Пироман (джен)

Харвин — идеальный старший сын. Уже в восемь лет он был не по годам крепок, силен и вынослив. Харвин прилежно обучался и обращению с оружием, и обращению с дамами. Одного взгляда на него хватало, чтобы понять, что однажды из него получится великолепная замена отцу, лорду Харренхолла.

Харвин — идеальный старший брат. Уже в восемь лет он мог катать Лариса на себе. Харвин усаживал его на спину, и они отправлялись на прогулки по нехоженым лесным тропинкам и лугам. Ларис рассказывал ему о прочитанном за день, а Харвин подшучивал над ним.

Спустя два года, во второе Лето в жизни Харвина, первое — Лариса, Харвин полюбил собирать светлячков на берегу Божьего Ока. Он запирал их в стеклянные банки и приносил Ларису, и ночами комната Лариса светилась приглушённым зелёным цветом.

Харвина все любили. Он был хорошим и ладным мальчиком, совсем не как Ларис, зато он боялся призраков. Ларис призраков не боялся.

Однажды ночью Ларис проснулся от стука в дверь. Незваный гость зашмыгнул в комнату и опустился на пуховую постель, задев холодными как лёд стопами колено Лариса. Колено той самой, больной, искривлённой ноги. Ларис взвизгнул.

— Тс-с!

— Уходи, Харвин.

— Я не могу! Из-за Харрена!

У слабого и вечно хворого Лариса упоминание первого хозяина замка вызвало только раздражение. Какое может быть беспокойство от старого глупого Харрена?

— Харрен мёртв, глупец ты эдакий.

— Алис…

— Тебе нельзя говорить с ней.

Им обоим запрещено было разговаривать с Алис, но Ларис всё равно водил с ней вечерами долгие беседы. У Харвина не всегда находилось для него время, а у отца его не было вовсе. У Алис же всегда было в избытке и времени, и булочек к чаю, которые она прятала в кармане передника. Алис и Ларис говорили о Божьем Оке и Острове Ликов, о деревьях и о многом другом. Септон Гэйвин отхлестал бы Лариса плетью по рукам, если бы узнал.

— Возвращайся в свою постель, не то я обо всём расскажу отцу.

— Я не хотел, но она сказала, что это важно! — шёпотом вскричал Харвин и сразу же сник, тихо, дрожащим голосом добавив: — Она сказала, что Харрен наблюдает за мной и что однажды он сожжёт меня заживо.

— Почему?

Глупый вопрос, конечно. Харрен Чёрный злой, вот почему. Разве нужны ему причины для злодеяний?

И всё же причина была.

— Алис сказала, что он сожжёт меня за плохие поступки, а я не совершал плохих поступков, Ларис. Клянусь, я ничего плохого не делал!

Харвин заплакал.

Харвин плакал, а Ларис смотрел на него, слушал, и происходящее казалось ему в корне неправильным. Ларис — младший брат, он часто плакал: когда засовывал больную ногу в башмак, когда Харвин отправлялся на конные прогулки без него — а ещё потому что отец не уделял ему внимания. Харвин не должен был бояться, а Ларис не должен был быть храбрым. И в душе Лариса зародилась радость.

— Мне страшно, — признался Харвин, шмыгая носом. — Я не хочу сгореть заживо.

Ларис натянул простынь на них обоих, до самых подбородков, и придвинулся ближе к брату.

— Ты не сгоришь.

— Ты не дашь ему добраться до меня?

— Не дам.

Радость обратилась в восторг, в гордость.

Харвин улыбнулся, вытер опухший нос рукавом ночной сорочки, закрыл глаза и почти сразу уснул.

Ларис тоже вскоре провалился в сон. Спал он той ночью сладко и крепко, и снилась ему череда ярких снов. В этих снах он, а не Харвин был старшим сыном и братом, и это он, а не Харвин обещал в будущем стать могущественным лордом.

В одном из снов он подарил Харвину невесту, и Харвин восхвалял его за это. В другом — он отнял у Харвина невесту и смотрел, как крабы разрывают её на части. В третьем — он встретился с Харвином на поле боя и выкалывал ему глаз мечом. В четвёртом — Харвин сидел один, всеми покинутый и забытый, в тёмном холле, а Ларис, уважаемый и почитаемый, — на Железном троне. В последнем сне, самом чудесном, Ларис был высоким и широкоплечим, горой в человеческом обличии, а Харвин был вором. И правом и обязанностью Лариса как лорда Харренхолла было свершение правосудия. Он держал Харвина под мышкой, как крестьянин мешок с семенами, и совал его голову в сотни каминов по очереди, в один за другим, снова и снова. Харвин кричал и кричал, но Ларис держал его крепко. А потом сжёг.

Проснулся Ларис на рассвете. Харвина в постели уже не было. Он стоял, склонившись над одной из банок со светлячками, и снова плакал. Светлячки, которых он поймал для Лариса, лежали на дне, неподвижные и погасшие.

Ларис тоже заплакал. Всё вернулось на круги своя.

* * *

Годы шли. Харвин взрослел, и его ждали турниры и титулы. Ларис взрослел, и его ждало одиночество: он стал слишком тяжёлым, чтобы кататься на спине брата и сидеть вместе с ним на его пегой кобыле. Харвин стал часто отлучаться один, потому что Ларис не мог следовать за ним в повозке, а ездить верхом был не в состоянии из-за искривлённой ноги.

Харвин рос живым и свободным, а Ларис всё больше уходил в себя. И Харвин, и отец замечали это и жалели его. Харвин отказывался от приглашений на ристалища, чтобы посидеть с Ларисом за книгами, но сам так ни одной и не прочитал, а отец начал, наконец, находить для Лариса время, только вот о чём с ним говорить — так и не нашёл. Они приспособились к скорости повозки, на которой Ларис выезжал за пределы двора замка, и Ларис тоже смог выезжать на охоту, хоть охотиться и не мог. Харвин и отец часто говорили Ларису, что любят его, а Ларис учился улыбаться и шутить, слушать и запоминать.

Когда Отто Хайтауэр впал в королевскую немилость, для отца наступили лучшие времена, и для Харвина с Ларисом — тоже. Харвин оказался среди Золотых плащей, Ларис — в подземельях. Ларис вершил правосудие от имени короля, но втайне, потому что не всякие победы королевского правосудия можно обнародовать.

Харвин сдружился с принцессой, и вот тогда он начал совершать плохие поступки. Он совершил по меньшей мере три плохих поступка, и только крысам Красного замка точно известно, сколько раз на самом деле он согрешил. Крысам открыто многое из того, что скрыто от людских глаз и ушей. По всеобщему мнению, они вредители, от которых невозможно избавиться, для Лариса же они — покладистые и полезные создания.

Харвин вёл себя плохо, и все об этом узнали. Даже Харрен Чёрный.

Когда Харвин покидал Королевскую Гавань, пристыженный, но безнаказанный, он обнял Лариса так крепко, что тот потерял равновесие, едва брат его отпустил. Харвин с блестящими от слёз глазами попросил его приглядеть за юными принцами. В тот день Ларис видел, как его брат плачет, в последний раз. Отец делал вид, что не замечает его слёз.

А вскоре Ларис получил титул лорда, земли и королеву.

* * *

Убийца родичей проклят богами и людьми, Харренхолл — проклятое место, но Ларис ещё никогда не был так счастлив. Королевский тракт стал ему как родной: уж очень часто он ездил теперь по нему из столицы до Харренхолла и обратно, хоть эти поездки из-за слабого желудка и давались ему нелегко.

Реставрация замка требовала контроля. У Харрена было много недостатков, но в чём ему нельзя было отказать, так это в предусмотрительности, проявленной при строительстве его монументального детища: чёрные камни были так добротны, а скреплявший их раствор так крепок, что пожар не нанёс замку серьёзного ущерба, и пламя только уничтожило мебель, рукописи, гобелены и прочие хранившиеся в покоях вещи. Среди них оказался, на горе почтительного возраста портнихи, и семейный свадебный плащ. Она сказала, что вместе с дочерьми уже приступила к шитью нового, но Ларис велел ей прекратить. Безусловно, новое положение обязывало его найти себе леди-жену, но... у него ведь уже была королева.

Королева Алисента ждала его в Королевской Гавани, сияя ярким зелёным огнём в темноте ночи. В последнее время она стала особенно робкой и боязливой и почти всё время молчала, вечерами глядя на него большими коровьими глазами поверх тарелок с нетронутой едой, а её пальцы вновь усыпали яркие красные лепестки. Раньше Ларис разжигал в ней страсть к войне, теперь же держал на коротком поводке.

В глазах Алисенты Хайтауэр не было любви, когда она смотрела на него, в них был страх, но Лариса это не расстраивало. Умение вызывать страх он считал даром гораздо более ценным.

Пожалуй, Ларис был единственным человеком, которому довелось видеть её без маски, недовольной и упивающейся злорадством. Теперь же на смену расслабленной и высокомерной королеве вернулась покорная и кроткая леди Алисента. Беседы их стали короткими и обрывочными, хотя раньше королева могла часами рассказывать ему о своих радостях и печалях. Лариса такой расклад вполне устраивал: они оба поднялись на ступень выше, на шаг приблизились к достижению цели. Естественно, что все их разговоры свелись к обсуждению дел насущных.

* * *

Нынешняя поездка в Харренхолл давалась Ларису особенно тяжело. Бесчисленное количество раз экипаж останавливался. Лариса тошнило, и он то и дело высовывал голову из окна повозки и опорожнял желудок в шлем, услужливо подставляемый кем-нибудь из сопровождавших его латников. Дорога заняла больше времени, чем ожидалось, и они прибыли в Харренхолл совсем затемно.

Людям Лариса не терпелось приступить к вечерней трапезе в большом зале, но сам Ларис к ним присоединяться не собирался. Он сказал слугам, что сразу отправится спать, и велел принести горячего вина. Он хотел забыться. Боль в ноге изматывала.

Принесла вино Алис. Ларис давно не видел её: в последние его визиты им не доводилось встречаться. Не то из-за возраста, не то из-за некоторой прибавки в весе она стала больше походить на отца, и проявившееся в чертах её лица сходство с ним вступило в поразительную гармонию с потрясающей красотой, унаследованной ею от матери.

Ларису никто не говорил, но он и так знал, что в ночь гибели их отца и брата Алис не было в комнатах для слуг. Она была на Острове Ликов и с бесстрастным лицом смотрела, как ярко полыхает Королевский Костёр. Чардрева за её спиной тоже смотрели — с такими же бесстрастными лицами. А потом Алис повернулась к ним и рассмеялась.

Алис улыбнулась, и Ларис улыбнулся тоже. Хорошее вино — вещь изумительная.

Покои отца ещё не были пригодны для жизни. Всё, что там было, полностью сгорело, и Ларису пришлось остановиться в своей же детской, этажом ниже, неподалёку от комнаты Харвина. Гобелены на стенах, полог на кровати, коврики — всё в его старом-новом жилище заменили на новоё.

Ларис поставил кубок с вином на прикроватный столик, нехотя сменил одежды на ночную рубашку, умылся и в изнеможении опустился на заботливо застеленную мехами постель.

Во сне к нему явилась постаревшая королева Алисента. Она рыдала и разрывала в клочья свои красивые зелёные платья.

* * *

Дверь в комнату громко хлопнула.

Ларис замер, гадая, что случилось с караулом, который он выставил в коридоре: уснули охранники или мертвы? В ночной тиши раздались еле слышные шаркающие шаги. Ларис лежал спиной к двери, а трость была далеко, и, если бы вдруг понадобилось, ему бы даже удар нанести было нечем. Оставалось только ждать.

Кто-то приподнял край меха, которым он укрылся, и опустился на кровать у его ног. Ларис зажмурился. По босым ногам тянуло холодом. Незваный гость дышал тяжело и прерывисто, от него пахло дымом, жареным мясом и подпаленными волосами. Ларис чувствовал, что гость намного крупнее него. Он заёрзал по постели и, улёгшись рядом с Ларисом, приобнял его, прижав к своей груди. Он всхлипывал и обдавал шею Лариса влажным горячим дыханием. Ларис прикусил щёку до крови.

— Мне страшно, — прохрипел незваный гость, и Ларис всё понял. — Пожалуйста, Ларис. Мне больно. Он со своими сыновьями всё-таки пришёл за мной и поджёг меня. Мне очень больно.

Вопреки здравому смыслу, Ларис открыл один глаз, потом другой и посмотрел на руку на своей груди. Она почти вся почернела и покрылась коркой, а кожа если где и уцелела, то покраснела и растрескалась, из ран сочилась кровь и впитывалась в ночную рубашку Лариса. На тыльной стороне ладони Ларис разглядел три тонких шрама, оставленных кухонным крысоловом. Ларис не решался повернуться и посмотреть гостю — нет, Существу — в лицо.

Запахло гарью, и клубы дыма заполнили комнату. Стало жарко.

— Помоги мне! — давясь рыданиями, умоляло Существо. — Помоги мне, я горю!

Но помочь было некому, и бежать было некуда, а Ларис и сам начал задыхаться.

Чёрный ужас накрыл его, а Существо, когда-то носившее имя Харвин, всё плакало, плакало и плакало.

* * *

Когда Ларис проснулся, солнце уже взошло. Во сне он сбросил с себя меха, ночная рубашка была мокрой от пота, и теперь осенний холод пробирал его до костей. Подушка была перепачкана сажей. Ларис приподнялся с постели, схватил с прикроватного столика кувшин и едва успел вылить из него содержимое, прежде чем его стошнило.

* * *

Дела в Харренхолле были окончены, чему люди Лариса были несказанно рады. Этой ночью не выспался никто, и Ларис — меньше всех. Отдохнуть они смогут и по пути в Королевскую Гавань, любое место подойдёт для отдыха больше Харренхолла. Алис среди провожавших их слуг не было.

Ночь в старом доме помогла Ларису яснее увидеть будущее: его место в Королевской Гавани, и его ждут великие дела и большие свершения. Королева Алисента и её отец — союзники, но не всегда друг другу, а самое важное — не всегда ему, Ларису, и с них нельзя спускать глаз.

В дороге Ларис задремал, и ему приснился волк, держащий в пасти оторванную человеческую ногу. С неё на снег падали яркие красные лепестки.