Темный Лорд выбирает Лонгботтома (джен)

Принять решение оказалось много проще, чем придумать способ его осуществления. Как предупредить Лонгботтомов? Письмо совой послать? И они поверят... и слухи не поползут... и Повелитель не догадается, кто мог их предупредить... Очень сложный способ самоубийства получается. Быть может, напроситься на встречу с Дамблдором и рассказать ему? А дальше — авроры, допросы, Азкабан...

Разумеется, если бы речь шла о жизни Лили, я бы умолял Лорда, просил Дамблдора, сдался аврорам, но жертвовать собой ради Лонгботтомов мне совершенно не хотелось. Я мучился пару недель, перебирая всевозможные варианты, один чуднее другого, вплоть до «напиться в «Кабаньей голове» и, якобы случайно проговориться». Увы, ни один из придуманных планов не гарантировал того, что заинтересованные лица поверят, а до Повелителя информация не дойдет.

Возможно, стоило обратиться прямо к Алисе Лонгботтом. Для матери безопасность ребенка должна быть на первом месте, я думаю. Даже если она мне не поверит, все равно какие-то меры предпримет. Только, как я найду Лонгботтомов? Лорд в этом не преуспел. Я могу попробовать найти Лили! Рассказать ей, напугать опасностью, которая угрожает ее сыну и еще одному младенцу... Это — прекрасная мысль! Я начал лихорадочно соображать, как ее реализовать.

Насколько мне известно, Эвансы переехали в другой город. Соседи могут знать адрес. Думаю, мне без особого труда удастся найти Петунию, а она должна знать, как связаться с сестрой.

Отправляясь на поиски магглов, следовало позаботиться о соответствующем внешнем виде. Глядя на себя в большое зеркало, я чувствую, как уверенность в успехе стремительно испаряется. Бледный, мрачный тип в непонятной хламиде — сектант или наркоман, отвечать на вопросы такого субъекта никто не будет. Хорошо, если полицию не вызовут.

Ладно, что-нибудь придумаю. Самое простое — снять мантию и вымыть голову. Исправить лицо затруднительно. Может быть, стоит попробовать улыбаться? Я отшатываюсь от зеркала. Нет, лучше не надо!

Вскоре я убеждаюсь в своей ошибке: я думал, будет достаточно снять мантию и сюртук, но белая рубашка с высоким воротником, пышными рукавами и узкими длинными манжетами смотрится, как маскарадный костюм, особенно вместе с жилетом и шейным платком. Брюки еще хуже. Меня примут не просто за наркомана, а за наркомана-извращенца, и отделают так, что наши признанные садисты будут только завистливо ахать. Придется переодеваться в маггловскую одежду.

Я аппарирую на Спиннерс-Энд, где за последние три года появлялся, наверное, не больше пяти раз. Благодаря чарам, дом все еще цел и никем не занят. Пусть, я не выношу это место, но делиться своей собственностью с бродягами или чиновниками — увольте!

Я поднимаюсь в свою комнату под крышей и вытряхиваю из рассохшегося комода одежду, которую носил после шестого курса. Как же я ненавижу все эти обноски, доставшиеся от соседей, благотворительных организаций, на распродажах! Выношенные, застиранные, перешитые, потерявшие первоначальный цвет и форму! Даже если бы они не оказались безнадежно малы, надевать такое можно, лишь собираясь просить милостыню.

Ничего не поделаешь, придется рыться в вещах отца. После его смерти я ни к чему не притронулся, просто запер комнату. Его гардероб не богаче моего: джинсы, парочка футболок, три рубашки с оторванными пуговицами, несколько выношенных свитеров. В единственном костюме его похоронили. Одевшись, я взглянул на себя в зеркало. М-да. Тобиас Снейп был такого же роста, но значительно шире в плечах и плотнее. Джинсы приходится стянуть ремнем, свитер висит, как на бельевой веревке. Все это дивно сочетается с узкими лакированными туфлями. Отцовские ботинки с меня спадают.

Я сажусь на пол и жалею себя. Наверное, если человек с детства не одевался прилично, то никогда уже этому не научится, сколько бы ни старался. Я же не стремлюсь выглядеть, как Малфой! Но хотя бы не как сбежавшее с огорода пугало. В магическом мире мне это даже удается — сложно запутаться в двух магазинах готовой одежды. Я не умею выбирать одежду красивую и стильную, но она из добротного материала, хорошо сшита и подходит по размеру. А вот, что делать с маггловской, я не знаю. Я ее даже трансфигурировать не могу — не представляю, как должен выглядеть конечный результат!

Я глажу пальцами лакированную кожу. На эти туфли я потратил все деньги за выполнение безумно сложного и абсолютно незаконного заказа. Намучившись с обувью, которая разваливалась после каждого близкого Фините Инкантанте, я твердо решил купить самые лучшие... Купить! Я — болван! Обменять галлеоны на фунты и купить нормальную одежду в маггловском магазине! Почему эта мысль ни разу не приходила мне в голову? Ни разу с тех пор, как я стал зарабатывать деньги!

Я понятия не имею, какой должна быть длина и ширина брюк, покрой пиджака, воротничок, манжеты, галстук... Ну и не надо! Я — Тобиас Снейп с рабочей окраины, нашел работу в Лондоне, по вечерам учусь. Хочу стать... химиком? Фармацевтом? Ученым? Писателем? А в этом что-то есть! Писатель-фантаст имеет право на некоторую оторванность от реальной жизни.

Отводящие глаза чары избавляют меня от назойливого внимания продавцов. Я спокойно переодеваюсь в кабинке и критически рассматриваю свое отражение. Из зеркала на меня смотрит вполне заурядный молодой человек. В дом такого не пустят, но на несколько вопросов ответят, и в полицию звонить не бросятся. Только волосы портят впечатление — даже чисто вымытые они свисают вдоль лица тонкими прядями. Я выдергиваю из старого свитера нитку и завязываю хвост. Отцовские вещи я складываю в спортивную сумку. С сожалением убираю туфли и одеваю кроссовки.

Я расплачиваюсь за покупки и выхожу на улицу. Тут же зажмуриваюсь — солнце бьет прямо в глаза. Я уже не помню, когда выходил на улицу днем. Видимо, с образом жизни что-то сильно не так. Прикрывая глаза ладонью от яркого света, я дохожу до ближайшего киоска, покупаю черные очки и журнал.

Пообедав в кафе, я отправляюсь к дому Эвансов. Пешком, дабы не вводить в смущение всевозможные службы магического контроля.

Как и ожидалось, нынешний владелец адреса бывших жильцов не знал. Сделку осуществляли через посредника, лично не встречались.

Я обхожу соседние дома. Звонок в дверь. «Здравствуйте, я — Тобиас Снейп, хочу найти Лили Эванс. Нет, мы не учились вместе, просто дружили. Вы знаете, куда переехали Эвансы? А Петуния? Я живу в Лондоне. Да, работаю. На стройке. Учусь. О, я справляюсь. С деньгами — нормально, мне хватает». Вскоре, у меня начинает заплетаться язык, и деревенеют лицевые мышцы. Но главное, я узнаю, что после скоропостижной смерти мистера Эванса, здоровье его жены резко ухудшилось — ей уже давно диагностировали диабет — она ослепла и ей ампутировали ноги. Дом продали, чтобы оплатить лечение. Муж Петунии — замечательный молодой человек — поселился недалеко от клиники, чтобы жена могла заботиться о матери. Адрес? Конечно, они оставили адрес!

Я иду по Тисовой аллее Литтл-Уиндинга, разглядывая одинаковые аккуратные домики, огороженные белыми заборчиками. Вот и тот, что мне нужен! Я нажимаю звонок, и дверь тут же открывается. Увидев меня, Петуния пытается ее захлопнуть, но я успеваю поставить ногу.

— Привет, Туни! Поздравляю с рождением сына! Извини, что без цветов. Но, если подумать, зачем они молодой мамочке? Только лишний мусор!

Изумленная Петуния отпускает дверь и пропускает меня в прихожую. Я лихорадочно соображаю, что ей может быть известно о событиях в Магическом Мире, и как перейти к Лили:

— Извини, что не поздравил с замужеством. Лили почему-то об этом не распространялась, я и не знал. Вот, побывал дома, услышал от соседей новости...

По лицу Петунии идут красные пятна.

— Лили! Совести у нее нет! Стерва! Прав ты был — ведьма она! А я, дура, еще защищала. Ведьма — ведьма и есть! К маме ни разу не зашла. Та, бедная, уже встать не могла. Ей ноги ампутировали, ты знаешь? Все Лили звала, девочку свою солнечную. Представляешь? Держит меня за руку, доченькой называет, а как голос мой услышит, в крик: «Уходи, Туни, из-за тебя моя девочка не приходит. Ты ее обидела. Моя Лили меня спасет, ее магия поможет». Ни черта ваша магия не помогает! — голос Петунии срывается на визг. — Твоей матери не больно-то помогла.

Я молчу, лучше дать ей выговориться. В таком состоянии она расскажет все, что знает.

— Я за ней утку выношу, мою, с ложечки кормлю, а она: «Ты, Туни, злая, неласковая! Вот мне и плохо — без души ты за мной ухаживаешь. А Лили вылечит, она же меня любит, она — добрая». А добрая Лили мне пишет, что она беременна, и приехать не может — плохо скажется на ребенке!

Лили не могла приехать, она же в Ордене Феникса! Опасность угрожала бы не только ей, но и матери, и самой Петунии.

— Я на девятом месяце маму ворочаю, чтобы пролежней не было, сижу у нее до ночи, с утра в клинику мчусь... У самой ноги отекли — только в домашние тапочки влезали, давление скачет! Я маму не бросила, до последней минуты с ней была, за руку держала, когда она отходила. Эта тварь даже на похороны не пришла! Мы у них ни пенни не попросили, Вернон все оплатил и лечение, и похороны, а Поттеры записку прислали — соболезнуют, мол!

— Так вы переписываетесь?

— Переписываемся, — Петуния сникла. — Я со свадьбой поздравила, вазу в подарок прислала. Она открытку на рождение Дадли и письмо о том, что на похороны не придет.

— Наверное, не могла, — осторожно замечаю я. — У нее же ребенок родился.

Петуния смотрит на меня внимательно и машет рукой:

— Что с тобой говорить, ты же, как мама, ничего в Лили не видишь. Ах, какие глазки, ах, какие волосы, ах, она — волшебница! А то, что ей на вас плевать, не замечаете. И вазу она, наверняка, разбила. Нечаянно, как всегда.

Причем тут ваза?

Раздается звонок в дверь, и Петуния, вздрогнув, бросает на меня панический взгляд. Я пожимаю плечами, и пропускаю ее. Видимо, потому она и открыла мне дверь — ждала кого-то другого.

Входит очень солидный молодой человек, похожий на изрядно растолстевшего борца. Он нежно обнимает Петунию и целует ее.

— Познакомься, Вернон, с нашим бывшим соседом, — Петуния улыбается принужденно, старается говорить легко и беззаботно.

— Тобиас Снейп, — я протягиваю руку.

— Вернон Дурсль.

Рукопожатие у него — крепкое, улыбка — открытая, а взгляд — настороженный.

— Я учился в интернате, далеко от дома, сейчас живу в Лондоне. Приехал на выходные в родной город, хотел старых знакомых найти, да, вот... — я смущенно пожимаю плечами. — Кто уехал, кто умер. Мне очень жаль, Петуния, я искренне вам соболезную. У меня самого родители умерли, понимаю, как вам тяжело.

— Да, жизнь на месте не стоит, — довольно-таки бодро произносит Вернон. — Проходите, мистер Снейп, Петуния нас чаем напоит. С пирогом, как полагается. Хозяйка она чудесная!

Дурсли проходят на кухню. Вернон обнимает жену за талию и что-то шепчет ей игриво. Я иду следом. Кухня похожа на картинку в каталоге — чистая до стерильности, все вещи аккуратно разложены по своим местам, на столе — вышитая салфетка, в вазочке — искусственный цветок.

Петуния разливает чай, Вернон режет пирог, громогласно вещая о своей фирме, о перспективах, об этом доме, о жилищных кредитах. Он прерывается, чтобы поинтересоваться, где я работаю.

— На стройке. Я учусь заочно. Хочу стать писателем, — кажется, в этом доме о фантастике упоминать не следует. — Я собираюсь написать роман о нашем городе. Как закрывалась фабрика, люди теряли работу. О нашем детстве.

Вернон, видимо, никак не может решить, к какой категории людей меня отнести.

— Вы хорошо Эвансов знали? — спрашивает он, нахмурившись.

— Не очень. В детстве общался с младшей сестрой, Лили. Мы — ровесники, учились, правда, не вместе, а потом она в школу перешла в школу для одаренных детей.

Петуния посылает мне благодарный взгляд.

— Интересно, что с ней стало?

— Девица одаренная оказалась, — фыркает Вернон, — ничего не скажешь! Выскочила замуж за какого-то бездельника, то ли фокусника, то ли сектанта! Чем живет — не говорит, все шуточки-прибауточки. Людям головы морочат, то ли воду заряжают, то ли гадают на ярмарках. Хорошо, если не наркотиками промышляют.

Я горестно киваю, похоже на шурина Джеймс Поттер благоприятного впечатления не произвел.

— Жаль, хорошая девчонка была. Хотелось бы с ней увидеться. У вас адреса случайно нет?

— Адреса? — похоже, Петунию моя просьба не радует.

— Мне для книги нужно.

Вернон пожимает плечами.

— Был какой-то адрес.

— Она открытку недавно прислала, там новый адрес. Сейчас принесу, — Петуния выходит из кухни.

Пока она отсутствует, Вернон сетует на нехватку времени для занятий спортом. Я машинально киваю, восхищаясь его былыми достижениями в тяжелой атлетике.

— Вот, — Петуния протягивает мне открытку.

Я пробегаю глазами восторженный текст о рождении самого лучшего в мире малыша и вчитываюсь в адрес. Это один из условных адресов Ордена Феникса. Сидит человек в квартире, принимает послания, проверяет их и передает по назначению. Конечно, можно попробовать выйти на Поттеров таким способом, но система отлаженная, потребуется время... Можно еще убить Дурслей и надеяться, что на эти похороны Поттеры приедут. Подозреваю, Лили будет не очень настроена на разговор со мной в этом случае.

В глубине дома раздается плачь малыша, и Петуния убегает. Я встаю из-за стола, еще раз поздравляю молодого отца. Кладу открытку в карман. Вернон провожает меня до калитки, показывает новенькую машину, припаркованную у крыльца.

— Хороша ласточка?

В машинах я не понимаю ничего, но соглашаюсь. Хороша. Вежливо киваю, пока Вернон рассказывает, как покупал ее, обкатывал, как за ней ухаживать.

— Себе такую не желаешь? — спрашивает он, шутливо хлопнув меня по плечу.

— Продам первый роман, обязательно куплю.

— Обращайся ко мне — помогу выбрать, — Вернон любовно гладит крыло, поправляет зеркало. — Машина — не просто телега с мотором, это... это — вещь!

Я словно наяву вижу Джеймса Поттера с новенькой метлой, упоенно рассказывающего восторженным поклонникам о преимуществе именно этой модели. А ведь они похожи, понимаю внезапно. Не внешне: Джеймс — худощавый красавчик-весельчак, Вернон — вылитый морж, неповоротливый и серьезный. Однако они совершенно одинаково оценивают себя: венец творения, образец, на который все должны равняться. Для Поттера темные маги — такие же вульгарно одетые «не то фигляры, не то сектанты», не понимающие истинных ценностей, вроде новенькой метлы, квиддича и сливочного пива, как и все маги для Дурсля. Даже с Повелителем общаться проще — он всего лишь считает себя выше простых смертных и ждет, что перед ним почтительно склонятся. А Дурсль и Поттер полагают, что все должны быть такими же, как они, любить их любовью, ненавидеть их ненавистью. Странно, что сестры Эванс — такие разные — выбрали в мужья духовных двойников.

А такие ли разные сестры Эванс?