Условие выхода (гет)

"Мне сегодня опять снился дебильный сон. Красной нитью через весь сон тянулось кладбище. Дом мой стоял рядом с мостом, по которому я на работу еду, рядом почему-то кладбище. Какие-то персоны делали то ли привороты, то ли отвороты, то ли еще какую хрень на могильной земле и крови животных. Приснился Снейп (в первый раз за все годы) в виде призрака, все хотел зайти ко мне домой, но какой-то мужик, специалист по хрен знает какой магии, говорил мне, что нельзя, ни в коем случае, и учил меня, как этот призрак отгонять надо.

Что с моим подсознанием, а? Что за хрень там сидит и самовыражается? Я ж скоро дуба дам от таких снов." aquamarin. Нощные размышления.

"Ситуация слабо поддается прогнозированию. Ощущение постороннего вмешательства, влияния, параллельных интересов. Неизвестно, когда процесс закончится и во что это выльется". Карта Искуситель, колода Симболон.

 

— Тебе не нужно бояться.

Сегодня она и не боится, и даже не испытывает отвращения. Ей только хочется, чтобы всё поскорее кончилось — так или иначе. Пусть она проснётся, или пусть то, что сжимает её в удушающих объятиях, перестанет её мучить и возьмёт, наконец, своё. Кстати, чем именно оно сейчас является?

Она утомлённо приоткрыла глаза. Огромный питон, в стиле Каа, баюкает её в прохладных кольцах. Такой милый детский сон — если бы не гибкий хвост, который невесомо скользит по её голой коже, по шее, по груди — и тут, свившись восьмёркой, охватывает и сжимает обе груди сразу. Это смешно. Смешно, заклинает она, мне смешно, я хочу засмеяться, я смеюсь, но обессиливающая истома течёт в крови, и вместо смеха из горла вырывается стон. Питон торжествующе шипит. Хотя шипением этот звук не назовёшь, слишком глубок, слишком человечен. Да, человеческий, мучительно знакомый голос, но ни во сне, ни наяву она не может вспомнить, чей.

Чувство юмора не помогло проснуться, надо было испробовать ещё что-нибудь. Чувство гордости, например. Это, наконец, ниже человеческого достоинства — так остро реагировать на прикосновения пригрезившейся рептилии. И вообще, питон — это унизительно. Почему ей снится питон, неядовитый и опасный разве что для кроликов, а не королевская кобра, скажем? Почему не покойная Нагайна? Хотя Нагайна — самка, а питон, судя по тембру шипения и технике владения хвостом, является самцом, что свидетельствует о её беспросветном консерватизме. Какие бы комплексы, какие бы древние бесформенные желания ни воплощались в её бреду, ориентированы они строго гетеросексуально.

Она, наконец, захихикала, и вовремя — кончик хвоста уже пробрался между ног и касался того, чего змеям трогать не положено со времён ветхозаветных. Она хихикнула громче, и её словно подтолкнуло со дна сна к поверхности. Прохладные кольца на мгновение сжались сильнее, потом соскользнули, выпустили, сейчас он скажет… прошипит…

— Помоги.

— Как? Как тебе помочь? — крикнула она, и, как обычно, крик этот разбудил её.

Она никак не могла установить, кричит ли она наяву. Судя потому, что Рон ни разу не проснулся, вопит она только во сне. С другой стороны, если человека не может разбудить его собственный медвежий храп, то его ничто не разбудит. Господи, ведь стены трясутся!

Она раздражённо натянула войлочные тапки, накинула халат и пошла в ванную. Всё равно ей больше не заснуть — сердце чуть не выпрыгивает, тело бьёт дрожь. Отходила она от кошмаров всегда одинаково — а именно под душем-кипятком, дрожа и корчась от омерзения.

Хотя сегодня всё было не так уж плохо. Подумаешь, питон. По крайней мере, сухой, гладкий и прохладный. В прошлый раз, например, был гигантский кальмар с блудливыми щупальцами (её всю так и передёрнуло), а перед этим — огромный чёрный паук. Со жвалами. Вот он явно был ядовитый, яд жёлтыми каплями стекал со жвал, но паук тщательно следил за тем, чтобы ни одна капля не попала на Гермиону. Он вообще к ней не прикасался. К счастью. Иначе бы она умерла на месте. Но тянулся к ней и жвалами, и лапами, покрытыми чёрным жёстким волосом, и смотрел разумными глазами на неё, агонизирующую от омерзения. И мучительно знакомым голосом умолял не бояться и помочь. Знать бы ещё, кому и как.

И чем скорее она это узнает, тем лучше. Иначе следующее явление вполне может оказаться тараканом в человеческий рост. Тогда она точно не проснётся.

До того, как начались кошмары, она была искренне уверена, что уроки по уходу за магическими существами надёжно излечили её от любых форм как зоофобии, так и зоофилии, но подсознание полно сюрпризов. И ещё каких гадостных.

Она снова вздрогнула, но уже слабее — горячая вода делала своё дело. Реакция переходила во вторую стадию: воспоминание о чешуйчатых кольцах (слизистых щупальцах, ядовитых жвалах) вместо невыносимого омерзения вызывало столь же невыносимое желание.

"Господи, — подумала она, отрешённо следя за собственными онемевшими, потерявшими осязательность руками, терзающими её тело, как чужое, — что же за дрянь такая ко мне прицепилась?!".

Её тело, содрогаясь, припало к кафельной стенке ванной, сползло по ней, упало на колени. Она терпеливо ждала, пока руки обретут чувствительность и вновь начнут ей подчиняться. Мысли упорно шли по привычному кругу.

"Инкуб?"

Инкубы, по слухам, неописуемо хороши собой. И уж точно антропоморфны. А ей снится всякое пресмыкающееся и членистоногое. Низший уровень сексуальности, прямо по Фрейду. Кроме того, являются инкубы наяву, а не во сне, и имеют своих жертв лично, а не мучают незавершённостью и не заставляют заниматься самоудовлетворением.

Она сжала и разжала пальцы, ухватилась за бортик и с усилием выпрямилась. Самоудовлетворением, как же. Тварь овладевает её руками и заставляет делать с собой такое, что ей и в голову не приходило, что заставляет её стыдиться себя. Этот же стыд мешал ей приближаться к Рону, а, казалось бы, нет ничего проще, чем использовать родного мужа по прямому назначению. Просто — но не тогда, когда твоим телом управляет неизвестно что… и вызывает стыд… нет, не только стыд — отвращение к себе, и к Рону тоже…

Она запустила пальцы себе в волосы, сдавила виски, вынуждая себя додумать до конца

… потому что Рон не давал ей того, что давала тварь. Не знал её так, как тварь. Не нуждался в ней так, как тварь, да и вообще в ней не нуждался. Такие боевые подруги-валькирии, как она, нужны на войне, а в мирной жизни требуются этакие блондиночки типа сахарных овечек, нежно блеющие и больно бодающие. У Рона к таким всегда была склонность…

Она отпустила виски и сжала щёки. Не о том она думает.

Нет, дорогие леди, это не инкуб. Это самая обыкновенная шизофрения — кошмар на улице Вязов, Малыш и Карлсон, этот — как его? — Пиф… нет, Чокки… хотя в её случае, скорее, Лора Палмер и её душка Боб.

Это мысль тоже была старая. И неверная — после второго приступа Гермиона помчалась к психиатру, который диагностировал банальное нервное истощение и велел хорошенько отдохнуть, а не морочить старику голову.

Она лениво стянула с сушилки тёплое полотенце и принялась растираться медленными сильными движениями. Это наступила третья стадия — стадия покоя, силы и уверенности, которая продлится сакраментальные четыре недели. До следующего кошмара.

Нет, это не инкуб. Инкуб — паразит по природе своей, и, даже проникнувшись к жертве сентиментальными чувствами, не может делиться с ней энергией. Он может только брать, и процесс необратим. Стандартный инкуб сожрал бы её за неделю, а сентиментальный растянул бы удовольствие месяца на три, но чувствовала бы она себя хуже и хуже с каждым днём.

Не говоря уж о том, что в св. Мунго следы контакта с инкубом выявили бы в два счёта, после чего справиться с ним не составило бы особого труда. Но обследование, опять-таки, ничего опасного не показало. Напротив, малорослый волосатый целитель темпераментно заверил её, что, учитывая всё пережитое, она восстановилась удивительно быстро и в данный момент здорова, как сама Гигия и прекрасна, как сама Афродита. Смущённая столь пышным сравнением, Гермиона в темпе смылась.

Тварь была неуловима. И при этом просила помощи. Как ей помочь? Где её искать? Кто она… он… вообще такой?

Она с наслаждением потянулась и нырнула в халат. В жизни так хорошо себя не чувствовала.

В отличие от несчастной твари.

Гермиона повернулась к зеркалу и посмотрела в глаза своему отражению. В зрачки, туда, где темно.

— Я хочу помочь, — шепнула она. — Кто ты?

"Не включайте эмоции и не принимайте ничего близко к сердцу. Будьте чистым посредником". Карта Вестник, колода Симболон.

 

В перерыв она выбралась в кафе "Через дорогу". Маггловское кафе. Забилась за столик в углу и заказала большой бифштекс с картофельным пюре — аппетит у неё после приступов был, как у Хагрида, а некогда любимый салат из морепродуктов, такой весь полезный и малокалорийный, не лез в горло — креветки и кальмары вызывали нехорошие ассоциации. Она всерьёз опасалась "узнать" свою тварь среди скрюченных розово-серых тушек.

Она уплела уже полпорции, когда ей вдруг захотелось убрать локти со стола и выпрямить спину. Это она, не глядя, почуяла вошедшего Драко Малфоя. Он осмотрелся с порога и прошёл к столику напротив Гермионы, хотя свободных мест было полно. Уселся и заказал салат из морепродуктов.

Малфой и Гермиона были сотрудниками отдела по связям с магглами. Разговаривали они только по делу, держались на неприязненном расстоянии, и при этом всегда оказывались вместе на совместных маггло-магических заседаниях. Мало того, по Сити они тоже передвигались вместе — Гермиона впереди, Малфой с независимым видом ярдах в пяти позади. И ещё они являлись единственными работниками Министерства Магии, обедающими в маггловском кафе. Малфой явно делал всё, что мог, чтобы преодолеть свои предубеждения, а присутствие Гермионы, очевидно, придавало ему уверенности. Поначалу её немного раздражало его молчаливое реяние вокруг, но всё-таки человек старался, и она про себя положила ему месячный испытательный срок, после которого собиралась вежливо напомнить ему, что он уже не ребёнок, а она не Нарцисса. Но ровно через месяц Малфой отстал сам — то ли адаптировался в маггловском окружении, то ли узнал её мысли с помощью легилименции, то ли эти мысли были написаны у неё на лбу. Но в кафе почему-то продолжал ходить — являлся через десять минут после Гермионы и усаживался за соседний столик. Первое время он заказывал то же, что и Гермиона, опасаясь, видимо, отравиться маггловской едой, но вскоре установил свой список предпочтений, кстати, не включающий в себя "морских пауков и устерс". Да… Только вот последние несколько недель он питается исключительно салатом из морепродуктов… вызывающим ассоциации.

Забыв о нейтралитете, Гермиона вскинула голову и посмотрела на Малфоя. Тот продемонстрировал ей наколотого на вилку кальмарчика, отправил в рот и принялся демонстративно жевать.

Она швырнула вилку, вскочила и бросилась в уборную, зажимая рот ладонью. Вот же гад. Прощай, обед…

Малфой ждал её на улице с портсигаром наизготовку. В трансфигурированном из мантии маггловском сером костюме Хорёк выглядел не клерком, которым, по сути, являлся, а скорее, актёром, изображающим клерка.

— Вот скажи мне, сколько тебе лет? — осведомилась она. — Когда ты повзрослеешь?

— Извини, — ухмыльнулся он, протягивая ей портсигар, — иногда очень трудно удержаться.

Она вытащила сигарету. Портсигар, по слухам, учитывал склонности того, кого угощал Малфой. Гермиона вытянула шоколадно-золотую палочку Treasurer' а. Малфой поднял бровь, а Гермиона сначала слегка обалдела, но потом поняла, что это было извинение.

У них с Хорьком всегда было хорошее взаимопонимание. Лучше, чем с Роном и Гарри, которым постоянно надо было что-то объяснять, как-то направлять и от чего-то спасать. Общение с Хорьком не было отягощено ответственностью за него, и всегда было кратким и информативным по сути, хотя и оскорбительным по форме. С тех пор, как они стали вместе работать, он удерживался от обидных выходок, но сколько можно идти против характера?

Она выдохнула дым и посмотрела на Малфоя. Вид у него был довольный. Почти как на третьем курсе.

— Нет, вы только полюбуйтесь на него, — сказала она.

— Что тебе ещё дать, чтобы ты успокоилась? — осведомился он. — Шоколадку?

— Шоколадкой не отделаешься, — хмыкнула она, — ты мне должен целый обед.

— Прямо сейчас?

— Нет, перерыв кончается, так что отложим. Но ты мне должен ещё и объяснить своё поведение.

— Ничего я тебе не должен. Ты и так всё поняла.

— Слушай, — вздохнула она, — как же хорошо было, когда мы с тобой не разговаривали.

— Ну ладно, ладно. Только перерыв действительно кончается. Как насчёт ужина?

— Это вместо обеда?

— Это вместе с объяснением. Так как?

Будет забавно прийти домой позже Рона.

— Договорились, — сказала она, трансфигурировала сигарету в леденец и разгрызла с таким хрустом, что Малфой поморщился.

"Вы сможете воплотить в жизнь какое-либо дело или найти себе пару, друга хорошего партнера". Карта Партнёр, колода Симболон.

 

— Это не инкуб, — сообщил Малфой. Кажется, в третий раз за последние десять минут.

Гермиона не отреагировала. Ей надоело соглашаться. Кроме того, она была сыта, ей было тепло и уютно, кресло было удобное. И музыка играла ти-и-и-ихо… Непонятно, зачем, зная о таком замечательном месте, Малфой ходил с ней в кафе? Хотя в перерыв сюда, конечно, не забежишь, не тот уровень…

— Грейнджер, не спи!

— Я пока не сплю. Но если ты ещё раз скажешь, что это не инкуб — точно усну.

— Тогда пойдём танцевать.

— С ума сошёл?

— Очень может быть. От твоих откровений вполне можно утратить рассудок.

— Ничего я с тобой не откровенничала. Я тебе обрисовала ситуацию в очень общих чертах. Просто у тебя грязное воображение.

— Лучше сказать — богатое. Я часто представлял себе, что бы я мог, если бы у меня были щупальца…

 

Она широко открыла глаза и села прямо.

 

— Перестань!

— Проснулась, — с удовлетворением констатировал он. — Пойдём, пойдём, потанцуем.

 

— Ты мне так ничего и не рассказал, — упрекнула Гермиона, внимательно глядя на него снизу вверх.

 

Он покраснел и отвёл глаза. Но с шага не сбился.

 

— И ты мне не всё рассказала.

— В каком смысле? — спросила она подозрительно.

— Ну… — он крепче обхватил её и закружил, — я тебя видел. Тебя и этого… с тобой.

 

Она дёрнулась было, но Малфой держал её мёртвой хваткой.

 

— Веди себя прилично, — зашипел он, — мы не одни.

— Ты… ты!

— Я ничего не могу с этим поделать, могу только смотреть. Ни разговаривать, ни двигаться, ни даже слышать я не в состоянии. И проснуться не могу, пока ты не проснёшься. Я даже не знаю, в качестве кого там присутствую. Мне иногда кажется, что я превращаюсь в один огромный глаз, судя по всему, без век, потому что зажмуриться я тоже не могу.

— Не было там глаза без век, — пробормотала Гермиона, низко опустив голову, чувствуя, как горят щёки и уши, и желая провалиться сквозь землю, но, представив себе огромный светло-серый грустный глаз, невольно хихикнула.

— Слушай, — жалобно сказала она, — кто же это такое? И при чём здесь ты?

— Умница! — восхитился Малфой. — Это два главных вопроса, на которые мы должны ответить.

— Ещё есть третий, — сказала Гермиона, — как ему помочь?

— Это гриффиндорский вопрос, — возразил Малфой, — а меня интересуют два первых. Точнее, второй — при чём здесь я?

 

Они вернулись в свой уголок, к столику, и Гермиона, сбросив туфли, забралась с ногами в бархатное кресло.

 

— Сексуальная магия, — сказала она.

— Вейлы?

— Да нет, какие вейлы? Вейлы на более высоком уровне действуют. Потом, они все красивые, а тут… Ну, ты сам видел.

— Я не об этом. Просто только они могут что-то об этом знать. Это у них… профессиональное.

— Малфой.

— Ну, наследственное. Надо бы… Там у тебя есть какая-то родственница, если не ошибаюсь?

— Давай сначала сами подумаем.

— Давай. Только за одеждой следи.

 

Она недоумённо оглядела себя. Тёмно-синяя офисная мантия, трансфигурированная ради вечернего выхода в нежно-васильковое открытое платье, вновь стала собой. Видимо, чтобы не мешать думать.

 

— Да ну её. Всё равно никто не видит.

— Я вижу.

— Ты вообще много всякого лишнего видишь. Может, это ты меня заколдовал?

— Нет. Не я.

— Докажи.

— Если бы я тебя заколдовал, то я бы сам тебя и… того. Логично?

— Так может быть, ты нарочно прикидываешься всеми этими гадами. Чтобы мне противно было. Может быть, ты садист.

— Может быть, я и садист. Но слишком дорожу своей внешностью, чтобы прикидываться всякой мерзостью. Особенно после того, что вы со мной сделали после четвёртого курса.

— И после пятого, — с удовольствием напомнила Гермиона.

 

Малфой замолчал. Надолго.

 

— Ну-ну, — сказала Гермиона, — твоя тётушка мне за тебя отомстила. По полной.

 

Малфой, продолжая молчать, страшно покраснел и уставился на скатерть.

 

— Малфой, перестань. Ты сейчас взорвешься, или с тобой случится выброс, ты тут всё разнесёшь, и нам придётся всё приводить в порядок и всем стирать память. Это будет достойное завершения чудесного вечера… Малфой! Ну, хочешь, подерёмся?

— Хочу, — буркнул он, вздохнул, выдохнул, потёр щёки и строго посмотрел на свой пустой бокал. Мгновенно из полумрака появился официант, наполнил оба бокала и растворился в полумраке.

— Ладно, оставим прошлое прошлому, — сказал Малфой, поднял бокал, затлевший тёмно-алым огнём, и пригубил.

— Оставим, — Гермиона согласно отсалютовала своим бокалом, отпила и сказала:

— Это, конечно, не ты. Голос не твой.

— А чей, ты не знаешь, я понял. Я над этим подумаю. А тебя я бы всё же попросил поговорить с мисс Делакур.

— Миссис Уизли.

— Ты поняла, о ком я.

— А ты что будешь делать?

— Я же сказал, я буду думать.

— Думать и я умею.

— И ты подумай. Разве я против?

"Вина за свою неудавшуюся жизнь возлагается на партнера". Карта Инквизиция, колода Симболон.

 

— Если я решу тебе изменить, я тебе обязательно сообщу. Кстати, в своё время ты мог бы сделать то же самое!

 

Рон выскочил из комнаты, шарахнув дверью. Через минуту раздалось характерное "пыханье" Летучего Пороха, похожее на звук, издаваемый неисправной газовой горелкой. Интересно, к кому он помчался — к мамочке, или к своей овце. А если честно, то и не интересно вовсе. Правда, Глотик?

Глотик был согласен. Пока они орали, он даже ухом не повёл. Спал изо всех сил.

Она раздражённо почесала пером пробор. Рон, дурачина, с мысли сбил. Ему, дурачине, до сих пор кажется, что от жены к любовнице нужно сбегать только после хорошего скандала. А тут замечательный повод подвернулся— жена явилась среди ночи, весёлая, довольная и пахнущая вином. Это он ещё не знает, с кем она так красиво отдыхала.

Самым тревожным признаком было то, что эти его сцены не вызывали никаких особенных эмоций: ни желания оправдаться, ни желания убить, ни даже обиды, одно только удивление — где же были её глаза, когда она выходила за него замуж? Хотя глаза, пожалуй, были на месте. Она знала о нём главное — во-первых, он добрый, а во-вторых, ближе него у неё никого нет. То есть, тогда казалось, что это главное. А главным оказалось то, что очень, оказывается, унизительно быть другом Гарри Поттер и мужем Гермионы Грейнджер, и при этом ничего особенного собой не представлять.

Сначала она смеялась. Потом рассказывала ему, какой он прекрасный игрок в шахматы и квиддич, какой он героический разрушитель хоркраксов и вообще непобедимый боец. Рон в ответ заявлял ей, что после той страшной шахматной партии она обязательно бросила бы его, всего израненного, и пошла бы с Гарри искать философский камень, если бы Гарри не велел ей вернуться; что он обязательно сам добился бы места гриффиндорского вратаря, а её никто не просил вмешиваться (Гарри всё-таки рассказал ему!); что медальон Слизерина показал ему чистую правду (интересно, какую?), и что каким бы он ни был бойцом, он всё равно навсегда останется в тени великого Поттера и премудрой Грейнджер.

Стало понятно, что это он серьёзно, и тогда она наорала на него и велела не лелеять в себе неудачника, а заняться, тролль дери, собой. Например, продолжить учиться. Она здесь, с ним и, как всегда, ему поможет…

Ключевыми словами здесь были "неудачник" и "помощь". Рон взвился так, что в доме вылетели все пробки, и ей пришлось превратить муженька в огромный чайник мухоморной расцветки и долго ждать, пока он изойдёт паром. Превращённый, наконец, обратно, Рон, не взглянув на неё, кинулся в камин, выкрикнув незнакомый адрес. Адрес она запомнила и проверила — ну, разумеется. Сахарная овечка, вылитая Лаванда, только ещё пухлее.

Уже после этого можно было подавать на развод. Но в следующую же ночь ей впервые привиделась тварь и стало, честно говоря, не до Рона.

Она осторожно положила перо. Есть ли здесь связь? Может, это тварь разрушила её семейную жизнь, чтобы вернее до неё добраться?

Нет, проблемы с Роном начались гораздо раньше, хотя это ничего не доказывает. Тварь могла действовать исподтишка, выжидая удобного момента. А скорее всего, просто совпадение. Правда, Глотик?

Спит, р-р-разбойник. Значит, правда.

Ладно, Мерлин с ним, с Роном. Рон сейчас, скорее всего, обихожен, накормлен и ублаготворён. А она обещала Малфою подумать о твари, а не о неудавшейся семейной жизни.

Она посмотрела на томик "Сказок барда Бидля". Когда-то он здорово им помог. Сейчас был явно не тот случай, но она протянула руку и провела пальцем по голубому корешку. Ничего там нет, что помогло бы выявить настоящий облик жуткого чудища.

— Ничего-то в этих сказках нет, правда, Глотик?

Кот навострил правое ухо и приоткрыл правый глаз.

— В этих нет. А в каких есть?

Живоглот открыл оба глаза, поднял голову и уставился, сделавшись похожим на огромную оранжевую жабу.

— Ой! — сказала Гермиона.

Малфой её со свету сживёт. Насмешками.

" Смелость сделать шаг в неизвестное. Исследовательское любопытство, вытесняющее страх самосохранения ". Карта Квантовый скачок, колода Симболон.

 

Малфой прошёл прямо к её столику, поздоровался, спросил не занято ли, спросил можно ли присесть и, не получив ни единого внятного ответа, так как Гермиону разбирал нервный смех, отодвинул стул, уселся и с интересом уставился на Гермиону.

 

— Судя по всему, ты получила от мисс Делакур какие-то сведения?

— Нет! — она прыснула. — Нет. Я сама кое-что придумала. Такое, что Флегме… Флёр и в голову бы не пришло. Вообще вы, маги, до такого бы ни за что не додумались! — она мельком взглянула в его озадаченно вытянувшуюся бледную физиономию и спряталась под стол от смеха.

— Грейнджер! — он постучал костяшками согнутых пальцев по столешнице, — ты бы, может, Умиротворяющего приняла? Возьми себя в руки!

— Сейчас, — ответила она из-под стола, — сейчас возьму. Налей мне стакан воды, пожалуйста. Только не вздумай ничего туда подсыпать!

— Ты этого параноика Грюма вспомнила? — Малфой налил воды из графина в стакан, достал из кармана маленькую склянку, откупорил и вознамерился было капнуть, но Гермиона тут же вынырнула из-под стола и осуждающе уставилась на него.

— Что это?

— Умиротворяющее, я же сказал. Твоё поведение меня шокирует.

— А твоё — меня. Не успел сесть за чужой стол, как уже пытаешься опоить сотрапезницу.

 

На этот раз засмеялся Малфой.

 

— Дай сюда, — миролюбиво сказала Гермиона, взяла склянку, понюхала и вернула, — действительно, оно. Я как-нибудь обойдусь, но ты пока не убирай. Вдруг оно тебе понадобится?

— Мне? Мерлин, да что ты придумала такое?

 

Гермиона выпрямилась, набрала в грудь воздуху и выпалила:

 

— Ядолжнаегопоцеловать!

— Что? Кого поцеловать?

— Его, — пояснила Гермиона, с интересом глядя на Малфоя. Он медленно покраснел.

— Знаешь, учитывая то, что вы с ним там вытворяете, не совсем понимаю, какой в этом смысл? Для… полноты ощущений, что ли?

— Ну, во-первых, это он со мной вытворяет, моё участие довольно пассивное. А во-вторых, есть такая маггловская сказка, про принцессу-лягушку. Для того, чтобы она приняла человеческий облик, её надо было поцеловать.

 

Малфой, вопреки ожиданию, не смеялся. На лице его читалась грусть и лёгкое отвращение.

 

— Прав был Лорд, извращенцы твои магглы.

— Лорд-то твой по себе судил! — огрызнулась она.

— Да, — грустно согласился он, — ещё бы. Он ведь тоже на этих сказках вырос…

 

Он внимательно посмотрел на неё.

 

— А ты подумала, во что оно может превратиться в следующий раз?

 

Гермиона содрогнулась. Малфой взял со стола склянку с Умиротворяющим, пробормотал: "Это здесь точно не поможет", и спрятал в карман.

 

— Я тебе сварю одно зелье, — сказал он, — для притупления чувствительности.

— Нельзя, — сказала Гермиона.

— Почему? Что, тебе так с ним нравится? Я же говорю, магглы — извращенцы…

— Мне кажется, он на чувствительность только и рассчитывает, — ответила Гермиона, проигнорировав этот выпад. — Если я буду бревном, он просто не сможет до меня добраться.

— Не будешь ты бревном. Тебе не будет так противно и страшно, вот и всё.

— Это ты для подружек своего хозяина такое варил? — хмыкнула она.

— Что ты, Грейнджер, как ребёнок, — поморщился он, — ну какие у него могли быть подружки?

— Безносые? — предположила Гермиона. — Безгубые? Безволосые и без…

— Не хулигань, — строго велел Малфой.

— Так для кого же ты… А, не хочу знать.

— Вот и умница, — сказал Малфой спокойно. Она посмотрела ему в лицо.

— Это — то немногое, что я мог сделать, — сказал он всё так же спокойно.

— А, чёрт, — со стыдом и досадой сказала она, — извини. Я так стараюсь не вспоминать, но иногда…

— Иногда тебя тянет передо мной извиниться, — подхватил он, — и это забавно, не находишь?

— Ужасно забавно. Обхохочешься.

 

Малфой примиряюще протянул руку. Она постучала о его раскрытую ладонь сжатым кулаком.

 

— Вот, значит, как гриффиндорцы руку пожимают, — удивлённо протянул он, — а я и не знал.

— Да ну тебя, — она засмеялась.

— Так варить зелье?

— Спасибо, не нужно. Не будем портить чистоту эксперимента.

— Экспериментатор, — буркнул Малфой. — Вот умрёшь во сне от страха.

— Не каркай. Лучше расскажи мне, до чего додумался ты?

— А…— сказал он и замолчал. И принялся краснеть.

— Малфой, вообще-то, это мне должно быть стыдно, а не тебе.

— Да, это ты верно подметила. В общем, я подумал, что этот… это создание так тебя распаляет, чтобы ты очень захотела его найти. Очень сильно, понимаешь?

— Ну и методы!

— Судя по всему, ему там не до излишней щепетильности. Ты понимаешь, что я говорю? Ему нужно, чтобы ты очень пожелала его найти!

 

Гермиона поражённо уставилась на него.

 

— Зеркало! Зеркало Еиналеж!

— Молодец! — одобрил Малфой и допил воду из её стакана.

— Знаешь, — сказала Гермиона, — кем бы он ни был, я душу готова прозакладывать за то, что он учился на твоём факультете.

— Лишь бы не Тёмный Лорд, — сказал Малфой. — Хотя любопытно было бы посмотреть, как ты его целуешь…

— В носик, — закончила Гермиона и хихикнула.

 

Малфой вздохнул и полез в карман за Умиротворяющим.

"Присутствует страх. Желание бежать как от страшного сна. Страх близости". Карта Страх, колода Симболон.

 

Ну конечно. Таракан. Тараканище. Больше Гермионы раза в два. Чёрный. Стоит напротив, покачивается на задних шипастых ногах, остальными четырьмя помахивает в воздухе — то ли подзывая Гермиону к себе, то ли ловя равновесие. Брюхо сегментированное. Усы шевелятся, крылья шевелятся…

"Не могу, — думает Гермиона, — не мо-гу!"

К горлу подкатывает, пот течёт по лицу, по спине, дрожь бьёт, ноги ватные. Слишком уж реалистично для сна.

— Не могу! — выкрикивает она, и таракан вдруг валится вперёд, как ей кажется, прямо на неё.

Она завизжала так, что у самой уши заложило, и отскочила в сторону. Если он сейчас к ней поползёт…

Он не пополз. Так и застыл на брюхе, молитвенно заломив над бронированной головой две передние лапы и распластав усы.

— Не могу, — прошептала она, обращаясь то ли к таракану, то ли к Малфою, который был где-то здесь, но проку в нём не была ни черта…

"Глаза, — шёпот Малфоя шёл непонятно откуда, — смотри, какие у него глаза!"

А зачем смотреть? У него всегда такие глаза. У него только и есть человеческого — голос да глаза…

Большие и чёрные. Знакомые. И всё ближе.

Сосредоточившись на этом взгляде, стараясь ни о чём не думать, Гермиона положила обе ладони на шершавый панцирь и поцеловала чёрные глаза — один и другой.

Гром не грянул, панцирь не осыпался, и таракан никуда не делся. Гермиона, опомнившись и задрожав от накатившего с новой силой отвращения, оттолкнула тварь и попятилась.

Таракан вновь поднялся на задние лапы. Мерзкие челюсти зашевелились, и раздался голос:

— Закрой глаза.

Должно быть, сейчас он откусит ей голову. И слава богу, хоть всё это закончится.

Она послушно закрыла глаза. И, вскрикнув, проснулась.

" Совместные действия придадут вам уверенности и помогут с готовностью взяться за любые дела". Карта Пара (Партнёр), колода Симболон.

 

Из душа её вытащил голос Малфоя. Сначала она решила, что ей чудится, но потом этот тип, применив Сонорус, провозгласил на весь дом: "Благородный Драко, сын Люциуса из рода Малфоев, просит у прекрасной леди, хозяйки сего замка, позволения войти", и она поспешно выскочила в гостиную, кутаясь в халат и жалея о том, что Рон съехал к своей овце, а то бы он набил сейчас Малфою морду. Или наоборот. В общем, она бы в любом случае получила удовольствие.

Малфой торчал в камине, наполовину высунувшись из зелёного пламени и протянув руку Живоглоту для обнюхивания. Когда вошла Гермиона, оба, и кот и человек, уставились на неё одинаково угрюмо.

 

— Я думал, ты там утонула, — раздражённо сказал Малфой, — я могу, наконец, войти?

— Входи, о благородный Драко, сын Люциуса, — ответствовала Гермиона нараспев, — нет ничего желанней сердцу моему, чем твой визит в сей предрассветный час. Да примет тебя с радостью мой кров, но ежели хоть раз ещё ты сотрясёшь его столь богомерзким рёвом, то я снесу твою пребелую главу единым махом!

 

Малфой одобрительно скривил губы и вылез из камина. Был он, в отличие от Гермионы, в полном порядке — одет, выбрит и прилизан.

 

— Я прошу прощения за недостаток терпения, — сказал он с достоинством. — Ты там плескалась больше часа. Я уже третий раз заглядываю.

— Что так?

— Меня испугал твой крик. Проснувшись, я сразу бросился сюда. Услышал, что льётся вода в душе и решил дать тебе время прийти в себя, но, Мерлин, сколько же можно?

 

Живоглот противно заорал и пошёл на кухню, призывно подёргивая хвостом.

 

— Ещё один крикун, — сказала Гермиона ему вслед. Кот приостановился и мрачно глянул через плечо.

— Иду, иду, — пообещала Гермиона и посмотрела на Малфоя, — ты завтракал?

— В четыре утра? Вообще-то не имею такой привычки.

— А кофе?

— Разве что кофе.

 

Малфой сидел у кухонного стола и недоверчиво разглядывал кухонное оборудование и миску сухого корма, поедаемого Живоглотом.

 

— Ты уверена, что это можно есть? — опасливо спросил он.

— Ему можно, — отмахнулась Гермиона, ставя джезву на огонь, — он даже садовых гномов ест. И мандрагоры.

 

Она внимательно следила за кофе и пыталась понять, видел ли Малфой то же, что видела она. Ни по физиономии его, ни по поведению ничего нельзя было разобрать.

 

Кофе зашипел и поднялся, и Гермиона подхватила джезву с огня и разлила кофе по чашкам.

 

— Хочешь со жжёнкой? — спросила она.

— С чем?

— Сейчас увидишь.

 

Она открыла холодильник, и Малфой отшатнулся от потянувшего холода.

 

— Слушай, — раздражённо сказала она, — по-моему, ты переигрываешь. Ты что, холодильника никогда не видел?

— Открытого — никогда, — ответил Малфой, вставая и с любопытством заглядывая в холодильник, — вот, значит, зачем нужны эти шкафы. А я не мог понять, почему магглы без них жить не могут, и что они там держат?

— Спросил бы, — сказала Гермиона, доставая бутылку коньяка.

— Зачем? Пришло время и всё само выяснилось — оказывается, магглы охлаждают коньяк. Ни за что бы не додумался… Грейнджер, а зачем тебе коньяк с утра?

— Потерпи, — сказала Гермиона, беря с полки сахарницу, — сейчас придёт время, и всё само выяснится…

 

Она откупорила бутылку, зачерпнула ложкой сахару и осторожно налила в ложку немного коньяку.

 

— Помочь? — осведомился Малфой.

— Подожги, будь так добр.

— Incendio!

 

Над ложкой поднялось маленькое прозрачно-синее пламя. Гермиона подождала, пока пламя догорит, опустила ложку в свою чашку и вопросительно посмотрела на Малфоя.

 

— Давай — сказал он, — у меня до сих пор твой крик в ушах звенит…

 

Когда кофе был выпит, её вдруг осенило.

 

— Так ты что, слышал меня?

— Сегодня слышал.

— А почему?

— Помнишь, я тебе зелье предлагал?

— Против отвращения, я помню. И что?

— Если в нём заменить два компонента, оно, напротив, обостряет всё чувства. Я его принял. На всякий случай. Надеялся, что замечу что-нибудь, чего не заметишь ты. Но ничего не вышло. Слух вот только прорезался, и, по-моему, ты меня тоже услышала. Когда я сказал тебе про его глаза…

— Да-да, — рассеянно согласилась Гермиона, и Малфой замолчал, выжидательно глядя на неё.

— Странно, — сказала она, — я об этих двух зельях ничего не знаю.

— Их составил Снейп, в последний год. Я… позаимствовал у него рецепт, когда понял, что надо хоть что-то делать… Ты что, Грейнджер?!

 

Она побледнела до губ и смотрела на него с ненавистью.

 

— Опять что-то не то сказал, — произнёс он нарочито спокойно.

— Только не говори мне, что ты его не видел, — презрительно сказала она.

— Кого — его? Где не видел?!

— Во сне.

— Да не видел я ничего, кроме тараканища этого! Я услышал, как он велел тебе закрыть глаза, потом ты заорала, и я сразу проснулся!

— А голос? Голос ты не узнал?

— Не узнал я голоса!.. Что? — он вскочил и навис над ней, — это он? Говори, Грейнджер!

— Да, — прошептала Гермиона, глядя куда-то мимо Малфоя. — это он.

 

Малфой медленно опустился обратно на стул.

 

— Как же я… мы его не узнавали?

— Наверное, это одно из условий, — сказала Гермиона, — а может быть, это часть наказания…

— Наказания? За что?!

— За всё, должно быть. Ты видел, он утратил человеческий облик. Он… чудовище.

— Как же ты его узнала?

— Когда он велел мне закрыть глаза, я его увидела. Ох… И проснулась.

— Он жив, — утвердительно произнёс Малфой.

— Наверное. Мертвецу просить о помощи ни к чему, но…

 

Она помотала головой и закрыла лицо руками.

 

— Лучше бы нет. Чем в таком виде…

— Подумаешь, вид, — легкомысленно сказал Малфой, — мало ли, у кого какой вид. Мы его найдём и приведём в порядок.

 

Она убрала руки и с интересом посмотрела на него.

 

— Мы?

— Конечно. Он меня подключил с самого начала, значит, он хочет, чтобы я тебе помог.

— Интересно, почему именно ты?

— Я ему должен, ты же знаешь.

— Мы все ему должны. Он нас спасал, не знаю, сколько раз!

— Вас он спасал от смерти. А меня — от убийства. Чувствуешь разницу?

— Хорошо, предположим, он хочет, чтобы ты мне помогал. А ты сам что об этом думаешь?

— Я думаю, Грейнджер, что, кем бы ты себя ни мнила, ты, прежде всего, девчонка и маггла. А я чистокровный маг и мужчина. Я тебя одну не отпущу.

— Шовинист, — сказала она, — расист. По-моему, ты единственный, кто никогда не забывал, что я маггловская девчонка.

— И ты мне за это благодарна, — продолжил Малфой.

— Да, — призналась Гермиона, — иногда.

— Так что, берём отпуск, и в Хогвартс, к Зеркалу?

— Может быть, на выходные? Если возьмём отпуск одновременно, ведь сплетен не оберёмся…

— Ну, мне подобные сплетни только на пользу, — ухмыльнулся Малфой, — а тебе, пожалуй, ни к чему. Согласен. Только, знаешь, неизвестно, куда нас может занести, и сколько мы будем оттуда выбираться. А если за выходные не успеем?

— А, придумаем что-нибудь…

— По-твоему, министерского допуска хватит, чтобы нам дали войти?

— Меня МакГонагалл пустит в любом случае.

— А меня?

— А ты со мной. Если что, превращу тебя в хорька, и скажу, что ты мой любимый питомец…

— Но-но, только попробуй, я тебе все пальцы отгрызу!

 

Живоглот тяжело и мягко вспрыгнул на стол и уставился на Малфоя неприятным взглядом.

 

Гермиона улыбнулась.

 

— Не отгрызёшь, — сказала она.

"Можно уйти в астрал и не вернуться". Карта Абсолютный дурак, Колода Симболон.

 

С каждым шагом замок становился ближе и больше, а Малфой мрачнее и молчаливее.

 

— Ты что, с тех пор ни разу здесь не был? — вполголоса спросила Гермиона.

— Не был. Я в Дурмштранге доучивался.

— Ты всё-таки как-то соберись. Нам ещё с МакГонагалл разговаривать. — Гермиона нервно сжала бисерную сумочку.

 

Малфой взглянул на сумочку и слегка улыбнулся.

 

— Это та самая, знаменитая? — спросил он, — можно взглянуть?

 

Она отдала ему сумочку. Он щелкнул замочком, осторожно заглянул внутрь и поспешно закрыл сумочку.

 

— Даже голова закружилась. Туда, наверное, весь Хогвартс можно поместить. Чисто женское колдовство.

— Нужно пользоваться преимуществами своего пола, — сказала Гермиона, забрала у него сумочку и повесила на запястье. — Мы почти пришли. Превращать тебя в хорька?

— Попробуем сначала традиционным путём.

 

В холле оба привычно взглянули на часы Слизерина и Гриффиндора. Изумрудов было заметно больше.

 

Малфой заметно повеселел и подмигнул Гермионе:

 

— Дурная слава — лучшая реклама, так, кажется?

— Ещё посмотрим, — буркнула Гермиона, — в начале года вы всегда впереди были, зато в конце…

— Посмотрим, посмотрим, — легко согласился Малфой, — новый Поттер ещё не народился, и новый Дамблдор тоже. А у МакГонагалл совести не хватит проталкивать любимчиков у всех на глазах! Хотя о чём это я — сунула же она Поттера в Ловцы на первом курсе…

— Ух ты, со-о-овесть! Какие ты слова знаешь!

 

Перебраниваясь и подталкивая друг друга локтями, они шли по коридорам, обходя группки младшекурсников, ловя их любопытные взгляды, шли под такими знакомыми стрельчатыми сводами, гремящими разнообразным эхом, сопровождаемые визгом Пивза и озадаченными взглядами портретов. Гермиона поздоровалась с удивлённым сэром Николасом. Малфой обменялся коротким поклоном с Кровавым Бароном, который вообще никак на Гермиону не отреагировал. На ходу они заглянули в Большой Зал — всё, как было. Хогвартс словно никогда и не лежал в развалинах.

 

Они всё-таки растренировались за прошедшие годы, и, вступив на лестницу, ведущую, казалось, прямо к директорскому кабинету, уехали к пьяным троллям куда-то на третий этаж.

 

— Ну вот, — сказал Малфой, сердито глядя на лестницу, — вот тебе и традиционный путь. Теперь полчаса ждать.

 

Он свесился через перила и посмотрел вниз.

 

— Может, левитируем друг друга?

— Не нужно, — отозвалась Гермиона, — мы, собственно, уже пришли.

 

Малфой посмотрел сначала на неё, а потом, проследив за её взглядом — на старую дверь в тёмной нише.

 

— Нам сюда?

— Да, — Гермиона всё разглядывала дверь, — знаешь, раньше она была намного больше.

— Глубокое замечание, — хмыкнул Малфой, — интересно, там всё так же, как было? Пёс этот идиотский, Дьявольские силки, ключ, шахматы?

— А ты откуда знаешь?

— Читал.

— Ах, читал…

 

Она потрогала ручку и дверь открылась.

 

— Идём?

— А разрешения спросить у директора?

— Может, ещё пойдёшь, наябедничаешь?

— Ага. А потом ты напустишь на меня свою Прыщавую порчу. Нет уж, пошли!

— Мы с тобой дураки, — вздохнула Гермиона, толкая дверь, — тридцатник на носу, а мы прямо как дети…

 

Они вошли в большое заброшенное помещение. Там было пусто. Люк в полу зарос пылью, как, впрочем, и всё остальное.

 

Гермиона достала палочку и велела люку открыться. Люк это проигнорировал, очевидно, петли приржавели намертво.

 

— Вместе, — сказал Малфой, тоже доставая палочку, — раз, два…

 

На счёт "три" крышка люка раскрылась — сначала трудно, медленно, со скрежетом, а потом вдруг злобно и стремительно врезала по полу, подняв тучу пыли.

 

— Не нравится, — злорадно сказал Малфой, заглянул в тёмный провал и посветил.

— Видно что-нибудь? — спросила Гермиона.

— Нет… Ничего там нет, Грейнджер. Туда лет пятнадцать никто не заглядывал.

— Да, прыгать не стоит. Если там нет Силков, то запросто можно что-нибудь сломать. Левитируешь меня вниз?

 

Малфой смотрел на неё со странным выражением.

 

— Что? — удивлённо спросила она.

— Ты мне доверяешь?

— А что ты можешь сделать? Уронить меня? Захлопнуть люк и придавить чем-нибудь сверху? Ты настолько глуп, чтобы сделать это в Хогвартсе?

— Нет, пожалуй, не настолько.

— Вот именно. И не забывай, что тебе доверяю не только я.

— Постараюсь не забыть. Mobilicorpus!

 

Гермиона, тихонько взвизгнув, взмыла под потолок и на несколько мгновений застыла там, покачиваясь. Потом засмеялась, раскинула руки и плавно перевернулась вниз головой. Малфой сделал было большие глаза, но обнаружил, что под мантией у Грейнджер джинсы. Гермиона показала язык.

 

— Фиг тебе, Малфой.

— Чего я там не видел, — с достоинством ответствовал он, движением палочки перевернул Гермиону стоймя и осторожно подтащил её к люку.

 

— ЗдОрово! — крикнула она, — давай, опускай меня.

 

Малфой не удержался и помахал палочкой вверх-вниз, заставляя Гермиону затрепыхаться в воздухе наподобие воздушного шарика, который дёргают за верёвочку.

 

— Сейчас меня стошнит, — пригрозила она, — прекрати немедленно!

 

Малфой прекратил. Повинуясь его палочке, Гермиона погрузилась в люк, и сразу вокруг стало темно. Запаниковав, Гермиона поняла, что Малфой её не видит, и что, не видя, не сможет удержать. Вот-вот под тяжестью всех своих ста тридцати фунтов она полетит вниз…

 

Идиотка!

 

— Lumos! –крикнула она, выхватив палочку. Вспыхнула ослепительная во тьме голубая звёздочка.

— Спасибо, — гулко сказал Малфой.

 

Гермиона медленно опускалась всё ниже в темноту, ничего не видя, кроме голубой звёздочки. Почувствовав под ногами опору, она гулко крикнула наверх:

 

— Всё, я стою!

 

Ощущение веса вернулось не сразу, а всё так же плавно. Мастер.

 

Она погасила палочку. Когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела вверху бледно светящееся пятно открытого люка и тёмный силуэт головы Малфоя.

 

— Когда будешь готов, скажешь.

— Скажу, — коротко откликнулся Малфой. Наверное, пытается восстановить дыхание. Если она так испугалась, то каково ему?

 

Наверху загорелась голубая звёздочка.

 

— Лови меня, Грейнджер, — крикнул Малфой.

 

Через минуту он стоял рядом и осматривался, подняв палочку. Комната была пуста, только к потолку присохли увядшие стебли Дьявольских силков.

 

— Куда? — спросил он.

— Направо, — ответила она.

 

Они прошли через комнату, заваленную дохлыми ключами. Через приоткрытую и приржавевшую дверь протиснулись в комнату, загромождённую обломками убитых шахматных фигур. У двери в следующую комнату Гермиона приостановилась.

 

— Что там? — тихо спросил Малфой.

— Ты же говорил, что читал, — огрызнулась Гермиона.

 

Малфой молча отстранил её, открыл дверь и вошёл.

 

— Ничего здесь нет, — сказал он, — ни одной склянки не осталось. Входи, не бойся.

 

Они прошли и через эту комнату, и через следующую, в которой им пришлось перелезать через окаменевший труп тролля, перегородивший проход, и, наконец, вошли в последний круглый зал. У дальней стены стояло тусклое Зеркало.

 

Гермиона остановилась. Малфой отошёл от неё и принялся рассеянно бродить по залу, осматриваясь, хотя смотреть было совершенно не на что. Разве что в одном месте на полу была куча чего-то, похожего на золу. Очевидно, всё, что осталось от бедолаги Квиррелла…

 

На зубах скрипела пыль. Гермиона подобрала с пола какой-то осколок, превратила в чашку, наколдовала воды и выпила — всё это не сходя с места и не отрывая глаз от Зеркала.

 

Фланирующей походкой подошёл Малфой, отобрал чашку, тоже наколдовал воды и ушёл опять бродить по залу, время от времени лениво попивая водичку.

 

Гермиона быстро подошла к Зеркалу и, зажмурившись, остановилась перед ним. Малфой сделал вид, что его вообще здесь нет.

 

Гермиона открыла глаза. Отражение было, как отражение — грязное, конечно, и лохматое, но после лазанья по подвалам и Малфой выглядел не лучше. Хотя, раз уж перед ней зеркало, надо бы им воспользоваться. Гермиона движением палочки уничтожила слой пыли, покрывавший Зеркало, потом, вертясь перед ним, наложила Очищающее на все части себя, что попали в поле её зрения. Малфой фыркнул и пробормотал что-то о женщинах и магглах, но так тихо, что можно было не обращать внимания. Гермиона убрала палочку и вновь замерла перед зеркалом.

 

Что она хочет увидеть? Снейпа? Громадного таракана? То место, где сейчас находится Снейп?

 

Нет, так ничего не получится. Чего она хочет?

 

Найти его и дать по физиономии, может быть, даже и с ноги. Извращенец. Мало того, что сам… так ещё и Малфоя заставил подглядывать!

 

Она поёжилась от мерзкого и сладостного озноба, пробежавшего по спине, и тут же отражение комнаты вокруг её отражения начало исчезать, сменяясь мрачными голыми скалами. Ущелье, глубокое и сумрачное. И по дну струится чёрный ручей.

 

Охрипшим вдруг голосом Гермиона позвала Малфоя по имени.

 

Малфой мгновенно оказался рядом. И тоже отразился — стоящим там, в ущелье, на каменистом берегу ручья.

 

— Видишь?

— Да. Там… неприятно. Нам туда?

— По-видимому.

— На, возьми руку.

 

Гермиона приняла его руку, и они шагнули вперёд, сквозь истончившуюся поверхность Зеркала Еиналеж.

"Нежелание принять свою судьбу". Карта Предотвращение, колода Симболон.

 

— Что это? — испуганно спросил Малфой.

— Адские Врата, — ответила Гермиона.

— Прости? — с лёгкой угрозой в голосе переспросил он.

— Ну, Ад, знаешь? Геена, Преисподняя, Тартар…

— Это шутка, я полагаю?

— Какие шутки? Вон, читай! Там, над аркой, видишь?

— "Входящие, оставьте упованья", — прочитал Малфой. — И что?

— Ты издеваешься?

— Нет. Я просто не понимаю.

— Нельзя же быть таким ограниченным! — Гермиона раздражённо запустила руку в сумочку по самое плечо. Выглядело это жутко — как будто бисерная безделушка проглотила руку. Гермиона выдернула из бездонных недр чёрный том с серебряным тиснением и буквально швырнула в Малфоя, — на!

— Пинс на тебя нет, — укоризненно сказал Малфой, отчётливо поймав книгу, — она бы тебе показала, как книжками кидаться, — он открыл фронтиспис, — что тут? Маггловские стишки…

 

Он медленно перелистал несколько страниц. Потом глаза его расширились. Он изумлённо взглянул на Гермиону, потом на исполинскую скальную арку и вырубленные над аркой буквы нечеловеческой величины.

 

— Хорошо, — сказал он, помолчав, — то есть, ничего хорошего. Хочешь сказать, он там?

— "В кромешный Ад сегодня взят тот, кто учил детей", — пробормотала Гермиона.

— Что?

— "Он может там из чертенят воспитывать чертей!"

— Ты сочинила на него эпиграмму? — помолчав, осведомился Малфой.

 

Гермиона помотала головой.

 

— Это не я, — ответила она, — и не на него. Хотя, если подумать…

 

Они переглянулись и принялись хохотать.

 

— Он, в самом деле, чудовище, — всхлипывала Гермиона, — сам угодил в Ад — ладно. Тебя затащил — предположим, есть, за что. Но причём тут я? — вопрос, судя по всему, адресовался каменной Арке.

— Ты его будешь спасать, святая душа, — хихикнул Малфой. — Я-то точно не для этого.

— А для чего? — осведомилась Гермиона.

— А для чего нужен тёмный маг? Чтобы всяких дурочек затаскивать в Ад. Вот я тебя затащу, а сам пойду себе домой…

— Можешь проваливать прямо сейчас. Без тебя обойдусь.

 

Она надулась и пошла к Вратам, сильно отмахивая рукой с сумочкой.

 

— Путеводитель забыла, Грейнджер! — крикнул он ей вслед, подняв повыше "Божественную комедию". Она не обернулась.

— Дурочка и есть, — пробормотал Малфой, догнал её и пошёл рядом.

— Сгинь!

— Нет, — торжественно ответил он, — у каждого своё искупление. Моё, например — пройти через Ад. С тобой. Лучше бы, конечно, я в своё время остался в Запретном лесу с Поттером…

— Это у тебя Карма такая, Малфой. Ты знаешь, что такое Карма?

— А ты знаешь, что у Блэков в роду есть маги-брамины, а у меня в роду есть Блэки?

— Так ты, стало быть, индус?

— Я британец. Ладно, будем считать, что мы заговорили друг другу зубы. Бери руку.

 

Они беспрепятственно прошли под аркой. Гермиона практически вела Малфоя, потому что он весь ушёл в книгу.

 

— Сейчас будет Преддверие, — авторитетно сообщил он.

— Как хорошо уметь читать, — мрачно отозвалась Гермиона.

— Мне не нравится вот это место: "Свет разума утратив навсегда". Тебе это не грозит, как любому гриффу, а вот мне бы хотелось сохранить рассудок.

— Я тебе уже сказала, топай обратно! Тоже мне, светоч разума…

— Поздно, — заметил Малфой, обернувшись, — вход исчез. Теперь только вперёд и, как я понимаю, вниз, — голос у него был спокойный, но руку Гермионы он стиснул, как клещами. Подавив желание закричать и выдернуть руку, она накрыла сведённые пальцы Малфоя свободной рукой.

 

— Прости, — сказал он, ослабляя хватку, и добавил светским тоном, — тут очень страшно, ты не находишь?

— Пожалуй, — в унисон откликнулась она.

 

Душный туман, заполнявший неозираемое, ощущавшееся бескрайним, пространство, глушил отдалённый ропот. Вопли неисчислимых толп, крики людей, которых гонят на безнадёжную и нескончаемую муку…

 

Гермиона встала, как вкопанная.

 

— Малфой, я не могу. Ты слышишь их? Это… Если там происходит то, что написано… Я не пойду, не могу, это ужасно!

— Дошло, наконец, — проворчал Малфой и крепко обхватил Гермиону длинными руками.

— Зачем? — сказала она ему в грудь, — где его там искать? Там Круги, Щели и Мерлин знает, что ещё. Нет, не знает Мерлин, Мерлин был до того... и как мы его там найдём? Ты представляешь, сколько там народу?

— А ты ищи того, кто не утратил света разума, — посоветовал Малфой, — кроме того, есть у меня одна идея…

— Хорошо, предположим, найдём, — не слушала она, — какой в этом смысл? Он же мёртвый! Здесь все мёртвые!

— Почему же? Вот мы, например, здесь и при этом живы. Может, и он тоже?

— А ты уверен, что мы живы?

— Можно проверить. Спорим, покойники не боятся щекотки?

— Только попробуй!

 

Малфой попробовал. Гермиона взвизгнула.

 

— Вот тебе и доказательство — сказал он.

 

Гермиона похихикала, поплакала, поправила волосы, вздёрнула подбородок и широко зашагала в туман. Малфой хмыкнул и припустил за ней, чтобы, оборони Мерлин, не потеряться...

"Будете брать на себя ответственность. Возможна тема животных". Карта Добрый пастырь, колода Симболон.

"Действие, направленное на уничтожение чего-то чистого. Ксенофобия." Карта Вина, колода Симболон

 

— "Тех жалких душ, что прожили, не зная ни славы, ни позора смертных дел" — с выражением прочитал Малфой.

— "И смертный час для них недостижим, и эта жизнь настолько нестерпима, что все другое было б легче им", — машинально продолжила Гермиона. — Он здесь! Я уверена.

— Ты хочешь сказать, что у него жалкая душа? — осведомился Малфой, — или что у него было мало славы и позора?

— У него и того и другого через край, — ответила Гермиона, — просто я подумала, что если они тут мечутся между жизнью и смертью, то он здесь. Ему умереть характер не позволяет, а вернуться он не может…

— Тогда, скорее, здесь должен быть Тёмный Лорд. Это ему умереть характер не позволяет.

 

Гермиона вытянула шею и осторожно выглянула поверх природного скального парапета. Вдали, во тьме, освещённой неверными огненными сполохами, трепетал и метался зигзагами грязный стяг — знамя беспринципных. Вопящая толпа (теней, повторяла про себя Гермиона, это только тени, не тела), валила за стягом, спасаясь от жалящих ос, увязая по колено в кишащих под ногами червях. Её замутило, и она поспешно нырнула за парапет.

 

— Надо идти, — сказала она, — всё равно другого пути к Ахерону нет, чёрт бы побрал этого поэта с его ясновидением. Чёрт бы побрал этого алхимика с его чувством вины. Чёрт бы побрал нас с тобой — нас же там попросту затопчут…

— Как они нас затопчут? Они же тени!

— Может быть, и тени, но кричат, как люди. И пахнут тоже.

 

До них доносилась густое смешанное зловоние пота, крови, мочи и кала.

 

Малфой брезгливо взглянул через парапет.

 

— Да, пожалуй, могут и затоптать, но идти туда нам придётся, — сообщил он, — я вот думаю, а что, если он там обретается в облике, похожем на твои сны? Смотри, сколько там червячков. Может, он там, среди них, ползает? Король адских червей — звучит?

— Болтун, — буркнула она, запустила руку в сумочку и, выудив ядовито-жёлтый флакон с резиновой грушей, принялась обильно прыскаться.

— Это что — духи?

— Универсальный репеллент, — заносчиво ответила она, — не желаю, чтобы всё это по мне ползало, тени там или не тени!

 

Малфой, судя по всему, собрался было ещё разок пройтись по её сложным отношениям с насекомыми, но она так на него глянула, что он решил не нарываться и протянул руку к флакону.

 

— Надеюсь, не маггловская химия?

— Всё обидеть норовишь. Сама варила, зелье чистое вышло, как слеза. А запах — м-м-м — чувствуешь?

— Нет, — Малфой принюхался, — ничего не чувствую.

— Вот именно, ты не чувствуешь. А насекомые бегут, как чёрт от ладана… Малфой?

 

Малфой стоял столбом и хлопал бесцветными ресницами. Потом медленно, как в трансе, начал расстёгивать мантию.

 

— Эй! — Гермиона попятилась, — Малфой, ты в уме? Тут не место для стриптиза!

 

Малфой аккуратно свернул мантию, положил на спёкшуюся коркой землю, сверху положил книгу и палочку, и начал расстёгивать рубашку. Его взгляд остановился на Грейнджер.

 

— Если стесняешься, отвернись. Не забудь мою одежду.

 

Он сложил рубашку и взялся за брючный ремень.

 

— Сейчас они от нас побегут. Как чёрт от ладана…

— Ты так в себе уверен? — саркастически осведомилась Гермиона.

— Глупая, — констатировал он, снимая брюки, и Гермиона быстро перевела взгляд на его лицо. Он подмигнул.

— Не одной тебе голой бегать, Грейнджер. К тому же, в отличие от тебя, мне есть, что показать

— И давно ты анимаг?

— Около года.

— Почему ты не зарегистрирован? — спросила она прокурорским тоном

— Меня не стали регистрировать.

— Почему?

— Сейчас поймёшь.

— Подожди! Мы же в Аду! А вдруг не сработает?

— Сумка твоя, значит, работает, а моя анимагия, значит, нет. Хочешь, я оскорблюсь и вызову тебя на дуэль?

— Даруй прощенье, добрый сэр, — помолчав, буркнула она.

— То-то же. Вещи мои не забудь.

 

Он выпрямился — голый, длинный, омываемый клубами тумана, освещённый мрачными огнями, глубоко вздохнул и трудно, медленно потянулся. Под белой кожей тяжело налились вены, проступили всё сухожилия и мышцы, укрупняясь и изменяясь, становясь звериными. Малфой опустился на четвереньки, впиваясь в твёрдую почву срастающимися пальцами, нагнул голову, пряча жутко меняющееся лицо за распустившимися белой гривой волосами, покрываясь густой белой шерстью…

 

"Наверное, — подумала заворожённая зрелищем Гермиона, — с момента создания здесь не было ничего более белого."

 

Сияющий зверь выпрямился, подобрав передние ноги с серебряными копытами, поднял длинную голову — Гермиона увидела серебряные глаза с горизонтальной щелью зрачка, и витой серебряный рог, выходящий точно из середины рассыпчатой чёлки.

 

Она беззвучно ахнула и взялась за щёки.

 

Теперь всё понятно. Какой смысл регистрировать анимагическую форму, встречающуюся только в геральдике и в Запретном Лесу?

 

Забыв, как дышать, забыв, где она находится и зачем, Гермиона таращилась на белоснежное диво — шёлковое, серебряное, живое. Огромное — она едва доставала ему макушкой до груди.

 

Единорог взирал на неё из-под чёлки сверху вниз. Морда его, с раздвоенной верхней мягкой губой, косо вырезанными ноздрями и короткой шелковистой бородкой, выражала столь привычное высокомерное презрение, что Гермиона хихикнула.

 

— Говорят, что единороги похожи на лошадей, — сообщила она, — а ты похож на козла, только очень большого. Это люди лгут, или это ты такой неправильный?

 

Единорог, раздув ноздри и оскалив зубы, издал возмущённый звук, средний между фырканьем и блеяньем, и высек копытом искру.

 

— Нет, ты хорош, очень хорош, — успокаивающе сказала Гермиона, — намного лучше, чем в человеческом обличье.

 

Единорог возвёл очи горе, вздохнул, подогнул сначала передние, а потом задние ноги, прилёг и выжидательно уставился на Гермиону.

 

— Хочешь, чтобы я на тебе поехала? Вообще-то, мне по статусу не положено. Я, видишь ли, уже давно не девственница.

 

Единорог опустил голову на передние ноги и занавесил глаза чёлкой.

 

— Ну, ладно, ладно, — сказала Гермиона и взглянула через парапет, — а если они догадаются, что мы с тобой не дева на единороге, а разведёнка на анимаге?

 

Единорог выразил на морде полную покорность судьбе.

 

Выбора, конечно, не было, а вот шанс был. Единорог, как известно, убивает каждого встречного. Приходилось надеяться, что тени не сразу сообразят, что их-то уже не убьёшь… А когда сообразят, не смогут причинить ощутимого вреда.

 

Гермиона деловито оглядела себя, трансфигурировала мантию в белое платье до пят, распустила волосы и подошла к единорогу. Он укоризненно посмотрел на неё и указал мордой на стопку одежды.

 

— Зануда, — Гермиона сунула малфоевскую палочку себе в рукав, книгу и шмотки в сумочку, взобралась на высокую спину и уселась верхом. Единорог медленно поднялся, сначала выпрямив задние ноги, потом передние, поводил боками, осваиваясь с грузом. По очереди покосился на колени Гермионы, сжимавшие его бока.

 

— Что? — агрессивно осведомилась она.

 

Единорог потянулся укусить её за левое колено. Она быстро поджала ногу, чуть не свалилась и ухватилась за жёсткую, скользкую, как шёлк, гриву.

 

— Ты что, взбесился?!

 

Единорог фыркнул и несколько раз мотнул головой в правую сторону. Гермиона вдруг сообразила:

 

— А-а-а, — сказала она, перекинула левую ногу вправо и прилично уселась на дамский манер, — так бы сразу и сказал. А то кусаться…

 

Она поёрзала, устраиваясь, и пожаловалась:

 

— Ужасно неудобно. Если придётся скакать — свалюсь.

 

Единорог что-то энергично проблекотал и двинулся вперёд, гордо потряхивая чёлкой и бородой. Он бы и гривой потряхивал, но в неё мёртвой хваткой вцепилась перепуганная Гермиона…

 

Очевидно, зрелище было впечатляющим. Безумная толпа, от века носившаяся за грязным флагом, замерев на мгновение, расступалась перед сияющим осанистым зверем. Гермиона незаметно одёргивала подол, прикрывая джинсы и тяжёлые башмаки-вездеходы, и от души радовалась, что Малфой, как обычно, перетянул всё внимание на себя.

 

Единорог поводил головой из стороны в сторону, шевеля ноздрями и вразнобой насторожив длинные уши. Гермиона тоже осматривалась, прекрасно понимая, что в полумгле, да ещё в такой массе народа найти кого бы то ни было просто невозможно.

 

…их невозможно было даже отличить одного от другого. У них было одно лицо на всех — залитое потом и бесчувственными слезами, тупое, безучастное ко всему, даже к собственным страданиям — к истерзанным, изжаленным телам, тошнотворному зловонию, крови, гною, нечистотам. Они монотонно выли — так же бессознательно и словно бы по привычке…

 

Пожалуйста, пусть его здесь не будет. Где угодно, только не здесь. Не среди жалких.

 

Единорог вдруг взвизгнул и рванулся в самую гущу толпы. Нашёл!

 

Людская масса раздалась с невнятным воем. Гермиона, выглянув из-за гривастой шеи единорога, увидела широченные плечи и складчатый затылок Винсента Крэбба.

 

— Куда?! — ахнула она и изо всей силы дёрнула единорога за гриву. — Стой, дурак! Назад!

 

Глупое животное взмемекнуло, вскинулось на дыбы и замолотило по воздуху передними копытами. Гермиона распласталась на его спине, цепляясь, за что попало, задыхаясь, как в кошмаре. И, как в кошмаре медленно, единорог опустился на передние копыта, и так же медленно обернулся Крэбб. Он увидел Гермиону и ухмыльнулся — кровожадно и идиотски радостно.

 

— Грязнокровка, — с усилием промямлил он. Похоже, это было первое слово, произнесённое им здесь. У него даже какой-то проблеск появился в заплывших мутных гляделках, — и ты здесь. А это что за козёл?

 

"Козёл", похоже, обиделся и показал старому другу зубы. Для травоядного он был непозволительно клыкаст.

 

— Грязнокровка, — гыкнул Крэбб, — на козле. Сама припёрлась. Не боись, ребя! — заорал вдруг он во всю глотку, — хватай её! Бей! Сука она, а не дева!

 

Они загудели, заревели, надвинулись — облако зловония стало физически ощутимым, ядовитым, как горчичный газ. Гермиона почувствовала прикосновение к ногам — лёгкое, как паутинка, но ведь их здесь миллионы, сотни миллионов! Если они все на них навалятся, то сумеют раздавить. И даже этого не потребуется, потому что вот-вот их задушит зловоние — единорог уже пошатывается...

 

Преодолевая дурноту и панический ужас, Гермиона наклонилась к уху единорогого дурака и велела ему закрыть глаза, намотала на руку жёсткую прядь, свободной рукой вытащила палочку, подняла как можно выше и крепко зажмурилась.

 

— Lumos Maxima!

 

Едкий, яростный, беспощадный свет обжёг глаза даже под зажмуренными веками. Гермиона услышала вой ужаса и новой боли и почувствовала, что вокруг стало свободнее.

 

— Скачи! — крикнула она, — скачи!

 

Единорог, присев на задние ноги, рванулся и помчался прочь. Вслед нёсся миллионоголосый слитный вой и рёв Крэбба: "Держи! Бей! А-ах, уходят!"

 

Гермиона, забыв открыть глаза, слушала, как свист встречного ветра стирает эти вопли. Единорог нёсся неровными скачками — похоже, тоже не открывая глаз. Этак он обо что-нибудь споткнётся…

 

Со всего разбега единорог влетел в ледяную воду, подняв тучу брызг.

 

"Проводник душ в подземном царстве". Карта Меркурий, колода Симболон

 

Первые десятка два ярдов единорог плыл со скоростью торпедного катера, и, как положено торпедному катеру, ходу ему хватило ненадолго. Вода была ледяная, течение быстрое, и бедолага начал задыхаться, биться, закидывая рог и панически тараща глаза. Гермиона обязательно бы слезла с него и поплыла рядом, если бы умела плавать. Она помнила, как едва не утопила Виктора на финише — он не сразу понял, что на воде она держится, как топор…

 

Но она всё ещё ведьма.

 

— Mobilicorpus!

 

Они поднялись над седым потоком ярда на два с половиной и повисли

 

— Давай, — Гермиона похлопала единорога по шее, — шевели копытами.

 

Он не отреагировал. Висел в воздухе и обтекал, как тряпка.

 

— Драко, — выговорила она, — мне очень тяжело нас держать, а сдвинуть с места вообще не получается. Я прошу тебя, иди!

 

Он вздрогнул и неуверенно попробовал пойти, опираясь о воздух. Получилось. Гермиона тихо простонала от напряжения, и тогда он поскакал к берегу шаткой рысью.

 

Было невыносимо тяжело — темнело в глазах, дрожали руки, опасно напряглись мышцы живота. Как будто это она везла единорога, а не наоборот, хотя, в известном смысле, так и было.

 

До берега она всё-таки не дотянула, но плюхнулись они на мелководье. Единорог выполз на сушу, таща на себе бесчувственную Гермиону, лёг и отключился.

 

Леденящий ветер, тянувший от реки, привёл Гермиону в себя. Стуча зубами, она высушила мантию, потом, подозрительно принюхавшись к исходящему от воды неприятному запаху, наложила на себя Очищающее. После чего занялась своим незадачливым средством передвижения. Средство изображало из себя падаль, да не простую, а мокрую, грязную и жалкую. Гермиона высушила и вычистила белую шерсть, и единорог снова стал прекрасен, но в себя приходить отказывался. Гермиона растёрла ему уши, сильно подула в каждую ноздрю, наконец, крепко дёрнула за бороду — безрезультатно.

 

— Нечего, нечего! — сказала Гермиона, — мне тоже досталось.

 

Единорог продолжал лежать тушкой.

 

Гермиона вытащила из сумочки большой термос и свинтила обе чашки-крышки. Над ядовитой рекой, над тёмными берегами, под адскими сводами поплыл запах кофе. Задрожали словно покрытые изморозью ресницы, и между ними блеснуло живое серебро. Единорог поднял голову и принюхался.

 

— Хочешь? — спросила Гермиона.

 

Он встряхнулся и, весь дрожа от слабости, поднялся на ноги. Гермиона вытащила из сумочки его одежду, положила на землю и отвернулась. И так и сидела, пока рука Малфоя не протянулась через её плечо. В руке была чашка кофе. Она кивнула и взяла чашку.

 

Они сидели и отпивались кофе, разглядывая мрачный пейзаж, насколько хватало глаз. Хватало недалеко — было почти темно, справа была река, слева обрыв. Из глубины обрыва поднималось синее зарево, веяло сухим жаром и несло серой, и ещё каким-то, почти вкусным, запахом, вроде расплавленного асфальта. Почва слегка подрагивала.

 

Малфой поставил пустую чашку на землю и сказал:

 

— Спасибо.

— Какая муха тебя укусила? — злобно осведомилась она.

— Просто я увидел Винса, и… ну… даже не знаю. Не то, чтобы обрадовался, конечно, просто немного растерялся. Он настолько… настоящий, что мне показалось, что он жив, невредим, как будто и не горел…

— Ты был так к нему привязан?

— Тебя это удивляет?

— Да. Он ведь не был тебе другом. Так, телохранитель, причём не очень надёжный. Он отказался от тебя, помнишь?

 

Малфой молчал. Она посмотрела на него и встретилась с его внимательным взглядом.

 

— Ай да гриффы, — сказал он.

— Какого чёрта! — взорвалась Гермиона. — Отвратительная, безмозглая, бессердечная, трусливая туша! Он запустил в меня Смертельным, в конце концов! Он чуть не убил нас всех, и тебя, в том числе! Он вызвал Адское пламя!

 

У Малфоя вырвался сухой смешок.

 

— Идиот, — пробормотал он.

— Перестань мучиться из-за того, что не удержал триста фунтов жира одной рукой! Ты сделал всё, что мог.

— Он верил, что сумеет взять Поттера. Кретин. Хотел выслужиться перед Лордом, бедное пушечное мясо. И при жизни был ни на что не годен, и в Аду ему места не нашлось…

— Такое впечатление, что ты говоришь о себе.

— У меня тоже такое впечатление. На его месте должен был быть я.

— Умрёшь — будешь.

— Спасибо на добром слове.

— Обращайся, если что.

 

Они помолчали, дуясь друг на друга, потом Гермиона спросила:

 

— Как ты его нашёл в этой толпе?

— Хороший вопрос! — оживился Малфой, — может, сама на него ответишь?

 

Она молча уставилась на него. Ей было, мягко говоря, не до ответов. Кофе согрел её, но началась реакция на пережитый стресс, и теперь её била нервная дрожь.

 

— Грейнджер, ну подумай немного! Не разочаровывай меня!

— Хочешь, я тебя скину обратно в речку?

— Ладно, даю подсказку, — быстро сказал Малфой, — старые связи!

— Что?!

 

Он задрал левый рукав. Бледная, но чёткая тень Тёмной Метки лежала на белой коже. Гермиона непроизвольно стиснула зубы. Малфой глянул на неё и быстро опустил рукав.

 

— Извини, — сказал он, — прости. Я тебя напугал?

— Нет, — резко ответила она, — просто стало противно.

— Противно или нет, но работает! Я учуял кого-то из… наших, а если бы подождал несколько секунд, то почувствовал бы, что это именно Крэбб, и никто другой.

— Я думала, это связь только с вашим хозяином.

— У всего на свете есть побочный эффект. Иногда это мешало, чаще бывало удобно. Ну, а для наших поисков это просто замечательно, согласись.

— Соглашусь, — вздохнула Гермиона. — Но ведь радиус действия небольшой, так? Всё равно придётся лезть в самое пекло.

— С тобой — запросто, — хохотнул Малфой, — если что, ты нас выручишь.

 

Он вдруг прямо и угрюмо посмотрел Гермионе в глаза.

 

— Мне нет прощенья. Я подставил нас обоих и, кроме того, потерял голову. Если бы не ты, мы бы погибли. Я твой должник.

— Ну-ну, — сказала она, — не говори ерунды. Ты меня из воды вытащил, так что, считай, квиты. Но впредь уж постарайся думать, куда скачешь.

 

Она посмотрела на осунувшееся лицо Малфоя, вынула из сумочки и протянула ему запакованный в фольгу сэндвич. Прислушалась к себе и вынула ещё один.

 

После нескольких минут сосредоточенного жевания Малфой вопросил:

 

— Где моя книжка?

— Моя книжка, — поправила Гермиона и полезла в сумочку.

— Не мелочись, — рассеянно попросил Малфой, листая "Божественную Комедию". Гермиона с любопытством следила за ним. Вот он расширил глаза и растерянно оглянулся на реку.

— Подожди, мы что, форсировали Ахерон?

— Ага, — с удовольствием ответила она, — надо понимать, с перепугу.

— Не спорю, — хмыкнул Малфой, — а где Харон?

— На рабочем месте, наверное. Хочешь с ним познакомиться?

— Просто интересно посмотреть.

 

Они встали и взглянули вдоль реки. Примерно в полумиле от них огромный старик огромным веслом двигал огромный чёлн, кишмя кишащий душами. Выглядело это нереально, жутко и немного комично, как классическая оперная декорация.

 

— Мерлин, — сказала Гермиона, — какое-то средневековье. Здесь ведь действует магия, неужели старик обязательно должен грести?

— Где ты видишь старика? — презрительно спросил он. — Посмотри, как он гребёт — как заведённый. Механизм, Грейнджер, бутафория. И ты права насчёт средневековья, тогда очень любили всякие механизмы…

— Хоть и считали их творением дьявола, — закончила Гермиона.

 

Они смотрели, как чёлн неторопливо причалил, и как стекла с него серая толпа душ — со стонами и проклятьями, сталкиваясь, и толкая, и топча друг друга. Это причиняло им настоящую боль, но они словно не понимали этого и даже не пытались уберечься. Не говоря уж о том, чтобы уберечь окружающих.

 

У Гермионы вдруг брызнули злые слёзы.

 

— Всё то же самое, — пробормотала она, — и везде. В Аду ли, не в Аду…

 

Малфой покосился на неё.

 

— С такими нервами, Грейнджер, надо дома сидеть.

— Я бы и сидела, — огрызнулась она, — только кто же мне…

— Смотри, — перебил Малфой, — там нашёлся кто-то разумный.

 

Толпа беспорядочно валила прочь, чёлн уже отчаливал, и в этот момент кто-то соскользнул с плеч бутафорского гребца, спрыгнул на берег и неторопливо зашагал прямо к Малфою и Гермионе. Малфой торопливо заглянул в книгу.

 

— Праведник-нехристианин, — провозгласил он, — бояться нечего.

— Праведник? — недоверчиво переспросила Гермиона, — по-моему, просто ушлый тип.

— Одно другому не мешает!

 

"Ушлый тип" приближался к ним, беспечно поддавая ногой мелкие камешки. Когда он приблизился, выяснилось, что он напевает вполголоса какой-то жалобно-весёлый, зудящий мотивчик. Парень был невысок, иссиня-смугл и ярко одет.

 

— Индус! — сказала Гермиона, соединила ладони перед грудью и слегка поклонилась.

— А если ты крикнешь "Хелло!", он что, не поймёт тебя? — зашипел Малфой.

 

Беспечный пешеход помахал рукой, крикнул "Хелло!" и улыбнулся на весь Ад.

 

Гермиона даже сощурилась. Казалось, в сумрачном краю вспыхнуло маленькое Солнце, или кто-то применил Lumos Maxima. Маленький смуглый человек исчез, растворился в сиянии собственной улыбки.

 

— Вы тоже в Лимб? — спросила, подходя, улыбка. — Вы любезны, подождав меня. Хорошая компания везде важна, я прав?

 

— Вы правы, — согласилась Гермиона. — В компании веселее.

— Мы пойдём в Лимб? — недовольно спросил Малфой, — зачем? Его там не может быть — во-первых, он крещёный, а во-вторых, далеко не праведник…

— Нам нужно всё проверить, — ответила Гермиона. — Нужно заглянуть везде — вряд ли мы сможем вернуться… тем же путём, каким пришли.

— Вернуться? — переспросил маленький человек, притушив улыбку. — Вы живые?

— Да, — признался Малфой, — вас это шокирует?

— Нет-нет, — замахал руками маленький человек, — Шокирует — нет. Здесь есть кто-то, кого вы ищете, я понял. Я рад, что не пойду один. Я покажу дорогу, живые не найдут, я прав?

— Здесь есть дорога? — уточнил Малфой.

— О да, вот, — человек махнул рукой вперёд и вниз рубящим движением, — вы на ней стоите, но не видите.

 

Они взглянули себе под ноги. Камень, щебень, песок — какая ещё дорога?

 

— Не видите, — закивал нежданный проводник, — я прав. Идём?

 

Гермиона выразительно посмотрела на Малфоя. Он вздохнул и сунул руку за пазуху.

 

— Сигарету? — предложил он.

 

"Знающий не говорит; говорящий — не знает. Интуитивное понимание". Карта Тишина, колода Симболон.

 

Всю жизнь, вплоть до настоящего момента, Гермиона считала, что есть на свете вещи и пострашнее табачного дыма. Но когда человек-улыбка невесомо притронулся к портсигару и издал восторженный гортанный вопль при виде "бади" — трубочки, скрученной из буро-зелёных сухих листьев — ею овладели нехорошие предчувствия.

 

Строго говоря, курения, как такового, не получилось. Будучи тенью, человек-улыбка не мог даже зажать сигарету в пальцах, не то, что затянуться. Пришлось Малфою поджечь сигарету, раскурить (причём так, чтобы, упаси Мерлин, не затянуться) и нести её, исходящую сизым густым дымом, в опасной близости от улыбки. Шершавое непрозрачное облако окружило всех троих, разъедая глаза и носоглотки. Гермиона и Малфой кашляли до рвотного рефлекса, человек-улыбка многословно извинялся и благодарил, пытался то разогнать облако тенями маленьких ладоней, то втянуть его в себя целиком — то и другое безуспешно. Наконец Гермиона додумалась окружить себя слабыми отталкивающими чарами и через несколько мгновений оказалась в пузыре относительно чистого воздуха.

 

— А меня? — обиженно спросил Малфой.

— А сам?

 

Малфой, нехорошо бормоча, присмотрелся к воздушному пузырю, взмахнул палочкой и обиделся ещё больше, потому что радиус действия его чар оказался раза в два меньше, чем чар Гермионы.

 

— Я отказываюсь это понимать, — заявил он.

— Ну, разумеется, — согласилась Гермиона. — На случай, если тебе надоест стоять в отказе, даю подсказку — чистокровность тут абсолютно ни при чём.

 

Малфой кусал губу. Человек-улыбка светился счастьем сквозь дым.

 

— Ты что-то такое говорила о приливе сил после этих ваших свиданий?

— Вот, видишь, как просто. А ты сразу обиделся. Или позавидовал? Малфой! Ну, признайся, признайся, тебе завидно? Давай пожалуемся ему. Он, в сущности, добрый человек, может, он и тебя, так сказать, зарядит?

— Кончай, Грейнджер.

— Что, прямо сейчас кончать? Мы вообще-то не одни.

— Грейнджер!

— Мог бы и раньше задуматься — когда я перенесла нас через Ахерон. Предубеждения, Малфой, тормозят мыслительный процесс.

— Это называется "перенесла"? Мы чуть не утонули!

— Ну, знаешь! В анимагической форме ты весишь, наверное, полтонны. Тяжеловато, даже для удвоенной магической мощи. Так что...

— Что?

— Лопай меньше. Ай!

  

Малфой поучающе поднял палочку.

 

— Это, Грейнджер, был бесконтактный невербальный шлепок. Если ещё будешь меня задирать, забуду о своём шовинизме и надаю по шее, в лучших традициях равенства полов...

 

Обнаружив у себя в пальцах сигарету и позабыв в пылу полемики о добровольно принятых обязанностях воскурителя, Малфой машинально затянулся и чуть не умер.

 

Его надрывным кашлем человека-улыбку унесло далеко вперёд. Гермиона, давясь не от дыма, но от хохота, затоптала злополучную сигарету и стала ждать, пока Малфой прокашляется.

 

Человек-улыбка вернулся к ним и тоже стал ждать, глядя на Малфоя не с сочувствием, а, скорее, с пониманием. Когда Малфою удалось выпрямиться, человек-улыбка сказал, явно гордясь отечественным производителем:

 

— Хороший табак, я прав?

 

Малфой чуть не умер вторично, человек-улыбка, опасаясь, что его опять сдует, спрятался за Гермиону. Гермиона устала смеяться и уселась на землю, попутно отметив, что почва покрыта уже не щебнем, а низкой мягкой травой.

 

Малфой посмотрел на неё слезящимися глазами и прохрипел:

 

— Смешно?

— Будешь знать, как шлёпать чужих девушек. Забыл, где мы находимся? Тут возмездие наступает без проволочек.

— Грейнджер, не разводи мистики! Её здесь и так хватает, — сказал Малфой и не без опаски огляделся.

 

Мистики вокруг не наблюдалось. Приятная, поросшая травой сумеречная долина между холмами, ручейки, оливковые рощицы. Вдалеке высился то ли замок, то ли город.

 

— "... семь раз обвитый стройными стенами", — провозгласил Малфой, заглянув в книгу, потом ещё раз оглядел всю эту буколику и подытожил — овечек не хватает, козочек всяких...

— Твоя анимагическая форма требует любви? — осведомилась Гермиона.

— Скорее, моё эстетическое чувство требует гармонии. Согласись, что без живности пейзаж не завершён.

— Пожалуй, — Гермиона потянула воздух носом, — и запахов никаких нет, кроме этой ужасной самокрутки, ничто ничем не пахнет.

— Не пахнет, и слава Мерлину. Мы с тобой уже нанюхались, чуть не задохнулись.

— И всё бесцветное, даже трава, посмотри!

— А зачем мёртвым цвета? — рассеянно возразил Малфой, листая книгу, — да и запахи, если уж на то пошло...

— Не нужно! — вскричал позабытый было человек-улыбка, размахивая руками, — нам не нужно запахи-цвета! Вам не нужно идти в замок. Я пойду, узнаю и расскажу, я прав?

— Нет, — сказала Гермиона так резко, что человек-улыбка отлетел ярда на три. Малфой удивлённо взглянул на неё.

— Я должна сама увидеть, что его там нет, — пояснила Гермиона и добавила, обращаясь к человеку-улыбке, — не обижайтесь, но...

— Нет обид! — закричал он, — нет но! Это любовь, я понимаю! Идём! — и он, приглашающе махнув рукой, понёсся к семистенному замку. Нёсся он огромными скачками, лишь иногда касаясь земли — явно не столько по необходимости, сколько по привычке.

— Любовь, — ядовито сказал Малфой, — видел бы он эту любовь, он бы тебя, Грейнджер, ко Граду Праведников близко бы не подпустил.

— Это было votum separatum Драко Малфоя, — огрызнулась Гермиона, вставая и отряхиваясь, — прошу учесть, что данным мнением никто не интересуется.

 

Человек-улыбка уже почти исчез из виду, и они поспешили за ним к городу. Или всё-таки к замку?

 

Малфой принялся ворчать.

 

— Не понимаю, с чего ты взяла, что он может быть там. Чего ему там делать? Там же тоска.

— Почему же тоска? Место тихое, приятное. Там ведь должны быть некрещёные дети — вдруг там действительно есть школа?

— Да, — сказал Малфой, — я и позабыл было, что мы в Аду. Спасибо, что напомнила.

— Хочешь сказать, что для него где школа, там и Ад? — спросила рассеянно Гермиона, вглядываясь в даль. — Напрасно ты так думаешь. Он любил свою работу.

— Он любил все свои работы! — торжественно провозгласил Малфой. Гермиона невольно прыснула, тут же сделала серьёзное лицо и с упрёком посмотрела на Малфоя. Не смутившись, Малфой продолжил столь же торжественно — и умер на посту!.. Перестань сверкать глазищами. Я нервный, чёрт возьми, я могу заикаться начать от испуга!

— Он не умер, — процедила Гермиона севшим от ярости голосом.

— Одержимая, — вздохнул Малфой, — с тобой невозможно разговаривать.

— Вот и помолчи. Тем более, что наш курильщик кого-то сюда ведёт.

 

Навстречу им двигался старик — высокий, сутулый, бородатый. В руках у него был посох, на который он не столько опирался, сколько отталкивался им от почвы и пролетал враз несколько ярдов. Старик был закутан в нечто белое — хламиду? Хитон? Вокруг старика вился человек-улыбка.

 

Малфой полез в книгу.

 

— Это Гомер, — раздражённо сказала Гермиона.

— Грек? — уточнил Малфой.

— Древний, — уточнила Гермиона в свою очередь.

— Латынь я знаю, — пояснил Малфой, — а греческий — нет. И как мы с ним будем объясняться?

— Гарри мне говорил, что ты хороший легилимент.

— Откуда ему это известно? Хотя это сейчас неважно, а важно то, что подвергаться легилименции очень неприятно.

— Старик же всё равно мертвый...

— Ты, Грейнджер, не перестаёшь меня удивлять. Кажется, наше местопребывание дурно на тебя влияет.

— А твои претензии быть моралистом невыносимы! — огрызнулась Гермиона, сильно, впрочем, покраснев.

 

Старик допрыгал до них и остановился напротив. Глаза у него были вполне зрячие, живые, острые, хотя и старчески выцветшие, и эти глаза он устремил на Малфоя.

 

— Salve! — зачем-то сказал Малфой. Гермиона хихикнула. Старик тотчас перевёл взгляд на неё.

— Мы не говорим по-гречески, — объяснила ему Гермиона.

— Оное место свободно от смеси язЫков, — ответствовал старик, — ибо мужи, как и жёны, что здесь обитают, мудростью ясной вполне постигают разум чужой.

— Гекзаметром мы тоже не изъясняемся! — испуганно возразила Гермиона, — мне очень жаль!

— Сим стихотворным размером из сонма поэтов только один овладел — тот, кого лицезрите. Не сокрушайся своим неразумьем, юница, лучше поведай, кого разыскать ты решила в сумрачном этом краю?

— За юницу, конечно, спасибо, — ответила Гермиона и замолчала.

 

Она поняла вдруг, что ещё ни разу не произнесла его имени. И застарелое чувство вины, и то странное и постыдное, что связывало теперь Гермиону с давно умершим человеком, просто-таки налагали на её уста печать безмолвия.

 

Старик, человек-улыбка и Малфой молча смотрели на неё. У Малфоя первого кончилось терпение.

 

— Так кого ты ищешь, Грейнджер? — спросил он.

 

Она почувствовала, как стало жарко щекам, и машинально прижала к ним холодные ладони. И снова не смогла ответить.

 

— Льзя ли стыдиться сердечных порывов? Льзя ли того не любить, кто, перейдя Ахерон, злобу возжёг и тоску в теле живом? Ради кого ты, жено, живою спустилась в Аид? — тихо спросил старый поэт.

— Действительно, — поддержал Малфой, — имя, Грейнджер, имя!

 

Раздражение на Малфоя, лезущего, куда не просят, помогло сорвать печать.

 

— Северус Снейп!

— Ну вот, — произнёс Малфой среди звенящей тишины, — а ты боялась.

— Я хочу войти в Град Праведников, — сказала Гермиона, обращаясь только к старику, — и искать его там.

— Нет там того, чьё прозванье сурово и хмуро, клятву свою принести в том я готов. Коли доселе владеет тобой недоверье, в Город войди — и познай меру правдивости праведных, в Лимбе покой приобретших от тягот земных. Знай же, коль скоро вошёл бы сюда тот, кого ищешь, то, сердцем смирившись, не тосковал бы о Солнце, тебя бы не звал...

 

Гермиона посмотрела на Город. Малфой заглянул в книгу, очевидно, чтобы просмотреть список обитателей Лимба.

 

— Знаешь, Грейнджер, — серьёзно сказал он, — я могу только повторить то, что говорил раньше — там нет наших знакомых. И мне достаточно слова нашего великого собеседника, — и он почтительно склонился перед стариком.

 

Вот паршивец, восхитилась Гермиона, ведь он впервые услышал о великом греке четверть часа назад!

 

Гомер посмотрел на Гермиону, потом на склонившегося Малфоя, и неожиданно треснул его посохом по шее. Посох, натурально, не весил ничего, но какое-то прикосновение Малфой, видимо, ощутил, резко выпрямился и изумлённо уставился на старика.

 

— Впредь, не имея резона, не льсти никому, вьюнош прехитрый!

— Какой я вам вьюнош! — возмутился Малфой, — мне двадцать семь лет! А если вы принимаете за лесть обыкновенную вежливость, то это ваши проблемы! — он подумал и добавил, — сэр.

— Спутник твой разумом хитр, к тому ж малодушен и дерзок, — наябедничал Гомер Гермионе, — ты же душою пряма, сердцем смела, разумом светлым подобна дочери Зевса любимой, Афине...

— Другими словами, на фиг он мне сдался? — перебила Гермиона. У неё тоже не достало терпения на велеречивого старого хулигана. — Вот вы со мной пойдёте?

— Тени прикованы к Кругу навечно, разве тебе не известно?

— А если бы могли, пошли бы?

— Стар я, юница...

— Ясно, ясно. А вот он пошёл. И пока ещё не дал мне повода пожалеть об этом. Да и не вам, певцу Одиссея и Троянского коня обвинять кого-либо в хитрости, уж простите, сэр.

— В оное время, в кипучем и яром мире подлунном, герой хитроумный всё одолел, — пропел старик звучным баритоном, — вы же спустились в бессветный Аид, обделённый надеждой!

— Боюсь, что не понимаю вас, сэр, — сказала Гермиона, — чего вы добиваетесь?

 

Гомер вдруг уставился на Малфоя, и целую долгую минуту сверлил его взором. Малфой, не моргнув белобрысым глазом, сохранял на физиономии выражение весёлого недоумения.

 

Старик тяжело вздохнул, ещё больше ссутулился и посмотрел на Гермиону.

 

— Верь лишь себе, — сказал он, — и не следом змеиным да будет твой путь, но прямым, как стрела Артемиды — вплоть до конца!

 

Он развернулся и запрыгал к Городу. Человек-улыбка растерянно посмотрел ему вслед, потом взглянул на своих недавних спутников, сделал намасте и пустился догонять старика.

 

— Считается, что мы должны быть благодарны за подобные напутствия? — осведомился Малфой, — или это пророчество?

— Малфой, — сказала Гермиона, не отрывая глаз от удаляющихся теней, — ты что-то от меня скрываешь?

— Множество вещей, — с готовностью ответил он, — например, я до сих пор держу конфеты под подушкой. В детстве у меня их таскали Винс с Грегом. Куда я только эти конфеты не прятал, чего только с этими объедалами не делал, один раз даже в жаб превратил на целый день — ничего не помогало. Пришлось заклясть подушку, и вообрази, сработало. В ту же ночь...

— Ладно, не хочешь — не говори, — перебила она, — рано или поздно, я думаю, всё выяснится. Только, ради твоей же пользы, никогда не заговаривай мне зубы!

 

"… нудная, однообразная или рутинная работа… силы связи и разделения, добра и зла, огня и воды, восхождения и нисхождения". Карта Слуга, колода Симболон.

 

В какой-то момент они поняли, что дальше не смогут ступить ни шагу — это раз, и вряд ли в дальнейшем им попадётся столь тихое место — это два. Поэтому они остановились, где шли — всё ещё ввиду Лимба — приглядели оливку пораскидистей и под сенью её стали устраиваться на ночлег.

 

Гермиона, прихватив сумочку, устало потащилась к ближайшему ручейку. Малфой, судя по выражению лица, собрался было напомнить ей, маггле этакой, что существуют на свете Очищающие заклинания на все случаи жизни, но тут видимо вспомнил, что бывают случаи, когда заклинаниями не обойдёшься. И он, не теряя достоинства, направился в противоположную от Грейнджер сторону, туда, где купами росли высокие кусты.

 

Вода в ручейке была, как и следовало ожидать, совершенно безвкусная, словно дистиллированная. Гермиона решила, что пить её не стоит, но умыться можно. Она неторопливо совершила личный туалет, вернулась под оливку, вынула из сумочки два свёрнутых спальных мешка, пачку крекеров и банку мясных консервов, котелок, сотворила и вскипятила воду, заварила чай, а Малфоя всё не было.

 

Наконец он появился, левитируя перед собой огромную охапку трав. Целый сноп.

 

— Проголодался, единорогий друг? — злобно осведомилась Гермиона.

— Олень тебе друг, — огрызнулся Малфой, свалил всю эту кучу на землю и перевёл дыхание. Потом потребовал:

— Дай воды.

— Сам сотвори, не маленький.

— Я устал, — возмутился Малфой.

— Зачем же ты волок всё это сено?

— Сама ты сено! Ты только посмотри!

 

Он торопливо создал в воздухе водяной шарик, проглотил его и принялся показывать.

 

— Дурман индийский, болиголов пятнистый, цикута (смотри, какое корневище), белена, бирючина… там ещё мандрагоры много, так что, если у тебя есть наушники, мы можем…

— Зачем тебе всё это? Даже если ты задумал меня отравить — не многовато ли?

— Вот глупая гриффонша. Это же адские травы! Представляешь, какое у них действие?

 

Гермиона взяла цветок цикуты, осторожно понюхала — ничего.

 

— Не знаю, — с сомнением сказала она, — какое-то тут всё ненастоящее. Впрочем, как хочешь, тебе тащить.

— Не знаешь, — саркастически отозвался Малфой, — ничего ты, Грейнджер, не знаешь…

 

Он несколькими взмахами палочки рассортировал свою сомнительную добычу по видам, перетянул в пучки, уменьшил и сунул в карман.

 

— Так, что на ужин? Это что?

— Мясо.

— Н-да?

— Н-да!

 

Они поужинали, завернулись в спальные мешки и уснули под затянутым бесцветной дымкой сводом.

 

Она проснулась от запаха. Кофе. Малфой сидел на свёрнутом спальном мешке, подперев кулаком свежевыбритый подбородок, и задумчиво смотрел на два висящие в воздухе котелка. Гермиона поморгала: котелки были странноватой воронкообразной формы, и стенки их были покрыты чем-то вроде инея. Никакого огня под ними не наблюдалось, но в одном тихо кипел чёрный густой кофе, источая горький сильный аромат, звучащий в этом лишённом запахов мире как-то даже нагло, а в другом булькало мутноватое варево. Из этого второго котелка пар уходил спиралью вверх и далеко в сторону — именно за направлением пара внимательно, не отрывая глаз, следил Малфой.

 

А между котелками в воздухе висело крошечное нечто. Поблёскивало и мерцало, и что-то делало.

 

— Что это? — чужим со сна голосом спросила Гермиона.

— Не знаю, — монотонно ответил Малфой, — я сидел и думал, как мне сварить одну штуку. Котелка у меня нет, в сумочке твоей шарить не хотелось, тебя будить не хотелось тем более. Думал-думал, и вдруг увидел такое крутящееся облачко, как смерч. Сначала туманный смерч, потом водяной. Потом вода замёрзла в форме воронки, а изнутри пошёл пар. Я просто не мог не налить туда ещё воды и не посмотреть, что получится. А вода вдруг закипела…

— А кофе?

— Мне стало интересно, справится ли эта штука с двумя котелками, и второй котелок тут же появился. За кофе, уж прости, пришлось залезть к тебе в сумочку. Ты меня разочаровала, Грейнджер — на ней нет охранных заклинаний.

— Кто это тебе сказал? Конечно, есть, просто к кофе они не относятся.

 

Она вылезла из мешка, подошла к тому котелку, который был с кофе, и ткнула пальцем в прозрачную стенку. Стенка была холодная настолько, что палец к ней прилип. Малфой хихикнул. Гермиона отлепила палец и сердито сказала:

 

— Это действительно лёд!

— Ах ты, умница моя! — восхитился Малфой, — ну конечно, это лёд!

 

Гермиона обошла вокруг котелков, не пытаясь больше трогать их руками, подозрительно присмотрелась ко второму котелку. Малфой предостерегающе поднял палец.

 

— Дурманная настойка?

 

Малфой кивнул.

 

— Думаешь, пригодится?

— Похоже, мы идём в довольно опасные места, — объяснил Малфой, постучав по корешку "Божественной комедии", — и пригодиться там может всё, что угодно. Может, удастся усыпить Миноса. Или Цербера.

 

Гермиона достала из сумочки чашки, вынула палочку и не без опаски заставила ледяной котелок наклониться и наполнить чашки кофе. Опустев, котелок тут же превратился в водяной смерчик. Стремительное вращение смерчика замедлилось, остановилось, и он стёк на землю. Гермиона с уважением посмотрела на то непонятное, что мерцало теперь над оставшимся котелком.

 

— Может быть, это здешний домовой эльф, — предположил Малфой, — или…

— Фея Динь-Динь, — пробормотала Гермиона.

— Какая фея? — не понял Малфой.

— Это из другой книжки, — отмахнулась Гермиона, — так что или?

— Или мелкая разновидность демона…

— Господи, ну конечно же!— обрадовалась Гермиона, — конечно, демон. Демон Максвелла!

— Максвелл — это маг? — осведомился Малфой, — и у него был в услужении демон? Почему же я о нём ничего не слышал?

 

Гермиона вздохнула и подозрительно посмотрела на белобрысого сноба. Похоже, он искренне недоумевает, как это ему ничего неизвестно о столь выдающемся волшебнике.

 

— Максвелл — это маггл, — объяснила она, — учёный.

— Не морочь мне голову, — велел Малфой, — как магглу мог служить демон?

— Долгая история, — потеряла терпение Гермиона, — но могу тебе сказать, что это создание может только нагревать и охлаждать, и больше ничего.

— Полезное создание, — одобрил Малфой.

 

Создание смущённо замерцало.

 

— Может, возьмём его с собой?

— Не хотите ли пойти с нами, сэр? — спросила Гермиона. Малфой фыркнул. Демон замерцал сильнее и заскакал вверх-вниз. Иней тут же сошёл со стенок котелка, и с заостренного донышка закапало.

— Тает! — прикрикнул Малфой. Демон виновато застыл, и котелок вновь заиндевел. Дурманный настой закипел сильнее.

— Легче, — велел Малфой, покосился на Гермиону, и добавил полутоном ниже, — немного меньше жара, будь добр.

— Пей кофе, — сказала Гермиона, — я послежу за дымом.

— Благодарю, не нужно. Ещё несколько минут, и можно остужать.

 

Через несколько минут Малфой помешал в котелке бесцветной оливковой ветвью. Ветка мгновенно пожелтела. Малфой вынул палочку и кивнул демону. Варево перестало дымиться. Котелок немедленно растаял, и Малфой еле успел собрать зелье в шар.

 

Гермиона вынула из сумочки склянку. Шар вытянулся змеёй и нырнул в узкое горло. Гермиона быстро закупорила склянку и протянула Малфою.

 

— Забирай свою отраву.

— Спасибо, accio!

 

Они выпили кофе, собрали лагерь в ридикюль, и Малфой осведомился:

 

— Поднести сумочку?

— Сумочку ему, — сварливо огрызнулась Гермиона, — ты это оставь — не люблю. Сумочку! Может, ещё и палочку?

— Меня плохо слушаются женские палочки, — вздохнул Малфой, — но спасибо за предложение.

 

Они шли прочь от города. Долина становилась всё более узкой, местность всё более бесплодной. Демон парил над их головами, обвевая их прохладным ветерком и вознося знойное марево к туманному своду.

 

— Какой дружелюбный, — сказал Малфой, — интересно, чем мы ему так понравились?

— Тем, что нуждаемся в нём, — ответила Гермиона. — Обитателям Лимба он точно не нужен — запахов они не ощущают, цветов не различают, температурные колебания их тоже не должны задевать…

— Вечный покой, — пробормотал Малфой.

— А? Ну, да, действительно. А тут мы с тобой — живые, нуждающиеся в тепле и прохладе. Конечно, он обрадовался, верно, маленький?

 

Гермиона протянула руку, демон скакнул вниз, оттолкнулся от её ладони и снова взлетел.

 

— Как он вообще туда попал, если он там не нужен?

— Может быть, сбежал оттуда, где он нужен.

— Боюсь представить, — буркнул Малфой, — что мы идём туда, где действуют его мамаша и папаша… Кстати, куда мы, собственно, идём?

— Где-то должен быть обрыв. Надо спускаться вниз.

— Ты знаешь как?

— Там видно будет. А вдруг ты у нас горный… единорог?

— Сейчас превращусь и насажу тебя на этот самый рог!

— Вот так фантазии! Когда мы его найдём, я ему всё–всё расскажу, а потом посмотрю, кто из вас кого насадит!

— Вообще-то, это тебя он должен насаживать, а не меня.

— Не-е-ет, на вас обоих насаживаться я не согласна. Пусть победит сильнейший.

— Какая ты особенная. На свете существуют тысячи женщин, которые бы душу продали за такую возможность, а тебе ещё и драку подавай.

— Да? А из этих тысяч согласится хоть одна спуститься в Ад, чтобы выручить одного слизеринца при помощи другого слизеринца? По-моему, я заслужила право на маленький каприз.

 

Они уже вышли из ущелья и шагали по унылой каменистой равнине (хамада, подумала Гермиона, это называется хамада) , и каждый шаг к адской пропасти был чреват опасностью переломать ноги на чёртовой щебёнке.

 

— Согласиться — это ещё не всё, — заметил Малфой и подхватил споткнувшуюся Гермиону под руку, — нужно ещё спуститься.

— Спасибо, — сказала Гермиона, пошевелила ступнёй, прислушиваясь к своим ощущениям, и сказала, — слушай, а превратись ты, в самом деле. Я на тебе поеду. Тут же без ног останешься.

— То есть, мои ноги пусть пропадают, — уточнил Малфой, — все четыре?

— Твои с копытами. Ещё и с серебряными — что им сделается?

— Сотрутся. Давай лучше попробуем вот что…

 

Он поднял глаза на демона.

 

— Ты не мог бы проплавить нам тропинку? — спросил он, — если тебе, конечно, не трудно?

— Десять баллов Слизерину, — пробормотала поражённая Гермиона.

 

Демон, как им показалось, беззвучно взвизгнул от восторга. Он рухнул им под ноги и пошёл-покатился со страшной скоростью, кружась то вправо — проплавляя тропинку, то влево — остужая её, и очень скоро окутался облаком ядовитого пара. Тропа за ним оставалась узкая, двоим не разойтись, но ровная, и не сказать, чтобы скользкая.

 

— Слабосильный попался, — сказал Малфой.

— Неблагодарный, — упрекнула Гермиона, — он же маленький совсем!

— Пожалуй, — согласился он, — что поделаешь, какой есть. Давай, Грейнджер, топай вперёд — джентльмен я или нет?

 

Постепенно пасмурный день мерк. Окружающая местность пропадала во мраке, но далеко впереди засинела давешняя серная заря. И потянуло серой.

 

Не скоро они дошли до обрыва. Край его резко чернел на фоне синего мёртвого зарева. В дюйме от пропасти слабо мерцал измотанный демон Максвелла. Гермиона бережно подобрала его и спрятала себе в рукав. Потом легла на живот и осторожно заглянула за край.

 

Малфой презрительно посмотрел на неё сверху вниз — надо же, высоты боится! И бросил небрежный взгляд в бездну.

 

И рухнул вниз.

 

"...посмейтесь над собой, посмотрите на себя или на волнующую вас ситуацию иначе, доведите её до абсурда". Карта Падение, колода Симболон.

 

— Знаешь Малфой, — наставительно сказала Грейнджер, — нельзя быть настолько предсказуемым.

 

Малфой вздрогнул было веками, и снова зажмурился. Потом быстро сказал: "Не смотри", перевернулся набок, и его вырвало.

 

Демон вылетел из рукава Гермионы и повис над Малфоем, усиленно нагоняя холод.

 

— Спасибо, — с трудом сказал Малфой и сел.

 

Evanesco получилось с третьего раза, а Водообразующее не получилось совсем. Гермиона достала чашку и наколдовала воды. Малфой напился, опасливо огляделся и обнаружил, что Гермиона оттащила его от обрыва ярдов этак на пятьдесят.

 

— Спасибо, — с чувством сказал он. — Так что там насчёт предсказуемости?

— А то, что я уверена была, что ты обязательно посмотришь вниз и свалишься от головокружения! — Гермиона наколдовала ещё воды, на этот раз себе.

— Я никогда не страдал головокружениями! — запальчиво возразил Малфой, и вдруг увидел, как дрожит чашка в её руках. — До сегодняшнего дня, — добавил он тоном ниже.

— Я не думала, что ты подойдешь настолько близко к краю, но всё же достала палочку. И если бы я этого не сделала, — она глубоко втянула воздух, — пробил бы ты сейчас Девятый Круг насквозь и вылетел бы прямиком в Чистилище...

— И меня вышибло бы обратно. Не дорос я ещё до Чистилища. Я до него даже ещё не дочитал, — огрызнулся он и попросил, — Грейнджер, не реви надо мной, а то я себя каким-то Поттером чувствую или, упаси Мерлин, Уизли...

— Господи, да ты хуже Гарри и Рона, вместе взятых!

— Если так, то плачь. Я сейчас сам заплачу, оттого, что я хуже Уизли. Это я-то!

 

Гермиона бешено ахнула чашку оземь. Чашка разлетелась, на скалистой почве появилась дымящаяся вмятина.

 

Малфой вынул палочку и велел чашке:

 

— Reparo!

 

Осколки остались осколками. Малфой посмотрел на Гермиону и встретил её злой взгляд.

 

— Однако, — сказал он, — только сейчас я прочувствовал, как ошибался Лорд, недооценивая магглорождённых волшебников. Благодарю тебя, высокоталантливая дама, что ты не разбила эту чашку о мою голову.

-Полагаю, у меня ещё будет такая возможность, — Гермиона отвела взгляд, вынула палочку и тоже попробовала восстановить чашку — безрезультатно.

— Да, — сказала она и хихикнула, — повезло тебе сегодня, бледнолицый враг мой, целых два раза!

 

Малфой облегчённо, но негромко вздохнул.

 

— Всё же надо подумать, как мы будем спускаться. Мне кажется, что поочерёдная левитация отпадает...

 

Гермиона остро взглянула на него.

 

— Ты что-то сумел там разглядеть? Что именно?

— А ты разве не разглядела?

— Нет. Я за тобой, дураком, следила. Так что ты видел?

 

Он закрыл глаза и начал бледнеть, хотя ему, как леди Винтер, бледнеть было некуда. Гермиона крепко взяла его за руку, демон усиленно замерцал.

 

— Ты, наверное, знаешь. Воронка. Исполинская, неописуемо огромная. Состоит из... как ты говоришь? Кругов? Да, ярусы, и они вращаются с бешеной быстротой... а может быть, это у меня сразу голова закружилась? Свет, синий и багровый, и дым, и смрад... и ничего не видно, кроме глубины. Миль десять, невероятно глубоко и там внизу...

 

Его так и передёрнуло, и он несколько раз сглотнул.

 

— ... а самое главное — до ближайшего Круга не меньше мили по вертикали, по очереди мы друг друга не спустим, даже твоих удвоенных сил не хватит. А если мы попробуем прыгнуть, держа друг друга Мобиликорпусом, то я тебя просто уроню. Извини. Это всё так...

 

Он сделал беспомощный жест и подставил лицо прохладе, навеваемой демоном.

 

Гермиона с минуту думала, глядя сквозь Малфоя и покусывая губу. Потом сказала: "Подстрахуй меня" и направилась к обрыву. Сделала несколько глубоких вдохов, опять легла на живот и взглянула вниз.

 

Очнулась она оттого, что Малфой хлопал её по щекам. Когда она открыла глаза, он прекратил своё занятие и сказал:

 

— У тебя, Грейнджер, организм непробиваемый, как у тролля. По крайней мере, Enervate на тебя не действует. Интересно, все магглы такие?

— Ой, помолчи ты, пожалуйста, — она осторожно села, отвела ладонью демона, почти запутавшегося в её волосах от усердия, — дай подумать. Или лучше дай попить. У меня не получается такой водяной шарик, как у тебя.

— Не подлизывайся, — строго сказал Малфой, но шарик создал. Гермиона схватила шарик губами и сказала:

— Сделай ещё.

 

Он, видимо, оценил сосредоточенное выражение её лица и, не прекословя, создал ещё один шарик, и подвесил его в воздухе. Гермиона с минуту переводила взгляд с круглой капли на мерцающего демона и обратно.

 

— Ну? — не выдержал Малфой.

— Слушай, — она посмотрела теперь на него, — ты только воду умеешь скатывать в шарики?

— То есть?

— Ну, только жидкость? Ты не пробовал сделать шар, скажем, из нагретого воздуха? И немного побольше, — она прищурилась, — ярдов примерно тридцать в диаметре?

 

Малфой посмотрел на демона и сказал:

 

— Совсем с ума сошла.

— Есть другие предложения? — осведомилась Гермиона.

— Может быть, тут водятся тестралы? — с тоской предположил Малфой.

— Может быть, — согласилась Гермиона, — но пока ещё ни одного не видно. И, как я понимаю, метлы у тебя в кармане тоже нет.

— Нет, — буркнул Малфой, — ты прекрасно знаешь, что предметы, зачарованные на подвижность, уменьшать нельзя. А если бы и была, я бы с ней не справился. Ты же видела, что там происходит.

 

Они помолчали, глядя на демона. Малфой решительно сказал:

 

— Ничего не получится. Даже если я сделаю шар из воздуха — как мы к нему прицепимся? А если прицепимся, как сумеем удержаться, если мы от одного взгляда в эту воронку теряем сознание? — и он выпил водяной шарик.

 

Наступила ещё одна задумчивая пауза.

 

Гермиона принялась рыться в сумочке. Малфой следил за ней безнадёжным взглядом.

 

Гермиона, не вынимая руки из сумочки, подняла вдруг голову и посмотрела на Малфоя.

 

— Что? — подозрительно спросил он.

 

Она вытянула из сумочки зонтик. Пока Малфой озадаченно моргал, Гермиона вытащила из сумочки большую решётчатую коробку с крышкой и скобой на крышке. Внутри коробки было что-то — или кто-то? — сквозь прутья торчали наружу какие-то оранжевые клочья.

 

Гермиона откинула крышку. Из коробки высунулась сонно зажмуренная морда, рыжая и преусатая. Морда устрашающе зевнула, прижав уши и превратившись на мгновение в одну огромную зубастую пасть, после чего принялась осматриваться. Углядев Гермиону, морда вопросительно-раздражённо мяукнула.

 

— Вылезай, Глотик. Нам нужна твоя корзинка.

 

Малфой мысленно соотнёс крюкообразную рукоятку зонта со скобой на крышке кошачьей корзины и лёг от хохота.

 

* * *

— Укачает, — зловеще бормотал Малфой, в который раз проверяя крепления, — канат перетрётся, зонт лопнет, спицы сломаются, скобу сорвёт, крышка откроется... Что ещё? А, ураганом разобьёт о скалы...

— Малфой! — не выдержала Гермиона.

— Я перебираю варианты, — с достоинством ответил Драко, — чтобы быть готовым ко всему. Вот что ещё может быть — твой кот может взбеситься и...

 

Живоглот зашипел.

 

— Малфой, не нарывайся, — предупредила Гермиона. — Нельзя сказать, что у него совсем нет чувства юмора, но ты ведь испытываешь его терпение!

— А ты бросаешь вызов здравому смыслу, — парировал Малфой, — и не кошачьему, а человеческому!

 

Они оглядели своё сооружение. К рукоятке зонта, увеличенного по диаметру в двадцать семь раз, была привязана корзина Живоглота, увеличенная достаточно для того, чтобы в ней могли разместиться два человека и крупный кот.

Один канат шёл от ручки в крыше и ещё четыре Малфой врастил в углы корзины. Под куполом зонта мерно и деловито мерцал демон, выбрасывая вверх струю горячего воздуха. Тепла пока хватало ровно настолько, чтобы зонт парил над корзиной, не поднимая её. На крышку корзины изморосью сеялся конденсат.

 

Малфой в последний раз осмотрел узлы, проверил заклинание Укрепления на днище, рёбрах, скобе и крышке корзины, стержне, спицах и полотне зонта. Структура увеличенных предметов становилась растянутой и рыхлой, что, с одной стороны, облегчало всю конструкцию, а с другой делало её ещё более ненадёжной, чем можно было судить по её виду. Гермиона нетерпеливо цыкнула и ткнула в узел палочкой:

 

— Ictus!

 

Малфой едва успел отдёрнуть руку. Канаты вздрогнули от удара и запели чистым басовым голосом.

 

— Хорошие канаты, — похвалил Малфой и погладил Гермиону по голове,— а узлы просто замечательные,— и он погладил по голове себя.

 

Гермиона демонстративно поправила потревоженные волосы.

 

— Ты серьёзно думаешь, что твою причёску можно испортить? — осведомился Малфой. Гермиона немедленно стала на цыпочки с явным намерением растрепать Малфою его зализанный хвост. Демон азартно засверкал, канаты натянулись, приподнимая корзину над грунтом. Живоглот заорал, как сирена. Гермиона ахнула, подхватила кота под брюхо и кинулась в корзину, Малфой последовал за ней, захлопнул решётчатую дверь и наложил Закрывающее. В это время Гермиона лихорадочно привязывала заклинанием Живоглота к решётчатой стене. Котище сипло вопил и отмахивался лапами.

 

— Малфой, быстрее!

 

Малфой бросился спиной к стене, Гермиона ткнула в его сторону палочкой:

 

— Incarcerous!

— Руки, дура! — заорал Малфой.

— Сам дурак!

 

Вылетевшая из её палочки толстая верёвка аккуратно обхватила Малфой поперёк живота и притянула к стене, оставив свободными руки и ноги. Он взмахнул своей палочкой и привязал Гермиону. Получилось не так отчётливо: шальная петля захватила левое запястье Гермионы. Она досадливо зашипела.

 

— Я поправлю!

— Да чёрт с ней! — Гермиона подняла палочку, — приготовься, сейчас начнётся болтанка!

 

Малфой тоже поднял палочку. Они уставились друг на друга, чтобы ненароком даже краем глаза, не задеть кошмарный пейзаж за дырявыми стенками.

 

Пол дрогнул и надавил на подошвы ног. Резко похолодало, снаружи, за решётчатыми стенами, конденсат превратился в настоящий снег, жёлтый от серы. Завыл ледяной смрадный ветер.

 

Антиинерционные и гравизащитные заклятья, те самые, без которых ни одна метла не пойдёт в продажу, составляли цеховой секрет мастеров-метельщиков. Но Гермиона не была бы Гермионой, если бы в своё время, в угоду своей аэрофобии, не выстроила стабилизирующую схему, сочетающую в себе Отталкивающие и Манящие чары. Схема поддерживала самолёт в воздухе в любой ситуации и работала отлично.

 

По крайней мере, должна была работать. На самолётах, а не на зонте-переростке. В воздухе, а не в адском провале...

 

Пока корзину швыряло, кидало, кружило, пронизывало ледяным и раскалённым ветром попеременно и чуть ли не переворачивало вверх тормашками, Гермиона упрямо думала, что с самолётом она бы справилась в два счёта. Пока же им с Малфоем только и удавалось, что удерживать чёртову коробку днищем книзу, да и то изо всех сил и пополам с грехом.

 

Малфой давно что-то кричал ей, но из-за дурноты и непрерывных кошачьих воплей она никак не могла понять, что ему надо.

 

Мерзавец Живоглот вдруг дотянулся до её привязанной левой руки и полоснул по ней когтями. Она вскрикнула, выйдя на мгновение из полуобморочного состояния, и расслышала то, что кричал Малфой.

 

— Крути зонт! Зонт крути, по часовой! У меня сил не хватает!

 

Не понимая, что это ему взбрело, она, тем не менее, вскинула палочку и сделала ею вращательное движение слева направо, против движения наружных вихрей. Зонт медленно, с натугой подчинился и величественно закрутился по часовой стрелке.

 

Нельзя сказать, чтобы сразу наступил покой, но, по крайней мере, их перестало переворачивать. Они медленно спускались, кружась и покачиваясь, как опавший лист.

 

Гермиона закрыла глаза. Сейчас, когда спуск не требовал такого дикого напряжения, бороться с дурнотой оказалось невозможно.

 

— Долго ещё? — с трудом выдавила она.

— Понятия не имею! — простонал Малфой.

 

За мгновение до того, как потерять сознание, Гермиона ощутила сотрясающий удар, услышала треск, вскрик Малфоя и дикий кошачий вопль. И успела подумать — слава богу, всё кончилось...

 

"Предстоит общение с представителями различных инстанций, с чиновниками или любыми другими госслужащими, которые могут оказать на вас влияние по долгу службы ". Карта Проповедник, колода Симболон.

 

Было не столько больно, сколько муторно. Гудело в голове, тошнило и так далее. По-настоящему болело только левое запястье. То есть, так болело, что от этого её, главным образом, и мутило. Кроме того, было удушающее жарко, только в лицо дул прохладный ветерок. Что ж, демон, по крайней мере, не пострадал.

 

— Спасибо, — прошептала она и открыла глаза.

 

Темнота, подсвеченная синими и багровыми сполохами. Почва чуть подрагивает, в отдалении слышится гул и грохот, словно бы вулканического извержения, а также вой и свист вечно кружащихся адских вихрей. Под ногами что-то вроде застывшей лавы, кругом острые скалы, обломки Глотовой корзины, обрывки зонта. А у неё всего-навсего гул в голове и, кажется, сломано запястье. Повезло. По крайней мере, ей.

 

Демон метнулся в сторону, потом снова повис над её лицом, прерывисто мерцая.

 

— Не мельтеши, будь добр, — прошептала она, отстраняя его здоровой рукой. Тут она обнаружила, что рефлекс не подвёл: палочка, о которой она, казалось бы, напрочь забыла, была стиснута в кулаке.

 

С чего начать? С руки, она донимает больше всего. Всё остальное подождёт, даже врезавшиеся в тело верёвки.

 

Она навела палочку на левую руку, глубоко вздохнула, выпалила: "Episkey!", и тут же взвыла сквозь зубы от резко усилившейся боли.

 

По ногам прошлось пушистым. Она разжмурилась, скосила глаза вниз на довольную рыжую морду и сказала:

 

— Радуйся, радуйся. Больно мне. С-садист.

— Мя! — злорадно ответствовал садист, уселся Гермионе на ступню тяжёлой задницей и принялся вылизываться.

— Высокие отношения, — послышался голос Малфоя откуда-то сверху, — Грейнджер, если с тобой уже всё в порядке, может, займёшься мной? Если тебе, конечно, не трудно.

 

Она быстрым движением подняла голову на голос и тут же очень об этом пожалела.

 

— Нет, — сказала она, — со мной ничего не в порядке. Сейчас, подожди.

 

Она убрала веревки, (Глот немедленно поджал задницу и унёс её на пару ярдов от греха), осторожно уселась на землю, стараясь не двигать головой, и полезла в сумочку, рассеянно пытаясь сообразить, что там может быть такое, что помогло бы от контузии.

 

— Попробуй Enervate, — посоветовал сверху голос Малфоя.

— Сам попробуй, раз такой умный, — огрызнулась Гермиона.

— Да, я умный, — согласился он, — и давно бы попробовал, если бы не уронил палочку. Я её вижу, но дотянуться не могу. Иначе стал бы я тебя дожидаться...

 

Совет был, в общем, неплох. И, в общем, помог. Не то, чтобы голова сделалась хрустально ясной, но хотя бы перестала кружиться, и она смогла, наконец, поднять голову и посмотреть, что там с Малфоем.

 

Малфой висел, привязанный к обломку кошачьей корзины, застрявшем в расщелине скалы на высоте примерно шести ярдов.

 

— Ты цел?

— Трудно сказать, но если ты мне подкинешь палочку, я сумею освободиться самостоятельно.

— То есть, без палочки ты даже узел развязать не можешь? — рассеянно уточнила Гермиона, оглядываясь в поисках палочки, — ведь руки у тебя свободны. Сноб ты слизеринский, Малфой.

— А тебе, Грейнджер, палочка вообще непонятно, зачем нужна. Если бы я с тобой не учился, никогда бы не подумал, что ты умеешь колдовать.

 

Гермиона задумчиво посмотрела на него.

 

— Надо же. Висит там, пальцем не пошевелит, чтобы освободиться, и ещё позволяет себе всякие высказывания!

— Да, я крепкий орешек. Так ты вспомнишь волшебное слово Accio, или как?

 

Пока они препирались, Живоглот отыскал палочку Малфоя, стоймя вонзившуюся в вулканическую почву, и принялся самозабвенно точить о неё когти.

 

— Брысь! — рявкнул Малфой. — Грейнджер, если этот гад испортит мне палочку, я, как боевая единица, перестану существовать!

— Это я уже поняла, — заверила его Гермиона, поднимая свою палочку, — Accio, палочка Малфоя.

 

Палочка дёрнулась, но осталась на месте, видимо, крепко засела в пемзе. Живоглот издевательски заорал.

 

— Давай, Грейнджер, ты сможешь, — подбодрил Малфой.

 

Действительно, что это она.

 

— Concutio!

 

Палочка словно бы размазалась от сильнейшей вибрации. Живоглот ужасно вытаращился и отскочил, Малфой никуда отскочить не мог, поэтому просто вытаращился. Палочка окуталась облачком измельчённого в пыль грунта и через мгновение вырвалась наружу, взвилась со свистом, как шутиха, и влетела прямиком Гермионе в левую ладонь. Демон заскакал от восхищения.

 

— Н-да, — сказал Малфой после паузы, — иногда ты бываешь... просто устрашающей.

 

Гермиона прицелилась в Малфоя двумя палочками.

 

— Эй, — сказал он, — Грейнджер, может, обойдёмся без крайностей? Я же говорю, я тебя и так боюсь.

— А ты не бойся, — посоветовала она, правой палочкой предусмотрительно наложила Мобиликорпус, а левой разрезала верёвки.

 

Малфой поплыл вниз по воздуху, скрестив руки на груди и сохраняя постное выражение физиономии. В сине-багровом мраке призрачно светились его лицо и руки, мерцающие волосы и тёмная мантия развевались под порывами жаркого ветра. Малфой, как всегда, вписывался в любую обстановку и, при этом, радовал взгляд.

 

Приземлившись, он вдруг скривился, согнулся, схватился за бок и, протянув к Гермионе руку, нетерпеливо похватал воздух пальцами.

 

— Бери, — она вручила ему палочку, — только ничего не делай! Где болит?

— Ребро, — определил он.

— Episkey, — велела Гермиона. Малфой выпрямился было, согнулся снова и сказал:

— Два ребра.

 

Закончив пересчитывать Малфоевы рёбра, совершив безуспешные попытки: осмотреть Живоглота на предмет повреждений; восстановить кошачью корзину из обломков; восстановить зонт из клочьев и обломков же — они порешили на том, что повреждённый кот вряд ли был бы способен вспрыгнуть с места на девятифутовый скальный обломок, выгнуть спину дугой, орать и шипеть. Это во-первых. А во-вторых, повреждённые зонт и корзина восстановлению не подлежат. И чёрт с ними, сказал Малфой, всё равно он никогда в жизни больше не будет летать на зонте.

 

— А вдруг его здесь нет, и нам придётся спускаться ниже? — спросила Гермиона. — И ещё ниже? До самого дна?

— Ты же умная женщина, Грейнджер, — проникновенно сказал Малфой, — придумаешь что-нибудь...

 

В это время откуда-то сверху свалился демон, забрался Гермионе в рукав и затаился там, едва трепеща.

 

Им хватило удара сердца, чтобы взять палочки наизготовку и встать спина к спине, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь во мрак.

 

Собственно, в той скальной впадине, даже скорее, колодце, куда они угодили, обзора никакого не было. Никаких подозрительных звуков не доносилось, всё те же гул и свист ветра.

 

Живоглот, выкусывавший хвост на скальном обломке, удивлённо посмотрел на них сверху вниз, потянулся и развалился животом вверх, в самой своей срамной позе. Малфой поглядел на него с уважением и спрятал палочку. Гермиона осторожно провела пальцем по рукаву, там, где трясся демон.

 

— Чего ты испугался, дурашка? — спросила она.

— Увидел что-то сверху, — вывел Малфой, — пойдём и мы посмотрим. Сколько можно тут сидеть? Давай, Грейнджер, я тебя подкину.

— Давай, только не на самый верх. Видишь вон тот уступ?

 

Они по очереди забросили друг друга на вон тот уступ и осторожно выглянули поверх скальных обломков. Между их головами, уколов их усами в щёки, просунулся Живоглот и, потрясённый, тоненько мяукнул.

 

— Грейнджер, — прошептал Малфой, — можно, я тоже залезу тебе в рукав?

 

Чудище, восседавшее в миле от них на громадном каменном троне, озарённое синими и багровыми огнями, было неописуемо во всех смыслах. С уверенностью можно было сказать, что огромный хвостище у него гибкий, как у змеи, на конце хвоста нечто вроде палицы-моргенштерна, голова рогата, а из пасти и ноздрей валит дым.

 

— Голова вроде бы бычья, — определили Гермиона, — проверь, пожалуйста, это ведь Минос? Малфой? Эй, Малфой...

 

Он вздрогнул, с усилием отвёл глаза от бредового зверя и полез в книгу.

 

— Судя по хвосту, это действительно Минос, — ответил он не совсем твёрдым голосом, — а что тебе не нравится?

— Ничего особенного, просто бычьей головой должен обладать не Минос, а Минотавр.

— Не ощущаю разницы, — надменно заявил он, приходя в себя.

— Разумеется, ты не ощущаешь, — ответствовала она столь же надменно, — а вот я ощущаю.

— Мы будем выяснять, как это зовут? Или мы будем думать, как нам мимо этого пройти? Обрати внимание, как оно сидит.

 

Минос сидел у сплошной каменной стены. Верхний край стены, казалось, уходил в бесконечность, в темноту под адскими сводами. Единственный проём в стене находился у бычьеголового за спиной — Врата Второго Круга. Что характерно, закрытые, и уж наверняка запертые, хотя отсюда и не разглядеть.

 

— Сначала кое-что сделаем, а потом будем думать, — Гермиона пощекотала пальцем демона, всё ещё сидевшего в рукаве, — вылезай, маленький, не бойся. Вряд ли такая громадина обратит на тебя внимание, даже если ты усядешься прямо ему на нос. Кроме того, он спит.

— И верно, — удивлённо сказал Малфой, очевидно, только сейчас сообразив, что громовый гул, от которого дрожит земля, есть очень мощный, конечно, но всего-навсего храп. — Так в чём же дело? Может, попробуем проскочить?

— Знаешь, вряд ли бы он проработал здесь столько лет, если бы мимо него можно было так легко проскочить. И Врата, полагаю, просто так не открыть. Так что давай, трусишка, выходи.

 

Из рукава высунулось робкое мерцание.

 

— Слетай, пожалуйста, на разведку. Может быть, где-то ещё можно пройти?

 

Демон скакнул вверх, вновь шарахнулся при виде чудовищного стража, собрался с духом и свечой ушёл ввысь, во тьму.

 

— Красиво, — похвалил Малфой, — видела, Грейнджер?

 

Гермиона едва слышала его. Она смотрела на Врата Второго Круга, куда как раз подошёл новый этап.

 

Минос проснулся, размежил "броневые плиты век", и выяснилось, что в глазницах его нет взгляда, лишь полыхает багровое пламя. Храп сменился рёвом, дым повалил тучей, хвост ударил оземь с оглушительным грохотом, почти не утишенным расстоянием. Гермиона машинально зажала ладонями уши и смотрела, как тени одна за другой подползают к подножию трона, как безжалостно прожигают их два слепых и всевидящих огня, высвечивая самое тёмное и тайное, скрытое и забытое, определяя меру вины. Как назначается наказание — хвост со свистом обвивает подножие трона два, четыре, восемь раз, и после этого палица ударяет во Врата, Врата распахиваются и приговорённого всасывает туда, в глубину, навсегда... Наверное, они кричали там и стонали — ничего не было слышно за грохотом и рёвом.

 

На её плечо легла рука, и голос Малфоя внятно произнёс в самое ухо:

 

— Правда, похоже на церемонию Сортировки? Только, конечно, эффектнее.

 

Гермиона уткнулась лицом в ладони и принялась хохотать. Малфой придерживал её за плечи и слегка укачивал, успокаивая.

 

Грохот начал стихать. Последние души исчезли в хаосе за Вратами, последние удары хвоста потрясли устои Преисподней, многотонные веки начали опускаться, как печные заслонки — колосс засыпал вновь.

 

— Знаешь, — Гермиона отёрла слёзы, — ты просто потрясающая зараза. Что бы я здесь без тебя делала? Дай попить, — она икнула и снова захихикала. Малфой вздохнул, сотворил водяной шарик и сказал:

— Хочешь, научу?

— Нет, — капризно сказала она, выпив шарик, — хочу, чтобы ты меня поил. Жалко тебе?

 

У них под ногами требовательно заорал Живоглот.

 

— Так, — сказал Малфой, — а тебе чего?

— Думаю, того же самого, — сообразила Гермиона.

 

Малфой сотворил шарик, но заставил кота погоняться за ним. Уставши скакать по скалам, Живоглот так обозлился, что, настигнув, наконец, шарик, вместо того, чтобы поймать его пастью, ударил по нему когтями, и тут же весь покрылся тончайшей плёнкой воды. Вода мгновенно впиталась в шерсть, и великолепный кот-полукровка сделался похож на мокрый оранжевый валенок, взъерошенный и воющий от злости.

 

Гермиона даже не пыталась принять сочувственный вид — за разбиравшим её хохотом было не до того.

 

— Тише ты, — испуганно шикнул Малфой, — разбудишь своего Миноса-Минотавра!

— Вряд ли, — она попыталась отдышаться, — вряд ли он нас услышит на таком расстоянии...

 

Тут объявился демон, оценил обстановку и повис над разобиженным Живоглотом, высушивая его тёплым ветерком. Кот немедленно лег и подставил брюхо.

 

— Нет, он просто святой, — сказал Малфой, — как он вообще здесь оказался, то есть, в Аду?

— Мы его сами сюда затащили, если помнишь. А до нашей встречи он жил себе в Лимбе в тишине и покое. Меня больше интересует, нашёл ли он проход?

 

Демон проигнорировал этот облический вопрос и продолжал демонстративно заниматься Живоглотом.

 

— Видимо, не нашёл, — прокомментировал Малфой. — В этом случае ты обещала подумать.

 

Гермиона посмотрела на Миноса. Гигант спал... Нет, не спал. Вот он сел прямо, поднял хвост к глазам, попробовал громадным пальцем остроту шипов, дохнул дымом на чешую и некоторое время полировал её лапой. Потом он вытянул хвост, лапы, оглушительно зевнул, и развалился на троне в тупо-расслабленной позе.

 

— Ему скучно, — сказала Гермиона.

— Ещё бы, — хмыкнул Малфой, — и что?

 

Она полезла в сумочку, и Малфой на всякий случай попятился. Гермиона вытянула складную шахматную доску

 

— Не годится, — покачал головой Малфой. — Нужен партнёр, хотя бы на первых порах, и время на обучение.

 

Гермиона запихала шахматы обратно и вытащила полированную деревянную шкатулку.

 

— Ну вот, — сказал Малфой, — можешь ведь, когда хочешь. Пойдём, попробуем его развлечь.

 

Они посмотрели на Живоглота. Кот демонстративно дрых, над головой его парил демон.

 

— Знаешь, — сказала Гермиона, — фиг с ними. Пусть остаются тут, раз им так хочется. Пошли.

— Бери руку.

 

Она взяла ледяную руку Малфоя и крепко сжала. Он целеустремлённо зашагал вперёд, таща её против порывов жаркого ветра. Пройдя ярдов сто, Гермиона оглянулась. Ничего рыжего не наблюдалось, но над камнями слева в воздухе слабо мерцало. Надо было полагать, что Живоглот хоронится там же.

 

— Паршивое животное, — сказала Гермиона, — и сам паршивец, и демона нам испортил.

— Его можно понять, — сказал Малфой, — мы с тобой знали, ну, более или менее, на что идём, а кота зачем ты притащила?

 

Гермиона сделала неопределённый жест.

 

— Пригодится.

— Чтобы демонов портить?

— Фу, какой ты. Ладно, давай мне игрушку и пусти меня вперёд.

— Нет. Вперёд пойду я. А ты меня прикроешь. У тебя больше шансов пробить это чудище, если что-то пойдёт не так.

 

Гермиона помолчала. Рука Малфоя уже не была такой холодной, он явно приободрился. И определённый резон в его словах, конечно, был.

 

— Договорились, — сказала она, — вперёд.

 

Они приближались к подножию каменного трона. Малфой вдруг остановился.

 

— Он следит за нами.

 

Веки Миноса были полуоткрыты, пламя в глазницах накалялось, так что потянула ощутимым жаром. Шипастый, чешуйчатый хвост нервно подрагивал, на острие каждого шипа дрожал огонь святого Эльма. Серное зловоние перебивалось запахом озона.

 

— Пропусти меня, — сказала Гермиона.

— Чёрта с два! — ответил Малфой и двинулся вперёд.

 

На расстоянии примерно семидесяти ярдов от чудовища Живоглот вдруг объявился и горбом встал на дороге, дыбя шерсть. Демон, в свою очередь, заметался перед ними вправо-влево, словно перечёркивая путь.

 

Малфой остановился и спросил, не отрывая глаз от огненных зраков Миноса:

 

— В чём дело?

— Дальше очевидно, нельзя. Говори отсюда.

— Почему?

— Не знаю. Им виднее.

 

Малфой, всё так же глядя в глаза Миноса, наложил на себя Sonorus, и глуховатый его тенор загремел немногим тише, чем рёв чудовища:

 

— Привет тебе, о страж и судия!

 

На этот раз чеканная, мрачная латынь соответствовала обстановке, не то, что в умиротворяющем Лимбе. Правда, Гермиона плохо воспринимала её на слух, будет трудно следить за ходом переговоров... Но ведь Минос, по идее, критянин, спохватилась Гермиона, при чём здесь вообще латынь? У Малфоев просто бзик на древнем Риме...

 

Однако ответ колосса прогремел на том же языке. Точнее, не ответ, а всё тот же сакраментальный вопрос:

 

— Зачем сюда явились вы, живые?

— Пришли на страстный зов несмиренной души, что здесь томится.

— Здесь нет смиренных. Те, кто смирился, в Чистилище приемлют жребий свой. Тако же входа нет сюда живым, как нет ни жалости, ни милосердья.

— Одна лишь скука, — сочувственно заметил Малфой.

— Что знаешь ты о скуке, ничтожный смертный? — загрохотал Минос так, что Живоглот взвыл от ужаса и, за неимением лучшего убежища, прижался к ногам Гермионы. Демону было проще — он залез к ней в рукав.

 

Малфой не дрогнул.

 

— Достаточно, чтоб жалость испытать, иль милосердье, коль тебе угодно. И если мне известен способ облегчить скуку — что тогда ты скажешь?

— Для начала назови свой способ!

— Не доверяет — вполголоса заметила Гермиона. Малфой завел руку за спину и показал ей кулак. А потом требовательно раскрыл ладонь, и Гермиона вложила в эту ладонь полированную шкатулку.

— Только не приближайся к нему, — напомнила она. Он нетерпеливо отмахнулся, наклонился, поставил шкатулку на землю, за невидимой разделительной чертой, отступил назад (Гермиона торопливо попятилась) и направил палочку:

 

-Engorgio!

 

Шкатулка выросла в сундук. Малфой оглянулся на Гермиону.

 

— Locomotor! — сказала она.

 

Сундук подлетел к Миносу, тот поймал его, раскрыл и непонимающе уставился на сложенные штабелями громадные фишки. В глазах его снова затлело — видимо решил, что над ним издеваются.

 

Малфой пустился в объяснения о мастях, символах, ветрах, драконах и цветах. Потом они с Гермионой в две палочки выложили из костей "черепаху" и продемонстрировали, как "исчезают" фишки. Задача осложнялась тем, что они не видели общую картину, ибо не смели переступить невидимую границу, но тут помог демон — зависал по очереди над одинаковыми костями.

 

Минос, увлёкшись, раздолбал "черепаху" подчистую, потребовал новый расклад, и чуть не забыл об уговоре, но Малфой напомнил.

 

— Таков мой дар, о страж! — сказал он, игнорируя возмущённое шипение Гермионы "это моя игра!", — что скажешь ты?

 

Минос опять прикрылся веками-заслонками и задумался. Надолго — неужели заснул?

 

Веки дрогнули. Пророкотало будто из-под земли:

 

— Имя.

— Северус Снейп, — сказала Гермиона без всякого Соноруса, но гигант услышал.

 

Его хвост дважды обвился вокруг подножия трона. Малфой облегчённо вздохнул.

 

Но это было ещё не всё. Выждав паузу, Минос закрутил хвост пять раз. Потом шесть. Семь. Восемь. Девять...

 

— Что? — растерянно спросил Малфой.

 

Минос уставился на них ничего не выражающими огнями.

 

Гермиона вдруг ахнула. Малфой обернулся к ней.

 

— Боже мой, — говорила она, — боже мой...

— Объясни мне, пожалуйста, — подчёркнуто вежливо попросил он.

— Его размазало, — объяснила Гермиона.

— Грейнджер!

— Ну, раздробило. Не понимаешь? По всем этим Кругам — Пятому, Шестому, Седьмому...

 

Малфой поглядел на Миноса, на Гермиону и спросил:

 

— Хочешь сказать, нам нужно собирать его по кусочкам?

— Боже мой, — повторила Гермиона с отчаяньем, — опять!

 

Глава 16. Вампир.

"Проникновение души." Карта Вампир, колода Симболон.

 

Во Вратах они оглянулись — Минос самозабвенно резался в маджонг.

 

— Слушай, — сказала Гермиона, — а ведь рано или поздно он наткнётся на нерешаемый расклад. И что тогда будет?

— Выстроится чудовищная очередь, — замогильным голосом забубнил Малфой, — тени будут всё прибывать и прибывать, а Минос будет всё играть и играть, не обращая ни на что внимания. Тени будут всё накапливаться, поднимутся до уровня Лимба, вытопят Ахерон и, наконец, вырвутся наружу. И настанет Конец Света!

 

— Дур-р-рак!

 

— А ну, каркни ещё раз?

 

Она молча треснула его сумочкой по голове. Он пригладил волосы и торжественно объявил:

 

— Оным ударом посвящаюсь в рыцари прекрасной, э-э-э, премудрой, то бишь, дамы Гермионы из рода вольных Грейнджеров. Сей чести удостоены немногие. Только, ради Мерлина, никому об этом не говори. Пожалей мою репутацию.

— Даже если и расскажу, мне никто не поверит, не переживай. Давай отсюда уходить, пока опять не начался ураган.

— Да, пожалуй, пора.

 

Они повернулись спиной к Вратам, и те гулко захлопнулись. А перед ними протянулся запущенный, грязный, тёмный, тесный коридор, в конце которого брезжил тусклый свет — обыкновенный свинцовый свет пасмурного дня.

 

Живоглот скучающе зевнул и, проехавшись по ноге Гермионы щекой, боком, хвостом, зашагал на свет, брезгливо потряхивая лапами. Над правым ухом кота кокетливо мерцал демон. Гермиона привычно приняла руку Малфоя, и они, вслед за котом и демоном, вышли из коридора на улицу.

 

Улица. Немощёная, несуразно широкая, неописуемо грязная. По обеим сторонам торчат какие-то полуразвалившиеся лачуги. Из каждой лачуги несётся лязг, грохот, надрывный визг женщин и надсадный рёв мужчин. Смердит — нечистотами, мочой, скисшим пивом, дрянным табаком, блевотиной, застойной водой, мышами, дохлыми кошками, гнилыми отбросами, прогорклым маслом, пригоревшей стряпнёй. Дальний конец улицы теряется в грязном тумане, и грязное брюхо тумана нависает над головой.

 

— Напомни мне, кто у нас во Втором Круге? — спросила Гермиона.

— Сладострастники, — недоумённо ответил Малфой, — "там, где свет немотствует всегда, и словно воет глубина морская". Ничего не понимаю, это какая-то ошибка. Может быть, мы вышли наружу?

 

Гермиона отрицательно покачала головой. Открытого пространства не чувствовалось, напротив, ясно ощущалась давящая теснота. К тому же, сквозь зловоние просачивался приторный запах серы, казавшийся сейчас почти благоуханным.

 

— Нет. Это всё ещё Ад. И свет, обрати внимание, именно немотствует — ни фига не видно. И вою хоть отбавляй...

 

Малфой вдруг больно стиснул её руку и потащил за угол ближайшей развалюхи. Поставив Гермиону у себя за спиной, выхватил палочку и осторожно выглянул из-за угла. Машинально Гермиона тоже выхватила палочку. Демон быстренько нырнул в рукав.

 

Своей окаменевшей от напряжения спиной Малфой загородил всю перспективу, но, судя по звукам, ничего такого уж страшного в перспективе не происходило. Обыкновенный бытовой скандал.

 

Женский голос провизжал:

 

— Ну и проваливай, чёртов пьянчуга! И крысу свою забирай!

 

Послышался тупой удар. Гермиона решительно подлезла под локоть Малфоя и тоже выглянула из-за угла. Из третьей лачуги по правой стороне улицы выскочил, пригнувшись, долговязый мужчина. Следом высунулась женская рука, вооружённая грязной скалкой, потом на гнилое крыльцо выскочила и вся женщина целиком. Точнее, баба — оборванная, косматая, тощая. Она с тем же тупым звуком вытянула мужчину скалкой по спине. Тот согнулся ещё сильнее и торопливо заковылял прочь. Обладательница грозной скалки взмахнула другой рукой и запустила мужчине вслед каким-то бурым, облезлым, визжащим комком — крысой! — и скрылась в доме, хлопнув дверью так, что с крыши посыпалась труха.

 

Мужчина выругался и, шатаясь, побрёл было по улице — уродливо вытянутый ссутуленный силуэт в грязном тумане — но крыса, отчаянно пища, преградила ему путь. Он занёс ногу для пинка — крыса в ужасе присела на задние лапы, но с дороги не ушла, продолжая пищать и потирая передними лапами изъеденный лишаём нос.

 

Мужчина, видимо, понял намёк, вернулся к дому и заколотил в обшарпанную дверь.

 

— Нос! Нос отдай, сука бешеная! — голос у него был едва ли не визгливей, чем у женщины.

 

Дверь распахнулась было, но заела на полпути, из проёма вылетело нечто маленькое и беловатое вкупе с застарелым запахом стряпни и залпом ругательств, из которых самым мягким было "вонючий сифилитик". Мужчина поймал брошенный предмет на лету и зачем-то прижал его к лицу. Крыса взбежала вверх по ноге, по спине и устроилась на плече мужчины.

 

— Бр-р-р! — шёпотом сказала Гермиона. С известного времени она не переносила крыс.

— Спрячь голову! — яростным шёпотом рявкнул Малфой.

— Да что с тобой?

 

Какую бы опасность ни представлял долговязый забулдыга, он всё равно уходил прочь от них, растворялся в тумане, пошатываясь, выкрикивая ругательства, невнятные оттого, что он продолжал прижимать к лицу то, что ему швырнула женщина.

 

Малфой немного расслабился.

 

— Не узнала? — спросил он, взглянув на Гермиону. Потом посмотрел на Живоглота.

— А вот он узнал.

 

Кот стоял горбом, прижав уши, хлестал хвостом и тихо, ненавистно выл.

 

— Кого узнал? — недоумённо спросила Гермиона. — Просто крысу увидел, вот и всё. Он их на дух не переносит. Он ими брезгует, представляешь?

 

Живоглот уставился на неё через плечо. Морда его выражала уверенность в том, что нельзя быть настолько дурой. Такое же выражение было и на лице Малфоя.

 

— Ничего не понимаю! — громко и сердито сказала она.

— Молчи!

 

Малфой и Живоглот снова приняли оборонительное положение. Во двор вышла давешняя баба с корзиной мокрого белья и принялась развешивать на ветхих верёвках это, скорее, тряпьё, чем бельё. Тощие лопатки её шевелились под ветхой тканью платья. Кого-то она напоминала своей полуседой, полусмоляной гривой и дёргаными движениями. Миссис Рочестер, вдруг сообразила Гермиона, чокнутую жену романтического мужа. Тётка, безусловно, неприятная, но вряд ли заслуживающая классической боевой стойки. По какой, спрашивается, причине её спутники так напряглись?

 

Женщина закончила развешивать бельё, подхватила корзину и направилась к входной двери. На скуле у неё наливался свежий синяк, но спина была прямая, шея высокая, чёрные глаза с воспалёнными веками горели неукрощённой гордостью, злобой и безумием.

 

Этот взгляд нельзя было забыть, обладательницу этих глаз нельзя было не узнать. И Гермиона, испугавшись так, как давно уже не пугалась, нацелила палочку.

 

Малфой, к её удивлению, хихикнул, довольно, впрочем, нервозно.

 

— Узнала, слава богу, — прошептал он, — а кого она скалкой приласкала, ты поняла?

— Не может быть! — тихонько ахнула Гермиона.

 

Она восстановила в памяти сутулую, нечеловечески высокую фигуру. Белый предмет, который зачем-то нужно было прижимать к лицу — приставной нос? Облезлую крысу...

 

— Крыса,— прошептала она, — Петтигрю?

 

Малфой рассеянно пожал плечами.

 

Одна из верёвок бесшумно разорвалась, и бельё с шорохом облегчения легло в жидкую грязь. Услышав этот шорох, Беллатрикс обернулась, швырнула корзину и бросилась к месту катастрофы. Бельё спасать, подумала Гермиона, забывшись на мгновение, но в последующее мгновение малфоевская тётка доказала, что горбатого никакая могила не исправит. Она втаптывала злосчастные тряпки в грязь, пока те не превратились в клочья, после чего путём швыряния оземь и, опять же, топтания, растрощила в солому бельевую корзину. Потом бешеная баба скрылась в доме, и там, судя по звукам, продолжила вымещать свою ярость на всём, что попадало под руку.

 

Малфой вздохнул. Гермиона посмотрела на него снизу вверх и увидела, что его лицо светится нескрываемым восхищением.

 

— Характер, — с нежностью сказал он, — порода!

 

С этим было не поспорить. Что порода, то порода, прах её побери, а уж характер — в самый раз для Ада.

 

— Но почему они именно здесь? — вслух подумала она.

— А где ещё? — ответил Малфой. — Её единственной страстью был Лорд. Он был для неё всем. Она на всё была готова, чтобы быть рядом с ним. Ну и... вот. Она с ним. Здесь. Практически навсегда.

— Она-то не была его страстью! За что он сюда угодил?

— Ты что, первый день знаешь мою тётку? Можно подумать, ей нужно было его согласие на то, чтобы затащить его в Ад!

— Какой кошмар, — искренне сказала Гермиона. Она вытащила палочку и починила порванную верёвку.

— Грейнджер, ты, никак, тётушку мою пожалела?

— Будет хоть одна крепкая верёвка, — неловко ответила Гермиона.

— То есть, ты надеешься, что Беллатрикс повесится?

— Вряд ли, — серьёзно ответила Гермиона, — по-моему, у неё никогда не было склонности к суициду. Я вообще-то не о ней говорила и не о Волдеморте.

 

Малфой передёрнулся. Гермиона невольно насторожилась, но ничего не произошло. Она показала Малфою язык.

 

— Мы всё-таки в Аду, враг мой. И твой шеф здесь никто, и по имени никак.

— Вот и не именуй его попусту, — буркнул Малфой.

— Я сейчас вообще не о нём! — Гермиона потеряла терпение, — я о Снейпе!

— О Снейпе, по-моему, волноваться не стоит, — успокоил её Малфой, — вряд ли он тоже живёт с Беллатрикс.

— Я сейчас выясню, с кем он тут живёт, — пообещала Гермиона, устремляясь вдоль по улице столь неудержимо, что Живоглот едва успел спасти хвост из-под её башмаков, — и, если что, я ему все глаза выцарапаю!

— Ты заставляешь меня думать, что Беллатрикс далеко не худший вариант, Грейнджер! — с упрёком вскричал Малфой, догнав её.

— А ты только теперь это понял?

 

На бесконечной этой улице они всякого насмотрелись.

 

Они видели, как Парис гонялся за Еленой Прекрасной по двору с топором, как загнал её в погреб и запер дверь на засов, а потом перелез через забор к Джульетте — расплывшейся, с мутными глазами. И пока землисто-бледный, измождённый Ромео, валяясь под забором собственного дома, то исполнял песни юности, то рыдал, призывая попеременно Меркуцио и Розалинду, Парис потерпел половое фиаско — не первое и не последнее, судя по тупо-равнодушному лицу Джульетты.

 

— У твоего кота удивлённый вид.

— Ещё бы. Такого с ним никогда не случалось.

 

... как Ланцелот, путаясь в мече, рыскал по всему посёлку в поисках блудливой Джиневры.

 

— Вылитый Поттер, правда?

— Не твоё дело!

 

...как Мессалина и Клеопатра готовили какую-то подозрительную похлёбку в громадном грязном котле и сожгли её до углей, а легион изувеченных и изголодавшихся ветеранов призывал молнии Юпитера на головы и лона незадачливых стряпух.

 

— Судя по твоим сэндвичам, Грейнджер, после смерти ты будешь на подхвате у этих дам.

— Если ты ещё не понял, сюда попадают не те, кто не умеет готовить. А если мои сэндвичи тебе не по вкусу, сэр гурман, питайся сеном, которое ты в Лимбе накосил.

 

Соломон, Карл Второй, Генрихи Четвёртый французский и Восьмой английский, цари русские и султаны турецкие, шахи хивинские и императоры китайские — жили в таких же полуразвалившихся лачугах вместе с жёнами, наложницами, наложниками, мужьями наложниц, любовниками жён, тёщами и прочими побочными и прямыми родственниками...

 

— Как только выберемся отсюда, — сказал бледный от ужаса Малфой, — приму католичество и уйду в монастырь.

— Ну-ну, — ответила Гермиона саркастически, и Малфой вынужден был с нею согласиться, когда увидел нескольких римских пап с их пажескими караулами.

— Слушай! — озарило вдруг Малфоя, — а ведь они тоже ничего не могут! В интимном смысле, я имею в виду.

— А чего ты ожидал? Это же Ад.

 

В своих поисках им приходилось заглядывать через каждый забор, благо обитатели развалюх, погружённые в бесконечные дрязги, не обращали на "туристов" никакого внимания. Малфой, правда, периодически спохватывался и заявлял, что ему воспитание не позволяет пялиться на чужую частную жизнь. Гермиона только фыркала. Малфоя выдавали глаза, блестевшие удовольствием сплетника. Он даже помолодел и до того стал похож на себя тринадцатилетнего, что Гермиону охватило искушение дать ему в морду...

 

Малфой вдруг встал как вкопанный.

 

— Команды "Тпрру!" как будто бы не было? — спросила Гермиона, — в чём дело?

— Будем считать, что была команда "Подумать", — предложил Малфой, — хотя бы о том, что мы можем тут гулять до боггартовой Пасхи безо всякой пользы. Может быть, — он помахал книгой, — здесь и меньше народу, чем на берегу Ахерона, но всё равно очень много.

— Есть предложения? — осведомилась Гермиона.

— Для начала поесть и отдохнуть. Это ты несёшься, как одержимая, а я устал и голоден.

 

Гермиона провела рукой по лбу. Она вдруг с удивлением осознала, что они идут уже несколько часов, что у неё стёрты ноги, кружится голова и в желудке пусто. Она пошатнулась. Малфой подхватил её. Из рукава выскочил демон и принялся дуть холодом. Малфой сотворил водяной шарик, но Гермиона не смогла его поймать и вся вымокла, как давеча Живоглот. Кот издал что-то подобное издевательскому хохоту гиены. Демон, святая душа, тут же сменил холодный ветерок на тёплый и принялся сушить Гермиону, снуя вокруг неё по беспорядочной орбите.

 

— Всё, — решительно сказал Малфой, — привал.

 

Между очередными заборами обнаружился зазор шириной примерно футов в восемь. Там было накидано мусора, который Малфой преобразовал в скамью. Дубовую. С поручнями в виде грифонов.

 

— Красота какая, — сказала Гермиона еле слышно, — даже страшно присесть.

 

Живоглот, которому было не страшно, вскочил на скамью и принялся истово облизываться и чавкать. Малфой содрогнулся.

 

— Не бойся, — успокоила Гермиона, тяжело опираясь на дубового грифона, — что бы он ни съел, это точно не крыса...

— Я боюсь, как бы твой кот нам профессора не съел, — озабоченно произнёс Малфой, — может, он тут бегает в тараканьем обличье.

— Где тараканы? — вяло спросила она, — покажи хоть одного...

— ... и ты его поцелуешь, — закончил Малфой.

— Иди ты к чёрту, пожалуйста, — попросила она и сделала попытку ослабить воротник мантии.

— Садись, леди, — велел Малфой, — иначе свалишься.

 

Он решительно пресёк её попытки то ли уснуть на месте, то ли потерять сознание, с высокой точностью напоил её очередным водяным шариком и потребовал еды. Гермиона полезла было в сумочку за сэндвичами, но Малфой отобрал сумочку со словами: "Дай, я достану, а то ещё провалишься туда от утомления, и буду я здесь бродить с дамским ридикюлем..." Гермиона захихикала и пришла в себя достаточно для того, чтобы достать провизию — человеческую и кошачью. Коту явно было недостаточно того, что он добыл по дороге.

 

Они сжевали по сэндвичу, потом Гермиона вытянула из сумки плитку шоколада. Это было то, что нужно, потому что, по уничтожении половины плитки, Малфой вдруг сказал:

 

— Ты заметила, здесь совсем нет одиноких.

— Это понятно. Здесь ведь исключительно жертвы жестокой страсти.

— Обоюдной страсти, заметь. А где жертвы неразделённой страсти?

— То есть?

— Ну, те, кто страдал от безответности. Как наш декан, если верить твоему Поттеру.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь.

 

Малфой внаглую отломил кусок шоколада от половинки Гермионы, съел и задумался.

 

— Ну? — спросила Гермиона нетерпеливо.

— Гну, — ответил он, — подожди, дай сформулировать.

 

Помолчав, он заговорил медленно, словно нащупывая дорогу в темноте.

 

— Они все здесь безумны и все принадлежат друг другу.

— Видимо, так.

— И у всех есть дом. У каждого личный угол для его личного ада. И напарник по греху. Или соратник?

— Сообщник, хочешь ты сказать. А одиночки, стало быть, бездомны.

— Скажешь, нелогично?

— И тоже безумны, — продолжала Гермиона, — и бродят здесь, и ищут тех, кого любили. И не могут найти, и от этого у них окончательно сносит башню.

— Ну, ну, ну...

— Маньяки?

— Молодец, — похвалил он, — ловишь с полуслова. Поистине, Грейнджер, твой интеллект есть лучшее украшение Гриффиндора, да и твоё тоже, если на то пошло.

 

Гермиона досадливо отмахнулась от него и пробормотала:

 

— Господи, только этого не хватало...

 

Они помолчали, потом Малфой взглянул на неё и сказал очень мягко.

 

— Пообещай мне, пожалуйста, что ты не будешь на меня нападать.

— Зачем мне на тебя нападать? — возразила Гермиона, чувствуя, что предательски краснеет.

— Ты что-то задумала, я вижу. А раз не говоришь, что именно, значит, считаешь, что я могу тебе воспрепятствовать. А препятствия устранять гриффиндорцы умеют очень хорошо. Так вот, пообещай мне, что не будешь нападать.

 

И ей в бок аккуратно упёрлось деревянное острие.

 

— Вот же гад, — грустно сказала она, — хорошо, обещаю.

— Прекрасно. А теперь посвяти меня в свои планы.

— Палочку убери, — сердито велела она.

 

Малфой убрал палочку и выжидательно уставился на Гермиону.

 

— Я подумала, что мне стоит погулять тут в одиночестве. В качестве приманки для маньяка.

— А меня связать и откатить в уголок, чтобы не мешал.

— Типа того.

— Не думаю, что понадобятся столь жёсткие меры. Я не против твоего плана, но у меня имеются две поправки. Во-первых, идти тебе никуда не нужно. Полагаю, если ты останешься здесь, на скамеечке, у тебя через пять минут отбоя не будет от клиентов. Во-вторых, мне достаточно просто спрятаться где-нибудь неподалёку и ждать поклёвки.

— Есть ещё две проблемы, — сказала Гермиона.

— Всего лишь две?

— Зато серьёзные. Во-первых, как мы будем отбиваться от нежелательных, как ты их называешь, клиентов? Они, конечно, бесплотны, но навредить могут, если накинутся всей толпой.

— Маньяки толпами не ходят, — авторитетно заявил Малфой, — а поодиночке, полагаю, мы с ними справимся.

 

Живоглот, сосредоточенно лизавший себя в левую бежевую ладонь, прекратил это занятие, потянулся, положил башку на колени Гермионы и уставился на неё снизу вверх — дескать, вот он я. Всех порву, если что. Демон, в свою очередь, повис на уровне глаз и мерно замерцал.

 

— С такими орлами, пожалуй, ничего не страшно, — вздохнула Гермиона, — тогда второй вопрос. Предположим, он ко мне придёт. Что мне с ним делать? Ловить? Вязать? Уговаривать? Отдаваться?

— Отдавайся, — ответил Малфой с азартом, — а я посмотрю. Давно не смотрел, соскучился.

— Я сейчас забуду своё обещание и превращу тебя в хорька, Глоту на радость. Я тебя серьёзно спрашиваю — что мне делать? Если ловить, то как?

— Для начала попробуй его уговорить. Может, он сам с нами пойдёт.

— По-твоему, существуют доводы, способные повлиять на маньяка?

— А вдруг он всё-таки вменяем?

— А скорее всего, идея наша — полный бред. Ладно, пока не проверим, не узнаем. Забирай ребят, и брысь все отсюда. Я сейчас буду принимать завлекательный вид.

— Нет уж, никуда я не уйду. Я должен это видеть!

 

Гермионе надоело с ним препираться. Она сбросила мантию, расстегнула две верхние пуговицы на ковбойке и уставилась на свои джинсы, пытаясь уговорить себя трансфигурировать их в мини-юбку. Сто лет мини не носила...

 

— Сними их, Грейнджер, — предложил Малфой, — останься в рубашке. Думаю, это будет максимум твоей завлекательности.

— Малфой, лучше заткнись сам. Иначе тебя заткну я.

 

Она подумала ещё секунду, пожала плечами — почему бы и нет? — и сняла джинсы. Заодно и башмаки, чего уж тут. Распустила волосы и повернулась к Малфою:

 

— Ну, как?

 

Малфой постоял, похлопал ресницами, сказал: "Доброй охоты", и удалился на противоположную сторону улицы, прихватив джинсы Гермионы. Там он присел на камень, надвинул капюшон на лицо и сложил руки на груди. Живоглот улёгся у Малфоя в ногах, и тот накрыл кота краем мантии, гася рыжее сияние, демон нырнул Малфою в рукав, и через несколько минут вся компания сделалась незаметной — слилась с жёлтым забором, серым туманом, стала частью пейзажа, сгустком мутного воздуха.

 

Гермиона села нога на ногу, напряжённо вглядываясь в туман. Сердце бешено колотилось, горели щёки, руки и ноги, в свою очередь, леденели. Вот сейчас как налетит туча одержимых душ...

 

Одержимые налетать не торопились. Вокруг стоял привычный шум вечно длящегося скандала, за высокими заборами кипела отвратительная жизнь, а улица будто вымерла. От возбуждения или от стылой сырости, охватившей всё тело, Гермиону начала бить дрожь.

 

Она было достала палочку, чтобы наложить Согревающее на зябнущие ноги, но тут из глухого тумана слева выскочила крыса. Гермиона в ужасе подобрала ноги и нацелила палочку. Крыса, видимо, испугавшаяся не меньше Гермионы, на мгновение застыла на месте. В это самое мгновение от противоположной стороны улицы длинно просверкала рыжая молния и тут же исчезла вместе с крысой. Надо было полагать, что под подолом Малфоя стало одним обитателем больше.

 

Из тумана слева усиленно потянуло перегаром, и сразу вслед за этим обрисовались две фигуры.

 

Они шли, недвусмысленно пошатываясь, и хватаясь друг за друга. Тот, кто был повыше, всё время что-то ронял, наклонялся, почти падая (тогда напарник крепко держал его за одежду) подбирал упавшее и снова ронял. Кроме того, он жаловался.

 

— Ты не понимаешь своего счастья, — говорил он запинаясь, — ты один. Дома тебя не ждёт чокнутая мегера, да и какой это дом? Пр-роклятая развалина. Одна надежда у меня, что сопьюсь и сдохну, Сдохну и провалюсь в Ад, и знаешь, что я тебе скажу? Лучше Ад, чем такая жизнь!

 

Это что ещё за новости, подумала Гермиона.

 

— О, гляди,скамейка.

 

Оба подгулявших приятеля хлопнулись на скамейку, никакого внимания не обратив на Гермиону, забившуюся в дальний угол.

 

— Сказать тебе по правде, я уже спиваюсь. Спросишь, откуда я это знаю?

 

Второй гуляка молчал. Но Гермиона узнала пронзительный голос первого и надеялась, что второй именно тот, за кем она сюда пришла.

 

— Я тебе скажу. Я ни-че-го не помню. Не помню, понимаешь? Не помню, как женился на этой ведьме, как в эту халупу попал. Откуда я тебя знаю, я тоже не помню, А ты помнишь?

 

Ответь, пожалуйста, ответь, умоляюще подумала Гермиона. Дай услышать твой голос.

 

— Не помнишь, — продолжал первый, не нуждаясь в ответе, — потому что ты тоже всё время пьян. Значит, ты тоже скоро сдохнешь. Но по тебе и плакать некому, а моя будет плакать. Она меня любит, понял?

 

Он вдруг поднялся, упал на четвереньки, с трудом выпрямился, хватаясь за замечательную малфоевскую скамейку и извозив её в грязи.

 

— Хвост! — взвизгнул он, — где ты, чёртова крыса?

 

Он, шатаясь, сделал несколько шагов.

 

— Пойду домой, — объявил он, — у меня дом есть, чего ради я тут с тобой болтаюсь? Эй, Хвост!

 

Она смотрела, как он уходит в туман, двигаясь по опасной синусоиде, обтирая заборы то правым, то левым плечом и время от времени призывая Хвоста. Вот злонравия достойные плоды...

 

Она привыкла к тому, что здешние обитатели не обращают на неё и её компаньонов никакого внимания. Она забыла, как рассчитывала именно на то, что одинокая тень должна будет ею заинтересоваться. Она не подумала, как опасно недооценивать даже тень Северуса Снейпа.

 

И когда что-то невесомо легло на её горло, она не испугалась. Только подумала, как холодно и влажно прикосновение, точно ладонь эта соткана из окружающего тумана, и ещё подумала, что Малфой может не удержать себя в руках, и всё испортить, бросившись к ней на выручку. Может, конечно, и не бросится, но на всякий случай она вытащила палочку и запустила в сторону замаскированного Малфоя заклятием Окаменения.

 

А когда осталась фактически один на один с одержимой тенью, поняла, что дела плохи. Бесплотная поначалу рука, державшая её за горло, наливалась силой и жизнью — той, что уходила из её собственного тела. Вторая рука, так же обретавшая плоть, торопливо и похотливо шарила по её телу, забираясь под рубашку, в трусики, будя омерзительную жажду новых ледяных прикосновений, и с каждой новой волной желания жизнь всё быстрее вытекала из неё. Ловушка, подумала она, Малфой завёл её в ловушку, Снейп заманил её сюда, чтобы высосать её жизнь. Но у неё ещё есть силы, чтобы обернуться и посмотреть гаду в глаза. Обязательно нужно обернуться и посмотреть. А вдруг это вообще не он? Тогда будет совсем уж обидно...

 

Но это был он, и она увидела его глаза, пустые, не участвующие в происходящем, и забыла о страхе и ярости. И ледяная хватка на горле чуть ослабела.

 

Она заберёт его отсюда. А если не сможет, то сумеет удержать его здесь, при себе, как сумела Беллатрикс. Да, пусть так, как Беллатрикс, но он больше не будет одиноким.

 

— Северус Снейп.

 

Глаза прямо взглянули на неё, и она увидела своё отражение в чёрных зрачках.

 

— Доверьтесь мне. Я уведу вас отсюда.

 

Хватка на горле усилилась. Упс, ошибка.

 

— Пойдёмте со мной, Северус. Пожалуйста.

 

Он снова чуть разжал пальцы, держащие её горло. Вторая рука застыла на её груди.

 

— Ты кто?— спросил он сипло, — я тебя знаю?

— Я Грейнджер, сэр. Я у вас училась. Пойдёмте отсюда, сэр, вам не нужно быть здесь.

— Училась, — сказал он и сипло захохотал, — я учитель? Не ври, детка, не люблю я этого. Себе ведь хуже делаешь.

 

Господи, шанс!

 

— Я знаю, что вы не выносите вранья, — сказала она, беря в ладони его лицо и глубоко заглядывая ему в глаза. — Я это помню. Вы всегда умели узнавать ложь, и сейчас умеете. Посмотрите на меня, сэр. Разве я вру?

 

Он, видимо, растерялся. Наверное, здесь к нему никто не прикасался по доброй воле. Он застыл, глядя на Гермиону, только руки всё продолжали машинально блуждать у неё под рубашкой, но она уже почти не обращала на это внимания.

 

— Вспомните, сэр. Вспомните меня, Гарри, Драко, Рона, вы спасли всех нас. Вспомните Дамблдора и Волдеморта. Вспомните Лили Эванс. Я пришла за вами. Пойдёмте со мной, сэр, не бросайте меня.

 

Пока она говорила, его взгляд прояснялся, и в то же время он становился всё более лёгким, призрачным, бесплотным, даже более, чем положено тени.

 

— Люблю вас, — сказала Гермиона и поцеловала его в почти исчезнувшие губы.

 

Он пропал, как не был, и ладони Гермионы соединились. И в ладонях что-то было. Маленькое, твердое, круглое.

 

Сжимая это в кулаке, она бросилась на противоположную сторону улицы, чтобы расколдовать Малфоя.

 

Расколдованный Малфой первым делом набрал в грудь воздуха и принялся орать на Гермиону. Он ей не мальчик, чтобы его окаменевать. Он ей не Уизел какой-нибудь, чтобы не считаться с его мнением. Он ей не какой-нибудь там Поттер, чтобы крутить интрижки у него на глазах...

 

Демон перебрался из рукава Малфоя в рукав Гермионы, решив, наверное, что там поспокойней. Живоглот, брезгливо придерживавший кончиком когтя левого переднего мизинца обмершую от страха крысу, смотрел осуждающе.

 

— Знаешь Малфой, — сказала она ровным голосом, дождавшись паузы, — у меня возникло подозрение, что вы со Снейпом действуете в сговоре. Так ты удачно меня к нему подвёл и в сторонку отошёл вовремя, просто всё как по плану...

 

— А поумнее ты ничего не могла придумать? Например, что я действую в сговоре с твоими руками, которые бросаются заклинаниями, не посоветовавшись с головой! Мы ведь знали, что он может быть опасен, мы договорились, что я тебя прикрываю! А ты... — он махнул рукой.

 

— Ладно, будем считать, что ты развеял моё подозрение. Но я думаю, что ты бы спугнул его, если бы бросился меня спасать. Подумай и признай мою правоту.

 

Малфой помолчал, глядя в сторону, потом посмотрел на Гермиону и сказал.

 

— Будь добра, надень штаны. Стыд глядеть на тебя. Бегает в трусах, обнимается с маньяками. Неудивительно, что Уизли сбежал.

— Малфой, уймись.

 

Она натянула джинсы и обулась, не разжимая левого кулака.

 

— Что у тебя в руке? — осведомился Малфой.

— Он.

— Кто?

— Снейп. Когда он исчез, у меня в руках осталась это.

— Так давай посмотрим.

— Боюсь.

— Грейнджер, это очень просто. Поднимаешь руку перед собой, согнув в локте... вот, умница, поворачиваешь кулак ладошкой кверху... молодец... и осторожно разжимаешь пальцы.

 

Маленький, почти чёрный шарик. Даже в здешнем тусклом свете он играл перламутровыми переливами.

 

— Чёрная жемчужина, — торжественно объявил Малфой, — девчонка — она и в Аду девчонка. Что ж, ловец жемчуга человеческого, это было удачное начало!

"Редкая способность посмотреть на проблему с неожиданной стороны". Карта Шут, колода Симболон.

 

— Куда бы мне её деть? — спросила Гермиона, сжимая жемчужину в кулаке.

 

Она боролась с навязчивой иллюзией, что кулак есть самое верное хранилище. Ею овладел детский страх, знакомый любому обладателю Сокровища — что стоит выпустить Сокровище из рук, переложить хоть в самое разнадёжное место на свете, как оно тут же потеряется. Но, коль скоро они с Малфоем гуляют по Аду, руки должны быть свободны.

 

— Положи в свой ридикюль, — рассеянно посоветовал Малфой. Он был очень занят тем, что рассматривал волосы Гермионы. Гермиона его понимала, ибо зрелище было достойное. За прошедшие годы её знаменитая шевелюра доросла чуть ли не до подколенок, волну, при этом, не потеряла, и в распущенном виде напоминала пресловутое стадо коз, "сходящих с горы Галаадской".

 

— Боюсь, закатится там куда-нибудь… Эй, Малфой!

— Я тебя внимательно слушаю. И смотрю тоже внимательно. Ты со школы так ни разу и не стриглась?

— Это к делу не относится. Так где мне её держать?

— В пизде! — оживился Малфой.

— Знаешь, — сказала Гермиона, — всему есть предел.

 

Она отвернулась от него и полезла в сумочку. Вроде была там пара полотняных кисетов для трав… Ага, вот. Она немного уменьшила мешочек, положила жемчужину внутрь, затянула завязки, повесила кисет на шею и спрятала под рубашку. Вот, теперь она настоящий Хранитель.

 

— Ты, Грейнджер, меня не послушалась, — продолжал нарываться Малфой, — ты что, забыла, где у тебя пизда? Хочешь, напомню?

 

Гермиона, не оборачиваясь и не отвечая, принялась убирать волосы. Замолчал вдруг и Малфой.

 

Она заплела косу потуже и только тогда повернулась, чтобы полюбоваться молчащим Малфоем. Молчащий Малфой был красен и зол.

 

— Не ты один умеешь накладывать невербальные заклинания, враг мой, — назидательно сказала Гермиона, подняв руку с палочкой. — Помолчи и обдумай своё возмутительное поведение. И впредь не сквернословь!

 

Несколько секунд ей казалось, что Малфой сейчас полезет в драку. Потом лицо у него чуть расслабилось, но глаза сузились, и Гермиона в открытую наставила на него палочку.

 

— Обезоружу и свяжу.

 

Малфой попыхтел ещё несколько секунд, потом вдруг улыбнулся и поднял руки. Гермиона посверлила его испытующим взглядом и опустила палочку.

 

— Вечно ты доводишь до греха, — раздражённо сказала она.

 

Он показал на свое горло. Гермиона сняла заклятье Немоты.

 

— Это ты доводишь до греха, Грейнджер, — он посмотрел ей в глаза и зло улыбнулся, — до свального.

 

И под прицелом её палочки невозмутимо договорил:

 

— И когда-нибудь доведёшь. Dixi.

 

Живоглот, которому прискучила их перепалка и окончательно опротивело держать крысу, коротко и требовательно вякнул.

 

— Отпустим грызуна? — спросила Гермиона.

— Чтобы он Лорду настучал? — отозвался Малфой.

— И что твой Лорд нам сделает?

— Скорее всего, ничего. Но надо ли проверять?

— Перестраховщик. Не таскать же эту тварь с собой.

 

Малфой поглядел на крысу. Крыса была в обмороке — то ли от страха, то ли от хитрости.

 

— Усыпим, — сказал он и полез в карман.

— Совсем?! — испугалась Гермиона. Крыса зажмурилась крепче и задрожала усами.

— Совсем — вряд ли получится, — задумчиво возразил Малфой, доставая из кармана склянку с настоем адского дурмана, — а вот на время — почему бы и нет?

 

Он с трудом снял притёртую пробку и занёс руку со склянкой над крысиной мордой.

 

— Дёрнешься — придушу, — пообещал он.

 

Гермиона подумала, что, если бы Хвоста не парализовало страхом, он давно дал бы стрекача. Как такой трус мог попасть в Гриффиндор?

 

Малфой дал упасть единственной белёсой капле на крысиную морду. Тварь вспискнула, раскрыла пасть и захрапела. Живоглот тут же отдёрнул лапу и, вместо того, чтобы вылизать её, брезгливо вытер о забор.

 

— Хорошо, с этим разобрались, — сказал Малфой, — что дальше?

— Вниз, — ответила Гермиона.

— Как?

— Я не знаю, — раздельно произнесла она.

— Не злись, — примирительно сказал Малфой.

— Я не злюсь.

— Злишься, я же вижу.

— Нет.

— Да.

— Отстань, — она тоскливо огляделась. Улица, уходящая в обе стороны в туман, огороженная бесконечными заборами являла собой воплощённую безысходность.

 

Она посмотрела вверх, на Малфоя, и встретила его насмешливый взгляд.

 

— А я знаю, — сказал он.

— Так скажи.

 

Малфой вытянул губы для поцелуя.

 

— Потом, — пообещала Гермиона, — если захочешь. Говори.

 

Малфой поджал губы.

 

— Помнишь, что нам сказал тот склочный грек?

— Помню, что про тебя он сказал чистую правду.

— Мне льстит, что ты запоминаешь всё, что касается меня. Но что он сказал про наш путь?

— Что нужно идти прямо. Мы и идём прямо.

— Мы идём по улице. А улица идёт…

— По Кругу!

— Значит, нужно пойти поперёк.

— То есть, пересечь какой-нибудь двор и выйти на ту сторону? Ну конечно! Что это со мной? А какой двор пересекать, правый или левый? От Ворот мы с тобой пошли налево…

— Пожалуй, мы на правильной стороне улицы.

— А если нет?

— То упрёмся в стену, вернёмся и попробуем с другой стороны, только и всего.

 

Они нашли калитку в плетне, пересекли пустынный двор, обогнули дом, стены которого пучились от хозяйских криков, и оказались перед высоченным сплошным частоколом. Туман над частоколом заметно редел и синел знакомым серным заревом.

 

Живоглот изящно взбежал на частокол и теперь восседал между двумя острыми кольями, иронически глядя сверху вниз.

 

— Это мы проходили, — вздохнул Малфой, — давай, Грейнджер, я тебя подкину.

— Что-то как-то мне тревожно, — призналась Гермиона, — давай вместе?

— Трусишь?

— Тревожусь, — повторила Гермиона.

 

Они взяли друг друга за левые руки, нацелили друг на друга палочки и одновременно произнесли:

 

-Mobilicorpus!

 

Взмыли вверх, повисли над забором, и им стало видно, что там, за забором, происходит.

 

— Ч-чёрт, так я и знала, — пробормотала Гермиона.

— Может, всё-таки поцелуешь меня? — спросил Малфой, — один раз. На прощанье.

— Фиг тебе. Спускаемся.

 

Они приземлились на неширокий скальный уступ по ту сторону частокола. Когда до почвы оставалось чуть менее трёх футов, Гермиона вдруг почувствовала, что поддерживающая её сила исчезла.

 

Она приземлилась на четвереньки, выпрямилась и принялась ожесточённо отряхивать ладони и мантию. Потом посмотрела на сидящего Малфоя. Малфой не делал попыток встать и имел болезненное выражение лица. Паршивец Живоглот сидел против Малфоя и глядел на него с состраданием.

 

— Всё надеешься застать меня врасплох? — сочувственно спросила она, — так тебе и надо.

— Я был уверен, что ты меня удержишь. Дурак был.

— Тебя удержу, а сама упаду? Ты не просто дурак, ты дурак-идеалист. И был, и есть, и пребудешь!

— Аминь, — заключил Малфой.— Со мной ты разобралась. Теперь, может, скажешь, как нам попасть в Третий Круг?

 

Гермиона сделала над собой усилие и окинула взглядом сумрачную широкую долину, протянувшуюся между их низким скальным уступом и противоположным скальным массивом, высоким и отвесным. А и чёрт бы с этим массивом — отверстые Врата Третьего Круга, как и Врата Второго, были расположены вровень с почвой, так что альпинизмом заниматься не требовалось. Но что было делать с восседавшим перед Вратами чудовищем, огромным, трёхглавым и трёхзевым, бдящим во все шесть глаз и лающим во все глотки?

 

— Насколько я понимаю, это родственник легендарного Пушка? — осведомился Малфой, — ну, и что ты на него так уставилась? Неужели не похож?

— Похож, — буркнула Гермиона, — как крокодил на ящерицу. Вряд ли подобное идолище можно успокоить музыкой…

— Разберёмся, — сказал Малфой и спрыгнул со скального уступа. — Хорошо, что хоть зонтик не потребовался. Мы, наверное, всю дорогу шли под гору, хотя я и не заметил. А ты?

— Не до того было, — ответила Гермиона и тоже спрыгнула с уступа. Выжидательно посмотрела вверх, на Живоглота.

 

Живоглот сидел на по́пе, свесив передние лапы вдоль боков, и взирал на трёхглавого стража совершенно круглыми глазами.

 

— Испугался? — злорадно спросила Гермиона.

 

Живоглот мельком глянул на неё круглыми глазами и снова уставился на Цербера.

 

— Ну что ты, Глотик, — сказала Гермиона, — это ведь всего-навсего собака!

 

На этот раз Живоглот смотрел на неё долго и весьма выразительно. Как на идиотку.

 

— Отвяжись от бедного котика, — вступился Малфой, — пусть остаётся здесь, раз так боится.

 

Бедный котик уставился на Малфоя, угрожающе раскрыл пасть и зашипел.

 

— И это вместо благодарности за моральную поддержку, — вздохнул Малфой, — никакого воспитания. Хотя о чём это я — при такой хозяйке…

 

Гермиона развернулась и направилась к Вратам, перепрыгивая с одного наплыва лавы на другой и шипя от злости не хуже Живоглота.

 

Малфой скоро нагнал её, и они запрыгали в унисон, сосредоточенно дыша и внимательно глядя под ноги. За ними следовало негодующее, хриплое с подвыванием, мяуканье. Надо было понимать, что Живоглот предпочёл гибель в хорошей компании шансу на спасение в одиночестве.

 

Они остановились ярдах в ста от Ворот, там, где лай Цербера начал ощутимо давить на слух, и принялись оценивать обстановку. Малфой приставил к глазам два кулака в виде бинокля.

 

— Не проскочим, — определил он, — хорошо, конечно, что у него одна задница, а не три, но, чтобы перекрыть Ворота, и одной хватило. И потом — чувствуешь? — по-моему, он там и гадит…

— А где ещё ему гадить? Он ведь на цепи.

— На золотой.

— Ну да, конечно.

— Посмотри сама, — он протянул Гермионе кулаки. Решив подыграть, она взяла кулаки за запястья, поднесла к глазам и посмотрела. И ахнула.

— Как ты это сделал?

 

Из рукава Гермионы высунулось заинтересованное мерцание.

 

— Элементарно, Грейнджер. Берёшь воздух, скатываешь в шарик и разламываешь пополам… Эй, не царапайся!

— В следующий раз укушу, — пообещала Гермиона, — Ты можешь объяснить по-человечески?

— Я и объяснил по-человечески, но тебе ведь нужно по-гриффиндорски… Я использовал твою собственную идею, насчёт скатывания шариков из воздуха. Хорошо получилось?

— Ага, — сказала Гермиона, всматриваясь в Цербера сквозь малфоевские кулаки, — так и говори, воздушные, мол, линзы…

— Не желаю я учить маггловский английский, — заносчиво возразил он, — хватит с меня латыни, французского и немецкого.

— И немецкого? — восхитилась Гермиона.

— И немецкого! — с гордостью подтвердил Малфой, — я хорошо разговариваю. Беллатрикс говорила, что мне очень идёт немецкая речь. Хочешь, скажу тебе несколько нежных слов?

— Лучше не стоит. Это как раз тот единственный случай, когда я всецело доверяю мнению твоей тётушки и в подтверждениях не нуждаюсь…

 

Её прервал громовой лай. Церберище углядел незаконных гостей и теперь, опасно натянув цепь, рвался к ним, дробя скалы когтями и брызжа слюной. Ядовитые брызги прожгли камень у самых ног Малфоя.

 

— Эй, — возмутился он, отскакивая, — я так не договаривался! А вдруг он бешеный?

 

Гермиона, пробормотав "и кто из нас маггл?", достала палочку и выбросила щит, который немедленно покрылся зелёными искрами от сгорающей слюны.

 

— Предложения? — отрывисто спросила она.

— Надо попробовать музыку, — неуверенно сказал Малфой, — а вдруг сработает?

— Ну, так попробуй!

 

Малфой взглядом оценил расстояние.

 

— Подойдём поближе.

 

Укрываясь щитом, они подошли поближе, и Малфой поднял палочку. При первых же тактах Гермиона расхохоталась, чуть не упустив щита. Ликующий, грозный, одиозный до оскомины "Полёт валькирий" подходил к обстановке — лучше некуда.

 

— Ну, как? — прокричал Малфой, стараясь перекрыть могучие медные звуки.

— Мы весь Ад переполошим!

— Давно пора! — заорал Малфой и пронзил палочкой воздух, словно хотел пробить далёкий мрачный свод и достать до самого неба. Музыка ударила так, что задрожала скала под ногами, и захотелось взлететь. И кого так можно усыпить?

— Так не годится! Нужно что-нибудь тихое! Убаюкивающее!!

 

Пёс продолжал рваться и лаять, хотя слышно его не было.

 

Музыка вдруг оборвалась — Малфой опустил палочку.

 

— Бесполезно, Грейнджер, — сказал он, — и колыбельная тут тоже не поможет. Он глухой. Оглох, наверное, от собственного лая…

 

Гермиона посмотрела на Цербера. Пёс надсаживался от лая. Было видно, как налились кровью его глаза и пасти. Трудно представить, что его можно пронять заклинанием, но Гермиона попробовала: Обездвиживающее, Оглушающее, Окаменевающее и Уменьшающее — с нулевым эффектом.

 

— И что мы будем делать? — тихо спросила она.

— Ridiculous? — серьёзно предложил Малфой.

 

От отчаянья Гермиона послушалась его, разумеется, безрезультатно.

 

В ход пошёл демон. От его потуг сначала опалить, а потом заморозить каждый из трёх носов, Цербер даже не чихнул. Пристыжённый демон залез обратно Гермионе в рукав.

 

— Скотина непробиваемая, — с ненавистью сказала Гермиона.

 

И тут вперёд выступил Живоглот. Выгнул спину, потянулся и низкими короткими прыжками понёсся к Церберу.

 

— Глот! Назад, немедленно! — Гермиона рванулась за спятившим котом, но Малфой поймал её за плечи.

— Стой. Надо выждать.

— Чего выжидать, он его сейчас сожрёт!

— Кто кого? — ухмыльнулся Малфой. — Дай своему рыжему хотя бы несколько секунд форы, похоже, он знает, что делает… а теперь пошли.

 

Они осторожно двинулись вперёд. Малфою приходилось страховать Гермиону, потому что она не сводила глаз с Живоглота, казавшегося совсем крохотным по сравнению с Цербером. Маленький рыжий костёр, пылавший так близко к исполинской лапе… Гермиона подняла палочку.

 

— Спокойно, Грейнджер, спокойно, — мурлыкал Малфой у неё над ухом, — без резких движений… Куда ты идёшь, там трещина, возьми правее… вот так.

 

Цербер был всего-навсего собакой. И кошачья наглость действовала на него, как на любого другого пса, тем более, посаженного на цепь. И когда Живоглот, пройдясь для разогрева туда-сюда, плюхнулся на бок, закинул за ухо заднюю ногу и неторопливо и тщательно занялся гигиеной котородного органа, пёс не выдержал.

 

Он взвыл в три голоса, поднялся на задние лапы, молотя передними по воздуху. Потом упал на четвереньки, с зубодробительным скрежетом процарапывая глубокие борозды в скале, стремясь зацепить наглую тварь, порвать в клочья, в ошмётки... цепь не пускает, не хватает каких-то полдюйма…

 

Живоглот закономерно проигнорировал эту демонстрацию бессилия. Он снова сел и старательно, во всю пасть зевнул.

 

— Сейчас, сейчас, — азартно шептал Малфой.

 

Полузадушенные натянутой до отказа цепью, собачьи головы захрипели. Цербер вцепился в скалу когтями передних лап, упёрся задними, поднажал — и конец цепи, казалось бы, намертво вплавленный в камень, вырвался наружу, отвесив Церберу нехилого пинка под хвост.

 

Кот и собака взвыли в унисон и понеслись куда-то в сумрачную скалистую пустыню.

 

— Глот! — ринулась было Гермиона, но Малфой вцепился в неё, как капкан.

— Быстрее, Грейнджер! Во Врата! Ну же, ничего с твоим котом не случится!

 

У Врат они остановились, потому что там было действительно навалено. Невозможно навалено. До самой арки. А уж амбре просто с ног сбивало. Тоннель, наподобие кротового хода проложенный в этой массе, может быть, подходил теням, но уж никак не живым людям.

 

— Evanesco! — заорала Гермиона, ткнув палочкой.

 

Какая-то часть исчезла. Очень незначительная часть, примерно в кубический фут. Чтобы освободить дорогу в таком темпе, им понадобится уйма времени. А лай Цербера, раньше удалявшийся, теперь явственно приближался.

 

— Ха! — вдруг крикнул Малфой и поднял палочку, — Orchideous!

 

Куст белой орхидеи вырос на отвратительной куче, изведя небольшую толику на удобрение. Тут и Гермиону осенило, и она ткнула в орхидею палочкой:

 

— Geminio! — а потом погладила один из развратно распахнутых цветков.

 

От её прикосновения куст пошёл самокопироваться со всё возрастающей быстротой, поглощая всё больше Церберова дерьма и превращая адскую подворотню в цветущий сад.

 

Как только проход в центре расширился достаточно для того, чтобы один человек мог пройти, Малфой подтолкнул Гермиону вперёд.

— Давай, Грейнджер!

— А Глот?

— Он нас догонит. Вперёд!

 

Они помчались между стремительно зараставших орхидеями склонов, сквозь волны зловония и одуряющего аромата. Яростный лай Цербера всё приближался, потом стало слышно и пронзительное мяуканье, и на ту сторону они выскочили одновременно с Живоглотом. А Цербер не выскочил. Наверное, впал в ступор, когда увидел, во что превратилось его рабочее место, даже лаять перестал. На выходе Гермиона обернулась, чтобы посмотреть, как ретивый, но не в меру впечатлительный страж нюхает цветочки — шестью громадными, пышущими жаром ноздрями.

 

— Эстет, — заметил Малфой, тоже оглянувшийся.

— Теперь у него будет биотуалет, — удовлетворённо сказала Гермиона. — Дублирующее заклятие ещё нескоро исчерпается, при такой-то питательной среде.

— Я страшно рад за него, — заверил Малфой, — а теперь, Грейнджер, пойдём, пока нас с тобой не обвинили в даче очередной взятки очередному должностному лицу.

 

Они сделали последние несколько шагов. И на них обрушился дождь.

 

"Динамо". Карта Разноцветный трубадур, колода Симболон.

 

— Это просто невозможно, — сказал Малфой и выбросил щит вверх. Схватил Гермиону за руку и оттащил в сторону от Врат, под прикрытие скалы, пока Цербер не вспомнил о своих обязанностях. У них в ногах путался злой, как собака, Живоглот.

 

Тяжёлые ледяные капли и очень крупные градины скатывались и отскакивали от поверхности щита. Обширная котловина, лежащая перед ними, еле освещалась серным заревом. Едва заметные в синей мгле тела с трудом ворочались в заполнявших котловину зловонных человеческих выделениях, кряхтели, стонали, избиваемые неестественно крупными градинами.

 

— Невозможно, — повторил Малфой, — здесь есть хоть одно место, где можно нормально дышать?

— Закатать тебе губу? — спросила Гермиона, — или сам справишься?

— В другой обстановке я бы принял твою помощь, но боюсь, что этот невыносимый смрад помешает мне испытать должное удовольствие.

— Да уж, — Гермиона передёрнула плечами, — как мы пойдём? Тут ведь нет дороги. Не можем же мы идти прямо по этим несчастным.

— Почему? Хуже им точно не будет. Вряд ли они что-то вообще почувствуют, да и мы тоже. Дело не в них, уж извини, а в том, что топко! Завязнем в этом… во всём…

 

Гермиона его не слушала. Она смотрела на вал белых цветов, выплеснувшийся из Врат и стремительно заливавший топкое дно котловины. Цветочная волна несла с собой аромат и светлые, словно снежные, сумерки. И относительную тишину — валявшиеся в грязи страдальцы от ошеломления перестали стонать.

 

— Так, — сказал Малфой, — Грейнджер, сделай зонт.

 

Гермиона машинально выбросила щит вверх, и Малфой под его прикрытием начал быстро раздеваться, навешивая вещи на плечи Гермионы.

 

— Надо уходить, — отрывисто говорил он, — сейчас сюда набегут надсмотрщики, и чёрт меня побери, если мне хочется с ними встречаться.

 

Он сунул ей свою палочку и грянулся оземь. Обернулся он очень быстро, ещё до того, как Гермиона успела убрать в сумочку его одежду. Лёг на брюхо и нетерпеливо мекнул. Гермиона взобралась на него и, наклонившись, подхватила под пузо ошеломлённого Живоглота. Единорог покосился через плечо и оскалил клык.

 

— Не будет он царапаться, успокойся. Что он, по-твоему — совсем дурак? — она наложила на всю компанию водоотталкивающие чары и намотала на запястье белую прядь: — Вперёд, Макдуф!

 

Единорог фыркнул, осторожно поднялся, подошёл к цветочному покрытию, ступил одной ногой, нажал посильнее, одобрительно качнул рогом и рванул с места в карьер. Гермиона, одной рукой вцепившись в гриву, другой в кота, пригнувшись, напряжённо вглядывалась в сине-серый мрак сквозь заливавший глаза дождь. Чары не давали воде впитываться, но струиться по телу не препятствовали.

 

Переплетение железных стеблей служило надёжной опорой. Выберемся, подумала Гермиона, выбью себе патент на наведение орхидейных мостов через болота…

 

Сопротивления тучных тел чревоугодников, как и следовало ожидать, совсем не чувствовалось. Хотя они и обретали некоторую свободу движений по мере того, как распоясавшиеся орхидеи уничтожали грязевую среду обитания. Принимали сидячее положение, Вертели головами, очевидно, изумляясь тому, что утих лай Цербера. Провожали глазами белого единорога, никак не реагируя, если он проскакивал кого-нибудь насквозь. Разглядывали и гладили белые лепестки (поразительно, но прикосновения теней подхлёстывали Дублирующее заклятие). Напущу я на вас неотвязные лозы, подумала Гермиона…

 

Синий мрак впереди почернел, уплотнился, наверное, там была скальная стена, противоположный край котловины. Если всё будет нормально…

 

Единорог вдруг вздёрнул голову, принюхался, пронзительно заблеял и встал. Впереди обрисовались гигантские тени — прямостоящие, но хвостатые и рогатые, Ну слава богу, а то было такое чувство, будто несчастных обжор охраняет только трижды глупый пёс. Гермиона достала палочку и подёргала единорога за гриву. Единорог протестующе дёрнул головой и храпнул.

 

— Мы не можем здесь стоять до бесконечности, — сказала ему Гермиона, — надо прорываться. Если ты поскачешь во весь опор…

 

Единорог аж завизжал от возмущения.

 

— Ну, конечно, ты устал, — сказал Гермиона, — но что же делать?!

 

Она посмотрела на Живоглота. Кот шипел, горел глазами и хлестал хвостом.

 

— Я, пожалуй, могу тебя швырнуть в одного из них, — сказал она.

 

Из рукава вылетел демон. Он весь трепетал, как показалось Гермионе, не по обыкновению, а от страха, но застыл в воздухе на уровне глаз, демонстрируя боевую готовность.

 

— …а тебя в другого, — продолжила она, обращаясь к демону, — но их там много!

 

Их там было много — из-за ливня и полумглы невозможно определить, сколько. Им не справиться со всеми, даже если Малфой обернётся человеком и возьмёт палочку. Ах, жаль. Они стоят там, такие уверенные в своей неуязвимости и в том, что нарушителям адских границ некуда деться. Был бы у неё в сумочке пулемёт, или, хотя бы, автоматический пистолет, пришла в голову шальная мысль. Да нет, ерунда. Демонов человеческим оружием не возьмёшь. Можно было бы святой водой, но ей и в голову не пришло, что она может понадобиться…

 

Крест?

 

Она вытащила из сумочки палочку Малфоя, накрест приложила к своей и высоко подняла руки.

Рогатые тени заколебались, большая часть их попятилась, но некоторые, видимо, из самых древних, дохристианских, попробовали выбраться в передние ряды. Эти бесстрашные ветераны были остановлены собственными товарищами. В общем, получилось лёгкая усобица, каковой Гермиона и воспользовалась, тронув единорога с места. Единорог медленно зашагал вперёд. Гермиона сжимала коленями его бока, На правом колене у неё восседал Живоглот, старательно вцепившийся когтями в хозяйские джинсы, а гордый собственной смелостью демон дрожал над головой Гермионы.

 

Они ехали сквозь беспорядочный строй демонов, награждавших друг друга вялыми тумаками. Строй скоро поредел, демоны остались позади, и можно было бы пускаться вскачь, если бы не одна проблема. Орхидейная мостовая не смогла преодолеть строй адских стражей. Под копытами единорога была топкая грязь. И он споткнулся.

 

Гермиона чудом не упала и не выронила палочек, но фигура креста, натурально, распалась. И демоны, взвыв, всей толпой ринулись в погоню. И хорошо, что толпой. Пока самый сильный прорывался в лидеры, Гермиона вспомнила одно заклинание. А может быть, легилимент Малфой протранслировал ей эту идею?

 

Она выбросила руку с палочкой в сторону демонов. Вот когда пригодится неугасающее в последнее время сексуальное напряжение.

 

— Sexus promiscis!

 

Единорог, не обращая внимания на то, что ноги его ушли в грязь по бабку, обернулся полюбоваться результатом. Тот демон, в которого угодило заклятье, немедленно облапил соседа с явным намерением поиметь того сексуально. Сосед, ни капли не оскорбившись, раскрыл корявые объятия, ненароком задев когтистой лапой того, самого здоровенного, который только что пытался возглавить погоню. Самый здоровенный, не говоря дурного слова, развернулся и навалился на того, кто стоял позади. И понеслось. Каждое прикосновение передавало заклятье дальше, и через минуту толпа демонов поголовно ввязалась в разнузданную оргию — дикое, отвратительное и смешное зрелище.

 

Живоглот азартно орал и драл Гермионе штанину, единорог блеял и визжал, закидывая голову и задирая губу, демон отплясывал адскую джигу на головах всех своих друзей по очереди.

 

Гермиона, потянула за гриву скалящего зубы единорога, мол, поехали, подальше от греха. Тот попробовал ступить шаг, и не смог, поскольку увяз уже выше колена. Гермиона, вздохнув, сжала обе палочки и направила на единорога.

 

— Mobilicorpus!

 

Единорога с чавканьем выдернуло из гнилой жижи, он встряхнулся и помчался в воздухе во весь опор, памятуя о том, что долго удерживать это заклинание Гермиона не может. Более плотный, чёрный мрак — противоположный край долины — надвигался и вырастал. Гермиона, борясь со знакомым ощущением, что это она несёт на себе единорога, а не наоборот, стискивала палочки в мокрых, дрожащих от напряжения кулаках. Стоны и крики совокупляющихся демонов затихли позади, но зато снизу донеслись странные звуки — шорохи, постукивания, журчание. Взглянув вниз, она увидела, что топкое омерзительное месиво пришло в движение и ползёт — вперед и вниз.

 

— Там выход, — задыхаясь, крикнула Гермиона единорогу, — спуск!

 

Единорог помчался ещё быстрее. От него валил пар, градины не отскакивали больше, а стекали дождём.

 

Они увидели огромный провал, чудовищную воронку, Мальстрём нечистот, с рёвом уходящий в неведомую глубину. Единорог затормозил полным приводом, Гермиона вздёрнула обе палочки, заставив скакуна зависнуть над воронкой. Живоглот выл от ужаса.

 

— Глот! — крикнула она, — открой сумочку!

 

Кот перестал выть и зубами открыл защёлку.

 

— Подушку достань, сбрось вниз!

 

Живоглот достал из сумочки надутую резиновую подушку и сбросил в воронку. Какое счастье, что Гермиона поленилась её сдуть после ночлега в Лимбе, и какое счастье, что рыжий умница вытащил её за клапан, а не вонзил когти в резиновый бок. Всё ещё указуя малфоевской палочкой в зенит, свою палочку Гермиона направила на подушку:

 

— Engorgio!

 

Подушка разрослась, как раз вовремя, чтобы принять на себя падающую команду. Она выдержала всех, совсем чуть-чуть погрузившись в мерзкую жижу. Замечательный получился плот, лёгкий, просторный, только вот скользкий, зар-р-раза…

 

Гермиона плашмя упала на подушку, вцепившись одной рукой в резиновую оборку, а другой — в неустойчивое копыто единорога. Сзади ей в джинсы впился Живоглот. Она ткнула палочкой в копыто, прокричав Разанимирующее заклинание. Через мгновение голый Малфой распластался рядом с ней и тоже вцепился в оборку.

 

— Держись! — крикнул он.

 

Дерьмоворот, величественно-медленный у поверхности, вертел их тем стремительней, чем ниже они спускались.

 

— Сейчас засосёт, — определил Малфой, — Грейнджер, ты случайно не помнишь заклятие Головного Пузыря?

— Дура! — крикнула Гермиона, стукнув себя кулаком в лоб, и быстро сотворила три заклятия Головного Пузыря. Потом посмотрела на демона. Тот качнулся вверх-вниз, как будто бы обречённо вздохнул, и нырнул в жерло воронки. Через секунду трое оставшихся последовали за ним.

 

Несколько минут — а может, вечность? — пути сквозь зловонную ревущую тьму, потом удар о жидкую поверхность, потом подушку вдруг приподняло и вынесло на сухую скалу.

 

— Молодец, Грейнджер, — сказал Малфой.

 

Гермиона, не отвечая, торопливо сотворила заклинание Воды и обрушила на всю компанию натуральный водопад.

 

— Холодная! — возмутился Малфой.

— Зато чистая, — Гермиона сунула Малфою его палочку, — не нравится — подбавь тёпленькой.

 

Она посмотрела на голого Малфоя, пожала плечами и тоже принялась раздеваться и расплетать волосы. В такой ситуации не до церемоний. Им еще предстояло мыться и мыться. Даже кот, да что там, даже демон с удовольствием вертелись под тугим, холодным, хрустально чистым потоком.

 

Она вышла из зоны действия импровизированного душа, чтобы достать из сумочки шампунь. Как следует намылилась, уделив особенное внимание волосам, и, слепая от шампуня, шагнула под душ — прямиком в объятия Малфоя.

 

— Глот, — негромко сказала она.

 

Послышалось шипение кота, потом вскрик, и объятия разжались.

 

— Ну и методы, — пожаловался Малфой, — хорошо, что руку расцарапал, а не…

— Вот именно, — Гермиона сунула на четверть опустевшую бутылку в протянутую руку Малфоя. Вода была уже почти горячая.

 

Они плескались, как дети, брызгаясь и перекидывая друг другу бутылку с шампунем. В четыре руки мыли Живоглота — он только жмурился и воротил морду. Попробовали помыть и демона, но тот, как выяснилось, боялся щекотки — вырвался у них из рук, обсыпав их ледяной крошкой, чтобы неповадно было. Так они и не поняли, каков демон на ощупь.

 

Потом Гермиона убрала воду и вытащила из сумочки два огромных махровых полотенца. Малфой крепко вытер голову, обмотал полотенце вокруг себя на манер тоги, посмотрел на Гермиону, завернувшуюся в полотенце с головой и стучащую зубами. С упрёком взглянул на демона.

 

— Ты что, обиделся?

 

Демон неторопливо подлетел к Живоглоту и принялся демонстративно его сушить.

 

— Первый курс, — вздохнул Малфой, — а вот я не обиделся, — и он наложил на Гермиону Согревающее. Она сразу выпростала руки и голову и принялась отжимать воду из волос.

— Сделаем привал? — предложил Малфой.

— Только не здесь, — Гермиона показала на сточную канаву, из которой они только что выбрались. — Воняет. Какое счастье, что тут нет мух…

— И счастье, что ты так быстро сделала душ, — добавил Малфой, — иначе мы заросли бы орхидеями.

 

Они переглянулись и захохотали.

 

— Когда мы найдём всё кусочки декана и соберём, я его вызову на дуэль, — простонал Малфой, — дерьмоворота я ему не прощу!

— Зато как ты скакал по этим несчастным! Изверг! Это конец, просто конец света!

— Ага. Всю жизнь мечтал быть Конём Бледным.

— Топтать грешников?

— Именно. Но знаешь, всегда подозревал, что придётся топтать дерьмо… Нет, подлинный гвоздь программы — это ты со своим Промискуитетным Проклятьем. Бедные демоны! Хотя, с другой стороны, хоть какое-то разнообразие…

 

Гермиона совсем было зашлась от хохота, но сточная канава не давала забыть о себе. Гермиона несколько раз наложила Очищающее на свои вещи, потом принюхалась и, сказав: "Да ну…", сожгла их к чёртовой бабушке.

 

— Так и пойдёшь в полотенце? — плотоядно спросил Малфой.

— За кого ты меня принимаешь? У меня смена есть. — Она уменьшила подушку, — хорошо, хоть подушка отмылась. Вдруг ещё придётся плавать?

— Не дай бог! — испугался Малфой. — А как же сумочка?

— Сумочка у меня хорошо защищена.

 

Гермиона открыла сумочку, спрятала подушку, достала одежду Малфою и себе и сказала:

 

— Отвернись.

— А, ты всё-таки заметила, что я мужчина?

— М-да. Трудно, знаешь ли, не заметить.

 

Малфой, наконец, смутился, отвернулся и принялся одеваться.

 

Одевшись, они побрели вдоль очередного скалистого хребта, куда глаза глядят, лишь бы подальше от сточного озера. Местность была довольно пересечённая, ветер встречный и зябкий, кроме того, наступила реакция, и они еле ноги волокли от голода и усталости. Надо было устраиваться на ночлег.

 

В скале обнаружилась небольшая пещера, точнее, выемка, в которой кое-как можно было укрыться от ветра. Живоглот немедленно туда залез, облюбовал себе дальний угол, свернулся и уснул как убитый. Неутомимый демон повис под низким сводом, равномерно нагнетая тёплый воздух.

 

— Лапа, — сказала ему Гермиона, — спасибо.

 

Демон засмущался.

 

— Ты бы, может, отдохнул? — предложила Гермиона, — мы бы развели костёр…

 

Демон обиделся, запальчиво заскакал, завертелся и сотворил давешний ледяной котелок. Гермиона вздохнула и улыбнулась.

 

— Что бы мы без тебя делали…

— Не подлизывайся к нему, — вполголоса проворчал Малфой.

— Он ревнует, — объяснила Гермиона демону. Малфой возмущённо фыркнул.

 

Гермиона полезла в сумочку и достала несколько крупинок мирровой смолы. Высыпала в углубление в камне и подожгла. Закурился пахучий дымок.

 

— Не возражаешь? — спросила она, и объяснила — у меня до сих пор этот запах в носу стоит.

 

Малфой пожал плечами.

 

Гермиона достала из сумочки пачку гречки и банку тушёнки. Высыпала гречку в кипящий котелок.

 

— Это что — каша? — презрительно спросил Малфой.

— Ты поразительно догадлив, — ответила Гермиона, доставая из сумочки чай. Пить хотелось даже больше, чем есть. Демон лихо сотворил второй котелок кипящей воды.

 

— Молока нет, — сухо сообщила Гермиона.

— Ничего-то у тебя нет, — капризно ответствовал Малфой.

 

Пока поспевала каша, они сидели рядом, на плоском камне, досушивая волосы на тёплом ветерке, исходящем от демона и пили горячий чай, задумчиво глядя на зажжённый Гермионой синий огонёк.

Мирно, тихо, уютно — если бы не глухое чёрное небо и мертвенное синее зарево над скальной стеной.

 

Гермиона встала, заглянула в котелок и бухнула туда тушёнки. Живоглот приоткрыл один глаз.

 

— Сейчас будет готово, — она вытащила из сумочки алюминиевую тарелку и две ложки. Малфой с мученическим видом полез в карман и достал серебряную флягу.

— Пить коньяк с гречневой кашей, — сказал он, — Грейнджер, до чего я с тобой докатился…

— А кашу есть из одной тарелки с котом, — подхватила Гермиона, вываливая на тарелку дымящееся варево, — да, мистер Малфой, вы пали ниже некуда…

— Почему же — некуда, — возразил Малфой, — это только преддверие Четвертого Круга. Всё ещё впереди.

 

Живоглот вальяжно подошёл к тарелке и деликатно схомячил самый большой кусок тушёнки. Малфой схватил ложку:

 

— Торопись, Грейнджер, иначе останемся голодными!

 

Они съели всё подчистую и основательно опустошили флягу. После чего Малфой удовлетворённо прислонился к стене и прикрыл глаза. Гермиона смотрела на его острый профиль, белые плети волос и бесцветные ресницы, и пыталась определить, на кого он больше похож — на Леголаса или на Горлума?

 

Малфой вдруг выпрямился, повернулся к Гермионе лицом и открыл глаза. В полутьме глаза эти казались двумя бледными болотными огнями. Всё -таки на Горлума…

 

— А теперь рассказывай, Грейнджер, как давно ты знаешь о Промискуитетном Проклятии? — требовательно спросил он.

— Давно, — ответила она, — ещё со школы.

— И ни разу не использовала?

— Ты же знаешь, что нет.

— А почему?

— А зачем?

— То есть, как зачем? Ты только представь себе — Обеденный зал, полный народу, учителя, этот ваш великан. Вхожу я, высокий и стройный, и, этак походя, оскорбляю твоих дружков…

— … и меня….

— Можно и тебя… ты запускаешь в меня этой весёлой штукой, и я начинаю сношать Гойла…

— Или он тебя…

— Но-но! Гойл, размахивая руками от восторга, задевает Миллисенту, и так далее — вплоть до вас с Уизли и Дамблдора с Хагридом…

— До этого бы не дошло, — с каменным лицом возразила Гермиона, — Дамблдор бы быстро остановил проклятье.

— И вышиб бы тебя из школы, — мечтательно сказал Малфой.

— И до этого бы не дошло.

— Да, — задумчиво согласился Малфой, — пожалуй. Ты же была мозгом Поттера. Сам-то по себе он недорого стоит.

 

Гермиона обняла коленки, положила на них подбородок и посмотрела Малфою в глаза.

 

— Тебе не надоело? — спросила она.

— Ноблесс оближ, — объяснил Малфой, — я просто хотел сказать, что если бы я в школьные годы знал об этом проклятии…

— Ты бы им тоже не воспользовался.

— Думаешь, не хватило бы энергии? Это у подростка-то?

— Нет. Ты бы просто побрезговал.

— А. — сказал Малфой. — Да. Это, пожалуй, верно.

 

Он помолчал, всё так же неприятно светя глазами, и всё-таки решился.

 

— Мне кое-что известно об этом проклятии. Оно срабатывает не всегда. Не относясь к Запрещённым Проклятьям, оно, тем не менее, требует от мага довольно специфического напряжения.

— Сексуального напряжения, — спокойно уточнила Гермиона. — Всё верно. С тех пор, как Снейп до меня добрался, я нахожусь в состоянии сильнейшего и постоянного желания. Ты ведь давно это понял.

— Я не знал, что ты постоянно… — Малфой выпрямился, — только тогда догадался, когда ты демонов накрыла. В общем, я могу помочь тебе разрядиться.

— Изыди, — велела Гермиона.

— Почему же? Ты поклялась декану в верности? Или я так уж тебе противен?

 

Ну держись, Хорёк. Или единорог?

 

— Нет, — медленно сказала она, — не противен. Если ты ещё не догадался, мне сейчас никто не противен. Я бы отдалась даже Церберу, если бы он захотел, любому из демонов-стражей или всем сразу. Кому угодно. И тебе, если ты так хочешь…

 

Она схватила его за длинные тевтонские щёки и впилась ему в сухие губы, чувствуя, как волна желания мучительно гнёт и ломает её тело. Вцепилась ему в плечи, в шею, смутно осознавая, что царапает его до крови, и смутно рассчитывая, что он испугается бешеной бабы. Но он не испугался, напротив, раскинул руки, раскрылся, подставился ей весь, как весеннему солнцу.

 

Но она ведь не была солнцем. Она была просто одержимой женщиной, готовой лечь под кого угодно.

 

Она резко отстранилась от него, упираясь ладонями ему в грудь, словно со стороны слыша своё дыхание, стонущее и даже какое-то рычащее. Её палил стыд, и она очень удивилась, когда Малфой осторожно взял её руки (они тут же непроизвольно сжались в кулаки), и поцеловал каждый кулак по очереди. Чмокнул, точнее. Так успокаивают разозлённых детей.

 

— Видишь, Грейнджер, — тихо сказал он, — тебе не всё равно. И я тебе за это благодарен.

— Прости.

— Никогда не проси прощения, — он опять поцеловал кулак. — Никогда не давай чувству вины руководить тобой, — ещё поцелуй, — обрати внимание: пока ты извиняешься, я продолжаю тебя целовать.

 

Гермиона всхлипнув, захихикала.

 

— Ложись спать, жертва блудного беса, — со вздохом велел он. — Наша свита уже спит.

 

Живоглот дрыхнул в своём углу, головой к стене и задницей ко всему миру. Очевидно, демонстрировал всем желающим, что он абсолютно комплектный кот. Над ним убаюкивающе-мерно мерцал демон.

 

Гермиона неожиданно для себя сладко зевнула.

 

— Спасибо тебе, враг мой, — сказала она.

 

Малфой вдруг скривился, покрутил головой и запустил руку за ворот мантии, ощупывая шею. Потом продемонстрировал Гермионе кровавые следы на пальцах.

 

— Что же вы все меня царапаете? — жалобно вопросил он. Живоглот поднял морду и повернул её к Малфою. Глаз при этом открыть не удостоил.

 

Гермиона сердито фыркнула, вызвала из сумки пузырёк бадьяновой настойки и вручила Малфою.

 

— И тебе спасибо, Грейнджер, — весело сказал он.

 

Она сердито залезла в спальный мешок и с треском застегнула молнию.

 

Малфой ещё несколько минут шуршал, наверное, смазывал царапины и укладывался. Потом погас синий огонёк. В темноте Малфой сказал:

 

— Спокойной ночи, Грейнджер. Имей в виду, что спать, не раздеваясь, очень неудобно. Сними хотя бы башмаки.

 

Гермиона не ответила. Она пялилась в темноту, пока не услышала ровное дыхание Малфоя. Тогда она тихонько расстегнула мешок, тихонько сняла башмаки и джинсы, и тихонько застегнулась обратно.

 

— Молодец, — сказал Малфой.

— Иди ты к чёрту.

 

Малфой захихикал. Гермиона подумала и тоже хихикнула..

 

— Спокойной ночи, — сказала она. И уснула.

 

Глава 19. Раздел имущества.

"Перераспределение материальных ценностей". Карта Раздел имущества, колода Симболон.

 

— Pарe Satan, рарe Satan aleppe! — хрипло проорало очередное привратное чудище. О нём можно было сказать, что оно, как и его коллеги, огромно, но, в отличие от коллег, имеет бороду — длинную, чёрную, вьющуюся крупными, упругими кольцами..

 

— Что за язык? — осведомился Малфой.

— Вот так вопрос! — изумилась Гермиона, — кто из нас латинист?

— Разумеется, я, поэтому и спрашиваю. Могу тебя уверить, что эта тарабарщина не имеет отношения к латыни.

 

Малфой полез в “Божественную комедию”.

 

— Это у нас Плутос, — сказал он, — ну-ну. Что же нам с ним, с Плутосом, делать? На кошек он вряд ли реагирует, скукой, похоже, не мучается...

— Как же, не мучается, — возразила Гермиона, — видишь, изобретает всякие небывалые слова и, наверное, сам с собой разговаривает, бедняга… Эй, а это мысль!

— Поясни, пожалуйста.

— Собеседник ему нужен, — объяснила Гермиона, — желательно, полиглот. Больше шансов на взаимопонимание.

— И где мы его возьмём?

— Где-где, — проворчала Гермиона и запустила руку в сумочку. — Вуаля!

— Книга лучший из собеседников! — провозгласил Малфой, взял в руки толстенный том и критически осмотрел, — банально, Грейнджер.

— Банально — значит, верно.

— Послушай, Грейнджер, книга ведь английская, и едва ли этот господин сумеет её прочесть, не говоря уже о том, чтобы понять. Тебе не кажется, что кто-то из нас двоих глуп?

— Я даже знаю, кто именно.

— Но-но!

— Да-да.

— Хорошо, пойдём по порядку. Если он не умеет читать…

— Заклятие Самочтения ⁽¹⁾, — ответила Гермиона.

— О... Ну, предположим. Если он не понимает английский…

— Выучит. У него способности, сразу видно.

— То, что он несёт тарабарщину, не говорит о его выдающихся лингвистических способностях. Скорее, наоборот, но, предположим, ты права. А вот как эта книга связана с многоязычием?

— Малфой, — сказала Гермиона, — ты хоть что-нибудь в своей жизни читал, кроме учебников?

— Маггловского — ничего, — гордо ответил он.

— Тогда тебе придётся поверить мне на слово, — вздохнула она, — эта книга говорит на большем количестве языков, чем ты знаешь. Причём только один из них реально существует. Как раз то, что требуется свихнувшемуся любителю слов, у которого впереди вечность.

 

Малфой, хмурясь, открыл книгу и пробежал первую страницу.

 

— Хоб-биты, — пробурчал он.— Почти такой же бессмысленный набор звуков, как и речь этого господина. Может сработать. Ладно, я иду дарить, прикрой меня...

— Нет, пойду я, — решительно сказала Гермиона.

— Это ещё почему?

— Потому что я — женщина. А он любит женщин.

— Откуда ты знаешь?

— Из мифов и легенд. Кроме того, посмотри, какая у него борода.

 

Малфой посмотрел.

 

— Ухоженная, — признал он, — вьётся и блестит. Ещё немного, и я захочу себе такую же.

— Такую же я вряд ли захочу, но и мне нравится. Вот пойду к нему и скажу, что мне нравится его борода, и презентую книгу.

— Ну-ну, — сказал Малфой, закинул голову и посмотрел на Плутоса. Плутос был всяко не меньше Миноса. — Тебе придётся подарить ему ещё и лупу.

— Зачем? — подозрительно спросила Гермиона.

— А чтобы он смог разглядеть, что ты именно дама, а не неизвестно что. Хотя в твоём случае, боюсь, и лупа не поможет.

— В зуб, — коротко пригрозила Гермиона. Подумала и добавила, — с ноги.

— Зуб я себе отращу, — грустно ответил Малфой, — а вот ты, Грейнджер, сможешь ли отрастить себе гендерные признаки?

— Если у меня, по-твоему, отсутствуют гендерные признаки, то почему же ты всё время ко мне пристаёшь?

 

Малфой раскинул руки, словно приглашая Гермиону полюбоваться набившей оскомину холмистой пустыней, и патетически вопросил:

 

— А к кому мне здесь ещё приставать?!

— Фу, какой ты нетребовательный, — сказала Гермиона, — и это в двадцать семь лет! Что же будет в шестьдесят?

 

Она отмахнулась от демона, выхватила у Малфоя книгу и зашагала к Плутосу. Малфой последовал за ней, подпинывая мелкие камешки и норовя попасть Гермионе по пяткам. Это ей не то, чтобы мешало — сквозь железную кожу ботинок почти ничего не ощущалось, — но, смешно сказать, раздражало.

 

Живоглота это тоже раздражало. Послышалось предупреждение — краткое, сиплое и грозное. В ответ Малфой обсыпал Гермиону целой горстью острой щебёнки. Тогда Живоглот перешёл к конкретным действием. Раздался яростный взмяв, треск раздираемой ткани и вопль Малфоя:

 

— Я убью твоего кота!

— Бог в помощь, — рассеянно ответила Гермиона. Они уже подошли почти к самому подножию бородача. Тот угрожающе подался вперёд, но был так несуразно и нелепо огромен, что испугаться как-то не получилось. Малфой, Живоглот и демон тоже не слишком впечатлились — кот сел на попу и взялся мыть ухо, а демон с независимым видом повис над его головой. Малфой же отошёл подальше, присел на камешек и занялся разодранной Живоглотом штаниной.

 

— Совсем страх потеряли, — сказала Гермиона, положила книгу наземь и закляла её на увеличение. Книга принялась стремительно распухать. Живоглот с обиженным мявом поскакал к Малфою, таща демона на хвосте. Гермиона медленно отступала, по мере того, как книга росла, а глазищи Плутоса раскрывались всё шире.

 

— Quod ad hoc iuro Satanas est?! ⁽²⁾ — загремел он. Малфой на мгновение отвлёкся от своей штанины.

— Ты поняла, Грейнджер? Он впервые в жизни видит книгу!

— Цыц, — велела Гермиона и зашагала по периметру громадного, как площадь, тома, выкрикивая Укрепляющее заклятие.

— Если он решит её порвать или сожрать, это заклятие не поможет! — крикнул Малфой.

— А если решит почитать, то поможет, — ответила Гермиона. Обойдя всю книгу, она наложила на книгу заклятие Самочтения, и тоже отступила к Малфою. Малфой встал, спрятал палочку и вдруг почтительно поклонился Плутосу. Гермиона, замешкавшись на мгновение, сделала реверанс.

 

— Сутулишься, Грейнджер.

 

Гермиона открыла было рот, чтобы огрызнуться, но тут сверху пала тень. Пришлось закрывать рот, хватать Малфоя за руку и оттаскивать его от Плутоса ещё на несколько десятков шагов.

 

Мохнатая, когтистая лапа опустилась и бережно взяла книгу.

 

— Надо было сделать ещё больше, — сказал Малфой. — Для него это карманный формат.

— Ничего, справится, — ответила Гермиона, зачарованно глядя, как Плутос, нечаянно оцарапав когтем обложку, осторожно положил том обратно на землю (земля дрогнула), и принялся ожесточённо обгрызать когти на обеих лапах одновременно.

 

— Господи, — сказал потрясённый Малфой.

— Вот так надо любить литературу, — наставительно сказала Гермиона.

 

Плутос вновь взял книгу в руки и раскрыл её.

 

“When Mr. Bilbo Baggins of Bag End announced that he would shortly be celebrating his eleventy-first birthday with a party of special magnificence, — на весь Ад поведал мягкий и приветливый мужской голос, — there was much talk and excitement in Hobbiton.”

 

— Поверить не могу, — сказал Малфой.

— Он тоже, — сказала Гермиона. — Тоже не может поверить. В своё счастье.

 

Плутос держал книгу на раскрытой ладони, внимал мягкому мужскому голосу и, когда наступала пауза, аккуратно перелистывал страницу. Его пылающие глаза скользили по строчкам.

 

— Что я тебе говорила! — торжествующе сказала Гермиона, — он читает!

 

Малфой крепко взял её за руку.

 

— Пойдем отсюда, не будем ему мешать. Где наши бестии?

— Сам ты бестия, — огрызнулась Гермиона, — а Глотик вон там, — она показала, — во Вратах. И демон с ним. Какие они всё-таки умницы! В отличие от нас.

— Вот именно. Пойдём, пойдем, скорее!

 

Они беспрепятственно прошли в тоннель под Вратами. Новообращённый поклонник профессора Толкиена и глазом в их сторону не повёл.

 

— Поведение Стражей просто возмутительно, — надменно заявил Малфой, — они откровенно манкируют своими обязанностями.

— Когда мы доберёмся до Девятого Круга, — ответила Гермиона, — ты сможешь подать жалобу их начальству.

— У тебя, Грейнджер, странные представления об иерархии, — всё так же надменно ответил Малфой, — ты полагаешь, что князь Ада лично занимается хозяйственной частью?

— Почему бы и нет? Амбридж же занималась. Лично.

 

Малфой покраснел и замолк.

 

Они подошли к выходу из тоннеля. Там, под самой аркой, сжался в комок Живоглот. Из-под его брюха вылетел демон и сиганул Гермионе в рукав.

 

— Господи, что же там такое? — спросила Гермиона.

 

Там был грохот. Когда Гермиона и Малфой осторожно высунули голову из-под арки, грохот обрушился на них, придавил к земле, забил уши болью. Гермиона инстинктивно шарахнулась назад, в тишину, не удержалась на ногах и шлёпнулась наземь, свернулась клубком, не отрывая ладоней от ушей.

 

— Придётся наложить Заглушающее заклятие, — послышался голос Малфоя. — Иначе мы и шагу не сделаем.

 

Гермиона осторожно отняла ладони от ушей и очень осторожно подняла голову. Малфой, бледный и взмокший, сидел перед ней на корточках и внимательно смотрел на неё. Встретив её взгляд, он слабо хихикнул.

 

— Что смешного? — оскорбилась Гермиона.

— Да вот, смотрю, как тебя скрючило, — объяснил Малфой, — точь-в-точь, как твоего кота.

 

Живоглот вознегодовал слабым от пережитого потрясения голосом.

 

— И на твои уши наложим Заглушающее, — пообещал коту Малфой. Почесал поцарапанную ногу и добавил, — я в последнее время совсем не злопамятный.

— Ты в последнее время вообще — святой, — сказала Гермиона.

— Что вы, леди, — возразил Малфой, вставая и подавая руку Гермионе, — был бы я святым, не проник бы в Ад. Кстати, мы идём дальше или еще чего-то ждём?

— Ждём, пока я приду в себя, — решила Гермиона.

 

Она сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь побороть тошноту и гул в ушах. Малфой тем временем сотворил водяной шарик и нацелился его потребить, но Гермиона выхватила палочку, перетянула шарик к себе, выпила и облизнулась. Малфой посмотрел на неё с упрёком.

 

— Могла бы и попросить.

— Мог бы и предложить, — парировала она. — Сэр.

 

Малфой быстро щёлкнул её в нос — она не успела ни уклониться, ни ударить его по руке — и показал язык.

 

— Это мне урок, — хмыкнула Гермиона и потерла нос. — Нечего величать сэром кого попало…

 

Малфой надулся и полез в книгу.

 

— Четвёртый круг, скупцы и расточители, — пробормотал он, — почему-то катят камни. Вот откуда такой грохот. Ну, с этими мы справимся без проблем.

— Да?

 

Малфой грустно посмотрел на неё сверху вниз — как цапля на лягушку.

 

— Меня буквально убивает твой скептицизм, Грейнджер. — сказал он печально, — что тебе мешает просто довериться мне?

— Действительно, — хмыкнула Гермиона, — что же мне мешает?

 

Заглушающее заклятие имеет один недостаток — чтобы его наложить, недостаточно знать, что заклинаемый объект имеет уши. Нужно эти уши видеть. То есть, заклясть мерцающую искру — демона Максвелла — не представлялось возможным.

 

— Спрячь его в сумочку, — посоветовал Драко.

— Слишком маленький, — возразила Гермиона, — может вообще исчезнуть. Заверну я его лучше в вату и положу в карман. Не возражаешь? — адресовалась она к мерцающей искре.

 

Демон не возражал. С готовностью влез в кусок медицинской ваты и быстро превратил его в подобие кокона, который Гермиона и сунула себе в карман. После чего они с Малфоем закляли друг друга и Живоглота. Под действием заклинания уши кота плотно прижались к голове, заставив Гермиону сморщиться от неприятных воспоминаний. В ту зиму, когда они с Гарри и Роном партизанили по всей Британии, кот, в свою очередь, тоже шлялся неизвестно где и заработал чудовищное воспаление. Вот точно так же у него были прижаты уши, а уж орал он, что твоя баньши — особенно когда Гермиона взялась наконец его лечить…

 

Малфой дёрнул её за рукав, возвращая к действительности, и раздражённо ткнул палочкой в сторону арки — пошли, мол.

 

Они опасливо вошли в Четвёртый Круг, но заклинание работало безупречно — тихо была, как на уроке у Снейпа. Только вот уши довольно неприятно ныли, всё-таки ушная раковина не для того создавалась, чтобы складываться пополам и плотно закрывать слуховой проход…

 

Вдобавок и дороги не было, а была опасная для жизни толчея. Тени скупцов и расточителей непонятным образом катили вполне материальные и весьма массивные глыбы. Единого направления не было — катили куда попало, сталкиваясь, высекали снопы искр, падали, поднимались, вновь хватаясь за свои глыбы, и даже затевали драки, когда кому-нибудь казалось, что его собрат после падения ошибся глыбой. Один из камнекатателей, голый, грязный, обезумевший от такого времяпрепровождения, прокатил свой камень буквально в дюйме от Глота — кот еле увернулся, даже возмутиться не успел.

 

Гермиона сердито взглянула на Малфоя — кто-то обещал ей, что проблем не будет. Малфой подмигнул, запустил руку в карман, и широкими движениями сеятеля принялся разбрасывать по сторонам нечто жёлтое и блестящее — вправо, и влево, и вправо…

 

И вот один из скупцов-расточителей остановился, подобрал блестящий кружок, осмотрел со всех сторон, попробовал на зуб, и вдруг упал на колени, торопливо сгребая жёлтое и блестящее вместе с грязью и запихивая это в свои лохмотья. И вслёд за ним все остальные принялись подбирать и прятать, и вот уже одному показалось, что сосед подобрал то, что ему не принадлежало, и дал ему в челюсть, а тот дал ему в ответ и начал жадно хватать то, что вывалилось из рук упавшего, и пошло-поехало — и справа, и слева. Зато впереди стало посвободней.

 

Малфой пошёл вперёд, не переставая разбрасывать, Гермиона и Живоглот двинулись за ним след в след.

 

"Лепреконово золото, — думала Гермиона, — ай да Малфой…"

 

Они так и шли гуськом, пока размашистые движения Малфоя не замедлились от утомления. Тогда Гермиона догнала его, запустила обе руки ему в карманы и принялась разбрасывать. Получалось опасно близко — размаха не хватало. А идти было ещё далеко.

 

Малфой вдруг остановился, сокрушённо покачал головой и стал раздеваться. Вручил Гермионе мантию, показал знаками, чтобы она продолжала разбрасывать обманные денежки, разделся окончательно и обернулся единорогом.

 

Гермиона привычно сунула в сумочку Малфоево барахло, закинула Живоглота на спину единорога и залезла сама. Поместила кота впереди себя, чтобы вредное животное цеплялось когтями за её мантию, а не за единорожью шкуру, и единорог рванул с места в карьер.

 

Та ещё была джигитовка. Держаться можно было только ногами, руками нужно было раскидывать чёртово… то бишь, лепреконово, золото. Хорошо, хоть Живоглота придерживать не пришлось, а даже напротив — котище вцепился передними лапами в белую гриву, а задними в мантию Гермионы, и этим — худо ли, бедно ли — помогал не упасть. Судя по затылку кота, он пел боевую песнь, жаль, что слышно его не было.

 

Долго так продолжаться, конечно, не могло, и, сознавая это, единорог нёсся изо всех сил.

 

У Гермионы отваливались руки, нестерпимо болели уши, ноги дрожали, к тому же, одолевала дурнота. Она едва видела, что противоположная стена долины приближается, и, превозмогая жгучую боль в плечах, всё зачёрпывала, и разбрасывала, и зачёрпывала, и ей казалось, что так будет всегда. Ад. Без конца, выхода и надежды.

 

Единорог с разгону влетел в темноту и безлюдье крытого тоннеля и встал. Гермиона по инерции сделала ещё несколько разбрасывающих движений, после чего, потеряв сознание, соскользнула с белой спины наземь.

 

---

1) Прообраз аудиокниги — заклятие, заставляющее книгу читать самоё себя. Свистнуто — с благодарностью и любовью — из романа Пола Андерсона “Операция Луна”.

Вернуться к тексту

2) “Клянусь Сатаной, что это за хреновина?”

Перевод полностью на совести google translate.

Вернуться к тексту

"В результате ваших активных действий восстанавливается способность двигаться дальше". Карта Воин, колода Симболон.

 

— Больше я не буду верить тебе на слово, — заявила Гермиона, открыв глаза и отогнав демона, усердно капавшего на неё ледяной водой. Демон обиженно шарахнулся.

 

Под затылком и спиной Гермионы возмущенно вздрогнул тёплый лохматый бок, в поле зрения слева вплыл длинный козий профиль и укоризненно уставился драгоценным глазом — близко-близко.

 

— Да-да, — сказала Гермиона, отстраняя профиль обеими руками, — если бы ты сразу рассказал мне, что ты задумал, я бы взяла твою мантию с лепреконовыми монетами, ты бы обернулся, я бы к тебе привязалась какой-нибудь верёвкой, чёрт возьми, вместо того, чтобы страховаться бедным Глотом!

 

В поле зрения справа вплыл фас, рыжий и круглый, и веско заявил:

 

— Мяу.

— Я об этом и говорю! Мы бы сразу поскакали, не пришлось бы тащиться пешком, терять время и силы. Но ты!

 

Она постучала согнутым пальцем в белый лоб около рога.

 

— Ты же не можешь не выпендриваться…

 

Единорог фыркнул ей в лицо тёплым молочным духом и снова повёл боком — вставай, мол, раз очнулась.

 

— Встаю, встаю, — проворчала Гермиона, с трудом поднимаясь. Сделала попытку погладить демона.

— Спасибо, маленький. Прости за грубость, это меня Малфой рассердил…

 

Её что-то легонечко укололо пониже спины справа. Она взвизгнула, схватилась за уколотое место, отскочила, обернулась — единорог стоял, почти касаясь спиной свода тоннеля, нагнув голову и недвусмысленно уставив рог.

 

— Ты ещё и бодаешься! — сказала она . От резких движений у неё опять закружилась голова, и она ухватилась за вогнутую стену тоннеля, — нет, чтобы извиниться… А где моя сумка?

 

На запястье болтался обрывок цепочки. Единорог замекал от ужаса.

 

— Не нужно так расстраиваться, — утешила его Гермиона, — пока ты зверь, тебе не нужны ни штаны, ни волшебная палочка…

 

Единорог раздул ноздри, взрыл копытом каменный пол тоннеля и снова уставил рог. Живоглот сжался в клубок, сверкая глазищами, а демон почти погас от огорчения.

 

— Паникёры, — сказала им Гермиона, — за кого вы меня принимаете? На сумке заклятие Нетеряемости, нам надо только подождать немного, и она сама к нам приползёт. — Она посмотрела на демона, — сделаешь нам водички? Сил нету колдовать…

 

Силы у неё были, хотя чувствовала она себя нехорошо. Но пусть малыш сделает что-нибудь полезное.

 

Демон заскакал от стенки к стенке, обнаружил валун с округлым углублением в середине и быстро набросал туда ледышек. Ледышки растаяли, заполнив углубление хрустальной водой. Кот немедленно принялся лакать.

 

Единорог многозначительно посмотрел на Гермиону.

 

— Не буду я тебя обращать, — сказала она, — ты же голый.

 

Он игриво махнул хвостом, чуть не сметя Живоглота, и вопросительно склонил голову набок.

 

— Да, стесняюсь. Поэтому будем ждать, пока прибудет твоё имущество. Кроме того, ты в таком виде очень красивый.

 

Единорог поклонился.

 

— А главное, молчаливый.

 

Единорог обиделся и пошёл к поилке, где тут же сцепился с Живоглотом из-за места, а демон опустился до уровня подбородка Гермионы и сотворил для неё персональный водяной смерчик.

 

— Красота какая, — сказала Гермиона, — даже жалко пить.

 

От смущения демон чуть было не вскипятил смерчик, но овладел собой и гордо замерцал. Тут Гермиона вспомнила, что демон ведь сидел у неё в кармане, обмотанный ватой.

 

— Как же ты выбрался, чудо?

 

Ватный кокон всё ещё был в кармане, но и кокон, и сам карман были прожжены насквозь.

 

— Ничего себе! — сказала Гермиона и ощупала ногу сквозь джинсы. На ноге, как ни странно, ожога не оказалось. Демон, видимо, не мог решить, гордиться ему или стыдиться, и, на всякий случай, просто потускнел.

 

Гермиона допивала смерчик, когда со стороны входа в тоннель послышался усиленный эхом шорох и металлическое звяканье. Живоглот немедленно сжался в комок, настропалил уши и уставился на вход в тоннель. Волоча за собой обрывок цепочки, в тоннель вползла сумочка — чуть потрёпанная, но целёхонькая.

 

— Я же говорила! — торжествующе воскликнула Гермиона, — умница моя, пришла!

 

Сумочка доползла до ступни Гермионы, уткнулась и замерла. Было полное впечатление, что она дышит, будто загнанная лошадь.

 

— Бедная моя, — Гермиона подняла сумочку и принялась то ли отряхивать, то ли оглаживать её ладонью, — досталось моей умнице…

 

Единорог возмущённо фыркнул, но Гермиона не велела ему мешать и продолжила возиться с сумочкой. И только очистив её и удостоверившись в отсутствии серьёзных повреждений, достала Малфою его вожделенные шмотки…

 

Тоннель шёл под уклон, поэтому идти было легко, но, чёрт возьми, долго. Малфой даже предложил обернуться снова и, так уж и быть, повезти Гермиону на себе, но тоннёль был слишком низок для единорога, даже без всадника. Они устали до изнеможения, но страшно было подумать о том, чтобы делать привал в тоннеле — длинном, низком, освещённым только светом палочек и мерцанием демона. Начало и конец тоннеля терялись в непроглядном мраке, от которого было трудно дышать.

 

Живоглот так устал, что при каждом шаге, казалось, повисал на собственных лопатках. Лучше всех было демону, восседавшему на макушке Гермионы и сумочке, повисшей у неё же на запястье.

 

Кот вдруг хрипло мякнул и пошёл быстрее.

 

— Выход, — сказала Гермиона.

— Где?

— Впереди.

— Не вижу.

— Я тоже, но Глот не ошибается.

 

Ещё через полчаса ходьбы впереди забрезжил свет — своеобычная серная заря, смешанная с какими-то розоватыми отблесками, то притухающими, то разгорающимися. Выглядело это странновато и жутко, но всё же это был свет, а значит, выход, и Гермиона и Малфой зашагали быстрей. Но на выходе им пришлось остановиться.

 

— Лучше бы твой кот ошибался, — прокричал Малфой, перекрывая шум потока, — хотя бы изредка.

— Как тебя впечатлило,— крикнула Гермиона, — ты разве не дочитал до Пятого Круга? По-моему, в книге очень точное описание.

— Описание точное, — согласился Малфой, — но одно дело прочитать, а другое, знаешь ли, узреть. Воочию.

 

Крутой обрывистый склон начинался почти под ногами, сразу за узким — двоим не разойтись — карнизом. По правую руку невдалеке грохотал, скакал по обрывам бешеный горный поток, волоча песок и камни и исходя паром и брызгами. Тремястами футами ниже поток впадал то ли в озеро, то ли в болото, тоже курившееся паром. От испарений видимость была никакая, но вдалеке, на невидимом противоположном берегу, возгорались и гасли два багровых огня, окрашивая весь туман в тусклый багрово-розовый цвет. На скалах горели серо-синие огни, и от сочетания багрово-розового тумана и ни черта не освещающих серных языков мгновенно начала болеть голова и заныли глазные яблоки. И это если не брать во внимание сильнейшую серную вонь и затхлый горячий смрад, поднимающийся от болота. Гермиона почувствовала, как у неё на макушке завозился демон, стараясь, видимо, зарыться поглубже ей в волосы. Она зажмурилась, развернулась и ощупью вошла обратно в тоннель. Малфой последовал за ней.

 

— Как мы пойдём, непонятно, — сказала Гермиона, усевшись на круглый валун спиной ко входу, — не топать же по болоту с завязанными глазами.

— Кот твой нас проведёт, — хмыкнул Малфой, — он остался там, осматривается. Ему, похоже, здешние световые эффекты нипочём.

— Он же кот, — сказала Гермиона, — он вообще красных тонов не видит.

— Так что же, он не знает, что он рыжий? — удивился Малфой.

 

Гермиона подумала и ухмыльнулась

 

— Наверное, не знает, — согласилась она, — может быть, он думает, что он зелёный? Или синий.

— Потрясающе, — мечтательно сказал Малфой, — синий кот. И синие Уизли — все, от мала до велика. И так будет со всеми предателями крови — они все посинеют, рано или поздно…

— Заговариваешься, враг мой.

— Это от усталости и голода. Потому что ты меня не кормишь и спать не укладываешь. Только и знаешь, что верхом ездить…

 

В тоннель, пошатываясь, вошёл Живоглот, лёг и закрыл глаза передними лапами.

 

— Всё, — решительно сказал Малфой, — воля ваша, мистрис Гермиона, а мы с этим рыжим-синим дальше не пойдём, пока не отдохнём.

 

Живоглот завил хвост штопором, не открывая глаз.

 

— Да, верно, — сказал Малфой, — пока не отдохнём и не поедим.

 

Гермиона подняла глаза вверх, в направлении собственной макушки.

 

— А ты, — спросила она, — тоже бастовать собрался?

 

Демон, как всегда, оказался штрейкбрехером — с готовностью, хотя и с трудом, выпростался из её волос и в мгновение ока привычно сотворил ледяной котелок. Гермиона полезла в сумочку, достала кофе, крекеры и пакет сухого супа. Малфой поднял брови. Когда же Гермиона высыпала суп из пакета в котелок, он возмутился:

 

— Ты чем мужчину кормишь, Грейнджер?

 

Она сунула ему под нос пакет из-под супа.

 

— Читать умеешь, мужчина?

— Суп, — с отвращением прочитал Малфой, — мясной, с грибами и укропом. — Он потянул носом, — там ещё какие-то ингридиенты. Поверь мне, Грейнджер, совершенно несъедобные.

 

Гермиона помешала суп, открыла банку консервов для Живоглота и опять помешала суп. Малфой молча ждал.

 

— Если бы ты знал, — сказала она, — тогда, десять лет назад, когда мы прятались по лесам, скольких ошибок удалось бы избежать, если бы я могла более-менее нормально кормить мальчишек! И если бы ты знал, как я жалела, что не догадалась сунуть в сумку ящик тушёнки и мешок таких вот пакетов с супами, ведь было же место! И когда всё уже закончилось, я себе поклялась, что никогда в жизни больше не пущусь в дорогу без тушёнки и супов.

— Ну да, — проворчал присмиревший, но неукрощённый Малфой, — ты поклялась, а я теперь страдать должен.

— Ну и запасся бы подходящим провиантом, — пожала плечами Гермиона, — ты же знал, что я маггла. Стало быть, и еду ем маггловскую.

— Я и предположить не мог, что нам понадобится еда! Хотя ты права, сам виноват. Пора бы уже знать, что если выходишь из дома с гриффом, то вряд ли успеешь домой к обеду.

— Зато сумеешь пообедать в любом другом месте, — подхватила Гермиона, вынимая из сумки суповые чашки, — даже в Аду!

— Аминь, — заключил Малфой и взял свою чашку.

 

Они съели суп. Малфой больше не выступал, видимо, слишком устал. Живоглот задрых кверху пузом, Гермиона зарядила очередной котелок кофе, а Малфой вынул из кармана портсигар и флягу.

 

— Провиантом я не запасся, — сказал он, — но есть малая польза и от меня.

 

Они долго дымили и пили кофе с огневиски, разлёгшись на спальных мешках и глядя в темноту тоннеля. От входа, от горячего горного потока тянуло теплом, и путников незаметно разморило. Малфой заснул на полуслове и с дымящейся сигаретой в зубах. Пришлось превозмогать дремоту, вынимать у Малфоя сигарету, и тушить её, и свою сигарету тоже. Все эти усилия были так утомительны, что Гермиона не заметила, как уснула.

 

Или не уснула? Во сне она неслась вниз по горной тропе, по опасным обрывам, вдоль горячего ручья, вниз, к болоту, глядя только под ноги, не глядя по сторонам. И было болото в розовом тумане, из тумана вышел бесформенный, чёрный, мокрый, длинный. Туман горячий, а он холодный, мёртвый. Гермиона шагнула к нему, а он отступил назад, в болото, в тепло.

 

— Руку, — крикнула Гермиона, и её голос увяз, заглох в тумане, — Северус, дайте мне руку, я выведу вас отсюда!

— Холодно, — ответил он, — с тобой холодно…

— Я вас согрею!

— Холодно…

 

Нужно развести огонь. Гермиона подняла палочку, но тут сообразила, что поджигать здесь нечего. Ни деревьев, ни травы, вода и глина…

 

Она сорвала с себя мантию и подожгла её. Мантия вспыхнула ярко, потом затлела.

 

— Идите сюда, — сказала она, — здесь огонь, тепло.

 

Он приблизился, ступая деревянно, как зомби из второсортного фильма. Протянул к огню скрюченные пальцы. Человеческие, слава богу пальцы, не клешни, не щупальца. Но они отвратительней любых клешней, потому что мёртвая плоть треснула, и в трещинах светят кости. И сухие остатки волос прилипли к черепу, и глина в пустых глазницах, и сквозь лохмотья чёрной мантии видны рёбра. И смрад.

 

И зачем её сюда занесло? Вот за этим?

 

Наверное, она произнесла это вслух, потому что он покачнулся и вдруг повернул к ней лицо. Шевельнулась нижняя челюсть с обнажёнными зубами, голос раздался — откуда? Как он говорит, у него же нет ни губ, ни языка!

 

— Прочь.

 

Ух ты, обиделся.

 

— Профессор, вы себя в зеркале видели?

 

Он видимо, озадачился. Неподвижно смотрел на неё наполненными глиной глазницами, даже забыл, что ему холодно.

 

— Понимаете, если бы вы сейчас увидели себя в зеркале, вы бы не стали обижаться на то, что девушка сомневается. Уж очень у вас вид… сомнительный.

— Наглая… девчонка…

— Ну слава богу, ругаетесь. Хоть понятно, как вы угодили в Болото Гневных. А то ходите, как неживой.

— Ду..ра, у..хо..ди…

— Чёрта с два! Вместе с вами!

 

Она схватила остов его руки. Он не сделал попытки вырваться, но снова проговорил:

 

— У..хо..ди о..па..с..но..

— Ах, вот почему вы меня гоните. Ну, пусть только кто-нибудь сунется, — она вынула палочку, — пойдёмте.

 

В тумане послышался приглушённый, но громкий плеск и скрип, как от чего-то большого. Исполинская двойная тень сгустилась из тумана — тень огромной лодки и огромного человека. Берег сотрясся два раза — когда чёлн причалил к берегу, и когда человечище выпрыгнул из чёлна.

 

Ужасно грязный человечище и ужасно уродливый. На память Гермионе пришёл неподражаемый дерьмодемон из фильма "Догма", но дерьмодемон был нормального человеческого роста, а этот раз в пять выше. Стало быть страж Пятого Круга, как его, Флегий, кажется.

 

Во лбу исполина светился красным светом единственный глаз. Дерьмодемон-переросток с Багровым Оком во лбу. Офигеть…

 

Флегий подошёл ближе, громко плюхая полужидкими ножищами, и стало видно, что слеплен он не из дерьма, а из глины, что логично. Уж чего-чего, а глины кругом хватает.

 

Флегий начал медленно наклоняться, протягивая капающую глиной ручищу к Снейпу.

 

— На место, грешная душа, — сказал он. Голос у него был вполне громовой, да вот дикция подкачала. Да и какая может быть дикция у существа, чей рот сделан из полужидкой глины?

 

Но рука у него была огромная и наверняка сильная. Гермиона поколебалась — очень уж несуразным выглядел этот недоделанный голем, жалко его было — потом всё же подняла палочку:

 

— Stupefy!

 

Ага, сейчас. Флегий продолжал наклоняться, даже глазом не повёл в сторону Гермионы. На лбу у него Гермиона разглядела куфические письмена, неестественно чёткие на текучей глине — четыре буквы. Действительно, самый настоящий голем.

 

— Глу..па..я дев..чон..ка, — проскрипел Снейп.

— Вы-то больно умны, — огрызнулась Гермиона, — хотя бы отойдите в сторону, он же сейчас вас схватит!

— Ме..ня, не те..бя…

— А и шли бы вы с вашим благородством! — в сердцах сказала Гермиона, и заорала на Флегия:

— Incarcerous! Incendio! Bombarda!!!

 

Флегий, видимо, почувствовал некий дискомфорт и, чтобы избавиться от раздражающей помехи, плюнул в Гермиону глиной, да так метко, что сбил её с ног. Сам же преспокойно сграбастал Снейпа поперёк туловища и начал неторопливо сжимать пальцы, приговаривая:

 

— Нельзя убегать… нельзя…

 

Оглушённая, полузадушенная глиной Гермиона просипела "bombarda maxima", в ответ на что проклятый голем только крепче сжал пальцы. Послышался хруст и сдавленный стон, и к горлу Гермионы подкатила тошнота.

 

Плохо соображая от гнева и бессилия, Гермиона подняла палочку:

 

— Adesco …

 

Сзади послышался раскатистый грохот, звонкий топот, пронзительный свист и воинственный мяв. Голем застыл в нерешительности, потом начал медленно поднимать голову. Убедившись, что давить Снейпа он пока больше не собирается, Гермиона обернулась.

 

Вниз по обрыву галопом шёл единорог, буквально перелетая с уступа на уступ и гоня перед собой ручей из мелких камней. В зубах единорога болталась бисерная сумочка. На спине у него восседал рыжий котище с горящими глазами и испускал грозные вопли. А впереди всёх со свистом рассекала воздух досиня раскалённая искра.

 

Гермиона обернулась, взглянула на исписанный лоб глиняного палача и закричала демону:

 

— В лоб! Бей в лоб!

 

Не синяя уже, а фиолетовая от накала искра наддала и со всей дури вмазалась голему в лоб. Взрыв оглушил, ослепил, осыпал глиняными ошмётками. Гермиона упала ничком, уверенная, что и глиняному киборгу, и храброму малышу непонятной природы пришёл конец. Интересно, как выглядит смерть в Аду?

 

Наступила тишина, и Гермиона осторожно подняла голову.

 

Единорог ошалело мотал головой, Живоглот одновременно нервно вылизывался и злобно шипел, а демон выписывал стремительные фигуры высшего пилотажа вокруг башки Флегия.

 

Голем стоял, покачиваясь и тупо глядя перед собой одиноким оком. На лбу его, на месте первой из четырёх угловатых букв дымилась дыра. Его рука безвольно разжалась и уронила остов Снейпа в жидкую грязь. Гермиона — откуда силы взялись — метнулась к останкам зельевара, вцепилась ему в лохмотья и, просипев:

 

— Все назад! — стала отползать от шатающегося чудовища со всей возможной быстротой, волоча чертовски тяжёлые снейповы кости.

 

Единорог и кот тоже стали пятиться, и тут голем рухнул навзничь, и, вместо того, чтобы разбиться или расплескаться, стал уменьшаться и одновременно уплощаться, и через мгновение на земле лежал предмет, более всего похожий на очень грязную простыню.

 

Разом обессилев, Гермиона уткнулась лбом в лохмотья мантии Снейпа и вскоре ощутила на голове прикосновение ледяной ладони.

 

— Мо..лод..цы, — проскрипел мёртвый голос. Видимо, не хватило сил на то, чтобы сказать "выше ожидаемого"…

 

Гермиона всхлипнула и накрыла его руку своей ладонью. Рука исчезала, таяла, как и лохмотья, и кости, и вскоре осталась только чёрная жемчужина. Гермиона сжала её в кулаке.

 

Тут её схватили за плечи, рывком подняли на ноги и принялись немилосердно трясти.

 

"Ага, — сообразила она, — значит, я не сплю. Иначе от такой встряски обязательно бы проснулась".

 

Драко Малфой, красный и злой, каким она его никогда не видела, тряс её, как грушу, и выражался. Судя по звукам, на парселтанге. Сукин кот Живоглот прохаживался около и приговаривал что-то вроде: "та-а-ак её, та-а-ак, пр-р-р-а-а-а-авильно". По крайней мере, понять его было легче, чем Малфоя.

 

— Малфой, — выговорила Гермиона сквозь тряску, — да ты змееуст. Вот он, момент истины!

 

В злобном шипении Малфоя прорезались понятные слова:

 

— Ты что творишь? Ты что творишь, Грейнджер?!

 

— Да подожди ты, — Гермиона вырвалась из рук Малфоя и легонько отпихнула Глота, — я не нарочно! Я вообще не знаю, как оказалась здесь! Я была уверена, что сплю!

 

Малфой ущипнул её за руку — с удовольствием. Гермиона дала ему по рукам.

 

— Я и так уже поняла, что не сплю! А вот вы как сюда попали?

— Галопом, — объяснил Малфой.

— Это я видела. Красиво было, глаз не отвести.

 

Малфой слегка смягчился.

 

— Живоглот нас с демоном разбудил. Бегал и орал. Я вскочил, чтобы его убить, смотрю, а тебя нет. Я бросился к выходу и увидел, что ты внизу кокетничаешь с каким-то скелетом, а по болоту к вам подбирается этот, — он кивнул на странные останки Флегия. Тогда я собрал лагерь в сумку, чтобы не бегать туда-сюда…

— Нормально! — возмутилась Гермиона, — нет, чтобы мчаться мне на помощь сломя голову!

— Я оценил его скорость, и понял, что минут пять форы у меня есть. Как видишь, мы успели.

— Едва-едва.

— Но успели же, и как успели! — он снова посмотрел на простыню. — Слушай, как так получилось? Почему он стал простынёй? Он же голем, я видел у него надпись на лбу, он должен был просто стать глиной!

— Не знаю, — Гермиона пожала плечами, — у классического голема, если помнишь, на лбу было три буквы, читались они как "эмет" — истина. Когда его создатель стёр первую букву, осталось слово "мет" — мертвец. И голем погиб. Но у этого на лбу было четыре буквы! А когда осталось три, он превратился в простыню!

 

Малфой посмотрел на стену тумана.

 

— Это ведь Стигийское болото, так?

— Да, место наказания гневных и унылых.

— Ну, я не знаю. Допустим, что у него на лбу было написано слово "гнев". Хотел бы я знать, каким образом оно превратилось в слово "простыня"…⁽¹⁾

 

Малфой посмотрел на вылизывающегося Живоглота, на демона, всё ещё не остывшего, ярко-оранжевого, на сплошь залепленную глиной Гермиону и вдруг спросил:

 

— Что у тебя в руке? Неужели...

 

Гермиона разжала кулак. На ладони у неё матово засветилась жемчужина.

 

— Сумасшедший дом, — сказал Малфой. И полез в сумочку за одеждой.

 

Гермиона снова сжала кулак и приложила его к щеке. Жемчужина в кулаке, казалось, чуть заметно пульсировала. Гермиона улыбнулась.

 

---

1) — могу объяснить. Слово "гнев" обозначается четырьмя буквами и читается, как "кцефА". Убираем первую букву "куф" и получаем слово "ципА" — "покрывало" :)

Вернуться к тексту

"Желаний море, но в силу каких-то причин их исполнение невозможно". Карта Плен, колода Симболон.

 

— По-моему, — брюзжал Малфой, стоя нагишом и держа рубашку кончиками пальцев, — нужно опять принимать душ. Нельзя одеваться на грязное тело.

— Вот переправимся через болото и примем душ. А сейчас обойдёшься Очищающими чарами. И знаешь, если уж тебе так не хочется одеваться, препояшь хотя бы чресла. Срам один.

— Дался тебе мой срам…

— Это тебе хочется, чтобы он мне дался. Вот вылезет из этого тумана очередной разгневанный скелет и оттяпает тебе всё потомство…

— Из зависти!

— Не суть. А ведь ты единственный наследник! Чистокровного рода! Малфой! И такая безответственность. Ай-яй-яй.

 

Малфой брезгливо задрал губу, огляделся, подобрал простыню — бывшего Флегия — и картинно завернулся в неё. И сразу сделался похож на Люциуса Корнелиуса Суллу, счастливого диктатора, только что вылезшего из личной грязелечебницы. Гермиона, которую и без того подмывало, расхохоталась.

 

— На себя посмотри, — велел Малфой и сунул свою палочку в складки простыни, — Золушка-нимфоманка…

— Господи, Золушка-то здесь причём?

— Грязная она была, Грейнджер. Точь-в-точь, как ты сейчас. Ну и нимфоманка — тоже, как и ты. Она тоже работала, как проклятая, чтобы не прислушиваться к требованиям своей пиз…

 

Гермиона запустила в него комком грязи. Малфой пригнулся, и комок угодил в демона. Демон, всё ещё перевозбуждённый, мгновенно испарил из грязи всю воду, раскалил и швырнул пылающий комок в туман. В тумане кто-то глухо, злобно охнул и разразился чёрной бранью. Живоглот зашипел.

 

— Однако заболтались, — деловито сказала Гермиона, развязала ладанку на шее и опустила туда жемчужину. Ощупала для верности ладанку сверху и ахнула.

 

— Что? — испугался Малфой.

— Подожди-подожди, — Гермиона, лихорадочно путаясь в волосах, сняла ладанку и вытряхнула её в ладонь.

 

Выпала жемчужина. Одна.

 

— Как же так? А где вторая?

 

Малфой взял Гермиону за запястье, поднёс к глазам её ладонь и внимательно осмотрел жемчужину.

 

— Она стала немного больше, — сказал он, — уверяю тебя, Грейнджер, я не ошибаюсь. У меня хороший глазомер, я всё-таки Ловец.

 

Гермиона осмотрела жемчужину. Да, действительно, стала больше. Едва заметно, но всё же.

 

— Слились, — полуутвердительно сказала она.

— Это хорошо, — оптимистично заявил Малфой, — я боялся, нам придётся искать способ создавать из них одно целое, а они сами стремятся к слиянию. Значит, это жемчужина тебя притянула к болоту, а вовсе не нездешняя любовь.

— Господи, ты всё о том же, — вздохнула Гермиона, — вообще-то, нам пора двигаться.

— А как?

 

Гермиона посмотрела на лодку Флегия — громадную, как "Титаник", и оснащённую соразмерным веслом.

 

— Э-э-э-э… — усомнился Малфой.

 

Гермиона посмотрела на демона.

 

— О, — сказал Малфой, — хотя…

 

Демон метнулся к Малфою и повис у него перед лицом, вызывающе посвёркивая.

 

— Дерзок стал, — определил Малфой, — силу свою почуял.

— Взрослеет, — нежно сказала Гермиона и обратилась непосредственно к демону, — только, пожалуйста, отнесись к этому ответственно. Если почувствуешь, что не можешь, немедленно перестань. Ты только представь, что мы будем делать здесь одни, если с тобой случится дурное?

 

Демон торжествующе оттолкнулся ото лба Малфоя и по красивой дуге ушёл под днище чёлна.

 

— Ничего-ничего, — сказал Малфой, — когда-нибудь я тоже дам ему в лоб. Если отыщу, конечно, этот лоб.

 

Туман позади ладьи вдруг ещё сгустился. Повеяло влажным вонючим жаром. Ладья задвигалась, грузно закачалась с кормы на нос, поднимая затхлые волны. Потом стала медленно разворачиваться. Когда показалась корма, стало видно, что чёрная болотная жижа под кормой — кипит! Кипит и разбрасывает вокруг мелкие ледяные горошины.

 

— Мерлин, — благоговейно прошептала Гермиона.

— Слу-у-у-шай! — восхитился Малфой, — а вдруг это он и есть? Вдруг Мерлин осуждён быть демоном-несмышлёнышем?

— Нет, это обычный демон, — проворковала Гермиона, — наш маленький демон Максвелла, сепаратор молекул…

— Грейнджер, я тебя официально предупреждаю: либо ты говоришь на понятном мне языке, либо я перейду на язык, непонятный тебе. Например, на немецкий.

— Няйн! — ужаснулся Живоглот.

 

Гермиона вздрогнула.

 

— Жуть, — сказала она, — мрак. Ты просто невыносимо на меня давишь.

— И буду давить, пока не получу объяснений! Что он, в конце концов, такое?

— Когда вернёмся домой, залезешь в интернет и прочитаешь…

— Куда я залезу?!

— Господи, — вздохнула Гермиона, — короче, я тебе дома всё объясню. А сейчас нам пора.

 

Уже всё днище лодки было тонко подслоено паром. Гермиона и Малфой, привычно забросили друг друга на нечеловечески высокую палубу, Живоглот, как обычно, обошёлся без посторонней помощи. Ладья закончила разворот, нацелилась носом на мигающие в тумане пятна багрового света и двинулась вперёд, удивительно легко скользя по пару. Всё, одним словом, было замечательно, кроме воздуха. Дышать перегретыми мерзостными испарениями было невыносимо, и пришлось снова творить Головные Пузыри.

 

Немного погодя обнаружилась ещё одна проблема. Тени гневных довольно быстро смекнули, что на ладье идёт не Флегий, и совсем потеряли страх. Они затевали драки между собою, что ещё полбеды. Но они карабкались на ладью, сначала поодиночке, что тоже было неприятно, при их агрессивности, а потом и толпой, грозя перевернуть ладью. Чары Огня и Света, даже в исполнении Гермионы, отпугивали их совсем ненадолго, всё-таки гневные, а не трусливые. Пришлось встать спиной к спине и отбиваться.

 

— И это вместо благодарности за то, что мы избавили их от тюремщика! — прокричал Гермионе Малфой.

— От тюрьмы же мы их не избавили, — возразила Гермиона, сшибая в воду какого-то грозного мужчину азиатской наружности, — вот они и обиделись! Да и тюремщика скоро нового пришлют! Свято место пусто не бывает!.. Depulso! Но нам всё-таки везёт!

— И в чём же?!.. Reducto!

— В том, что здесь… Confundo!.. Нет твоей тётки! Любовь заставила её остаться в Первом Круге!

— Да здравствует любовь!!! Stupefy!

 

Из тумана послышался громовой скрип уключин.

 

— Вот и сменщик! — обрадовалась Гермиона, — может, с его помощью мы разгоним эту банду!

 

Скрип неспешно приближался, туман слева по носу потемнел, и выплыл из него исполинский лодочник, точь-в-точь Флегий — глиняный, полужидкий, с единственным красным глазом и куфической надписью на лбу. Глаз только был совсем какой-то тусклый, да и буквы вроде бы другие, хотя при неверном освещении ручаться за это было нельзя. А главное, тени гневных этого голема проигнорировали и продолжали лезть на лодку, как солдаты Людовика XVI на парижские баррикады. Меланхоличный двойник Флегия медленно грёб мимо, не обращая на битву никакого внимания. Время от времени, правда, он тыкал веслом в воду, и тогда на поверхность поднимались гулкие пузыри и слышалось невнятное бормотание.

 

— Недоёбок ты, а не Страж!! — проорал ему вконец остервеневший Малфой, отбрасывая заклятием Щита сразу десяток драчливых теней.

— Это, наверное, страж унылых, — сообразила Гермиона. Она методически щёлкала нападавших Ослепляющим заклятием, — гневные его надзору не подлежат…

 

Демон, тем временем, делал своё дело и багровые маяки приближались. В один воистину прекрасный момент днище лодки застряло в прибрежном иле. Малфой, швырнув на берег Гермиону и кота, эффектным росчерком палочки накрыл всех нападающих заклятием Tarantallegra. Гермиона перетащила Малфоя на берег, и они долго ещё, не отрываясь, смотрели, как челн превращается в щепы под ногами огромной толпы мрачно пляшущих теней. В багровом тумане, синем свете, ломано скакали чёрные тени…

 

— Давно надо было так сделать, — шепнула Гермиона.

— Когда — давно? — шёпотом огрызнулся Малфой, — Ты хотела бы, чтобы они разнесли лодку, когда мы были посреди болота? И смотри, смотри!

 

Из-под поверхности болота полезли ещё тени, вялые, еле двигающиеся, но тоже — танцующие!

 

— Унылые танцуют! — восхищённо ахнула Гермиона, — нет, Малфой, ты всё-таки велик. По-своему, конечно, но велик…

— По крайне мере, со мной весело, — объективно уточнил Малфой, — когда меня, грешного, вычистят из Министерства, буду зарабатывать на свадьбах и дискотеках. Всех утанцую, безо всяких стимулирующих ядов!

 

В компанию пляшущих теней вдруг влетела светлая искорка и тоже начала ритмично подскакивать и подмигивать.

 

— Как же иначе, — сказал Малфой, — такое веселье, и вдруг без него. И ведь не устал!

— Зато я устала, — сказала Гермиона, — снимай заклятие, Малфой, и пошли.

— Зачем снимать? — спросил Драко, — пусть попляшут…

— Пока они пляшут, мы демона от них не отманим. Он же дитя малое…

 

Малфой пренебрежительно пожал плечами и поднял палочку:

 

— Accio, демон Максвелла!

 

Протестующе сверкая, демон влетел Малфою в ладонь. Малфой сжал кулак и прикрикнул:

 

— Не жужжи! Жужжит, — пожаловался он Гермионе, — и щекочется. А теперь жжётся!

— Дай его мне, — замурлыкала Гермиона, — дай мне нашу умницу, нашего спасителя, нашу опору…

— Нормально! — возмутился Малфой. Живоглот громко с ним согласился. Гермиона грозно глянула на них, не переставая бормотать, разжала пальцы Малфоя и сняла с его ладони разобиженного демона.

— Хороший мальчик, любит танцевать. А мы потом попросим дядю Драко, и он ещё раз сделает так, чтобы все весело танцевали. Правда, дядя Драко?

— Могу прямо сейчас, — предложил Малфой и нацелил на неё палочку.

— Убью!.. А теперь нам надо уходить. Нам нужно идти всё время вперёд. Мы ведь не просто гуляем, мы спасатели, нам нельзя задерживаться, правда?

 

Демон вспорхнул Гермионе на плечо, умудряясь как-то показывать Малфою своё презрительное равнодушие. Малфой, похоже, всерьёз собрался объяснять, до какого места ему отношение окружающих вообще и всякой мелкой нечисти в частности, но тут со стороны болота послышался скрип уключин и зычный хлюпающий рёв:

 

— На место, души грешные, на место! Не плясать! На место!

— Сменщик! — сказала Гермиона, — бодрый, свежий и ретивый.

— Уходим!

 

Они вскарабкались на высокий берег, овеваемый относительно свежим ветром, и с облегчением избавились от Головных пузырей. Живоглот немедленно стал вылизываться.

 

Малфой оглянулся и хмыкнул. Тогда оглянулась и Гермиона. Огромный лодочник в густом тумане гонялся за мелкими пляшущими фигурками.

 

— Долго же он будет их ловить, — удовлетворённо сказал Малфой.

— Долго, — согласилась Гермиона, — сейчас ещё второй заявится, страж унылых. Представляешь, как они будут друг другу мешать?

— Останемся, посмотрим?

— Нет! — решительно сказала Гермиона, — хватит. И так задержались.

 

Она развернулась в противоположную от болота сторону и окинула взглядом не очень крутой, но длинный и опасный скалистый склон. Далеко внизу раскинулась очередная мрачная и пустынная долина. Треть далёкого горизонта, подёрнутого призрачным свечением, занимал ещё более тёмный силуэт усечённой пирамиды со ступенчатыми рёбрами. Даже на таком расстоянии казалось, что плоская крыша пирамиды располагалась на невероятной высоте, и там, в высоте, по краям пирамиды горели те самые багровые огни. И узкая, тусклая, багровая полоса у подножия пирамиды, точно поток лавы.

 

— Какой-то зиккурат, — заявил вдруг Малфой. Гермиона и Живоглот посмотрели на него с уважением.

— Представьте себе, я знаю, что такое зиккурат, — с досадой сказал Малфой. Потом подозрительно спросил:

— А вы что — не знаете?

— Он знает, — Гермиона кивнула на Живоглота, помолчала и добавила, — от меня.

 

Малфой сильно потёр лоб.

 

— Да, устал я, — признал он и поёжился — по уступу тянуло знобким сырым ветром. — Давай, Грейнджер, спустимся и поищем место для привала.

— Мы полдня спускаться будем, — сказала Гермиона, — это не дорога, а я не знаю, что.

 

Малфой создал и уничтожил водяной шарик, скинул свою хламиду и сказал.

 

— Я начинаю бояться, Грейнджер, что когда мы выберемся отсюда, ты будешь продолжать на мне ездить. Просто по привычке.

— Подожди ты раздеваться, эксгибиционист несчастный…

— Кто??

— Ну, помнишь, мы как-то возвращались с переговоров, довольно поздно, ты, как обычно, шёл далеко позади, а на меня из-за угла выскочил тип…

— А, пальто распахивал. Вот, значит, кто я, по-твоему. Надеюсь, ты не собираешься обойтись со мной так же, как с ним? Он, должно быть, совсем рехнулся от твоего заклятия.

 

Гермиона прыснула. Наверное, бедному типу до сих пор кажется, что, когда он распахивает пальто, на месте мужского достоинства у него надувается и громко лопается розовый воздушный шарик. Гермиона представила Малфоя на месте типа и устало захихикала.

 

— Я знаю, о чём ты подумала, — грустно сказал Малфой и снова обмотался простынёй. — Ты страшный человек, Грейнджер.

— Ох, прости, — выговорила она, утирая слёзы, — прости, это просто нервы. Разрядка. Мне и тогда было смешно, помнишь?

— Ещё бы. Я тогда подумал, какое у магглов непритязательное чувство юмора.

— Уж какое есть. Зато весело.

— Не будем спорить о вкусах, ибо это признак дурного тона. Ты мне не даёшь раздеваться из вредности, или у тебя есть идея?

— Есть. Помнишь свою любимую учительницу?

 

Малфой сделал каменное лицо.

 

— Она любила превращать ступени в горку.

 

Малфой измерил взглядом склон.

 

— Предположим, получится. А тормозить как будем?

— Положись на меня.

— Я бы с удовольствием на тебя положился. Сверху. Только ты не даёшь.

— И этот человек предъявляет претензии к моему чувству юмора! Ладно, отойди-ка в сторону.

 

Она присела и постучала палочкой по скале.

 

— Glisseo!

 

Блестящий, тёмный, как мокрый асфальт, довольно глубокий жёлоб улёгся вниз по склону мягкими витками серпантина.

 

— Выглядит весьма маняще, — похвалил Малфой, — я поехал.

— Уже и поехал. Нет, пропусти даму вперёд. Мне тебя там, внизу, ловить, ты не забыл?

— Ладно, дама, катись. А как же твой кот? Вряд ли ему понравится такой спуск.

— Не имей привычки расписываться за других, Драко Малфой. У меня этот кот живёт уже пятнадцать лет, и я до сих пор понятия не имею, что ему может понравиться.

 

Гермиона на всякий случай подёргала сумочку за цепочку, с достоинством подобрала мантию, уселась на край жёлоба и с визгом заскользила вниз — куда там бобслеистам.

 

Удушливый серный ветер свистел в ушах, набивался в нос и уши, резал глаза. Эх, надо было оставить Головной Пузырь… Сильно сощурив, почти зажмурив глаза, она смотрела, как погружается в горизонт мрачный зиккурат. Ещё немного… и!

 

— Aresto momentum!

 

Отдача от заклинания подбросила Гермиону на пару футов, после чего чувствительно приложила подошвами о каменистый грунт. Гермиона потопала ногами, убедилась в их целости, подняла голову и приглашающе махнула палочкой.

 

Живоглот, отсюда кажущийся совсем маленьким, но таким ярко-оранжевым, как кусочек закатного Солнца, невозможного в этом бессветном провале, подошёл к началу жёлоба, потрогал лапой гладкую поверхность. Глаз его Гермиона разглядеть не могла, но была уверена, что кот посмотрел на неё с укором. Потом оранжевый комочек покатился вниз, издавая вопли, скрежет и рассыпая искры. По мере того, как кот приближался, обозначались вставшие дыбом бакенбарды и усы, прижатые уши, распахнутая вопящая пасть и дикие глазища. Искры и скрежет, оказывается, производились когтями, каковыми кот пытался уцепиться за гладкие стенки жёлоба. Засмотревшись, Гермиона едва успела затормозить несчастное животное. Глот взрыл лапами щебень, с размаху дал Гермионе когтями под коленку, еле увернулся от пинка, и, обиженно крякая, поскакал в пустыню. Вслед за приятелем мимо Гермионы просвистел демон.

 

— Держи-и-и-и-и! — раздался крик.

 

Она обернулась, вскидывая палочку. Голый, грязный, непристойный Малфой шёл по жёлобу, словно по трассе гигантского слалома, шёл, как великий Ингемар Стенмарк⁽¹⁾, шёл, как бог, разве что снежного шлейфа за собой не оставлял. Вопил при этом, что твой Живоглот, надо полагать, от восторга. Не успев ни разглядеть, на чём это он стоит, ни даже толком удивиться, Гермиона выбросила Останавливающее заклятье. Малфой затормозил левым боком в дюйме от Гермионы, соскочил с грязной простыни, твёрдой, как доска, и сгрёб Гермиону в объятия.

 

"Это он на бывшем Флегии приехал," — подумал Гермиона, в то мгновение, пока он искал её губы. Потом думать стало не нужно и вообще всё на свете стало не нужно, потому и исчезло в темноте опущенных век. Остался только Малфой, его тяжёлое дыхание, его напряжённое естество, и её ответное желание, не слепое, не безадресное, нет, она хочет Драко, здесь и сейчас. Вот, она грудью чувствует, как колотится его сердце…

 

Нет, не только его. На груди Гермионы, в ладанке, вздрогнула и забилась жемчужина. Гермиона, разом оторвавшись от Малфоя, прижала жемчужину ладонью. Малфой бешеными глазами глянул на её руку, потом ей в лицо. На мгновение ей показалось, что он сейчас сорвёт ладанку, и она безотчётно нацелила палочку.

 

Малфой отступил, прикрыв глаза рукой. Постоял так несколько секунд, потом засмеялся — немного судорожно.

 

— Ты поставила меня в дурацкое положение, Грейнджер, — хрипло сказал Малфой, — уверяю тебя, что до сегодняшнего дня я никогда не соперничал за женщину… с бусиной!

 

---

1) Ян Ингемар Стенмарк — выдающийся шведский горнолыжник. Так говорит Википедия, и мне остаётся только заменить определение "выдающийся" на "великий" и подписаться под каждым словом.

Вернуться к тексту

"Пламя пожирает..." карта Феникс, колода Симболон.

 

Малфой с раздражённым шелестом листал "Божественную комедию". Гермиона, стоя рядом с ним, оценивала обстановку. Оба молчали.

 

В это одичалое молчание они с Малфоем ударились после давешнего неудачного поцелуя. Молча шли вдоль сплошной каменной стены, пока Малфой, озверевший от усталости, не влепил в скалу невербальным заклинанием Bombarda, судя по результатам, Maxima. Образовалась довольно просторная выемка. Гермиона и Малфой слаженно и безмолвно уничтожили обломки, и принялись устраиваться на ночлег. Очистились от болотной грязи, повернувшись друг к другу спиной, как лягушка и жаба на одном и том же листе кувшинки. Переоделись, поужинали консервами, крекерами и водой, и забрались в спальные мешки. Проснувшись, собрались и зашагали к зиккурату — молча. Жемчужина лежала себе в ладанке, тихонько, как неодушевлённая, но доверия ей не было.

 

Когда выяснилось, что человечьим шагом до зиккурата добираться слишком долго, Малфой молча разделся и обратился единорогом. Вся компания влезла ему на спину, и через три часа неспешной рыси они достигли подножия гигантской пирамиды.

 

Вблизи пирамида представлялась литой, уходящей бесконечно в стороны и вверх, стеной из чёрного чугуна. Но это был обман зрения — стена эта была городской, значит, в ней обязаны были быть ворота, нужно было только их найти, войти внутрь и добыть очередную жемчужину.

 

Если идти вдоль стены, рано или поздно набредёшь на ворота. Только приблизиться к ним будет проблематично по причине широкого потока расплавленной лавы, медленно, с гулким шорохом ползущего у подножия чугунной стены. До него было около сотни ярдов, но жар был весьма ощутимым. Страшно было даже подумать о том, чтобы подойти поближе. Тут-то Малфой и полез в книгу, надо полагать, за дополнительными сведениями. Гермиона хотела было ему сказать, что в книге о лаве нет ни слова, как и о пустынной равнине между Стигийскими болотами и городом еретиков, а говорится там, что Данте и Вергилий доплыли до самых городских ворот в приснопамятной Флегиевой ладье. То есть, пустыня образовалась уже после посещения Данте. Экология, будь она неладна, и в Аду с нею проблемы.

 

Малфой громко захлопнул книгу и надменно уставился на лавовый поток, точно ожидая, что поток под его взглядом провалится сквозь землю — от стыда за своё существование. Но лава текла себе и текла.

 

Гермиона прищурилась. Красный свет слепил глаза, поэтому ни в чём нельзя было быть уверенным, но чудилось в движении потока нечто странное, мёртвой природе несвойственное. Не струение расплавленного камня, а волнообразные сокращения живых мышц. И контурный узор из ярко-алых полукружий на тёмно-красной поверхности…

 

Словно пелена упала с глаз, и вместо раскалённой реки легло у подножия чугунных стен тулово исполинского змея с огненной чешуёй. Час от часу не легче.

 

Малфой наконец разверз уста.

 

— Зря мы не прихватили крысу моего Лорда, — изрёк он, — змеи любят крыс. Он бы её принял в дар и пропустил нас.

— Такое чудовище эту крысу ноздрёй бы втянуло и не заметило, — пробормотала Гермиона,следя за игрой рубиновых огней в громадной чешуе.

— Думаешь, у него есть ноздри? — задумчиво спросил Малфой.

— Теоретически должны быть. Пока голову не найдём, не узнаем.

— Знать бы, в какой стороне голова…

— А не всё ли равно? Я думаю, голова там же, где хвост. Уроборос, знаешь? — пальцами правой руки она изобразила "пасть", вцепившуюся в "хвост" — пальцы левой руки.

— Я знаю, что такое уроборос, — высокомерно ответил Малфой, — и могу сказать, что, если это действительно он, и если его пасть действительно занята его же хвостом, то он нам не страшен.

 

…раскалённый воздух дрожит над рдяной чешуёй… и верно, ничего в этом нет страшного, они подойдут ближе, и волны красного жара обнимут их…

 

— Ну да?

— Конечно, да. Перепрыгнуть мы через него как-нибудь перепрыгнем…

 

...и поднимут, и понесут, и они поплывут над светозарной чешуёй, дрожа и плавясь в стеклянистом мареве…

 

— Да ну?

— Конечно, ну. А вот если пасть у него свободна, и он захочет нас пожрать, тогда…

— Тогда — ой, — Гермиона меланхолически покивала. Она не отрывала взгляда от текущих слева направо алых сполохов.

— Конечно, ой!

 

Она смутно ощутила, как Малфой схватил её за плечи, развернул спиной к огненному аспиду и хорошенько встряхнул. Она почувствовала резкую боль во рту и возмущённо вскрикнула.

 

— Очнулась? — спросил он, — или надавать тебе пощёчин?

— Я сейчас сама тебе надаю пощёчин! Я из-за тебя язык прикусила!

— Это хорошо. В другой раз не будешь уставляться, куда не следует.

 

Гермиона задумалась и, не оборачиваясь, указала глазами себе за спину. Малфой кивнул.

 

— Чуть совсем не убаюкал, гад ползучий, — с ненавистью сказала Гермиона, после чего подозрительно спросила, — а на тебя почему не действует?

— Ещё как действует, просто я не смотрю прямо на него. И ты не смотри.На втором курсе, помнится мне, ты была намного осторожней, Грейнджер.

— Там был василиск, а здесь непонятно, кто.

— Тем более, надо быть осторожней. Мы приблизились к Нижнему Аду, — он помахал чёрной книгой, — и каждая ошибка может быть гибельной!

— Слизеринский пафос, — буркнула Гермиона.

— Гриффиндорская глупость! — он ещё раз тряхнул её, оттолкнул и отвернулся.

 

Им грозил новый приступ Одичалого Молчания, но Гермиона сделала над собой усилие. Подошла и ткнулась Малфою лбом в плечо.

 

— Извини, — сказала она. — Знаешь, так странно, что ты в чём-то взрослее меня. Я к этому не привыкла. Всегда была самой старшей, самой умной и самой…

— ...самой-самой, — закончил Малфой, потирая плечо, — и лоб у тебя самый твёрдый из всех, что меня бодали. Так что в следующий раз вкладывай в свои извинения немного меньше энтузиазма, ладно?

— Дур-рак!

— Вот и договорились, — он полез в книгу, — значит так. Предлагаю тебе не идти, а ехать. Разумеется, на мне. И настоятельно рекомендую сотворить Зеркальный Щит. Если этот уроборос ещё и василиск, то ему и не нужно будет нас есть. Достаточно будет посмотреть. А тут, — он ткнул пальцем в книгу, — ещё и Горгоной Медузою грозятся. И потому, Грейнджер — не смотри! Ни на этого чёртова змея, ни на эриний, буде они появятся.

— Ох, кончай меня лечить. Давай, правда, обращайся и поскакали.

— Захребетница, — проворчал Драко, и вдруг спохватился, — эй, а где наша свита?

 

Свита обнаружилась в двух ярдах левее, в очень нехорошем состоянии. Живоглот стоял столбиком, и в его остекленевших глазах отражалась огненная пульсация змеиного тела. На макушке кота лежала тусклая немерцающая искра. Гермиона, задохнувшись от ужаса, кинулась, схватила Глота в охапку, принялась тормошить — кот был как каменный. Демон, свалившийся с кошачьей головы, звякнул о грунт и остался лежать неподвижно.

 

— Пиздец нашей свите, — констатировал Малфой.

— Заткнись, тля белобрысая!! — заорала на него Гермиона и принялась лихорадочно рыться в сумочке. Белобрысая тля стояла над нею, как укор совести, и лила масло в огонь:

 

— Говорил я тебе в Лимбе, пойдём, наберём мандрагор, а ты…

— Не заткнёшься — убью!

— Опять угрозы, — проворчал Малфой и нацелил палочку на Живоглота:

 

— Enervate!

 

Малфой испробовал ещё anapneo, и, покосившись на Гермиону, Imperio. Бесполезно. Живоглот оставался памятником самому себе. И демон так и не замерцал. Гермиона, тем временем вытряхнула из сумочки все имевшиеся склянки, хотя точно знала, что мандрагорового зелья там нет. По очень простой причине — оно начинает портиться через несколько часов после того, как настоится до готовности, и ничем этот чёртов процесс не остановить. Она села на землю среди всех этих бесполезных флаконов и натурально разрыдалась.

 

— Грейнджер, — услышала она. Ну, что ему надо?

 

Малфой прижимал к уху застывшее тело кота. Выглядел он при этом глупо, как любой великовозрастный балбес, тискающий мягкую игрушку. Только лицо у него было слишком серьёзное для балбеса.

 

— Он не окаменел. Сердцебиение есть и дыхание, хотя и замедленное. Это просто транс, магнетический транс.

— Гипнотический, — машинально поправила Гермиона, вставая. Вынула из рук Малфоя тяжёлое мохнатое тело и тоже принялась ощупывать его и прослушивать.

— Пожалуй, ты прав. Но что из этого следует?

— Хотя бы то, что мандрагора нам не понадобится.

— А что понадобится? Ты знаешь, как выводить из транса?

— Понятия не имею,— легко ответил Драко, — а, собственно, зачем? Засовывай его в сумку и пошли. И демона не забудь.

— Во-первых, не командуй. А во-вторых, как так — пошли?

— У меня такое чувство, что в виду этого, — он, не глядя, кивнул на змея, — мы всё равно им ничем не поможем.

 

Гермиона подобрала демона, спрятала его в рукав и сказала:

 

— Надо же им было так глупо влипнуть.

— Влипают всегда глупо, — наставительно сказал Малфой, — впрочем, кому это знать, как не тебе?

— Как не нам, — поправила Гермиона и раскрыла сумочку.

 

Малфой одобрительно проследил, как она аккуратно, в четыре приёма, протолкнула в сумку кота и заметил:

 

— По крайней мере в таком состоянии с ними намного меньше хлопот.

— А мне кажется, мы остались совсем без защиты.

— Ну-ну, Грейнджер, не драматизируй. Мы всё-таки маги. А ты у нас и вовсе героиня войны. Как-нибудь справимся.

— Дай попить.

 

Потребив водяной шарик, Гермиона вынула из сумочки солнечные очки, умножила их на два, одни напялила на себя, а другие протянула Малфою. Он взял очки, недоуменно посмотрел на собственное отражение в зеркальных стёклах, просветлел лицом от понимания и надел.

 

— Всё-таки, Грейнджер, твоя голова работает хорошо, — одобрительно сказал он, — только очень медленно.

 

Гермиона отвесила ему подзатыльник. Он поймал слетевшие очки, надел их, пригладил волосы, и с удовольствием шлёпнул Гермиону. Она замахнулась было в ответ, но он укоризненно вскричал:

 

— Где твоё обострённое чувство справедливости, Грейнджер? Мы квиты, между прочим!

 

Гермиона надулась. Малфой поглядел на змея, на бегущие слева направо алые сполохи и сказал.

 

— Направо.

— Налево, — тут же возразила Гермиона.

 

Малфой достал из кармана сикль, сказал: “Дракон — направо”, и подбросил. Выпала решка. Гермиона показала язык, и Малфой удовлетворённо кивнул.

 

— Теперь можно и налево, — сказал он и стал раздеваться.

 

По сумрачной долине неспешно рысил белый единорог в тёмных очках с зеркальным покрытием. Гермиона удлинила дужки и вплела их единорогу в гриву, чтобы очки не слетали. Такие же очки, только поменьше, были и на всаднице, но смотреть в упор на игру красных огней в змеиной чешуе Гермиона всё же остерегалась. Озиралась по сторонам, время от времени ощупывала демона в рукаве — не очнулся ли, поправляла себе и единорогу очки, и досадливо думала, что вредная скотина нарочно встряхивает её так, что переворачивается желудок. При этом означенная скотина явно и недвусмысленно пытается вдавиться хребтом ей в промежность, но тут уж спасают джинсы, современный эквивалент пояса целомудрия. То есть, не то, чтобы стопроцентно спасают… В конце концов Гермиона наклонилась вперёд, подняла длинное белое ухо и сказала в шерстистую глубину:

 

— Будь добр, определись, чего же тебе хочется — чтобы я кончила, или чтобы меня стошнило?

 

Он фыркнул, выдернул ухо из её пальцев и пошёл ровнее. Гермиона получила передышку и осторожно посмотрела направо. Там обнаружились некоторые изменения.

 

Гладкая чугунная стена пошла высокими, идеально ровными уступами. И огненное туловище лежало на уступах, насколько хватало глаз, до самой далёкой вершины, и казалось снизу раскалённой до тускло-красного цвета проволокой, мрачной иллюминацией, очерчивающей контуры зиккурата.

 

— Тпру, — сказала Гермиона, но единорог уже и так стоял, и, надменно закинув рог, разглядывал пирамиду, очевидно, прикидывая высоту уступов.

 

— А ты уверен, что нам вверх? — спросила Гермиона, — может, пойдём низом, поищем ворота?

 

Единорог скосил из-под очков серебряный глаз, пожевал шерстяными губами и сказал:

 

— Бр-р-р.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась Гермиона. — С чего я взяла, что ворота внизу?

 

Она тоже подняла голову и посмотрела на чугунные ступени. Футов девять высотой, ч-чёрт.

 

— Допрыгнешь?

— Бр-р-р! — гневно ответил единорог и показал клык.

— Ну ладно, ладно. Перестань бурчать, ты всё-таки единорог, а не верблюд. Поехали, раз решили.

— Бр-р-р-р!

— Перестань, кому сказала, ты меня всю заплевал. Ну, что не так? А-а-а…

 

Она произнесла Связывающее заклинание, и толстая верёвка примотала её к своенравному скакуну. Порылась в сумочке и извлекла упаковку таблеток от укачивания.

 

— Бр-р-р?

— Ты меня на равнине всю растряс, а здесь меня точно наизнанку вывернет, если не принять меры, — объяснила Гермиона и съела таблетку.

— Бр-р-р.

— Не-а, пешком не пойду, и не надейся. Сам спину подставил, никто тебе не неволил. Теперь вот вези!

 

Единорог закинул голову назад, пытаясь достать Гермиону рогом. Она схватила рог, потянула на себя белую голову и чмокнула в темя.

 

— Спасение моё, — сказала она, — чудо снежное, ангел-хранитель. Без тебя бы мне здесь конец пришёл.

 

Обалдевший от такого обращения единорог постоял несколько мгновений в весьма неудобной позе, потом осторожно высвободил рог из руки Гермионы, помотал головой, укоризненно фыркнул и пошёл к подножию первой ступени.

 

— Я к тебе не подлизываюсь, — говорила ему Гермиона, — не подслащиваю пилюлю. Я даже не вожу тебя за салом, что бы там ни думал по этому поводу. Я просто знаю, что ты — самое большое моё везение...

 

Она вдруг увидела, как грива единорога с правой стороны, откуда тянуло на них змеиным жаром, стала закручиваться колечками, и в то же мгновение тоже ощутила сильный жар правой щекой и услышала лёгкое потрескивание — у неё тоже горели волосы.

 

-Стой! — крикнула она, но единорог оказался умнее. Он отбежал от зиккурата ярдов на пятьдесят, и только тогда остановился.

 

Увлёкшись собственной болтовнёй, она и не заметила, что они слишком близко подобрались к огневой туше. У них нет выбора — подниматься надо по тем же ступеням, на которых разлёгся змей. Ну, и что делать? Не Водообразующим же его тушить — обварит паром до костей. Может, засыпать песком? Нет такого заклинания. Ах, демон, демон, нашёл время впадать в нирвану. Вот как здесь без него?

 

Она на всякий случай ощупала демона в рукаве, но он по-прежнему был неподвижен.

 

— Предложения? — спросила она единорога.

 

Он лёг на землю, поджав ноги. Гермиона убрала верёвки, спешилась и отвернулась. Через несколько секунд Малфой встал рядом с ней в позе длинного, тощего, голого Наполеона и неодобрительно воззрился на адского червя сквозь тёмные очки.

 

— Может быть, заморозим его? — предложил он.

— Ты когда-нибудь пробовал замораживать что-нибудь по частям? — спросила Гермиона.

— Не пробовал, потому что не было повода. А сейчас повод есть.

— Не получится. Целиком мы его не заморозим, а маленькие участки будут мгновенно разогреваться вновь. Как бы он вообще не взорвался от такого обращения.

— Тебе его жалко?

— Опять ты дурака валяешь. Мне жалко нас. Сгорим во цвете лет.

— Сгорим, — бездумно повторил Малфой. — Сгорим?

 

После паузы Гермиона сказала:

 

— Глупа я.

— Не огорчайся, — утешил Малфой, — ты ведь всего-навсего маггла.

— Я — маггла, — согласилась Гермиона, — а ты маг. И?

— И тоже глуп. Маг-дурак. А умные не полезли бы в Ад за злобным школьным учителем. То есть, в данном случае, лжеучителем и еретиком. Кстати, Грейнджер, а почему, собственно, он еретик? Или, хотя бы, почему он лжеучитель? Чего такого ложного в зельеварении?

— В зельеварении, враг мой, ложно всё. Неужели ты забыл? “Я постараюсь научить вас, как околдовать разум и обмануть чувства. Я расскажу вам, как разлить по бутылкам известность, как заваривать славу и даже как закупорить смерть….”

— Во-первых, мало ли что он плёл первокурсникам. А во-вторых, это ведь далеко не всё. Зелья лечебные, зелья укрепляющие, наконец, сыворотка правды, вашей, господа гриффиндорцы, любимой правды — это тоже он!

— Но нам он говорил не об этом, а о мороке и обмане, о власти, которую даёт обман.

— Но это правда. Эй, Грейнджер, разве ты не знаешь, что обман даёт власть?

— Давай не будем спорить о философских и нравственных категориях. Всё равно я права. Знаешь, почему?

— И почему?

— Потому что он попал туда. — Гермиона обвиняющим жестом указала на зиккурат.

 

Малфой некоторое время смотрел на неё сверху вниз и, наконец, изрёк.

 

— Железная логика. И ведь не поспоришь.

— И не нужно спорить. Скакать надо.

— Ну, Мерлин нам в помощь?

— С богом!

 

И снова они скакали к зиккурату, и мертвящий жар всё усиливался. И когда терпеть стало невозможно, Гермиона подняла палочку:

 

— Glaciari!

 

Неяркое белое сияние окружило всадницу и скакуна. Опаляющий жар стал тёплым ветерком, к тому же опять откуда-то потянуло запахом расплавленного асфальта. Это навевало бы южное, летнее, романтическое настроение, если бы не нужно было прыгать по этим чёртовым ступеням.

 

Единорог притормозил у подножия пирамиды, сжался и взвился вверх. Гермиона зажмурилась, вцепилась в гриву. Хорошо, конечно, что Малфой заставил её привязаться, замечательно, что она захватила с собой таблетки от укачивания, и просто прекрасно, что змеев жар им более не опасен — но чёрт возьми, как же страшно — сердце падает...

 

Единорог перелетал с уступа на уступ. Малфой и в этой ипостаси своей был костист и жилист, твёрдые, как доска, мышцы работали с механической размеренностью, и Гермиона, поймав ритм скачки, почувствовала себя уверенней. Она приоткрыла глаза. С правой стороны светил красным светом змей, слева всё углублялся, с каждым рывком становился всё темнее, обрыв. До вершины ещё очень далеко.

 

А справа, там, где змей, опять перемены. Ровная огненная река вдруг пошла завиваться кольцами, а внутри колец торчали то ли холмы огненные, то ли пламенные столбы. То ли просто высокие костры — при такой выматывающей скачке и не разглядишь. Запахи. Жареного мяса.

 

Гермиона почувствовала тошноту.

 

И звуки доносятся — сквозь гул огня невнятные, но ясно, что крики и вопли. Потому, что это Ад.

 

Единорога некстати охватил азарт исследователя. Форсировав очередной уступ, он свернул вправо и подскакал к одному из огненных колец.

 

В центре огненного кольца поднимался столб. Столб горел. И привязанный к столбу человек горел тоже. Только человек ещё и кричал...

 

Гермиона рефлекторно выхватила палочку.

 

— Glacius! Aquamenti!

 

Человек горел и кричал.

 

Гермиона уничтожила верёвки, спрыгнула наземь и бросилась в огонь. Она схватила горящего человека за руки, за плечи, за торс, но её руки проходили насквозь.

 

Ничего нельзя было сделать.

 

Живая рука Драко Малфоя вытащила Гермиону из пламени за плечо.

 

— Грейнджер. Послушай, Грейнджер. Это не декан. Нам нужно найти декана. Этому человеку ничем не поможешь. Нам нужно идти искать декана, Грейнджер. Пойдём.

— А когда мы его найдём? Что мы сможем сделать?

— Не знаю. Увидим. Пойдём, Грейнджер.

 

И вдруг Гермиона всем телом ощутила зов, там, впереди, и мгновенно очнулась от шока. И сейчас же жемчужина ожила, толкнулась в грудь сквозь ткань ладанки. Гермиона вскрикнула:

 

— Скорей!

 

Малфой обернулся, и Гермиона взлетела ему на спину. Чёрт с ней, с верёвкой, вперёд!

 

— Скачи! Скорее! Давай!!

 

Зверь завизжал леденящим визгом, и взлетел на очередной уступ, и понёсся к следующему, и так же бешено визжала Гермиона, почти стоя на его спине.

 

Горящий столб. И высокая чёрная неподвижная тень в огне. Ни звука, кроме треска огня.

 

— Северус!

 

Чёрное лицо запрокинуто. Сжаты зубы. Смрад горелой плоти, но плоти нет, и ничего нельзя сделать.

 

— Помоги…

— Как?

— Дай… сгореть…

— Что?

— Ты слышала, Грейнджер, — подал голос Малфой, о котором она совсем забыла.

— Он горит. Уже горит. Что я могу сделать?

— Помоги ему сгореть.Совсем. Дотла.

— Нет. Я не могу.

 

У Малфоя под сухой кожей лица проступили всё мускулы. Точным, как бросок змеи, движением, он выхватил у Гермионы палочку, а самоё Гермиону буквально отшвырнул. Нацелил палочку на чёрного Снейпа.

 

-Incendio!

 

У Гермионы вырвался вопль.

 

— Зря орёшь, Грейнджер, — выговорил Малфой, с трудом разжав зубы.

 

Верно, зря. Пламя заклинания моментально исчезло, поглощённое адским огнём.

 

— Дай мне палочку, — сказала Гермиона. — Дай её мне. Не бойся. С тобой я потом разберусь.

 

Малфой учтиво, рукояткой вперёд, протянул ей палочку. Его рука дрожала.

 

И рука Гермионы дрожала, и кончик палочки ходил ходуном. Но когда ледяная ладонь Малфоя легла поверх ладони Гермионы и тоже сжала палочку, стало возможно нацелить её.

 

Гермиона проглотила комок в горле.

 

Повинуясь двум рукам, палочка описала небольшую окружность и совершила выпад:

 

— Lumos Solem!

 

Солнечный луч ударил из палочки, пронзил багровое пламя, охватил Снейпа. И тогда Снейп закричал.

 

Гермиона рванулась к нему, но в неё вцепился Драко. Прижал ей руки к бокам, обхватил вокруг, как стальным обручем. Она била его ногами, куда могла достать, он упал вместе с ней, навалился, придавил к земле. И всё повторял, задыхаясь: “Дай ему сгореть, пусть сгорит…”

 

А когда он сгорел, Малфой выпустил её, и она бросилась в адский огонь, не осознавая, что защитное заклинание Морозного Пламени иссякает. Что чёрный пепел, в который она зарылась по локоть, ища жемчужину, обжигает ей руки и колени, что занялись мантия и волосы, и ссохлись от жара башмаки. И только когда жемчужина оказалась у неё в руке, она, вскочив, поняла, что не знает, куда бежать, кругом был багровый огонь. И она закричала:

 

— Драко!

 

Руки Малфоя протянулись к ней и выволокли её из пламени. И стало темно.

 

“... будьте бдительны.” Карта Искуситель, колода Симболон.

 

Темно. И тихо. Как в могиле. Она всё-таки сгорела, Малфой не успел её вытащить. И теперь лежать ей здесь, в Аду, до скончания времён, в темноте и тишине. По сравнению со жребием всех остальных, кто попал сюда, не так уж это и плохо.

 

Странно, ничего не болит. И нельзя сказать, что она не чувствует своего тела, напротив, она чувствует, что лежать ей тепло, хотя и неудобно. Лежит она на спине, в каком-то углублении, лунке какой-то, вроде ванны. Затылок, стало быть, покоится на чём-то типа бортика, под затылок что-то подложено, но всё равно — жестковато. А тело, что логично, в воде. Или в какой-то жидкости, тёплой, почти горячей, но странным образом освежающей мятным холодком, холодит даже голову, лицо и глаза под закрытыми веками. Всепроникающий запах серы и ещё чего-то едкого. В правой руке ощущается застывшее напряжение, похожее на длительную судорогу. И кроме этой судороги, никаких неприятных ощущений она не испытывает.

 

Может быть, попробовать открыть глаза? Страшно. Вдруг глаза всё-таки сгорели? Не попробуешь — не узнаешь.

 

Она приоткрыла глаза и увидела слабо светящийся туман. Кажется, это то, что Малфой именует “пиздец”. Она ослепла.

 

Мгновение спустя она сообразила, что лицо у неё чем-то накрыто. Чем-то влажным, горячо-прохладным, пахнущим резко и едко. Змеиное же молоко! Лучшее средство от ожогов. Она подняла левую руку с намерением снять компресс.

 

— Стоп, — велел голос Малфоя, — глаза болят?

— Нет, — просипела она.

— А что болит?

— Ничего не болит. Горло только, немного.

— Тогда снимай, только осторожно.

 

Она стянула с лица влажную марлю и уставилась в каменный свод, освещённый слабеньким, “ночниковым” Люмосом. Очередная пещера, ничего интересного. А что интересно? А интересно, почему сведена правая рука?

 

Она поднесла к глазам правую руку и отрешённо поглядела на сжатый кулак. Сжатый намертво, с фанатизмом бойца всех существующих на свете Сопротивлений.

 

-Твоя любовь крепка, как смерть, Грейнджер, — сказал голос Малфоя. — Легче вызволить душу декана из пекла, чем из твоего кулака. Я выбрался из Шестого круга и вытащил тебя, я справился с твоими ожогами, и со своими ожогами я тоже справился. Я нереально крут, но разжать тебе пальцы так и не смог.

 

Она испуганно схватилась за грудь. Ладанки не было. Строго говоря, на ней не было вообще ничего, но главное — ладанка, нужно переложить туда жемчужину.

 

— Кончай себя лапать. И не паникуй. Раздеть я тебя раздел, но не обобрал же. Ладанка слева от тебя, — подсказал голос Малфоя,

 

Она протянула в сторону левую руку, нащупала ладанку, жемчужину внутри, облегчённо вздохнула и попросила:

 

— Дай что-нибудь острое. У меня судорога, поэтому и не разжимается кулак.

— Сумка твоя тоже слева, рядом с ладанкой, — занудно сказал голос Малфоя. — В ней, я уверен, найдётся какая-нибудь булавка. Давай, действуй, раз очнулась. Я и так с тобой трое суток нянчился.

 

Судорога сразу прошла, и жемчужина едва не выскользнула из мокрой руки. Гермиона заставила себя переместить, наконец, драгоценную добычу в полотняный мешочек, ощупью убедилась, что находящаяся в мешочке жемчужина ещё чуть-чуть подросла и только тогда переспросила:

 

— Сколько-сколько ты со мной нянчился?!

— Трое суток, леди. Ожоги второй и третьей степени, площадь поражения...

— Тебя тоже обожгло! Ты ведь вытаскивал меня, я помню. Как же ты мог со мной возиться? А кто возился с тобой?

— Я сам. Мне только руки и голову обожгло, а ты… ну, почти целиком.

 

Она кинула взгляд вниз, на себя, но под слоем мутной бурлящей воды ничего не было видно. Она поднесла к глазами руки. Кожа на руках не несла на себе следов огня. Разве что была ненормально розовой, но это, надо полагать, от горячей воды.

 

— Слушай, где это я лежу? Неужели в серном источнике?

— А чему ты удивляешься? Странно, что мы не находили их раньше. Я добавил в эту купель зелья от ожогов и положил тебя отмокать — результат налицо. И кто после этого скажет, что Ад — гиблое место?

 

Гермиона захихикала. Горло ещё саднило, смеяться было довольно больно, а не смеяться — невозможно. Ай да Малфой.

 

— Ай да ты. Ну и ты!

— Грейнджер, ты всё-таки трое суток не ела. Побереги силы.

— Ну, Малфой! Тебе дай волю, ты здесь откроешь курорт с казино.

— Прикидывал. Сюда очень дорого добираться, хотя, если заинтересовать нужных людей, то…

 

Гермиона с хохотом взбила ладонями воду, схватилась за голову, и охота смеяться у неё сразу прошла. Голова была голая и колючая.

 

— Сгорели, — прошептала Гермиона.

— Отрастут. Ты чудом выжила, чучело ты гриффиндорское. Ты что, всерьёз собралась рыдать по своим волосам? Тогда начинай. Я тоже поплачу, над моими, они смотрелись на-а-много лучше!!

 

Она наконец повернула голову на голос. Обладатель голоса сидел недалеко, на свёрнутом спальном мешке. В руках у него был зачитанный Данте.

 

— Salve, — сказал Драко Малфой.

— Ой, — сказала Гермиона.

 

Теперь, когда у Малфоя больше не было ни ресниц, ни бровей, стало ясно, что раньше они у него всё-таки были, пусть и белобрысые. Кроме того, вокруг глаз у него были ярко-розовые круги.

 

— Можно подумать, так всё страшно, — буркнул Малфой, — имей в виду, уже всё отрастает. Просто на мне незаметно.

— А это что? — Гермиона обрисовала пальцем в воздухе круги.

— А, это. Это следы от очков. У тебя они ещё явственней. Моя оправа просто меня обожгла, а твоя вплавилась в кожу. Не хватайся руками, что ты, как маленькая… Ведь ничего же не болит? А через неделю, самое большее, и следа не останется!

— Дай попить, — жалобно попросила Гермиона, — не знаю, как выгляжу я, да и знать не хочу, но тобой, враг мой, вполне можно пугать детей.

 

Проглотив несколько водяных шариков, она сказала, не то в обвинение, не то в утешение.

 

— По крайней мере, ты не лысый.

 

Волосы Малфоя торчали неровными клочьями, создавая впечатление этакого походного шика. Вроде как воин на привале обрезал мечом отросшие пряди, дабы не мешали в бою и не служили прибежищем для чумной вши. Малфой и раньше, при длинных волосах, напоминал пса-рыцаря, а теперь образ достиг стилистического совершенства. Что ж, подлецу всё к лицу. А на что похожа она? Об этом даже подумать страшно.

 

— Тебе досталось больше, — говорил меж тем Малфой. — Я не сразу понял, что заклятие Морозного Пламени иссякает, поэтому стоял и ждал, когда ты найдёшь жемчужину, не хотел путаться у тебя под ногами. Когда ты берёшь Снейпа, ты по-настоящему опасна для окружающих. Но тут вдруг из огня вылетел демон, и сразу ты начала кричать…

— Демон? — ну конечно, ведь он, бедняга, валялся в трансе у неё в рукаве, — где он?

 

Из бурлящей серной ванны вылетела искра и заплясала над головой Гермионы.

 

— Его тоже обожгло, — пояснил Малфой, — он от этого сразу очнулся, но не сумел быстро сориентироваться и выскочил из огня, вместо того, чтобы гасить его. Ему очень стыдно.

 

Демон сверкнул тёмно-розовым и спикировал обратно в воду.

 

— Ты решил попрактиковаться в легилименции? — спросила Гермиона, — откуда ты знаешь, что ему стыдно?

— Мне ведь стыдно, — хмыкнул Малфой, — значит, и ему должно быть стыдно. Мы оба тебя позорно бросили. Но зато потом!

— Да, и что потом? И где Глот, раз у вас всё так хорошо?

— Ур-р-р, — сказал Живоглот откуда-то снизу. Гермиона высунулась из воды, заглянула за край купели и встретилась взглядом с сонно прижмуренными золотыми глазами.

— Этот тип умнее всех нас, — сказал Малфой с завистью. — Он подождал, пока всё утихнет и сам вылез из сумки. Не знаю, как ему это удалось, ты как раз задремала, ну, и я тоже прикорнул. Просыпаюсь в темноте, а у меня на коленях эта туша храпит. Я чуть не умер от ужаса, с тех пор и не гашу ночник.

 

Кот сверкнул на него глазами, но связываться ему было явно лень. Гермиона положила мокрую руку Глоту на голову, и тяжёлые сернистые капли покатились ему на глаза и нос. Кот вознегодовал, куснул руку, вознегодовал ещё пуще и ускакал в дальний угол, отфыркиваясь, отплёвываясь и сыпля нечленораздельными проклятьями.

 

Гермиона весело глянула на Малфоя, но, встретившись с ним взглядом, торопливо погрузилась обратно в воду до подбородка.

 

— Не смотри так.

 

Но он смотрел, тяжело и неподвижно, привычно приопустив лишённые ресниц веки. В полутьме его зрачки по-звериному расплылись во всю радужку, и на бесцветном его лице выглядели до того жутко, что у Гермионы стукнули зубы.

 

— Эй. Я лысая, — она звонко, с брызгами, пошлёпала себя по макушке. — У меня неразвиты гендерные признаки. От меня несёт серой и змеиным молоком...

— Ха. — Сказал Малфой. — От меня тоже.

 

Он в два шага пересёк разделявшее их пространство, нагнулся, навис, придвинулся вплотную к её лицу и зашептал у самых её губ:

 

— Трое суток ты металась в жару. Трое суток ты бредила деканом. Трое суток я боролся с искушением уничтожить чёртову жемчужину, хватать тебя и искать путь наверх или бросить тебя здесь, с твоим чёртовым бредом, или утопить тебя в этой вонючей луже, или взять тебя, наконец, взять такую, как есть — обожжённую, обезумевшую. Знаешь, что ты здесь передо мной вытворяла?! Знаешь?

 

Она не знает. Но смутно помнит — именно, что бред. Чёрную фигуру в огне, только на сей раз он не стоял истуканом, монументом собственному страданию. Он раскрыл ей горелые свои объятия, он горел, рыжие весёлые огоньки выглядывали из трещин чёрной кожи, из пустых глазниц, пробегали по его рукам, протянутым к ней. И зов, тот, что помог ей найти его среди тысяч горящих столбов, толкнул её в эти объятия, заставил встретить губами угли его губ, гореть вместе с ним. Не было ни боли, ни жара, только желание. Бред. Но какой реалистичный бред. Даже сейчас одно воспоминание о горящем объятии заставило её выгнуться дугой, застонать, но тут она вспомнила о нависшем над нею Малфое. Снова и снова ему приходится смотреть, что делает с нею мёртвый декан Слизерина. Не открывая глаз от стыда, подняла руки, обняла Малфоя за шею и зашептала в ответ:

 

— Прости, прости меня за всё. За то, что полез за мной в Ад. За то, что возишь меня на спине, что спасаешь меня из огня и воды, за то, что хочешь меня, лысую и обожжённую, за то, что ты такой дурак…

 

Он дёрнулся было прочь из её рук, но она только крепче обняла его, чувствуя плечом его горячее дыхание. Плечо, затем всё тело пошло гусиной кожей.

 

Он застыл на мгновение, прижимаясь к ней лбом, потом глухо сказал:

 

— Спасибо Грейнджер, ты всегда умела правильно расставить акценты. А теперь отпусти.

— Не-а. Могу я для разнообразия пообниматься с живым мужчиной?

— Утоплю.

— Рискни. Ай!

— Ой!

 

“Ой” — это Живоглот, конечно. Как только Малфой надавил ладонью Гермионе на макушку, слегка притопил и заставил хлебнуть мерзкой на вкус водицы, кот вылетел из дальнего угла и обрушился на спину Малфоя всеми своими пятьюдесятью с лишним фунтами, помноженными на скорость разбега. Не был бы он такой мягкий, переломил бы Малфою позвоночник. А так он просто столкнул Малфоя в купель. Гермиона тотчас испустила боевой клич, вцепилась Малфою в волосы и принялась с воодушевлением макать. Малфой ощупью поймал Гермиону за бока — спасибо, хоть не за гендерные признаки.

 

— Щекотно! — заверещала она.

— Ага! — взревел он и принялся щекотаться.

 

Они выскочили из купели и с воплями носились друг за другом по пещере, швыряясь друг в друга чем попало, пока Гермиону не зашатало от головокружения. Она по стеночке добралась до места, где лежала её сумка, наклонилась, чтобы подобрать её, и от слабости ткнулась носом в пол. К ней немедленно подлетел демон и впал в дилемму — должно ли ему овевать Гермиону теплым ветерком или же прохладным? Пока он нерешительно мерцал, подоспел Малфой с полотенцем и велел демону кипятить воду.

 

Завёрнутая в полотенце Гермиона сделала попытку привалиться к плечу Малфоя, но он, буркнув, “хватит на мне виснуть”, прислонил её к стене, развёл бульонный концентрат на вскипячённой демоном воде, чуть остудил и поднёс чашку Гермионе.

 

— Сумеешь удержать?

— Нет…

— Ладно, тогда давай глоток за маму… вот, хорошо, теперь за папу… теперь за декана...

 

Гермиона поперхнулась. Малфой фыркнул.

 

— Шуточки, — злобно сказала Гермиона и отобрала у Малфоя чашку, — дай сюда, сама допью.

— Десять баллов Гриффиндору! — провозгласил Малфой воздев обе руки. Получилось очень похоже на Дамблдора. — За выдающуюся самостоятельность!

— Слушай, ну не мешай, а? Я не могу злиться, смеяться и пить одновременно. У меня сил хватает только на что-то одно.

 

Малфой замолчал, подождал, пока наберёт полный рот бульону и сочувственно спросил:

 

— Гадость, правда?

 

Гермиона возмущённо вскрикнула с закрытым ртом, потом сложила кукиш, сунула его Малфою под нос, допила бульон до дна, облизнулась и пояснила свой жест:

 

— Фиг тебе — не подавлюсь.

— Железная леди, — одобрительно сказал Малфой. Помолчал и спросил:

— Тебе лучше?

— Да, спасибо.

— Тогда приготовь что-нибудь посущественней. Я голоден.

 

Гермиона молча полезла в сумку, достала оттуда банки и пакеты и быстро замутила какое-то варево в ледяном котелке. Потом она сказала:

 

— Имей в виду, если окажется, что Снейп умеет готовить, я выберу его.

— А нельзя ли без шантажа? — высокомерно осведомился Малфой.

— С тобой — нельзя!

— Грейнджер, ну сама подумай — если я ещё и готовить научусь, я стану абсолютным совершенством. Ты решишь, что ты меня недостойна и всё равно выберешь Снейпа. А если ты в любом случае выберешь Снейпа, зачем же мне учиться готовить?

— Демагог ты, Малфой. На, ешь.

 

Малфой с недоверием поглядел на подозрительную мешанину из тушёнки и консервированных овощей. Но он, видимо, действительно был голоден, поэтому без комментариев уселся на спальный мешок и стал есть. Торопливой походкой очень занятого существа к ним приблизился Живоглот.

 

— Мяу-мяу-мяу, — быстро говорил он на ходу. Подбежал, понюхал странное рагу и с упрёком сказал Гермионе, — мяу.

— Не голоден — не ешь, — ответила она. Кот посмотрел на неё, как на врага, сел на попу и принялся было мерзким голосом высказывать своё недовольство, но Гермиона ощупью вытащила из сумочки палочку и нацелила на любимого питомца.

 

— Наложу Силенцио.

 

Живоглот прервался на полумяве и с видом оскорблённого достоинства вытащил из кучи овощей кусок мяса.

 

— У него талант выбирать самые крупные куски, — заметил Малфой не без зависти.

— Я бы назвала это призванием, — поправила его Гермиона, — кстати, чем ты его кормил, пока я валялась?

— Консервами, — ответил Малфой.

— Какими?

— Ну, не держи меня за полного идиота. Конечно теми, на которых была нарисована кошачья морда, а не корова.

— А сам ты что ел?

— Что твоя сумка мне давала, то и ел. Крекеры я, по-моему, все съел, давно они мне не попадались. Опережая твой вопрос, скажу, что тебя я не кормил. Я тебя поил. Зельями и бульоном. Ну, и время от времени обновлял воду...

— Странно, что я захотела есть только сейчас, — Гермиона решила не отвечать на его последнее замечание, только благодарно погладила его по плечу.

— Не забывай, что я лучший ученик зельевара…

— Ух ты!

— Да-да, что бы ты себе ни воображала. Моё Укрепляющее и моё Тонизирующее удостоились в своё время высочайшей похвалы…

— То есть, похвалы Снейпа?

 

Малфой надменно усмехнулся.

 

— Неужели Волдеморту, — Малфой поморщился, — помогали твои зелья? А ведь он, говорят, после воскрешения лечился исключительно Нагайновым ядом. Если ты пользовал меня снадобьями того же состава, интересно, как я выжила…

 

Малфой вздохнул и возвёл очи горе.

 

— Ты слушаешь, что я говорю? Я тебя пользовал Тонизирующими и Укрепляющими. Видела, какой эффект? Ты должна была быть слабой, как новорождённая, и такой же голодной, а вместо этого скакала здесь, как бешеный пикси. Что касается Лорда, то он, конечно, зельями не лечился. Но он ведь был единственным в своём роде…

— Слава богу.

— А вот его окружение требовало традиционного лечения. И как-то раз я очень быстро привёл в порядок Долохова после одной неудачной акции. Лорд — и декан, между прочим, тоже, — были мной довольны. И ты будь.

— Ладно, буду. А теперь расскажи, как мы выбрались.

— Фурии, — коротко пояснил Малфой, — они примчались на заклятье Солнечного Света, — он ухмыльнулся, — решили, что своды Ада пали и наступил конец времён. А тут я, весь обгоревший, в оплавленных очках и с тобой — угольком — на руках. Не представляешь, как они обрадовались. За столько сотен лет впервые человечинка сама пришла на обед, и уже вполне готовая, жарить не надо. От грешных душ ведь один только запах жареного, а в рот положить нечего. Они и налетели. Кожистые крылья, двенадцать футов в размахе!

 

Он захохотал так заразительно, что Гермиона тоже хихикнула. Это было, надо полагать, нервное, потому что ничего смешного в его рассказе не было.

 

— Пока я соображал, что делать, их встретил демон, и встретил великолепно. Самая старшая, — он заглянул в книгу, — Тисифона, мгновенно обросла ледяной коркой и упала на тело змея. Тот, не поверишь, почувствовал холод! То место, куда она упала, выгнулось, и дало мерзкой твари такого толчка, что она улетела в пропасть за край зиккурата. Тем временем я дал по Мегере Оглушающим, а Алекто взвыла и умчалась, как выяснилось, ябедничать Медузе Горгоне. И через несколько минут они обе явились по мою душу, но я всё ещё был в очках!

 

Он опять захохотал — безудержно, до слёз. Гермиона встревоженно заглянула ему в лицо, потом обняла его за плечи и притянул к себе.

 

— О-о-о, Грейнджер, как жаль, что ты этого не видела! Очки были попорчены огнём, но что-то они всё же отражали! Поэтому Медуза увидела своё отражение и окаменела! — он с хохотом уткнулся Гермионе в колени и с трудом выдавил, — Частично!

 

Гермиона взяла чашку, сотворила воды, заставила Малфоя выпрямиться и выпить. Он заговорил немного спокойнее:

 

— У неё двигались только руки и змеи на голове... и всё. Она так и стоит там. Руками размахивает и змеями. И даже ругаться не может. Твоему Поттеру такое и не снилось.

 

Гермиона опять обняла его.

 

— Конечно, не снилось. Ни Гарри не снилось, ни мне, да самому Слизерину такое не снилось. Какой же ты молодец, что сумел с ней справиться! А как ты смог уйти оттуда? Да ещё и с мной на руках?

 

Он снова захихикал и сказал:

 

— Ты не могла бы дать мне пощёчину?

— Ну-ну, — сказала Гермиона, — лучше выпей ещё воды.

 

Малфой создал целое ожерелье чистых водяных шариков. При виде такой красоты Гермиона не удержалась и выпила две штучки. Малфой чётким движением зажал голову Гермионы у себя подмышкой, закрыл ей ладонью рот и оставшиеся шарики выпил сам, ничего не оставил. Гермиона выпростала голову и сказала с упрёком:

 

— Жадина.

 

Он сотворил ещё один шарик.

 

— Утешительный приз. Лопай, леди.

— Спасибо, сэр жадина. Так как ты всё-таки справился с Алекто?

 

Малфой приглашающе поднял руку. Гермиона подлезла под руку и обняла его за пояс.

 

— Увидев, что произошло с Горгоной, она испугалась, и с ней справился её собственный страх. Я велел ей отнести нас в долину, если она не хочет, чтобы я и её превратил в камень. Я был на грани обморока, я ничего не мог, я тебя-то трудом удерживал, но она этого не видела. Она давно не имела дела с живыми, иначе поняла бы, что одолеть меня ей легче лёгкого. Поэтому она подхватила нас, перенесла через вершину зиккурата, — он вздрогнул. Гермиона вопросительно подняла на него глаза, но он покачал головой, — нет, ничего там не было сверх того, что мы уже видели, но чем выше, тем столбы стоят гуще, и запах… Короче, она перенесла нас с тобой на противоположную сторону зиккурата, опустила вниз, в долину и задала стрекача. Ну, а я наглотался зелий, нашёл эту пещеру и занялся тобой. Всё.

 

Это было не всё. Что-то ещё было в его взвинченности, в его объятии, ставшем вдруг отстранённо-безучастным, в том, что он больше не смотрел ей в глаза. Ей стало неловко, и она сделала попытку выбраться из-под его руки. Он повернул к ней своё голое лицо. Глаза у него были студёные. И он наклонился и поцеловал её.

 

В этот раз он добился бы своего, потому что был холоден и полностью владел собой. Он не целовал, он словно прицельно бил именно туда, где она была менее всего защищена, где легчайшее прикосновение заставило бы её потерять голову, а не то, что жёсткие и точные поцелуи-укусы. Она словно со стороны слышала свои стоны, всхлипы, умоляющее бормотание, словно со стороны видела, как он склоняется над ней, весь в чёрном, как иезуит, как его худые пальцы терзают соски, как он глушит ртом её стоны, и как спускается ниже, отмечая путь злыми поцелуями, как уверенно раздвигает ей ноги, и впивается жалом, зубами… она вскрикнула, забилась, зарычала, прикусив ладонь, что же он делает, что он с ней делает… как коротко взглядывает на неё, проверяя действие своих ласк, и в глазах у него лёд и ложь. Ложь.

 

— Не смей!

 

Как это произошло? Она уже стоит, вся дрожа, задыхаясь, и в руке у неё дрожит палочка. Яростно воет Живоглот, хлеща хвостом, демон со свистом мечется от стены к стене. Где же вы раньше были, защитнички?

 

— Не смей, гадина, никогда не смей ко мне прикасаться...

— Ну, конечно, — ответил Малфой и потёр щёки. Он снова был прежним — печальным и насмешливым… пучеглазым чудовищем без бровей и ресниц, горлум-горлум, — Куда мне до дохлого декана. Что ж, целуйся с дохлым деканом, извращенка…

— Я убью тебя, — беспомощно сказала она. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он обезоружил её и снова повалил на спальный мешок. Пусть лжёт, пусть ненавидит, пусть терзает, если ему так хочется, но пусть доведёт дело до конца. Но он только вздохнул.

— Убей. Лучше сразу, чем такая жизнь.

 

Она заплакала. Никак не могла сдержаться. Малфой всё так же грустно смотрел на неё.

 

— Не плачь, горе гриффиндорское. Ложись спать. У нас впереди, страшно сказать, Седьмой круг, круг насильников.

— Да, — сказала Гермиона и деловито утёрла слёзы. — Это действительно ужасно. Мы ещё туда не попали, а ты уже набрасываешься на беззащитную женщину. Что же будет внутри Круга?

— Ну вот, ты себе всё и объяснила. Ложись, Грейнджер, к твоему сведению, уже за полночь. Мы должны быть в форме. Нам ведь не на кого надеяться, только друг на друга…

 

Живоглот фыркнул, свернулся кренделем и уснул.