Краток век у забав (джен)

И злодея следам

Не давали остыть,

И прекраснейших дам

Обещали любить;

И, друзей успокоив

И ближних любя,

Мы на роли героев

Вводили себя.

Только в грёзы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав — столько боли вокруг!

Попытайся ладони у мёртвых разжать

И оружье принять из натруженных рук...

Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе. 1975

В Ривенделле наступала весна; эта пора прекрасна всюду, а уж в краях, где живут эльфы, и подавно. А ещё — по весне, как и при торжественном восходе солнца, в сердцах расцветает заново надежда. В ту весну и эльфам, и людям, и другим существам, обитавшим в Средиземье, надежда была особенно надобна, ибо подходила к концу Третья Эпоха, и пришла пора обнажить мечи, и испытать, кто есть трус, кто — избранник судьбы, и сразиться с Врагом, второе имя которого было: ложь и зло. Крылатый мрак распростёрся над землею, и даже на светлый Ривенделл пала тень.

Той весной, в одно тихое, ясное утро из Ривенделла выступал воинский отряд; возглавлял его Хальбарад, следопыт Севера, и с ним ехали эльфы — Элладан и Элрохир, сыновья Элронда, правителя Ривенделла, братья прекрасной Арвен Ундомиэль.

Когда они покидали дивные чертоги эльфов, она стояла на башне и смотрела им вслед. В розоватом блеске раннего утра её серебристое платье сияло, будто Арвен сама состояла из волшебного звёздного света; казалось, она вот-вот растает в прозрачной дымке; только чёрные волосы чётким и ярким облаком развевались за её спиной. Арвен подняла руку, другую — прижала к сердцу: так она прощалась с братьями и Хальбарадом; это она призвала их, чтобы отправить на помощь к тому, кто нынче нуждался в подмоге, и всей душой и всеми помыслами стремилась вслед за ними.

Элладан взглянул на Элрохира и сказал — негромко, ибо каждое слово было отчётливо и ясно слышно в утренней тишине:

— Всё это уж будто было когда-то, брат.

— Разве не помнишь ты, Элладан? Мы видели всё это в Зеркале.

Хальбарад взглянул на братьев своими тёмными глазами; лицо его казалось спокойным и непроницаемым, как и у всех следопытов Севера; суровое, полное опасностей поприще всех их делало такими: скрытными и молчаливыми. Сам Хальбарад не задал бы ни единого вопроса, но всё же был он живой человек и желал, конечно, знать, о чём толкуют эльфы, и удостовериться, что предположение его верно.

— В самом деле, — сказал Элладан, — давным-давно, на заре нашей эпохи, мы были в Лориэне и заглянули в Зеркало Галадриэль: мы с Элрохиром и с Арвен — по очереди. И то, что мы, все трое, видели там, даёт надежду... — он замолчал, подбирая слова.

— Надежду, что нам удастся совершить то, ради чего мы нынче отправились в путь, — завершил фразу Элрохир и коснулся рукою висевшего у него на поясе серебряного рога⁽¹⁾.

— Пожалуй, Элрохир, — вдруг улыбнулся Элладан, — наш друг не спросит нас, что же такое мы видели. Придётся рассказать самим...

Они переглянулись, объединённые светлым воспоминанием о том дивном золотом веке забав и грёз, из которого все мы родом.

* * *

Много воды в Великой реке Андуин утекло с той поры, о которой вспоминали весенним утром Элрохир и Элладан. Много веков прошло; менялся лик мира; и только чудесный лес Лориэн оставался неизменным, таким же, как тогда, когда дети Элронда и Келебриан были юны и стояли в самом начале своего пути. И тот день, когда довелось им заглянуть в Зеркало Галадриэли, был одним из обыкновенных дней счастливого детства.

Они гостили у Властителей Лориэна, ведь владыки Золотого Леса и правители Ривенделла были одной семьей. Тогда тоже сияла весна; цвели мэллорны, и от их красоты захватывало дух⁽²⁾. Быть может, будь воля Арвен, она бродила бы по тропинкам, разговаривая с деревьями, прислушиваясь к пению птиц и танцуя на полянах среди цветов. Но с нею были братья, шустрые и скорые на проказы, и Золотой Лес то и дело оглашался их громкими возгласами и воинственными кличами, гораздо более напоминавшими вой и вызывавшими улыбки у жителей благословенного эльфийского края — они всегда улыбались, оправившись от первого удивления.

Вот и в тот день на одном из величавых мэллорнов в саду самой Владычицы Лориэна Галадриэли происходил престранный разговор. К злым и страшным словам прислушивался дивный лес Лориэн; и стоило бы обеспокоиться и опечалиться, если бы эти слова не были произнесены звонким мальчишеским голосом, и слышалось в нём скорее веселье, чем угроза:

— Упрямица несчастная! Ну и сиди тут в башне, пока не образумишься! Твой отец выдаст тебя за меня замуж, никуда не денется!

— А Берена твоего тебе не видать, как своих ушей, да-да! И дался тебе этот человечишко! — присоединился к нему второй голос. Голоса эти казались одинаковыми, ведь Элладан с Элрохиром были близнецами.

"Упрямица" — на самом деле прекрасная героиня, разумеется — вздохнула, подняла к небу сияющий взор, проглотила очередную тираду на тему "почему мальчики не говорят, как в старинных сказаниях, раз уж взялись играть" — и произнесла:

— Презренные обманщики! Вы позорите славный народ эльфов! А ты, Келегорм, недостоин стирать пыль с сапог Берена⁽³⁾.

Уж её-то голос звучал достаточно величественно, решительно и высокомерно. Прямая и тоненькая, как стрела, Арвен стояла у перил небольшого талана⁽⁴⁾, среди золотых цветов мэллорна, который в их играх изображал все крепости, замки и башни, какие требовались им. Нынче здесь был дворец Келегорма и Куруфина в Норгофронде, где эти двое некогда держали в заточении прекрасную Лютиэн, спешившую на помощь к своему возлюбленному.

Элрохир, на долю которого выпала незавидная роль обманщика Келегорма, скорчил рожицу и высунул язык: "бе-е-е". Тут уж Арвен не вытерпела:

— Элрохир! Ну куда это годится! Так я с вами и играть не буду! — и она отвернулась, скрестив руки на груди.

— Ладно-ладно, извини, пожалуйста, — замотал головой Элрохир, и Элладан закивал — мол, больше не будем.

Арвен медленно обернулась и смерила братьев задумчивым взором своих тёмно-серых глаз.

— Не будете? Ну что ж... — протянула она.

— Нет-нет. Так играем мы или нет? Всё! Арвен... то есть Лютиэн, будешь тут сидеть, пока не выйдешь за меня замуж или не помрёшь с голоду.

В сказаньях не упоминалось о том, чтоб Келегорм морил свою высокородную пленницу голодом, но... много чего не было в сказаньях, что появлялось в детской игре! Их отец Элронд, знавший наизусть древнейшие и длиннейшие песни и легенды, был бы изрядно удивлён, если бы узнал, какие ещё более лихие подробности добавляло к знаменитым сюжетам воображение его сыновей, а порою — и фантазия Арвен.

— Мы пойдём, поохотимся ещё на волколаков, — сказал Элладан, — а ты сиди тут и даже не думай убежать. Тебе это всё равно не удастся!

— Это мы ещё посмотрим, — надменно вскинула голову Арвен, — но я рада, что вы избавите меня от своего общества.

— Грозись не грозись, а будет так, как я сказал. Ху́ан, ко мне! — и Элрохир хлопнул себя по бедру, призывая воображаемого пса. — Хуан, глупая псина!

По мнению Элрохира, пёс Хуан мог предать хозяина потому, что тот с ним плохо обращался. Элрохир был ещё очень, очень юн — и не ведал, какую власть может забрать над живым существом лучезарная девичья краса.

— Предатель от предательства и погибнет! Ты не заслуживаешь преданности, — вновь вступила в игру Арвен, — негодяй, обманувший бедную изгнанницу, против которой все ополчились... — её голос дрогнул от сострадания к Лютиэн, которую она изображала.

— Ничего себе, бедная... — пробормотал вполголоса Элладан, — самого Саурона обломает ещё... и Моргота...

И мальчики убежали, подпрыгивая на ходу; под их лёгкими ногами разлеталась, нежно шурша, золотая листва мэллорнов.

Арвен усмехнулась и покачала головой. Вскоре Элрохир должен был вернуться — на четвереньках, заливисто потявкивая (по мнению Арвен, легендарный Хуан не мог так смешно и мирно лаять, будто домашний пёсик, ну ладно уж), принести ей плащ-невидимку и подать добрый совет. Потом они сбегут, и Хуан милостиво разрешит Лютиэн сесть ему на спину (правда, Арвен никогда не рисковала взаправду оседлать Элрохира, а просто бежала рядом с ним), а затем они вызволят из темницы Берена, которого станет изображать Элладан. Дети правителя Ривенделла с малых лет прислушивались к песням и сказаниям, звучавшим во дворце; изучали дивные страницы давней истории эльфийского народа, и великие подвиги героев и героинь древности оживали в их играх. Книжные дети, не знавшие битв, они росли среди мирных костров и оплывающих свечей в роскошном дворце... и в свете солнца и звёзд, среди не менее роскошной праздничной зелени Лориэна.

Братья скрылись среди могучих древесных стволов; Арвен оставалось только ждать, пока они немножко нарезвятся. Но и оставшись в одиночестве, она не выходила из роли.

— О Берен, любимый мой, увижу ли я тебя снова? — воскликнула она, подняв стиснутые руки. — Когда я тебя увижу? — тут же поправила фразу Арвен, поскольку была уверена: Лютиэн не могла сомневаться, встретится ли с возлюбленным. Герои и героини не поддаются унынию — они хранят в сердце твёрдую веру и смело идут вперёд. Выше голову!

Арвен... то есть Лютиэн... принялась ходить по деревянному настилу, хмуря в раздумьях лоб.

— Ах, как же я могла поддаться обману? Чтобы вновь отрастить волосы и соткать плащ-невидимку, потребно время, а у нас его уж больше нет! А всё же не остаётся ничего иного... — произнесла она. Сердце её билось и замирало от глубокого волнения; она почти что верила, что заключена в неприступной крепости, и что ей нужно спешить, спешить отчаянно. Волнующая нежность — предвестие будущей любви — звенела в ней, как струна. И тем не менее она забылась и от полноты чувств запела тихонько:

Туман окутал тихий лес.

Мерцала влажная листва.

Свет звезд, желанный дар небес

С деревьев приняла трава.

Там Тинувьель под пенье флейт,

Незримо скрывшихся в ночи,

Вела свой танец; звездный свет

Отдал ей лучшие лучи...⁽⁵⁾

Уж бессчётное число раз Арвен слышала, что в ней возродилась красота знаменитой эльфийской девы Лютиэн Тинувиэль: "вылитая", "какое дивное сходство", "бывают же такие чудеса на свете"... Так считала и мать её матери, Галадриэль, владычица Лориэна. Неудивительно, что судьба Лютиэн столь сильно волновала сердце Арвен; она и так бы восхищалась ею — гордой, преданной и храброй красавицей из легенды, — но уж если она похожа на неё... не без трепета заглядывала Арвен в прохладную глубину зеркал: неужели и у той были такие же глаза, лоб, волосы? Такой же взгляд, улыбка, прячущаяся в уголках губ? Делалось чуточку страшно, сладко-страшно, будто стоишь на краю обрыва или крепостной стены, высоко-высоко, и видны вокруг прекрасные дали, да только под ногами — пропасть без края и дна...

Но сейчас под ногами у Арвен была вполне твёрдая поверхность. И где же носит этих двоих, Элрохира с Элладаном? Забегались без неё, этакие-разэтакие... Охотнички!

— Ладно, покажу я вам, — пробормотала Арвен, хитро улыбнувшись, — я ведь и правда сбегу. Ищите ветра в поле!

И, подобрав подол своего серебристо-зелёного платья, Арвен принялась спускаться по лестнице вниз.

Сад Галадриэли, Владычицы Лориэна, был обширен и очень красив. В тени величавых мэллорнов царило медовое спокойствие; в солнечных лучах золотистые цветы выглядели прекрасней любых драгоценностей, любых сокровищ, за которыми в страшных подземельях охотятся гномы. Арвен часто думала об этом: алая роза, усыпанная капельками росы, сверкает даже краше рубинов; а пролетевший мимо с громким гудением жук-бронзовка отливал тёмной зеленью изумруда. "Живое даже красивее, чем неживые камни; только живое живёт своей жизнью, неподвластной нам, а камни-то с нами всегда, послушные воле мастера..." — подумала она, оглядываясь вокруг.

Арвен бежала по дорожке, усыпанной сухими листьями, и ей было весело и сказочно-легко. Там, под сенью цветущей кроны, её посетило волшебное настроение, такое же прекрасное, как медовый аромат цветущих мэллорнов, разносимый вокруг ласковым ветерком. Она не сердилась на братьев — всерьёз — и думала их только немножко разыграть. Тихонько напевая, Арвен закружилась на месте, плавно взмахнув широкими рукавами, так что воздушная ткань красиво заструилась в воздухе. Не так давно она овладела этим уменьем и чрезвычайно гордилась им. Золотые опавшие листья закружились вокруг неё, точно рой бабочек; музыкой ей служило переливчатое пение птиц и важное гудение мохнатых бархатных пчёл, перелетавших с цветка на цветок. Дивным и радостным, как грёза, казался Лориэн всякому, кто оказывался здесь; но Арвен в своём самозабвенном танце перенеслась куда-то далеко-далеко... далеко и ещё дальше — в страну даже более таинственную, чем зачарованный эльфийский лес.

Наконец она остановилась, выплыв из тени на залитую ярким светом поляну; солнечные лучи лились с небес, как жидкое золото, и чашечки цветов сияли так, будто расплавленное солнце наполняло их до краев. Так сияет драгоценное вино в хрустальной чаше, когда её поднимут на свет. Арвен вновь повела рукой, склоняя голову к плечу... и замерла, жмурясь из-за резкого перехода от тени к свету. А там, за завесой дневного сияния, на другом краю поляны, в густой тени деревьев, стоял кто-то... кто-то, не принадлежавший здешнему миру. Он был высок и статен, и в его осанке, в повороте головы, во всех чертах сказывалось подлинное благородство, каким отличаются лучшие из эльфов и лучшие из людей; он смотрел куда-то в глубь леса, будто кого-то ждал. И точно: из сумеречной тени выступила красивая дама; её чёрные волосы рассыпались по плечам, а на голове сиял алмазный убор, и была она так хороша и величава, что Арвен не сразу узнала... саму себя. Это была она — только взрослая. Такою она станет, быть может, через тридцать лет⁽⁶⁾. Между тем два видения — выросшая Арвен и её благородный незнакомец — взялись за руки, замерли так на несколько мгновений, точно любовались друг другом, а затем удалились в лес... растаяли в сумраке... слились с ним.

...А настоящая, живая, нынешняя Арвен осталась стоять, прижав руки к колотящемуся сердцу. Продолжали весело и празднично распевать птицы, маленькие белые и красно-золотые бабочки порхали над озарёнными солнцем цветами, а она стояла, замерев между будущим и настоящим, на пересеченье миров. Разумеется, ей было известно, что эльфы, да и многие люди тоже, обладают даром предвиденья; не раз случалось ей слышать о разных предсказаниях, сделанных, как правило, в трудный, решающий час. Но она и понятия не имела, насколько сильное впечатление производят видения будущего. Да и кто прозревал грядущее в столь юном возрасте?

— Арвен! Арвен! — раздался за её спиной голос Элрохира.

Она вздрогнула, но отозваться была не в силах — точно во сне.

Элладан и Элрохир, запыхавшиеся, красные, подбежали к ней.

— Извини, — сказал Элладан, — мы... ты чего? Что случилось?

Арвен покачала головой и улыбнулась: мол, всё в порядке.

— Элладан! Элрохир! Арвен с вами? — послышался неподалёку голос Элронда.

— Мы здесь, отец! — отозвалась Арвен и подмигнула братьям. Она их, конечно, заставила побегать, но вовсе не собиралась выдавать взрослым. На лицах мальчишек отразилось облегчение: они поняли, что прощены.

— Там... нас зовёт... ещё... — Элрохир не договорил: пытался отдышаться.

— Кто зовёт? — сощурилась Арвен.

Если зовёт папа или дедушка, можно ещё немножко поиграть. Если мама, то лучше потихоньку выдвигаться в путь. Если...

— Бабушка, — выдохнули братья хором.

...следовало бежать бегом, лететь, как на крыльях!

И они побежали, взявшись за руки — три маленькие фигурки, будущие герои будущих легенд.

— Как думаете, зачем она нас зовёт? — спросил Элрохир. — Вдруг позволит заглянуть в Зеркало?

— Вряд ли, — вздохнул Элладан, — она уж сколько раз говорила, что рано и всё такое. Мы уж просили-просили!

Арвен усмехнулась. Просили, упрашивали, ныли, умоляли... начали они ещё дома, в Ривенделле, перед отъездом. В конце концов Элронд заявил, что если ещё раз услышит от них слово "зеркало", то... он не договорил, поскольку всем было ясно, что он своих горячо любимых детей не тронет и пальцем. Келебриан только рассмеялась своим серебристым смехом, уверенная, что через пять минут мольбы начнутся снова. Однако они молчали до самого Лотлориэна. Элронд и впрямь больше не слышал ни от сыновей, ни от дочери коварного словечка, а вот Галадриэль... она-то услышала. Уже не раз.

— А я уж, наверно, и не хочу смотреть в Зеркало, — набралась храбрости Арвен.

Элладан и Элрохир изумлённо взглянули на сестру. Прежде, чем они успели что-либо сказать, над их головами послышался голос Галадриэли:

— Отчего же так, Арвен?

Дети подняли головы. Галадриэль в сиянии белоснежных одежд стояла у ограды, за которой скрывалась та самая, заветная поляна с серебристым ручьём и лестницей, ведущей к таинственному зеркалу, которое может показать всё, что захочешь... или что-нибудь такое, что было или будет. Словом, там жила тайна. Тайна и волшебство.

— Потому что я уже увидела... сейчас.

— Что же ты увидела, Арвен?

Девочка оглянулась на братьев. Она расскажет им... потом... после... когда-нибудь... но сейчас она уже пожалела, что приоткрыла завесу... есть вещи, о которых необходимо хранить молчание.

Галадриэль понимающе кивнула. Было ли что-нибудь, чего она не понимала? Разве что нечто злое.

— Если сам Золотой Лес посылает вам видения, стремление ваше к знанию велико. Быть может, таковы дороги судьбы, — задумчиво произнесла она, — но помните: картины, которые вы увидите в Зеркале, могут сбыться, а могут — и нет; это зависит от вас самих. Не позволяйте этим картинам завладеть вашими мыслями...

На поляне, в звенящей тишине, слышалось лишь журчание ручья. Вслед за Галадриэлью Арвен и её братья спустились по лестнице; Элрохир перепрыгнул через две ступеньки, и Элладан последовал его примеру. Арвен, которая могла бы перескочить и через три ступеньки разом, если бы захотела, шла тихо и чинно. Ей казалось, что с каждым шагом она отдаляется от своего прошлого, отдаляется навсегда, и повернуть назад невозможно...

В небольшой лощине, среди нежно-зелёной травы ярко белел мрамор постамента с серебряной чашей; весело блестел в лучах солнца серебряный кувшин. Галадриэль подняла его, зачерпнула воды из ручья и, легонько подув на неё, наполнила чашу.

— Не касайтесь воды! — предупредила она.

Элладан и Элрохир вдвоём вскарабкались на постамент и склонились над чашей; Арвен видела их лица — полные надежды и восторга. Ей стало отчего-то грустно. И всё же она поняла, что поторопилась, заявив, что не желает теперь глядеть в Зеркало. Нет, ей очень хотелось узнать, что же оно может открыть ей...

— Что вы видели? — спросила Арвен, когда они спрыгнули на землю и подбежали к ней.

— Мы видели великие битвы без счёта, — сказал Элладан, — и мы изрубили целые горы мерзких орков.

— Да, там были настоящие горы! Орков и других врагов, почище, — добавил Элрохир, — и ещё была потом великая битва... и на нашей стороне сражались полчища мёртвых, воинов-призраков... ну, из тех, что некогда отвернулись от Гондора. Помнишь, нам рассказывал отец, Арвен?

— Помню, — кивнула она и добавила, чуть сморщив нос: — орки и мертвецы! Ф-фе, какая гадость...

Уж она-то увидит что-нибудь покрасивее и поинтереснее! Строго говоря, никто не сомневался, что Элрохир и Элладан станут великими и храбрыми воинами. Это и не предсказание вовсе... узреть бы там что-нибудь... новенькое! Такое, о чём можно подумать и помечтать!

И Арвен, замирая от любопытства и предвкушения, заглянула в воду.

Сначала она увидела только собственное отражение — расширенные от волнения глаза, облако чёрных волос вокруг бледного лица, и сияющий силуэт Галадриэль за плечом. Потом поверхность Зеркала подёрнулась слабым туманом... а когда он развеялся, Арвен увидела... тьму. Густую, бархатную темноту беззвёздной ночи. Затем во тьме будто вспыхнули звёзды — молочно-белые бусинки жемчуга; и по чёрному полю — будто по крепкой ткани — поползли белоснежные, нежно светящиеся ниточки, и ниточки эти, сплетаясь, превращались в ветви и ствол дерева; а над деревом воссияла корона. Но вот тёмное поле и вышитое дерево пошли волной, будто кто-то поднял ткань и встряхнул, а потом... а потом чёрное знамя с Белым Древом взвилось над полем битвы. Арвен едва не зажмурилась: страшная, жестокая сеча предстала её очам. Живые воины в сияющих доспехах и призрачные воители, окутанные туманом и тленом, сражались плечом к плечу, опрокидывали орды чудовищ, тошнотворно-жутких орков и гоблинов; как грубы были их лица! Чудовища-олифанты шагали по полю; дико ржали кони, скаля зубы. Люди падали замертво, заливаясь кровью, гнев и ярость искажали их лица, превращая в жуткие маски. Чёрные Всадники, сея холод и мрак, реяли над полем битвы — точно вороньё. В оскале забрал ясно виделся оскал смерти. И всё это происходило у стен Минас-Тирита, у столицы королевства Гондор. Арвен никогда там не была, самой собой, только слышала об этом великолепном городе и королевстве, но тотчас узнала эти места. И отчего-то исход битвы в Гондоре был важен для неё, важней всего, всего на свете... желая разглядеть кого-то — кого? — среди сражающихся, Арвен наклонилась вперёд...

— Не касайся воды! — взволнованный голос Галадриэль прозвучал у неё над ухом, и Арвен точно пробудилась ото сна; рука Владычицы Лориэна крепко держала её за плечи.

Девочка выпрямилась, отвернулась от зеркала и прильнула к Галадриэль, обвив руками её стройный стан; перед её глазами ещё плавали кровавые пятна, голова кружилась.

Галадриэль ласково погладила её по волосам, и голос эльфийской волшебницы нежно и мягко прозвучал над нею:

— Тише, тише... это может произойти, а может — и нет; многое от тебя зависит, Арвен. Ты увидишь времена, когда вновь оживут легенды и исполнятся полузабытые пророчества. Можешь гордиться своей судьбой, Арвен. И вы, мальчики, тоже.

Арвен ещё раз прижалась щекой к Галадриэль и отпустила её, обернувшись к братьям.

— Что ты видела там, Арвен? — спросил Элладан.

— Великую битву, — произнесла она приглушённым, странным каким-то голосом, — битву у стен столицы Гондора. И боевое знамя с Белым Древом...

— То же, что и мы, — отозвались изумлённые близнецы хором, — значит, великая битва точно будет!

В их голосах звучал подлинный восторг и радостное предвкушение. "Вы, верно, видели не то же самое, что и я, если так веселитесь!" — подумала Арвен, но её уста сковало молчанием, и она не ответила им ничего, только взглянула на Галадриэль, чей обыкновенно светлый, сияющий нездешней красотою взор был затуманен печалью; но и сквозь эту печаль эльфийская волшебница светло улыбнулась Арвен и положила лёгкую руку ей на плечо.

И вновь полетели дни, золотые и беспечальные дни под сенью Лориэна. Элрохир, Элладан и Арвен играли в саду Галадриэль и проводили долгие, увлекательные часы, бродя по улицам чудного града на деревьях. Отчего-то они не вспоминали о том, что видели в Зеркале — даже между собою; быть может, из-за того, что Элронд очень сурово нахмурился, узнав, что они таки туда заглянули; и под сияющими сводами Карас-Галадона собрались грозовые облака — насколько такое вообще возможно в Лориэне. Само собою, Галадриэль всегда знала, что делала, и всё же... Элронд был сердит. Впрочем, ненадолго: Арвен удалось приласкаться к нему и развеять сгустившиеся над его челом тучи.

...Впереди было ещё много, много лет в золотой стране грёз и прекрасных песен. Только в грёзы нельзя насовсем убежать... и если бы кто-нибудь спросил у Элладана или Элрохира, или же у Арвен — они сказали бы, что счастливый век забав был печально краток.

* * *

Много веков прошло с тех пор, как юные Арвен, Элрохир и Элладан гостили в Лотлориэне и заглядывали в Зеркало Галадриэль, чтоб увидеть там битву за Гондор. Сменялись эпохи и династии на великих тронах; только отец их, Элронд, по-прежнему правил в Ривенделле, да Галадриэль с Келеборном хранили свой чудный Лориэн. Но даже их, бессмертных эльфов, не миновало горе — в те смутные времена беда всех затронула своим чёрным крылом. Келебриан, матери, жены, дочери и королевы, уж не было с ними. Однажды на пути из Лориэна она попала в плен к жестком разбойникам-оркам; сыновьям удалось вернуть ей свободу, но никому не дано было освободить Келебриан от ужаса и скорби, застывших в её прекрасных глазах. Ни эльфийская магия Элронда, ни мольбы и ласки Арвен — ничего не могло утешить её, и вскоре она взошла на один из кораблей, что уходили из Серебристой гавани и отправлялись — навеки — в Валинор.

С тех пор Арвен заняла место хозяйки и госпожи Ривенделла, а Элрохира и Элладана во дворце и вовсе видели редко. Отныне имена сыновей Элронда — храбрых воителей, отчаянных и дерзких — наводили ужас на всех орков Средиземья. Не было более упорных и ожесточённых врагов у орочьих орд, досаждавших жителям близлежащих краёв. Из голов убитых братьями орков и впрямь можно было бы сложить целые горы. Так исполнилась первая часть пророчества, виденного некогда в Зеркале Галадриэли.

Однажды с такой охоты на свирепых врагов братья вернулись не одни. С ними прибыла в Ривенделл красивая, совсем ещё молодая дама. Она вошла в чертоги Элронда, прижимая к груди крепкого мальчика лет двух — столь большого и крепкого, так что с трудом верилось, что это она произвела его на свет. Можно было подумать — это старшая сестра с младшим братом, а не мать и сын. То была Гильраэн Прекрасная с юным Арагорном, вдова вождя дунэдайн Араторна, убитого орками на глазах Элладана с Элрохиром. Она приехала ко двору Элронда, ибо стало известно, что Саурон ищет наследника Исилдура, а если уж найдёт — расправится с ним без жалости. Но в Ривенделле, под охраной Элронда, им нечего было опасаться. Арагорн получил новое имя — Эстель, что значит "надежда" на языке эльфов; и суждено ему было расти под резными сводами эльфийского дворца, под звуки эльфийских песен. Суровые были времена; и даже в прекрасных строфах песнопений, что лились при дворе Элронда, всё чаще звучали грозные ноты — о тайне слова "приказ", о врагах, собирающихся у границ, и о лязге боевых колесниц.

...Через пять лет после тех событий, когда гибель Араторна и горе его трогательно-юной жены уже подёрнулись в памяти Элрохира и Элладана лёгкой дымкой, они вновь — ненадолго — вернулись домой. Братья шли, тихо беседуя, по одному из многочисленных коридоров дворца, и остановились у балкона, увитого виноградными лозами, чтобы бросить взгляд на цветущий сад. Откуда-то с ближайшей галереи до них доносились отзвуки старинной песни; в голубом небе носились с весёлыми криками ласточки; в лёгкой дымке виднелись дальние горные хребты. Тень орла пронеслась над землей и исчезла. Снизу, из сада, доносились ароматы лета: запах нагретой солнцем травы и тёплой земли, густое и сладкое благоухание многочисленных роз, свежее дыхание серебристой воды фонтана.

После дней и ночей, проведённых в походах по диким, полным опасностей местам, мирное и спокойное течение дней в родном доме казалось братьям чудесным разноцветным сном, который вот-вот развеется.

— Жаль, что нет здесь Арвен, — сказал Элладан, — она тебе не говорила, сколько ещё собирается гостить в Лориэне, Элрохир?

— Нет. Она там, видимо, решила совсем поселиться, и... — договорить ему не удалось, поскольку из-за угла вылетел кто-то — точно камень, пущенный из пращи, — и, не разбирая дороги, врезался в эльфа. Это был маленький мальчик в серебристых одеждах; от неожиданности он ахнул и едва не выронил из рук игрушечный меч.

— Ага, попался! — рассмеялся Элрохир, подхватив мальчика на руки и слегка подбросив его. — И куда ты так торопишься-то, а?

— Извините... но я преследую Кархарота⁽⁷⁾, — серьёзно отвечал мальчик, с трудом переводя дыхание и заглядывая Элрохиру через плечо таким отчаянно-внимательным взглядом, что тот невольно обернулся — будто ожидал увидеть, как за поворотом исчезает древнее чудовище.

Элладан усмехнулся — он и сам бросил туда же такой же беглый взор. Этот ребёнок обладал изрядной силой воображения и убеждения.

Между тем мальчик обернулся на Элладана... затем вновь взглянул на Элрохира, ещё державшего его на руках, и удивлённо моргнул. Выражение изумления на его лице — таком милом, славном юном лице — было столь забавно, что братья не выдержали и расхохотались. Давно уж не смеялись они так легко и беспечно.

— Да, нас двое, не удивляйся, — сказал Элладан, — мы ведь близнецы, родились в один день, похожие, как две капли воды. Не так уж часто такое случается. Я Элладан, и с недавних пор ты всегда можешь отличить меня от Элрохира вот по этому шраму на щеке.

— А-а, — протянул мальчик, — вы сыновья господина Элронда! Я знаю про вас.

— А мы — про тебя; и ты — молодец, оружия не потерял, — продолжил Элрохир, ставя своего пленника на пол. — А с рукой-то что у тебя?

Он только заметил, что кисть правой руки у мальчика скрыта в подтянутом рукаве, а свой деревянный меч он держит в левой.

— С моей рукой — ничего, — ответил мальчик, распуская втянутый рукав и показывая целую (за исключением пары царапин) ладонь, — но я же играю!

Казалось, он не представляет, как можно не понимать таких обыкновенных вещей. Элрохир и Элладан переглянулись. Много воды утекло с тех пор, как они разучились играть, но, как оказалось, воспоминания о золотом веке забав ещё были живы в их памяти.

— Дай-ка я угадаю, — улыбнулся Элрохир, — тебя зовут Эстель. И тебе... тебе, кажется, шесть лет.

— Да, я Эстель, — произнёс он, выпрямляясь, — но мне семь лет. А скоро будет восемь.

— Ишь ты, — улыбнулся Элрохир, — быстро летит время у людей.

— Того и гляди, — добавил Элладан, — в следующий раз, как мы приедем в Ривенделл, так возьмём тебя с собой — охотиться на орков.

Элрохир незаметно наступил брату на ногу: он подумал о том, что Гильраэн такому предложению едва ли обрадуется. Но было уже поздно: глаза мальчика так и заблестели.

— Правда? Возьмёте? — спросил он, вытягиваясь во весь рост.

— Правда, — ответили Элладан и Элрохир, ведь что поделаешь... от судьбы не убежать.

— Ты что же, бегаешь здесь один целые дни? — спросил Элладан с сочувствием: в чертогах Ривенделла давно уж не было других детей, и он подумал, что юному Эстелю, наверно, одиноко без товарищей по играм.

— Вовсе нет! — произнёс Эстель почти с обидой. — Вовсе я не бегаю целые дни. Господин Элронд учит меня и разным языкам, и истории, и... всему-всему. Просто сейчас он занят, а я уже всё на сегодня выучил. Могу рассказать!

— Не надо, — рассмеялись братья одновременно. — С нас ученья довольно!

Эстель улыбнулся — из вежливости, как взрослый. С него, определённо, ученья ещё не было "довольно". Он был в самом начале пути, и его голову кружил ещё запах борьбы, слетавший с пожелтевших страниц старинных и не очень книг.

...А с галереи вновь донеслось негромкое пение. Мягкий, бархатный голос пел о гибели Гил-Гэлада:

Гил-Гэлад, светлый государь,

Последний всеэльфийский царь,

Хотел навеки превозмочь

Нависшую над миром ночь.

Сиял, как солнце, щит в ночи.

Ломались черные мечи.

А светлый меч меж черных скал

Разящей молнией сверкал⁽⁸⁾.

Эстель поднял голову, прислушиваясь; а Элладан и Элрохир, глядя на него, почти оробели — такой чистый и ясный свет озарил его нежные, совсем детские ещё черты. Солнечные лучи золотили тёмные вихры, создавая вокруг его головы подобие королевской короны. За спиной его колебались солнечные блики и вырезные тени виноградных листьев, которыми играл лёгкий ветерок; и в пляске тени и света чудились виденья будущего — подвигов, странствий и приключений...

Элладан и Элрохир, задумавшись, глядели на него. Им обоим стало почти страшно, как взрослым может быть страшно за ребёнка: ведь век забав так краток, совсем краток, особенно же для людей; и вскоре настанет час, когда мальчик, стоявший перед ними, облачится в настоящий доспех, и возьмёт в руки подлинный — быть может, тот самый, легендарный, заново откованный клинок, принимая меч из натруженных рук славных предков. И всё будет: и долгие дороги, и горе утрат, и плач и скорбь над первой потерей, и оскал смерти, блеснувший на вражеских забралах. И Элладан, и Элрохир давно уж шли этим путём, и в тот миг они оба понимали — однажды юный Эстель пройдёт ещё дальше, чем они — долгой и трудной дорогой; настанет час — и их самих поведёт он за собой, а они пойдут — даже Тропами Мёртвых, — навстречу самой отчаянной надежде.

* * *

И вот в Ривенделле вновь наступала весна — прекрасная пора, когда угасшие было надежды расцветают вновь. Клонилась к закату Третья Эпоха, и был этот закат окрашен кровавым пламенем — настало время поднять оружие и испытать свои силы в борьбе с надвигающейся тьмой; а за самым тёмным часом неизменно приходит час рассветный.

...С той поры, как юный Эстель, не знавший ещё своего подлинного имени, рос, играл и учился под сенью дворцов и садов Ривенделла, прошло много-много лет. И придворные Элронда едва ли узнавали маленького Эстеля — такой был хороший, добрый мальчик! — в северном следопыте, нет-нет да появлявшемся здесь вновь.

Много раз опала разноцветная листва в саду под окнами покоев Арвен, давно вернувшейся домой из Лориэна. Лучи утреннего солнца и свет вечерней звезды в последние годы часто заставали её за работой: она склоняла голову над чёрным полотном, напевая песни или упрямо поджимая губы; иногда из-под её тёмных ресниц катились невольные слёзы, и тогда Арвен поднималась с кресла, подходила к окну и вглядывалась в дымчатую даль, давая отдых натруженным глазам. Нелегко вышивать по чёрному полю... и в чёрную эпоху бедствий и угроз жить — тоже нелегко. Век грёз и забав краток — столько боли было вокруг! Кольцо сжималось всё сильней, всё ближе, и настала пора испытаний и настоящей борьбы.

Теперь у Арвен не осталось больше работы, к которой можно было бы вернуться. Она стояла на башне, у края резного балкона, и смотрела в укрытую прозрачными туманами даль — туда, где исчезла за поворотом дороги дружина следопытов, а с нею и её братья. Прохладный утренний ветерок развевал её длинные волосы, освежал лицо; прижав к груди стиснутые руки, она смотрела вперёд, не в силах заставить себя уйти, спуститься вниз, во дворец, к повседневным делам и заботам.

— Элладан, Элрохир, увидимся ли мы снова? Когда мы увидимся?

Теперь Арвен знала, чей образ видела на лесной поляне в Лориэне; знала, кого ищет отчаянным взглядом среди сражающихся в великой битве, под чёрным знаменем с изображением Белого Древа — стоило ей прикрыть глаза, как воспоминание о виденном в Зеркале вставало перед ней во всей ужасающей ясности. Час настал; пришло время, когда мечты сбудутся — или же всем надеждам придёт конец.

— Эстель, Эстель! Когда же мы встретимся вновь...

Выше голову! Ведь не следует впадать в уныние; хранить в сердце твёрдую веру и смело идти вперёд — таков удел тех, кто поёт прекрасные песни и — в конце концов — оживает в них.

1) Этот самый серебряный рог Элрохир отдаст Арагорну, когда они пройдут Тропою Мёртвых к Эрехскому камню. Арагорн затрубит в рог, призраки отзовутся и последуют за ним, новым государем Гондора, чтобы сразиться с войсками Саурона и, искупив вину за давнее предательство, заслужить покой. В городе Пеларгире они захватят корабли, на которых к Минас-Тириту должны были приплыть пираты, и прибудут в Гондор как раз вовремя, чтобы обеспечить Гондору победу в битве на Пеленнорских полях.

Вернуться к тексту

2) Мэллорны ("золотое дерево" на синдарине) — разновидность деревьев, которые росли в заповедном эльфийском лесу Лориэн. Мэллорны похожи на могучие буки с серебристой корой и крупными листьями — серебристо-зелёными летом и золотыми зимой. По весне они теряют листву и цветут золотистыми цветками, подобно цветению вишни.

Вернуться к тексту

3) Арвен и её братья разыгрывают сценки из "Сказания о Берене и Лютиэн" из "Сильмариллиона". Лютиэн была первой эльфийкой, полюбившей человека и выбравшей смертный удел, чтобы быть рядом с ним. Когда отец Лютиэн Тингол узнал о выборе дочери, он рассердился и решил расстроить планы влюблённых. Чтобы погубить Берена, Тингол послал добыть волшебные кристаллы Сильмарилли из короны злодея Моргота. Лютиэн же он запер в доме на вершине высокого мэллорна. Но Лютиэн при помощи волшебства эльфов отрастила такие длинные волосы, что из них сумела соткать плащ-невидимку и прочную веревку, чтоб сбежать из заточения. Она отправилась разыскивать Берена, на пути ей встретились братья Келегорм и Куруфин, которые обещали ей помощь; но Келегорм тоже влюбился в Лютиэн и вместо помощи заточил в башне, требуя, чтоб она вышла за него замуж. Но благодаря мудрому и разумному волкодаву Хуану Лютиэн снова удалось бежать и воссоединиться с возлюбленным. Вдвоём Берен и Лютиэн выполнили смертельное поручение Тингола и, пройдя множество испытаний, обрели своё счастье.

Вернуться к тексту

4) Талан (на синдарине), флет (от англ. "пол, настил") — деревянные платформы на ветвях могучих деревьев Лориэна. Изначально таланы служили сторожевыми постами (на таком маленьком талане, вроде "домика на дереве" или беседки, играет в этом фанфике Арвен). Но населявшие Лориэн лесные эльфы впоследствии стали строить на гигантских деревьях целые поселения. Таков Карас Галадон, "столица" Лориэна.

Вернуться к тексту

5) Перевод песни о Берене и Лютиэн взят отсюда: http://www.kulichki.com/tolkien/esgaroth/mith/mine/translat/beren.shtml

Вернуться к тексту

6) Эльфы растут медленнее, чем люди: к двадцати годам эльф выглядит как семилетний ребёнок человеческого рода; взрослеют эльфы примерно к пятидесяти годам.

Вернуться к тексту

7) Кархарот ("Красная пасть" на синдарине) — гигантский зверь-людоед, выкормыш Моргота; персонаж легенды о Берене и Лютиэн. Кархарот охранял вход в Ангбанд, цитадель Моргота; когда Берен и Лютиэн входили в цитадель, эльфийке при помощи магии удалось усыпить чудище, но позднее зверь проснулся. Берен, пытаясь защититься от чудовища, вытянул вперёд руку с зажатым в ней кристаллом Сильмариллем, но Кархарот бросился на него и откусил руку, проглотив кристалл. Сильмарилль начал жечь его изнутри. За обезумевшим зверем началась настоящая охота, окончившаяся гибелью и чудовища, и Берена (но его смерть была временной).

Вернуться к тексту

8) Перевод А.А.Кистяковского. Песня повествует о гибели последнего Верховного короля эльфов-нолдор в Средиземье; он погиб от руки Саурона во время осады крепости Барад-Дур; в этой битве Гил-Гэлад сражался плечом к плечу вместе с предками Арагорна — Элендилем и Исилдуром. Элендиль отрубил Саурону руку с Кольцом Всевластья, преломив при этом свой легендарный меч Нарсиль. Обломки этого меча достанутся в наследство Арагорну и будут перекованы в меч Андрил.

Вернуться к тексту