Созвездие Волк (гет)

Согласно легенде, Зевс пришёл на пир богатого грека Ликаона. Когда Ликаон приказал слугам в качестве праздничного блюда принести к столу мясо зажаренного пленного воина, Зевс превратил его за звериную жестокость в волка. С тех пор созвездие Волк на небе напоминает людям о страшной каре, которая ждёт каждого злодея.

Вместо пролога.

Тёмная сырая осенняя ночь окутала прохладой маленький городок недалеко от Лондона. Чёрные небольшие домики словно съёжились под накрапывающим дождём. Тяжёлые угольные тучи нависли сплошным покрывалом, придавая ещё больше темени узким улочкам.

Молодой человек вышел из одного из ночных баров, закутываясь поглубже в серый вязаный шарф, и поднимая воротник пальто. Простуженное горло всё не давало покоя: он почти беспрерывно кашлял, голова ощущалась физически, при чём вся целиком, и напоминала почему-то большой чугунный котелок на плечах, в котором что-то горячее и острое варится, шипит и булькает. Его шаги глухо отдавались по стенам домов и по мостовой, на которую он свернул из безлюдного квартала. Он то и дело перескакивал через зеркально-чёрные лужи, вытирал с лица капли дождя и всё кашлял.

Остановился возле перил, достал мятую сигаретку; закурил совсем уж без удовольствия. Впрочем, ветер тушил её дважды, и сигаретка полетела в ближайшую лужу, в которой мокрые листья мешались с тротуарной грязью. Тихое озерцо мерцало немного в свете мостовых фонарей, отражая черноё мрачное небо. Дождик усилился, стал барабанить с усердием по воде.

Молодой человек достал из кармана пальто помятый лист бумаги, развернул его наполовину. Дождь мгновенно размыл пару чернильных слов, но парень не спрятал письмо в карман.

Он не боялся, что каждое слово на нём размоет этим проклятым осенним дождём. Он не боялся, что эта чёртова простуда повалит его с ног прямо здесь, или к завтрашнему утру. Он не боялся, что этот сырой ветер подхватит бумагу и унесёт куда-нибудь по тихому озерцу.

Просто он знал содержание этого письма наизусть.

Оно было от неё.

* * *

Он закрыл дверь за собой так тихо, чтобы не было слышно щелчка.

Не снимая ботинок, прошёл по мягкому бежевому ковру в зал через небольшой и просторный коридор.

Было слышно, как где-то на кухне льётся вода, бьётся друг о друга краями стекло посуды, а ещё её голос: она говорила по телефону.

Он остановился на пороге комнаты. Мгновенные воспоминания врезались в память. Вот и фотографии в цветных рамках, их так много, на всех полочках длинного шкафа из вишнёвого дерева.

Он и она. Во всех рамочках. Разных цветов. Неподвижные маггловские фотографии.

Он прошёл дальше, ухватился рукой за небрежно брошенный свитер на спинке дивана. Он помнил его, он даже помнил его запах и помнил, в какие дни она была в нём. Этих дней было не так уж и много.

Ещё четыре шага – и он будет на кухне. Зайдёт в комнату, а там она. Моет посуду. Такая домашняя, родная, в сатиновом халатике. Четыре шага.

Он сделал больше. Чего-то боялся, наверное. Какая разница… Он никогда не был сентиментален.

Вода не перестала литься, и посуда всё так же билась краями, и её голос даже не изменился, даже не дрогнул, даже не прервался разговор на полуслове с какой-то подругой. Она просто повернула голову в его сторону и кивнула: «Привет. Садись»

Он сел на трёхногую табуретку, опустив зачем-то голову, как будто ожидая удара.

Хотел было прислушаться к разговору, но не получалось сосредоточиться на ничего не значащих фразах. «Ходила, да…не было? А я видела… А он был какой-то грустный… она такая дура…» Ох уж эти женщины…

Она домыла посуду, держа трубку телефона между плечом и ухом, ловко вытерла тарелки, поставила пред ним на стол чашку, насыпала кофе, включила электрический чайник…Господи, как же всё это знакомо, каждый жест. Как будто ничего и не произошло.

Как будто бы она тогда не стояла под жестоким ливнем недалеко возле «Кабаньей головы» и не протягивала дрожащими пальчиками это чёртово письмо!

А как он читал его! Строчка за строчкой – как будто не про себя самого. Не верил до того момента, пока не прочитал его бармен «Кабаньей головы», не покачал головой и не потрепал его по плечу. Не верил, думал, шутка.

А потом эта сумасшедшая неделя. Договора, перевод в новую команду, конфликты с коллективом, каждодневные тренировки по шесть часов вместо прежних четырёх.

И постоянная мысль: почему? За что? Как всё глупо! Надо было ей сказать, рассказать эту простую, такую логичную истину!

Но она всё поняла не так, всё по-своему, как, впрочем, и всегда. Она всегда понимала всё так, как хотелось ей. Только так, и не объяснить уж по другому…

Чайник отщёлкнул белый рычажок, выпустив из треугольного носика клуб мутного пара.

Кипяток залил с шипением чёрный порошок. Аромат кофе разбежался по кухне.

Она встала на цыпочки и открыла форточку, всё ещё придерживая плечом телефонную трубку.

«Моя родная! Что же ты натворила… Ты же даже не знаешь, КТО я…нет, КЕМ я являюсь…нет, лучше так: я хочу рассказать тебе всё. Только молчи. Нет…выслушай меня, пожалуйста, Лора, и не перебивай…да, так и начну…»

— Ладно, Кэти, ладно, мг, хорошо… Там и увидимся, я пойду, а то ко мне Оливер зашёл… Не знаю, может вещи забрать, — она слегка улыбнулась ему, ища одной рукой нож в полке шкафчика.

Он отпил горячего напитка из яркой кружки.

Она в сотый раз сказала «пока» надоедливой подружке и нажала кнопку телефона.

— Привет, Оливер! – и лучезарно улыбнулась. Боже, как же ей не стыдно!

— Наговорилась? – мрачнее, чем нужно спросил парень.

— Мг, ты прости, я тут вся в делах, — Лора принялась резать на деревянной доске красный перец, — Так что же тебя ко мне опять привело?

Она так безобидно это спросила. И вообще всё её поведение было так естественно, как будто ей было абсолютно всё равно. Всё равно…

И уже отвечать было как будто бессмысленно.

Да вообще всё было слишком бессмысленно.

Он уставился на этот сочный красный перец, который жестоко расчленялся на мокрой доске. На её пальцы, покрасневшие от воды и напряжения.

Ему вдруг начало казаться, что из перца прямо сочится алая кровь, он услышал предсмертный крик, истерический крик умирающего… и увидел свои руки, все в едкой красной жидкости…

— Оливер? Что с тобой?

Что с ним? Да откуда он знает, в конце концов! Зачем он вообще приехал? Кому нужна эта правда? Ей? Нет, и не стоит врать самому себе. Узнает она, или нет, всё останется на своих местах.

Молчание неприлично затянулось.

— Лора…

И на этом всё закончилось. Ну что, что дальше?

«Я волшебник.

Я играю в команде по квиддичу.

Я убил человека.

Я до сих пор на свободе.

И именно поэтому я постоянно пропадаю, а не потому, что у меня есть другая»

Какая дура поверит в это?

Лора перестала резать этот дурацкий перец. Откинула прядь волос костяшками ладони. Смотрит на него вопросительно. И враждебно как-то, как на чужого…

— М..мне бы вещи забрать, — вспомнил он слова, сказанные ею подруге.

Лора ещё мгновение смотрела прямо ему в глаза. Потом немного кивнула, неопределённо повела бровью, как будто сама не ожидала такого ответа. Помедлила, словно пытаясь совладать с голосом.

— Я всё сложила в пакеты. Там, в коридоре.

И снова стала резать перец. Уже другой, зелёный.

Он всё смотрел на неё. Ну неужели ВСЁ?

Он уйдёт из этой проклятой квартиры, где она живёт.

— Ну я пошёл.

— Иди.

Он остановился на пороге кухни. Хотелось обернуться через плечо и сказать всё. Так как есть. Ради чего он пришёл. Но стук ножа не прекратился, и он прошёл в зал. Исподлобья кинул взгляд на разноцветные рамки. Схватил одной рукой эти идиотские пластиковые пакеты. Захлопнул дверь. Так, что бы был слышен щелчок.

Драко Малфой спустился с последней ступеньки ослепительной кареты. Оглядевшись вокруг и вдохнув свежего, пахнущего осенними листьями, воздуха, молодой человек медленно направился по вымощенной белым мрамором тропинке.

Шикарный замок брызнул в лицо своим великолепием, когда массивные кроны старинных дубов разверзлись, словно тучи, у него перед глазами.

Садившееся оранжевое солнце освещало слегка выщербленные стены из светлого камня и зелёный плющ, художественно обвивший аккуратные балкончики. Ярко блестело одно из окон самой высокой башни, а живописный фонтан искрился на этом вечернем солнце так радужно, как будто смеялся самым счастливым смехом.

Старинное французское поместье просто источало роскошь и благополучие. Но здесь для Малфоя не было ничего удивительного. Он был здесь далеко не в первый раз.

И уже через пару минут всё закружилось в привычном ритме: почтение в голосе, французское изящество, самые дорогие вина, кожаные кресла…

На приватном приёме у известной волшебной аристократической семьи Делакур присутствовали трое: Люциус Малфой, Драко Малфой и непосредственно хозяин поместья.

— Я одного лишь не понимаю, Жак, — светским холодом обдавал собеседника Люциус, — почему мальчишка ещё жив?

— Люциус, — уже изрядно поседевший волшебник налил агатового вина в хрустальный бокал, — война окончена. Я бы не хотел начинать всё заново. Для твоего спасения понадобилось устранение четырёх людей Совета. Последнего убрал мальчик, которого нашёл я. В честь нашей с тобой дружбы, — он слегка улыбнулся уголками рта, — Раз я его нашёл, следовательно, и отвечаю за него я. Он будет молчать, поверь мне.

— Ты же знаешь, Жак, безопасность – превыше всего… Признайся, ты ведь подобрал парнишку с улицы. Он хоть волшебник?

— Волшебник, не беспокойся. Но он достаточно давно на меня работает. Надёжный человек, достаточно взрослый, чтобы понять серьёзность ситуации, — Делакур многозначительно посмотрел на Малфоя своими светло-карими глазами.

Люциус слегка улыбнулся, показывая тем самым, что эта тема закрыта и больше не обсуждается.

И тут же перевёл взгляд на сына, который со скучающим видом наблюдал за отцом и хозяином поместья.

Разговор перешёл в другое русло, Драко уже даже перестал следить за ним. Он всё ждал появления одного человека на лестничной площадке, которая великолепно просматривалась с этого ракурса.

Перебирал тонкими пальцами белоснежный лоскут платка, поглядывал на огромные настенные часы… «Ну где же ты? Скорее уже, у нас и так осталось не больше часа…»

— Флер, милая! – радостно воскликнул Жак Делакур, поднимая агатовый бокал в воздух, — А я уже думал, ты не выйдешь к гостям! Ей нездоровиться немного, — пояснил он зачем-то Люциусу, который как-то брезгливо сморщился, наблюдая за девушкой и за реакцией сына: он удовлетворённо ухмылялся, словно кот, которому дали целую миску сметаны.

— Папа, Люциус, Драко, — прощебетала девушка по-французски, — рада вас видеть. Надолго ли в наших краях?

Драко даже забавляло её умение из самых глупых вопросов делать тему для разговора.

Она была такая очаровательная в своей лёгкой светло-бирюзовой мантии, которая выгодно оттеняла ярко-голубые глаза. Она всем своим видом напоминала маленькую фарфоровую куколку, особенно своей хрупкой фигуркой, правильными чертами лица и неправдоподобно-белыми волосами, прекрасно уложенными на затылке.

Через минут пятнадцать она соврала что-то про коллекцию древних фолиантов и, под предлогом того, что Драко ну просто обязательно надо на них посмотреть, жестом прелестной головки позвала его с собой и увела вверх по той самой винтовой лестнице, верхняя площадка которой осталась сейчас без присмотра.

Для кого нужен был этот цирк? Оба отца прекрасно знали, куда и зачем удалились их дети. Как будто это было впервые! Но никто не был против. Так было нужно.

Драко Малфой сосредоточенно застёгивал пуговицы шёлковой рубашки.

— Милый, скажи, мы ведь любим друг друга, да? – закрывая кремовой простынёй свои прелести проговорила Флер по-французски.

Драко на мгновение застыл, решая, сколько пуговиц оставить не застегнутыми.

— Мы? – безучастно переспросил он.

— Я люблю тебя, а ты?

« Я тупая овечка, которая хороша только в постели и на званом обеде. А ты?» — перекривлял сладким голоском мысленно Драко.

Он исподлобья посмотрел на девушку, которая уже успела надуть губки и смотрела на него с выражением «Пупсик, ну что ты такое говоришь!»

Впрочем, Драко решил промолчать.

И вообще, учитывая его происхождение, ему можно было уйти по-английски.

Но…

Но только потом ему пришлось бы надолго забыть о сексе по-французски.

И он мило улыбнулся:

— Конечно, малыш.

Малышу оказалось этого вполне достаточно. Она сладко потянулась и рухнула на подушку.

Закрывая за собой дверь, Драко подумал, что с такой куколкой можно вести себя как последнее животное, а она всё равно будет с ним.

И он точно знал, что она ТОЛЬКО с ним.

Да, Малфои всегда были собственниками, тщеславными и эгоистичными. А кто не без греха? Да и какой уж тут грех: если истина в естестве, то естество должно быть просто-напросто немного прикрыто. И какая разница чем: будь то ложь, будь то роскошь, будь то актёрское мастерство. Что угодно, что может бросать серебряную пыль в нужные тебе глаза. Куда уж проще?

Драко вышел на один из многочисленных миниатюрных балкончиков. Отец обещал, что долго он не заставит ждать сына.

Сын долго не ждал: через пару мгновений с одного из дубов уже сорвался красивый филин и подлетел к балкону.

Драко развернул небольшой кусочек пергамента:

«Твоё последнее задание, сын. Последнее перед твоим посвящением. Найди для меня этого паренька, который убил Джордана Хелсена, проследи, всё разузнай. И если ты убедишься, что парнишка знает слишком много, устрани его. Нам не нужны лишние языки.

Помни про конспирацию.

Запомни: меня не волнуют методы, только результат.

Л.М.»

Драко поджёг пергамент с помощью палочки и облокотился о колонну.

Он не имел права выбора и права ошибиться.

Возражать бессмысленно. Значит, нужно действовать.

Старый девиз: если ты не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней.

Драко без стука вошёл к Флер, которая в одних трусиках стояла перед огромным зеркалом и ногтём отколупливала бирочку от лифчика в её руках.

— О, милый, я не одета…

— Я заметил, — ухмыльнулся парень, — я забыл кое-что тебе сказать…

Девушка вопросительно устремила на него свои пронзительно-голубые глазки.

— Я уезжаю скоро по делам в Лондон…

Она захлопала ресницами в знак выражения не понимания при чём тут её персона.

Драко постарался изобразить на лице серьёзную озабоченность:

— Я хочу, что бы ты поехала со мной…

— Драко! – взвизгнула Флер, — Я так рада! Конечно, конечно я поеду!

Если бы она только знала, как его утомляло это эмоциональное французское щебетание!…Но надо же играть по крупному…и до конца.

— Флер, милая, но мне очень нужна твоя помощь. Ты должна кое-что узнать у своего отца...для меня, ты понимаешь ? – он заговорил тише для обозначения страшной тайны.

Она округлила глазки и отчаянно захлопала ресницами.

Нет, он не считал её глупой или неосмотрительной, он знал, что когда нужно, она сможет быть умницей. В конце концов, во Франции фамилия Делакур была в большом почёте… Не могут же её представители отставать в умственном развитии!.. Главное было сделать так, чтобы до неё ДОШЛА вся серьёзность ситуации…

— Милая, это очень важно, понимаешь? – он почти перешёл на шёпот.

Девушка медленно кивнула головой. Даже взгляд стал более сосредоточенный и серьёзный…Ну ведь может же, когда захочет!

— Мне нужно узнать имя и фамилию одного человека…

Лора услышала дверной щелчок и закрыла глаза.

Нож остановился в её руке. Зелёный перец соскользнул с доски и покатился по столу.

Она посмотрела на яркую кружку с недопитым кофе и тряхнула слегка головой: не надо думать об этом.

И она начала нарезать помидоры, один за другим, не замечая ни их количества, ни качества своей работы. Мысли сами лезли в голову, не подчиняясь уже никакому контролю.

Дождь внезапно начал бить по стёклам, и она отложила нож, как будто придя в себя. Оглядела миску с овощами – зачем ей столько?

И усмехнулась.

Любила, ревновала, писала в истерике письма, пила антидепресанты, бесконечное количество кофе, пыталась отвлечься, посещая с подругами вечеринки и разнотипные бары… Кое-как успокоилась. Расставила фотографии в рамочки – пусть прошлое станет воспоминанием. Собрала его вещи в пластиковые пакеты – пусть они станут прошлым. Он сделал ей слишком больно.

И начала жить сама. Так, как умела. Готовить и убирать, просыпаться по утрам и пить только одну чашку кофе, стоя у окна и поглаживая своего кота. Ужинать с подругами, разговаривать по телефону, приглашать кого-то в гости. А кончится отпуск – пойдёт на работу. И снова быт поглотит всю её, и забудутся эти дни.

И она запустила эту машину, и медленно завертелись шестерёнки, и жизнь кое-как поехала своим обычным ходом.

А сегодня пришёл он. Всё уничтожил и не допил кофе. И ей нельзя о нём думать, и она это знает. И…

«И чёрт знает что такое, зачем мне столько помидоров! Я сметаны не купила…» — Лора обернула голову к окну. Дождь привычно барабанил по стёклам, ветер расшатывал в разные стороны деревья, были слышны всплески воды от проезжающих возле дома машин. Белый кот наблюдал эту картину с подоконника.

Подумаешь!.. Лора встала, вытерла руки. Чашку мыть?

«Нет, пусть постоит пока, потом вымою».

Надела плащ, зазвенели ключи, открылся зонтик, который тут же выгнуло ветром.

И она быстро зашагала в сторону магазина, перепрыгивая через лужи, выправляя без конца зонт, вытирая слёзы обиды…

Но почему-то магазин остался позади, и почему-то прямо перед ней открылись двери автобуса, и две остановки она пыталась закрыть этот идиотский зонтик, пугая своим растрёпанным видом пассажиров, а потом, стоя под дождём, пыталась его открыть.

А прямо возле остановки, метрах в двадцати, висела старая выщербленная надпись, совершенно неприметная среди ярких неоновых вывесок Лондона.

«Кабанья голова» — бар, куда так часто ходил Оливер.

Но тут внимание девушки привлек чёрный «Лексус», который резко остановился возле скамейки, облив Лору из лужи почти до колена.

На возмущение, по правде говоря, не оставалось просто-напросто сил, а так бы она высказала этому пижону всё, что думала на его счёт.

Холодные капли дождя стекали по лицу, невыносимо стучал где-то в висках дождь, каждой каплей воспаляя головную боль, а тут ещё этот зонтик!

Лора кинула на асфальт так и не открывшийся красный зонт и закрыла лицо руками, по-детски зарыдав под этим проливным дождём.

И не услышала даже, как затемнённое окно чёрного «Лексуса» плавно отъехало, и как водитель тщетно пытался до неё докричаться, спрашивая, где находится бар «Кабанья голова».

И не увидела на заднем сидении сосредоточенно наблюдающего за ней сына известной английской семьи Малфоев, который откровенно не понимал странной реакции девушки на такой простой вопрос, не понимал, почему она стоит под таким ливнем, почему она плачет, почему с таким отчаянием она кинула на землю это чудо маггловской техники…

Но старался не двигаться, и ничего не делать, и ничего не трогать в салоне, потому что откровенно ненавидел, презирал и даже боялся всех изобретений магглов, а уж особенно тех, которые так быстро носятся, рычат и резко останавливаются.

Но конспирация есть конспирация. Что ж тут поделаешь?

«Кабанью голову» водитель вскоре нашёл сам.

А Лора, кое-как успокоившись, добрела до дома подруги, благо, жившей недалеко отсюда.

И долго плакала ещё у неё на кухне…

Оливер захлопнул железную дверку шкафчика и повернул ключ.

В раздевалке уже никого не было: Оливер старался приходить и уходить последним, чтобы не ввязываться в острые конфликты с новой командой. Здесь он был одиночкой, хмурым, мрачным, несущим какие-то свои мысли и свою глухую тайну. Впрочем, Оливер стал таким недавно, но игроки «Северного ветра» не знали об этом и сторонились его. Насмешки за спиной, сказанные отчётливо и достаточно громко, жалобы на ловца тренеру – всё это служило причиной для нежелательных стычек между одиночкой и стаей, которые не всегда заканчивались обычными разговорами.

На поле было свежо и немного зябко. Раннее осеннее утро освещало лёгкую дымку, в которой погряз городок недалеко от Лондона. Немногочисленные высотные дома казались какими-то декорациями, серыми и картонными, а бледно-желтое солнце, ещё не набравшее свою силу, висело над этим игрушечным городом, слабо освещая его своими ласковыми лучами. Всё казалось по-весеннему бледным и неопытным, а воздух, чистый и ясный, наполнял лёгкие каким-то неведомым, незнакомым волшебством.

Оливер тихо улыбнулся и взлетел. Ветер мягко обдал лицо теплотой и щемящим сердце спокойствием, вечным спокойствием природного равновесия.

Команда собралась уже у тренерской кабинки, но тренера ещё не было, поэтому Оливер решил не спешить. Подлетев к бортику, он сел на него, подальше от ребят, и принялся за осмотр своей метлы.

— У нашего ловца опять плохое настроение, — услышал он насмешливый тенор Дэйла, — даже не здоровается с приятелями… Надо бы его рассмешить чем-нибудь, — Дэйл потряс слегка рукой бортик, представлявший из себя неширокую трубу, не закрепленную с обоих концов и державшуюся лишь на длительном заклинании левитации.

Оливер, потеряв равновесие, начал падать спиной вперёд, рискуя сломать позвоночник, но вовремя схватился руками за тот же бортик, и, подтянувшись назад, сел.

Дружный хохот слева разрезал утренний воздух.

Оливер спокойно надел перчатки, сел на метлу, и на максимальной скорости начал приближаться к хохочущим игрокам.

Хохот быстро сменился удивленными фразами, так как приближающийся на дьявольской скорости ловец выглядел весьма опасно. Когда оставалась всего пара метров, игроки поняли нешуточную ситуацию и дружно разлетелись в разные стороны.

Через мгновение, Оливер уже пролетел над тем местом, где они сидели, так, что если бы те не успели вывернуться, тренировка бы закончилась в больнице св. Мунго.

— Псих! Придурок, ты нарваться хочешь? – послышалось с разных сторон, но Оливер уже парил вверху, над трибунами и пытался отдышаться от злости. Эта глухая злость в последнее время начала приступами приливать к мозгу, мешая думать и трезво оценивать ситуацию.

Так же было и тогда, в тот злосчастный дождливый вечер... когда только кровь на руках вернула его к действительности...

Оливер опустил голову и увидел, как по полю идут двое: тренер… и ещё кто-то в спортивной форме. «Неужели Стэнли нашёл наконец-то вратаря» — промелькнула беспорядочная мысль.

Тренер собрал команду свистком возле своей кабинки. Добродушный Стэнли, всегда веселый и улыбающийся из-под седых усов, спрашивал что-то у новичка, слегка наклоняясь по привычке вперёд к собеседнику и держа при этом пухлые руки за спиной.

Оливер резко затормозил и спрыгнул с метлы.

Новичок стоял в небрежной позе и смотрел на команду исподлобья, но при этом как-то так весело и озорно ухмылялся, что у Оливера не осталось сомнений в том, что вратарь впишется в коллектив. В отличие от него самого.

— Доброе утро, команда! – бодрым голосом прокричал Стэнли, и все дружно и вяло промямлили:

— Доброе утро.

— Сегодня, — он сделал паузу и хитро оглядел игроков, — я представлю вам моё открытие, любезные! Познакомьтесь вот, с нашим новым вратарём.

Оливер не видел реакции стаи, но лицо новичка выражало такую неправдоподобную приветливость, что ему стало почему-то противно. Странное ощущение дополнилось космическим чувством, что лицо это ему знакомо…

— Итак! Драко Малфой – наш новый вратарь! Да-да, вы не ослышались, Драко Малфой, сын нашего в бывшем спонсора.

«Ах Малфой… Тот самый Малфой из Слизерина. Точно-точно, как же я не узнал сразу. Взгляд у него какой-то другой стал. Не такой враждебный. Вот ведь что значит время… А его папаша, наверное, не одну команду спонсировал, чтобы остаться на плаву. Вот крыса, изображал интерес к общественности... Ладно, посмотрим, что из этого выйдет…»

— Ну, значит, торжественная часть окончена… Я тут решил вчера нам одну тактику разобрать, нашёл в одной книге, так интересно, — излучал добродушие Стэнли, — а с вратарём вообще прекрасно будет, вообще великолепно. Итак! Команда! По местам!

И стая лениво рассосалась по полю, кидая заинтересованные взгляды на Малфоя, который, всё так же весело ухмыляясь, остановился возле колец и натянул кожаные драконьи перчатки.

Тренировка измотала не только его. Новоиспечённый вратарь еле дышал и чуть шёл по направлению к корпусу. Было очевидно, что к подобным перегрузкам парень не привык. Тэд Мидлроу, блестящий охотник и душа коллектива, похлопал Малфоя по плечу своей огромной рукой и весело засмеялся, что-то сказав ему. Оливер шёл позади всех. Солнце беспощадно палило в голову, он был весь мокрый, невероятно уставший, но этого было мало. Ему хотелось измотать себя до полусмерти. А можно и до смерти. Эти дьявольские

нагрузки — такой отличный выход энергии, особенно отрицательной. Он не мог побороть себя. Внезапные приступы злости, прямо к горлу, бессознательное желание убить внешних раздражителей, всех, по одному, доведя до мучительной боли. А потом перед глазами появлялось одно и то же видение из прошлого. Это страшное видение этого страшного прошлого. Он не мог побороть свою ненависть. И самый большой дискомфорт был в том, что эта ненависть была, прежде всего, к самому себе. И уже только отсюда распространялась на других. И он понимал это, и бесконечно искал для себя оправдания, иногда совершенно нелепые, а иногда он основывал их на какой-нибудь философской идее, которая в равной мере как оправдывала, так и делала из него моральное чудовище. Это был замкнутый круг, стены которого были прочны и стеклянны одновременно. И самое страшное в этом было то, что эти стены мог разбить лишь один человек, который ушёл от него.

"Нет, она не просто ушла, это не правда, она улыбалась, она непринуждённо разговаривала с подружкой, чёрт, она даже расставила эти ужасные фотографии по полкам, как будто не боится воспоминаний!" — Оливер захлопнул за собой массивную железную дверь старого корпуса и облокотился об неё спиной.

Команда уже была наверху, в душе. Оливер закрыл глаза и застонал. Эта глупая, ничтожная, невыносимая жизнь. Она сдавливала ему горло и не давала вдохнуть. Соль непривычно разъела глаза, но парень мотнул головой и поплёлся на второй этаж. Одиночку трогали редко. По большому счёту, они его все не уважали за хмурость и постоянную озлобленность, и поэтому отпускали периодически какие-нибудь штучки, но всё равно побаивались. Команда с самого первого дня решила, и вполне справедливо, что этот парень без тормозов. Оливер разделся и стал под горячий душ. Струи воды стучали по телу, и мысли потихоньку теряли свою болезненную яркость. Оливер закрыл глаза и отдался этому мгновению мнимого облегчения. Упомянутый выше Дэйл Корнер, хитрый и сильный вышибала, завыл какую-то песню, и ребята начали ржать с него, отпуская какие-то остроты. С парочки из них Оливер даже улыбнулся. Однажды с Лорой они купались в фонтане на небольшой улочке. Она стояла в одежде под таким же потоком воды, тоже смеялась, кричала что-то, живая и счастливая, заражая всё вокруг своей яркой свободной молодостью. Оливер вышел самым последним из душевой. В раздевалке оставались к тому времени только двое: второй охотник Брэд Кэтчер и Драко Малфой.

Последний возился со своей шевелюрой перед зеркалом. Кэтчер шумно захлопнул шкафчик, взвалил сумку на плечо и, проходя мимо вратаря, похлопал его по спине.

— Смотри не опаздывай завтра, этого Стэнли не выносит. Мы тебя натаскаем на наш режим работы, ты отличный парень, только с техникой у тебя… ну это ничего, натаскаем. До завтра!

— Счастливо!.. — Малфой приветливо кивнул головой громиле-Брэду и продолжил орудовать расчёской.

Быстро одевшись, Оливер захлопнул дверцу, но она не поддалась, и защёлка почему-то не сработала. Оливер попробовал ещё, и ещё, и снова волна бесконтрольного гнева начала подкатывать к горлу, но тут прямо у него над ухом раздалось знакомое заклинание, снимающее наложенное волшебство на металлические предметы обихода.

Оливер закрыл глаза и выдохнул:

— Спасибо.

— Вижу, тебя тут не особо жалуют, — пожал плечами Малфой, — а ты измотан покруче меня. Совсем нервы сдают? — как-то участливо и… понимающе прозвучал его голос.

Оливер лишь устало кивнул и опустил голову.

— А ты в этом городке живёшь? — спросил Драко, продолжая расчёсывать волосы.

— Да, у меня тут домик, и квартира в маггловском Лондоне, — хрипло проговорил Оливер.

— А зачем тебе там квартира?

— Длинная история.

— Слушай, — Драко кинул расчёску в сумку, — я знаю, мы не ладили в школе, но это ведь детство, правда? Пошли, ты мне устроишь экскурсию в какой-нибудь местный бар, страшно хочется чего-нибудь выпить. Заодно и расскажешь, — и Малфой обернулся в сторону застывшего Оливера.

— Э, Вуд, ты жив? Выплывай из прострации, парень! Ну так что, идём?

— Пошли.

Оливеру самому хотелось напиться, да и Малфой мог поднять настроение, а может и отвлечь чем-нибудь…

Они взяли сумки и вышли из раздевалки.

Слизериниц и Гриффиндорец шли пить огневиски.

Паршивое настроение плюхнулось в бокал с шипящим коктейлем. Драко болтал о какой-то ерунде, связанной с его бывшей девушкой и её мамашей. Довольно мило и местами смешно. "Отличный парень. Странно, что семейка его не испортила окончательно. Есть, конечно, и манерность, и местами мелькает этот презрительный высокомерный взгляд, но Малфой, кажется, понимает, что такой взгляд не уместен в нашем ничтожном городишке."

Оливер глупо улыбался и делал вид, что слушает. У Лоры тоже была такая милая привычка: передавать чьи-то диалоги разными голосами. А ещё она звонко смеялась, не договаривая до конца анекдот. И всё равно становилось смешно, не с анекдота, а с того, что она смеётся. Она откидывала передние пряди тёмно-русых волос большим и средним пальцами, но волосы всё равно возвращались каждый раз на место. Никогда Оливер не мог понять, зачем она это делает. Однажды она начала рассказывать ему заговорческим шёпотом, как её подружка Бетти пыталась приворожить какого-то крутого парня из ресторана напротив. И для этого, Лора всё записала на бумажку, Бетти использовала чеснок, какие-то волосы, кипячёную воду и кровь. Кровью, правда, Бетти решила пренебречь, и поэтому запихнула в "зелье" пару капель крови говядины из магазинного прилавка. И вправду, какая уж тут разница? После чеснока-то? В общем, Лора очень нахмурилась, когда Оливер стал дико ржать. Потом понизила голос и сказала: "Ты что, совсем? Над такими вещами нельзя смеяться, с магией шутки плохи!"

Оливер возразил тогда Лоре, что какая уж тут магия, если парень из ресторана на следующий же день после принятия данного снадобья съехал с квартала, но Лора начала утверждать, что Бетти во всём винит эту злосчастную говяжью кровь.

С тех пор Лора решила, что Оливер — законченный педант, не признающий ни влияния космоса, ни существования ведьм и колдунов. И переубедить её в этом было невозможно. Хотя нет, возможно, это было так возможно — не потерять её, доказать ей свою любовь, доказать, что с магией можно шутить и что он,

Оливер, в неё верит, и владеет ей…

— …а она говорит: "Мамаша, не трогайте его, у него такая несчастная жизнь и ни гроша за душой!" У меня ни гроша! А кто ей покупает самое дорогое бельё, я не знаю! Ха-ха… Но мамаша, правда, отцепилась, и с тех пор каждый день выделяла по доброте душевной мне стакан чаю и сахарный кренделёк. Представляешь, в моих швейцарских апартаментах была целая коллекция этих крендельков, а редкие египетские растения на подоконнике питались исключительно зелёным сладким чаем… Вуд, ты меня слышишь вообще?

— Да-да… красиво в Швейцарии?

— Ну неплохо, скажем, только народ какой-то излишне принципиальный…

— А здесь ты с каких полей Елисейских?

Драко ухмыльнулся про себя фразе. И точно ж ведь из Франции…

— Да так, решил поразвлекаться… Становится скучно, осень…. Решил попробовать что-нибудь новенькое. Только вот остановиться не знаю где. Надоели отели до чёртиков, а в поместье тоже не хочется. Драко замолк. Оливер поднял на него глаза и не увидел эмоций на лице. Только взгляд стал какой-то напряжённый. И слова почему-то закончились. Оливер знал, что Нарциссу Малфой убили во время Второй войны. А значит, поместье пустует. Невидимые нити мгновенно завязали в узелок мысли собеседников. И тот и другой думали об убийствах.

— Хочешь, останавливайся у меня, — Оливер пожал плечами, — не швейцарские апартаменты, конечно, простая холостяцкая хибара в этом городке. Но там два этажа и тридцать четыре комнаты включая чердачную. Я живу в одной из них. И то не всегда.

Малфой внимательно посмотрел на парня и через пару секунд ответил:

— Признаться, я был бы очень рад. Давно хотелось чего-нибудь попроще. Только я ж сюда не один приехал.

— Только не говори, что с папашей — ему у меня не понравится, — мрачно пробасил Оливер, не заботясь даже о том, что слова могут произвести нехороший эффект. Но Малфой усмехнулся.

— И ты тоже терпеть не можешь отца! Ну ладно вам всем, он трудный человек, конечно, но терпимый. А сюда с девушкой своей приехал.

Оливер подумал, что если бы все люди были такими же терпимыми как Люциус Малфой, мир бы давно рухнул.

А против девушки он ничего не имел.

— Пошли, покажу дорогу, — и залпом допил напиток.

— Об оплате не беспокойся…

Оливер повернулся, осмотрел Малфоя и улыбнулся:

— О чём-о чём, а об этом я уж точно не беспокоюсь!

Малфой ухмыльнулся и поздравил себя мысленно.

Малфои ведь не проигрывают…

— Так зачем тебе квартира в Лондоне, тем более в маггловском? У тебя шикарный…Шикарная!

— Хибара, — закончил Оливер и ухмыльнулся, поворачивая ключ в замочной скважине.

— Нет, ну я… — они зашли внутрь, и Малфой оглядел переднюю, — я не отрицаю…

— Ты ещё не передумал?

Малфой попытался убрать брезгливое выражение лица, рассматривая грязную кухню с немытой посудой и целой коллекцией стеклотары.

— Ты что с ума сошёл? Никогда не видел ничего лучше этого домика!

Оливер сел на сломанную табуретку и начал вилкой ковырять столешницу.

— Значит так. В доме тридцать три комнаты и одна чердачная. На чердак не сунься, здоровее будешь, — Вуд посмотрел исподлобья, — сколько тебе выделить? Трёх хватит?

— Мне две хватит. А можно я сам выберу?

— Нет. Понимаешь…

Вилка соскользнула и упала на пол, покатившись под стол. Оливер медленно выдохнул воздух.

— Я сам тебе их открою. У меня не от всех ключи есть.

— Это же твой дом.

— Да ёлки… тут поколениями моя семейка проживала, вот все ключи и растерялись+

Драко настороженно наблюдал за Оливером. Тут что-то было не так, а может ему просто показалось, что голос Вуда звучал неуверенно, как будто…

— А где твои родители?

— Умерли.

Вуд встал и начал рыться в каком-то ящике, пока не откопал там связку ключей внушительных размеров.

— А Алохоморой никак?

— Никак. Тут вообще с магией напряг+действуют далеко не все заклинания, да к тому же для использования простейших приходится максимально сосредотачиваться+ Тоже всё из-за старинности и предков, — он столкнулся со взглядом Малфоя, — что, передумал?

— Ни в коем случае. Завтра приезжаю сюда с чемоданами и Флер.

Оливер кивнул и кинул ключи на стол.

— Буду ждать…

— Ты может… это… приберись немного, а то она у меня девушка избалованная, нежная, и…

— И к хибарам не привыкла… Не обещаю, Малфой, не обещаю...

"Странное место, — думал Малфой по дороге к отелю, — на чердак не лезь, комнаты много лет не открывались, живёт один на первом этаже и занимает жалкую кухню и жалкий диван в проходной комнате. При этом иногда сбегает отсюда к магглам. Магия почти не работает… Уже придя в отель, вымывшись и собрав чемоданы, Малфой сел писать письмо. "…Он выглядит удручённым, странным. Ничего не говорит почти, только смотрит или выдавливает односложные предложения. Жуткие тени под глазами, взгляд в никуда, пустой и мрачный. Пальцы начинают иногда дрожать, но это непроизвольно,

потому что как только он это замечает, тут же всё прекращается. Много пьёт. Сразу видно. В команде его ненавидят, презирают, но обходят стороной. Нервничает, хоть и старается не показывать этого. Жить с ним будет трудно, особенно учитывая место, но он сам меня позвал, и довольно быстро, почти неколеблясь… И это кажется мне подозрительным. В конце концов, этот человек — убийца, и не стоит забывать

об этом. Завтра узнаю побольше от членов команды. Флер не понравится его дом, она жутко боится всего таинственного. Я и сам его боюсь, там время+время как будто застыло, и не вернуть больше его хода никогда. И всё-таки я собой доволен пока, потому что всё идёт как по маслу. Ладно, заканчиваю, Флер пришла с прогулки. Как же мне она надоела…"

Драко встал из-за письменного стола, взял щепотку тёмно-синего порошка с каминной полки и кинул её в огонь. Затем громко назвал адрес и кинул письмо в камин. Так было надёжнее. Учитывая то, что совы никогда не находили адресата. Или вовсе… Не возвращались.

Флер Делакур закрыла дверь в ванную комнату на защёлку. Включила горячую воду и налила ароматной жидкости. Благодаря ней, кожа будет пахнуть белыми розами. Девушка подошла к зеркалу. Отражение подмигнуло ей и радостно улыбнулось. Девушка не улыбалась. Пар от горячей воды заполнил помещение, и стало трудно дышать. Зеркало запотело, и отражение стало мутным. Она ненавидела его. Своё отражение. Вода однообразно шумела, Флер медленно опустилась в ванную, обжигая тело кипятком.

Ноги мгновенно покраснели, пальцы мучительно щипало. Флер закрыла глаза, и из них покатились слёзы. Слёзы обиды. Вся её сдержанная безупречная жизнь, где всё всегда было, и было правильно, и было дорого, вся эта жизнь не имела для неё сегодня никакой ценности. Сегодня, сидя в этой горячей воде, она не видела её смысла. Глупая жизнь. Белая, как скатерть, на приёме у французского герцога старого времени, где за одним столом сидели и обжирались восемьдесят четыре человека. Лицемеры и подлецы. Все

как один. А ей нужно было улыбаться, говорить глупости, чтобы нравиться им, чтобы её не воспринимали как опасность, но относились к ней, как к прелестной куколке, которая превосходно украсила бы их спаленку. Ненавистная жизнь из лжи и притворства. Как же этим недоумкам не может прийти в голову, что лучшая ученица Шармбатона не может быть дурой! Но так её учил отец. Отец учил её жить.

Учил простому принципу жизни. Есть дверь. С одной стороны от двери — общество и люди, жизнь, требующая твоего непосредственного участия в ней. С другой стороны — ты. Твои чувства, твои страхи, твои желания, твои сны, твои мечты — это всё должно оставаться по ту сторону двери, только для тебя самой. Это только твоё, и никто не должен это видеть. И ничего из этого не должно попасть к общественной жизни, потому что нельзя допускать утечку своих слабостей к ним, к зверям, диким от своего врождённого эгоизма и тщеславия. Так она и жила. Ненавидя тех, кому говорила, что любит. Любя тех, кому говорила, что ненавидит. Потому что этого требовало общество. Общество этих восьмидесяти четырёх жирных лицемеров, которые держали мир. И что-то ей подсказывало, что это неправильно, что так нельзя жить, но она и это оставляла только для себя. По ту сторону запертой на защёлку двери ванной комнаты, где из-за обилия чувств и страхов, снов и мечтаний, слёз и обиды запотело отражение зеркала.

Она ненавидела его. Своё отражение. Оно было виновато во всём. Оно было слишком идеально, чтобы за ним кто-то мог дотянуться до ручки той чёртовой двери и просто открыть её. Просто нажать вниз ручку, открыть и войти. И всё увидеть. И всё понять.

Она медленно проводила ароматным мылом по красной коже и плакала.

От обиды. На белую жизнь.

Послышался стук в дверь. Она выкрутила кран и быстро смахнула слёзы. Она боялась того, кто стучал. Он мог причинить ей боль, если бы вдруг узнал о ней больше, чем знал.

— Милая ты скоро? Мне надо поговорить с тобой. Мы переезжаем завтра…

— Скоро, мой хороший, скоро, любимый…

Любимый.

Его красивые черты лица. Его красивая фигура. Его семья. Его деньги. Это было для всех.

Кто он был на самом деле, она не знала. Весь смысл был в том, что он такой же, как она, с той лишь разницей, что ему не нужно было лгать. Ему не нужно было быть дурачком, просто молчать. И за это он получал то же самое, что и она. Но ему было легче. Она это чувствовала. Она его чувствовала всего. Едва он начинал злиться, она тут же это ощущала какими-то невидимымиэнергетическими нитями, по которым сочилась его энергия к ней, но обратно — никогда.

Любила ли она?

Наверное, нет. Иногда она просто ненавидела его. Она ненавидела его, когда он после секса лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, и думал о чём-то своём, подвластным только ему одному. И она точно знала, что её не было в его мыслях, и что он никогда не расскажет ей, что видит он в этом проклятом потолке. Она хотела быть любимой и ловить звёзды. Но с той стороны двери ждали от неё удачного брака. А удачнее брака и придумать было нельзя. И звёзды висели на небе в недосягаемой дали. А она не смотрела на небо. Любимый. Она знала о нём всё, и ничего не знала. Он был для неё чужой и скрытый. Она была для него глупой француженкой. Ну что ж, по-другому его нельзя было удержать возле себя. Никаких обязательств, полная свобода для лжи, притворства и лицемерия — вот были условия их жизни. Флер Делакур вылезла из ароматной горячей воды и вытерлась полотенцем, смахнула слёзы и попыталась успокоить тело, всё ещё содрогающееся от беззвучных рыданий. Щёлкнул дверной замок, и аромат белых роз распространился по спальне. Драко оторвал голову от какой-то книги, и серьёзно посмотрел на Флер. Если бы только он смог догадаться, что не одному ему известно про белую жизнь!

Но он не мог.

И она мило улыбнулась.

И закрыла дверь в ванную.

Карета почти бесшумно остановилась возле моста через небольшое озерцо. Дальше надо было идти пешком, потому что начиналась зона с минимальным употреблением магии.

Драко почему-то хотелось попасть в этот дом по парадной дороге. Он был уверен, что в фамильном доме должны быть свои тайны, как и у него в поместье, хотя, конечно, сравнение было чудовищное. Чемоданы были уже там. Малфой после тренировки ещё позаботился об этом, чтобы ничего не мешало ему сейчас и не отвлекало его внимания.

Никаких ворот в усадьбу не было. Просто небольшой мост через озеро, а за ним утоптанная широкая дорога, по краям которой росли причудливые кусты и одинокие деревья, раскачивающие на осеннем ветру огромные кроны. Они шли недолго. По правую сторону вскоре показалось небольшое фамильное кладбище с маленькой часовенкой. Драко искал именно его и постарался запомнить, где оно располагалось. Флер молчала всю дорогу. Она не хотела переезжать из удобного отеля в какой-то чужой дом, где она

будет одна большую часть дня. Благодаря вчерашним слезам, она была намного спокойней обычного, но разговаривать с Малфоем ей не хотелось. Совершенно очевидно, что он преследовал какие-то свои цели, переезжая в дом к этому Вуду, чью фамилию выискивала Флер около недели. Об этих целях она не знала, и не спрашивала ничего, прекрасно понимая, что ей не нужно это знать. Так будет намного безопаснее для

неё и для Драко. Хотя по большому счёту, ей было даже не интересно. Вскоре показался дом. Флер слегка передёрнуло от его внешнего вида. Старый и жуткий, с обшарпанными

стенами и заброшенными клумбами.

— Ну как тебе? — спросил Драко, немного беспокоящийся, что Флер вследствие своей недалёкости и избалованности, устроит сейчас истерику, нахамит Вуду, развернётся и уедет. Драко же придётся извиняться и ехать за ней! У них же всё-таки как бы семейная идиллия. Хороший маскарад мог бы быть испорчен этой красавицей.

Но Флер прекрасно понимала в свою очередь, что Драко, выросший в самом прекрасном английском поместье, сам не в восторге от этого двухэтажного сарая, что сюда его привело что-то более важное, а значит, ложь уместна и даже необходима.

— Здесь… — она глуповато улыбнулась, — довольно мило.

Драко выдохнул воздух и от благодарности решил даже с ней поговорить.

— Ну не поместье Делакур, конечно, но тоже вполне нормально, правда? Мы тут долго ведь не будем, вот увидишь, всё будет хорошо. Ты у меня умница. Только Вуд не говорит, наверное, по-французски, тебе придётся вспомнить свои навыки английского.

— Вспомню, милый, не переживай.

— Хорошо.

И больше они не разговаривали. Флер с ненавистью смотрела ему в спину, когда они проходили по узкой тропинке к двери и, нечаянно споткнувшись, взялась за его руку. Драко обернулся, и Флер испугалась его лица. Обычно холодное и равнодушное, оно сейчас было как-то странно обеспокоено и взволнованно.

— Флер, не бойся и не удивляйся ничему, хорошо? И если я стану вести себя по-другому, ты тоже не удивляйся. И лучше вообще молчи, не говори ничего, я всё сделаю сам. С Вудом не общайся, хорошо? Флер вздохнула. Он просил её об этом, чтобы она не ляпнула ничего лишнего. Какой же всё-таки дурой она казалась ему! Но она привыкла, и кто-кто, а она уже точно ничему не удивиться. Ей ли не знать, что такое ложь!

— Не переживай, любимый, я буду хорошей девочкой, — и снова эта глупая детская улыбка.

Малфой удовлетворенно кивнул и развернулся. Дверь была открыта настежь. Флер в голову ударил неприятный запах, но она старалась не морщиться. Драко громко позвал Вуда, и вскоре с лестницы на второй этаж спустился молодой человек с веником в

руке. Он был шире в плечах, чем Малфой, при чём довольно значительно. И немного выше. Он неуклюже поцеловал руку Флер и посмотрел ей прямо в глаза. У него было красивое лицо, которое где-то видела уже девушка. Но в нём что-то было невероятно отталкивающее, несмотря на правильные черты, пронзительные глаза и потрясающую фигуру. У него во взгляде как будто что-то потухло, как будто он доживает свои последние дни и знает об этом.

Флер мило ему подмигнула и поплелась вслед за Драко на второй этаж. Комнаты ей не понравились. В них неприятно пахло старостью и остановившимся временем. Кровати были мягкие, но пыльные, как и вся мебель, зеркала грязные и мутные, свечи огромные, старые, со сгнившими фитилями. Пока Флер вешала свои мантии и платья для огромного Лондона в массивный тёмный дубовый шкаф, Драко искал что-то в ящиках письменного стола, но там были только чистые пергаменты и затвердевший сургуч. Вскоре начался сумасшедший ливень, и Вуд прокричал снизу, чтобы они даже не думали выходить из дома и закрыли окна. Окна и не открывались, собственно. При этом Малфой даже решил, что они заколочены снаружи, потому что не двигались ни в какую. Флер тихо наблюдала за тем, как её парень, скинув с себя рубашку, до второго пота пытался совладать с этим окном, и ей становилось почему-то страшно и жутко. Когда начался дождь, стало ещё хуже. В комнатах, у которых была общая дверь на ржавых петлях, было невероятно темно и душно. Во второй из них было довольно просторно и пусто. Стоял только старинный чёрный рояль и зелёный диван восемнадцатого века, ещё было несколько книжных шкафов и чёрная тумба с выдвижными ящиками, на которой стоял красивый серебряный канделябр, изображавший статуэтку крылатого ангела. Малфой расставил и зажёг много свечей, что бы было светлее. Углубился в какую-то книгу в спальне и не разговаривал совсем с Флер, которой было неуютно и отчего-то страшно.

Мы ли — пляшущие тени?

Или мы бросаем тень?

Снов, обманов и видений

Догоревший полон день.

Не пойму я, что нас манит,

Не поймёшь ты, что со мной,

Чей под маской взор туманит

Сумрак вьюги снеговой?

А. Блок ("Смятение")

Драко внимательно изучал "Свойства немагических зон и их происхождение", но не мог уловить сути прочитанного. Голова устала, веки тихо закрывались, но он продолжал упорно читать. Книга была на немецком, который Драко не знал в совершенстве, поэтому многое упускал, а общий смысл не всплывал никак в сознании. Внезапно он услышал знакомые звуки рояля. Звучала четырнадцатая соната Бетховена, звучала в соседней комнате. Флер уже доигрывала последнюю репризу, когда на глаза вдруг наплыл поток соли, и захотелось громко застонать и зарыдать. Волосы вылезли из причёски и в беспорядке лежали на лице. Кончики пальцев болели от напряжения и сильных ударов по клавишам в особо чувственных тактах на форте. На последнем аккорде она закрыла глаза, и слёзы сами вылились на щёки. Она опустила руки на колени и опомнилась: вдруг Драко увидит. Вдруг она услышала какой-то звук, подняла голову и увидела, что в открытых дверях стоял её будущий муж, как-то беспомощно опустив руки вдоль тела, и смотрел на неё блестящими глазами. Она испугалась,

хотела что-нибудь сказать, но не знала что, и только раскрывала легонько рот, как рыба.

— Флер… ты плачешь? — услышала она тихий удивлённый голос, судорожно вытерла слёзы и улыбнулась, смущённо и подавлено, не так как всегда.

Он подошёл к ней, поднял её подбородок, пока она пыталась совладать с бьющимся сердцем: её ложь могла обнаружиться прямо сейчас, и тогда, тогда — крах всему, ведь её истинные чувства просочатся к сердцу этого жестокого и ледяного человека.

Драко убрал пальцами выбившиеся пряди белоснежных волос, наклонился и взял Флер на руки. Припал губами к её лицу и понёс в спальню.

Через два часа она снова ненавидела его красивый профиль и открытые глаза, обращённые к высокому белому потолку этого старого неуютного дома. Она лежала и вспоминала всё, что было только что. Удивление граничило с любовью, слёзы со страстью. Она никогда ещё не видела у Драко таких чёрных глаз, какие были у него после этой сонаты. Никогда ещё с таким вожделением он не целовал её, никогда ещё не

было такой звериной страсти+ Как будто звуки рояля разбудили в нём на два часа что-то таёжно-необузданное. Или не музыка виновата в этом, а её слёзы? Неужели он что-то понял? Но при единственном взгляде на его профиль, она осознала, что ничего он не понял, и всё это не имеет никакого значения. Его приглушённый голос вывел её из состояния дикой ненависти.

— Где ты взяла ноты?

— В ящике возле книжного шкафа.

Он подорвался, как будто его ошпарило, скрипнула дверь, и стало слышно, как он шарит по этим ящикам. Флер вздохнула, перевернулась на другой бок и заснула.

Драко поставил свечу наверх тумбы, зажёг канделябр, но света всё равно не хватало, приходилось подносить бумаги прямо к лицу, и это занимало много времени. От пыльных пергаментов хотелось чихать, но он боялся разбудить Флер своей вознёй. Лишние вопросы ни к чему. Хотя эта куколка никогда не задавала вопросов. Драко сам не знал, что именно хотел найти в этих ящиках. Но ему казалось, что ничего упускать нельзя, что нужны любые письма, любые купчие и даже черновики. Черновиков было очень много, многие пергаменты были просто пустые, на многих невозможно было что-то разобрать из-за старых стёршихся чернил. Больше всего было нот и стихов. Стихи Драко не читал, сразу отбрасывал. Никогда их не понимал и считал глупостью. Когда со вторым ящиком было покончено, он перешёл к третьему, предпоследнему. От усталости болели глаза и ноги. Малфой вытащил побольше бумаг, и опустился на пол, закрыл глаза на пару секунд – хотел отдохнуть. Тишина в комнате прерывалась лишь мерным тиканьем старинных курантов и стуком дождя в стекло, который уже приутих за последние два часа. Вдруг Драко в этой неполной тишине услышал инородный стук и скрип. Чьи-то шаги по лестнице, за этой стеной. Драко весь превратился в слух, бесшумно отложил бумаги: это могло быть либо домашнее привидение, либо хозяин, который клялся, что на втором этаже никогда не появляется. Шаги прекратились в конце коридора. Щёлкнул ключ в замочной скважине, и заскрипела дверь. И всё стихло. Драко почти бесшумно, на носочках тихо вышел из комнаты, выбирая половицы, чтобы не создавать звуков, ступая по ковру коридора, дошёл в конец коридора, держа дрожащую свечу перед лицом. А в конце коридора было только две двери. Одна была заколочена досками, а вторая открыта. Драко медленно отворил её. Она безжалостно заскрипела и открыла парню лестницу на чердак.

Драко пытался услышать какие-нибудь звуки сверху, но там было тихо. Удерживая почти животный страх и трепет перед скрипучей крутой лестницей, не освещённой не одним огоньком, ведущей на таинственный чердак старой прогнившей усадьбы, Драко вытянул вперёд руку со свечой и на цыпочках начал подниматься. Доски предательски скрипели. Малфой словил себя на мысли, что он, волшебник самых голубых кровей, гордость своего отца и надежда на будущее многих чёрных магов, он — боится этой чёртовой лестницы!

Точнее, того, что могло быть после неё… И он встряхнул плечами и пошёл более уверенно, издавая ещё больше звуков. Капля воска обожгла его кисть — и страх вернулся, как будто затуманивая сознание чем-то невыносимым, резким, не дающим вдохнуть. И это чувство нашло себе выход, когда Малфой поднялся на последнюю ступеньку. Двери никакой не было, лестница сразу заводила в комнату, освещённую лишь полной круглой луной из небольшого окна. И этого призрачного бледного света хватило, чтобы начертить силуэт раскачивающегося немного из стороны в сторону висевшего тела со сломанной шеей и неестественно лежавшей на плече головой. Свеча упала из руки Драко и потухла при падении, издав ужасающий звон. Парень стал учащённо дышать, пытаясь придти в себя. Вопрос прозвучал скорее произвольно, без его

участия:

— Вуд? — тихо и хрипло.

— Что? — раздалось откуда-то из угла комнаты. Драко медленно повернулся на голос и выдохнул воздух. Сознание вернулось так же резко как ушло несколько мгновений назад.

Вуд сидел на полу, облокотившись о стену спиной, запрокинув голову, безжизненно опустив руки на колени. Чёрные в ночи, блестящие глаза наблюдали за покачивающимся телом, а губы бессмысленно

шевелились, не издавая никаких звуков.

— Кто это? — спросил Драко и повернул голову обратно к телу. Но там его уже не было. Лунная дорожка беспрепятственно очерчивала деревянные половицы. Драко бессознательно задержал глоток воздуха.

— Призрак…

— Чей?

— Проваливай, Малфой. Лучше проваливай.

Оливер перевёл на Драко свои страшные в таком освещении глаза с остановившимися зрачками. Он сам был сейчас похож на призрака ада. Драко сглотнул. Развернулся. И ушёл.

Флер проснулась от холода. Она открыла глаза, подтягивая к себе ноги и накрывая одеялом голые плечи. И поняла, отчего ей так холодно. Её обнимали руки её будущего мужа, ледяные и странно нежные. Она обеспокоено повернула голову. Он лежал на подушке, уткнувшись в её волосы, поднял на неё влажные отчего-то глаза и как-то почти

смущённо улыбнулся. Прошептал что-то невнятное: "Я разбудил тебя, да, прости…"

"СТОП! Прости? Это сон? Малфой извиняется? Что же с тобой, что же такое происходит?.." – подумала Флер и ощупала его лоб, который в отличие от рук горел огнём. От волнения Флер даже забыла глупо улыбнуться и прощебетать по-французски какую-нибудь ахинею. Серьёзно и сосредоточенно он продолжала ощупывать ладонью его лоб, щёки и грудь.

Ты весь горишь, — сказала она на английском, — что случилось, Драко?

— Нет, нет, милая моя, хорошая, не надо, всё нормально, ложись, спи…

— Драко! — твёрдо и серьёзно говорила она, совсем как мама, — что случилось? Где болит?

Драко судорожно приподнялся к ней и поцеловал в губы.

— Ничего, так, жар, бывает, простудился немного. На тренировке. К утру пройдёт, — шептал он, крепко обнимая её плечи, чего никогда ещё не было раньше. И Флер сдалась. Она почувствовала то, что никогда раньше не замечала в этом человеке. Его настоящее тепло и запах, когда он обнимал её плечи, словно ища защиты. И где-то в сознании всплыло, что, наверное, её парень просто в горячечном бреду, и он сам не понимает, что делает и говорит, но она откинула эти ненужные мысли и закрыла глаза. Его неосознанный прилив нежности стал ей дороже всех ночей, которые они провели вместе.

Они легли под одеяло, обнявшись, он весь дрожал и гладил руками её спину, а она его. И никто из них не видел, как у обоих из глаз лились слёзы. У одного — неосознанные, у другой — слёзы всей её жизни.

А на утро Малфой не проснулся. Он в огненном бреду метался по постели, не открывая глаз, а Флер сидела на краешке кровати в чужом страшном доме с заколоченными окнами и чуть не плакала от безысходности. Её сердце бешено колотилось от волнения, но она не знала даже, что предпринять. Был бы у неё какой-нибудь доступ к магии, а без него она была связана по рукам и ногам. Наконец Флер пересилила себя, накинула шёлковый китайский халатик и вышла из комнат в коридор: надо обратиться к этому парню. Она боялась его, как и всех незнакомых мужчин не её круга, перед которыми всегда чувствовала свою внутреннюю и физическую беззащитность. Тихо ступая босыми ногами, она спустилась на первый этаж. Пытаясь не обращать внимания на жуткий беспорядок, она осторожно ходила по всем открытым комнатам и искала Вуда. Но его нигде не было. Постель со смятыми бело-желтыми простынями была не застелена и пуста. В приступе отчаяния от безысходности Флер опустилась со стоном на эту кровать, закрыла лицо руками и затряслась всем телом.

— Вы меня ищете? — раздался с порога невысокий голос. Флер вскинула голову от неожиданности резко, протянула к нему бездумно руки:

— Слава Богу! Вы дома! Оливер, Малфою плохо!..

Она не дождалась ответа. Встретилась с остановившимися чёрными глазами и вспомнила, что сидит в тонком шёлковом халатике, который соблазнительно сполз по телу, пока она билась тут в истерике. Флер быстрым движением запахнула полуобнажённую грудь и вскочила на ноги. Ей, в общем-то, не привыкать было к таким взглядам. Но этот человек почему-то пугал её.

— Пойдёмте. Пожалуйста.

— Пойдёмте.

Она тряхнула белоснежными волосами, пытаясь освободить мысли от этих огромных зрачков, и зашагала впереди по лестнице.

Но Оливер не зашёл в комнату. Он посмотрел с порога на блестящее от пота лицо Драко и спустился вниз. Флер в растерянности стояла на месте и неотрывно смотрела на Малфоя. Вдруг её словно по голове ударило: а если он умрёт? Прямо сейчас, не приходя в сознание… Но тут вошёл в комнату Вуд. Неуклюже и как-то теряясь, он подошёл к кровати, присел и приподнял голову Малфоя. В правой руке Оливер держал прозрачный стакан с каким-то травяным зельем. Малфой не выпил и половины, бессильно опустился на подушки — и успокоился, перестал метаться. Сразу же дыхание стало спокойнее и ровнее.

— Жар спадёт к вечеру окончательно, не беспокойтесь, — не поворачиваясь сказал Оливер.

— Спасибо большое, не знаю даже, что бы я без вас делала…

Он повернулся к ней лицом и почему-то смущённо улыбнулся. Красивый парень. "Красивый и сильный, — пронеслось в голове у Флер, — и почему-то грустный"

Они встретились глазами.

Секунда.

Две.

Три.

Четыре.

Пять…

А потом она стояла у заколоченного окна, смотрела на открытую дверь, в которую вышел этот странный хозяин этого жуткого дома, и слушала звук его шагов. И теребила бессознательно пальчиками шёлковый поясок китайского халатика.

Вскоре Оливер зашёл в комнаты снова. Флер сидела за роялем, заучивая какой-то сложный пассаж. Вуд стоял в дверях, не смея отвлечь её внимания. Он вообще-то не робел перед девушками, но эта была слишком красивой и женственной. Она казалась настолько удивительной, светящейся, умной и сильной девушкой, что Оливер начинал смущаться. Лора была не такая. Лора и сейчас не такая. Режет свои овощи на кухне и разговаривает с подружками, весело улыбается, живёт дальше…

А он никак не может, никак не возьмётся за свою жизнь, которая осталась в его чёрном грубом прошлом и остановилась там. Оборвалась последовательность событий и чувств с последним вдохом этого…. человека…

— Я могу быть Вам полезна? — спросила Флер по-английски. Её картавый английский тоже был милый. Как были милыми белые прядки, вылезшие из сложной причёски. Как была милой её непринуждённая сексуальность, присущая девушкам, живущим с молодыми людьми в тесном контакте и поэтому всегда

ощущающим своё истинное женское начало.

— М?...нет, нет…. я боялся помешать… Я уеду… ненадолго. У меня тренировка… Я скажу там, что Малфой болен… Вы не переживайте… он поправится скоро…

Флер не знала как ей реагировать. Она вообще не знала как себя вести с этим парнем. В её откровенную глупость он не поверит. Да и глупой перед ним быть не хотелось. А по-другому она боялась. Она только неопределённо кивнула головой — и начала играть совсем другое произведение, которого не было в нотах. Оливер немедля ушёл из комнат. И только на лестнице осознал полностью, что именно так сильно вызывает у него какой-то трепетный восторг: в этом доме уже около двенадцати лет не звучала музыка…

В этом доме всё вообще было слишком сложно.

И слишком страшно.

Старый дом молчал о старом, хранил давние тайны, жуткие и безобразные, как и все старые дома к северу и к югу от Лондона. Как и вся Англия, хранящая в себе немыслимое число загадок.

Оливер на самом деле никогда не заходил в закрытые комнаты своих двух этажей.

Он бывал только на чердаке, потому что его тайну он знал, и знал, что она не может причинить ему больше боли, чем причинила когда-то.

Он часто убегал отсюда, в немагическую часть Лондона, в свою просторную светлую квартирку, где они часто встречались с Лорой…

Лора знала всё и не знала ничего о его жизни.

Он иногда сидел напротив окна и стучал пальцами по стулу в задумчивости. И этот повторяющийся, действующий на нервы стук – был единственным звуком в комнате, но Лора не прерывала его. Она любовалась им даже в такие минуты, когда он уходил весь в себя, ограждая себя от мира своими чёрными, не разобранными мыслями. Она любовалась им, как любуются жёны художников картинами мужа, пытаясь проникнуть в самую суть написанного, будто зная, что этому холсту её мужчина дарит больше души, чем ей.

И молчала.

Она говорила только тогда, когда точно знала, что это не помешает ему. Думать или делать что-то – неважно, она доверяла ему, всё делала для того, что бы ему было комфортнее, лучше.

А он постоянно лгал.

Она была жуткой фантазёркой, мечтательницей, романтичной и домашней.

А он грубым и эгоистичным, всегда пытающимся избавить рассудок от своих внутренних страхов, и для этого находящий себе всевозможные оправдания перед силой и грубостью.

Но, чёрт возьми, за этим сложным, пугливым, и потому резким характером, он таил и прятал, боясь потерять навсегда, столько любви и преданности этому милому хорошему и домашнему существу!

Как можно было подумать, что он найдёт себе другую? Как? Как бы у него появилась хоть одна мысль об измене?

Да, он лгал, но не об этом.

Он не знал, как ей объяснить, что он волшебник.

И даже более того, он не хотел ей это объяснять. Он не хотел её испортить, он хотел оставить волшебство её мечтой, что бы она также по-детски верила в эльфов с крылышками на цветах и в силу приворота с говяжьей кровью!

Или это было просто оправдание?

А теперь…

А что теперь? Что-то осталось разве?

Жизнь как череда бессмысленных дней. Жизнь как больное и зависшее воспоминание об этой маггловской девушке, в которой было больше колдовского очарования, чем в любой колдунье…

Жизнь как память о том, что можно было жить счастливым.

Жизнь как оставшаяся занозой в сердце невыносимая и грешная любовь.

— Оливер? – вывел из прострации голос. Оливер поднял глаза на бармена «Дырявого котла», единственный глаз которого, выглядывая из-под старомодной шляпы ковбойского типа, смотрел на парня своим чёрным зрачком, — Оливер, что-то ты последние недели три совсем не свой. Проблемы какие?

— Какие. Ещё какие, Клаус, ещё какие…

— То-то я и смотрю…приходили тут недавно, спрашивали тебя, где ты, да кем работаешь…

— Кто? – в голове что-то зашумело. Дикие прежние страхи вонзились в сознание тысячами игл. С того самого ужасного вечера он боялся этих слов: его ищут! Уже нашли его след! Его ищут!

— Да маггл какой-то…не разглядел лица…маггл, точно маггл.

— Маггл?… — с какой это стати его магглы ищут?

— Аккуратнее бы тебе быть, Оливер, — вкрадчиво произнёс Клаус и заговорчески ухмыльнулся, как будто всё знал: и того маггла, и то, почему у Оливера выступил холодный пот на лбу, и нервно затряслись руки.

Драко очнулся около десяти утра. Туманный дождливый день смотрел из мутного оконного стекла. Драко чувствовал себя отвратительно, не мог никак уловить с чёткостью грань между бредовым сном и реальностью. Потолок кружился, и появлялись какие-то люди, уходили, разговаривали, кричали. Он точно знал только одно: во что бы то ни стало нужно сейчас же встать и идти на поиски чего-то, наверх, на чердак, по старой скрипучей лестнице. Пару раз ему казалось, что он уже встал и идёт по коридору, поднимается по лестнице, но каждый раз на последней ступеньке, прежде чем поднять голову и посмотреть на окно, он открывал глаза – и снова видел потолок своей комнаты. Это было настолько невыносимо и ужасно, что он начинал стонать в отчаянье, собирался подняться – и снова впадал в бредовый мир насыщенных нереальных красок и звуков.

К одиннадцати он уже сидел на кровати. Всё плыло перед глазами, но стойкое желание встать и отправиться на какие-то поиски пересилило это состояние.

В комнату вошла Флер и начала что-то говорить, громко и неразборчиво. Драко попросил её помолчать — и она заткнулась, на полуслове, как ему показалось.

— Где…?

— Что? Что тебе принести? Что?

— Вуд? – морщился Драко от громких звуков. Его мутило, глаза не открывались до конца, а голова кружилась до мелкой дрожи.

— Он ушёл, ушёл примерно четыре часа назад, на тренировку…

Драко быстрым движением откинул одеяло, нащупал кое-как одежду, натянул штаны, попытался встать на ноги, но они не слушались. Комната шаталась в разные стороны.

Флер стояла как вкопанная, прижав руку ко рту.

— Милый, может не надо, лежи, пожалуйста, ты болен…

— Помоги мне.

Она безропотно подошла ближе и помогла ему встать. Он опёрся на неё, попросил выйти в коридор и подойти к последней двери.

— Драко, тебе нельзя, тебе нужно лежать, какая ещё дверь?!

— Молчи, идиотка, — отрезал Малфой, и Флер замолчала, подавив в себе жгучее желание просто ударить его в пах или расцарапать лицо.

Они доковыляли до последней двери, Драко подёргал её, но она была заперта.

— Драко, ты бредишь…. – возобновила свои попытки образумить будущего мужа Флер.

Но Драко не ответил. Отчаянье захлестнуло больное сознание – и он начал колотить в эту дверь со всей силы, пытаясь сорвать её с петель. Флер зажалась в угол и с ужасом наблюдала за его истерикой. Сил у него осталось немного, поэтому старая дверь не поддавалась. Драко опустился по ней на пол, прикрыл глаза:

— Иди вниз, на кухню. В одном из ящиков лежит связка ключей. Принеси её.

— Драко, пожалуйста, — умоляюще прошептала Флер.

— Быстрее, овца, или я убью тебя! – прокричал что было сил Малфой.

Флер закрыла глаза на мгновение, но всё-таки оторвалась от угла, поплелась вниз.

Скорее на автомате, чем от здравого рассудка, она начала быстро выдвигать все ящики на кухне. Слёзы обиды катились по щекам, с полок и столешницы катились какие-то предметы, падали на пол, гремели и звенели, а ключей нигде не было. Наконец она нашла эту чёртову связку ржавых фигурных ключей, развернулась к выходу – а там стоял Оливер.

Облокотившись о дверной косяк, он уже около двух минут наблюдал за её действиями – это было видно по позе.

— Зачем тебе ключи? – ровным и тихим голосом спросил он, следя своими чёрными глазами за девушкой. От его тона и его взгляда ей стало невероятно страшно. Ключи выпали из рук и звякнули об пол.

— Я…я…я хотела поспать, найти другую кровать, что бы не будить Малфоя… — она привыкла лгать, привыкла выкручиваться, она делала это профессионально и совершенно не гордилась этими грязными навыками, но они всегда выручали её.

Оливер долго смотрел на неё проницательным взглядом, и ей ещё никогда не казалось так сильно, что её обман очевиден, что он всё знает.

Но он ничего не знал, и нужно было играть до конца.

Наконец Оливер немного улыбнулся, нагнулся за упавшими ключами, взял их и кивнул ей головой на свой диван:

— Приляг, пожалуйста, здесь. Не надо ходить в эти комнаты, там неубрано и пыльно.

Флер в нерешительности стояла и смотрела под ноги. Напуганное сердце бешено колотилось. Она оторвалась со своего места и медленно зашагала по направлению к дивану.

Но на её пути всё ещё стоял Оливер, не собираясь, по-видимому, уходить оттуда.

Она подошла вплотную, подняла голову.

Он слегка улыбнулся. Странная улыбка: она ни в коей мере не меняла выражение его лица, словно была ненастоящая, приклеенная или нарисованная.

Он поднял руку и тыльной стороной указательного пальца вытер слезу с её щеки.

— А почему ты плачешь? Неужели так хотелось спать? – она не могла не услышать сарказма. Он сквозил во все щели его приглушённого голоса.

— Я расстроена из-за Драко… — стоять рядом с ним было настоящей пыткой. Это сложно было понять и осознать, но она просто чувствовала, что не только боится этого человека. Она хочет, чтобы сейчас эти сильные большие руки обняли её за плечи, за талию, за…

— Ему скоро станет лучше. Вот увидите, — зачем он переходит на Вы? За чем он…?

Оливер отошёл в сторону, забирая с собой свою телесную ауру с мужским ароматом.

Флер быстро вышла из кухни, легла на диван и накрылась одеялом с головой. Бог с ним, с Малфоем, пусть делает что хочет. Она была напугана своими мыслями и чувствами, которым не могла, да и боялась дать название.

Прошло несколько дней.

Длинных и скучных. Малфой выздоровел окончательно, и каждый день отсутствовал до семи часов вечера, а иногда и позже. Флер не знала, где он пропадает после тренировок. Смутные опасения о том, что у Драко есть любовница, не давали ей покоя иногда до безумного состояния. Не давала покоя ей и безумная скука, две комнаты, из которых она боялась выходить. Её страх был тоже сродни безумию. Днём, когда дом был пуст, и когда Флер точно знала об этом, ей постоянно чудились какие-то голоса на первом этаже и вверху где-то. Эти голоса были настолько отчётливые, что она могла с лёгкостью понять, о чём говорили, вплоть до целых фраз и интонации. Постоянно хлопали двери. Те двери, которые, Малфой говорил, не открывались около двадцати лет, к которым надо долго и упорно подбирать ключи в этой ужасной огромной ржавой связке. Двери открывались и закрывались, слышались шаги и голоса, но стоило Флер лишь приоткрыть дверь в коридор, за которой, она была уверена, стоят какие-то люди, как звуки прекращались, а коридор выглядел всё таким же пустым, тёмным и пыльным, без признаков жизни и времени.

Звуки затихали и в тот момент, когда Оливер приходил около трёх часов дня. Дом наполнялся чем-то другим. Он вообще жил своей жизнью. Лично своей. Флер, конечно, теоретически всё понимала, и наличие привидений в старом доме, и возможность колдовства домашних эльфов.

Эльфа она видела только одного. Он был сед, очень стар и, похоже, нем, потому что всегда молчал. Он напоминал чем-то безмолвную тень, которую никто никогда не спрашивал, которая никогда никому ничего не говорила, не издавала ни единого шума, не мешала и не давала забывать о себе одновременно. Только появлялась и исчезала, провожая долгим внимательным взглядом огромных глаз на уродливом старом лице, и словно скрывая и тая в себе нечто страшное, жизненно-жуткое, невидимое, то, о чём нельзя говорить.

Флер боялась всего. Она целыми днями молча сидела на кресле, содрогаясь от каждого шороха, от каждого голоса, бледнея и сдерживая слёзы. Ей казалось, скажи она хоть слово этим стенам, обклеенным выцветшими обоями, как заколоченные окна сами собою распахнуться, все двери разом заскрипят и что-то ужасное, то, чему она не смела дать названия, вырвется наружу, и она узнает его… в лицо.

Она безотчётно представляла себе виновником всех этих звуков одного человека.

Она не знала, кого именно, но была уверена, что знает его, знает в лицо.

По большому счёту, это можно было назвать начальной стадией шизофрении. Голоса могли быть всего лишь галлюцинацией, но… эта мысль не успокаивала.

Когда приходил Вуд, становилось ещё хуже. Она боялась, что он сейчас откроет дверь, которая заскрипит, отворится – а за ней будет не Вуд, а только пара чёрных глаз и резкий мужской запах, который теперь ассоциировался у неё почему-то с преисподней.

Но Вуд никогда не открывал дверей. Он подходил лишь к ним и иногда спрашивал, не надо ли чего, а однажды он стоял за дверью и молчал. Стоял так долго, Флер показалось, минут пятнадцать, что девушка чуть не сошла с ума от бешеного, бесконтрольного страха, которым жила теперь изо дня и в день.

Спокойствие наступало только тогда, тогда Малфой приходил домой. Перекидывался фразами с Оливером и приходил к ней. Ничего не рассказывал, только просил поиграть ему что-нибудь. И Флер никак не могла понять зачем, потому что наверняка знала, что Драко прекрасно владеет инструментом.

Он совсем замкнулся в себе, был серьёзен, сух и мрачен. Что-то не давало ему покоя, и Флер смутно догадывалась, что это связано с причиной его внезапно вспыхнувшей болезни.

Сегодня он принёс ей какую-то книгу. Он положил её перед ней и не сказал ни слова. Флер была уверена в том, что Малфой бы рассказал ей всё, если бы не был так уверен в том, что она ничего не поймёт вследствие своей непроходимой глупости. Но так же точно она была уверена в том, что знать это ей не следует. Скорее чувствовала. И не о чём не спрашивала.

Она лежала в постели рядом с ним. Было почему-то холодно, скрипели оконные рамы от сумасшедшего осеннего ветра, тикали куранты за стеной. Спать не хотелось. Хотелось плакать и кричать. От безысходности и обиды. Хотелось убить этого красивого человека, которому она не могла помочь, которого она любила днём и ненавидела ночью, который должен был стать её мужем, потому что ей это нужно.

А унижение, чувства, любовь – это всё лишь пустые предрассудки, которые нужно прятать, скрывать, хоронить за дверью…

И желание вырваться из этого ада на свободу пронзило всё её воспалённое постоянным страхом сознанием, словно раскалённая игла прожгла нежную кожу на шее, и стало резко недоставать воздуха.

Она резким движением поднялась с кровати, не осознавая до конца, что она творит, вышла из комнаты в тёмный сырой коридор. Здесь было так черно, что она даже не поняла где она. Голова кружилась, ужас перед этим мраком завладел всем её существом, и захотелось заорать, но вместо этого она только тяжело задышала и поняла вдруг отдалённым каким-то участком своего мозга, что теряет сознание.

Двери стали громко открываться и закрываться прямо перед ней, в этом слепом и страшном коридоре. Голоса накладывались один на другой, говорили так громко, что-то спрашивали у неё, смеялись над ней – и от их безобразия, наслоения начало мутить…

Последнее в этой отвратительной цепочке видений – были огромные чёрные умные глаза на старом уродливом эльфийском лице…

Сначала было просто темно. Темно и очень уютно. Во всём теле чувствовалась какое-то неожиданное удобство, комфорт и истома.

Когда она открыла глаза, стало светлее: белый лунный луч скользил по мягкому пуховому одеялу, наполняя его какой-то теплотой и романтикой ночи. Было слышно, как от ветра за окном шумят деревья, убаюкивая, успокаивая, усмиряя…

Флер тихо улыбнулась, потянувшись – и чуть не вскрикнула от ужаса: рядом с ней блестели чёрные глаза, и рваным животным дыханием выдавал себя в эту минуту хозяин дома. Флер забыла про воздух, остановилась взглядом на его этих живых блестящих глазах и снова почувствовала этот запах, необъяснимый запах мужчины, который она ещё ни разу не слышала до него или не хотела слышать.

Он сидел на расстоянии вытянутой руки, прямо и неподвижно, не пытаясь улыбнуться, заговорить, словно всё было и так ясно, ясно без слов.

Но Флер слишком боялась этой ясности.

— Оливер? Как я здесь…

— Вы упали в обморок, — перебил он её шёпотом. Она автоматически тоже перешла на шёпот:

— Вы были наверху?

— Я всегда там. Я там почти похоронен…

— Не говорите так. Это ужасно страшно…

— Молчите.

Она замолчала. Что-то трепетало во всём организме, и она не могла различить что именно: страх или страсть. Или страх на фоне безымянной безликой страсти…

Он протянул руку, уверенную и чёткую, холодную, откинувшую прядь волос со щеки. Но по глазам было видно, какого зверя держит за шкирку всё его существо, вместе с этой холодной рукой.

— Что это?..

— А что бы ты хотела? – спросил он всё таким же ровным и спокойным шёпотом, который так не соответствовал этому чёрному блеску.

— Какая разница… — она опустила глаза. Чего бы она хотела? «Флер, чего ты хочешь?»

— Стоит, наверное, твоя жизнь хотя бы одного осуществлённого желания…Или нет?

— Нет.

— Чего же стоит твоя жизнь?

— Ничего.

— Ты просто боишься назвать цену…

Она подняла глаза, всё ещё затаивая дыхание: он своими угольными зрачками будто видел всё самое невидимое, что творилось в ней.

— У меня всё есть. Я счастлива, — почему-то сказала она по-французски. Но Оливер даже не поморщился. Слегка улыбнулся и повторил на том же наречии:

— Счастлива?

— Да.

— Разве счастье можно купить ложью?

Она приоткрыла губки – ложью? Он знает?

— Ты просто не умеешь жить, поэтому и не знаешь цену своей жизни…

— Словно ты знаешь… — она снова опустила глаза.

— Знаю. Каждая человеческая жизнь стоит всего, что сама потребует от себя. И ты поймёшь это, как только перестанешь дрожать и сделаешь то, чего ты хочешь… Чего ты хочешь?

— Не знаю.

— Знаешь. Стоит один лишь раз сосредоточиться на своих ощущениях, закрыть глаза и загадать желание… Ну же, сколько стоит твоё желание? Сейчас, в данную минуту? Сколько?

Это звучало так грубо, словно она уличная проститутка. И Флер, словно стыдливая девственница, закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в теле, приблизилась к нему медленно, не веря до конца в то, что делает…

Подняла глаза на неподвижные блестящие зрачки этого зверя, желающего, но сдерживающего себя в клетке…

И только дотронулась до его губ.

Он мгновенно, молниеносно вцепился в неё руками, губами, играя мышцами при этом бледном лунном свете…

И только услышав его глухое рычание, она поняла, что такое исполнение желаний…

И эти беспокойные мятежные ночи, и эти ещё более мятежные дождливые дни несли с собой какие-то страшные ветра перемен. День начинался с мысли о том, что жизнь почему-то похожа на сны, а сны – на реальность. Там всё также безобразно искривлялось, картины менялись одна за другой без логической последовательности, было всё время холодно, страшно и всё время казалось, будто сходишь с ума. Так же было и в жизни, только гораздо ощутимее, порочнее и отвратительнее.

Так было и для Драко. Все эти дни Малфой, вроде оправившийся от внезапной болезни, провёл в какой-то мысленной лихорадке. Привычные жизненные уклады просто терялись, от и до, уступая место чему-то мелочному и уже принципиальному, то есть именно тому, что Драко Малфой презирал публично и сам для себя вот уже в течение десяти лет.

Но он не мог ничего поделать с собой. В голове появилась упрямая, беспочвенная цель, появилась по какой-то метафизической причине и не хотела уходить со своего места. Драко связывал её как-то со своей первоначальной целью, но у него это получалось почему-то плохо, приходилось чуть ли не через космос доказывать самому себе, что всё, что он делает – ради просьбы отца. И каждый раз, поправляясь «ради приказа отца», забывал о своих доводах, пытался придумывать их заново и снова сбивался, мотал головой, пытаясь сосредоточиться, плевал на всё, а эта упрямая цель победно ухмылялась, сидя на своём главенствующем месте.

Он хотел выяснить всё до мелочей о том, что произошло в жизни Оливера Вуда. Хотел всё объяснить, понять, а потом уже…

А потом уже станет ясно, что делать, как связать первоначальную цель с настоящей, потому что останется только одна из них, первая, а последняя будет достигнута.

Хромые на логику рассуждения путались плюс ко всему с какими-то бредовыми мыслями, больными воспоминаниями, галлюцинациями и всеми остальными признаками лихорадки и психического расстройства.

Что уж тут говорить, если Драко Малфой, в отличие от Флер и Оливера, знал наверняка причину своей болезни, и, кстати сказать, совершенно не считал её странной, таинственной и так далее. Нет, нет и нет, здесь, как и в любом грамотном диагнозе, им самим абсолютно безошибочно были поставлены все причины и следствия. Главное было в том, что бы никто из окружающих тоже не сделал эту работу.

Ранним туманным утром он выбирался из неволшебной зоны пешком, стараясь прибыть на поле раньше Вуда. Его тактика была бы безошибочной, если бы не эти постоянные сбои в голове. Он приходил раньше примерно на час, дожидаясь Дэйла Корнера, который приходил раньше всех. Там, в раздевалке, весёлый Дэйл с радостью рассказывал Драко о бывших победах «Северного ветра», а также об игроках. Драко Малфой не перебивал, лишь изредка своими вопросами направляя тему разговора в нужное русло. Этому его научил отец. Он никогда ничего не спрашивал напрямую. Подобно змее, завораживающей своим танцем безобидную жертву, его отец смотрел в глаза и позволял говорить, и маленький мальчик говорил, рассказывал, до тех пор, пока не ловил себя на мысли, что все секреты уже выложены им самим. Пугался, затыкался, а отец, высокий, красивый и страшный, подходил к нему вплотную, наклонялся, и с улыбкой говорил: «Так, сынок, так, учись у меня всему, учись молчать в тот момент, когда истину можно взять голыми руками, молчать, чтобы не спугнуть её своим голосом». Смысл отцовских нравоучений не всегда доходил до мальчика сразу. Но вот после…

Однажды Дэйл дошёл и до Вуда. Среди всего сказанного им на эту тему, Малфой нашёл для себя только одну более или менее полезную информацию: не так давно у Вуда была какая-то девушка, ещё до прихода в команду. Это узнал Тэд Мидлроу от бармена «Дырявого котла» за неплохую сумму. Сначала все парни из команды не доверяли новому ловцу: его бывшая слава в качестве вратаря среди квиддичной элиты никак не сочеталась со страшным взором и неумением поддержать разговор. Им казалось, он что-то скрывает или замышляет. Но, так ничего и не узнав, бросили это занятие.

Драко наблюдал тогда всю тренировку за Оливером. Он играл почти гениально. На самом деле странно, что никак не сказывалось в нём должное тщеславие, присущее всем известным игрокам.

Они с ним почти не общались больше после той ночи. Оливер делал вид, что ничего не было. Малфой ему подыгрывал, лишь изредка бросая быстрые взгляды исподлобья Вуду в спину.

Истина была какая-то страшная. Драко чувствовал это кожей…

После тренировок он отправлялся в министерство. Отца там не было: он уехал зачем-то в Хорватию в качестве дипломатического посла. Это сильно облегчало задачу.

Поднимая в разных отделах министерства нужные документы, Драко за несколько этих дней узнал, что родители Оливера умерли двенадцать лет назад. Причины смерти не указано ни в одном некрологе.

Ежедневные поиски в пыльных архивах, для больной головы с замутнённым сознанием были настоящей пыткой, но Малфой терпел. Он терпел и думал. И иногда даже не понимал зачем и о чём, находя себя на холодном грязном полу посреди архивной тёмной каморки, когда, потревоженные, на него валились с огромных стеллажей лёгкие пергаменты, один за одним, осенним листопадом кружась в воздухе и приземляясь ему на голову.

А потом, приходя домой, он сталкивался с чем-то другим. Не менее непонятным и странным. Он списывал это на разыгравшееся нервное воспаление, но ничего не мог с собой поделать. Ему стало казаться, что Флер – не та, за какую себя выдаёт. Глупая, тупая, надоедливая мысль. Но когда она садилась за рояль, ему почему-то начинало казаться, что её беленькие красивые ручки дрожат, что глаза блестят, словно от слёз, что она понимает ту музыку, которую играет… Драко ничего не мог с этим поделать. Ничего. Ему так хотелось убедить себя в обратном, но эта мысль была каким-то наваждением. Он давно уже научился не поддаваться врождённым вейловским чарам, ещё с детства, это было не так сложно, он давно уже относился к Флер как к хорошей любовнице, и не более… Но что-то происходило, что-то происходило в его душе и больном сознании в эти длинные мятежные дни и ночи, в эти странные пугливые вечера в широких комнатах старого дома с заколоченными окнами.

Она давно спала,

В ней теплился рассвет,

И таяла луна,

И — бледный дымный свет.

Искра света, фейерверк

Вспыхнул где-то

И померк –

Сгорел,

Ярким огнём – дотла…

Дельфин.

Она лежала совершенно голая на мягких простынях низкого дивана, вся в солнечных лучах красного восходящего солнца. И плакала.

Он медленно целовал её плечи, мягкие, шёлковые, светящиеся космическим светом. Плечи, содрогающиеся от страсти и рыданий. Пылающие губы, ловящие воздух, ловили и солёные слёзы.

А он всё понимал, он понимал, что врал той ночью. Он понимал, то, что они делают – пекло мечты. Но разве уже не всё равно? Разве не всё равно – что хоронить?

И пусть идёт к чёрту мечта о хорошей семье этой девушки. И пусть идёт к чёрту его мечта.

И пусть она станет грязной из-за этой измены.

Пусть он станет чудовищем.

Пусть она никогда не простит себя за это.

Пусть и он не простит.

Пусть она влюбится в его мир и возненавидит свою любовь.

Пусть она больше никогда не сможет вернуться к своему Малфою.

Пусть он никогда не забудет ту, от образа которой он бежит сейчас.

Пусть он никогда не сможет больше любить.

Пусть всё оставшееся летит к чёрту.

Пусть эта жизнь станет ещё чернее. Какая разница — что хоронить?

Пусть она узнает, как тяжело летать и как больно падать.

Пусть её жизнь перестанет казаться ей белой.

Пусть она сделает то, что хочет. Один раз. Одно пятно другого цвета. А потом – куда потом?

Потом в шею, дрожащими от страсти руками в который раз уже – по обнажённой груди, в который раз за эту ночь? Её бёдра близко, невыносимо близко, и не хватает воздуха. А она плачет. Не то от счастья, не то от ужаса. А Малфой не пришёл ночевать домой в эту ночь.

А ей и не страшно уже.

Все страхи обрели плоть, красивую плоть, желанную, уже любимую.

Жгучую, ненавистную.

— Кто ты? – срывается с губ, — зачем ты?

Не знает ответа красивое лицо и тело. И только душа, выпуская из себя последний животный стон, знает наверняка, что чудовищней этого чудовища не может быть.

Ведь он точно знает, что она не сможет стать прежней, что она будет ещё несчастней.

Но разве есть ещё надежда, что — нечего хоронить?

Нет.

…нет воздуха при восходящем солнце, и её руки не отпускают его шеи, а слёзы не перестают капать…

И пусть летит к чёрту чёрно-белая жизнь, которую хочется – хоронить…

Драко Малфой вышел из «Дырявого котла», поднимая воротник мантии и немного ёжась от холода. Голова слегка отпускала на свежем морозном воздухе.

Неминуемо приближалась зима. Позднюю сырую осень, с постоянными дождями и неумолимыми ветрами сменяла потихоньку нулевая ноябрьская температура, иней на деревьях и утренний гололёд на дорогах.

Драко был доволен собой. Ему всё удалось сделать как нельзя лучше, но за слишком долгое время. Карманные золотые часы указывали шестой час вечера. Можно было поехать домой, точнее нужно, он ведь не один живёт… «Хотя, Флер…не будет же она волноваться, в конце концов, а если будет – ей это только на пользу, а то жизнь какая-то слишком медовая ей…»

Дело было в том, что Драко не хотел останавливаться на достигнутом. Он не хотел откладывать на завтра раскрутку полученной только что информации. Захваченный своей работой, он уже продумывал, что будет делать дальше, и бесполезный вечер в страшном доме не представлялся ему хорошей перспективой.

На пол дороге в министерство Драко вдруг подумал, что Флер, должно быть, будет страшно одной с этим странным человеком в полупустом полу заколоченном доме, но быстро отогнал от себя эти мысли: ляжет спать – и всё, на остальное её попросту не хватит…

(И даже не подумал о том, что Флер чуть не умерла от ужаса и страха в тот вечер, подбегая то к окну, то к двери, ожидая всё время его шагов, передумав за пару часов всё, от чего Драко, её любимого Драко не было дома. А потом, не вынеся ужаса одиночества и параноидального страха, спустилась вниз к воплощению всех её галлюцинаций, села на кровать и разбудила его. Поцелуем.)

Он снова заперся в архиве, только уже в другом. Бесконечный кофе наседал на нервную систему, но Драко красными глазами упорно искал на всех пергаментах хотя бы упоминание об одном имени и фамилии. Тех самых двух словах, которые он еле выпытал у скрытного бармена…

Лора Олджери.

Довольно редкая фамилия с французскими корнями. Перерыв все бланки о последней переписи населения волшебного Лондона, Малфой нашёл всего двадцать четыре фамилии.

Дальше было проще простого. Вызывая по каминной связи нужные номера домов, Драко представлялся работником министерства и спрашивал дочь, сестру, жену – Лору Олджери.

В четырёх лондонских домах Драко встречали бранью (было около двух ночи) и говорили, что в министерстве ошиблись: здесь такие не живут, не жили, и жить не собираются.

Устало упав в кресло, Драко закрыл глаза и потёр переносицу. Всё напрасно.

Искать иголку в стоге сена. Эта девушка может даже не значится в министерских свитках: она может быть эмигранткой, она может жить у бабушки или у парня с другой фамилией, у тёти, в конце концов – у подруги!..

Драко запер дверь и пошёл вдоль по лунному коридору. Министерство было пусто, тишина гудела где-то в больной голове, окончательно расстроенной испорченной ночью.

Вдруг на другом конце коридора открылась и закрылась дверь, кинув на мгновение в тёмный коридор полоску жёлтого света от канделябра.

«Кому это ещё не спится?» — мелькнула мысль. Человек шёл навстречу очень быстро, размахивая множеством свитков. При ближайшем рассмотрении Драко рассмотрел Артура Уизли.

Они встретились у лифта и вяло поздоровались. Напряжённые отношения сохранились и после Второй войны.

Драко отметил, всё также бессмысленно и безотчётно, что Уизли сильно постарел, смотрел обеспокоено, впрочем, как и всегда он выглядел на этой работе, отнимающей у него, по-видимому, очень много энергии и сил.

В лифте было слишком светло. Драко поморщился и встал подальше в угол. Но Уизли не спешил закрывать двери.

— Сейчас ещё мой сотрудник подойдёт, — извиняющимся тоном сообщил он Малфою. А Малфою было всё равно. Голова гудела и раскалывалась. Уизли немного двоился в глазах.

— Ночные вызовы? – зачем-то решил поинтересоваться Драко.

— Да, да, как всегда, маггловский квартал, как всегда, — закивал Уизли, как будто обрадовавшийся вопросу.

Вскоре подошёл ещё один волшебник. Маленький и совсем седой, с бегающими чёрными глазками.

— Наконец-то, Фрэд, человека задерживаем, — лифт поехал, а Фрэд скептически осмотрел Малфоя. Он тут в последнее время часто ошивался, и ему перестали удивляться в стенах министерства. Но тихо опасались, и не беспричинно, конечно же. Фрэд отвернулся от Драко и обратился к Уизли.

— Так что там случилось, я так и не понял, Артур?

— Маггловская машина сбила юного волшебника в мантии-невидимке.

— Жив парнишка хоть?

— Нет.

— Жаль, жаль… А кто хозяин машины?

— Какая-то шишка, там дорогая тачка, коллекционный «Лексус»…

Малфой поднял голову. В воспаленной голове пронеслась молниеносно череда картинок. Он, переодетый в маггла, в глупых целях глупой конспирации трясётся в страшной маггловской машине, чёрный «Лексус», выбранный в салоне самим Малфоем, плачущая девушка на остановке… Ну конечно!…

Лифт остановился в холле. Уизли, выходя, придержал дверь:

— Малфой, не спи. Ты выходишь?

— …н-нет, — слабо выдавил Драко, помотал головой, закрыл лифт и поехал обратно.