День первый (джен)

В травмпункт меня посадили из-за четкого почерка. Ну, и чтоб жизнь медом не казалась, наверное. Избавили, так сказать, от иллюзий.

Первой запротоколированной мной травмой было укушение мягких тканей лица в области правой щеки. Через «укушение» проглядывали зубы, щека лохмотьями западала внутрь рта. Травме было уже два дня.

Когда-то в нашей области разводили пушных зверей: лис, соболей, песцов. Их содержали в тесных клетушках, выставленных в поле, продуваемых всеми ветрами, чтобы шубки были попышнее и потеплее. Для спаривания зверей сводили в вольерчик пошире, после случки опять разводили по камерам.

В тесноте животные часто болели. У песцов это чаще заболевания желез, когда начинает зудеть и болеть хвост. Песцы в клетках его отгрызали. А скудное питание приводило к тому, что мамки жрали щенят. Поэтому молочных песцов прикармливали чуть больше, чем обычно, и отбирали подросших щенят, как только они начинали сами есть.

Обычно мамки отдавали помет с усталой обреченностью, но эта молодая самка билась за своих детей почти сутки.

Не больная, просто чо-то сбесилась, как словоохотливо объясняла заводчица, размахивая покрытыми старыми шрамами обветренными руками. В любом другом случае ее бы просто придушили, но она еще могла принести пять-шесть пометов до пяти щенков в каждом. А это деньги на домик в Ялте, очень уж хотелось заводчице туда переехать.

Фельдшерица, сквозь зубы невнятно ругаясь, очищала рану.

— Почему ждали двое суток? Заражение крови хотите?

— Так пожрут же молодняк, это ж какие убытки!

Этих песцовых заводиков уже нет, остатки клеток еще можно встретить на пустошах. До сих пор передергивает.

Потом привели бомжа. Знаете, что лучше всего отличает запустившего себя человека от бомжа? Запах. Не помогает ни открытая форточка, ни вытяжки.

Особенно густо распространяется амбре, когда человек начинает разматывать то тряпье, что на нем намотано.

— Стоп, — сказала фельдшер. — Я уже вижу. Запястье, со смещением. Берите его и ведите на рентген и сразу к хирургам на консультацию. А ты, — это уже мне, — открой окна и пойди чаю попей.

Попить чаю мне не удалось, так как в двери вежливо постучали. Вошел очень прилично одетый мужчина холеной внешности. Он поздоровался и представился:

— Теодор Викентьевич М., солист музыкально-драматического театра.

Из перевязочной высунулась медсестра, посмотрела на чудо и засунулась обратно.

Пока я заполняла бумаги, солист разулся и предъявил фельдшеру ступню. После недолгого осмотра его отправили на рентген.

— Первый раз за полгода мужик с чисто вымытыми ногами! — округляла глаза фельдшер. — И ногти подстрижены и, кажется, даже лаком покрыты.

— Да ты что!!! — потрясалась медсестра, качая головой. Ну, я тогда молодая была, мало что понимала.

Вернувшийся солист вежливо попросил разрешения позвонить. Набрав номер театра, он неожиданно сварливым тоном проговорил в трубку:

— Это М., Теодор Викентьевич. Я не на репетиции, но не загулял, как вы изволите выражаться, а, между прочим, сломал мизинец. Получил производственную травму во втором акте. Но — заметьте! — спектакль не сорвал… Ну, не знаю… — он прикрыл трубку рукой. — Сколько мне в гипсе ходить?.. Да, видимо, через месяц, после реабилитации. Ничего, снимайте спектакли. Меня ведь заменить некем.

Я потом ходила в театр, смотрела оперетту. Солист М. уже бодро прыгал козликом где-то «третьим лебедем в пятом ряду».

И уже перед обедом в коридоре травмпункта поднялась какая-то буча. В кабинет ввалились два сцепившихся мужика в официальных костюмах, изрядно вывалянных в пыли. За ними протиснулись мужик в рубашке с оторванным рукавом, девица в платье с пайетками и лентой через плечо и весьма беременная невеста без фаты, но с фингалом.

Второй день свадьбы. Жених с оторванной мочкой уха (зашивали без обезбаливания, ему было пофиг), свидетель с надорванными крыльями носа, свидетельница со свернутой переносицей и счастливая невеста, гордо светящая расползающимся фингалом на широкое золотое кольцо.