкой. Она молча ухмыльнулась самой себе, довольная получившимся каламбуром. В десять лет она гордилась тем, что осилила этот роман, но тогда была не в состоянии оценить его как литературное произведение искусства. Теперь же, будучи взрослой, она сможет заново открыть для себя эту классику.

* * *

Книга оказалась отвратительной.

Господи, какое претенциозное дерьмо! Диккенсу что, платили пословно? Джин знала, что большинство его романов выходили по частям, и это могло бы объяснить проблемы с контролем качества, но книга была просто ужасна.

Она неторопливо зашла в магазин за пару минут до назначенного срока, приготовившись занять место где-нибудь сзади. Оттуда можно наблюдать за остальными участниками клуба, чтобы определить, подойдет ли кто-нибудь ее дочери. Может, самого Попплвелла присмотреть, если он окажется подходящего возраста и неженатым. Складные пластмассовые стулья были немного неудобными, да вдобавок стояли кружком. Тем лучше, подумала Джин. Значит, она сможет разглядеть, есть ли у участников обручальные кольца.

Усевшись рядом с молодой женщиной со спящим младенцем на руках, Джин осознала свою ошибку. Кто тут у нас слева? Молодые мамочки да пенсионеры. А справа? Тоже мамочки и пенсионеры. Хоть локти кусай. Утренний книжный клуб в рабочий день. Что тут делать подходящему мужчине? Любой, кто мог бы подойти ее дочери, сейчас на работе, вероятно, в офисе юридической конторы или какой-нибудь волонтерской неприбыльной организации, занимающейся всякими добрыми делами. Может, Гермионе хотелось бы ученого? Лингвиста?

Ну что ж, поглядим.

Раз она все равно уже пришла, и ведущий клуба как раз представлялся участникам, придется потерпеть и проторчать тут до конца. Застрять на собрании, где обсуждают Диккенса... И ни одного подходящего мужчины.

— …уже знаете, но все новички могут звать меня просто Гордон, — сказал ведущий. Джин пропустила начало речи. Вряд ли он извинялся за то, что выбрал скверно написанную историю с излишне закрученным языком, и теперь им всем придется это терпеть, поэтому Джин уже заранее вежливо осуждала и ведущего, и его дурной вкус.

— Это одна из лучших работ Диккенса, — сказал просто-Гордон. — «Оливер Твист» навсегда вошел в анналы классической литературы.

Кто-то пренебрежительно фыркнул.

Джин огляделась в поисках источника звука. То же самое сделал и Попплвелл, ища святотатца. Не найдя, продолжил свою речь:

— Художественное осмысление традиционных ценностей в величайшей работе Диккенса практически соответствует политике лингвистической прозрачности. На самом деле, нередко отмечают, что Джек Доукинс по прозвищу Ловкий Плут представляет собой отклонение от…

Джин зависла, шокированная тем, как Попплвелл уклонился от самой сути английского языка, которая как минимум гипотетически заключалась в общении. Все остальные, кто сидел в кругу, либо яростно кивали, либо хлопали глазами в ответ на его слова — похоже, купились.

Все, кроме женщины в черном. У нее был выдающийся нос, и на ведущего она поглядывала с опасной улыбкой. Присмотревшись, Джин заметила, что на женщине не черный, а скорей темно-серый костюм изысканного покроя. Ее ноги украшали ботильоны с металлическим отливом, а черные с проседью волосы были уложены в изящный пучок на затылке. Внешность женщины ей понравилась. Понравился и ее голос, когда она поспорила с Попплвеллом:

— Диккенс известен сейчас, потому что был известен и тогда. Вы хотите сказать, что современному читателю придется по вкусу эта сопливая пурга?

— Чарльз Диккенс, — не сдавался ведущий, от огорчения начавший брызгать слюной, скапливавшейся в уголках рта, — остается единственным величайшим романистом английской литературы!

— Что, правда? Ладно, давайте-ка посмотрим, — женщина полистала свой экземпляр «Твиста» в потрепанной кожаной обложке, явно знававшей лучшие времена, и зачитала вслух: — «Среди общественных зданий в некоем городе, который по многим причинам благоразумнее будет не называть и которому я не дам никакого вымышленного наименования, находится здание, издавна встречающееся почти во всех городах, больших и малых, а именно — работный дом. И в этом работном доме родился, — я могу себя не утруждать указанием дня и числа, так как это не имеет никакого значения для читателя, во всяком случае на данной стадии повествования, — родился смертный, чье имя предшествует началу этой главы».

Она обвела взглядом присутствующих:

— Я прямо сгораю от нетерпения, так хочу узнать, что же там дальше. Ну просто не оторваться, — она кивнула на одну из участниц клуба, которая, похоже, задремала сидя. — Вот и Мэри тоже очень интересно.

Упомянутая Мэри вздрогнула, услыхав свое имя, но почти сразу уснула опять.

— Я так явственно могу представить себе место действия, — продолжала женщина. — Где же мы находимся? О, ну разумеется, в «некоем городе». Теперь понятно, Чарльз. Спасибо тебе за такие обширные писательские навыки. Это же наверняка было очень трудно, так живописать это место, чтобы мы сразу могли представить его себе в красках.

— Элена, — Попплвелл поднялся на ноги, — если вам не нравится «Оливер Твист», могли бы сегодня и не приходить.

— Мне нравится Оливер, наверное, — ответила она. — Бедолага. Как тут не посочувствовать парнишке, которому в жизни отказано в столь многом. На самом деле, меня огорчают разве что точки с запятыми, так что… — она не стала договаривать, позволив остальным самостоятельно сделать выводы.

Джин рассмеялась, заработав красноречивый взгляд от затравленного ведущего. Эта женщина словно прочла ее мысли и высказала вслух все, что она и сама хотела сказать. В отличие от Джин, сдерживаемой правилами приличия, эта Элена говорила то, что думала.

Оставшееся время пролетело незаметно: Гордон пытался затолкать читателям в глотки все глубокомыслие Диккенса, а Элена задавала с места каверзные вопросы.

Джин давно так не веселилась.

После собрания она подошла к Элене и пригласила ее выпить чаю в церковной трапезной за углом. За сконами и фруктовым пирогом Джин узнала, что Элена Прието обладает язвительным чувством юмора, граничащим с сарказмом, читает на четырех языках, объездила весь мир и издала собственную книгу. Эта женщина знала толк в жизни. Последние лет тридцать она провела в Валенсии, вернулась в Англию совсем недавно и обосновалась в Винчестере, только бы не возвращаться на родной север. Что же касается книжного клуба, ей не понравилась ни одна выбранная для обсуждения книга, а ведь она ходила на эти собрания уже несколько месяцев.

— Господин Попплвелл — педант и размазня, — пояснила она. — Стоит кому-то оспорить его авторитет, как его рожа становится такого мерзкого розового цвета. В этом городе ничто так не веселит меня, как этот книжный клуб.

Так Джин нашла себе подругу.

* * *

Дальше события развивались довольно быстро.

Через несколько дней они снова встретились за восхитительным чаем, на этот раз в кафе во дворе ратуши, и разговорились о книгах, политике и истории. Эти темы были достаточно безопасны, позволяя озвучить друг другу свои интересы и не затрагивать ничего слишком личного.

Через неделю Элена пригласила Джин к себе на ланч. Она приготовила божественную паэлью с какой-то острой колбасой, артишоками и белыми бобами. Вдвоем они выпили целую бутылку вина, а ведь была только середина дня. Джин чувствовала себя очень по-декадентски, пока они пили и болтали. Она поведала Элене о своем покойном муже и дочери, после чего узнала важную информацию: у Элены был сын, какой-то ученый.

Сын.

Сын-интеллектуал.

И если он хоть немного походил на мать, может, она наконец-то нашла то, что искала. Элена, очевидно, была на несколько лет старше, значит, и ее сын попадает в нужный возрастной диапазон.

— Ну и как тебе невестка? — спросила Джин, надеясь, что вопрос прозвучал достаточно ненавязчиво.

Какое там.

— Мой неженатый сын столь же своенравен, сколь верен и храбр. И до сих пор не женился, — ответила Элена, дважды подчеркнув основное. Вот же женщина, сразу к делу. Джин это понравилось. — А ты-то с зятем поладила?

Джин закашлялась.

— Ах, ну конечно, — улыбнулась Элена. — Как… удобно.

— Он счастлив? — поинтересовалась Джин.

Элена вздохнула. Поднявшись на ноги, она принялась мерить комнату шагами, время от времени останавливаясь и глядя на Джин с очень странным выражением лица. Наконец, она сказала:

— Мой сын хороший человек. Я… — тут она рухнула обратно в кресло. — Выйти за его отца было ошибкой с моей стороны, а расплачиваться пришлось Северусу. Он и сам не раз делал неудачный выбор в юности, по глупости и неопытности, но он вырос человеком верным и сражался за правое дело, хоть и не получил за это никакого признания. Знаешь, он ведь защитил меня. Когда все стало совсем плохо, он обратился к властям с просьбой обезопасить меня. Так я оказалась в Испании. Он уберег меня и дал мне шанс начать новую жизнь.

Джин постепенно заполняла пробелы услышанным. Делал неудачный выбор? Может, он замешан в каком-то криминале? Элене, похоже, угрожал муж, а сын выбил ей место в некоем аналоге программы по защите свидетелей за границей. Мальчик выступил против родного отца, чтобы спасти мать.

— Вот, — Элена взяла с каминной полки фотографию. — Это Северус.

У этого мужчины оказалась эффектная внешность, худощавое телосложение, загадочный взгляд и куда больше волос, чем у любого английского принца. Нет, ну в самом деле, подумала Джин, какая жалость, что у принца Уильяма все так плохо с волосами.

Как бы там ни было, Северус прекрасно подойдет.

После этого женщины обменивались историями о своих детях еще добрых два часа. Северус химик, поведала Элена, независимый консультант на службе у нескольких европейских правительств. Он жил в Лондоне и слишком много работал, обладал язвительным чувством юмора, граничащим с сарказмом, и бегло говорил по-испански — выучил, пока она там жила. Он обожал готовить, играл на скрипке и зачитывался поэзией. Иногда он водил мотоцикл, и Элену это нервировало, но она верила, что он знает, что делает. Впрочем, ее беспокоило, что он слишком замкнут, и ей бы хотелось, чтобы он, наконец, остепенился.

Рассказывая о Гермионе, Джин тщательно фильтровала информацию, чтобы ненароком не сболтнуть о ее колдовских способностях. Она решила, что если все сложится, Гермионе и Северусу придется разобраться с этим вопросом вместе. Она не собиралась отметать такую возможность только потому, что Северус и его мать были магглами.

И вообще, ну где Джин могла встретить волшебника, чтобы свести его с дочерью?

Да, пока все складывалось неплохо. Джин нашла потрясающего мужчину, давшего отпор злу, чтобы спасти свою семью. К тому же, выглядел он довольно подтянутым. Если он хоть немного умеет располагать к себе, Джин была почти уверена, что только что нашла себе зятя.

Теперь нужно сделать так, чтобы оба оказались в одной комнате.

* * *

Джин в сотый раз изучила стол, отмечая накрахмаленную белоснежную льняную скатерть, начищенное серебро и бутылки красного вина, которые Элена чуть ранее прислала ей. Все было идеально. Идеальная атмосфера, чтобы ее упрямая дочурка ослабила оборону, очаровалась сыном Элены и влюбилась как кошка.

В дверь позвонили, когда она выставляла на стол хлеб и оливковое масло, которое так нравилось Элене.

Очнувшись от мечтаний, Джин заторопилась в холл и пригласила мать и сына Прието в дом. Вживую Северус представлял собой изумительное зрелище. Он оказался выше, чем она думала, хотя каланчой его не назовешь. И более мускулистый, к тому же, если проступавший под рубашкой пресс хоть о чем-то говорил. У него была светлая, как у матери, кожа, а в волосах — несколько седых прядей. Морщин особо не наблюдалось, хотя «гусиные лапки» у глаз говорили о том, что он не прочь посмеяться. Джин прикинула, что ему где-то под пятьдесят или чуть больше.

Ага, подумала она, должно быть, Элена забеременела в восемнадцать или около того. Ее слова о муже теперь стали понятнее. Может, она застряла в неудачном браке из-за случайной беременности? Неудивительно, что ей не сразу удалось освободиться.

— Элена, — поприветствовала она подругу, расцеловав ее в обе щеки.

— Джин.

— А вы, должно быть, Северус.

— Вообще-то, Гордон, — ответил мужчина, поцеловав ей руку. — Зовите меня просто Гордон.

Джин прыснула. Элена шлепнула сына по руке. Голос у него был звучный и вкрадчивый.

— Моя матушка, — продолжил он, — поведала мне, что вы составили ей компанию в издевательствах над местными.

Боже, он идеально подходил ее дочери. Джин немедленно принялась высчитывать, сколько недель у нее уйдет, чтобы научиться вязать, вышивать или еще что-нибудь такое… домашнее. Ее будущему внуку понадобятся пинетки и шапочки, а Гермиона вязала просто отвратительно.

— Но если серьезно, — добавил он, — любой друг моей матери — мой друг. Благодарю за приглашение.

— Северус, — мать предупредительно протянула ему белую картонную коробку, — будь умницей и отнеси десерт в холодильник.

И указала ему, где кухня, куда он и отправился как примерный сын.

— Ты сказала ему, что к нам присоединится моя дочь? — шепотом уточнила Джин.

— Нет, — ответила Элена. — Иначе он бы не пришел. Но лучше предупредить его, а то он будет в шоке, когда она придет.

— Он симпатичный, — тихо заметила Джин, любуясь удаляющимся мужчиной. Какая, однако, аппетитная задница, так и тянет ущипнуть.

Элена издала лающий смешок:

— Нет. Нет, вовсе нет.

— Ну, мне все-таки нравится, как он выглядит.

Элена одарила ее улыбкой гордой матери. Морщины вокруг ее глаз смягчились, когда она смотрела на сына:

— Мне тоже.

В этот момент Северус вернулся к ним:

— Джин, у вас течет кран. Я могу посмотреть, если хотите.

— Вы разбираетесь в сантехнике? — изумилась она. Есть ли что-то, чего он не умеет? Она так и не вызвала мастера, чтобы починить треклятый кран, так что его предложение было как нельзя кстати.

— Я вполне способен произвести простейший ремонт, — кажется, он почти оскорбился тем, что ей вообще пришло в голову задать ему подобный вопрос. — Это же базовая механика.

— О, спасибо! Дочь уже которую неделю пытается уговорить меня вызвать сантехника. Ну, раз уж она присоединится к нам за ужином, то наверняка обрадуется, когда увидит, что все починили.

Северус наградил мать многозначительным взглядом, стоило Джин упомянуть дочь, но он ничего не сказал и вернулся на кухню, чтобы изучить поломку.

Тем временем Элена обнаружила небольшую фотографию Гермионы на фортепиано в гостиной. Снимок был сделан на Рождество несколько лет назад, но Гермиона редко меняла прическу.

— У тебя прелестная дочь.

Забавно, подумала Джин. Она ведь не показывала Элене фото Гермионы раньше, а на фортепиано стояло с полдюжины снимков друзей и прочих членов семьи. Тем не менее, Элена сразу вычислила, которая из них ее дочь. Неужели у них до того ярко выраженное семейное сходство?

Прежде чем она успела задуматься над этим, в дверь снова позвонили.

Дойти до двери Джин не успела — Гермиона вошла самостоятельно. Пока она вешала куртку на вешалку в холле, Элена подошла к ней, представиться.

— Элена Прието, — сказала она, протягивая руку. — Ваша мать много о вас рассказывала.

— Аналогично. Я Гермиона, но вы и так знаете, — Гермиона помедлила, внимательно глядя на Элену. — Простите, а мы раньше не встречались? У вас такое знакомое лицо.

Элена качнула головой:

— У меня превосходная память, Гермиона, уверяю вас, мы не встречались.

— Привет, мам, — Гермиона быстро обняла мать и протянула ей контейнер. — На сладкое. Надо поставить в холодильник.

— Э-э, — запнулась Джин, решив, что уведомить Гермиону о планах можно уже сейчас. — Сын Элены чинит кран на кухне. Он останется на ужин, и мне кажется, тебе следует поздороваться.

— Мама! — возмутилась Гермиона негромко, но яростно. — Ты что, устроила мне свидание вслепую? Ну как так можно?

Джин ухватила дочь за локоть и потащила ее на кухню чуть настойчивей, чем обычно. Там из-под раковины торчала шикарная мужская задница. Джин оценивающе взмахнула рукой, одарив Гермиону взглядом, в котором читалось явное: «Недурно, а?»

Гермиона несколько секунд пожирала задницу глазами, прежде чем смущенно кивнуть. Поцеловав мать в щеку, она шепнула: «Спасибо, мам», открыла дверцу холодильника и принялась переставлять продукты, чтобы втиснуть на полку свой десерт.

— Вот теперь все в порядке, — сообщил Северус, вылезая из-под раковины и выпрямляясь. — Больше течь не должно, Джин.

— Спасибо еще раз, Северус, — ответила она. — Так мило с вашей стороны предложить помощь.

Гермиона, все еще рывшаяся в холодильнике, вдруг застыла на месте.

Джин удивленно оглянулась:

— Гермиона? Милая, у тебя все хорошо?

Глаза Северуса широко распахнулись, а челюсть слегка отвисла.

Она, конечно, не волшебница, но сразу поняла, что что-то не так. Может, им с Эленой не следовало вот так сговариваться за спинами детей. Или же надо было не торопиться и постепенно подготовить их к идее свидания вслепую.

Внезапно Гермиона отступила на шаг и закрыла холодильник. Затем медленно повернулась к Северусу лицом.

И посмотрела на мать.

И снова на Северуса.

— Вы! Что вы делаете в доме моей матери? — спросила она, выхватывая палочку и занимая оборонительную позицию.

— Уберите палочку, мисс Грейнджер! — выплюнул он. — Уж не знаю, о чем вы там подумали, но я бы и мухи не обидел.

Джин совершенно растерялась.

— Северус преподавал у меня в Хогвартсе, мам.

— О, — она запнулась, переводя взгляд с дочери на Северуса и обратно. Ну, это все меняло. Северус Прието — волшебник? Выходит, Элена — ведьма? — О… Э-э… Вот так сюрприз, да?

— Несомненно, — буркнул Северус. Из его голоса испарились все теплые нотки, а с лица сбежали все краски. Очевидно, между ее дочерью и этим человеком много чего произошло в прошлом.

Но ведь у нее есть запеченная курица, анчоусы, салат и много чего еще на пожевать. Есть и вино, и сегодня оно явно пригодится, если они хотят, чтобы вечер прошел хоть сколько-нибудь мирно. Джин вручила Северусу блюдо с мясом, чтобы тот отнес его на стол, и первые несколько минут все четверо ели в гробовой тишине.

Удивительно, как громко звякает серебро о тарелки, когда за столом все молчат.

Джин решила, что надо их разговорить.

— Итак, Северус, вы… э-э… значит, вы волшебник?

Его ловкие пальцы раскрошили ломтик хлеба, а к вину он и вовсе не притронулся. Элена, видимо, пнула его под столом, потому что он поморщился, прежде чем ответить:

— Да, Джин. Волшебник.

Она дружелюбно улыбнулась, надеясь, что кто-нибудь подхватит беседу.

Никто не подхватил.

Пришлось выкручиваться самой.

— Гермиона, ты говорила, что Северус преподавал у тебя в Хогвартсе?

Дочь откусила большой кусок курицы и принялась тщательно пережевывать. Закусила кусочком хлеба, обмакнув его в оливковое масло. И запила вином.

— Ага.

Ну что ж, оптимистично подумала Джин, уж теперь-то все непременно наладится. Может, немного юмора, чтобы растопить лед?

— Один из тех профессоров, в которых ты была так безумно влюблена?

— Мам! — Гермиона резко крутнулась на стуле, гневно уставившись на мать.

— Профессоров? То есть, во множественном числе? — резко отметил Северус. — Ну и ну, мисс Грейнджер… А я-то думал, что вашей единственной опрометчивой ошибкой юности был тот остолоп в парике и с фальшивыми зубами.

— Не стоит винить ее, Северус, — вступилась Джин игриво. — Мы с мужем воспитывали ее так, чтобы она ценила мужчин, которые дорожат своими зубами.

В ответ он плотно сжал губы. Ой-ей, подумала Джин. Она вовсе не хотела оскорбить сына Элены, но он, похоже, расценил ее слова именно так. И определенно обиделся. Джин сделала себе мысленную пометку извиниться после ужина и предложить услуги дантиста, который сейчас занимается ее клиникой. Легкое отбеливание и полгода брэкетов — и все будет отлично.

Гермиона же просто сидела и самодовольно ухмылялась с победоносным видом.

— В любом случае, — процедил Северус, стараясь как можно меньше разжимать губы, — я лишь однажды видел, как она разрисовывала конспект сердечками на уроке, и предназначалось это творчество Локхарту. Гилдерою Локхарту, печально известному шарлатану и расфуфыренному павиану, который сейчас полностью недееспособен.

— Я сразу поняла, что это не вы, — сказала Джин. — Мы с Дэвидом… это мой покойный муж, Северус… мы с Дэвидом видели его в тот год на Диагон-аллее. А вы часом не тот, который оборотень?

Если бы взгляды могли убивать, Джин бы уже пала замертво. Глаза Гермионы метали ядовитые кинжалы, она раздула ноздри, вцепившись в скатерть так, что побелели костяшки.

— Люпин? — рассмеялся Северус. — В самом деле, Грейнджер? Вы влюбились в Люпина?

Гермиона повернулась к нему.

— Мне было четырнадцать! — заявила она дерзко. — Мне было четырнадцать, а он был добрый и умный. А еще его травили некоторые инфантильные члены преподавательского состава, профессор Снейп, а вы же знаете, как я люблю таких вот мальчиков для битья.

— Северус… Снейп? — встряла Джин. Эту фамилию она слыхала. Гермиона, возвращаясь из школы, из года в год непрестанно жаловалась на единственного профессора, который не хвалил ее работу. И все же затаенная обида ученицы на учителя не объясняла, почему Гермиона и Северус относились друг к другу настолько враждебно.

Северус склонился ближе, опершись локтями о стол:

— У вас ужасающий вкус на людей, Грейнджер. Сначала были Поттер и Уизли, а теперь я узнаю, что были еще и Локхарт с Люпином?

Ситуация явно грозила обернуться катастрофой. Джин решила, что нужно срочно сменить тему на что-нибудь более невинное, прежде чем они скажут нечто такое, о чем потом пожалеют. Однако она потерпела неудачу, сгоряча выдав единственное, что пришло в голову:

— Кроме них, единственный профессор, в которого, на моей памяти, была влюблена Гермиона, был тот шпион.

Северус с грохотом уронил вилку на тарелку.

Гермиона с гулким стуком уронила голову на стол.

— Просто убейте меня, — глухо простонала она в скатерть.

— Чего? — удивилась Джин. — Ты говорила, что он смелый и непонятый. Говорила ведь? Ну тот, который преподавал у тебя защиту на шестом курсе.

Элена расхохоталась.

Джин посмотрела на свою новую подругу — посмотрела как следует, — и на языке сразу завертелась дюжина вопросов, которые начали формироваться в ее голове с того момента, как она узнала, что Северус и Элена волшебники. Как ни крути, идеальный кандидат в мужья для ее дочери оказался магом, а это означало, что ее закадычная подруга Элена лгала ей. Насколько понимала Джин, в колдовском мире все были в курсе, кто такая Гермиона Грейнджер, так что Элена явно знала достаточно, чтобы сказать правду.

— А знаете, чего бы мне сейчас хотелось? — она поднялась на ноги, напрочь забыв о еде. Может, она и не ведьма, но умела добиваться своего. — Я хочу гребаных, мать вашу, объяснений, и хочу прямо сейчас.

Элена перестала смеяться так же быстро, как и начала.

У Северуса слегка порозовели уши.

Гермиона лишь подняла голову и уставилась на нее.

Выругавшись вслух, Джин ощутила восторг, искрами пробежавший по позвоночнику. Она хоть раз вообще ругалась при свете дня? Мысленно — да, неоднократно, но на вкус ругательство оказалось таким смачным. Почему бы и не поматериться немного?

Она заслужила ответы.

Гермиона просто пялилась на нее:

— Мам, ты сказала неприличное слово.

Джин слегка выпятила грудь:

— Ситуация требовала.

— Я никогда не слышала от тебя таких слов.

— Твой отец был единственным, кто слышал, как я матерюсь, дорогая, и только в определенных обстоятельствах, — Джин мечтательно улыбнулась, вспоминая те времена. Раз уж она собралась нарушить все правила приличия, можно заодно шокировать единственное чадо.

Реакция дочери ее не разочаровала.

— Мама! Вот зачем мне это представлять?

Джин проигнорировала гримасу недовольства и отвращения на лице Гермионы и подняла бокал:

— За жизнь, детка!

Гермиона отсалютовала бокалом в ответ.

Джин повернулась к Элене, по-прежнему нависая над ней:

— Ты стопроцентно знала, кто моя дочь, едва услыхала мою фамилию. Почему ты мне соврала? Могла бы сразу сказать, что ты ведьма. Ты наверняка знала, что я-то уж точно пойму.

Элена посмотрела на свои руки:

— Я была ведьмой, Джин. Но больше ею не являюсь.

— Была? — нахмурилась Гермиона. — Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь терял магию.

Элена выглядела обескураженной.

— Когда не колдуешь годами, то в один прекрасный день обнаруживаешь, что доступа к магии больше нет.

— Эйлин Принц, — пробормотала Гермиона вполголоса. — Элена Прието — это Эйлин Принц.

Элена кивнула.

— А ведь я видела вас раньше, — выдохнула Гермиона, оглядев сидевшую рядом женщину с головы до ног. — Я же сказала, что у вас знакомое лицо, но по школьной фотографии вас почти не узнать.

— Клуб игры в плюй-камни? — уточнила та. Джин понятия не имела, о чем она говорит.

Гермиона кивнула:

— Сейчас вы выглядите куда счастливее.

Элена… Эйлин… улыбнулась:

— Я и впрямь гораздо счастливее. Эйлин Принц была озлоблена на весь мир и не жила, а выживала. А у Элены Прието яркая и насыщенная жизнь.

Услыхав эти имена, Джин обратилась к Северусу:

— Я думала, что ваша фамилия тоже Прието.

Он обменялся с матерью многозначительными, глубокомысленными взглядами. Если бы не тот факт, что он был на ножах с ее дочерью, Джин сочла бы подобную невербальную коммуникацию между матерью и сыном очаровательной.

Элена кашлянула в салфетку:

— Я взяла фамилию Прието, когда Северус — мой сын-шпион, Джин — помог мне перебраться в Испанию тридцать шесть лет назад. Эта фамилия куда больше походила на местную, чем моя девичья, а мне надо было спрятаться, оставаясь при этом на виду у всех.

— О, я знаю, что значит прятаться, — сказала Джин. Тот год в Австралии нанес им с Дэвидом жестокий урон, но они давно простили дочь за содеянное. — Хотя меня даже не спросили, хочу ли я исчезнуть, когда шла война.

Элена жестом указала на стул, прося Джин снова сесть, чтобы продолжить беседу.

Однако.

Она все еще ершилась, да и ответы получила не все, но у нее разболелась косточка на ноге, так что пришлось сесть.

— Да, — подтвердила Элена, — я поняла, кто ты и кто твоя дочь. С того момента, как ты впервые упомянула ее имя.

— Ты что, получала «Пророк» в Валенсии?

— Я не читала и не читаю этот бред, — запротестовала Элена, наливая себе второй бокал вина. — Но я общалась с сыном.

Гермиона нахмурилась.

— Мой сын, — продолжила она, игнорируя панику на лице сидевшего рядом Северуса, — рассказывал мне о девушке, своей ученице, которая бесконечно его бесила. Умница, тратившая время на имбецилов. Ее склонность упахиваться до полусмерти уступала только ее совершенно идиотскому великодушию. Девочка, которую он с удовольствием заполучил бы на собственный факультет, чтобы впоследствии свободно работать с ней, когда она вырастет в одухотворяющую женщину. Несколько лет назад он упоминал о ней и особое внимание обратил на то, что она выросла прехорошенькой.

Гермиона притихла, ошеломленная комплиментами, хоть и запоздалыми, от бывшего учителя. Северус же не смотрел ни на кого.

— А сейчас, — Элена отодвинулась от стола, — лично я бы предпочла прогуляться вместо десерта, и я думаю, Джин, тебе следует пойти со мной. Пожалуйста, — она кивнула на детей, погрузившихся каждый в свои мысли. — Присоединяйся, Джин.

Так Джин с Эленой оказались в переулке возле дома и бродили по нему туда-сюда, хотя у Джин уже болели ноги, и она была не прочь закусить шоколадным тортом, который Гермиона сунула в холодильник перед ужином.

Несомненно, их детей необходимо было просто слегка подтолкнуть в правильном направлении. А с остальным они разберутся самостоятельно, не так ли?

* * *

Через три недели состоялось очередное собрание книжного клуба.

Джин была довольна как слон. Они с Эленой и детьми вместе читали книгу вслух. На этот раз выбрали «Список потерянных» Моррисси, современный роман, автора которого Северус называл «себялюбивой, бессвязной и бесполезной тратой генетического материала». Они вчетвером ухохатывались над каждой претенциозной фразой, одна напыщеннее другой.

Джин знала, что дети пребывают на ранней стадии неких отношений. Ей не хотелось влезать, но вроде бы все шло неплохо. Гермиона прислала фотографии букета, который Северус отправил ей после третьего свидания, и даже отказалась от всех дополнительных смен в госпитале, чтобы чаще с ним видеться. Собственно говоря, Элена сообщила, что сын ищет другую работу в британском министерстве, чтобы быть поближе к дому — то есть, к Гермионе, поняла Джин.

Ни она, ни Элена понятия не имели, куда понесло их отпрысков в то утро, но обе решили, что пойдут на встречу клуба все вместе, чтобы высказаться о книге мистера Моррисси. Так и не найдя их, женщины отправились в центр Винчестера вдвоем. Стоял чудесный теплый день, так что Джин оставила машину возле дома Элены, и последние мили полторы они прошли пешком.

Гордон Попплвелл громко застонал, увидав их в дверях.

Джин широко улыбнулась. Можно подумать, они с Эленой уже выиграли этот матч, а ведь они еще даже не брались за анатомически неправдоподобные сцены секса, которые автор втиснул в историю.

Присутствующие принялись обмениваться любезностями, припасенными на случай, когда приходится беседовать с незнакомцем. Наконец, Попплвелл представился сам и представил книгу:

— Читатели наверняка знакомы с музыкальными работами Моррисси, но сегодня мы рассмотрим его зажигательный подход к печатному слову. Да, зажигательный. Такого захватывающего автора Британия не видела уже много лет.

— Да что вы! — встряла Элена, прижимая книгу к груди в пародии на обожание. — А текст-то какой экспрессивный, правда?

Гордон закатил глаза, и Джин решила, что самое время высказаться:

— Можно я прочту один из своих любимых отрывков?

— Миссис Грейнджер, — объявил он, представляя ее группе. — Откуда желаете начать?

Джин вытащила свой экземпляр и открыла на странице с загнутым уголком; этот отрывок вызвал у их детей приступ хихиканья.

— Думаю, вы согласитесь, что Моррисси написал сцену о сексе и физической разрядке на все времена: «Элиза и Эзра слепились в один огромный хихикающий снежный ком, в котором они спаривались, вопя, игриво кусая и дергая друг друга в этом ожесточенно-сексуальном, опасном и шумном витке американских горок, в котором грудь Элизы совершала мертвую петлю над распахнутым в крике ртом Эзры, а болезненное безумие его приветственно воспрявшего клубня ослабило его возбуждение, пока он с хлопками и шлепаньем тыкался в каждую мышцу тела Элизы, кроме разве что центральной зоны».

В комнате воцарилась тишина.

— Хотелось бы отметить, — буднично заявила Джин, — что мистеру Моррисси удалось втиснуть все это в одно предложение.

— Скажите на милость, что этот человек имел в виду под словами «приветственно воспрявший клубень»? — поинтересовалась Элена.

Джин фыркнула:

— Лично мне подумалось о картошке.

— Даже не о пенисах?

— Именно.

Элена злорадно усмехнулась:

— Возможно, другие участники клуба хотели бы высказаться насчет всего остального, — она бросила взгляд на Мэри, мамочку, которая вечно засыпала, стоило ей присесть. — Может, Мэри объяснит нам, как грудь может совершить мертвую петлю над чьим-то ртом?

Теперь на лицах всех молодых матерей был написан шок от провокационных комментариев двух старших женщин.

— Это все? — уточнил просто-Гордон, явно негодуя.

— Да, я закончила, — заявила Элена, поднимаясь со своего места. — Хватит уже валять дурака.

Джин весьма гордилась собой. Вплоть до момента, пока менеджер магазина не вышвырнул их из книжного клуба и запретил возвращаться в обозримом будущем.

«Ну и ладно, — подумала Джин. — Нельзя же нравиться абсолютно всем». Они с Эленой взяли себе по мороженому, прежде чем направиться к тропинке вдоль реки для неспешной летней прогулки. Они миновали гнездо лебедей на небольшом островке и обошли поля для крикета, где школьники отрабатывали удары.

Какая досада, что Гермиона и Северус все это пропустили.

Пройдя несколько миль вдоль реки, Джин и Элена повернули обратно к городу, однако очень скоро остановились, услыхав странные звуки из кустов у самой воды. Элена на цыпочках подкралась ближе и поманила Джин за собой. Дамы увидели долговязого черноволосого мужчину, а под ним — темноволосую женщину. Они валялись в траве как маленькие и целовались. Пальцы мужчины зарылись в волосы женщины, и обоим было абсолютно наплевать на то, что их мог кто-то увидеть.

Джин издала счастливый вздох. Она нашла своей дочери пару, а заодно отыскала и саму себя в процессе, так что ее работа здесь закончена.

— За жизнь, Дэвид! — прошептала она, вытаскивая подругу обратно на тропинку и оставляя детей в покое.

А теперь ей нужно новое хобби.