Молю вас, веселитесь (джен)

15 декабря 1943 года

Гостиная была украшена до мельчайших деталей: гирлянды из вечнозелёных растений свисали с балок, веточки остролиста заботливо воткнули в каждую дверную раму. Домовые эльфы неустанно пополняли вазочки с имбирным печеньем и мятными чёртиками, на ёлках мерцали зажжённые свечи, а благодаря хитроумному заклинанию одного из старост вырезанный из дерева барсук на каминной полке негромко напевал рождественские гимны.

Повсюду царили свет и веселье.

Повсюду, кроме жёлтого бархатного кресла у камина, где, свернувшись клубком, сидела четырнадцатилетняя девочка. Глаза её были закрыты, но она не спала; в руках она сжимала письмо, перечитанное уже не меньше дюжины раз.

— Помми? — раздался знакомый, мягкий голос. — Помона? Ты не спишь?

Помона выпрямилась и увидела перед собой Айрин.

— Не сплю, — сказала она, подавляя зевок. — Честное слово.

— Помми, хочешь поиграть в плюй-камни с нами? Джуди принесла новый набор, и мы подумали, что стоит его опробовать.

Помона посмотрела на огонь.

— Нет, спасибо, Айрин.

— Тогда, может, хочешь пудинга? — не сдавалась та. — Домовые эльфы дали нам кучу Бейквеллских тартов⁽¹⁾, когда мы заходили на кухню.

Но Помона её почти не слушала.

— Э-э… что? — переспросила она, лишь теперь осознав, что подруга что-то говорила.

Айрин и Джуди обменялись встревоженными взглядами. Тогда Джуди бодро сказала, стараясь создать праздничное настроение:

— Бейквеллские тарты, Помми! Они просто объедение. У нас их целая дюжина, а я ведь знаю, что ты их обожаешь.

В любой другой день это действительно порадовало бы её, но сейчас Помона была совсем не голодна.

— О… нет. Нет, спасибо.

Девочки отошли, вполголоса перешёптываясь:

— Подумать только, можно бы уже и повеселиться…

— С ней всё в порядке?

Помона снова развернула письмо и начала читать его ещё раз.

* * *

Всего неделю назад она побывала у него в кабинете и всё же…

Директор Диппет пригласил её к себе, передав пароль («Тит Ливий!»)⁽²⁾ за ужином. Когда Помона пришла, он рассказал, что получил важное письмо от её матери — письмо, которое та хотела, чтобы дочь прочла в присутствии директора.

Он протянул его.

Она взяла.

И раскрыла.

Узнать, что её отец — её весёлый, храбрый и чудесный папа — был сбит над Бельгией, стало худшим днём в её жизни.

«Он всё ещё числится пропавшим без вести, — писала мама. — Если он сможет вернуться домой к нам, то непременно сделает это. Он будет изо всех сил бороться, чтобы снова увидеть нас, Помми. Твой папа так сильно нас любит».

Директор тогда почти ничего не сказал, лишь протянул ей вышитый носовой платок, когда она заплакала, а когда слёзы иссякли, опустился перед ней на одно колено. Его глаза, на самом деле не искрящиеся, но тёплые и печальные, не отрывались от её лица.

— Посмотрим, что я смогу сделать, — пообещал он. — А пока… помните, мисс Спраут: отсутствие новостей — тоже хорошие новости.

Помона подумала, что в это трудно поверить, но всё же заставила себя улыбнуться директору и медленно побрела обратно в гостиную.

* * *

В Хогвартсе многое казалось Помоне невозможным.

Почему школа всё ещё открыта, когда у магглов идёт война? Почему волшебники, по крайней мере, Министерство, совсем не помогают магглам? Неужели им всё равно, что Лондон бомбят и людям не хватает еды? Почему домовые эльфы не рассылают по стране корзины с капустой, яйцами и клубникой, если в Хогвартсе каждый вечер стол ломится от угощений?

Каждый раз, садясь за него, — заваленный свежими овощами и десятками яиц, — Помона вспоминала маленькие талоны на продукты, которые мама хранила в пустой банке из-под кофе.

Странно было быть наполовину волшебницей, наполовину магглой. Или она всё-таки была полноценной волшебницей, раз училась в Хогвартсе?

«Полукровка», — предположила она, хотя даже сама мысль о крови вызывала у неё неприятное чувство.

Её отец, как он сам говорил, по крайней мере, не обладал ни каплей магии. Но Помона в этом сомневалась. Он выращивал самые удивительные растения в Королевских ботанических садах Кью, и разве в том, чтобы заставить что-то расти, не было хоть капли волшебства? За окном мог идти снег, а его оранжереи с кактусами оставались жаркими и сухими, полными колючих бочонков, усыпанных розовыми и жёлтыми цветами.

Разве можно было придумать лучшее место, чтобы расти? Спрауты делили стену с Розенблаттами в уютном маленьком двухквартирном доме на окраине садов. И хотя мистер Розенблатт и мистер Спраут заведовали кактусовыми оранжереями, Помоне и Эллен, старшей дочери Розенблаттов, позволяли гулять по всем садам, храмам и даже по аллеям пагоды.

Больше всего Помона любила, пожалуй, дом кувшинки. Там всё казалось по-настоящему волшебным: стоило войти в этот влажный, жаркий тропический рай, как сердце начинало биться быстрее. Когда она была маленькой, ей даже позволяли садиться на гигантский лист кувшинки; он выдерживал и её, и её плюшевого кролика, и целое воображаемое чаепитие посреди воды. С тех пор, конечно, прошло много лет — с шести лет на кувшинку она больше не садилась, но воспоминание грело её до сих пор.

Когда в 1940 году отец поступил на службу в Королевские военно-воздушные силы, мама взяла на себя всю его работу, как и другие жёны солдат, трудившиеся в садах. Сама она в растениях разбиралась не слишком хорошо, но никто в Кью не догадывался о волшебной палочке, спрятанной за поясом. Благодаря ей мама могла делать вид, что она такой же талантливый садовод, как и все остальные.

А когда директор Хукер и его команда запустили кампанию «Копай ради победы!»⁽³⁾, чтобы научить людей выращивать еду и помочь фронту, на седьмой странице брошюры напечатали фотографию Помоны и её матери — они вместе сажали морковь.

Но в Хогвартсе о войне почти не говорили, хотя она шла уже четвёртый год.

Лишь профессор Вилкост изредка упоминала о ней на уроках Защиты от тёмных искусств; она говорила что-нибудь вроде: «Тьма порождает тьму» и предостерегала от ложного чувства мира, пока магглы убивали друг друга. Большинство учеников только посмеивались, считая, что старушка Вилкост стала чересчур параноидальной и давно засиделась на своём месте. Но Помона, другие полукровки и маглорождённые знали, что она права. В конце концов, многие из них провели Рождество сорокового года в Хогвартсе — по крайней мере все, кто жил в Лондоне. Зачем возвращаться домой во время Блица?

Это был первый год Помоны в Хогвартсе, и он оказался ужасным. Всего неделя прошла с тех пор, как Хогвартс-экспресс увёз её с платформы, когда начались бомбёжки. В письмах мама заверяла, что сама она в безопасности и находится достаточно далеко от города, так что поводов для тревоги нет, но даже так добавляла: «Помона, мне будет спокойнее знать, что ты в остаёшься в Хогвартсе».

К Рождеству сорок первого года бомбардировки почти прекратились, но Помона осталась в школе — просто на всякий случай. К тому моменту прошло уже пятнадцать месяцев с тех пор, как она в последний раз видела отца, хотя он регулярно писал ей письма и присылал зарисовки мест, в которых побывал.

Рождество сорок второго ознаменовалось воссоединением Помоны с мамой и всеми её старыми друзьями. Они собрали все свои талоны на продукты, чтобы испечь праздничный пирог, а американский солдат, приглашённый на ужин, принёс целую дюжину яиц и кусок бекона на всех. Его звали Джон. Он раздал детям бутылки с колой, а присутствующим дамам подарил чулки.

Это было самое весёлое Рождество с начала войны.

А потом наступил этот год.

* * *

Помона снова перечитывала письмо от мамы, раз за разом возвращаясь к словам директора.

«Посмотрим, что я смогу сделать».

Она усмехнулась.

Директор Диппет был, конечно, славным малым, но какая польза от доброты, когда в мире царит настоящее зло?

Помона знала, что мама старалась оградить её от самых страшных сторон войны, но она ведь не была глупой.

Однажды летом сорок второго года Эллен Розенблатт отвела её в сторонку и, захлёбываясь слезами, рассказала, что её кузенам с континента не разрешили приехать в Англию, потому что страна больше не принимала евреев. Это казалось нелепым, ведь в доме Розенблаттов было достаточно места для новых людей, а Помона знала, что мама позволила бы любому из них остаться.

Всё это казалось таким безнадёжным, даже несмотря на то, что мистер Черчилль уверял, будто теперь они выигрывают войну.

Тогда Помона отвела подругу в пагоду. Они забрались на балки под самой крышей и кричали во вселенную до тех пор, пока голоса не охрипли.

«Посмотрим, что я смогу сделать».

И как директор вообще мог говорить это таким тоном, будто делает ей одолжение, а не просто проверяет, жив ли её отец и не попал ли он в плен к немцам?

«Посмотрим, что я смогу сделать».

Помона подумала о том, что гнев — странная штука. Чем больше она прокручивала в голове слова директора, тем сильнее злилась. Что он мог сделать? Да хоть что-нибудь! Абсолютно что угодно вместо того беспомощного ничего, которым он сейчас был занят.

Так она стала прогуливать то один, то другой урок и уходила в теплицы. Какая, в сущности, разница? Какой прок от магии, если с её помощью нельзя помочь миру?

* * *

Дни шли, и вот уже наступил канун Рождества.

Профессор Бири, декан факультета и любимый учитель Помоны, вызвал её к себе в кабинет. Там её уже ждал директор Диппет с суровым выражением лица.

Помона вздохнула, решив, что её наконец собрались наказать за прогулы зелий и арифмантики.

— Мисс Спраут, — начал профессор Бири, с особой тщательностью подбирая слова, — я понимаю, что этот месяц выдался для вас… непростым.

Она промолчала.

— Мы старались быть снисходительными и дать вам некоторую свободу, — продолжил он, — понимая, что ваши мысли, вероятно, сейчас совсем в другом месте.

Он обменялся быстрым взглядом с директором.

Но Помона не сдалась. Она не собиралась изображать весёлую болтушку только потому, что её не отправили на отработки. Она мысленно перебрала все гадости, которые хотела сказать директору за то, что он, словно глупый страус, спрятал голову в песок и бросил всех остальных людей в Англии лишь потому, что они — магглы.

Но в этот момент она решила, что не доставит ему удовольствия видеть, как она теряет самообладание.

— Мисс Спраут, — наконец произнёс директор, — я бы хотел, чтобы вы сопроводили меня в Лондон через каминную сеть. Возьмите, пожалуйста, плащ и вещи для каникул и подойдите ко мне в кабинет через двадцать минут. Ваша мать встретит нас там.

Помона коротко кивнула и бросилась собирать одежду, книги, волшебную палочку и экземпляр абиссинской смоковница, который она посадила в горшок, чтобы подарить маме на Рождество. Она не знала, почему директор Диппет решил лично отвезти её домой, но очень надеялась, что он не собирается рассказывать маме, как плохо она училась последние несколько недель.

Вернувшись в кабинет с сундуком, она заметила, что директор одет по-маггловски. Он вытащил палочку, уменьшил её вещи и аккуратно положил миниатюрный чемодан в нагрудный карман пальто. Затем протянул ей глиняный горшочек с летучим порошком.

— Следуйте за мной, пожалуйста. Мы отправляемся в больницу Святого Мунго.

Вспышка изумрудного пламени, вращение в пространстве — и Помона успела лишь подумать: «В больницу? Зачем?»

Они вывалились из камина в больнице, где их уже ждала целительница в ярко-зелёной мантии.

— Здравствуйте, мисс Спраут, господин директор, — сказала она, пожимая Помоне руку. — Я целительница Хайд.

— Рад, что вы смогли встретить нас, — ответил Диппет. — Спасибо за всё, что вы уже сделали.

Женщина тепло улыбнулась им обоим.

— Мисс Спраут, вы знакомы с парной аппарацией?

Помона кивнула.

— Больница Гая, директор, — сказала целительница.

С тихим хлопком Диппет исчез.

Взмахом палочки целительница Хайд трансфигурировала мантию в маггловскую форму медсестры и протянула Помоне руку.

— Готова? — спросила она.

Помона всё ещё была в замешательстве, но всё же схватила её за руку и впервые за последние месяцы произнесла:

— Готова.

Мгновение спустя они оказались в больничной палате на другом конце города. Комната была выкрашена в тускло-серый цвет. В углу мама вела оживлённую беседу с директором. Посередине стояла единственная кровать, на которой лежал мужчина с перебинтованной головой и грудью, а его нога была подвешена в стремени.

Её папа.

Помона сдавленно вскрикнула и бросилась к нему. Сердце бешено колотилось в груди.

— Папа! Папа, папа, папа! Ты жив!

Он обнял её так крепко, как только позволяли бинты и повязки.

— Да, милая. Я скучал по тебе сильнее, чем могу выразить словами.

Помона больше не могла сдерживаться — и горячие дорожки слёз потекли по её лицу. Она лишь смутно осознавала, что целительница разговаривает с каким-то врачом у двери. Директор Диппет отступил в сторону, а мама села рядом и обняла её.

— Мы наконец-то снова вместе, — сказала она. — Я же говорила тебе, что твой папа будет бороться, чтобы вернуться к нам.

Помона улыбнулась сквозь слёзы и повернулась к отцу.

— Папа, как ты выбрался? Что случилось? Ты теперь дома навсегда? Ты…

— По одному вопросу за раз, — сказал он, рассмеявшись и тут же поморщившись от боли. — Я очнулся на чердаке сарая. С сильной болью, надо признаться. Семья, что жила там, спрятала меня от немцев и попыталась выходить, но они не были врачами. Зато не дали мне умереть от потери крови, и за это я буду им вечно благодарен. Тогда я едва понимал, где верх и низ, где право и лево… Единственное, что знал точно, — я жив.

Целительница Хайд продолжила рассказ:

— Друг директора искал лейтенанта Спраут. Потребовалось несколько недель, но в конце концов он его нашёл. Меня послали вправить ногу вашему отцу и стабилизировать состояние, чтобы затем доставить его в один из наших госпиталей. Этим я и занималась прошлой ночью.

Следом заговорила мама:

— Директор Диппет сразу же прислал мне сову. Я здесь с полуночи. Целители и врачи говорят, что твой отец сможет вернуться домой примерно через неделю.

«Целители и врачи?» — подумала Помона и посмотрела на целительницу Хайд.

— А магглы знают, что вы… что вы…

— Нет, — ответила та. — Статут о секретности и всё такое. Тем не менее в каждой больнице страны дежурят несколько наших целителей. Есть вещи, которые мы можем исправить гораздо быстрее, и мы уж точно не собирается подводить наших солдат.

— Я вернусь домой к Новому году, Помми, — сказал папа. — В гипсе и на костылях, как мне сказали, но я буду готов танцевать с тобой под бой курантов.

Помона снова обняла его и вспомнила новогодние танцы с семьёй и Розенблаттами.

Сердце тут же омрачилось тяжёлой мыслью о друзьях.

— У нас даже есть бутылка шампанского! — радостно сказала мама, указывая на деревянный ящик в углу. — А ещё какао и настоящие яйца от кур из Хогвартса, так что в этом году мы наконец испечём торт.

Помоне хотелось радоваться возвращению папы, но война ведь всё ещё шла. Имела ли она право быть счастливой, когда мир вокруг был настолько разрушен?

Она внимательно посмотрела на директора.

— Вы всё это сделали только потому, что мы с мамой — ведьмы?

Она знала, что должна быть благодарна, и всё же чувствовала вину, словно получала всё хорошее лишь благодаря наличию магических способностей.

Директор Диппет пододвинул стул и сел рядом.

— Мисс Спраут, я знаю, что в последнее время вы… разочаровались в магическом мире. Хочу, чтобы вы знали: пусть мы и не можем открыто показывать себя в эти трудные времени, ведьмы и волшебники всё это время были вовлечены в происходящее. Мы не держались в стороне.

— Но… а как же Эллен? — тихо спросила Помона. — Я не могу по-настоящему веселиться, зная, что… Ну, она говорила…

— Кузены мисс Розенблатт прибыли в Нью-Йорк в прошлом месяце, — сказал директор. — Они уже отправили семье телеграмму с вестями.

Помона с облегчением откинулась на спинку стула.

— Хорошо.

Мама поцеловала её в щёку и снова обняла.

— Скоро всё закончится, Помона. Обещаю. А пока я, например, собираюсь отпраздновать воссоединение нашей семьи. Так легко утонуть в отчаянии, дорогая, но ведь нам есть за что быть благодарными.

Помона сжала папину руку и, прижавшись к матери, прошептала:

— Да, мам.

— А я благодарен за то, что снова рядом со своими девочками, — сказал папа, сжимая её пальцы в ответ.

— А я благодарна за то, что ты теперь поможешь мне с оранжереей кактусов, — улыбнулась мама. — И за то, что в это Рождество у нас больше поводов для радости, чем в прошлые годы.

Помона заметила, что целительница незаметно вышла, отправившись к другим раненым. Директор тем временем поднялся, собирая вещи и собираясь уходить.

— Спасибо вам, директор Диппет, — сказала Помона. — Спасибо за… за всё.

Он подмигнул, протягивая миниатюрный сундук, который она собирала утром.

— Пожалуйста, мисс Спраут. Простите, что держал вас в неведении, пока мы искали вашего отца. Пожалуй, нам и вправду стоит быть откровеннее в подобных делах. Возможно, нам следует поговорить о войне в Хогвартсе, когда ученики вернутся в январе.

— Хорошая мысль, сэр, — согласилась она. — Никто ведь ничего не понимает.

Он слегка приподнял шляпу, задержав взглядом на их счастливой семье.

— А пока, молю вас, веселитесь⁽⁴⁾.

1) Бейквеллский тарт (англ. Bakewell tart) — английский тарт, состоящий из песочного теста под слоями джема, франжипана и посыпки из миндальных хлопьев.

Вернуться к тексту

2) Тит Ливий — это древнеримский историк, известен своим монументальным трудом «История Рима от основания города».

Вернуться к тексту

3) «Копай ради победы!» — реально существовавшая британская правительственная кампания времен Второй мировой войны, призывавшая граждан выращивать собственные овощи и фрукты для борьбы с нехваткой продовольствия из-за морской блокады.

Вернуться к тексту

4) Эта фраза, как и название истории в целом, взята из старинной английской рождественской песни XV века для колядок «The Boar's Head Carol».

Вернуться к тексту