...И мне не нужно никакого Силодара (гет)

Примечания:

Ну я мощно, конечно, две части за один день... Не писала денёк — вот вам компенсация!

Ждём-с критику.

Сильной романтики не будет, только поцелуй... Ладно, не буду спойлерить, читайте ♥

После того, как я немного успокоилась, пошла искать Бора. На шкафу его не было. В кладовке тоже. Ни на кухне, ни в гостиной... Я пошла к себе в комнату. Удивительно, я встретила его там! Он сидел на самом верху Алинкиного уголка для лазанья, и вид у него был совсем не довольный, а задумчивый, даже скорее печальный и как будто даже немного виноватый.

— Ну что, добился своего? — Не выдержала я, смотря на домового со своей кровати.

— Я не хотел... — говорил Бор, держась за голову и смотря куда-то вниз. — Она включила ультразвук... Потом проводка загорелась... Потом её ударило током, когда кто-то позвонил в дверь... Я не хотел... — Тут он издал какой-то странный звук, всхлипнул? Или показалось?...

Потом пришёл Кузя и снова стал стебаться над домовым.

— Прям красавчик! — поддел его кот. — Грохнул мать-одиночку. И кто мне теперь корм будет покупать, девчонка или ты?

— В цирк пойдешь работать, — буркнул Бор. — Или в зоопарк. Так и напишут на клетке «Самый вредный кот на свете»… А еще лучше — побираться будешь. По помойкам…

— Самого бы тебя на помойку, чтобы людям жизнь не ломал! — фыркнул Кузя. И добавил, помолчав: — А ребенка, между прочим, теперь из-за тебя в детдом отдадут.

Бор снова всхлипнул.

Кузя запрыгнул на Алинкину кровать, так и оставшуюся с утра неубранной, поднял голову и продолжал:

— Как ты не понимаешь, это же семья! Если ты делаешь плохо одному, то страдают все остальные!

— Слышь, блохастый, ты кого учишь? — возмущенно откликнулся Бор. — Что такое семья, я не хуже тебя знаю. Все-таки домовой, а не какой-нибудь там говорящий рыжий валенок…

— Да какой из тебя домовой! — не унимался кот. — Мы, коты, все про домовых знаем. И в Интернете я читал… Вы о доме должны заботиться, о людях, которые в нем живут. Ну и о животных, конечно, о кошках в первую очередь… А ты? Ты-то что творишь?

— Не твое собачье дело, что я творю! — огрызнулся Бор, соскакивая на пол.

Кузя тоже вскочил и возмущенно заорал:

— Эй, ты! Ты кого собакой назвал!?

Не отвечая и даже не поглядев в сторону кота, он вышел из детской. Я выбежала следом и нашла Бора на балконе. Он сидел на перилах, свесив наружу босые ноги, и задумчиво смотрел на раскинувшийся внизу прекрасный город. Сейчас, в солнечно-хрустальное время золотой осени, это было поистине удивительное зрелище…

— До чего ж красива наша Москва… — пробормотал он, не оборачиваясь, — день еще, как назло, сегодня такой чудесный. Солнце яркое, на небе ни облачка, деревья в золоте… А у нас дома такое несчастье…

— И кто в этом виноват? — вкрадчиво поинтересовался кот, тоже запрыгивая на перила. — По чьей милости Вику током убило?

— Да ты что? Ты совсем сдурел, рыжий?! — вскинулся Бор. — Валерьянки обпился? Ты думаешь… Думаешь, это я короткое замыкание устроил?! Да типун тебе на язык!

— Ну, а кто же еще? Кот Шрёдингера? — Кузя щегольнул эрудицией, но ему, похоже, сейчас было не до того, чтобы восхищаться моей образованностью.

— Да никто! — похоже, кот здорово задел его за живое. — Разве я хотел? Это случайно получилось! Здесь же проводка не менялась неизвестно сколько времени. Я домовой, а не электрик, чтобы вам проводку чинить! И Вика твоя тоже хороша… была. Поверила на слово этой хапуге-риелторше! Та напела, что тут, в квартире, все в порядке, ремонт вот только что делали, — а Вика и уши развесила. Обрадовалась, что такая квартира ей дешево досталась, и бегом въезжать, не проверив ничего… Разве так можно! Хоть бы электричество проверила. Мало ли, что может случиться… За себя не страшно, так о ребенке хотя бы подумала! Мать называется! А еще архитектор, сама дома строит!..

— Да хватит тебе наезжать на Вику! — прервал его Кузя. — Неизвестно еще, выживет ли она после того, как ее током ударило. Может, ее уже на свете нет — а ты тут ее все критикуешь…

— Не каркай, рыжий! — хмыкнул Бор. — Ты ж все-таки кот, а не ворона. Может, обойдется еще…

Некоторое время мы посидели молча, глядя с высоты на город. Домовой вздохнул.

— Ох, и не везет мне с жильцами… — пожаловался он.

— Что, вот прям ни с кем? Ни разу в жизни не повезло?

— В этом доме не везет… — домовой снова вздохнул. — Я ведь не всегда тут жил, знаешь? Сначала-то у нас дом в Хамовниках был. Тогда Москва совсем по-другому выглядела… Дома деревянные, в один-два этажа, переулки кривые… Мостовые и фонари только на больших улицах, а в переулках темно, грязи вечно по колено, а зимой сугробы выше головы… Но знаешь, все равно красивый город был! Зелень кругом, у каждого дома — сад, огород, цветы. Весной вся Москва точно в пахучих облаках утопала — яблони цветут, вишни, черемуха, потом сирень… И церкви на каждом шагу, куда ни глянь — везде золотые маковки на солнце блестят. В праздники торжественный звон весь город наполняет, точно колокола со всей Москвы между собой разговаривают, перекликаются… А в каждом доме пирогами пахнет, такой дух стоит, что по улице пройдешь — и, считай, уже почти сыт…

— Надо же, — хмыкнула я, — а ты у нас, оказывается, романтик. Никогда бы не подумала! И что ж тебе в твоих Хамовниках не жилось? Зачем сюда-то перебрался?

— А сюда меня привезли, как и положено, — объяснил Бор. — Когда старая хозяйка из избы съезжала, то и меня с собой позвала — полотенце постелила, попросила вежливо, все честь по чести. Я и согласился. Эту квартиру ее внуку дали, инженеру, и его молодой жене. Родителей у него не было, а бабушка старенькая, хозяйка моя, одна оставалась, вот они и взяли ее к себе. С ними мы хорошо жили, душа в душу…

— Да ладно! — хмыкнул кот. — Разве ты можешь с кем-то хорошо жить?

— А тебя, рыжий, вообще не спрашивают! — он явно обиделся, но я ободряюще ткнулся в его бок:

— Да ладно, не дуйся. Давай, рассказывай дальше.

— А чего рассказывать? — пожал он плечами. — Мне здесь, в новой квартире, тогда сразу понравилось, хотя, конечно, тут все совсем не так как в старом доме было. Ни погреба, ни печки, ни чердака, ни сеней… Ну, ничего, я быстро привык. Бабушка, хозяйка моя, и на новом месте обо мне не забывала, разговаривала со мной, конфетами и вареньем угощала, за помощь всегда благодарила. А потом, когда ее не стало, молодая хозяйка то же самое делала. У них к тому времени уже дочка родилась, хорошая такая девочка, на Алинку немного похожа. Я, пока она совсем маленькая была, ночами все колыбельку ее качал… Ну, и родителям ее тоже помогал, как мог. Если что потеряется — находил, на видное место подбрасывал. За девочкой приглядывал, чтоб не упала, не ушиблась… Уж такая семья чудесная — мне такие больше не встречались, ни до, ни после… Как же мне с ними было хорошо, рыжий! Какой уют был в доме, доброта… Все друг о друге заботятся, никто ни на кого не кричит, не ругается. Если и поссорятся когда, то тут же бегут мириться и просить прощения… — Бор и я всхлипнули в унисон.

Он вздохнул, улыбнулся и замолчал, явно погрузившись в свои воспоминания.

— А потом что было? — заинтересовался Кузя. — Что пошло не так?

— Потом… Потом они уехали, — на этот раз Бор вздохнул с сильной грустью. — А я остался. Инженера на новую работу перевели, в другом городе, в Средней Азии где-то. Вот они туда и перебрались…

— А ты чего с ними не поехал? — уточнил кот. — Кочевряжился? Или жары испугался?

— Нет, что ты! — заверил Бор. — Я бы с ними куда угодно, и в жару, и в холод… Но они не позвали. Ты же знаешь, домовые могут переехать только тогда, когда их приглашают. А мои хозяева не пригласили. Наверное, они просто до конца не верили в мое существование. Тогда же все были эти, как их… материалисты.

— А ты и нюни распустил, — усмехнулся Кузя. — Нет чтобы позвонить им по сотовому, мол, вернитесь, заберите…

Домовой покосился на кота:

— Прикалываешься, да, рыжий? Тогда ни о каких сотовых еще и помину не было. В книжках разве что. В научной фантастике…

— А после инженеровой семьи кто сюда въехал? — спросила я.

— Потом профессорская семья жила, — охотно откликнулся Бор. Видно, начав вспоминать, он уже не мог остановиться, ему хотелось продолжать и продолжать свой рассказ. — С них-то все и началось…

— А что такое? — поддел его кот. — Чем тебе профессор не угодил? Или профессорша на конфеты жмотилась?

— Конфетами они меня уже не угощали, это верно, — подтвердил домовой. — Но сами были вполне ничего. Интеллигентная такая семья, двое детей-старшеклассников, сын и дочка. Сначала, пока дети в школе и в институтах учились, все нормально шло. А началось уже, когда сын женился. И где он только ее нашел, эту хабалку, из какой только дыры ее в Москву нелегкая принесла? Ох и мерзкая была баба! Образования — четыре класса да три коридора, двух слов связать не могла, но зато гонору — как у герцогини. Вообразила себя красавицей и решила, что раз уж она так хороша, то все вокруг ей за это должны. Пока они не поженились, она еще как-то сдерживалась, скромницу из себя строила. Но родители, профессор с женой, уже тогда догадывались, что она за штучка, пытались сына отговорить от свадьбы с ней — да он уперся. Он тихий такой был, застенчивый, знаешь, из породы очкариков — женщины на таких не очень-то западают. И эта девица, Зоя ее звали, быстренько его к рукам прибрала… Вот тогда и закончилась у нас спокойная жизнь. Сначала родители с сыном ссорились, психовали, потом Зоя эта, наперекор их воле, заполучила штамп в паспорте и московскую прописку — и тут уж она как с цепи сорвалась. Вечно что-то требовала от мужа, и платье ей не платье, и шуба не шуба, и побрякушки не побрякушки… Ни родителям мужа, ни сестре его младшей житья не давала. Мешали ей все, понимаешь!.. Дня в доме не проходило без скандала.

— Ну, такую-то и не грех было б током шарахнуть, — заметил Кузя.

— Теперь я тоже так думаю, — согласился Бор. — Но тогда сдерживался еще. Только грустил, слушая, как они ссорятся.

— А дальше что было? — побуждала Бора рассказывать дальше я.

— Да ясно что… Профессора с женой Зоя быстро в гроб вогнала, так и ушли они друг за дружкой, с разницей меньше года. Дочка их сразу после института из дома сбежала, уехала по комсомольской путевке целину поднимать, так Зоя, едва только дверь за золовкой закрылась, сразу как-то ухитрилась ее из квартиры выписать. В домоуправлении, что ли, кого-то подмазала… А муж ее с горя спился. Ему, по-хорошему, алкоголя вообще было нельзя — больное сердце. А Зоя и покупала сама, и наливала, и подносила после каждого скандала, вот мол, давай выпьем за примирение… Ну и добилась своего. Схоронила его молодым еще совсем, сорока ему не исполнилось, и осталась одна в этой квартире. Думала, заживет в свое удовольствие. Но не тут-то было!

— Ты не дал? — догадался я.

— Угу, — кивнул Бор. — Очень уж я разозлился тогда на нее!.. Да и жаль мне их было — профессорскую семью… Вот я и начал забавляться, как у нас, домовых, водится. Сперва просто бегал у нее за спиной, шумел в других комнатах, вещи ронял… Ну, а дальше — больше…

— И молодец! — одобрил кот. — С такой стервой только так и надо было. И что же ты, прибил ее в итоге?

— Нет, ну зачем же, — поморщился домовой. — Я же не душегуб какой-нибудь! Просто из квартиры выселил. Думал, новые жильцы будут лучше… Да куда там! Чем дальше — тем хуже и хуже. Один мужик пил как извозчик, жену колотил чем попало, сына, лет пять тогда мальчишке исполнилось, в кладовке запирал, один раз даже на всю ночь… Ну я и не выдержал. Он, мужик этот, полез как-то лампочку в люстре менять, а я взял, да и пнул со всей силы по стремянке… После них еще одна семья жила, тоже приезжая откуда-то из провинции. С ними дед старый, дряхлый совсем, ему уже даже вставать трудно было. Так они его каждым куском попрекали, вечно орали на него: «Когда ты уже сдохнешь!» При нем я еще сдерживался, а как они его в гроб вогнали, такое веселье им устроил — вылетели из квартиры, как угорелые! Тогда-то я и решил, что, похоже, в этом доме мне уготована роль ангела мести...

— Скажите на милость! — захихикал кот. — Какой высокопарный штиль! «Ангел мести»!

— Ничего смешного тут нет, рыжий! — обиделся Бор. — Сначала я себе слово дал, что больше ни к кому привязываться не стану, чтобы потом не страдать. А потом уже решил мстить.

— И кому же, позвольте поинтересоваться, вы, сударь, мстить изволите? — ерничал Кузя.

— А всем, кто на это напрашивается! — отвечал Бор. — Кто мой дом разрушает! Кто приносит с собой в него не тепло и любовь, а всякую грязь — алчность, грубость, хищность, злость, бескультурье…

— И что ж получается, — вот прям все-все жильцы последних лет сплошь подлецы были? — уточнил кот. — Помню, соседка наша, Раиса Ивановна, рассказывала Вике про старушку божий одуванчик, которую ты лет шесть из квартиры выживал… Вероникой Арнольдовной ее вроде бы звали. Что, та бабушка тоже злодейкой была? Грубиянкой? Или, может, недостаточно культурной для твоей милости оказалась? Она ж вроде искусство любила, картины собирала…

— Ну да, — кивнул домовой. — Собирала. В войну, в блокаду. Выменивала у голодающих людей ценнейшие картины чуть ли не на пару буханок хлеба или банку консервов. Я, как про это узнал, неделю не мог в себя прийти от возмущения. Ну и устроил ей веселую жизнь… У нее дневник сохранился, тетрадка такая потрепанная, где она записи вела — что выменяла, когда, у кого и за сколько. Так я, чтобы эти записи прочесть, тогда специально грамоте выучился. А потом стал на обоях возле каждой картины подписывать — у кого взято да во что ей обошлось. Ох, и бесилась она! Чего только не делала! И замазывала надписи, и обои переклеивала — а я все равно снова и снова писал…

— …пока старуху в психушку не увезли, — закончила я за него.

Мы немного помолчали. Я посмотрела на небо. Солнце уже заметно клонилось к западу.

— Ну ладно, про других жильцов я понял, — начала я после паузы. — Но мы-то чем тебе не угодили? Мама же вроде не хищница, не злодейка какая-нибудь, не хабалка… Милая женщина, одна детей воспитывает, книжки читает, дома проектирует…

— Ой, да видел я эти ее дома! — отмахнулся Бор. — Сплошное стекло и бетон! Что в этом хорошего? Разве дома такими должны быть?

— А какими? — не поняла я.

— Да уютными! Теплыми. Чтобы в них приятно находиться было. А когда окно во всю стену — какие тут тепло и уют?

— Ну, знаешь… — заспорила я, — ты не прав. Это ж новое слово в архитектуре, понимаешь? Сейчас так принято строить. Небось когда в Москве высотки начали возводить, кто-то, кто еще в деревянных одноэтажках жил, тоже говорил — мол, что это за дом? Но жизнь меняется, понимаешь? Все должно развиваться. И дома, и люди. Небось когда Алинка вырастет…

— Вот даже не говори мне сейчас об Алинке! — замахал на меня Бор. — Вообще не знаю, как теперь с ней быть. Она же меня обвинять станет в том, что с ее мамой случилось! Скажет небось: «Я думала, что ты хороший, а ты…» И как я ей объясню, что не виноват? Разве б я не остановил это короткое замыкание, если б мог?

Потом Кузя ушёл куда-то, оставив нас одних.

— Знаешь, Бор, — я решила продолжить разговор. — Ты мне сразу понравился не смотря на кавардак, который ты тут частенько устраивал.

— Да я помню, что у меня красивый голос, — рассмеялся домовой. — И ты мне понравилась. Тихая красивая девчонка, стихи вроде пишешь...

— Ой, — он меня засмущал. — Неужели? Красивая? Ну... Не, я конечно, себе нравлюсь, но...

— Я сказал красивая, значит красивая. — твёрдо сказал Бор. После небольшой паузы он вздохнул и сказал: — Я люблю тебя, Дора.

Я чуть не вывалилась за перила и взвизгнула.

— ТЫ ОХРЕНЕЛ!? — Сказала я, чуть не падая в обморок. — Ты точно не шутишь?

— Не шучу. — Бор отрицательно замотал головой. — Я правда тебя люблю. Сильно. — Он подошёл ко мне близко, как только это было возможно и развернул меня к себе лицом. — Дора, пожалуйста, скажи, ты любишь меня? — глаза Бора сияли надеждой.

— Я тоже люблю тебя, Бор, очень сильно. — прошептала я, потому что громко говорить я была уже не способна.

Наши лица разделяло лишь пару сантиметров. Бор впился в мои губы жадным поцелуем. Температура вокруг поднялась на десяток градусов. Руки домового были у меня на талии. А я обвила своими его шею. Вдруг раздался звонок в дверь. Ааа, как не вовремя... Я мягко отстранилась и пошла открывать. По пути посмотрелась в зеркало. Я была вся красная. Как я буду в таком виде дверь открывать?...

Алина была у Раисы Ивановны. Вдруг это они? Или это мама?...