Третий друг (джен)

Когда старший лейтенант юстиции Алексей Стриженко зашёл в архив, он сразу почувствовал запах пыли. Сдержавшись, чтобы не чихнуть, он прошёл вглубь в поисках хранительницы. Зинаида Игоревна любила распивать чай в подсобке архива в любое свободное и несвободное время.

— О, Алёшенька, здравствуй, — приветствовала его Зинаида Игоревна, когда Алексей зашёл в подсобку и обнаружил её за чашкой чая. — Опять за делами Олега Павловича зашёл?

Олег Павлович недавно вышел на пенсию, и Алексею передали все его дела. Некоторые из них требовали походов в архив, так что Стриженко стал здесь частым гостем.

— Так точно, Зоя Павловна, — откликнулся Алексей. — Дело о пожаре девяносто пятого года в селе Бахтеевка, помните?

— Как же, помню! Сто девятая — по неосторожности. Так и не переквалифицировали в сто пятую, хотя разговоров было! А что там с этим делом?

— Посмотреть нужно. У нас по одному делу проходит свидетель из этого села, хочу кое-что проверить.

Зинаида Игоревна закивала и пошла искать дело. Спустя пару минут она вернулась с папкой в руках.

Работать Алексей предпочитал за своим столом, так что, расписавшись в получении дела, он вернулся в свой кабинет. Раньше он делил его с ушедшим на пенсию Олегом Павловичем. Вот-вот к ним должен был перевестись новый следователь, но пока что Стриженко был один. Он поставил чайник и разложил материалы дела перед собой.

Рассказ про свидетеля был придуман только для Зинаиды Игоревны. На самом же деле, Алексею давным-давно не давало покоя это дело. Он знал, что никто не даст ему инициировать пересмотр этого дела пятнадцатилетней давности и тем более переквалифицировать его в предумышленное убийство. Но он всё равно собирался хотя бы прочитать материалы свежим взглядом: вдруг появилась бы зацепка?.. Когда он только поступил на юридический, это дело, гремевшее на всю область, часто вспоминали. И теперь Алексей, получивший официальное распоряжение заняться делами следователя, который вёл это дело, не мог не воспользоваться шансом разгадать его.

В июле 1995 года в селе Бахтеевка сгорела школа. Виновными тогда признали руководство школы: в ходе проверки выяснилось, что правила пожарной безопасности не соблюдались, а проводка давно требовала ремонта, деньги на который были украдены руководством. По крайней мере, такой была официальная версия. Вот только Стриженко помнил, что Олег Павлович хотел переквалифицировать дело в предумышленное убийство, и сам Стриженко считал, что тот был прав. Потому что вместе со школой в тот июль сгорели двое подростков, которые по странному стечению обстоятельств оказались там в самый разгар летних каникул.

Первой погибшей была Юлия М. Семнадцать лет, перешла в одиннадцатый класс. Вместе с ней погиб её друг, Роман К. Тоже семнадцать лет, её одноклассник.

Чайник вскипел. Стриженко плеснул себе воды и только потом вспомнил, что чайные пакетики закончились. Пришлось пить кипяток.

Он внимательно перечитал показания свидетелей, которые описывали Юлю и Рому.

Все в один голос говорили об их крепкой дружбе: сдружившись ещё в начальной школе, эти двое были неразлучны. Но на вопрос следователя о романтических отношениях подростков все свидетели утверждали, что ничего подобного между ними не было. Классная руководительница, Александра Евгеньевна, тридцать восемь лет, говорила, что Юля с Ромой были хорошими детьми, пусть и любили находить приключения на свои пятые точки. Но вреда никому никогда не причиняли. Правила почти не нарушали. Могли втихаря покурить вне школьной территории — но ведь семнадцать лет ребятам…

Стриженко представил Александру Евгеньевну: суровая женщина, уже с сединой в волосах, хотя и отнюдь не старая, всё-таки не выдерживает и начинает плакать на допросе. Как же так, повторяет она, как же так. Бедные Юля и Рома… Затем рассказывает: Рома был сиротой. Его родители погибли, и его приютила родная тётка. Насколько Александра Евгеньевна могла судить, отношения у Ромы с тёткой складывались нормальные. Во всяком случае, тот никогда не жаловался. Да и тётка исправно ходила на родительские собрания, чего, кстати, половина из родителей её класса отродясь не делала… Здесь следователь явно перебил женщину, готовую рассказывать о нелёгкой судьбе классной руководительницы, и спросил про Юлю. А что Юлька, ответила Александра Евгеньевна, Юля — такая хорошая девочка… Наверное, следователю пришлось налить ей воды в тот момент, подумалось Стриженко. Юля была блестящей ученицей: быстро соображала и очень много знала, но никогда не училась на отлично — ей были неинтересны оценки и чужое мнение, рассказала учительница. Но если бы не связалась с этими двумя бездельниками!..

— Да-да, Юля ведь такая умненькая… была… а эти двое, — учительница, наверное, всхлипнула. — Втягивали её во всякую ерунду!

— О ком вы говорите, Александра Евгеньевна?

— Да о Ромке и Лёшке!

Стриженко вчитался внимательнее.

— Они втроём начали дружить ещё в начальной школе, — объяснила Александра Евгеньевна. — Всюду ходили вместе. И влезали во всякие истории тоже вместе. Хорошо училась там только Юля, а эти двое — с тройки на четвёрку. Но ребята хорошие, вы не подумайте! Не хулиганы, не пили. Хорошие ребята… Ох, хорошие!

— Что же они забыли в школе во время летних каникул?

— Да не знаю я! Не знаю! И как только оказались там, не понимаю. Ведь заперто у нас всё было на ключ, замок висел огромный.

— Как вы думаете, где Юля с Ромой могли найти ключ?

— Не знаю я! Не должно у них быть ключей! Не может такого быть, чтобы у детей были ключи от школы, да ещё и от спортзала!

— А что же этот Лёша, третий? Почему его не было в тот день с Ромой и Юлей?

— Ох, ну слава богу, что не было-то, слава богу… А уж почему — это я не знаю. Ведь лето же! Мало ли, что им пришло в голову… Мы ж не обязаны следить за ними ещё и на летних каникулах!

Тут Стриженко, вчитывавшийся в текст, представил, как учительница начала защищаться: не была она обязана следить за своими учениками ещё и на каникулах!

— Как вы считаете, у Юли и Ромы могли быть враги?

— Да какие враги, вы что, они же дети! Всего лишь дети, боже мой…

— А Алексей — мог ли он повздорить с друзьями?

— Не знаю я… Наверное, мог бы. Они же дети!

— Они когда-нибудь ссорились?

— Не знаю, я не видела.

— И Рома с Лёшей не дрались? Не было такого?

— Драки? Нет, не было… Разве что в начальной школе. Но и тогда дрались не Рома с Лёшей, а Лёша с Юлей.

— Почему?

— Да по глупости! Господи, им же тогда восемь-девять лет было. А потом уже, когда подросли, не дрались. Ходили всюду вместе, были не разлей вода…

На том допрос заканчивался. Стриженко перевернул страницу. Листы были подкреплены в беспорядке: Олег Павлович был не сильно-то аккуратен в этих делах, и у лейтенанта не было уверенности, что допросы проходили именно в том порядке, в котором он их читал. Впрочем, посчитал он, это было, в сущности, не так важно.

Следующим был короткий и, по всей видимости, тяжёлый разговор с матерью Юли и тётей Ромы. Обе женщины повторяли, что не знали ни о каких врагах их детей. И ни о какой личной жизни подростков — тем более. Да какая личная жизнь, говорила тётка Ромы, они же дети ещё совсем. И обе вспомнили только Лёшу. Весёлый такой, чернявенький, везде ходил с Юлей и Ромой. С Ромой они лучшими друзьями были. Ромка вечно в дом Лёши бегал, рассказала тётка, ему там нравилось. У них там семья большая: родители, Лёша, сестра его, старший брат. Ромке-то не хватало, наверное, большой семьи… я ведь одна его растила… Вот он там почти каждый вечер проводил. А может, они втроём гуляли. Этого я уж не знаю. Только вот точно вам скажу: Рома мой — парень хороший… был. Не пил, не курил, ни с кем не дрался. Меня и в школу-то редко вызывали. Учился нормально. Его ровесники почти все в техникум после девятого пошли, а он учился! Может, из-за Юльки-то и остался дальше учиться. Уж больно они с Лёшей Юльку-то обожали…

Мать Юли была совсем немногословна. Тоже вспомнила, что к Юле иногда приходили Рома с Лёшей, но чаще она бегала куда-то по вечерам. Нет, сказала она, не могу подтвердить, что именно к ним… Да что ж я следить за ней буду! Она взрослая уже… семнадцать лет…

У Стриженко сжалось сердце: бедная женщина, представил он, убитая горем, сидит в душном маленьком кабинете и вынуждена отвечать на бесконечные вопросы следователя.

Вот только пять лет юридического за плечами и десять лет работы в следственном комитете научили Стриженко сначала думать, а потом уже сочувствовать.

Он стал читать дальше. Опросы учителей были почти одинаковыми: все утверждали, что Юля с Ромой дружили, а вместе с ними всегда был Лёша. И никто не знал, как школьники могли проникнуть в закрытую школу в середине летних каникул и зачем им это понадобилось. А главное — почему, когда начался пожар, они так и не смогли выбраться… В результатах экспертизы причиной пожара была указана неисправная проводка, но Алексей не верил в такие совпадения.

Наконец, он добрался до показаний Лёши. На допросе он показал, что, действительно, крепко дружил с Ромой и Юлей. Нет, с Юлей не встречался. И Ромка не встречался. Он бы точно заметил, если бы друзья влюбились друг в друга. Да, заметил бы. Они всё время вместе были. Нет, не втроём, а вдвоём с Ромкой. Да, Ромка почти каждый вечер приходил. Мы домашку делали. Ну, делали, да. Или играли. Ромке нравился морской бой… Юля? Она дома была. Уроки делала. Она хотела хорошо сдать экзамены, чтобы поступить в университет. Она мечтала в Питер уехать. Ей так нравилась эта идея. И она говорила, что вот закончит школу, сдаст экзамены и рванёт в Питер. А ей нужно было хорошо учиться, чтобы поступить. Она очень хотела уехать.

Стриженко догадался, что в тот момент Олег Павлович не мог не заметить: показания Лёши и мамы Юли противоречили друг другу. Пока мама считала, что Юля бегала к друзьям, сами друзья считали, что она учит уроки дома. Или Лёша мог врать — но этого Олег Павлович не мог знать наверняка, однако во время допроса у него могли появиться подозрения по поводу третьего друга.

— Как думаешь, чем на самом деле могла заниматься Юля, если не была с вами и не учила уроки?

— Я не знаю… Я думал, она уроки учит. Она так хотела поступить и уехать…

— Может быть, у неё были конфликты с кем-то?

— Конфликты? У Юльки? Нет, конечно. Её все любили.

— Ты уверен?

— Да! Она же… это же Юля… Кто мог её не любить?

Наивный мальчишка, подумалось Стриженко. Насмотревшись на всякое за годы своей работы, он понял: убивать могли самых прекрасных, самых добрых. И эти прекрасные и добрые на поверку оказывались совсем не такими. А иногда и правда были такими. Вот только убийц это никогда не останавливало.

— А у Ромы? Какие у него были отношения с одноклассниками? А с учителями? — Следователь продолжал допрос.

— Не было у него ни с кем конфликтов! Мы же всегда вдвоём были… Я бы заметил. И с учителями нормально всё было. Иногда на нас ругались, если мы домашку не делали… Или на уроках болтали. Но ведь все так делают!

— Как ты думаешь, мог ли кто-нибудь желать навредить твоим друзьям?

— Я не знаю.

— В последнее время Рома или Юля делились своими проблемами? Что их волновало?

— Да ничего. Лето же, каникулы. Мы просто… веселились. Всё было хорошо.

— Хорошо, Алексей. Расскажи, что произошло в тот день. Где был ты в то время, когда Рома и Юля пошли в школу?

— Мы с самого утра пошли на речку купаться. Мы с Ромой часто так делали, почти каждый день.

— А Юля?

— Нет, она по утрам училась, готовилась к поступлению. И приходила к нам только после обеда.

— Но в этот раз была с вами с самого утра?

— Да. Мы ещё тогда удивились и, пока шли до речки, всё подшучивали над ней, что даже железная Юлька забросила учёбу.

— Сколько вы пробыли на речке?

— Часа три, наверное.

— И куда пошли потом?

— Мы пошли по домам. Мы договорились встретиться через час…

— И куда вы планировали потом идти?

— В школу.

— Как вы могли туда попасть?

— У Юли был ключ. Ей охранник как-то раз поручил сделать дубликат. Она так говорила. Она сделала для него и ещё один — для себя.

— И ключ от спортзала она достала так же?

— Да, наверное. Они в одной связке были.

— Зачем ей были нужны ключи?

— Не знаю я! Просто так, наверное. На всякий случай.

— Зачем же вы решили проникнуть в школу посреди летних каникул? Чья это была идея?

— Это Юля предложила. Сказала, что там нас никто не будет искать.

— Почему же она не хотела, чтобы вас нашли?

Стриженко представил: Лёша замялся после этого вопроса. Но следователь надавил, и в конце концов тот ответил:

— У Юлькиной мамы были бутылки вина. Она говорила, что они остались после её дня рождения. И Юля решила взять одну. Чтобы мы выпили втроём. Мы с Ромкой должны были из дома закуску принести. Поэтому и пошли по домам. Ну, и пообедать хотели.

— Значит, ты должен был тоже пойти в школу? Вместе с Юлей и Ромой?

— Да.

— И почему не пошёл?

— Я… Мне прислали записку. Кто-то подсунул под калитку конверт.

— И что же было в записке?

— Просили о встрече. В два часа рядом с церковью. Это на другом конце села.

— И ты пошёл на встречу?

— Да. Я подумал, что опоздаю на полчаса к ребятам, пока туда-сюда сбегаю. Но это было не страшно, они бы там и вдвоём нормально посидели. Мы никуда не спешили.

— И ты узнал, кто написал записку?

— Нет. Когда я пришёл, никого не было. Я подождал минут пятнадцать. Потом догадался, что это была чья-то тупая шутка. Подумал ещё, что это Ромка с Юлькой придумали. И пошёл к ним. Думал, сейчас ржать надо мной будут, что повёлся…

— И что было потом?

— Когда я пришёл, школа уже горела. Я хотел броситься туда, чтобы вытащить их, но Димка меня остановил… И всё.

— Димка?

— Это мой брат.

— Он был на месте пожара, когда ты пришёл туда?

— Да… да там, наверное, полсела было.

— Хорошо. Хорошо, то есть ты думаешь, что записку написали Юля с Ромой?

— Да не знаю я!

— Нам придётся изъять её.

— Хорошо.

На этом допрос Алексея С. был завершён. Но в протоколе осмотра его комнаты было указано, что записка так и не была найдена.

После этого был проведён второй допрос Алексея С., на котором тот так и не смог предоставить ни саму записку, ни доказательства того, что он действительно отправился на встречу. Таким образом, по всему выходило, что у него была возможность устроить пожар, и Стриженко подумал, что на месте следователя он бы именно в тот момент начал подозревать третьего друга.

Вслед за ним были допрошены и его родители, а также брат и сестра. Все четверо говорили о крепкой дружбе Лёши с Ромой и Юлей, а также подтверждали, что Ромка часто приходил в гости к Лёше, и они часами торчали в его комнате. Они же сообщили, что Юли действительно с ними почти не бывало. Но иногда Лёша с Ромой уходили гулять, и тогда уже никто из домашних не мог знать, с кем они встречались и чем занимались.

Допрос Дмитрия С., брата Алексея, девятнадцати лет, вышел скупым: он сообщил, что ни Юлю, ни Рому толком не знал, только был уверен, что Лёша крепко с ними дружил. Разговор с сестрой, Евгенией С., тоже не дал результата. Она говорила, что брат никогда не брал её с собой, когда они гуляли с Ромкой и Юлькой, так что она почти и не знала этих двоих. Только Ромка часто приходил к ним в гости, но он общался с Лёшей, не с ней. Разговор с Женей продлился недолго — та была слишком маленькой: перешла в девятый класс и, наверняка предположил следователь, ничего не знала о делах старшего брата.

Допросы свидетелей пожара Стриженко быстро проглядел, особо не вчитываясь: никто ничего не видел. Вспыхнуло быстро. Пытались потушить, но паники не было: сначала не знали, что в здании были дети. Когда прибежал Лёша, когда закричал, что там Юля с Ромой… Было поздно.

Читая материалы дела, лейтенант чувствовал: Олег Павлович не собирался сдаваться. Он был отчего-то уверен, что это дело не было халатностью. Вот только доказательств у него не было. Экспертиза поджог не доказала, только неисправность проводки. Даже нашлись свидетели, которые показали, что дверь в спортзал и правда иногда могло заклинить.

Но следователь не сдавался и продолжил опросы свидетелей. Один протокол Алексей прочитал с особым интересом: оказалось, Олег Павлович нашёл главную сплетницу класса и начал выведывать у неё всё, что та знала про троих друзей. Та была только рада поделиться информацией:

— У Юльки кто-то был, это я вам точно говорю. Не Ромка с Лёшкой, конечно, вы видели их? Они же дети. А Юлька считала себя взрослой! На нас, девчонок, с презрением смотрела. Даже смеялась, когда мы мальчишек обсуждали. Как будто была выше этого. У неё наверняка кто-то был из парней. Только не наших, а постарше.

— Почему вы сделали такой вывод?

— А у неё из сумочки презик выпал. Она даже не покраснела, представляете? Подняла его так спокойно и дальше пошла. Ну вряд ли она туда воду наливала и бомбочки пускала, да? Спала же с кем-то!

— Но почему вы решили, что этот парень был старше неё?

— Да ведь если бы это был кто-то из школы, я бы узнала! Он бы точно молчать не стал, растрепал бы всем. Но мы так и не узнали.

— Но если бы это был Роман или Алексей, они бы тоже не стали всем рассказывать?

— Может и не стали бы… Да только не они это, я вам точно говорю! Мы бы поняли, если бы она с кем-то из них замутила, точно поняли бы! Они бы не смогли держаться, как прежде. А они держались.

— Как вам кажется, друзья ревновали Юлю?

— Не, мне так не казалось. Они ж дружбаны были. Все трое. Ну, Ромка с Лёшкой особенно. А Юлька с ними.

— Были ли у Юли какие-то конфликты? В школе, с одноклассниками?

— Да не. Юльку все любили. Хоть она и высокомерная… была. Немного. Но нет, ни с кем она не конфликтовала.

— А с учителями?

— Не, она и училась-то хорошо. Хотя… нет, ну это глупость.

— Какая глупость?

— Ну, был у неё конфликт с нашим физруком.

— Расскажите поподробнее.

— Да нечего там рассказывать. Она же спортивная была. И нормативы из нас, девчонок, лучше всех сдавала. Ну, он ей поблажки делал. Иногда она вместо физры могла засесть в раздевалке и заниматься своими делами. А последнее время, это уже весна была, он стал к ней придираться. Как-то раз оставил её после урока. Уж не знаю, о чём они говорили, только она выскочила вся красная и злая. А потом перестала ходить на уроки вообще.

— И что же, он ей позволял прогуливать?

— А что бы он сделал? Пожаловался классной? Смешно! Юлька же умная, учится хорошо. Ей бы простили. Да он и не стал жаловаться. Там до каникул месяц всего оставался, какая уже разница.

Здесь Стриженко решил прерваться. Он отложил бумаги в сторону, глотнул уже холодную воду и посмотрел в окно: на улице было темно. Затем взял ручку, бумагу и крепко задумался. Ему нужно было отвлечься от чтения и поразмыслить о том, что он узнал.

Итак, Рома и Юля. И их третий друг, Лёша. Все говорили, что трое были неразлучниками. Да только по-всякому выходило, что неразлучниками были Лёша с Ромой. А Юля хотя и дружила с ними, но жила и какой-то своей жизнью. Говорила матери, что пошла гулять с ребятами, ребятам говорила, что осталась дома учить уроки… А сама отправлялась — куда? У человека, с которым она встречалась, мог быть мотив. В то утро они могли поругаться, поэтому она пошла с ребятами на речку. Тот обиделся и решил проследить, а затем и отомстить? Приревновал к Роме, увидев, что они уединились в школе? Нет, не тянуло такое убийство на спонтанное. Здесь нужен был план. Да и не стал бы ревнивец сжигать школу. Здесь было что-то другое.

И что произошло с физруком? Мог ли физрук быть тем самым старшим, который давал Юльке поблажки, потому что она встречалась с ним? Нет, не вписывалось это в то, что Стриженко знал о девушке. Но если он приставал к ней, а она его отвергла в тот день, когда вышла вся красная из тренерской. Он мог бы и убить её, чтобы скрыть своё преступление. Вот только… Зачем ему было ждать аж два месяца? Нет, что-то не складывалось.

Если не получалось отталкиваться от мотива, можно было оттолкнуться от возможностей. Была ли у Лёши возможность устроить пожар? Ответ был однозначным: да. Записка так и не нашлась, и никаких доказательств её существования у него не было. Но и у следователя не было улик. А еще у Лёши не было мотива. Только если он не выяснил, что Юля встречалась с кем-то, и приревновал… Но это были ни на чём не основанные домыслы, и Стриженко понимал: будь у Олега Павловича хоть что-то против Алексея С., он бы его арестовал. Но постановление об аресте так и не появилось в деле.

Стриженко вновь подтянул к себе бумаги и дочитал дело до конца.

Последним был допрос Анастасии М., младшей сестры Юли. Четырнадцать лет, только перешла в девятый класс. Училась вместе с младшей сестрой Лёши, но, как и Женя, никогда не гуляла вместе с троицей друзей. Анастасия подтвердила, что все трое дружили. Рассказала, что Юлька часто уходила гулять, говоря, что отправится к Лёше с Ромой.

— Только она не к ним ходила, это я знаю.

— И к кому же?

— У неё был парень. Взрослый.

— Откуда ты это знаешь?

— А я однажды нашла записку, которую он ей подсунул.

— И что же там было?

— А вы сами прочитайте.

Записка, принесённая Настей, была приложена к делу.

«Любимая Ю., приходи к семи вечера к церкви. Покатаемся. Твой Д».

— Ужасно пошло, если спросите меня, — заявила Настя. — Юлька обожала вот эту всю романтику! Нашла себе парня с машиной. И была, наверное, жутко горда собой! Дура.

— Почему же ты так говоришь о своей сестре?

— Да ведь это он её и сжёг, наверное!

— С чего ты взяла?

— Она так мечтала свалить отсюда, что была готова прыгнуть в койку к любому, лишь бы он увез её в Питер. Вот и поплатилась.

— Почему же ты так уверена, что кто-то хотел её смерти?

— Она ведь вертела ими, как хотела! Вот взять хоть Алёшу. Он же влюблён в неё по уши был! Ни на каких других девчонок не смотрел. Всё с ней носился. Да и Ромка тоже. А она с третьим мутила, а этих двоих при себе держала. Вот и дура.

Дочитав допрос до конца, Стриженко захлопнул дело и устало откинулся на спинку. Затем залпом допил воду. Поднялся и закурил у открытого окна. Он чувствовал, что его трясёт. Но заставил себя сделать глубокий вдох и постепенно успокоился.

Он уже знал, что произошло в тот день в селе Бахтеевка.

* * *

Старший лейтенант юстиции Стриженко вышел из отделения поздно вечером и закурил, стоя на крыльце. Он выкурил три сигареты, прежде чем решился позвонить.

Алексей надеялся, что абонент по ту сторону ещё не спал. После трёх коротких гудков трубку подняли.

— Привет, Дим, — тихо сказал Лёша. — Нам бы встретиться. Да, я в порядке. Я заеду к тебе? Да, как раз к утру доеду.

Положив трубку, лейтенант юстиции Алексей С. сел за руль своей девятки и рванул в сторону Питера.

Десять часов в дороге не прошли даром: пока ехал к брату, Лёша успел обдумать всё. Сопоставил в голове и собственные воспоминания пятнадцатилетней давности, и информацию из дела. Вспомнил Ромку — лучшего друга, такого, какого больше не будет. Вспомнил Юльку, которая тоже была другом, только другом. Не был он в неё влюблён. Вспомнил тот день: как бежал изо всех сил к школе, уже видя взмывающие в небо языки пламени. Вспомнил брата Димку: как тот оказался на месте раньше всех остальных, как держал его изо всех сил, не давая рвануть к школе, в огонь, вытащить уже задохнувшихся от дыма лучших друзей.

Вспомнил записку, которую так и не смог найти после случившегося. Вспомнил, как долгие годы думал, что, может быть, и не было вовсе никакой записки. Почти поверил, что сам её выдумал, чтобы оправдать самого себя. Теперь только не сомневался: была записка, и он знал наверняка, кто написал её. Он узнал почерк. Этот почерк стоял у него перед глазами всё то время, что он мчался в Питер к старшему брату.

Когда Димка открыл дверь, Лёша сразу понял: тот так и не заснул после его звонка. Брат был собран и хмур, от него несло сигаретами и крепким кофе.

— Что случилось, Лёш? Мы же недавно виделись, — сказал он, едва Алексей зашел внутрь.

Стриженко скинул кроссовки и прошёл сразу на балкон. Взял сигареты, как всегда оказавшиеся на подоконнике, и затянулся.

— Лёш? — теперь брат выглядел ещё более встревоженным.

— Мой коллега, следователь Олег Павлович, ушёл на пенсию. И у меня наконец-то появился доступ к его делам.

Лёша говорил медленно, внимательно вглядываясь в брата.

— И я добрался до дела о пожаре. Вчера весь день его читал. А потом понял… Понял, кто убил моих лучших друзей.

Дима нахмурился.

— Лёша… Пятнадцать лет прошло.

— Да хоть пятьдесят. Дим, я пятнадцать лет спать нормально не мог! Мне они в кошмарах приходили! Я почти убедил себя, что сам себя обманул, что это я во всём виноват.

— Глупости, я всегда говорил, что…

— Да. Да, ты всегда твердил, что я не виноват. И ты был единственный, кто поверил мне с этой чёртовой запиской.

— Лёш…

— Дай мне закончить. Это ведь был ты, верно? Ты прислал записку Юльке. Это с тобой она встречалась всё это время. Говорила нам, что учится, а маме — что гуляет с нами. А гуляла с тобой. Это всё время был ты. Сколько вы встречались? Год, два?

— Полгода, — тихо сказал брат. — Всего полгода.

— И ты обещал увезти её в Питер?

— Я не хотел уезжать. Но она… ты же знаешь, она мечтала сюда переехать.

— Что произошло в тот день? Вы поссорились?

— Лёш…

— Я должен знать!

— Мы не ссорились, — тихо сказал Дима. — Я сделал ей предложение вечером перед тем, как она… погибла. И она сказала, что ей нужно подумать. Мы утром должны были поехать в город, погулять. Но она всё отменила. Она сказала, что ей нужно всё осознать. Конечно, мы бы не поженились до того, как ей бы исполнилось восемнадцать. Но я так хотел… так хотел, чтобы она сказала «да».

— Почему ты никогда не рассказывал мне? После того как она погибла. Почему ты мне не рассказал?

— Как я мог? Ты ведь был в неё влюблён.

— Влюблён в Юльку? — Лёша грустно рассмеялся. — Они были моими лучшими друзьями, друзьями, понимаешь? Дурак ты, Димка!

— Так ты?..

— Нет. Никогда. Я не любил Юлю. Не понимаю, с чего вы все взяли, что я был в неё влюблён!

Дима удивлённо посмотрел на него:

— Все?..

— Да. — Лёша глубоко вздохнул. — Помнишь, я сказал, что понял, кто убил их?.. Когда я смотрел дела, я узнал почерк.

— Почерк?

— Да. Сначала, когда я читал опросы свидетелей, я почти ничего нового не узнал. Я и так знал, что у Юльки кто-то был. И знал, что у неё был конфликт с физруком, знал, что он приставал к ней, она и сама говорила. Но это не он её убил. Всё это я знал и так. Раньше я не знал только две вещи: я не знал, кто написал мне записку в тот день и кем был тот незнакомец, с которым Юлька бегала на свидания. Теперь узнал — это был ты. Я узнал твой почерк. И даже… я подумал, что это ты убил их. У тебя был мотив: ты с ней встречался, и что-то могло пойти не так, ведь она почему-то отказалась идти гулять с тобой в то утро.

Лёша в упор смотрел на Диму — тот молчал. Стриженко продолжил:

— И у тебя была возможность. Ты ведь хорошо разбираешься в электрике, ты учился в техникуме. И ты мог бы оставить мне записку: чтобы спасти меня. И потом удерживать меня, чтобы я не бросился к ним в огонь. Ты мог бы всё это сделать.

— Но это был не я!

— Я знаю, — мягко сказал Лёша. — Я же сказал, что узнал почерк.

— Ты увидел мою записку Юле…

— Да. Но дело было не в том, что я узнал твой почерк. Я узнал почерк из той записки, которую я получил в тот день.

— Что?.. Как?..

— «С моих слов записано верно. Мальченкова Анастасия Юрьевна. 5 июля 1995 года».

— Сестра Юли…

Стриженко молча кивнул. Он вновь затянулся и долго курил в тишине, ожидая, пока Дима придёт в себя.

— Господи, — прошептал брат. — Если она написала тебе записку, чтобы ты не пошёл в школу… Значит, это была она. Она убила их. Сколько же ей было тогда лет?

— Четырнадцать.

— Но почему?..

— Она ненавидела Юлю. Завидовала ей. И была влюблена в меня — я это понял только вчера, прочитав её допрос. Алёша, сказала она. Меня никто так не называл. Она была уверена, что я был влюблён в Юлю. И Насте казалось, что сестра отняла у неё всё: её любили учителя, её любила мать, у неё был парень, взрослый, с машиной, крутой. Даже мальчик, в которого была влюблена сама Настя, любил, как она думала, её сестру.

— А Рома?

— Да плевать ей было на Рому, — резко откликнулся Алексей.

— Нет, — сказал Дима, — да не может быть…

— Она оставила мне записку, уводя от школы. Зачем бы ей было это делать? Думаю, она заранее подготовила план. Она знала, что у Юли были запасные ключи от школы и спортзала, и оставалось только дождаться, когда она ими воспользуется. Думаю, утром в тот день Юлька похвасталась сестре, что будет сегодня пить с нами прямо в школе, а её, Настьку, не возьмёт с собой. Вот она и решилась…

— Ты ведь не можешь знать это наверняка.

— Не могу, — кивнул Лёша. — Но я съезжу к ней и заставлю всё рассказать. Она расскажет — срок давности-то уже вышел. Ей ничего не будет, даже если я попробую возобновить дело. Да только кто же мне даст-то…

— Не заставишь.

— Думаешь?

— Знаю, — сказал Дима. — Она уже никому ничего не расскажет. Настя умерла десять лет назад.

— Что?!

— Да. Родители решили тогда тебе ничего не рассказывать, чтобы не расстраивать. Ты ведь как в город уехал, поступил на юридический, больше и не возвращался в село. Да и неудивительно… А Настя покончила с собой. Если ты прав, то не выдержала, видимо, совесть загрызла.

Братья надолго замолчали. Лёша курил, глядя вдаль: над Питером поднималось солнце.

— Одного я только не понимаю, — тихо сказал он. — Почему же следователь тогда не переквалифицировал дело в предумышленное убийство? Он ведь подозревал меня, наверняка подозревал. И загадочного поклонника Юли, пусть даже и не знал, что это был ты.

Дима горько рассмеялся:

— Я тогда дал ему взятку.

— Чего?!

— Дал взятку. Чтобы не переквалифицировал дело.

— Но зачем?..

— Я защищал семью, Лёш.

— Он бы не смог меня посадить! У него не было на меня ничего, ничего! — возмущённо воскликнул Алексей.

Брат что, всё это время считал его виноватым?!

— Я знаю, Лёш. Но я не думал, что это ты… — Дима глубоко вздохнул. — Я защищал Женю.

— Женю?

— Помнишь, ты сказал про физрука, который приставал к Юле? Он приставал не только к ней. Но и к нашей сестре. Я сам случайно узнал: услышал, как она плакала, и спросил, что случилось. Она и рассказала. Это было за три дня до пожара. А ещё она всё лето учила со мной физику, интересовалась, что мы проходили в техникуме… И когда всё произошло, я подумал, что она так хотела отомстить физруку, вот и устроила пожар в спортзале, думала, его обвинят в халатности. Только она не знала, что там были Рома с Юлей. Конечно, не знала. И я боялся, что следак её раскусит, посадит, не посмотрит, что она не знала… Не хотел, чтобы ей жизнь сломали.

— Но ведь записка!

— Да не верил я про записку, Лёш. Я ведь, как и все, думал, что записки и не было.

— Ты чего… Ты всё это время думал, что Юлю убила наша сестра?

— Я ведь знал, что она не хотела…

Дима покачал головой и опустился на пол. Лёша сел рядом с ним. Он всё хотел что-то сказать, но никак не мог сообразить, что. Всё получилось как-то глупо. Если бы они поговорили друг с другом… Если бы Лёша раньше узнал, с кем встречалась Юля. Если бы знал, что в тот день его старший брат потерял девушку, которую любил. Если бы раньше посмотрел дело! Если бы узнал Настин почерк… Всё было бы совсем по-другому.

И не было бы никакого юридического, и никакого следственного комитета. И не сидели бы они сейчас с Димкой, плечо к плечу, в полной тишине, и не думал бы каждый о своём.

Когда Лёша отвлёкся от размышлений, над городом уже взошло солнце. Он знал, что говорить с братом о прошлом больше не было смысла: им обоим нужно было обдумать всё, что они узнали этой ночью. Так что он ткнул Диму локтем:

— Завтраком-то угостишь?

Димка стукнул его в ответ:

— Сам приготовишь.

Потом они поднялись и вернулись в квартиру.

Спустя пятнадцать лет Алексей Стриженко наконец-то смог раскрыть своё первое дело.