Фото со вспышкой (гет)

Моне категорически не нравился город, и она подозревала, что и город о ней не самого высокого мнения. Что это за название — Иллюминау? Мона и не узнала бы про существование этого городишки, если бы не стипендия. На вступительном собеседовании в университете Мона ужасно перенервничала — запиналась, путалась в фактах, мало того: отнесла Босха к "малым голландцам", хотя сама выбрала его творчество темой своего вступительного эссе, за которое получила высокий балл. Лица членов комиссии были недовольными, откровенно скучающими. Когда наконец ее отпустили, она чуть слышно попрощалась и поспешила к выходу, чтобы никто не заметил ее слез. Как только она вышла из кампуса, начался ливень, а Мона не взяла с собой зонтик. Ей не хотелось возвращаться, и она забежала в расположенную неподалеку кофейню. Она сидела на высоком барном стуле, пила горький, чуть кислящий американо, смотрела через большое витринное окно на посеревшую улицу, по которой ветер разгонял потоки воды, и тихо лила слезы. "Бо-о-ль!" — звучал в наушниках голос Дэна Рейнольдса⁽¹⁾, и Мона чувствовала черное отчаяние. У нее были все шансы получить место по квоте — и она их упустила. Ей могут предложить учиться платно, но у семьи нет столько денег, чтобы оплачивать ее обучение. И что теперь делать? Куда идти? Мона покосилась на официанта — насколько тяжело будет работать в похожей кофейне? Официант стоял, облокотившись на стойку и уткнувшись в телефон. Она представила долгие часы на ногах без возможности присесть, тяжелые подносы, хамов-клиентов, которых нельзя поставить на место, возвращение домой затемно... "Бо-о-ль!" — подтвердила песня.

Вдруг Мона почувствовала, что кто-то коснулся ее руки, и подскочила на месте. Она совсем замечталась и не заметила, как к ней подошел человек в черном костюме. У него было морщинистое лицо, короткие седые волосы и внимательные серые глаза. Мона узнала в нем одного из членов комиссии и поспешила вытащить наушники из ушей.

— Д… добрый день, — сказала она, вопросительно глядя на него.

— Вы Мона? К сожалению, не запомнил вашу фамилию, но ведь это вы сейчас проходили собеседование?

— Да, я, — кивнула она, а про себя подумала, что сегодня собеседование проходит полсотни человек.

— Я бы хотел обсудить кое-что относительно вашего поступления, если вы не против.

Мона насторожилась, но кивнула. Незнакомец отодвинул соседний барный стул, неловко на него уселся, долго не мог примостить зонтик и наконец повесил его за крюк на угол стола.

— Мне как обычно, — махнул он официанту и вновь обратил взгляд на Мону.

— Думаю, вы понимаете, что не прошли по квоте.

Она печально кивнула.

— Я представляю фонд "Галилей", который занимается поддержкой талантливых студентов, — он вытащил из своего портфеля папку и принялся вынимать красочные буклеты. — Я читал ваши эссе и мотивационное письмо, у вас прекрасный аттестат. Ежегодно наш фонд спонсирует обучение нескольких студентов, которые не могут позволить себе учиться платно. Мы берем на себя все расходы, однако после выпуска вам нужно будет три года отработать в одном из музеев, которые курирует фонд. Не буду лгать: если бы музеи были интересны кому-то, кроме специалистов, их не нужно было бы курировать, и очередей из желающих попасть туда нет. Однако в целом условия сносные, заработная плата чуть ниже рыночной, но никто не бедствует; кроме того, вы получите бесценный опыт. Вот здесь отзывы наших выпускников, — добавил он, находя в буклете нужную страницу. — Некоторым настолько пришлась по душе атмосфера маленького музея в затерянном городке, что они остались там работать и по истечении обязательных трех лет. Я оставлю вам брошюры, в них вы найдете форму заявки. Если заинтересуетесь, заполните ее и отправьте по указанному адресу.

Мона почувствовала, словно перед нею вновь забрезжил свет. Незнакомец тем временем посмотрел на часы и начал спешно прощаться:

— Перерыв заканчивается, вынужден откланяться. — Он поднялся со стула, взял зонтик, попрощался с Моной и быстрым шагом вышел из кафе.

Мона вновь принялась разглядывать брошюры, когда к ней подошел официант и спросил, не нужно ли ей чего.

— Принесите, пожалуйста, счет.

— Хорошо. Знаете его? — спросил он, кивнув на пустующий стул.

— Нет, проходила сегодня собеседование, и он был в комиссии.

— Понятно. Занятный старичок. Он изредка сюда заходит и всегда говорит: "Мне как обычно", но никто не знает, что он имеет в виду — он никогда ничего не заказывает, и ему никто ничего не приносит.

Официант дружески улыбнулся и отправился к стойке, а Мона задумалась, не является ли фонд "Галилей" такой же выдумкой, как и его заказ.

Но все оказалось правдой. У фонда даже был свой сайт, Мона с легким сердцем отправила заявку — и получила стипендию. И теперь, спустя четыре года учебы, ей предстояло выполнить свою часть договора и отправиться в Краеведческий музей Иллюминау. Иллюминау… в Плимстоне хотя бы велись раскопки и раз в год проводилась конференция. Блау вообще был районным центром со своим кинотеатром и пивоварней. А вот Иллюминау казался богом забытым городишкой, в котором не было ровным счетом ничего интересного — кроме Краеведческого музея, который так ждал Мону. Конечно, она понимала, что это справедливо. Фонд "Галилей" оплатил ее недешевое обучение. С другой стороны, она стажировалась в Вене. В Вене! Теплые места на крошечном рынке труда разберут другие выпускники, и что делать ей, когда через три года она сможет вырваться из этой глуши? "Зато у меня будет ценный опыт", — повторяла она себе.

Город встретил Мону проливным дождем. Она осталась единственной пассажиркой рейсового автобуса, который шел от железнодорожной станции, и водитель неодобрительно посматривал на нее в зеркало заднего вида, словно был недоволен, что из-за нее ему пришлось проделать несколько лишних километров. Накинув капюшон, Мона побежала к зданию автовокзала, катя за собой тяжелый чемодан. Она потянула тяжелую ручку двери и очутилась в полутемном зале с пустым табло на стене. Лампы не горели, лишь сумеречный свет с улицы тускло освещал помещение. Возможно, поэтому Мона не сразу заметила, что в зале был кто-то еще — довольно молодой парень в черной кофте с капюшоном. Хотя все сиденья были свободны, парень сидел на полу, прислонившись к стене и вытянув длинные ноги, обутые в потрепанные кеды. Он подергивался и что-то бормотал, и Мона решила, что он слушает музыку в плеере. Она вытащила из кармана смартфон и сверилась с картой: дойти до остановки и сесть на обычный маршрутный автобус или шикануть и найти такси, все-таки дождь… Мона почувствовала какое-то движение рядом с собой, оторвала взгляд от экрана и вздрогнула: теперь парень стоял прямо напротив нее. Он был щуплым и невысоким и все так же продолжал ритмично подергиваться, только теперь Мона видела, что у него нет никаких наушников. Он смотрел на нее безумным взглядом, махал руками и вдруг заговорил:

— Свет! Свет! — На его лице блуждала улыбка, он словно ждал, что Мона ответит, а она подхватила чемодан и бочком-бочком вышла из зала. Очутившись на улице и осознав, что не видит ни души вокруг автовокзала, Мона бросилась бежать, чемодан грохотал позади нее. Она перебежала пустую дорогу, забежала за дом и оказалась на такой же безлюдной улице. Дождь разогнал всех, однако витрины нескольких магазинов горели, и Мона, убедившись, что ее не преследуют, вошла в кондитерскую. Это была небольшая лавчонка с прилавком, в витрине которого лежала и радовала глаз разнообразная выпечка, и парой столиков для посетителей. За прилавком стояла девушка возраста Моны.

— Привет, — сказала она. — Вот погодка сегодня.

— Да уж. — Мона сняла капюшон и разгладила мокрые пряди.

— С тобой все в порядке? Что-то ты бледная.

— Уф, я сейчас столкнулась с каким-то психом на автовокзале. Сначала думала, что это безобидный чувак-неформал, а потом он подошел ко мне и начал размахивать руками…

— Сочувствую, у нас таких и своих навалом, так еще и соседские приезжают. Может, кофейку?

Мона отказалась и открыла на смартфоне карту.

— Нет, спасибо. Подскажи, как мне добраться до этого адреса.

— О, бывшее общежитие, — тут же сориентировалась ее новая знакомая. — Там раньше было училище неподалеку. Тебе нужно перейти дорогу на следующем перекрестке и выйти на Речную улицу, там увидишь остановку автобуса. Садись на пятый, а в автобусе спросишь, где тебе выходить.

— Спасибо.

— Подожди. — Продавщица споро свернула бумажный кулек и положила в него несколько сахарных булочек. — Бери, это тебе. Меня зовут Кариад. Забегай!

Мона сердечно поблагодарила ее и уже без приключений добралась до своего нового жилья. Это была небольшая однокомнатная квартирка, в которой прихожая плавно переходила в кухню, а кухня — в спальню. Между кухней и спальней располагалась дверь в чистенький санузел. Мона поставила чемодан и села на стул. Как любое казенное жилье, квартира восторгов не вызывала, но была вполне сносной. На столе стоял большой радиоприемник — когда-то давно Мона видела подобный в доме у бабушки с дедушкой. Она нажала на кнопку и принялась крутить цилиндр, чтобы поймать волну. Наконец невнятное шипение сменилось звуками музыки и пения:

Salut! C'est encore moi

Salut, comment tu vas ? ⁽²⁾

Мона узнала бархатный голос Джо Дассена. Она достала из кулька булочку, и в этот момент в окно заглянул робкий луч солнца — дождь закончился.

1) Imagine Dragons, Believer

Вернуться к тексту

2) Привет! Это снова я.

Привет, как у тебя дела?

Джо Дассен, Salut

Вернуться к тексту

Не желая опаздывать в первый день, Мона вышла пораньше — и как раз подошел автобус, который тоже почему-то решил прийти раньше, чем было указано в расписании. Мона с трудом пробралась сквозь толпу и, примостившись на задней площадке, принялась с интересом разглядывать пассажиров. Обычные невеселые лица невыспавшихся людей, которые рано утром едут на работу. Ее взгляд привлекли несколько человек, которые выделялись из общей массы. Они были облачены в темные накидки с капюшонами, а низ лица закрывала черная маска с ярко-желтым, оранжевым или красным кругом. У некоторых круг был расшит узорами. Они сидели по двое в разных местах автобуса, и остальные пассажиры лениво скользили по ним взглядами, привычные к такому зрелищу. Мона засмотрелась на них, так что один из "капюшонов" поднял голову и принялся сверлить ее взглядом; она поспешно отвела глаза.

Музей был именно таким, каким она его себе представляла — небольшой, пропахший пылью и не пользующийся какой-либо популярностью. Директор музея был пожилым кругленьким мужчиной с отечным лицом и светлыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. Он словно все время дремал, а когда разговаривал с Моной, смотрел куда-то мимо нее.

— Вашей задачей будет цифровизация музея, — объяснял директор. — Нужно сфотографировать каждый экспонат, перепечатать его данные с карточки и загрузить на сайт. Картотеку мы оттащили к вашему рабочему месту. Пройдемте туда.

Напротив кабинета директора располагался другой кабинет, дверь в который была приоткрыта.

— Вы будете сидеть здесь вместе с Шоном. Шон — наш кассир и экскурсовод, но так как посетителей мало, большую часть времени он проводит здесь.

Мона оказалась в небольшой светлой комнате с окном и двумя столами. За одним из столов, растянувшись на стуле и закинув руки за голову, восседал Шон. При виде директора и Моны он не изменил позы, лишь кивнул им. Шону было за пятьдесят, у него был пивной живот, а на голове среди тонких светлых волос начинала появляться лысина. Его глаза смотрели живо из-за очков в толстой оправе, и в целом он мало походил на экскурсовода, скорее на жуликоватого адвоката.

— Добрый день, — сказала Мона и прошла за свой стол.

— Ну, работайте, — кивнул директор.

На столе Моны стоял старый допотопный компьютер, а между столом и окном помещалась большая тумба с четырьмя ящиками — та самая картотека. Мона нажала на кнопку на панели системного блока и, пока компьютер загружался, потянула на себя тяжелый ящик, который был доверху наполнен карточками из плотной бумаги, на которых каллиграфическим почерком были выведены названия экспонатов и их характеристики. И каждую нужно было перепечатать…

Мона услышала звук открывающейся банки и с изумлением посмотрела на Шона:

— Вы пьете на рабочем месте?

Шон энергично замотал головой:

— Это вода.

— На этикетке написано, что пиво.

— Ух ты, продавщица, видно, ошиблась, я брал воду. Ну, не пропадать же добру, — сказал он после паузы и с плохо скрываемым удовольствием сделал глоток. Затем он вытащил из ящика стола книгу — томик рассказов Джойса — и погрузился в чтение. Мона же взяла несколько карточек наугад.

"Голова статуи, голова статуи, фигурка человека, свадебное украшение", — читала она названия. Что ж, так же скучно, как в любом другом захолустном краеведческом музее.

— Я схожу в зал, посмотрю на экспонаты.

— Ага, только не трогай там ничего.

Мона дошла до двери, но задержалась на пороге:

— Вы не могли бы провести мне небольшую экскурсию? Ну, чтобы получше познакомиться с музеем?

— Билет с экскурсией стоит двадцатку, — отмахнулся Шон, не отрываясь от книги. Мона молча вышла из кабинета.

Музейный зал оказался неожиданно большим, его освещали тусклые лампы с желтоватым светом, так что требовалось усилие, чтобы разобрать пояснительные таблички к экспонатам. Помимо витрин с разной интересной мелочевкой вроде наконечников стрел, украшений и амулетов, в центре зала стояла большая лодка, а в углу — большой каменный идол. Лицо идола сохранилось хорошо: нос с ноздрями, глаза, в которых неизвестный мастер сделал зрачок, так что казалось, что фигура следит за всем, что происходит в зале, слегка тронутый улыбкой рот. На лбу идола шла складка, а его каменная одежда была богато украшена резьбой: кружочки, спирали, линии. Затем внимание Моны привлекли деревянные кошки — семь штук сидели в ряд — мал мала меньше — и благосклонно взирали на нее глазами, в которых блестели граненые камни. Заинтересовала ее и куколка, табличка под которой лаконично гласила: "Жрец". Жрец, не более ладони в высоту, был облачен в грубую тканую мантию с узором. Но из-за глазок-бусинок и свалявшейся от времени длинной бороды он напоминал скорее одичавшего Санта-Клауса.

На втором этаже были гораздо более современные артефакты: пишущая машинка какого-то писателя из Иллюминау, восстановленный кусок комнаты довоенного времени — пестрые обои, керамические миски на обшарпанном столе, кресло-качалка, в которое посадили пару плюшевых игрушек. На стенах висели фотографии — открывшаяся в городе фабрика, студенты училища, какие-то меценаты, даже фото местной музыкальной группы, которой удалось однажды попасть на национальное радио. Остальное пространство занимали чучела животных, обитавших в городе и его окрестностях. Хотя Мона предпочитала природу в живом виде, навечно застывшие лисы, кабаны и куропатки не внушали неприязни. Мона полюбовалась ярким оперением исландского гоголя и спустилась вниз. В зале она задержалась у витрины с амулетами, которые выглядели точно так же, как узоры на идоле и на одежде жреца, и вспомнила, что уже видела подобные изображения сегодня.

— Шон, — сказала она, входя в кабинет, — кто эти странные люди в капюшонах? Я сейчас поняла, что символы у них на масках повторяют форму амулетов.

Шон оторвался от книги:

— Ты их видела?

— Людей в капюшонах? Их видел весь автобус.

— Интересно, — сказал он, вновь откидываясь на спинку кресла. — Это местные сектанты. Безобидные ребята, так что не обращай на них внимания. Они как бездомные собаки: обычно молчат в тряпочку — в прямом смысле — и занимаются своими делами. Не лезь к ним, и они к тебе не полезут. А если начнут показывать зубы, продемонстрируй, что ты их не боишься, и просто шугани. Можно и камнями покидать.

— Вы сейчас про сектантов или про собак?

— И про тех, и про других, по большому счету.

— Когда я искала в интернете информацию об Иллюминау, то не нашла упоминаний о какой-либо секте…

— Ну, значит, они не ведут блог, — развел руками Шон. — Не стоит о них беспокоиться. Разве что в ясную погоду старайся не ходить по Речной улице, иногда они всей шайкой ходят любоваться закатом.

— У меня вопрос насчет картотеки, — сказала Мона. Директор сидел за столом с отсутствующим видом. Он перевел участливый взгляд на Мону, однако она все никак не могла отделаться от ощущения, что он смотрит куда-то за ее плечо.

— Что такое?

— Большинство карточек не содержит никаких полезных сведений. Там написано буквально: "Амулет. Пятнадцатый век" — и все. Может быть, для сайта стоит подготовить более полную информацию? Если Шон подскажет какие-нибудь интересные детали...

— Это вряд ли, — мягко возразил директор. — Он не захочет. Но вас я ни в чем не ограничиваю, тексты — на ваше усмотрение.

— Спасибо, — сказала Мона.

Вбив в файл пару десятков "солярных символов" и "керамических мисок с фольклорным узором", Мона решила заняться чем-нибудь поинтереснее. За несколько дней она неплохо наловчилась фотографировать экспонаты в неярком музейном свете и теперь решилась заняться чем-то более интересным. Почему бы не устроить фотосессию жрецу? Она раз за разом перерывала карточки в поисках нужной, но не находила.

— Что ты там шуршишь? — наконец недовольно спросил Шон.

— Не могу найти информацию по жрецу. Карточки лежат в алфавитном порядке, но буквы "Ж" я почему-то вообще не вижу...

— Ищи на "Р", Рори.

— Почему Рори? — спросила Мона, но совету последовала и с удивлением вытащила карточку, на которой было написано: "Рори. Жрец. 15-й век".

— Должны же его как-то звать, — пожал плечами Шон. — Не я это придумал.

— Откуда взялось это имя?

Шон развернулся к ней на кресле, подался вперед и ответил:

— Из глубины веков! — а затем вытащил из ящика стола открытую пачку чипсов и принялся громко ими хрустеть.

— Стоп-стоп, пятнадцатый век. Не поздновато ли для язычества? Понимаю, первый век до нашей эры…

— Для язычества никогда не поздно.

— Шон, пожалуйста, расскажи мне про жреца, я не могу просто так перепечатать строчку с карточки и не дать никаких пояснений.

— Обычно я говорю посетителям: "Здесь у нас миниатюрная кукла-жрец. Посмотрите, как он хорошо сохранился, особенно учитывая, что его выкопали из земли археологи". А если там есть дети, то добавляю: "Его зовут Рори. Глядите, какая у него потешная борода. Не забывайте каждый день умываться, а то у вас вырастет такая же". Если хочешь написать все это на сайте, я не возражаю.

Мона, качая головой, вышла в зал. От Шона не было никакого толка, он только сбил весь настрой. Она сделала глубокий вдох и приготовила фотоаппарат. К сожалению, витрина со жрецом (или с "Рори", как сказал бы Шон) находилась в самом углу, так что света на нее попадало еще меньше. Мона пыталась и так и этак, но фотографии получались слишком темными. Ей ничего не оставалось как убрать стекло и выставить на фотоаппарате вспышку. Щелк — и помещение залило нестерпимо ярким светом. Мона зажмурилась, не понимая, что это, но ничего не произошло. Она открыла глаза — неужели ей показалось? Или что-то со вспышкой? Она посмотрела на фотоаппарат, и тут в зал вбежал рассерженный Шон.

— Вспышка! — закричал он. — В музее нельзя снимать со вспышкой!

На крик вышел директор. Он переводил взгляд с Шона на Мону и обратно, ничего не понимая.

— Шон, ничего же не произошло, — возразила Мона, но он подошел к витрине и начал вглядываться в жреца.

— Съемка со вспышкой не испортит экспонат, посмотри, с ним все хорошо… — продолжала она. Директор, разобравшись, в чем дело, подошел к Шону, и они вместе принялись рассматривать тряпичную куклу. Наконец оба облегченно выпрямились, Шон снял очки и протер глаза:

— Я не должен был повышать голос, извини.

В качестве моральной компенсации ее даже отпустили с работы на час раньше. Что ж, происшествие вышло неприятное, зато у нее освободился вечер. Мона решила нанести визит в кондитерскую. Она уже давно хотела перекинуться парой слов с Кариад и пополнить запас сахарных булочек, но все не хватало времени. Мона отправилась к автовокзалу, гадая, сможет ли найти кондитерскую сама, без карты. И ничего не получилось. Она выходила то на одну улицу, то на другую, но нигде не находила знакомой вывески. Поиск в Интернете тоже ничего не дал — далеко не у всех кафе в городе были сайты, а точек, показывающих близлежащие магазинчики, было чересчур много. Зато Мона нашла действительно красивое место у реки.

По Иллюминау текла мелкая речушка Рода, ее разделили на несколько рукавов, которые больше походили на ручейки, петлявшие по городу. Но здесь все рукава наконец-то сливались в полноводный мощный поток. На реке плавали лодки, а у небольшого причала даже стояло несколько катеров. Здесь Рода была убрана в красивую набережную, по которой можно было гулять, любуясь видом. Мона купила себе бутылку йогурта и сэндвич и устроилась на одной из лавочек. Она с интересом следила за лодками, которые превращались в черные черточки на фоне заходящего солнца. С воды дул холодный ветер, и она решила, что пора возвращаться домой, а то так и простыть недолго. Она направилась прочь от реки, однако все чаще ей навстречу попадались люди в темных капюшонах и масках, которых Мона старательно обходила стороной. Почему-то их становилось все больше и больше, а улица все не заканчивалась и не заканчивалась. "В ясную погоду старайся не ходить по Речной улице", — вспомнилось ей наставление Шона. Вокруг все заполонили сектанты. Они шли навстречу Моне, и ей было все труднее продираться сквозь толпу и идти против потока. И если раньше они ее не замечали, то теперь все чаще безумными глазами смотрели на нее и повторяли: "Свет! Свет!"

Продвигаться вперед стало почти невозможно, Мона пыталась прорваться хотя бы к стене какого-нибудь дома, но ее постоянно оттесняло в центр улицы. Она уже начала паниковать, когда кто-то сзади крепко схватил ее за плечи — она лишь увидела зеленый рукав куртки.

"Двигаемся, двигаемся, не задерживаемся", — сказал незнакомец и уверенно повел Мону не против толпы, а поперек. Они на удивление быстро выбрались на тротуар и свернули в пустой переулок. Мона выдохнула: только теперь она поняла, что дрожит. Она обернулась, чтобы поблагодарить своего спасителя — и застыла.

Возможно, был виноват адреналин, или лучи закатного солнца создали волшебное освещение, но незнакомец показался Моне настоящим красавцем: высокий, с оливковой кожей, золотистыми чуть вьющимися волосами и синими глазами. Она несколько секунд любовалась им, пока не поняла, что он аккуратно трясет ее за плечи и что-то спрашивает:

— Эй, эй, с тобой все в порядке?

— Ч-что? Да!

— Ну и славненько, — выдохнул он с облегчением.

— Что происходит? Кто все эти люди? — Мона вышла из переулка и издала удивленный вздох: Речная улица была пуста.

— Не смотри туда пока, — сказал незнакомец, утягивая ее обратно в безопасность переулка.

— Но там же были все эти люди… Я видела!

— Были. — К большому облегчению Моны (ей все это не почудилось!), кивнул незнакомец. — Сектанты частенько практикуют свои странные ритуалы на закате. Очень неосмотрительно оказаться здесь в такой час. Тебя не говорили?

— Говорили, но я как-то не придала значения… — Мона подумала, что стоит купить Шону примирительное пирожное, все-таки он ее предупреждал.

— Ты недавно в городе?

— Да. Я Мона.

— Бен.

— Очень приятно.

— Когда можно будет вернуться на улицу? Там останавливается мой автобус.

Бен задумчиво посмотрел на нее:

— Знаешь что, Мона, позволь угостить тебя кофе.

— С радостью!

— Я знаю один неплохой ресторанчик, пойдем.

Ресторан оказался симпатичным, посетителей было много, но официант-итальянец нашел для них уютный столик в глубине заведения. Кроме того, ресторан располагался практически напротив кондитерской Кариад, что Мона сочла хорошим знаком.

В ожидании заказа она украдкой разглядывала Бена. Магия заката перестала действовать — в обычном свете ламп его кожа оказалась бледной, волосы — русыми, а глаза не такими синими, но Мона все равно была уверена, что это самый привлекательный парень из всех, кого она видела. В ресторане громко играла итальянская музыка, Адриано Челентано пел что-то про сбежавшую Сюзанну, а их молчание стало неловким.

— Ты недавно в Иллюминау? — Ты знаешь эту кондитерскую? — спросили они одновременно.

— Что? Какую кондитерскую?

— Напротив ресторана. Это было первое место, которое я посетила после приезда в город. Меня напугал сектант на автовокзале, и я от него убежала. Ну и вид был у меня, наверное, когда я переступила порог, таща за собой чемодан.

— Да, я там бывал. Город у нас небольшой, так что — хочешь-не хочешь, — а везде хоть по разу да побываешь.

— Продавщицу зовут Кариад. Она славная, дала мне бесплатно кулек булочек.

— Ты тоже очень сла… э… Так ты недавно в Иллюминау?

— Да, пару месяцев.

— Странный выбор. Я хочу сказать, что из Иллюминау обычно хотят уехать, а не наоборот.

— Один фонд оплатил мою учебу в университете, и теперь я должна три года отработать в музее, в который они распределили, — объяснила Мона.

— Музей? — переспросил Бен. Он смущенно откашлялся: — Чтобы не было неловких открытий позже, признаюсь сразу, что Шон — мой отец.

— Серьезно? — воскликнула Мона и, сама того не замечая, уставилась на Бена, но ни одной Шоновой черточки в его лице не нашла.

— Не переживай, я пошел в мать.

Она смутилась, но в этот момент официант принес еду. За пиццей и кофе Мона рассказывала про себя, а Бен — что родился в этом городе, всю жизнь мечтал уехать, но все равно вернулся, что не слишком ладит с отцом и живет отдельно от него, что работает в местной строительной компании…

— Как тебе в Иллюминау?

Мона помедлила с ответом:

— Мне нравится ваш город, но что касается музея… иногда я чувствую себя так, словно теряю здесь время…

— Понимаю, — серьезно кивнул Бен. — Именно поэтому я когда-то отсюда уехал. Но что-то мне подсказывает, что ты нравишься городу.

— Правда? Честно говоря, я не всегда понимаю, что происходит. Например, сейчас — откуда взялась вся эта толпа? Неужели половина города — это сектанты?

— Нет, конечно, нет; их довольно мало. Многие жители их даже не видят…

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожилась Мона.

Бен покачал головой:

— Не слушай меня, я шучу.

— Шон тоже удивился, когда я сказала, что видела их. Но они ездят в том же автобусе, что и я, ходят по улицам, другие люди на них смотрят…

— Зря я это сказал. Серьезно. Не бери в голову.

— А днем я сфотографировала один экспонат со вспышкой, и Шон на меня наорал. Сначала я думала, что он просто срывает плохое настроение, а теперь не уверена: может, и правда не стоило этого делать, если в Иллюминау все работает не так, как в других местах…

— Ох, — поморщился Бен, — в музее действительно не должно быть много света.

— Почему? Что теперь будет?

— Я не знаю, слушай, давай свернем этот разговор. Наш город и музей действительно с особенностями, но самое страшное ты уже пережила полчаса назад на Речной улице.

— Ладно. — Мона надулась было, но потом ее лицо вновь прояснилось:

— Зайдешь со мной в кондитерскую Кариад? Хочу купить чего-нибудь и завтра отнести в музей.

— Конечно.

Мона подумала, что, видимо, и Бену она симпатична, потому что он не только оплатил счет в ресторане, отклонив предложение Моны поделить сумму пополам, но и порывался заплатить за ее покупки в кондитерской, что Мона уже не могла позволить, а Кариад от души смеялась и многозначительно подмигивала.

Утро выдалось чудесным. Мона проснулась до будильника, ощущая прилив сил. Она позавтракала и включила радио, чтобы было веселей мыть посуду.

Die Sonne scheint mir aus den Händen,

Kann verbrennen, kann euch blenden,

Wenn sie aus den Fäusten bricht,

Legt sich heiß auf das Gesicht .⁽¹⁾

Мелодия оказалась даже слишком бодрой, Мона вздрогнула и чуть не выронила тарелку.

"Предупреждать нужно", — шикнула она.

Eins. Hier kommt die Sonne.

Zwei. Hier kommt die Sonne.

Drei. Sie ist der hellste Stern von allen , ⁽²⁾

— невозмутимо продолжило радио.

Когда Мона вошла в кабинет, Шон уже был там — обычно он приходил раньше нее. Вид у него был усталый и расстроенный, и она поспешила вытащить выпечку:

— Я вчера прогулялась до своей любимой кондитерской и купила кое-что вкусное. Если вы не любите сладкое, то здесь есть и пирожки с мясом…

Шон смотрел на нее как-то странно.

— Можешь, пожалуйста, пройти в зал? — спросил он тихо.

— Разумеется.

Едва Мона переступила порог зала с экспонатами, как почувствовала, что что-то не так. И уже потом увидела, что каменного идола нет на месте. Напротив опустевшего угла стоял, заложив руки в карманы пиджака, директор.

— Ой, куда он делся? — спросила Мона.

— Ушел.

— Простите?

— Ушел, посмотрите на следы, которые он оставил на паркете.

Мона опустила взгляд на трещины и содранный лак на полу.

— Но этого же не может быть… Он же каменный…

— Ага, — подал голос Шон, — ты думаешь, что группа грабителей ночью проникла в музей и незаметно выволокла каменное изваяние весом в пару тонн, закинула в кузов грузовика и была такова?

— То есть вы считаете, что это более логичное объяснение, чем похищение?

— Не ссорьтесь, прошу вас, — сказал директор. — Идол пропал, нам нужно его найти как можно скорее.

— Может, вызвать полицию?

— Она сюда больше не приезжает, после того случая с чучелами…

— Какого случая?

— Неважно, — махнул он рукой. — У нас есть сбежавшее каменное изваяние, и нам нужно его найти.

Шон со вздохом выудил откуда-то из-за кассы табличку с надписью "Технический перерыв" и пошел прилаживать ее на входе. Мона вернулась в свой кабинет, директор проследовал за ней.

— Что ж, поищу информацию по идолу в картотеке. Надеюсь, что на карточке будет чуть больше сведений, чем просто: "Идол, камень".

Директор заинтересовался выпечкой и взял с тарелки пирожок.

— Я представляю, насколько это все дико для вас…

— Даже не представляете, — буркнула Мона и открыла ящик. — Ой! — воскликнула она. — А это здесь откуда? — Она вытащила небольшую фигурку кошки, притулившуюся между карточками.

— Так вот где она спряталась. — Директор бережно взял кошку у нее из рук. — Бедняжки перепугались, я их все утро собираю по музею, нашел всех, кроме этой и самой большой. Но за большую я не переживаю, она сможет за себя постоять.

Он любовно убрал кошку в карман пиджака, из которого выглядывало еще несколько кошачьих головок.

Мона решила, что будет просто делать, что от нее требуют, а подумает обо всем позже.

"Идол, поедающий солнце. Камень. 15-й век, — гласила надпись на карточке. — Глаз — открывается".

— Ничего не понимаю, что значит "поедающий солнце"? Что значит "глаз — открывается"?

— Это древние языческие верования, — отмахнулся директор. — Местные сектанты тоже называют себя поедателями солнца, но они все делают неправильно…

— Вчера вечером я гуляла по Речной улице, и вдруг они меня окружили толпой. Было страшновато…

— О! А ведь идола могла привлечь их активность. Нужно срочно ехать на набережную.

Мона и Шон втиснулись в крохотный автомобильчик директора. Директор гнал изо всех сил, но машинка не могла разогнаться быстрее сорока километров в час. К тому же он резко тормозил на перекрестках, из-за чего Мону болтало из стороны в сторону, и она жалела, что в этой таратайке не предусмотрены ремни безопасности на заднем сиденье.

В ранний час на набережной народу было немного. Директор и Шон решили разделиться и исчезли каждый в своем направлении быстрее, чем Мона успела спросить, что ей делать и можно ли спрашивать у прохожих, не находили ли они неподалеку каменную статую, которая пришла сюда самостоятельно. На всякий случай она не стала этого делать и оглядела набережную в поисках фигур в темных накидках. Как назло, ни одного сектанта она не увидела. Тогда Мона подошла к причалу и стала смотреть на воду. К реке спускались каменные ступени, но там уже вовсю вел поиски Шон — до нее то и дело доносились его ругательства. И тут она заметила, что на кнехте сидит темная фигура в капюшоне. Терять было нечего, и Мона поспешила к ней. Сектант увидел ее издалека, но не сразу понял, что она бежит к нему, а когда, оглянувшись несколько раз, осознал это, то вскочил на ноги и бросился наутек. Мона припустила быстрее, они пересекли улицу и свернули в переулок. Еще немного — и сектант убежал бы, протиснувшись в дырку в заборе, но Мона оказалась проворнее и вцепилась в его одеяние, случайно стянув капюшон. Сектант обернулся, выпучил глаза и затянул, размахивая руками:

— Све-е-т! Све-е-т!

Несмотря на маску на лице, было очевидно, что он очень молод, у него были растрепанные волосы и светлые глаза.

— Заканчивай с этим, — строго сказала Мона. — Я хочу кое-что у тебя спросить.

— Чего надо? — буркнул сектант.

— Из музея пропал каменный идол. У вас вчера было здесь собрание. Ты его не видел?

Парень стянул с лица маску, расшитую кругами и спиралями, и с возмущением заговорил:

— Ах, так это вы виноваты!

— В чем?

— Испортили ритуал! Мы столько ждали подходящего дня, и вот, наконец, на небе ни облачка, приехали все крутые ребята из окрестных местечек, мы читали заклинания хором, и это было круче, чем любой рок-концерт… И тут заявляется ваш монстр!

— Идол?

— Да, идол! Он пришел сам, ногами! — Сектант нервно провел рукой по волосам. — Я много слышал про чудеса, которые могут творить старейшины, но видеть такое своими глазами… Молодежь по большей части свалила, а я хотел посмотреть, что будет дальше. Старейшины решили принести идолу жертву, — он скривился. — Тут уж и я отчалил. А сегодня вернулся посмотреть, стоит он еще там или нет. Стоит. Значит, не привиделось. Вот сидел, думал о жизни… А тут ты.

— Нам нужно вернуть идола обратно в музей. Можешь показать, где он стоит?

Сектант посмотрел на нее:

— А мне с этого что?

— Не знаю, — растерялась Мона. — Шон может провести тебе бесплатную экскурсию…

— Спасибо, насмотрелся.

— Ну, или я куплю тебе пирожное в одной классной кондитерской.

Он закатил глаза:

— Ладно уж, покажу так, потом сочтемся. Кстати, меня зовут Саймон.

— Я Мона.

Мона позвала Шона и директора, и все трое отправились за Саймоном вдоль набережной, которая упиралась в песчаный пляж. Летом, в хорошую погоду, здесь было не протолкнуться, но сейчас гулял лишь одинокий собачник с сеттером на поводке. Они пересекли пляж и дошли до небольшого леска — молоденькие ели спускались прямо к воде и мочили в ней свои иголки. Там, в зарослях, стоял идол. Едва завидев его, Шон и директор бросились вперед, но остановились на берегу: идол стоял ногами в воде и смотрел на реку. На его каменном лице и одежде были заметны бурые подтеки.

— Это еще что? — спросил директор. — Кровь?

— Я же говорю, что ему принесли жертву.

— Кого? — с ужасом спросила Мона.

— Не знаю, едва я понял, к чему идет дело, я сбежал. Надеюсь, что какую-нибудь зверюгу.

Шон и директор мрачно переглянулись.

— Час от часу не легче. И мы не сможем поднять его, он раздавит и нас, и автомобиль.

— Раз он сюда дошел, — подала голос Мона, — может быть, он как-нибудь сам вернется в музей?

— А почему он вообще ушел? — спросил Саймон.

— Как тебе сказать, он не оставил прощальной записки, — буркнул Шон. — Возможно, среагировал на свет от вспышки фотоаппарата и переработал его в энергию.

— Или же ему не понравились твои крики, — возразил директор. — Статуи любят покой, а не выяснения отношений.

— Позвоню сыну, — сказал Шон, вытаскивая телефон из кармана. — Пусть приедет сюда на манипуляторе и поможет.

Бен приехал где-то через час, сетуя, что ему пришлось без спросу брать машину. При взгляде на идола он удивленно вскинул брови, но при попытках Шона объяснить лишь поднял руку:

— Не хочу ничего об этом знать.

Он был вежлив, но с отцом вел себя отчужденно. Моне он подмигнул украдкой и никак не показал, что они с ней знакомы. Дальше они не без труда погрузили идола в кузов грузовика, закрыли его на всякий случай брезентом — и Бен поехал в музей. Директор, Шон, Мона и Саймон вернулись к автомобилю.

— Спасибо вам, Саймон. Всегда будем рады видеть вас в нашем музее.

— Пожалуйста, — кивнул он. — А старика в синем свитере ждать не будете?

— Какого старика? — все принялись оборачиваться, но никого похожего не увидели.

— Да как же, — упорствовал Саймон, — я его еще на набережной заприметил, а потом он на пляже стоял.

— Точно, был такой, — вспомнил Шон, — я еще, когда отходил в кусты по нужде, сказал ему что-то типа "Привет, приятель".

— Думал, он с вами.

— Не нравится мне это, — сказал директор. — Ладно, нет смысла медлить, поехали.

1) Солнце светит из моих рук

Оно может сжечь, может ослепить вас

Если вырвется из кулаков.

Оно пышет жаром на лицо

Вернуться к тексту

2) Раз. И выходит солнце

Два. И выходит солнце.

Три. Это самая яркая звезда из всех.

Rammstein, Sonne

Вернуться к тексту

Вечером Мона задержалась: нужно было наверстать упущенные утром часы. Происшествие всполошило и чучел: птицы стояли как попало, а лиса принялась под шумок пожирать свенсонова дрозда. Мона очень аккуратно вытащила его тушку из острых зубов и подшила нитками, которые нашлись у директора. Идол стоял на своем месте, словно мрачный страж. Попрощавшись с Шоном и директором, Мона побрела на остановку. От произошедшего хотелось смеяться: оно никак не укладывалось в голове. На остановке стояло несколько человек, и с удивлением Мона узнала в одном из них Бена. Завидев ее, он махнул рукой.

— Привет! Хотел увидеть тебя после всего, что произошло, но у тебя телефон не работал.

Мона вытащила смартфон из сумочки и увидела, что он разрядился.

— О, ничего себе, а я и не заметила.

— Не против немного прогуляться? С меня ужин.

— С удовольствием, — просияла Мона.

Они шагали по узкой мостовой и вспоминали сегодняшнее приключение. И только когда они остановились у двери ресторана, Мона поняла, что они всю дорогу держались за руки. С Беном было хорошо и спокойно, но теперь у нее появились вопросы.

— Я заметила, что с Шоном ты не в ладах… Конечно, это не мое дело…

— Это долгая история, — вздохнул Бен. — Все мое детство прошло рядом с музеем, я видел многие его чудеса: двигающиеся экспонаты, оживающие фотографии, играл со жрецом Рори… Все это казалось таким естественным и обыденным, и Шон не стал объяснять мне, что в действительности чучела не летают, а амулеты не загораются разными цветами. Но дело в том, что даже не все в городе знают об этом, хотя коэффициент необъяснимого на квадратный метр в Иллюминау гораздо выше, чем где-либо еще. В школе меня считали фантазером, а когда я решил поступать в университет в другом городе, отец… Шон воспротивился. Он не хотел, чтобы я куда-нибудь уезжал и даже перехватил мое письмо о зачислении. Я подумал, что не поступил, и смирился, но через несколько месяцев случайно наткнулся на это письмо, когда шарился по ящикам отцовского стола в поисках конфискованной пачки сигарет. Я почувствовал себя преданным, психанул, собрал вещи и уехал. Я подрабатывал в барах, на стройках, весной снова подал документы и прошел. Но мне открылся целый новый мир — мир без чудес. Мне приходилось внимательно следить, чтобы не ляпнуть что-нибудь странное. Статуи в музеях больше не улыбались, а нужные улицы не ложились сами под ноги. Я понял, почему меня дразнили в школе. А ведь если бы Шон с самого начала рассказал, как работает реальный мир, я бы с детства знал, что можно обсуждать с другими, а что нельзя…

— Но ты все равно вернулся, — сказала Мона, ободряюще взяв ладонь Бена в руки.

— Да… Соскучился по дому, плюс отец начал болеть, а я нашел неплохую работу здесь, в Иллюминау. Ему лучше, когда я под боком, да и мне спокойнее.

После ужина расставаться совсем не хотелось. Они пошли гулять, опять держась за руки, потом целовались на мосту над одним из многочисленных ручейков Роды, а когда Бен проводил Мону до дома, пошел дождь, и она просто не могла отпустить его мокнуть в сереющие утренние сумерки.

Они проснулись в объятиях друг друга. Обычно Мона не торопилась переводить отношения с возлюбленными на новый уровень, но с Беном она ощущала не знакомую ей ранее уверенность — ей не нужно было дополнительное время, чтобы проверить его или свои чувства.

Утром они наскоро позавтракали, и Бен, поцеловав ее на прощание, ушел первым: ему еще нужно было заехать к себе домой и переодеться. Мона же, наоборот, не спеша пила кофе, любовно глядя на недопитую чашку Бена в раковине. Она лениво потянулась к радио, и оно отозвалось старой-доброй песней:

I must have read a while

The latest one by Marilyn French or something in that style

It's funny, but I had no sense of living without aim

The day before you came ⁽¹⁾

Мона ощущала во всем теле легкость, которую не могли испортить ни зарядивший дождь, ни мрачные взгляды сектантов, которые ехали с ней в автобусе. Однако улыбка пропала с ее лица, когда она вошла в кабинет: на ее столе стоял холщовый мешок с соломой.

— Привет, Шон. Что это?

— Привет! Это корм для чучел со второго этажа. Видишь ли, их нужно кормить, и раньше этим занимался я. А с тех пор, как ты узнала об особенностях нашего музея, можно больше ничего не скрывать и делегировать задачи. — Шон широко улыбнулся.

— Доброе утро, — в кабинет зашел директор. — Он все врет, мы ничем не кормим чучел.

— Зачем ты испортил розыгрыш? — Шон все еще сиял, довольный собой.

— Я зашел сказать, что в музее все в порядке, возвращаемся к обычной рутине. Мона, продолжайте свою работу с сайтом. Только, пожалуйста, больше никаких вспышек.

— Хорошо. — Мона сняла мешок со стола, кинула его в Шона и включила компьютер.

Фотографий накопилось уже столько, что можно было потихоньку запускать сайт. Однако скудное содержимое карточек совершенно ее не устраивало, и она по крупицам собирала информацию об экспонатах: часами искала в Интернете, записалась в местную библиотеку, даже писала бывшим сокурсникам с просьбой поискать сведения по интересующему ее историческому периоду.

Казавшаяся до этого скучной, работа теперь спорилась, даже самые глупые шутки Шона не раздражали, а промозглая осенняя погода не расстраивала, а все потому, что после работы Мона бежала на встречу с Беном. Стоило еще издалека увидеть его высокую фигуру в зеленой куртке, как усталость мгновенно проходила, и Мона готова была гулять с ним ночи напролет. Обычно, если погода позволяла, они действительно гуляли, пока осенний холод не загонял их в кафе или в магазин, где они покупали что-нибудь и шли к Моне или к Бену готовить ужин. Моне казалось, что она знает Бена всю жизнь. Ее смущало только одно: он не спешил рассказывать об их отношениях своему отцу, так что ей тоже приходилось скрывать их связь от Шона. Они встречались подальше от музея, а если Шон спрашивал, как она провела выходные, приходилось врать.

— Ну вот, сегодня Шон заметил, что я выбираю билеты, и начал расспрашивать, с кем это я иду в кино, — вздохнула Мона, привычно обхватив руку Бена.

— Извини, что тебе приходится выкручиваться из-за меня. Но я не хочу снова пускать его в свою жизнь. После того случая с университетом я стараюсь беречь от него то, что мне действительно дорого.

Мона пожала плечами:

— Не то чтобы это сильно меня беспокоило. Просто иногда мне становится совестно, словно я его обманываю.

— Ага, и крутишь шашни с его сыном. Обещаю, на Рождество отправлю ему наше совместное фото. А пока мне нравится хранить от него секреты. — Он крепко обнял Мону за плечи и прижал к себе. У нее закружилась голова.

— Пойдем быстрее, а то опоздаем на сеанс.

Однажды вечером Бен написал Моне, что задерживается, и она тоже решила остаться на работе подольше, чтобы не заезжать до свидания домой. Директор уходил раньше всех, за ним не спеша собрался Шон и закрыл главный вход, а у Моны был ключ от черного. Она увлеченно обрабатывала сделанные за день снимки, когда услышала повторяющийся шум откуда-то сверху — шорх, а потом опять — шорх-шорх. Мона не знала, бояться ей или нет. На втором этаже шуметь могло что угодно — от привидения до заблудившегося грабителя, однако делать вид, что ничего не происходит, она не могла. Мона вздохнула, собирая всю свою смелость в кулак, и отправилась на второй этаж. Дверь в зал была открыта, свет, который должен был выключить Шон, горел. Все тот же шорхающий звук снова раздался откуда-то из глубины экспозиции. На цыпочках она пошла вперед и не смогла сдержать вскрика, увидев фигуру в балахоне. Присмотревшись, она поняла, что это человек в рабочем халате моет пол, а когда он обернулся и посмотрел на нее, сразу же узнала в нем сектанта-Саймона.

— А-а-а! — заорал Саймон, отшатываясь и опрокидывая ведро с водой. Он вытащил наушники из ушей. — Ты чего подкрадываешься? — спросил он с негодованием в голосе.

— Извини, пожалуйста. Я думала, что одна в музее, а тут звуки… Не ожидала тебя увидеть.

— Я здесь уже пару недель. Помнишь, когда вы искали идола? Ваш директор сказал тогда, мол, обращайся, если что. Я и обратился. Я же ушел из секты. Валандался без дела, а кушать хочется. Он взял меня администратором сайта. Только на сайте пока пусто, нечего администрировать. Так что я еще и уборщик по совместительству. Прихожу пару раз в неделю по вечерам, мою тут все. Мне здесь иногда так жутко становится, я включаю плеер, чтобы ничего не слышать, и стараюсь поскорее закончить и убраться отсюда.

Мона поймала один из свисающих в его руке наушников и вставила в ухо:

Fear of the dark

Fear of the dark

I have a constant fear that something's always near⁽²⁾

— Ого! Мне бы от таких песен, наоборот, стало еще страшнее.

— Ничего ты не понимаешь. А ты чего задержалась?

— Жду сообщения от моего парня, договорились встретиться, а у него какой-то срочный клиент вечером.

— О, нашла кого-то в Иллюминау?

— Ага.

— Надеюсь, не сектант?

— Ни в коем случае.

— Два глаза, два уха, ноль хвостов?

— Д… да. А ты это к чему?

— У нас здесь своеобразные места, люди разные встречаются. Погоди, я сейчас домою, и вместе пойдем.

— Хорошо, — кивнула Мона. — Обещаю завтра начать публиковать фото, чтобы тебе было что администрировать.

— Вот и хорошо.

Когда они вышли на улицу и Мона заперла дверь, Саймон с облегчением вздохнул:

— В этот раз никто не начал двигаться.

— А что, это частенько случается?

— Нет, но… Я все хотел спросить, но директора неудобно беспокоить: как вы затащили идола в музей?

— С помощью манипулятора. Ты тоже там был.

— Я про то, когда вы уже привезли его с набережной. Через дверь манипулятор не пройдет, окна заложены. Как вы дотащили идола от грузовика к его месту?

Мона напряженно молчала.

— Знаешь, когда мы приехали в музей, он уже там стоял.

— Кто затащил идола в его угол в музее? — спросила Мона. Они с Беном сидели на ее кухне и ели остывшую за время прогулки пиццу.

— О чем ты?

— Я не подумала раньше, но протащить идола сквозь двери музея до его угла — та еще задачка. А ведь он уже стоял на месте, когда мы приехали. Как ты справился?

— Естественно, не в одиночку, — усмехнулся Бен. — Кстати, насчет манипулятора. Я так здорово с ним управляюсь, что меня отправляют вместе с ним в командировку. Вообще-то я должен буду проводить расчеты, но и потягать кое-что тоже придется.

— Командировка, — расстроенно протянула Мона.

— Да, выезжаю завтра вечером. Но я буду писать каждый день, хорошо? А по вечерам — видеозвонки?

— Обещаешь? Тогда ладно.

— Сам не хочу ехать, — погрустнел Бен.

Утром радио играло хулиганскую At The Céili⁽³⁾, и Бен полушутя-полусерьезно просил Мону не следовать примеру ветреной красавицы из песни, которая пошла искать нового жениха, пока старый уехал на заработки. Они целовались на остановке, не обращая внимания на косые взгляды, а потом Мону с людским потоком занесло в салон, и ей с большим трудом удалось добраться до окошка и махнуть на прощание Бену.

1) Наверное, я читала

Новинку от Мэрилин Френч или что-то в этом роде

Забавно, но я не чувствовала, что все это время жила без цели —

Пока ты не вошел в мою жизнь...

ABBA, The Day Before You Came

Вернуться к тексту

2) Страх темноты

Страх темноты.

Я постоянно боюсь, что что-то находится рядом

Iron Maiden, Fear of the Dark

Вернуться к тексту

3) Песня группы Celtic Woman

Вернуться к тексту

Сайт заработал. По такому случаю Саймону даже наскоро соорудили рабочее место в кабинете Шона и Моны, правда вместо стола Шон откуда-то приволок ему прикроватную тумбочку, которая, возможно, была одним из экспонатов музея. В любом случае на полноценный стол места все равно не хватало, а так Саймон вполне уютно угнездился.

— У нас новый посетитель! — то и дело говорил он, обновляя страницу с аналитикой сайта.

Мона радовалась: наконец-то она что-то сделала, и сделала хорошо. Она редактировала в снимки, когда ей пришла в голову мысль похвастаться своими достижениями в Фейсбуке. В конце концов, ее бывшие сокурсники постоянно выкладывали фото из разных стран, с разных выставок, в организации которых принимали участие. Мона скопировала ссылку сайта музея и написала: "У Краеведчского музея Иллюминау появился свой сайт. Приглашаем принять участие в цифровой экскурсии". Она вздрогнула, когда из всех загруженных фотографий на заставке появился жрец Рори, но не стала ее менять и опубликовала. Друзья тут же начали писать какие-то приятные комментарии, Мона отвечала, пока Шон не встал у нее за плечом и не принялся многозначительно кашлять.

— Молодежь, займись делом, — наконец сказал он.

— Саймон, сколько у нас за сегодня просмотров? — спросила Мона, выключая компьютер.

— Семьдесят шесть! — тут же отрапортовал он. Ну, если вычесть тебя и меня, то уникальных получается пятьдесят три. Глаза у Саймона горели, а улыбка Моны погасла:

— Так мало? Если отнять моих друзей, которые заглянули на сайт из вежливости, остается штук двадцать, не больше?

— По-твоему, этого мало? Мы же не Галерея Тейт, в конце концов!

— Точно, — Мона выдавила из себя улыбку, но на душе заскребли кошки. Хорошая подруга Патрисия как раз привезла прерафаэлитов из Тейт в Нидерланды, фотографии с фуршета в честь открытия выставки были завораживающими.

Моне было бы легче, если бы Бен мог ее подбодрить, но без него к ней словно вернулись разочарование и неуверенность. Сайт… с такой задачей она справилась бы и на первом курсе. А если бы за дело взялся профессиональный фотограф, может быть, и фото вышли бы лучше, и посещаемость была бы выше… Мона села в автобус и поехала к реке. Она долго искала кондитерскую Кариад, тепла которой ей сейчас так не хватало, но заблудилась в череде похожих друг на друга переулков. Она здесь до сих пор путалась даже днем, что уж говорить про хмурый серый осенний вечер. Зато она набрела на симпатичную кофейню и взяла стаканчик горячего кофе навынос. Мона подошла к ограждению набережной и принялась смотреть на золотящуюся в свете фонарей воду. Вода казалась холодной, тяжелой и ленивой. Правда, вскоре ее разрезала полоса, словно под поверхностью плыло что-то большое и длинное, периодически можно было увидеть кусочек не то плавника, не то гребня. Мона огляделась: парочка детей неподалеку следили за водной дорожкой, выпучив глаза, влюбленная парочка же, казалось, ничего не замечала и лишь смеялась каким-то своим шуткам. Несколько сектантов смотрели стеклянными глазами на воду, и по ним не было понятно, видят они что-либо или нет. Водная дорожка приблизилась к ступеням. Мона замерла: вдруг вылезет или покажет хвост. Но неизвестное животное, очевидно, решило нырнуть поглубже.

— Ужасный город, ужасная погода, — услышала она голос рядом с собой. Мона обернулась и увидела невысокого худого старичка в сером пальто и шерстяном шарфе. Она уже привыкла, что в маленьком городе к ней могли обратиться незнакомые люди и поделиться своим мнением о погоде, ценах или опаздывающем автобусе.

— Да, осень могла бы быть и посуше.

— Понятно мы, старики, мы свое уже отжили. Но что забыла в таком месте такая молодая девушка, как вы, вот чего я не могу понять. Чем мокнуть здесь, вам бы в Париж. Или в Рим. Или в Афины, там сейчас тепло. У меня была возможность уехать из этого города, а я застрял здесь, и до сих пор жалею.

— Почему бы вам не уехать сейчас? — вежливо поинтересовалась Мона.

— Да кому я нужен… Буду доживать свой век здесь. А вы подумайте над моими словами. Нет смысла хорошей девушке пропадать в богом забытой глуши.

— Я обязательно подумаю, всего вам хорошего.

Старичок ей почему-то не понравился, и тягостное чувство от встречи прошло только дома, когда зазвонил телефон и на экране появилось улыбающееся лицо Бена.

Всю неделю Саймон возился с сайтом, радостно оповещая о новых просмотрах. Местный новостной канал снял сюжет про музей и взял у директора небольшое интервью. Школа начала водить классы на экскурсии. Даже радио играло какую-то бодрую музыку про чемпионов и спортивные победы. Однако Мона, несмотря ни на что, грустила. В один момент у нее появлялась куча идей о том, какие выставки можно устроить в музее, а в следующий ей снова казалось, что она теряет в Иллюминау время, стоит на месте и не развивается. Но она не позволяла себе поддаваться хандре.

Мона открыла страницу сайта, которую заполняла, и полезла проверять почту: она ждала сведений, которые запросила у одного знакомого о кинжале с рунами на клинке. Если ее догадка была верна, то кинжал можно было привязать к правлению Эдуарда IV. Но, кроме долгожданного письма, в почте ее ждало еще одно:

"Уважаемая Мона,

благодарим Вас за прекрасно проделанную работу. Вы блестяще выполняете свои обязательства в Краеведческом музее города Иллюминау и можете претендовать на досрочное исполнение своих обязательств. Пожалуйста, пройдите по ссылке и заполните форму.

С уважением,

Фонд "Гелиос"

Мона с удивлением перечитала письмо, но тут в кабинет ворвался Шон:

— Школьники! Еще! Много! Так, принцесса на горошине, это вина твоя и твоего замечательного сайта. Я не железный вести в неделю по четыре полноценные экскурсии у маленьких дикарей. Их двадцать человек, поделим по-братски: десять тебе и десять мне. Можешь начать со второго этажа, чтобы мы не мешали друг другу. Так что поднимайся — и бегом в зал, — все это он выпалил на одном дыхании.

— Но, Шон, — Мона даже вскочила, — я не знаю, что говорить!

— Знаешь как минимум о тех экспонатах, что опубликованы на сайте. А больше им и не нужно.

— Но я же не экскурсовод!

Когда Шон вел экскурсию, он брал с собой маленькую указку, которой указывал на артефакты, а иногда и хлопал по рукам нерадивых посетителей, пытавшихся потрогать экспонаты. Сейчас он взял эту указку и опустил сначала на правое, а потом на левое плечо Моны, словно совершая обряд посвящения:

— Все, теперь ты экскурсовод. За работу!

Мона волновалась, но она справилась, она определенно справилась. Дети слушали ее с большим вниманием, а когда она поняла, что рассказывает про зеленокрылого чирка, стоя напротив красноносого нырка — просто отвела детей к тупикам. Она говорила про жреца Рори, про то, какой тонкой работы на самом деле украшения и как ярко и привлекательно они выглядели несколько веков назад. Показывая на кинжал с рунами на клинке, Мона вдохновенно пересказывала историю короля Артура и рыцарей Круглого стола, потому что от волнения перепутала его с Эдвардом IV — школьники были в восторге.

— Поздравляю, — похлопал ее по плечу Шон, когда шумные посетители ушли. — Если не будешь сбавлять обороты, подарю тебе такую же указку, как у меня.

The dog days are over

The dog days are done

Can't you hear the horses

Cuz here they come ⁽¹⁾

Мона выкрутила радио на полную громкость. Вчера вечером вернулся Бен, и сегодня утром они должны были встретиться.

Happiness hit her like a bullet in the back

Struck from a great height

By someone who should know better than that

The dog days are over

The dog days are gone ⁽²⁾

Мона выскочила из дома и припустила на остановку. Они договорились встретиться на набережной, но она оказалась на месте минут на двадцать раньше назначенного времени. Она решила погулять по соседним улицам. Свернув в один из переулков, по которым Мона вроде бы не ходила раньше, она оказалась прямиком у автовокзала. Одинокий автобус ждал отправки, голуби с громким курлыканьем прогуливались вокруг урны, несколько пассажиров с чемоданами дисциплинированно ждали начала посадки.

— О, знакомое лицо, — услышала Мона и узнала старичка в сером пальто — того самого, что заговорил с ней недавно вечером на набережной. В свете дня она могла получше рассмотреть его морщинистое лицо и цепкие темные глаза.

— Доброго вам дня. Вижу, вы решили последовать моему совету и уезжаете.

— Вовсе нет. С чего вы это взяли? — спросила Мона и тут же спохватилась: автовокзал. — Я хочу сказать, — поспешила добавить она, — что я не уезжаю, просто у меня назначена встреча поблизости.

— Встреча, — повторил старичок. — Ну, не буду вам мешать, хорошего дня, Мона.

Мона удивилась, что он знает ее имя, но не придала этому значения. Она пожала плечами и поспешила вернуться на набережную. Там ее уже ждал Бен. Она бросилась к нему, а он тут же распахнул навстречу руки и крепко сжал ее в объятиях.

В среду Мона отпросилась на утро и поехала в библиотеку. Там она несколько часов поработала в читальном зале, собирая данные о янтарной статуэтке из музея, а затем отправилась пообедать в кафе. Она не слишком хорошо знала этот район и пошла в первое попавшееся заведение, оказавшееся неподалеку. Внутри полутемное помещение было обито темным деревом, из-за чего обстановка казалась угнетающей, воздух был затхлый и влажный, как в подземелье, и даже веселый джаз в колонках не мог спасти ситуацию. Еда тоже была не из лучших. Мона без удовольствия допила кислящий кофе и расплатилась с официантом, когда за ее столик сел тот самый старичок с автовокзала.

— Простите за беспокойство, — сказал он, — я живу неподалеку и случайно увидел вас здесь. Пожалуйста, не думайте, что я вас преследую.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Мона.

— Я знаю, что вы работаете в музее. А у меня есть некоторые вещи, которые я хотел бы отдать в коллекцию. Вы не против их посмотреть? — на коленях у него лежал черный полиэтиленовый пакет, и Мона вдруг почувствовала, как холодок пробежал по спине. Нет, она не хотела смотреть на содержимое пакета.

— Извините, но не я принимаю решения. Вам лучше подойти в музей и показать это директору. И вообще, мне уже пора возвращаться на работу.

— Видите ли, мой отец состоял в местном культе.

Мона заинтересованно посмотрела на него.

— После его смерти остались довольно интересные вещи. Город и культ живут словно параллельными жизнями. Членов культа можно видеть каждый день, но никто не знает, чем они занимаются, почему их здесь так много. Наверняка вы заметили некоторые… хм… особенности города. Что является их причиной? Возможно, все дело в культе. Но даже в местном музее вы не найдете ни слова о его деятельности. Может быть, пора нарушить молчание?

— Я действительно должна бежать. Мой автобус скоро уходит, а следующий придет только через полчаса.

— О, так подъедем на метро! Неподалеку станция подземки, два перегона — и мы у музея. Так выйдет гораздо короче, чем если вы поедете на автобусе.

— Ну хорошо, — согласилась Мона и последовала за старичком.

— Меня зовут Феликс. Простите, что не представился сразу. Так вот, от отца у меня осталась небольшая коллекция, я отобрал несколько самых интересных вещей.

Они свернули в переулок, и Мона увидела вход в метро — навес на ржавых столбах и уходящие вниз ступеньки. Серые стены из каменных плит были исписаны пестрыми граффити. Пока они не дошли до стеклянных дверей, в воздухе чувствовался сильный запах мочи. Мона купила пару жетонов в кассе у безмолвной кассирши. За турникетами с мерным шуршанием спускался эскалатор. Кроме нее и Феликса в метро практически никого не было, только парень с длинными черными волосами спускался на станцию да две уставшие женщины с сумками поднимались на выход. Станция была ничем не примечательной, серой, с неярким светом. Табло показывало восемь минут до следующего поезда. Они сели на не слишком чистую деревянную лавку, и Феликс принялся демонстрировать свою коллекцию. Сначала он достал маски — первая была вышита бисером, узор складывался в закрученную спираль.

— Эта маска осталась от прабабушки, — сказал он. — А вот эти носил дед.

Мона чуть не вскрикнула: первая маска имитировала птичий клюв, по бокам с нее свисали перья. Вторая напоминала оскаленную пасть какого-то животного.

— Мне кажется, что в основе этой маски — настоящий звериный череп, никогда не проверял, но так говорили у нас в семье. Не хотите подержать? Тяжелая…

Мона вцепилась в полы пальто и помотала головой. Ей не нравились маски, они вызывали какой-то иррациональный страх.

— Говорят, что раньше в таком виде ходили люди, занимавшие высокий пост в культе. Потом им запретили, так как обычный народ пугался. — Феликс усмехнулся, и его смешок эхом отозвался на станции.

— Вам нужно поговорить с директором — разрешит он выставить эти маски или нет.

— У меня еще есть фотографии города. Некоторые из них вас наверняка заинтересуют.

Мона неохотно взяла небольшую стопку черно-белых фотографий из его рук. В этот момент раздался звуковой сигнал, и через полминуты с жутким шумом и скрежетом прибыл поезд. Вагон был почти пустым. Мона и Феликс сели на замызганное, обитое дешевой зеленой тканью сиденье. Двери закрылись, и поезд загрохотал по подземелью. Феликс что-то говорил, комментируя каждую фотографию, но Мона его не слышала из-за шума. Она просто разглядывала старые фото Иллюминау, узнавала здания, улицы… лица. Мона сначала не поверила своим глазам, но присмотрелась и поняла, что ей не кажется: с одной из фотографий на нее смотрел, улыбаясь, молодой Шон. Он был тощий, лопоухий, в своих неизменных очках. Он и еще несколько человек в обычной одежде позировали рядом с сектантами. Шон положил руку на плечо невысокой женщины в темном балахоне и с маской на лице. Женщина была беременна.

"Бен", — прошептала себе под нос Мона. Они с ним столько раз говорили о Шоне, но никогда не касались в разговорах его матери.

— Вот мой отец, — Феликс тыкал пальцем с длинным ногтем в высокого мужчину на фотографии. — А это одна из самых преданных его сторонниц. Рядом с ней стоит ваш коллега, он всегда интересовался необычным и экстраординарным. Не знаю, состоит ли он в секте, но то, что он всю жизнь работает в музее — не просто так.

Он говорил что-то еще, но слова терялись в стуке колес. Наконец Феликс поднялся, знаками показывая Моне, что пора выходить. Станция, название которой Мона не расслышала, мало отличалась от той, на которой они сели в поезд — та же серость, то же тусклое освещение.

— Вижу, что фотографии вас заинтересовали больше, чем маски.

— Да… если позволите, я бы хотела взять их и показать директору.

— Благодарю сердечно, именно на это я и рассчитывал. Выход туда. Выберетесь сами? А я поеду обратно к себе.

— Хорошо, до свидания.

Феликс церемонно склонил голову, и Мона поспешила выйти наружу. Она не понимала, почему неожиданное открытие так ее расстроило. Мало ли чем Шон занимался по молодости… Но нет — все, что касалось секты, пугало и казалось опасным. Мона, подобно многим жителям, старалась не замечать сектантов, а теперь Бен, ее Бен, оказался каким-то образом тесно связан с этими поедателями солнца, или как там они назывались. Мона почти не следила, куда идет, ноги сами вывели ее по эскалатору, сквозь стеклянные двери, по замызганному переходу и по лестнице наверх. Она с наслаждением вдохнула свежий мокрый воздух города. Каштан скинул ей под ноги колючий зеленый ежик, но Мона его не подобрала.

В музее она была молчалива и грустна, фотографии она никому не показала и вообще ушла с работы почти на час раньше. Дома она пересмотрела их и нашла Шона еще на двух снимках. Беременная женщина была неизменно рядом с ним. Но представить, что Бен все это время являлся членом секты и врал ей… Эта мысль была невыносима. Чтобы отвлечься, Мона включила радио и принялась проверять почту — ей пришло несколько писем.

— I don't like walking around

This old and empty house

— So hold my hand

I'll walk with you, my dear ⁽³⁾

Одно из писем было от фонда "Гелиос" — ей опять предлагали покинуть Иллюминау раньше срока.

— Some days I can't even trust myself

— It's killing me to see you this way

— 'Cause though the truth may vary

This ship will carry our bodies safe to shore⁽⁴⁾

Мона знала, что сегодня Бен планировал работать допоздна, они даже перенесли свидание, но не выдержала и позвонила ему.

— Что с тобой? — спросил он, едва услышав ее голос. — Что-то случилось?

— Случилось. Город со мной случился. Можешь приехать?

И Бен приехал. Мона тут же показала ему фотографии и потребовала ответа.

— Да, моя мама была сектанткой, — нехотя ответил он. — А может, и сейчас ею остается, не знаю, я никогда с ней не встречался. Отец растил меня один. Когда я спрашивал, где моя мама, он говорил, что она умерла, но потом, когда я стал постарше, открыл правду. Он встречался с девушкой, Мэри, и когда узнал, что она состоит в секте, решил, что это не проблема. Шон свободно посещал собрания, но делал это ради мамы, культ его не интересовал. Потом там стали происходить вещи, которые нравились ему все меньше и меньше. Он пытался вытащить Мэри из секты, но безуспешно. Он не рассказывал подробности, но как-то обмолвился, что Мэри там и родила, и ему пришлось искать ее, чтобы забрать ребенка, то есть меня. Я никогда ее не видел; у Шона было несколько фотографий, но на них она в платье, а не в сектантском наряде.

— Феликс сказал, что Шон сам чуть ли не сектант.

— Кто?

— Старик, который передал мне фотографии. Я сталкивалась с ним пару раз до этого, а сегодня он подошел ко мне, когда я закончила работать в библиотеке. Его отец был сектантом, и Феликс хотел передать в музей маски и фотографии. Он говорил, что Шон как-то связан с сектой. Или я не так поняла: мы ехали в метро, и было шумно.

— Где вы ехали? — переспросил Бен.

— Ну, в подземке, в поезде…

— Мона, — сказал Бен, аккуратно кладя руки на плечи Моны, — в Иллюминау нет метро, у нас слишком маленький город для этого.

Глаза Моны наполнились ужасом:

— Но как же… Я же видела, там были пассажиры…

До нее потихоньку доходило, что она подробно изучала транспортную систему города, и метро в ней не было. Мона бросилась в прихожую и стала лихорадочно искать в кармане оставшийся жетон — и нашла. Бен с интересом разглядывал темный кружок.

— Давай-ка сядем, — сказал он наконец. Они уселись на кровать, он притянул Мону к себе и успокаивающе провел рукой по спине. — Давай я сделаю тебе чаю? Хочешь?

— Я ведь не сошла с ума?

— Нет. Но эта история с несуществующем метро мне не нравится.

— Don't listen to a word I say. Hey!

The screams all sound the same. Hey!

— Though the truth may vary

This ship will carry our bodies safe to shore⁽⁵⁾

— Мне хочется отсюда уехать, — буркнула Мона, зарываясь лицом в свитер Бена.

— Уедем отсюда вместе. Я целый день места себе не находил, так и чувствовал, что что-то не так.

— Мне пришло еще два письма от фонда "Гелиос", — всхлипнула Мона, — что они разрешают завершить работу в музее уже сейчас, а не ждать три года.

Рука Бена, которая скользила вверх и вниз по ее спине, замерла.

— И что ты думаешь? — спросил он.

— Я думаю, что обучение мне оплачивал фонд "Галилей", а никакого "Гелиоса" я и знать не знаю.

Though the truth may vary

This ship will carry our bodies safe to shore ⁽⁶⁾

— Дурацкое радио, — нервно хохотнула Мона. — Одну и ту же песню гоняет по кругу.

— Ой, кажется, я сейчас расстрою тебя еще больше.

— Что такое?

Бен нехотя разжал объятия, встал и принес играющий приемник.

— Здесь нет батареек, — объяснил он и в доказательство снял панель с задней стенки аппарата. Там действительно было пусто. — Я думал, что ты знаешь.

— Но… как же оно играет?

— Считай, что это город так с тобой общается.

This ship will carry our bodies safe to shore, ⁽⁷⁾

— подтвердило радио и затихло.

— Такое не слишком легко принять, — сказала Мона задумчиво. — Слушай, а моя любимая кондитерская, она-то хоть настоящая? Мне кажется, что я натыкаюсь на нее каждый раз случайно. А когда ищу специально, никогда не нахожу…

— Настоящая. Как минимум я учился с Кариад в одной школе.

— Это обнадеживает.

— Тогда приготовлю нам обоим чай, — отозвался Бен. — Поверь, все потрясения мира гораздо лучше перевариваются с чаем.

1) Черная полоса закончилась

Черная полоса закончилась,

Разве ты не слышишь лошадей,

Потому что они близко

Вернуться к тексту

2) Счастье настигло ее, как пуля

Пущенная с большой высоты

Кем-то, кто не должен был так поступать,

Черная полоса закончилась,

Черная полоса ушла.

Florence and the Machine, Dog Days Are Over

Вернуться к тексту

3) — Я не люблю бродить

По этому старому и пустому дому.

— Так возьми меня за руку,

И я пойду бродить вместе с тобой.

Вернуться к тексту

4) — Порой я не могу доверять даже себе.

— Меня убивает, когда я вижу тебя в таком состоянии.

— И хотя правда может разниться,

Этот корабль доставит нас на берег невредимыми.

Of Monsters and Men, Little Talks

Вернуться к тексту

5) — Не верь ни слову, что я говорю. Эй!

Все крики звучат одинаково. Эй!

— И хотя правда может разниться,

Этот корабль доставит нас на берег невредимыми.

Of Monsters and Men, Little Talks

Вернуться к тексту

6) И хотя правда может разниться,

Этот корабль доставит нас на берег невредимыми.

Вернуться к тексту

7) Этот корабль доставит нас на берег невредимыми.

Вернуться к тексту

Мона успокоилась, насколько это было возможно. А город словно решил извиниться. Несмотря на осеннюю серость, она каждый день просыпалась от лучей солнца, бьющих прямо в комнату. Автобус приходил ровно по расписанию, и в нем всегда оказывалось свободное местечко. Город насыпал ей под ноги розы, когда кто-то плохо закрыл кузов пикапа цветочного магазина. Уличный музыкант, мучивший волынку, играл ее любимые песни. А как-то раз, когда они с Беном прогуливались по набережной, улица оказалась полна мыльных пузырей, которые ветер гонял над водой. Конечно, дело было в ребенке, который, забравшись с ногами на лавочку, пускал эти пузыри, но все же их было гораздо больше, чем мог произвести десятилетний мальчик.

Однако от вмешательства таинственного Феликса что ей, что Бену было не по себе, и они решили на ближайших выходных рассказать Шону, что встречаются, показать фотографии и расспросить поподробнее, что он знает о старике. Но их планам было не суждено сбыться.

В тот день Мона рискнула включить радио, и оно как ни в чем не бывало заиграло:

It don't have a price

Ready for those flashing lights

'Cause you know that baby I

I'm your biggest fan ⁽¹⁾

Странный выбор песни, если город действительно пытается общаться. Мона собралась и вышла на улицу. Впервые она не стала выключать приемник: в конце концов, если он работает на магии, то выключится сам.

В музее был обычный скучный день. Директора не было — он уехал выступать с докладом на конференцию в Плимстон. Саймон молча клацал по клавишам компьютера, Мона фотографировала, а Шон слонялся у кассы. Мона открыла витрину, чтобы получше снять лежащие там вышивки, и пыталась встать так, чтобы не заслонять собой свет от висевшей сзади лампы.

— Добрый день, хотите взять билет? — дружелюбным тоном спросил кого-то Шон. А потом раздался глухой звук. Мона обернулась и увидела, что Шон, оглушенный ударом по голове, лежит на полу, а над ним стоит Феликс с пистолетом в руках.

Мона, Саймон и Шон сидели на полу, привалившись к лодке. Феликс нервно шагал по залу музея.

— О, я видел его в секте, — прошептал Саймон. — Он один из главных. Правда, не думал, что он такой старый.

— Так ты же видел его, — не поняла Мона.

— Мы всегда ходили в масках. Я узнал его затылок.

— Тишина, — прикрикнул Феликс. Он нервно взглянул на часы: — Что-то он не торопится.

— Кто? — спросил Шон.

— Бен.

— Что? При чем здесь мой Бенни?

Шон попытался вскочить на ноги, но Феликс направил на него пистолет.

— Сядь обратно. Бен не твой сын! Мэри не была тебе верна, ты это и сам знаешь. Как и то, что дети, обладающие даром, не могут родиться у непосвященного. Бен не имеет к тебе отношения. Он был рожден в культе, от двух его членов, и теперь ему пора вернуться домой.

— Как это не имеет отношения? Я ждал его месяцы, пока Мэри носила его под сердцем. Я забрал его к себе, когда он еще и головку держать не мог! А вам было плевать и на Мэри, и на него! Без врачебной помощи, без проточной воды, без минимальных удобств… Я бы забрал и ее тоже, если бы она согласилась. Я растил его, стирал пеленки, кипятил бутылочки не для того, чтобы сбрендивший старик рассказывал мне, мой это сын или не мой! — Мона увидела слезы в его глазах. Нужно было как-то предупредить Бена, но ее телефон остался в кабинете.

— Бен должен занять место в культе, которое принадлежит ему по праву. Я позволил тебе забрать мальчика, чтобы он вырос в мире непосвященных и понимал, каким могуществом обладает. У него есть третий глаз — он почувствует, что в музее неспокойно, и придет.

— Что-то он долго, — вздохнул Саймон, потирая затекшую ногу.

— Ты что-то сказал? — Феликс тут же перевел пистолет на него.

— Может, у него это… третий глаз не работает? Давайте хотя бы сообщение напишем, для верности? Я сейчас схожу в свой кабинет и принесу телефон, ладно?

— Сидеть! Но ты прав, нужно усилить напряжение. Я выстрелю в кого-нибудь из вас, так что ужас, исходящий из этого места, нельзя будет не ощутить!

Мона почувствовала, как Саймон и Шон синхронно оттеснили ее назад, закрывая собой. Но она не собиралась смиренно ждать, пока Феликс выберет, в кого стрелять.

— Вы мне сразу не понравились. И маски у вас страшные.

— Тебя вообще не должно было быть здесь. Ты должна была сбежать отсюда и разбить Бену сердце. Это я отправлял те письма, в которых говорилось, что ты можешь покинуть Иллюминау. Но тебе даже не хватило мозгов пройти по ссылке!

Мона закатила глаза.

— Но я не могу выстрелить в тебя или в Шона, потому что Бен мне этого не простит…

— Вы что, встречаетесь?.. — начал Шон, но Феликс его прервал:

— А вот Саймон — идеальный кандидат, случайный прохожий…

— Эй, я тут работаю!

— Жертва, которая не вызовет у Бена в душе никакого отклика…

— Мы те еще друганы, — запротестовал Саймон. Выражение лица Феликса стало жестким. Он вытянул руку с пистолетом. Все шло в очень плохом направлении. Мона зажмурилась, пытаясь придумать выход. В голове лишь играла услышанная утром песенка:

Real good, we dance in the studio

Snap, snap to that shit on the radio

Snap, snap …⁽²⁾

И в памяти забрезжило воспоминание: потемневшая от времени бумага, на которой убористым почерком выведено: "Глаз — открывается". В ее руках был фотоаппарат. Она включила вспышку и быстро встала. До выстрела у нее было мгновение, и за это мгновение она успела развернуться к идолу и сделать снимок. Мона замерла. Полоса на каменном лбу истукана, которую она принимала за морщину, дрогнула, и со странным звуком, словно камень трется о камень, его третий глаз распахнулся. И из этого глаза, словно из фонарика, потянулся поток света.

— Всем лечь! — рявкнул Шон и дернул Мону вниз. — Не смотрите, не смотрите, — повторял он. Мона закрыла глаза рукой, а слух улавливал, как двигается камень и как что-то мягкое упало на пол. Когда все стихло, Саймон первым рискнул осмотреться.

— Все чисто, — сказал он.

Идол как ни в чем не бывало стоял на своем месте.

— А где Феликс? — спросила Мона и осеклась: на полу лежала маленькая тряпичная куколка в сером плаще. Это была седая куколка с блестящими бисерными глазками. Рука куколки сжимала рукоять пистолета.

— Так вот как появился жрец Рори, — произнесла Мона.

— Ну, теперь у нас новый экспонат. Жрец Феликс.

Саймон рискнул взять его в руки:

— Расшить плащ орнаментом — и можно класть в витрину.

— И тебе его ни капельки не жалко?

— Жалко? Да он меня чуть не убил секунду назад.

В этот момент в музей вбежал Бен:

— У вас все в порядке? У меня вдруг возникло такое нехорошее предчувствие, что я не мог вас не проведать.

— Ты что-то не спешил, — сказал Саймон с упреком в голосе.

— Да, на мосту случалась авария, я потерял в пробке почти четверть часа. Что у вас произошло?

— Ну, твой папа на самом деле не твой папа, а ты какой-то сектантский принц, — выпалил Саймон.

— Мона, солнышко, щелкни, пожалуйста, идола еще раз, а я подержу идиота, который не умеет держать язык за зубами, — с досадой сказал Шон.

Бен и Мона гуляли. Идти к набережной не хотелось, и они отправились в парк, который находился недалеко от квартиры Бена. В сгущающихся сумерках зажглись фонари, и на тропинках появились странные тени.

— Ты поговорил с отцом? Как он?

— Неплохо. Залился коньяком и даже шутит. Правда, теперь, когда выяснилось, что он может и не быть моим родным отцом, я так странно себя чувствую. Мне всегда казалось, что я унаследовал от него характер, но сейчас я не знаю, что думать.

Мона обхватила его руку своей:

— Главное не кто родил, а кто воспитал.

Бен невесело кивнул.

— Кстати, — добавила она, — то, что Феликс говорил про третий глаз… У тебя он есть? Физически?

— Физически, — повторил Бен. — Я действительно могу чувствовать, когда случается что-то нехорошее или когда моим близким грозит опасность. Возможно, не так хорошо, как хотелось бы Феликсу, но какие-то способности у меня есть.

— Покажи, — попросила Мона, стараясь звучать максимально непринужденно.

— Ты меня бросишь, — помрачнел Бен. — Скажешь, что перебор, и уедешь навсегда из Иллюминау.

— Не брошу, обещаю. И потом, меня фонд не отпустит, пока три года не истекут.

— Мона!

— Бен!

— Ну, хорошо. Только помни, что ты сама настаивала, — сказал он. И открыл третий глаз.

Ветер дул, разгоняя остатки опавших листьев. Ворона каркала, качаясь на проводе. Молодежь пила пиво и привычно галдела. А в желтом свете фонаря стояла влюбленная пара и целовалась.

— Don't listen to a word I say. Hey!

The screams all sound the same. Hey!

— Though the truth may vary

This ship will carry our bodies safe to shore ⁽³⁾

1) Это бесценно

Будь готова к ярким вспышкам,

Потому что ты знаешь,

Что я твой самый большой поклонник.

Lady Gaga, Paparazzi

Вернуться к тексту

2) Как хорошо, мы танцуем в студии.

Снимаемся под треш по радио

Щелк-щелк…

Lady Gaga, Paparazzi

Вернуться к тексту

3) — Не верь ни слову, что я говорю. Эй!

Все крики звучат одинаково. Эй!

— И хотя правда может разниться,

Этот корабль доставит нас на берег невредимыми

Of Monsters and Men, Little Talks

Вернуться к тексту