А он мне нравится (джен)

Таня кружилась перед зеркалом. Лето, летящие в небе облака, летящая по кругу юбка — и никаких забот, хлопот и прочего. В отличие от прошлого лета, когда сдавала экзамены в институт: тогда так перенервничала, что всё казалось серым каким-то. Однако поступила, даже год проучилась, читая эпосы древнегреческой литературы. И жизнь вновь стала яркой и красочной. А уж после успешно сданной сессии — первой, между прочим — так вообще! Чудесной!

Она крутанулась ещё разок, сильнее прежнего, да так, что едва не упала. Ухватилась руками за новенькое трюмо — трёхстворчатое зеркало испуганно подмигнуло всеми отражениями, и запнулась взглядом за маленькое колечко из проволоки, лежавшее на самом краешке. Настроение моментально испортилось. Ну вот. Опять лишнее напоминание.

Это самое колечко подарил ей Серёжка — её… А кто? Сколько себя помнила, всегда он рядом был. Самое первое воспоминание — смешной мальчонка в колготках под шортами в группе детского сада, куда мама привела заплаканную Танюшку. Маме надо было работать — это Таня понимала. Но отпустить мамину руку было куда как страшно. Вот и вцепилась отчаянно, тихонько подхныкивая. Мама бледнела и краснела, пыталась уговорить её пойти «поиграть немного с детьми», поминутно смотрела на часы, явно боясь опоздать. Серёжка появился внезапно, Таня даже не заметила, как — хоп, и вот уже стоит перед ней.

— А у меня есть бевочка, — протягивая резинового бельчонка, произнёс. — Хотешь, плидумаем сказку?

От такого Таня даже мамину руку отпустила, чем мамочка и воспользовалась — выскользнула потихоньку из группы. Плакать захотелось ещё сильнее, но уже было некому. К тому же рядом всё время крутился Серёжка. И как-то так вышло, что и в садике они всё время общались, и в школе в один класс попали. Вместе учились и шалили — ах, всё это такие детские глупости были. Таня не смогла сдержать смех, вспоминая некоторые из них: например, как однажды весной они пошли в городскую низинку — так называли небольшую ложбинку под склоном холма — пускать кораблики. Там всегда немного притапливалось от таяния снега и воды по колено было. А то и по пояс. Но чтобы прыгать по кочкам и подталкивать палочкой кораблики, было более чем достаточно. Вот и прыгали они с Серёжкой, пока Таня на одной такой не поскользнулась, да в воду и не плюхнулась по самую шапочку. Точнее, вместе с ней. В новенькой куртке, которую маме только на днях удалось раздобыть. Серёжка тогда не только её вытащил (строго говоря, утонуть там было невозможно, но Серёжка не мог не кинуться на помощь), но и отчаянно защищал перед мамой, всю вину беря на себя.

Он всегда так поступал: был рядом, защищал в школе, веселил по жизни. Они и поссориться-то умудрились всего разочек — когда решил Серёжка не поступать в институт, пойти в ПТУ, а затем на завод. Таня понимала, как это важно: и отец, и дед Серёжки работали там же, «династия», как шутливо, но с гордостью, которую невозможно было не заметить, высказывался дядя Миша, папа Серёжки. И Серёжа гордился. Для него было совершенно естественно пойти продолжать семейное дело. А Таня не могла и не хотела представить себя без Серёжки рядом. Пробовала отговорить, убедить. Но прежде всегда идущий на встречу Серёжа оказался непреклонен, вот и поссорились. Таня понимала, что неправа, поэтому свои обидки внутри погасила и первая прибежала мириться. И всячески с той поры поддерживала Серёжку — в конце концов, это справедливо: он поддерживал её намного больше. И снова у них наступила идиллия, как пишут в книгах. Разве что виделись теперь чуть реже. С первой своей практики Серёжка и принес ей это колечко самодельное, покраснел как рак варёный, промямлил, что, мол, она любит всякие красивости, вот и сделал. Для неё сделал, специально. Таня колечку обрадовалась: красивое, искусно закрученное в неизвестный какой-то цветок (похожий немного на розу и очень милый), оно отчего-то казалось ей самым дорогим, что было у нее. Хотя на выпуск из школы родители подарили ей золотые серёжки. Их она тоже не снимала, как и колечко до недавнего времени: ей хотелось, чтобы тепло дорогих ей людей оставалось с ней постоянно.

Таня вздохнула и посмотрела снова на сиротливо лежащее колечко. Ну вот, сняла, хотя думала, что никогда-никогда не расстанется с ним. Но... Поступила в институт, тут-то и засмеяли её с этим колечком. Нет, говорили новые подружки, что милое оно, но простенькое такое. Не для неё. Как и Серёжка. Не пара они. Так только в сказках бывает, слишком разные в жизни не сходятся.

— Ну ты подумай, — повторяла ей Маша, первая модница на курсе, каким-то образом подружившаяся с ней. Хотя Таня знала, почему: обе они так сильно любили литературу, особенно древнегреческую, что могли обсуждать часами. И это было удивительно — многие считали Машу очень поверхностной из-за её увлечения нарядами и собственной внешностью. «Пустышкой» называли. Ага, а потом она задавала жару на семинарах... Нет, Маша — умная и начитанная девочка, вот и сошлась с ней Таня. Правда, они словно смотрели в разные стороны: Маша, например, предпочитала «Илиаду» из-за, как она высказывалась, динамики героического сюжета, а Тане больше нравилась «Одиссея» — ну как может быть иначе, когда там были столь дивные чувства, пронесённые сквозь время, приведшие Одиссея домой... Наверное, поэтому Тане и понравились потом прекрасные романы западников, где чувства всегда были словно на острие, вне зависимости от того, показывали их герои или нет.

— С ним даже поговорить будет не о чем. — упорствовала Маша в те минуты, когда они не обсуждали учёбу или любимых греков. — Читает он мало, молчит всегда. Обсуждать будете работу его? Не думаю. Вот выйдешь ты за него замуж, нарожаешь детей и будешь превращаться в простую, ничем не примечательную гражданку. Такой же станешь, простой, как три копейки. Ты думаешь, я не знаю, о чём говорю? Представь себе, знаю! У меня брат двоюродный на заводе вкалывает. Мне кажется, запах этого... мазута, что ли, — не знаю, чем там у них на заводе так воняет, уже въелся ему под кожу! Каждый раз, когда он к нам в гости приходит, я чувствую, будто и сама вся в мазуте. Да и денег не так уж много приносит. Ладно, один живёт. А жена и дети пойдут? Ни на что нормальное не хватит, будет один ширпотреб в жизни, да и сама жизнь... такая же!

Таня нахмурилась, вспоминая все резкие слова Маши. Казалось, Серёжка просто как кость в горле для неё. Так поджимать губы при виде практически незнакомого человека и принимать позу королевны какой-то — уметь надо. Сама Таня так не умеет, да и смысла не видит делать так. А вот Маша проделывала это в совершенстве, отчего у Тани внутри всё корёжилось будто! Ну не заслуживает такого отношения Серёжка! Не такой уж он прям простой, каким его старается выставить Маша, как и она сама не поверхностная! Однако червячок сомнения проникал в душу, подтачивал изнутри... Но даже не от слов Маши. Нет, немного другое в голове металось, другие причины отдалиться были

И в самом деле, Серёжка молчалив. Ну, не с ней, а когда познакомила с Машей и другими девочками. Может, застеснялся, может, ещё что... Да и так далеко не рассматривала Таня их отношения. Это у Машки всё просто: парень ходит за девчонкой — значит, женихается. Всё, точка. По-другому быть не может. А Таня не понимает, вот правда-правда не понимает: да, ей Серёжка нравится и внешне, и внутренне, да, с ним интересно, да, ей хочется быть рядом. Но называется ли всё это любовью? Это и есть то самое чувство, о котором она так много читала в книгах? От которого даже вздохнуть трудно? Таня проверила машинально: подышала часто-часто — нет, прекрасно дышится, как и всегда.

Всё не так! Ей всегда казалось, что это будет что-то особенное и она точно сразу поймёт: вот она, пришла любовь! А Серёжка... Он же и вправду обычный. Лопоухий русоволосый паренек. Нет в нём загадочности и таинственности героев романов. И привычный — знакомый до мелочей. С ним рядом всегда спокойно, тепло. Но нет той самой страсти и огня. Вот и сняла колечко. Не хотела, наверное, чтоб Машка и другие продолжали их парой считать. Ведь это же не так, правда? Совсем не так! Хотя от этого поступка ещё хуже на душе стало. В полной мере прочувствовала выражение «кошки скребут». У неё уж точно они самые. Кошки с острыми и длиннющими когтищами. И царапали, и царапали безжалостно. Особенно сильно, когда падал взгляд на злополучное колечко. Сёрежка, между прочим, ничего не сказал ей, когда она перестала носить его подарок. Даже не спросил. Ей немного странно это было. Впрочем, это же Серёжка — слов попусту не тратит, да и всегда... понимает, что ли? Вот и сейчас промолчал, однако по-прежнему встречал, когда мог, её из университета, не смущаясь совершенно хихикающих девчонок.

Таня снова вздохнула. Надо бы убрать колечко, а то потеряется... А не хочется терять. Она взяла его в руку и повертела. Сталь мерно блеснула. Как обычно, в ладошке стало тепло — и на душе тоже. Серёжка, даже рядом не присутствуя, грел как печка. И ладно, колечко... Не хотелось терять самого Серёжку — это Таня вдруг отчётливо осознала. Если получится колечко это на память только оставить — это будет очень и очень грустно... Может, всё же любовь? Колечко постепенно нагревалось, даже как будто бы пульсировало в такт её сердцу. Таня вдруг отчетливо представила, как Серёжка делал это кольцо. Как его руки большие и сильные терпеливо выкручивали, вытачивали, полировали... Напитывали своим теплом. Пальцы нашли маленькую зазубринку внутри — Серёжка так волновался, так смущался, когда она обнаружила этот... дефект... Нет, это не было дефектом, а особенностью — было. Отчего-то захотелось плакать — эта маленькая помарочка показалась вдруг дороже любой гравировки.

Её размышления прервал внезапно оживший радиоприёмник, пронзительным и глубоким голосом неподражаемой Анны Герман выводящий:

Мне говорят: он маленького роста

Мне говорят: одет он слишком просто

Мне говорят: поверь, что этот парень

Тебе не пара, совсем не пара⁽¹⁾

Словно в отражение её мыслей, снаружи забарабанил по окну внезапный летний дождик. Таня уселась на подоконник, прислонившись к приятно холодящему стеклу. Странно, сколько раз слышала уже эту новую песню, сколько раз подпевала, а только сейчас сообразила, как точно описывает всю её ситуацию простые, но такие важные слова! Ведь и ей все твердят, что не пара. И что слишком разные. Но кто твердит? Маша, девчонки-однокурсницы, с которыми знакомы меньше года. Они не знают Серёжку. Таня мысленно перечислила аргументы подруг: разного круга, старая, потрёпанная слегка куртка у Серёжки, его молчаливость и любовь к своей рабочей профессии... Разве это аргументы? Всё это внешнее, наносное. Разве это важно, когда одна его улыбка освещает комнату не хуже самой сильной люстры? Не разожжёт в её сердце любовь красавец-филолог, целыми днями говорящий только о литературе и искусстве. А Серёжа сможет. Уже смог.

«Он ведь даже в кино нормальное тебя не приглашает!» — вспомнилось ей, как презрительно звучали слова Маши. Сама она кавалеров, конечно, как перчатки, не меняла, однако частенько ходила в кинотеатры с разными мальчиками. Иногда Тане даже казалось, что Маша отчего-то одновременно боится и одна быть, и не может остановиться на ком-то одном, сделать один-единственный выбор. Может, в этом всё дело? Да, Серёжа её не приглашает в кино. Да и вообще, работает много, теперь не так часто удаётся свидеться. Зато принёс ей веточки сирени таким же дождливым, как сейчас, майским утром, когда у неё сильно болело горло и Таня переживала, что не сможет поправиться до экзамена. Забежал до своей практики, специально, чтобы порадовать. Запомнил, как она любит сирень. И это было куда как лучше любого кино. Ведь Серёжка всегда давал ей понять, что она не одна.

Внезапно вспомнилось вдруг, что не все однокурсницы пофыркали на колечко, когда ещё не забывала надеть его Таня. Одна из девочек, Люся Воробьёва, скромная и тихая девочка, всегда как будто бы в своём мире витающая и с блокнотом, где всё время рисовала и писала что-то, сказала проходившей мимо Тане:

— А мне колечко нравится. Знаешь, ручная работа всегда ценится больше. А когда она ещё и адресная — сделанная для конкретного человека — это делает её неповторимой и бесценной.

И её-то толком не знают, получается, подружки. И почему она их слушает, когда слушать надо себя? Не зря на душе становится так плохо при мысли, что Серёжа останется где-то вдалеке от неё.

А он мне нравится, нравится, нравится

И для меня на свете друга лучше нет

А он мне нравится, нравится, нравится

И это всё, что я могу сказать в ответ

Припев Таня уже пропела шёпотом вместе с Герман. И снова ни слова мимо! Эти бесхитростные слова внезапно обрели столь сильный вес, что она почувствовала их у себя в груди. Нравится же? Да! Может, это не любовь ещё, но чувство определённо сильное, заставляющее её сердечко биться сильнее. Это не книжная страсть, но много больше. Это и совместные прогулки, и восхищённые глаза, когда она по памяти цитировала стихотворения, это и её «спасибо» за раскрытый зонтик, и деталька для внезапно сломавшегося радиоприемника, которую Серёжка каким-то чудом где-то отыскал. Вот это было главное — он ей нравится. Её Серёжка!

Он объясниться мне в любви не смеет

И только лишь, как девушка краснеет

Мне говорят твой выбор не из лучших

Ты нас послушай, ты нас послушай

И Серёжка же ни разу не сказал, что любит. Словами не сказал. А делами — да, сколько угодно. Таня надела колечко на безымянный пальчик: тут его место, самое правильное. Как и её — рядом с Серёжкой. Пусть Серёжка и не решился его туда надеть. Она снова представила его руки: мозолистые, покрытые царапинками, шершавые. И вспомнила, как осторожно и нежно он впервые взял её под локоть, провожая через тёмный проулочек домой. Кажется, его руки даже слегка дрожали. Почему она раньше не замечала, как прекрасна его осторожность, как волшебны его чувства? Почему сама отрицала? Так глупо, так долго... Вдруг стало страшно: а если она всем своим поведением оттолкнула Серёжу навсегда? Если её сомнения убили то хрупкое, что, как Таня теперь точно видела, зародилось между ними? Подумает ещё, что не нужен ей. Она, может, и сама бы так подумала... Таня вспомнила, как резко уклонилась от его руки буквально на прошлой неделе, когда он потянулся поправить выбившуюся прядку из её причёски. Взгляд Серёжки тогда словно потух на мгновение... Нет, надо сегодня же объяснить Серёжке, что колечко по глупости сняла. Ей хотелось бежать, бежать прямо сейчас, сказать не только ему, но всему городу и всей вселенной, если потребуется, какой дурочкой она была!

Признаться вам, сама не понимаю

Зачем о нём так часто я вздыхаю

И почему мне только светит солнце

В его оконце, в его оконце

Да, решено! Как бы ни было страшно, она сегодня же всё расскажет Серёжке. И будет надеяться, что и в её оконце снова станет светить солнце. Какая разница, пара не пара... Может, не будет у них огненной страсти. Да и нужно ли это? Есть Серёжка — милый, родной и интересный. Наверное, это и есть любовь. Таня полюбовалась колечком: в груди продолжало расцветать что-то очень тёплое, а настроение стремительно улучшалось. Её сердце, наконец, перестало метаться между «страшно» и «надо», найдя себе новый ориентир: «сказать правду». Тогда всё станет как надо.

Дождь усилился, но Таня, выходя из дома, даже не вспомнила про зонтик. Может, это и к лучшему: пусть Серёжка поймёт, как важно ей, вечной неженке, сказать ему два особенных слова: прости и люблю.

1) здесь и далее

текст песни «А он мне нравится», написанной В. Шаинским на стихи А. Жигарева, в исполнении Анны Герман

Вернуться к тексту