Свобода (гет)

— Сириус! СИРИУС!

Когда-то у него была семья. Неужели это чувствуется так?

* * *

— Опять, Гарри?

— Да, Луна.

Она чуть хмурится, но гладит его по руке, успокаивающе, заботливо, а потом тепло улыбается.

— Это дар, Гарри. Не проклятье.

— Докажи, — хмыкает он.

— Не могу, — грустно улыбается девочка. — Но это не мешает мне верить.

— Мне бы твою веру, — вздыхает Гарри.

В глазах Луны застыло какое-то странное выражение. То ли тепло, то ли тоска, то ли и то и другое, и она тихо отвечает:

— Так позволь себе поверить, Гарри.

* * *

Запись в дневнике от 2 сентября:

«Огромная комната, похожая на амфитеатр, длинный коридор, множество дверей, фонтан, странная женщина (Ярость? Злость? Жажда мести? Жажда причинить боль?), страх, лицо Луны…

Человек по имени Сириус. Умирает?

P.S. Сириус Блэк?"

* * *

— У нас для тебя задание, сестричка, — ухмыльнулся Фред.

— Если не струсишь, — добавил Джордж.

— Не струшу, — улыбнулась Джинни, склонив голову.

— Цель: кабинет Филча. Уверен, ты найдешь нужное заклятье, чтобы открыть дверь, — насмешливо прошептал Фред.

— А самому слабо, что ли?

— А самой лень, что ли? — парировал Джордж. — Но в девять вечера дверь должна быть открыта, — закончил он.

— Репутацию надо зарабатывать, девочка, — хмыкнул другой близнец. — Глядишь, повысим.

— Глядишь, еще и Главного побьет, — добавил Джордж.

— Какого еще Главного? — крикнула Джинни вдогонку испарившимся со скоростью аппарации близнецам.

* * *

— Ой, не нравится мне это, Луна, ой как не нравится, — сказал Гарри, разглядывая Карту.

— Что? — спокойно спросила Луна.

— Близнецы бедокурят, — фыркнул он.

— И что же тебе не нравится? — чуть удивленно, но не выходя из образа, спросила она.

— Что они это делают без меня, конечно же! — фыркнул он.

— Так чего же ты ждешь? — снова спросила она, не поднимая взгляда от нового выпуска «Придиры». Звук быстрых шагов заставил ее губы чуть дернуться в улыбке. — Хоть почитаю в тишине, — сказала она сама себе куда-то в пространство.

Впрочем, долго она не выдержала, и гостиная Равенкло окончательно опустела…

* * *

Вид бегущего по коридору Гарри Поттера с горящими радостным огнем глазами мог бы заставить оглянуться даже самого распоследнего слизеринца. Для Колина Криви достаточен был сам вид Гарри Поттера, а уж фотография с вечно невозмутимым мальчиком, на этот раз еле сдерживающим задорный смех, стала бы венцом коллекции юного фаната. То, что за кумиром Магического общества торопилась его лучшая подруга, не было столь уж странным, но вот остальная компания оставалась загадкой: не отставая, бежали близнецы Уизли и однокурсница Колина — Джинни — тоже, кстати, Уизли.

Коридоры были пустынны, что было для них нормально в этот час — оставалось совсем немного времени до отбоя, и не потеряйся Колин в просторах замка, не видать бы ему такого эксклюзива, так что беглецы остались не замеченными, а Криви, не мудрствуя лукаво, направился за компанией.

* * *

Гарри надолго запомнил этот день. Нет, не потому, что он был важен чем-то таким жутко пафосным, а потому что, черт подери, именно в этот день, он чувствовал себя счастливее, чем когда-либо. И тогда, когда Филч звал Миссис Норрис, не догадываясь, что это лишь запись ее «мявка» на волшебном диктофоне (как-то он по-другому у них назывался, но это неважно), когда на самом деле кошка млела в ласковых руках с детства любящей кошек Джинни и даже не думала отзываться на зов хозяина; и тогда, когда довольная кошка была отпущена к ждущему ее хозяину с повязанной на ее шее запиской:

«Киска очень голодна,

Киска хочет молока».

И тогда, когда разъяренный Филч кричал что-то про бездельников и наглецов; и тогда, когда он обещал побить метлой каждого, кто обидит его любимую кошку, а сама Миссис Норрис пристроилась на подоконнике и грела облезлые бока в последних лучах осеннего солнца, вспоминая рыжеволосую добрую девочку, которая первой подумала о том, что и ей, старой, замученной жизнью кошке нужно чуть-чуть ласки, а не пинок ногой с размаха.

И тогда, когда они бежали по коридорам школы, не думая ни о ком, кого могли бы сбить таким быстрым бегом; вообще ни о чем не думая.

И тогда, когда выбежав на улицу и тут же попав в глубокую лужу, они дружно хохотали: Джинни чуть-чуть неуверенно и застенчиво, Луна — ярко и задорно, звонко, близнецы — без всякого чувства меры, а Гарри… а сам Гарри не знал, как он смеется, со стороны слушать не приходилось.

Он мог буквально чувствовать, как рушатся последние преграды между ними, делая их друзьями, настоящими друзьями, которым можно сказать: «Ты помнишь ?..» — а они в ответ сразу, не думая, засмеются.

Он всегда будет помнить, как, схватив Луну за руки, он заставил ее прыгать с ним по лужам, будто они снова — а кто-то, может, впервые — были пятилетними детьми, готовыми смеяться по поводу и без.

А еще Гарри всегда будет помнить, как всеми правдами и неправдами выторговывал фотографию у Криви, который впервые сделал что-то полезное со времени своего приезда — запечатлел хотя бы один момент этого длинного дня.

Он помнил, как наклеил эту фотографию на корку ежедневника, подаренного ему Луной на день Рождения, в котором он записывал свои сны. Сны, которые имели обыкновение исполняться.