Белая леди (джен)

Трясясь на ухабах и слушая вполуха болтовню веселого кучера, я и Холмс приближались к поместью Сток-Морон. Дороги развезло из-за постоянных дождей, и карета ехала с трудом, то и дело вязла в липкой, тягучей грязи. Казалось, грязь была везде — на лошадях, на колесах, на наших плащах. Всё это не добавляло нам оптимизма. По пути я и Холмс, по заведенной традиции, не обсуждали дело, а говорили о былом, вспоминая, как мы распутывали преступления Мориарти и Морана, упоминали и о пёстрой ленте.

Внезапно кучер резко остановился. Холмс выглянул из окна кареты и вопросительно посмотрел на него.

— Приехали, мистер. Вот то самое местечко, куда вы попасть-то хотели. Сток-Морон он самый и есть, чтоб ему провалиться в ад, глаза бы мои его не видывали.

При этих словах кучер огляделся и быстро зашептал:

— А хозяйка-то тут настоящая ведьма, не приведи Господи! Сказывают, мужа-то своего в реке утопила, а второй-то ухажёр от неё сбежал, да и поминай как звали, ещё легко отделался. А вот третий, бедняга-то, жил с ней как с мужней женой, не вступая в брак, вот она его и извела, да попутно и горничную, бедняжку, довела до смерти. А буду проезжать мимо церкви, зайду, помолюсь за упокой грешных душ ваших — дело-то не лишнее будет! — и тут он захлопнул рот, как сундук на засов, будто бы испугавшись собственной откровенности.

— Ну я-то умирать не собираюсь, милейший! — с привычной мне саркастической усмешкой возразил Холмс. — Вот, держите ваши четыре шиллинга без сдачи, и спасибо, что довезли.

— Ну, дай-то Бог, мистер, дай-то Бог! — недоверчиво пробормотал кучер, забирая деньги, — а только помяните моё слово — наплачетесь вы с ней, ей-ей, наплачетесь. Проклят род её, Ройлоттов из Сток-Морона, за их грехи до самого последнего колена и до Страшного суда. — и с этими словами он помог нам выгрузить наш небольшой багаж, попрощался и отбыл.

— Да, Уотсон, неласково нас встречает Сток-Морон, — произнёс Холмс, осмотревшись. — Хорошо хоть, место знакомое, да и гепарда с павианом тут нет, как в прошлый раз.

Мы взяли свои вещи и прошли вдоль по поросшей травой дороге к распахнутым воротам поместья. Войдя, Холмс посмотрел себе под ноги, как-то странно хмыкнул и прошёл дальше неспешным шагом. Я шёл следом молча, в некоторой задумчивости. Небо над нами было хмурым и серым, но дождь почему-то не шёл, хотя, согласно уверениям кучера, последние четыре дня тут лило как из ведра. Грязь под нашими ногами медленно хлюпала, создавая впечатление негромких стонов.

Холмс позвонил. Нам открыла женщина лет сорока, с белым заплаканным лицом и большими выразительными глазами. В руке она держала зажжённый фонарь. Напрягая память, я сразу вспомнил Элен Стоунер. Но как же она изменилась! Пропало врожденное благородство лица, черты её стали более грубыми, взгляд более суровым. Но одно — одно осталось неизменным, отчаяние, которое я читал на её лице и тогда, и сейчас. На мгновение в её лице, как мне показалось, промелькнула радость, но она тут же сменилась апатией.

— Прошу сюда, джентльмены. — медленно произнесла хозяйка безжизненным голосом и показала правой рукой вглубь. Мы с Холмсом прошли за ней следом в её комнату. Она указала нам на стулья, и мы послушно сели. Холмс, следуя своему чутью, молчал и ждал, когда миссис Армитедж начнёт разговор. Однако прошло несколько минут, прежде чем она проговорила:

— Я очень рада видеть вас обоих, мистер Холмс, доктор Уотсон. Вы помогли тогда, надеюсь, поможете мне и сейчас.

Однако тон её голоса остался таким же безжизненным. Я недоумевал, ведь в письме она умоляла о помощи. Тут же, несмотря на ужас ситуации, чувствовалась апатия и безразличие ко всему.

— Я очень был бы рад, если бы вы изложили, чего вы, собственно, боитесь. — голос Холмса был сухим, но настойчивым.

— Всё, что я могла, я сказала в письме. — длинные, тонкие пальцы женщины нервно забегали по вороту платья, остановившись невдалеке от шеи.

— Хорошо, позвольте тогда задать вам вопросы. Надеюсь, вы не обидитесь, если некоторые из них покажутся вам очень личными.

— Нет, прошу вас, мистер Холмс, задавайте свои... вопросы, — тон был прежним, но голос как бы дрогнул и на мгновение прервался, а может, мне это просто показалось.

— Тогда давайте начнём с главного. В вашем письме вы сказали, что некоторые детали вы можете рассказать мне только при встрече. Что это за детали?

На лице женщины вновь промелькнул ужас, а её черты исказились. Она колебалась и молчала — мой друг терпеливо ждал. Наконец она решилась:

— Я не хотела говорить, чтобы вы не сочли меня истеричкой, не решили, что я всё выдумала. В тот день, день смерти Джеймса, я слышала какой-то странный вой и стук ставен. Я не придала этому большого значения. Места у нас дикие. Раньше волков пугали бродячие цыгане, но после принятых полицией тогда мер цыган в нашем графстве стало меньше, к тому же меньше стало и охотников на волков. Столько молодых, сильных людей у нас отняла эта война. Вот волки и расплодились. Временами целые стаи тут бегают по ночам. Местный лесничий что-то пытается с этим сделать, ставит капканы, но всё напрасно. Я слышала и другое — тихие шаги и стук дверей, но не придала этому значения. Я и сейчас не знаю, слышала я это тогда или мне просто почудилось.

Но Холмс был настойчив:

— Так что же и ваши слова о шагах и стуканье дверей, которые пугают вас сейчас — это тоже была всего лишь иллюзия?

Снова ужас на лице и снова судорога. Пальцы Элен снова приблизились к горлу, в попытке как бы стряхнуть с себя невидимую петлю.

— Нет, о нет! Это не иллюзия, это мне не почудилось, в доме кто-то есть. Я даже пыталась ночью выходить, искать. Но фонарь мой внезапно погас, и я ничего не увидела. Странно, ведь в ту ночь ветра почти не было.

Холмс решил сменить тактику. Он задумался, побарабанил немного пальцами по колену и спросил:

— Хорошо, перейдем к другим вещам. Во-первых, мне хотелось бы знать, как звали того вашего ухажёра, который сбежал. Во-вторых, уж простите, мне хотелось бы видеть то оскорбительное письмо, которое вы от него получили.

Эмоции миссис Армитедж дали о себе знать. Её глаза вспыхнули, а лицо внезапно покраснело:

— Я бы не хотела вспоминать об этом... человеке. Не знаю, зачем это вам нужно, не хочу ничего вам показывать.

— Я понимаю, что он обидел вас, но уверяю, что ваши тайны останутся тайнами для всех. Нас интересует лишь ваша безопасность, — непривычно мягким, почти заискивающим тоном произнёс Холмс.

Элен какое-то время колебалась. Но желание спастись от опасности, очевидно, взяло верх над осторожностью:

— Его зовут или звали Глен Стерндейл, он торговал тканями. Я предвидела, что вы захотите прочитать его письмо, хотя и хотела отговорить вас. — она отвернулась, и её рука скользнула под корсет. Она повернулась обратно, держа маленький синий конверт. — Вот требуемое вами письмо.

Холмс взял конверт, открыл его, бегло просмотрел письмо, бережно и аккуратно сложил его и положил обратно, при этом засунув конверт в верхний карман жилета.

— С вашего позволения, я прочитаю его чуть позже. Сейчас же меня интересует еще кое-что, а именно: кто были те "знакомые", что отговаривали вас от этой помолвки?

Миссис Армитедж помолчала немного. Было видно, что вспышка оскорбленного самолюбия далась ей нелегко и апатия вновь вступала в свои права.

— У нас тут места безлюдные, мистер Холмс. Кроме моего соседа, доктора Джека Сеймура, и местного лесничего Сэмюэла Причарда, никого нет. Иногда, когда мне становилось одиноко, я приглашала их в поместье скоротать вечер за преферансом. Тут, правда, рядом есть какой-то городок, но не его же жителей мне приглашать, — во взгляде Элен появилось затравленное выражение, а в глазах показались слезинки, — они считают, что я ведьма.

— Ну-ну, не плачьте, — с заботой сказал Холмс, протянув миссис Стоунер чистый носовой платок. Я знал, что он носит такие платки как раз на случай, если придётся утешать пострадавших от преступления или возможных свидетелей.

— Я не плачу, мистер Холмс, но так оно и есть, — безразличным голосом произнесла женщина. — А еще я отравительница, прелюбодейка, спала с Джеймсом до брака и проклятая. И это только часть тех сплетен, которые вы обо мне услышите. В общем, если у вас больше нет ко мне вопросов, — тут она поднялась с кресла, явно намереваясь проводить нас в наши комнаты.

— Только два маленьких вопроса, миссис Армитедж. А двери на ночь вы все запирали, как у вас принято? И второй — вы ничего не находили во рту покойного Джеймса?

Лицо Элен Армитедж приобрело какое-то странное выражение.

— На ваш первый вопрос ответить легко. Да, действительно, двери мы запирали на ночь, и, действительно, они почему-то оказались открытыми, когда Эмма нашла Джеймса и когда я нашла Эмму. Да, чудно. Должно быть, они забыли запереться как раз перед смертью. На второй вопрос у меня ответа нет, я просто не помню, скорбь и горе были слишком велики, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Какое это вообще имеет значение?

На этом разговор закончился и миссис Армитедж любезно проводила нас до нашей комнаты. Меж тем наступил вечер и Холмс решил отложить осмотр дома и его окрестностей до утра. Правда, перед тем, как лечь спать, он посоветовал женщине запереть все двери и окна. Не сомневаюсь, что она последовала его совету. После этого мы пожелали миссис Армитедж доброй ночи и сами легли спать.