Унесенная в космос (джен)

Они связали её и оставили одну, будто забыли и не вернутся, — Минако говорила себе, что это очередная уловка, чтобы заставить её чувствовать благодарность к мучителям, но в душу уже закрадывались сомнения. Несколько мгновений, пока они будут развязывать её, она будет радоваться им, целовать их руки, ноги, ласкаться щекой к коленям, потом… эти чувства сменятся ужасом и болью. Так будет лучше и честнее.

Даже сюда, в подвал, долетали звуки работающего телевизора, даже Минако, которая давно потеряла счёт дням, знала, о чём с придыханием вещают дикторы: запуск ракеты с первым японским космонавтом. Только не для того, чтобы послушать новости, она, вздрагивая от каждого прикосновения глубже въедавшейся в тело верёвки, подползла к двери. Эти недоделанные якудзы так торопились, что совершили ошибку, — оставили возле порога керосиновую лампу.

Минако прижалась спиной к холодной, чуть влажной стене. Плесень и паутина, которые когда-то причиняли почти физическую боль, измарывая обнаженное тело, уже не вызывали омерзения. Сейчас она была готова пожертвовать чем угодно, лишь бы пережечь верёвки. Огонёк был слабым, готовым вот-вот погаснуть, и всё-таки оказался обжигающе горячим, когда дотронулся до кожи. Она закусила губу и отпрянула, стараясь не закричать.

Наконец веревка у неё на пояснице занялась и лопнула — она застонала, остатки завозились в промежности, совсем уж бесстыдно забиваясь в отверстия. Заведённые за спину, согнутые в локтях и оплетенные веревкой руки развязать было сложнее — пришлось пожертвовать волосами. Пряди вспыхивали, как порох, и обжигали голову, но Минако уже было все равно. Она выпрямила руки, сорвала веревки с груди и только тогда осознала боль. Через пару минут, до конца не веря в возможность спасения, она робко толкнула дверь — та оказалась не заперта. Минако опрометью кинулась вверх по грубой бетонной лестнице, тихонечко взвизгивая и перепрыгивая через ступеньки. В коридоре и прихожей никого не оказалось, она с разбегу ударилась о входную дверь и с трудом успокоила просившийся из души крик, когда она не поддалась первому напору.

Вокруг Минако клубилась темнота, будто подвальная сырость, плесень и прилипшая к коже паутина не хотели отпускать её. Это облако в воображении материализовалось за спиной в нависающую фигуру кого-то сильного и огромного, заставляя оглядываться и дрожать. Взгляд не сразу нашёл ключницу, а измученный страхом ум не сразу догадался искать там ключ. Минако дрожащими руками вставила его и, почти испугавшись той лёгкости, с которой открылась дверь, выскочила наружу. Она успела пробежать по дорожке и даже выскочить за ограду, когда поняла, что больше не сделает ни шагу, — под ногами у неё был мелкий гравий.

Кажется, лес, в котором она могла бы спрятаться, был в какой-то сотне метров, но пройти это расстояние голой по острым камням…

Внутри у неё всё дрожало и билось, будто внутренности хотели разорвать измученное тело и вырваться, зажить своей жизнью, безусловно куда более счастливой. Минако старалась не останавливаться. Она пробилась через стену колючего кустарника и вошла в лес. Здесь земля была полностью затянута мхом и ступать было легче.

Мох только несколько первых минут казался спасением — он скрывал корни деревьев и провалы в почве. Минако запиналась о корни и проваливалась почти по колено, едва не ломая ноги, — через несколько минут за деревьями и в переплетении чахлых чёрных ветвей ей уже мерещились человеческие фигуры, а в злонамеренном движении корней под ногами она была уверена. Они пытались схватить её. Нет, судьбой ей было предназначено умереть в том подвале, игрушкой молодых якудз, их первой жертвой, и даже природа была не на её стороне, а если она остановится, то эти корни оплетут её, как недавно оплетали верёвки, мох врастёт в тело, пока не закроет его полностью. И никто и никогда не найдёт даже её труп.

Минако ныла и шла, падала и ползла, пугалась теней, кусала губы… Она прежде услышала, а потом уже увидела замаячившее впереди шоссе. Если бы не звук проезжавших по нему автомобилей, она могла бы свернуть и проплутать в этом небольшом пролеске вечность.

К счастью, мысль о том, какой её увидят незнакомые люди, не успела остановить её прежде, чем она вышла на обочину и потянулась за помощью. Первая же машина затормозила с визгом, а водитель, прижавшись грудью к рулю, какое-то время сидел, в шоке открывая и закрывая глаза. Минако скрючилась, прикрывая наготу, и разрыдалась. Она не видела от слёз, как на неё набросили пиджак, и даже слегка сопротивлялась, когда её вели к машине. Она пришла в себя на переднем сидении и, свернувшись калачиком, спряталась от водителя.

Он несколько раз пытался заговорить, но Минако отвечала только мычанием или стоном, куталась в пиджак и прятала лицо. К её облегчению, незнакомец быстро оставил попытки расспросить её и сосредоточился на дороге — через несколько минут она уже удивлялась тому, с каким напряжением он ведёт машину. Автомобиль бросало с одного края дороги до другого, Минако несколько раз пребольно ударилась о дверь и плечо водителя. Это наконец вернуло её к реальности — она стала замечать звуки. Вокруг свистели пули. Минако вздрогнула, когда одна из них, не первая, по касательной задела тут же треснувшее стекло, а потом чиркнула по раме.

Автомобиль ушёл вправо, почти вылетев на обочину. Минако вцепилась в сиденье и нашла в себе силы оглянуться — знакомый внедорожник ехал следом, грозя столкнуть их легковушку в кювет, а на раме приоткрытой передней двери вис Каташи — её одноклассник, молодой якудза — с пистолетом.

Её спаситель с такой силой выжал педаль газа, что Минако вдавило в кресло. Казалось, более лёгкая машина должна была уйти от погони, но в следующее мгновение под днищем что-то взорвалось, а машину занесло и закрутило.

Водитель с трудом справился с заносом. Автомобиль, подпрыгивая и разбрасывая искры из-под простреленного колеса, свернул вправо и покатил неожиданно мягко.

К ужасу Минако эта дорога, слишком ровная и прямая, уходила в никуда, а перегораживал её шлагбаум с внушительно большим зданием охраны. Водитель, рассчитывая на помощь, просигналил и, не снижая скорость, врезался в преграду.

Шлагбаум затрещал, но ни на треск, ни на отчаянный сигнал клаксона никто не вышел. В следующее мгновение пуля разбила стекло, заставив Минако закрыть голову руками, пригнуться и закричать от ужаса, а нагнавший беглецов внедорожник врезался в бампер и толкал почти потерявшую скорость легковушку вперёд.

Шлагбаум грозил смять автомобиль, но всё-таки поддался, — подскочил, пропустил и наддал сверху по крыше. Минако легла грудью на колени и закрыла голову руками. Водитель оказался находчивее, вцепился в руль и выжал педаль газа — каким-то чудом автомобиль поехал вперёд и даже оторвался от преследователя на пару метров.

— Мы спасены! — водитель коснулся Минако, и она нашла в себе силы поднять голову — впереди сплошной стеной стояло сразу несколько полицейских машин.

Минако зашебуршилась в поисках давно потерянного где-то возле сидения пиджака, чтобы прикрыться, — их заметили, одна из полицейских машин разворачивалась навстречу — и замерла: над горизонтом вырастала готовая к старту ракета. Они выехали на космодром.

Настроение в толпе было приподнятым. Людям, собравшимся на площади в ожидании старта ракеты, было невдомёк, что кругом творятся беззакония, а невинные страдают. Время торжества и радости. Разве не этим чувствам суждено изменить мир к лучшему? Тихиро думала, что Хаку, как и любому божеству, будет приятно искупаться в этих чувствах, но он, к её удивлению, нервничал. Прижимаясь к нему спиной и чувствуя на своих плечах его руки, она почти видела, как вибриссы молодого дракона ощупывают пространство. Тихиро запрокидывала голову, прижималась холодным лбом к его подбородку, пыталась заглянуть в глаза.

— Духи разбужены, они волнуются, — повторял он раз за разом в ответ на её немой вопрос.

Тихиро не считала это удивительным. Автобус ехал по пустынной территории космодрома к ракете. Космонавты пели песни. Они готовились расширить пространство обыденного. Разве это не должно было обеспокоить духов?

Огромный экран приковывал к себе взгляды. Толпа почти затихла. Космонавты в своем тяжёлом облачении стали карабкаться по лестнице. На площадке перед люком каждый остановился, помахал рукой и отважно шагнул навстречу неизвестности. Толпа проводила их криками восторга. Люк закрылся. Начался обратный отсчёт. Ракета тонула в парах охладителя. Камера отдалялась, брала всё более общий план. Внезапно толпа ахнула, а на экране показалось то, чего там быть не должно. Разбрасывая искры из-под лопнувшего колеса, к ракете ехал автомобиль. Стекла в его окнах были разбиты, а корпус казался... изъязвленным пулями. Дорогу ему преграждали выстроившиеся в шеренгу полицейские машины и всё-таки…

В облаке пыли из-за горизонта показался ещё один автомобиль — на этот раз внедорожник. На его передней дверце вис молодой мужчина с пистолетом. Он выстрелил, потом ещё раз и ещё… Машина охраны, направлявшаяся наперерез, не успела вмешаться в перестрелку, когда одна из пуль нашла цель. Легковой автомобиль, потеряв управление, ушёл в занос, перевернулся несколько раз и замер днищем в небо. Толпа заволновалась, флаги повисли. Кто-то звал на помощь, другие требовали отменить запуск, третьи спрашивали: «Что за кино?!» — и стыдили первых или вторых.

Тихиро ещё не успела решить, к кому присоединиться, когда Хаку подхватил её и прошептал:

— Вот она — Отчаяние. Ей нельзя туда, надо остановить.

Его слова утонули за громовым раскатом, а толпа внезапно заголосила. Флаги подхватил и унёс ветер, а на безоблачное небо выползла чёрная туча. Пуск остановить уже было невозможно — из двигателей ударил огонь.

Толпа не сумела насладиться зрелищем того, как ракета оторвалась от стартового стола, и даже взлетевшего в воздух снежно-белого дракона никто не разглядел — всех разогнал ветер.

Тихиро не успела понять, когда руки на её плечах превратились в лапы. Ей захотелось повернуться лицом, прижаться к бархатистому брюху, обнять дракона и насладиться полётом, но Хаку... тормошил её, заставлял смотреть кругом. Тихиро не понимала, что должна сделать. Дракон, извиваясь всем телом, спешил, сворачивался пружиной и опять выпрямлялся, ускоряясь.

Туча приближалась. Дракон почти поравнялся с ракетой. По небу плясали всполохи огня от её работающих двигателей. В очертаниях тучи внезапно проступило что-то злобное, почти звериное. Тихиро удивилась, когда туча открыла глаза, раззявила клыкастую пасть, а когда между её клыков завозился толстый слюнявый язык, Тихиро закричала от ужаса.

Дракон наклонил голову и встретился с ней взглядом:

— Вот она — Отчаяние. Надо остановить её, — прозвучали в голове его слова.

Тихиро не поняла их смысл. Хаку закружился, собираясь приблизиться к ракете, будто то, что он искал в небе, цеплялось за её раскалившийся корпус, — Тихиро вскрикнула, пытаясь остановить его, но поздно — когти задних лап на секунду сомкнулись вокруг ракеты, и тут же отпустили.

Хаку, пытаясь остудить обожжённые лапы, закружился так, что Тихиро едва удержалась от падения. Перед её взглядом земля менялась с небом, а небо — с землёй. Последним, что она увидела перед тем, как потеряла сознание, был черный бок тучи и потянувшиеся к ней когтистые лапы.

* * *

Тихиро очнулась от холода в кромешной темноте. Ощущение прикосновения сильных драконьих лап и бархатистого пуза ещё горело на коже, но Хаку не оказалось рядом. На крик он не отозвался. Она поднялась, обняла себя, пытаясь согреться, и побрела прочь.

Её глаза медленно привыкали, или темнота расступалась. Через несколько шагов развиднелось окончательно, только смерчиками поднималась пыль из-под ног и застила свет. Воздух был подвижен — Тихиро какое-то время пыталась решить, хорошо это или плохо.

Треск почвы под ногами отвлек её от размышлений — очередная кочка оказалось неожиданно рыхлой, хрустнула и раскрылась, захватив ногу по щиколотку.

Провалившейся ноге оказалось неожиданно мокро, Тихиро поспешно сделала шаг, чтобы вырваться из ловушки и провалилась по колено. То, что раньше казалось ей кочками на черной чуть влажной земле, превратилось в пузыри. Они поднимались, будто над кипящей смолой, и лопались с треском. Через несколько минут вокруг Тихиро кипело болото: не горячее и не холодное, но липкое и затягивающее. Она отступила назад в надежде вернуться на твердую почву, но не устояла на ногах и села на зад.

Попытка подняться была ошибкой. Ноги, на мгновение вырвавшиеся из ловушки, тут же затянуло по колено. Крик, которым Тихиро пыталась позвать на помощь, только усилил бурление окружавшего её болота. Она задышала тяжело и часто, пытаясь перевернуться на живот и ползти по жиже, но ни одному её плану спасения не суждено было сбыться. Сперва она почувствовала что-то твердое под ногой, а потом с ужасом наблюдала за тем, как уже коснувшаяся подбородка жижа медленно отступает.

Это твёрдое, позволив встать на себя, обняло её колени и медленно поднималось, ощупывая, пока не поставило её на ноги. Тихиро оглянулась и вскрикнула от радости — за её спиной стоял Безликий. Жижа все ещё пузырями стекала с его бесформенного тела, почти объединяя его с поверхностью под ногами, а серые слишком крепкие для этой аморфной массы руки обнимали.

— Ты спас меня, — поблагодарила она духа и улыбнулась. Вместо того, чтобы ответить, он выпустил её из объятий, отвернулся и побрел прочь.

— Куда ты? — спросила Тихиро и после недолгих размышлений побежала следом. — Постой, не бросай меня.

Безликий замер на месте, дождался, когда Тихиро приблизится, и побрёл дальше. Болото вокруг него, будто мокрая ткань под утюгом, разглаживалось, шипя, и почти сразу закипало за спиной. Через несколько таких перебежек, когда Тихиро догоняла Безликого, рискуя опять провалиться в болото, она поняла, что замерзает и задыхается.

Каонаси оглядывался, ждал и даже как будто качал головой. Воздух здесь был разряженным, дышалось тяжело, а холод, которого она прежде не замечала, после погружения в болото стал ощутимо покалывать лицо и забрался под рубашку.

Тихиро медленно осмысливала происходящее. Она поняла, что оказалась на большой высоте, скорее всего, внутри той тучи.

— Ты не видел Хаку? — попыталась она спросить Безликого. Он промолчал, только указал на невысокий пригорок. Тихиро не сразу поняла, что Каонаси привёл её к ракете. Её остов, отчего-то более округлый, чем она ожидала увидеть, наполовину врос в землю.

Люк был открыт. За полуметровым слоем обшивки аварийным освещением сияло пространство кабины: три пустых ложемента с забытыми на них скафандрами... Нет, люди не испарились изнутри, их просто не было. Кем-то извне аккуратно раскрытые клапаны и развязанная шнуровка внушали надежду на то, что они просто ушли. Вопрос о том, зачем им понадобилось снимать скафандры в разреженной атмосфере и таком холоде, недолго волновал Тихиро...

Она замерзала. Внутри кабины было ощутимо теплее. Тихиро устроилась на ложементе и попыталась высушить одежду. К её удивлению, Безликий полез следом, и в кабине сразу стало темно и тесно, а его серые руки заскользили по её коже.

Тихиро напряглась, когда почувствовала, как Каонаси снимает с неё бельё и попыталась отвлечься, разглядывая потолок. Одеяние Безликого расходилось чёрным дымом, закрывало перемигивающиеся огоньки приборов полупрозрачной вуалью. В темноте испуганной от странных ощущений Тихиро ярким показался единственный белый огонёк — застрявший в обшивке бумажный журавлик.

Тихиро протянула уже затянутую в плотную перчатку руку и взяла журавлика — ей казалось, что он шевелится. Через несколько мгновений она в этом убедилась. Вырваться из рук ему оказалось легче, чем из обшивки, — он закружился, разрезая острыми крылышками дымку, курившуюся вокруг Безликого, и вылетел из ракеты.

— Нам надо за ней! — вскрикнула Тихиро. Безликий отрицательно покачал головой.

— Она нам поможет! — добавила Тихиро и внезапно догадалась: — Это не Дзениба? — Безликий промолчал в знак согласия, закрыл забрало шлема у нее на голове и стал выбираться из ракеты. Она с трудом, но полезла следом. Сиявший звёздочкой в тёмном небе журавлик закружился, будто испугавшись, и отлетел прочь.

— Не поможет, — повторила Тихиро в задумчивости, — но я всё равно пойду за журавликом.

Журавлик в ответ на слова Тихиро замер, а потом закружился и запорхал, то ли радуясь компании, то ли избегая.

* * *

Тихиро упрямо шла вперед, хоть журавлик то пропадал из вида, припуская вперёд со всего духа, совсем не заботясь о попутчиках, то внезапно возвращался, кружил над головой, будто звал и жаловался. Через несколько минут такой ходьбы окончательно развиднелось. Почва под ногами отвердела, даже рассыпалась под ногой в пыль, расступалась, разбегалась...

Только приглядевшись, Тихиро стала замечать, что под ногами теперь ползают мохнатые шарики, в которых она с трудом узнала знакомых сусуватари. Они пытались подняться на слабые тонкие ножки, падали и торопились укатиться из-под ног. Тихиро было жалко малышей, она замерла на месте, не смея сделать шаг.

Если бы только Хаку был рядом, он бы объяснил, что делать. Вместо тёплых и мягких рук Хаку на плечо легла ледяная рука Безликого — Тихиро вздрогнула и оглянулась. Если бы перекошенная маска могла бы выражать эмоции, Безликий бы кричал от страха. Безобидные сусуватари вцепились в его чёрное одеяние, повисли, тянули вниз и грозили его опрокинуть. Только плечо Тихиро, за которое Каонаси отчаянно держался, помогло ему устоять на ногах. Она застыла в изумлении на каких-то пару секунд, а потом шикнула на паучков. Они замерли на месте, выпучили глазки, позволив Каонаси твердо встать на ноги, но не отпустили.

Тихиро была в замешательстве — она не помнила, чтобы робкие сусуватари нападали на кого-то, а Безликий и вовсе казался для них слишком могучим.

Журавлик с надрывным стрёкотом бумажных крылышек кружился вокруг головы, мешая думать. Тихиро казалось, что за шумом, с которым журавлик рассекал воздух крылышками слышались слова. Не добившись от неё чего-то важного, журавлик озаботился судьбой Каонаси: сделал несколько кругов вокруг него и острыми крылышками отрезал подол его одеяния.

Безликий присел, пытаясь натянуть укороченное платье на худые ноги, а потом, почти улыбнувшись ощущению свободы, побежал прочь. Тихиро пришлось поспешить следом — журавлик торопился, уверенно ведя за собой воспылавшего к нему благодарностью оборотня. Через несколько минут бег вприпрыжку оказался единственно возможным способом передвижения — Тихиро жалела, что не может взлететь. Почва под её ногами окончательно выродилась во что-то безжизненное, пыльное, слишком твёрдое для песка; напоминавшее бы мох, если бы так не принимало ногу: нет, это было чем-то наподобие плотной паутины, прогалы в плетении которой заросли черной плесенью. Сусуватари кишели под ногами. Если Тихиро ещё выбирала, куда поставить ногу, то Каонаси, поддерживая руками отраставшее на глазах одеяние, шлёпал босыми пятками в самую гущу.

Тихиро вздрагивала от печальных повизгиваний паучков, которые все ещё пытались уцепиться за платье безликого.

Наконец журавлик завис в небе яркой звёздочкой, а Тихиро всей тяжестью своего скафандра врезалась в остановившегося Безликого. Он задрал голову, разглядывая журавлика и как будто прислушиваясь к стрекоту крыльев.

Ум Тихиро лихорадочно работал. В голове кровью бились слова Хаку, те немногие, которые он успел произнести: «Духи разбужены. Она — Отчаяние. Ей туда нельзя».

Что ж, за нескольких месяцев служения в банях Юбабы, она должна была чему-то научиться, чтобы понять. Если этот мир был создан разбуженными духами, то им было нечего пожертвовать, кроме собственных призрачных тел. Если всё это жадное до чувств и эмоций болото превратилось в рой простейших подчинённых духов — сусуватари, то... в тучу угодил кто-то, кого разбуженные духи не смогли покорить. Тихиро рада была бы назвать им Хаку или даже себя, но прекрасно понимала, что это не так. Отчаяние было сильнее всего, оно и овладело этим миром.

В подтверждение мыслей Тихиро мир вокруг все больше напоминал что-то земное, человеческое. Мох — пусть и плесневелая паутина — под ногами. Холмы, с чёрными чахлыми деревцами — пусть роем сусуватари, отчего-то принявшим именно такую форму. Небесный свод — пусть сумрачный — над головой. Тихиро заметила, что кроме журавлика этот сумрак освещал ещё и другой свет, более тёплый и рассеянный. Он пробивался снизу, а сусуватари как будто заслоняли его, грея мохнатые брюшки. Тихиро наклонилась и смахнув перчаткой нескольких дружно возмутившихся её грубости мохнатых паучков обнаружила полупрозрачную сферу, к стеклу которой прижимался её старый знакомый.

Бури в мире Юбабы случались часто, и штормов хватало. Казалось бы, она сделала всё, чтобы защититься, отгородиться, даже спрятаться, но жизнь упорно подкидывала ей одну свинью за другой: то слуги подведут, позарившись на награду; то сестрица поманит недостижимым; то сыну втемяшится внезапно повзрослеть и влюбиться; то занесёт кого-то в её пенаты, чужого и недоброго. Чего только не случалось на её веку. Только больше всего ненавидела Юбаба, когда всё шло вот так, — мимо: никто не спрашивал её мнения, не слушал приказов, а сама она ни на что не могла повлиять.

Она в очередной раз метнулась к окну. Там, за стеклом, творилось невообразимое — то, что превратило её каменную крепость в соломенную башню среди разлившейся реки. Раздувшийся до огромных размеров дух бурубуру топтал рыночные палатки с угощением.

Магия, просившаяся наружу, вышла дымом через нос — Юбаба была слишком слаба, чтобы бросить этому вызов. Её волосы встали дыбом, когда дух оглянулся и воззрился в окно.

Не даром выстроила Юбаба стену, и прежде ветры приносили из-за неё горе и злобу: люди страдали, воевали, умирали — так было всегда, и что с того? Кто сказал, что нужно бежать и спасать, — всё бесполезно! Только на этот раз страдания переполнили чашу, а хуже всего было то, что её повзрослевший сын оказался там, снаружи, тем, кто решил спасать.

Небесный свод темнел на глазах. Духи вырастали до неба и сливались в тучу — они собирались штурмовать стену и прорваться в мир живых. Юбаба не вмешивалась: «там за стену, куда бы они ни стремились, лишь бы подальше».

Вскоре Акасита поплыла прочь, унося грозу, но даже, преодолев стену, не исчезла из вида. Слишком разрослась. С земли в Акаситу понеслась ракета — как будто живые не могли придумать ничего поновее? Духам эта горячая пилюля, как дробина слону, — ам, и нету. Юбаба прижалась к стеклу, когда рядом с ракетой закружился знакомый водный дракон: «хорошо, что нашелся дурак, готовый вмешаться», — фыркнула, когда разглядела прижимавшуюся к телу дракона девчонку, и отвернулась, когда Хаку схватился с Акаситой. Исход схватки был ей понятен: «если бы ещё не висла девчонка на руках…»

Дракон отчаянно вырывался из лап Акаситы, извивался, кусался, царапался.

— Брось девчонку, будет легче, — прокаркала Юбаба и умолкла, встретив презрительный взгляд сестры.

— Даже за сыном не пойдёшь туда? — спросила Дзениба, отворачиваясь. Какое горе заставило её позабыть обиды и явиться на помощь?

— Я видела, сколько духов всосала эта Акасита. В отличие от тебя. И... За сыном? Что ты знаешь о Бо?

В следующее мгновение Юбаба с визгом оттолкнулась от пола и зависла над ограждением балкона, обращаясь в птицу, — слишком тяжёлую и неповоротливую для боя.

— Тебе просто надо стать больше, — прохрипела Дзениба вслед, тяжело опираясь на клюку. — Какими бы чувствами не были разбужены духи, тебе надо просто стать больше, чем те эмоции, что пробудили их. Используй материнскую любовь.

Дзениба ударила в пол клюкой. Птица-Юбаба оттолкнулась от перил и взлетела. Она не сразу легла на ветер, её бросило вправо, потом влево, отнесло вперед, а потом внезапно размножило в пространстве. Стая тяжёлых неповоротливых птиц направилась к облаку. Была в их полете какая-то обречённость — они слепо направлялись к цели.

— Не попадайся Акасите в лапы, глупая, — выкрикнула Дзениба вслед сестре. Одна из птиц оглянулась на крик, другие — лишь слегка повернули головы. Дракон отвлекал внимание Акаситы, сражаясь с ней отчаянно, и уже был обессилен. Одного случайного движения когтистой лапы хватило, чтобы размазать нескольких птиц в прах — они стекли синими чернилами с когтей Акаситы. Дзениба вздрогнула и закусила губу, сдержав крик. Оставшиеся птицы оседлали тучу и принялись клевать её, вырывая мощными клювами кусок за куском.

— Материнская любовь, глупая! — повторяла Дзениба, которая таких действий как будто бы не одобряла. — Любовь!

Раны Акаситы быстро затягивались. Она не сразу почувствовала эти укусы и закружилась, пытаясь сбросить птиц, срывая зло на уже переставшем сопротивляться драконе, грозя задушить его в лапах, перекусить зубастой пастью.

— Материнская любовь! — попыталась докричаться до сестры Дзениба.

На мгновение разжавшая лапы, чтобы отмахнуться, Акасита размазала ударом десяток неповоротливых птиц — оставшиеся, самые юркие, подхватили падающего дракона и полетели с ним прочь. Акасита неслась следом, разевая пасть и молотя по воздуху когтистыми лапами. Вот одна птица лопнула от удара когтем, вторая, третья... Последняя едва успела втащить дракона в комнату, когда Дзениба захлопнула створки окна.

Они прогнулись, задрожали, но не впустили угрозу. Акасита не ушла — бушевала снаружи, но башня чародейки пока выдерживала этот напор.

* * *

Посиделки двух сестёр за стенами осаждённой крепости мало напоминали семейную встречу.

Дзениба занималась раненным, уложив того в хозяйскую кровать, а Юбаба, всё ещё пыхтя и отдуваясь, приходила в себя после схватки.

— Развела слуг и нахлебников, сама вконец обленилась. От колец пальцы вместе свести не можешь. На что ты ещё способна? — ругалась Дзениба, вливая в рот Хаку целебный отвар.

У Юбабы уже не было сил ни возражать, ни огрызаться в ответ, а её сестрица продолжала мешать её с грязью.

— Что ты знаешь о Бо? — спросила Юбаба, все ещё стараясь выровнять дыхание.

— Не почувствовала его? — переспросила Дзениба вместо того, чтобы ответить напрямую. — Сбежал сынок из твоей стерильной комнаты, не прельстился ни игрушками, ни сладостями — просто человека пожалел. Бывает так и хорошо. А ты опять не узнала его, как тогда, когда я его обратила в хомяка.

— Ненавижу грызунов! — попыталась вставить своё слово Юбаба. — Как ты посмела моего сына…

— В хомяка заметь! В милую зверушку: не в жабу, не в змею! А ты не узнала и не оценила магии, которая в нём, — достаточно один раз показать, и он уже умеет.

Юбаба замотала головой так, будто бы слова сестры не доходили до её сознания, а надоедливой мухой лезли в уши.

— О чём ты говоришь? Ничего-ничего не понимаю.

— Духов разбудило отчаяние помнишь? Духи полетели посмотреть — им любопытно. Твой сын тоже. Только он спасать побежал. Не спас. Не знаю, что стряслось, только лишился он тела. Вот он расскажет, как в себя придет, — указала она на Хаку. — Пока что сын твой — дух — внутри той Акаситы.

— А-а-а, — Юбаба закричала от ужаса и закрыла лицо руками.

— Успокойся ты! — прикрикнула на неё сестра. — Всего-то и надо — победить Акаситу. Вот ведь, твоя материнская любовь не помогла! Думала я, что, как оседлаешь ты тучу, она под тобой и развалится — оказалось, мало ты сына любишь. А так, поймать бы нам Акаситу и в одной из твоих ванн искупать. Выстирали бы мы тогда оттуда и твоего Бо, и его девчонку. Только понять бы, что её породило. Юбаба, перестав кричать, теперь лишь тихонько подвывала, покачиваясь на стуле, и всё равно пропускала рассуждения сестры мимо ушей.

— Её породило Отчаяние, — только эти слова сумели пробиться сквозь её слёзы. Хаку сел и спустил ноги с кровати.

Должно быть, его внезапное пробуждение отвлекло её от размышлений.

— Хорошо, пусть Отчаяние. Пусть! Что это меняет? — прервала Юбаба рассказ Хаку. — Если моя материнская любовь оказалась слабее, что ещё можно противопоставить?

Дзениба в ответ презрительно фыркнула.

— Ты оказалась слабее. Может, ты в панике и без сил, но ты тут не одна, и каждый способен испытывать не менее сильные чувства.

В ответ Юбаба вскочила с места, будто очередное оскорбление придало ей сил, и ощерилась.

— Может, их чувства и не слабее, но что они могут? Уж точно меньше меня!

— Вот и пусть делают то, что могут! Готовят праздник, убирают площадь, комнаты, бани. Пусть остаются на своих местах и делают свою работу.

Мир вокруг Тихиро застыл. Только сусуватари, ползая вокруг, принимали самые странные формы. Они были скоплением камней, которые рассыпались стоило занести ногу; черными чахлыми деревцами, ветки которых таяли, стоило за них схватиться; и даже дымкой вдали и бегущей черной водой. Тихиро брела уже только для того, чтобы не останавливаться, и не провоцировать окончательно осмелевших сусуватари — её окружали друзья, которые зависели от её силы и решимости. Они поддерживали её, как могли. То один, то другой паучок забирался на ботинок, поднимался на ножки и пучил глазки, пытаясь заглянуть в лицо. Тогда притороченная к поясу лампа лучилась светом.

Бо прижимался к стеклу. Журавлик опекал безликого, который тащил на себе двоих раненных, полузамерзших космонавтов. Третий шёл сам, всему удивлялся и влипал в неприятности, оттягивая на себя последние силы. В отличие от других он протянул руку для рукопожатия и представился странной кличкой: Флинт.

Тихиро не хотела отвечать на его восклицания и даже замечать их, пока он внезапно не догадался: «Мы в параллельном пространстве?»

Нет, все объяснения были не по делу и не к месту, если они собирались вернуться. И всё-таки Тихиро хотела уже начать длинный и странный рассказ, который нужен был и ей самой, чтобы собрать вместе и осмыслить все догадки, когда услышала звуки музыки.

Эти звуки сложно было назвать приятными: больше всего они походили на те, что предваряют японскую оперу: звуки перебираемых струн, настраиваемых инструментов, нарочито громкие, чтобы привлечь больше народа на представление.

Она откинула забрало шлема и прислушалась. Ветер доносил звуки и запахи. С каждой минутой они становились громче и острее.

Один из висших на Каонаси космонавтов поднял голову и пробормотал: «Вкусно пахнет».

Безликий остановился и скинул с себя ношу — журавлик возмущено нарезал круги вокруг, а сусуватари бросились врассыпную.

— Это снизу! Там что-то происходит, — воскликнул тот, кого недавно посетило внезапное прозрение.

Тихиро уже и сама поняла — разглядела направление в движении сусуватари. Они перестали собираться группами и принимать разные формы, просто стремились покинуть тучу. Тихиро недолго радовалась тому, что малыши оставили в покое безликого и обрели какую-то цель, — через несколько мгновений они кубарем с визгом катились обратно.

От жалости она наклонилась, подставила ладони, несколько сусуватари вцепились, карабкались по рукам, расселись по плечам, подрагивая от ужаса и вытягивая внезапно ослабевшие конечности.

— Кто это с вами делает? — спросила она пространство. Сусуватари переглянулись и, дружно выдохнув, печально закивали.

Их собратья медленно приходили в себя внизу. Спутники Тихиро едва ли оказывали им половину того же сочувствия — безликий и вовсе без зазрения совести топтал врагов. Их бег был остановлен так же внезапно, — ослепнув, сусуватари стали натыкаться друг на друга.

Тихиро попыталась направить их криком, но сделала только хуже — сусуватари закружились в хороводе, те, кто слабее, падали и погибали под ногами своих собратьев.

— Прекрати! — закричала Тихиро, но мир вокруг изменился раньше её крика.

Он стал пропускать больше света, ветра и звуков снаружи, — позволив мелким духам погибнуть, та, которая управляла ими, просчиталась.

Теперь Тихиро была уверена в том, что слышит музыку, праздничные песнопения и славословия духам. Через несколько минут запахи и звуки не оставили сомнений в том, что внизу готовится праздник. Тихиро представила, как по украшенным фонарями и гирляндами улочкам шествует процессия ряженых. Улица под тяжёлым свинцовым небом казалась светлой от развешанных по стенам флагов и то и дело взметающейся вверх мишуры. Запахи приготовленных для духов угощений на этот раз казались Тихиро настолько манкими, что она была готова рискнуть этим пиршеством, даже зная о последствиях. В воздух взлетели первые фейерверки, и Тихиро подумала, для кого стараются те, кто остались внизу?

Едва ли они ждали хоть крохи золота за свои труды. Едва ли... Нет, сколько ни думала, не могла Тихиро найти ни одного движущего ими мотива. Она хорошо знала этих духов. Хорошо. Прижимавшийся к стеклу притороченного к поясу фонаря Бо посмотрел на нее и засиял ярче.

Несмотря на все её сомнения — мир вокруг нее светлел, а музыка и запахи, доносившиеся снизу, становились громче. Что бы ни двигало теми, кто сейчас шествовал в весёлом карнавале по праздничным улицам, они не сдавались. Так же как сусуватари не оставляли попыток вырваться им навстречу. Сердце Тихиро разрывалось от сочувствия: малыши не прекращали бежать, ослепнув, лишившись осязания и слуха, катились кубарем, перебирались через тела погибших товарищей.

Она оказалась для них единственным готовым приютить их безопасным островком — уже трое отдыхали у нее на ладони, переглядываясь, а цеплявшихся за ноги она не считала.

Наконец туча развеялась настолько, что почва под ногами Тихиро стала рыхлой, а из остатков поднялось то, что управляло сусуватари. Обнаженная женщина пыталась собрать своё израненное тело из праха и пепла, который отчаянно не хотел принимать её форму, развивался по ветру. Тихиро успела разглядеть её, прежде чем сама с криком полетела вниз, потеряв опору под ногами.

Тихиро падала, и падение её не было быстрым: рядом летели удивлённые космонавты, планировал, ловя ветер юбкой, безликий, пыльным облаком разлеталась по ветру несчастная Минако.

После замкнутости и сумрачности тучи мир вокруг показался ей очень ярким. Туча развеялась окончательно, Тихиро падала в снопе света — страха перед приближающейся землёй не было.

Тихиро закрыла глаза. Её недавние спутники, а теперь, наверное, товарищи по несчастью не разделяли её спокойствия. Космонавты кричали от ужаса, вопил и метался дух Минако. Безликий, распялив своё безразмерное чёрное платье по ветру наподобие парашюта, пытался подхватить её. Раньше, чем это случилось, она почувствовала под спиной бархатистую шерсть водного дракона.

Тихиро с трепетом в груди перевернулась в воздухе, обняла Хаку. Приоткрыв глаза, она успела улыбнуться счастливому бегу шлепавшего по воде, задрав юбку, безликого.

Тихиро опомнилась, когда соскользнула со спины дракона на мягкое татами. Хаку крутнулся вокруг своей оси, взмахнул хвостом и заторопился куда-то вверх по стене. Тихиро быстро огляделась в знакомом помещении, метнулась к окну, позабыв об усталости, проследила взглядом за водяным драконом и бросилась прочь из комнаты. Запустение общих спален быстро сменилось деловитым гудением служек. Вскоре Тихиро приблизилась достаточно, чтобы различить беготню и крики — в них было мало обычного веселья. Она не успела разглядеть того оранжевого метеора, который едва не сбил её с ног у подножья лестницы. Она поспешила следом на голоса.

Полы в банях были влажными от расплескавшейся воды, по стенам метался свет, а деловитую возню заглушали крики и стоны. Тихиро шла на эти звуки. Справа и слева от неё за перегородками и ширмами отмокали в ваннах измученные Акаситой духи.

Там плескалась вода. Тихиро не сразу сумела разобрать за этими звуками слова.

— Спасите её! — просил он знакомым голосом Бо.

Звуки становились громче, а крики превращались сперва в мольбу, а потом в причитания — Тихиро стало страшно и шла она медленно, почти крадучись. Показавшийся из-за перегородки отчаянно улепетывавший прочь сусуватари заставил её отпрянуть — Тихиро встала в проёме и замерла. Бестелесный дух Бо светом метался по стенам. Дзениба вместе с сестрой колдовали над водой, в которой угадывалось что-то расплывчатое, какая-то грязь, напоминавшая контуры обнаженного женского тела. Кажется, малейшее движение воды в ванной ломало их, заставляя терять форму.

— Мне жаль, Бо, но её уже не спасти, — Дзениба опередила сестру, которая готовилась выразить свое отношение к происходящему яснее.

— Спасать мелкую дрянь, которая едва мир не сгубила! — не удержалась она и прошипела себе под нос.

— Я влюблён! — воскликнул Бо и заметался вокруг ванной. — Спаси её!

— О себе бы сперва подумал, сам без тела, — проговорила Юбаба решительнее, поглядывая на сестру в поисках поддержки, но Дзениба не собиралась ей потворствовать.

— Ему так удобнее, — пробурчала она, бросая в ванную какие-то сухие лепестки и творя очередное заклинание. — А так ничего он не лишался.

Юбаба на этот раз поддержала сестру, повторив заклинание. Волосы сестёр поднялись дыбом от его удвоенной силы, сгорели в воздухе две печати, пепел осыпался...

Минако на мгновение обрела тело, обвела помещение сумасшедшим взглядом, поднялась из воды, закрыла лицо руками и отчаянно закричала.

Казалось, она пытается сцарапать лицо, чтобы больше не видеть этот мир... Вода в ванне забурлила, почернела, а потом Минако огляделась и отчаянно закричала. Тихиро не знала, что больше испугало её: выкрашенные в канареечный цвет стены, боль в теле или зверское выражение на лице Юбабы.

Бо потянулся к ней, приняв прежнюю форму знакомого ей водителя, но было поздно — недавно обретенное Минако тело рассыпалось черным прахом.

— Она вышла из круга перерождений. Её больше нет, — произнесла Дзениба, помешивая воду в ванне. Бо со слезами бросился прочь.

Стол был накрыт к чаю, а застолье, судя по всему, началось задолго до прихода Тихиро.

Была какая-то доля безумия в том, как лежали на блюдцах опрокинутые чашки; в обилии разнообразных и разноцветных от заваренного в них чая чайниках; в початом угощении, разложенном на многоярусных тарелках и менажницах. Тихиро редко приходилось бывать в гостях, и оказанное ей внимание на этот раз окончательно её смутило. Она едва успела присесть на придвинутый для неё Хаку стул, когда возглавлявший заговорщического вида компанию хозяин окликнул её.

— Алиса! — в том, что это обращение было адресовано ей, а не кому-то другому сомнений не было. Тихиро бы пропустить его мимо ушей, но она вздрогнула и привстала. Её реакция тут же была встречена смехом.

— У кого-нибудь есть достойные версии того, что с нами произошло? — произнес хозяин дома, отсмеявшись.

— Я соглашусь с тобой, Флинт. Масштаб твоего безумия соответствует бесцветности официальной версии. Тем более, что кандидат на роль той самой Алисы, гуляющей между мирами, у нас идеальный.

— Как вы оказались вместе с нами в той турбулентности, юная леди?

Тихиро, отговаривая Хаку идти к космонавтам, боялась именно этого вопроса.

— На моих глазах её подхватил смерч, — ответил Хаку, встретив взгляд Флинта. Несколько минут они играли в гляделки — Хаку победил.

— Нет, я отказываюсь верить, — ударил ладонью по столу Флинт, — в то, что какие-то погодные явления способны привести к таким последствиям. Мы были в параллельной вселенной. И если это так, то мы открыли новый способ перемещения в пространстве!

— Отправлю его в параллельный мир! — прошептал Хаку, и Тихиро нервно вздрогнула.

— Нет, вы только представьте, если существует тот параллельный мир, в который мы попали, и он повсюду вокруг планеты, то из него можно попасть в любую точку пространства.

— При условии, — поправил Флинта Хаку, — что вокруг этой точки есть этот самый параллельный мир.

— То есть ты не отрицаешь его существования, — Флинт только что посвятивший в свои размышления своих друзей накинулся на незнакомца, надеясь обратить и его в свою веру.

— Я этого не говорил, — возразил Хаку. — Я сказал, что твои размышления могут быть в корне не верны. А этого параллельного мира может не быть.

— Тогда куда мы попали?! — воскликнул Флинт, в очередной раз хлопая по столу.

— В облако. Но это облако было обитаемым. Мы сделали его таким.

— Темнишь, парень. Что-то знаешь и темнишь. Но я всё равно останусь при своем. Я уверен, что прав. Параллельный мир существует, и пусть он будет обитаемым, так даже лучше.

Тихиро по собственному опыту знала, что Флинт напрасно бросил вызов Богу — и её любимый Хаку не станет исключением из этого правила. По ногам прошел холодок, и что-то мерзкое змееподобное расположилось на полу под столом. Хаку, не меняя выражение деловитой сосредоточенности на лице, разливал по чашкам чай. Ему понравился голубоватый из прозрачного чайника. Закончив, он поводил в чашке венчиком, взбивая пенку. Чай был густым, как молоко, и несколько ягод голубики лишь наполовину утонули в пенке.

— Не надо! — прошептала Тихиро, робко умоляя возлюбленного взглядом.

Он тихо рассмеялся в ответ:

— Глупышка, не в этом счастье. Для него точно нет. Он поймет и оценит.

Хаку принялся за еду с видом, будто она — заслуженное подношение. Оставшееся угощение было им придирчиво испробовано. Тихиро сидела, как на иголках. Остальные гости собирались и прощались.

Одним из последних уходил космонавт, пришедший в гости с дочкой. Девочка заснула и добудиться её никак не могли. Пока отец нёс её на руках к дверям, ласково тормоша, Хаку тоже засобирался. Тихиро обрадовано вскочила с места и успела разглядеть украшавшее шею девочки ожерелье из бумажных журавликов. Перед дверью девочка проснулась, и перед тем, как оказаться на своих ногах, заметила идущих следом Хаку и Тихиро.

— Ты хороший! — воскликнула она и потянулась к Хаку обниматься. Тихиро пожалела, что не может с тем же чувством сказать то же.

— Может, не стоит его наказывать за неучтивость? Он ведь не знал, с кем говорит, — попросила она, едва они оказались там, где их никто не слышал.

Хаку смерил её взглядом в ответ, фыркнул и ускорил шаг. Через несколько минут Тихиро побежала следом за Хаку по безлюдному парку, а потом и вовсе потеряла его из вида. Гравийные дорожки не доносили шума шагов, а единственным дыханием здесь было её собственное. Она не верила, что Бог мог оставить её, и всё-таки... в отчаянии закричала.

Преградивший ей дорогу ручей казался незначительным препятствием, пока вылезшая из земли труба не подставила подножку. Вода приближалась, приземление грозило быть болезненным и стыдным. Белый дракон появился внезапно, завис на мгновение, заглянул в глаза, а потом подхватил и понёс вверх.

Тихиро улыбнулась и на мгновение закрыла глаза от удовольствия. Она была в безопасности, рядом с любимым и можно было позабыть остальное. Над высоткой, в которой обитал Флинт, висела чернота. Они направлялись туда. Ночь была беззвездной и безлунной, но стоило Хаку дунуть, как в темноте открылось окно. Мир в нём с сотнями плавающих в черноте планет был прекрасен.