Легок спуск (гет)

В какой момент люди понимают, что жизнь идет не туда? Что вместо дурацких представлений о будущем, карьере, отношениях, внешнем виде ты получаешь только то, что заработал своими поступками и выборами. И чем меньше ты делаешь хоть что-нибудь со своей жизнью, тем скуднее твой накопленный капитал. А если по какой-то причине у тебя нет сил и желания что-либо делать, последствия будут печальны и неотвратимы.

Гермиона думала, что ее жизнь идет в никуда. Вернее — никуда не идет. События проносятся со скоростью смерча, но мимо нее. Она стоит даже не на распутье, а в пустоши, где все выжжено и высушено, и нет никаких надежд.

— О чем задумалась, милая?

Вздрогнув, Гермиона увидела перед собой озабоченное лицо миссис Уизли.

— Ни о чем. Я могу вам помочь?

— Помоги девочкам накрыть на стол, — отозвалась миссис Уизли, суетливо поправляя плед на диване.

Гермиона побрела на кухню, втайне мечтая сбежать из шумной Норы. Это место так и не смогло стать для нее домом, ей было здесь душно и тесно, шум не смолкал ни на минуту, со всех сторон давили картины, кружево, торшеры, подушки с кисточками. Слишком мало пространства для такого количества людей. Слишком много вопросов, слишком громкие голоса, слишком яркие цвета.

Еще во время учебы в Хогвартсе она приезжала сюда на лето, и, ночуя с Джинни, вспоминала о своей просторной комнате в родном доме. Теперь все чувства будто обострились в несколько раз, и ранее уютный дом казалось самым выматывающим местом в мире.

— Привет.

Гермиона вошла на кухню и помахала Флер и Габриэль.

Флер в длинном зеленом платье размахивала палочкой, и, повинуясь ей, маленькие тарталетки ровными рядами приземлялись на большом серебряном подносе. Она была так красива даже здесь, среди кастрюль и сковородок, что Гермиона невольно восхитилась ею. Габриэль сидела на стуле в блестящем розовом платье, такая юная и прелестная, как цветок.

— Салют, ма шери! — радостно воскликнула Флер.

Она подошла и расцеловала Гермиону в обе щеки, приветливо улыбаясь.

— Давно тебя не видела, как дела?

Вероятно, Рон не стал рассказывать об их разговоре, и никто в Норе еще не знал, что они больше не вместе. На самом деле, Гермиона была бы даже рада, если бы он рассказал. По крайней мере, ей бы не пришлось делать этого самой.

— Пару недель назад вернулась от родителей, провела рождественские каникулы в шезлонге, — ответила Гермиона, присаживаясь рядом с Габриэль, и та кивнула ей, в знак приветствия. — С лондонской погодой, конечно, не сравнится.

— Напомни, где сейчас твои родители?

— Брисбен. Австралия, — ответила Гермиона.

В груди снова появилось ноющее чувство тоски. Иногда ей казалось, что она носит внутри маленького дементора, который выпивает из нее все счастливые моменты, оставляя взамен лишь зияющую дыру.

— О, это какая-то жаркая страна? — встряла Габриэль.

— Там очень разнообразный климат с множеством климатических зон: есть и пустыни, и тропики, и даже заснеженные вершины, — пояснила Гермиона. — А еще, когда у нас зима — там лето, и наоборот.

— Ух ты! — восхитилась Габриэль.

— Понимаю, ма шери, — улыбнулась Флер. — После моей любимой Франции с ее лавандовыми полями, солнцем и чистым-чистым небом оказаться здесь, — она обвела руками кухню, — тоже было очень тоскливо. Но ради моей любви к Биллу я научилась находить в Англии плюсы: к примеру, теперь у меня много красивых зонтиков! Так что все придет в норму, потому что рядом с тобой любимый человек.

Гермиона промолчала. Понятие «норма» еще никогда не казалось ей таким размытым и недостижимым.

— Пойдем в гостиную?

Флер взмахнула палочкой, и подносы с едой плавно полетели из кухни. Габриэль левитировала тарелки, а Гермиона взяла на себя праздничные фужеры. Весь этот ужин был таким торжественным, как будто это уже была свадьба, а не помолвка. Ей казалось забавным, что Гарри еще даже не сделал Джинни предложение. Что, если бы она отказалась?

Нет, конечно же, Джинни скажет «да», она ведь не Гермиона. Она знает, чего хочет, знает, что любит человека, который рядом с ней.

Задумавшись, Гермиона не заметила, как наткнулась на Рона.

— Привет! — широко улыбнулся он, стоя в дверном проеме.

Высокий, лохматый, в дурацком разноцветном свитере, который они вместе купили на ярмарке полгода назад. Слегка покрасневший от неожиданной встречи с ней. Гермиона невольно улыбнулась.

— Привет, Рон. Как дела?

Она подошла ближе и быстро обняла его, едва коснувшись рукой спины и чувствуя себя при этом ужасно неловко.

— Да все путем, — ответил он. — А у тебя?

Рон чуть отстранился, чтобы пропустить Габриэль, которая шла на кухню.

— Все хорошо, — ответила Гермиона, судорожно перебирая темы для разговора.

Их не было. Ни одной. Как такое вообще могло произойти?

— Приятно собираться по таким поводам, правда? — Рон смущенно почесал затылок.

— Да, здорово, что Гарри решился, — Гермиона хваталась за эту тему, как утопающий за соломинку. — Вот мы и вошли в тот возраст, когда вокруг все женятся.

— Да, я думаю, это лучшее время, — сказал Рон. — Ну, знаешь, пока молоды и влюблены.

Молоды и влюблены. Сейчас она не ощущала ни одного, ни другого.

— Хочешь сходить на квиддичный матч? «Пушки Педдл» будут играть с «Холидейскими Гарпиями» на следующих выходных. Будет весело! — предложил вдруг Рон.

— Рон, я не думаю, что это хорошая идея. Извини, — ответила Гермиона виновато.

Когда-то она ходила на эти матчи с друзьями, честно пытаясь следить за игрой и хлопать в нужные моменты. Но сейчас для нее это было сродни катастрофе — толпы людей, крики, салюты и… Рон. С Роном общаться было слишком неловко.

— Все в порядке, — он грустно улыбнулся и, погладив ее по плечу, вышел из комнаты.

* * *

— Тоже решила спрятаться ото всех?

Гермиона вздрогнула и обернулась: позади нее на подоконнике сидел Джордж, держа в руках бутылку без этикетки. Его весь вечер практически не было видно, вероятно, она нашла его тайное убежище.

Гермиона честно пообщалась со всеми гостями. Послушала рассказы Флер об отпуске в Италии, расспросила мистера Уизли об его работе, покивала, пока Билл и Чарли обсуждали новые законы Министерства. Бурно порадовалась, когда Гарри сделал Джинни предложение, а та, растрогавшись и смутившись, сказала «да». Даже перекинулась с Роном парочкой фраз.

Последнее и расстроило ее вновь настолько, что она решила сбежать.

— Нет, просто захотелось сменить обстановку, — ответила она Джорджу.

Облокотившись на столешницу, Гермиона поднесла к губам свой бокал с пуншем. Пунш был слабым, практически безалкогольным, поэтому ее рассудок был ясен, только приятная слабость слегка растекалась по телу.

— Хочешь выпить кое-чего получше своего пойла?

Джордж покачал рукой, в которой была бутылка.

— Что это?

— Практически тыквенный сок.

Джордж улыбался. Гермиона не видела его месяца три, но он не сильно изменился. Привычная уже рыжая щетина, отросшие волосы, синяки под глазами, печальная улыбка на лице. Пугающе пустые глаза.

— Не уверена, что хочу, — пробормотала Гермиона и сделала еще один глоток пунша.

Действительно, пойло.

— Присоединяйся. Самое тихое место в Норе.

Джордж подвинулся, приглашая Гермиону жестом сесть рядом. Он сидел на широком подоконнике, и в этом проеме шум из гостиной действительно был слышен не так сильно.

— То, что мне нужно, — улыбнулась она и села возле Джорджа.

С минуту они сидели молча. Потом он протянул Гермионе бутылку, и она, поколебавшись несколько секунд, все-таки взяла ее. Напиток был крепким и обжигал горло, но пить его было приятно. Вкус у него действительно был тыквенный.

— Что это? — снова спросила она.

— Сок, — усмехнулся Джордж. — Просто слегка забродивший. Как тебе вечер?

Гермиона неопределенно пожала плечами, предоставляя Джорджу решить самому.

— Да, я тоже в восторге, — хохотнул он.

На кухню, словно смерч, примчалась миссис Уизли. Она торопливым шагом подошла к духовке и вытащила из нее пирог, который тотчас заполнил всю кухню ароматом яблока с корицей.

— Чуть не забыла про него! — воскликнула она. — Ох, какой хороший вечер. Такое счастье, такое счастье! Милая моя, я могу Рону намекнуть, чтобы он поторопился. Я знаю, он не очень смышлёный в этих делах, а девушкам сложно ждать больше двух лет, — закончила миссис Уизли свою тираду, выкладывая пудинг в миску.

Она повернулась к Гермионе, и та в ужасе замерла, не зная, что ответить. Весь алкоголь мгновенно выветрился, и от прежней легкости не осталось ни следа.

— Миссис Уизли… — начала она.

— Говори громче, милая моя, я ничего не слышу. Спрятались там с Джорджем, как мышки, Рон небось тебя уже потерял!

— Мы с Роном взяли перерыв, миссис Уизли, — неожиданно громко сказала Гермиона.

Голос ее дрожал, но она всеми силами старалась оставаться спокойной.

Миссис Уизли в удивлении замерла на месте, глядя на Гермиону во все глаза, и пудинг тут же перелился через край.

— Да чтоб тебя! — выругалась она и палочкой убрала остатки со стола. — Ну что ж, вы еще молоды, можно и не торопить события, — при этих словах миссис Уизли покосилась на Гермиону, и дружелюбная улыбка сползла с ее лица.

На кухне в один момент словно повеяло арктическим холодом. По коже Гермионы побежали мурашки, и она покрепче обхватила рукой свой бокал с пуншем, чтобы он не дрожал.

Миссис Уизли молча вышла из кухни, даже не обернувшись.

— Господи, — простонала Гермиона и, выхватив у Джорджа бутылку, сделала большой глоток.

— Вот это поворот, — присвистнул Джордж. — Признавайся, чем малыш Ронни тебя обидел?

Он развернулся к Гермионе, закинув одну ногу на подоконник, и с любопытством на нее посмотрел.

— Ничем, — она пожала плечами и сделала еще один глоток. — Дело во мне. Мне кажется, во мне так мало ресурсов, что я совершенно неспособна тратить их на другого человека.

В носу предательски защипало, а к глазам подступили слезы. Гермиона откинула голову, облокотившись на стекло и пытаясь скрыть свое расстройство.

— Да, а на Рона нужно тратить очень много ресурсов! Только чтобы поднять его с кровати на работу, нужно как минимум два человека.

Джордж отнял у нее бутылку и тоже сделал глоток.

— Нет, правда, — Гермиона шмыгнула носом, старая не разреветься. — Сейчас я чувствую себя домом. Таким, знаешь, красивым домом, с белоснежными наличниками, узорчатыми барельефами, огромными окнами. С блестящей на солнце черепицей. А внутри — все разваливается на части. Штукатурка осыпается, рушатся стены, свет перегорел, и жильцов больше нет. Я — пустой дом, в котором больше никто не живет, кроме паутины, пыли и разрухи. У меня нет сил, чтобы встать с кровати по утрам, я уже не говорю о близких отношениях с людьми.

Джордж задумчиво на нее посмотрел.

— Гермиона, — сказал он, наконец. — У меня всего два вопроса. Во-первых, что такое барельеф?

Гермиона засмеялась, и по ее щекам вдруг потекли слезы.

— А во-вторых, — голос Джорджа стал серьезнее, — ты не ходила с этим к целителям?

— К целителям?

Гермиона сделала еще несколько глоток. Тело охватило приятное тепло, мысли путались.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Ну, в какой-то степени, — Джордж рисовал узоры на запотевшем стекле и не смотрел на Гермиону. — В последнее время я ощущаю, будто стою в болоте, которое засасывает меня в свою трясину. И чем больше я шевелюсь, тем глубже погружаюсь, поэтому изначально я избрал путь бездействия. И алкоголя, — добавил он, забирая у Гермионы бутылку, чтобы отпить самому.

Она молчала. Ей было страшно говорить о Фреде, потому что никаких слов во всем мире не хватило бы, чтобы выразить свою скорбь и поддержать Джорджа.

— Но потом Билл — спасибо ему за это — отвел меня к своему знакомому целителю, который диагностировал у меня депрессивное расстройство, прописал зелий и назначил терапию. Лекарства ослабляют магические способности, мне теперь даже Люмос дается с трудом, — Джордж взял палочку и продемонстрировал слабое, почти незаметное свечение. — Но в остальном я чувствую себя намного лучше.

— Я не думала об этом, — призналась Гермиона. — Мне кажется, что мои проблемы несоразмерны моим страданиям. Как будто те потери, что понесли мои близкие, которые при этом живут счастливой жизнью, намного больше моих потерь. Но я почему-то не могу с ними справиться.

Горячие слезы покатились по щекам. Ей было больно от своей слабости, но вместе с этим так жаль себя, что остановится было невозможно.

— Каждый несет на себе тот камень, что ему по плечу, — мягко сказал ей Джордж.

Он повернул Гермиону к себе, и пальцами вытер слезы с ее лица.

— Все, что ты чувствуешь — нормально. Независимо от того, что чувствуют другие. Целители действительно могут тебе помочь, и, более того, после войны это очень распространенная практика. Просто об этом почему-то не приятно говорить.

Гермиона шмыгнула носом и кивнула. Ее била дрожь, хотелось выпить как можно больше этой обжигающей настойки и раствориться, исчезнуть — чтобы никто и никогда ее не нашел.

Джордж поставил бутылку позади себя и притянул Гермиону к себе. Он крепко обнял ее, поглаживая одной рукой по спине.

— Поплакать тоже приятно, да? — прошептал Джордж ей на ухо. — Никому не рассказывай, но я тоже люблю пореветь как девчонка. Не расскажешь?

Гермиона засмеялась сквозь слезы и покачала головой. Она прижалась к груди Джорджа, вдыхая свежий запах порошка от его рубашки. Весь шум как будто бы исчез, остался только его тихий шепот. Гермиону давно никто не обнимал так сильно, чтобы она снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая забирается к маме на коленки и жалуется на ушибленную руку. А мама целует больное место — и вся боль уходит.

— Сходи к целителю. Обещаешь?

Джордж слегка отодвинул Гермиону от себя и посмотрел ей в глаза.

— Обещаю.

* * *

Утро следующего дня началось с совы, которая настойчиво стучалась в окно. Гермиона спрыгнула с кровати, путаясь в одеяле, и впустила ее внутрь. Серая сипуха протянула лапку, к которой был привязан бумажный сверток, и улетела сразу же, как освободилась от письма. По всей видимости, ответа от Гермионы не ждали.

Голова слегка кружилась — тыквенный сок Джорджа был очень крепкий, а выпито его было столько, что конец вечера в воспоминаниях был смазан. Гермиону слегка подташнивало, поэтому она села на кровать и развернула сверток. Почерк был мелкий и неразборчивый, ей пришлось сделать усилие, чтобы прочесть:

«Сегодня похороны моего отца, на которые не придет никто, кроме меня. Буду благодарен, если ты сможешь составить мне компанию.

Теодор Нотт»

На обратной стороне был адрес кладбища.

Гермиона перечитала письмо еще. По непонятной для нее причине, Теодор Нотт снова и снова появлялся в ее жизни, и не только по рабочим моментам. Она допускала, что причина в его одиночестве. Не было до конца ясно, какие отношения у него складывались с остальными однокурсниками, но с Малфоем они явно не ладили.

Она откинулась на кровать и поморщилась от головной боли. Ее и так окружали сплошные кладбища, за последние несколько лет она была на них столько раз, что не хватит пальцев двух рук, чтобы посчитать. И это если не брать в расчет тех покойников, которых оплакивали заочно.

Гермиона вспомнила слова Джорджа о камне и решила, что ей не по плечу даже ее собственный, не то что те тяжелые камни потерь, которые были на спинах у остальных. Она отложила письмо в сторону и перевернулась на бок. За окном было пасмурно и завывал ветер, сгибая стволы деревьев. Гермиона смотрела в окно и пыталась понять, что же ей хочется сделать. Есть ли у нее вообще какие-нибудь желания сейчас.

Нужно было поесть. В последние недели она буквально заставлял себя, потому что джинсы стали спадать, а приталенные футболки — болтаться. Нужно было принять душ, чтобы смыть с себя вчерашний вечер, разговоры с миссис Уизли, Роном, счастливой Джинни. Нужно было посетить целителя — она пообещала Джорджу.

— Похороны — это уже слишком, — пробормотала она и встала с кровати.

Потом можно будет послать Нотту сову с извинениями, но сейчас думать об этом совсем не хотелось.

* * *

Целитель мистер Томпсон, которого посоветовал Джордж, оказался седовласым мужчиной с короткой бородкой и усами. У него были добрые глаза и очень теплые руки. Он рассказал Гермионе, что вырос в семье магглов и даже учился в маггловском медицинском институте, а потом закончил Магический Институт Алхимии, и поэтому лечил ментальные заболевания не только путем терапии, но еще и зельями.

После долгого разговора, во время которого мистер Томпсон все время делал пометки в своем пергаменте, Гермиона выдохлась так, будто пробежалась по лесу от егерей. Ей пришлось вывернуть наружу все неприятные воспоминания, которые у нее были, и от этого она чувствовала сильнейшее опустошение.

Казалось, что после приема целителя она должна была найти новые ресурсы, но пока Гермиона только убеждалась, что мрак, в который она погружалась, становился темнее.

— Мисс Грейнджер, ваша новая работа предполагает стресс? Убийства? Может, угрозы для жизни?

Она задумалась. В целом, ее работа подразумевала бесконечную возню с бумагами и допрос подозреваемых, а вмешательство в дело Забини оказалось скорее школьной привычкой помогать Гарри разбираться с плохими слизеринцами.

— Не предполагает. Но я помогаю своему другу с его делом, и вот в нем уже достаточно неприятных моментов, — призналась Гермиона.

Мистер Томпсон достал из ящика в столе толстый фолиант и начал водить пальцем по его оглавлению.

— Где же это… Ах, да, — он поднял глаза на Гермиону и снял очки. — Мисс Грейнджер, ваши симптомы, упадок сил и апатия, критически плохое настроение, потеря аппетита и нарушения сна на протяжении длительного времени — все это указывает на острое депрессивное состояние, в котором вам просто необходимо вмешательство целителей.

Гермиона вздохнула и потерла глаза руками. Прямо сейчас она бы не отказалась от вмешательства тыквенного сока Джорджа, который после подобных разговоров был как никогда кстати.

— Видите ли, — продолжал мистер Томпсон, — у магов депрессивные состояния протекают иначе, потому что они обладают мощной магической силой, а сила эта напрямую зависит от ментального здоровья волшебника. Иными словами, магическая депрессия может принести большой ущерб не только больному, но и окружающим, за счет стихийных всплесков магии, спутанности сознания и суицидальных или же агрессивных наклонностей.

— Но у меня нет агрессивных или суицидальных наклонностей, — возразила Гермиона. — И стихийных всплесков я не наблюдала.

— Все это обязательно, если запустить лечение, — мягко сказал целитель. — Это довольно серьезное заболевание, которое требует сначала курса зелий, а потом терапии, и на время лечения придется отказаться от стрессов и максимально понизить количество магии в своей жизни. Вы, конечно, сможете пользоваться простыми бытовыми заклинаниями, но они будут даваться вам с трудом. Но я уверяю вас, мисс Грейнджер, после этого ваши владения магией вернутся на прежний уровень. А самое главное — ментальное здоровье придет в норму.

— Как долго длится лечение?

— Нет точного срока, все будет зависеть от вашего прогресса. Но не менее двух месяцев.

Гермиона судорожно вздохнула. Два месяца без магии. Два!

— Это слишком много!

Она закрыла лицо руками. Остаться без магии на такой длительный срок — немыслимо! Невозможно работать в Министерстве без палочки, но уезжать к родителям сейчас, когда Гермиона с таким трудом наскребла в себе силы вернуться и начать все заново — это просто обнулить все, что произошло за последние недели.

— Должен быть другой способ, — прошептала она, убирая ладони от лица.

Целитель выводил пером неизвестные ей слова на пергаменте и ничего не говорил. Мгновения показались Гермионе вечностью.

— Здесь список зелий, которые вам нужно будет приобрести — без рецептов вам ничего не продадут, это очень опасные лекарства, — он протянул Гермионе лист пергамента и продолжил: — Первое зелье — очень сильное успокоительное, я рекомендую вам принимать несколько капель в день, чтобы снизить нервозность. Хорошо ли вы справляетесь с зельеварением?

Гермиона медленно кивнула.

— Хорошо. Ниже есть ингредиенты для сильного снотворного, принимайте его только в крайних случаях. К остальным зельям я указал необходимую дозировку и частоту употребления, у всех них побочный эффект при постоянном применении — ослабление магии. Но я вам гарантирую: вы начнете хорошо спать, есть, и мысли ваши со временем станут чище и понятнее. Если, конечно, вы не забудете приходить ко мне раз в неделю, чтобы проводить терапию. Вам все понятно, мисс Грейнджер?

Гермиона снова кивнула. Ее начало тошнить, захотелось выйти из кабинета, убежать из Мунго и выкинуть все эти рецепты. Руки тряслись — от страха или злости, а может, от того и другого вместе.

У нее хотят забрать самое ценное, что она имела.

— Я пойду, — пробормотала она и практически выбежала из кабинета, даже не попрощавшись.

Три месяца без магии. Как она сможет это пережить?

Аппарировав к аптеке, Гермиона остановилась перед дверью. Пробежав глазами по рецепту, она перечитала ингредиенты к зелью для крепкого сна. Это лекарство ей и правда было необходимо. Но вот остальные?

Она зашла в аптеку и протянула милой ведьме за прилавком свой рецепт.

— Не могли бы вы собрать мне ингредиенты для вот этого зелья?

— Конечно, — улыбнулась она. — Остальные зелья вам не нужны?

— Нет, — слегка поколебавшись ответила Гермиона.

Если ей станет хуже, она обязательно за ними придет. И обязательно сходит на терапию. Но пока ей не так у и плохо — только похмелье слегка мучает, значит, все эти лекарства ей не нужны. Возможно, ей просто нужно чем-нибудь себя занять, чтобы отвлечься от этих разрушительных мыслей.

— Ваши ингредиенты, — ведьма протянула ей синий бархатный мешочек, перевязанный серебряной лентой.

Расплатившись, Гермиона покинула аптеку.

Возможно, она уже знала, как ей отвлечься от своих проблем.

* * *

Кладбище находилось в пригороде Лондона. Судя по тому, что попасть на него можно было только узнав его адрес — покоились на нем только волшебники. Гермиона стояла перед черными резными воротами и не решалась войти. За прутьями решетки виднелись кресты и надгробия, где-то вдалеке стояли небольшие склепы или настоящие маленькие дворцы, кричащие своей помпезностью.

Гермиона слегка надавила на ворота, и они мгновенно раскрылись перед ней. Помедлив, она прошла вперед по дороге, вымощенной булыжником. Слева и справа от нее покоились волшебники, она почти не задерживалась взглядом на надгробиях, пытаясь увидеть среди крестов и деревьев фигуру Нотта. Но кладбище пустовало, не было даже сторожа или чьих-нибудь родственников. От этого создавалось неприятное жуткое чувство, холодом растекающееся по спине.

Гермиона почувствовала, как ей на нос упала капля, и подняла глаза к небу. Тучи сгущались, и начался редкий дождь.

Замечательно.

Она достала зонт и, раскрыв его над головой, ускорила шаг. Спустя несколько минут Гермиона оказалась на небольшом холмике под высоким дубом. Переведя дыхание, она осмотрелась, но уплотняющаяся пелена дождя хорошему обзору не способствовала.

— Проклятый Нотт! — выругалась она.

В небе сверкнула молния. Вмиг потемнело, и вдалеке послышался раскат грома. Ветер усиливался, вырывая зонт из рук.

Все, что она помнила о безопасности в грозу, — нельзя стоять у деревьев. Может, тогда и с зонтом нельзя?

— Да к черту, — пробормотала она и, покрепче вцепившись в зонт, начала спускаться с холма.

Даже если в нее попадет молния, по крайней мере, она умрет сухой.

Гермиона скользила по грязной земле и никак не могла замедлить свой шаг. Было страшно упасть в эту слякоть и кубарем покатиться вниз с холма. Когда она подняла голову, чтобы посмотреть, как долго ей еще спускаться, то увидела у одной из могил сгорбленную фигурку человека. Он не прятался от дождя, просто стоял и смотрел на надгробие.

Это был Нотт, она вдруг поняла, что узнала его даже со спины. Давно ли он здесь стоит? Обижен ли за то, что она пришла так поздно?

Гермиона ускорила шаг, рискуя изваляться в грязной жиже. Наверное, дождь и громовые раскаты заглушали ее хлюпающие шаги, потому что Нотт не обернулся, даже когда она подошла еще ближе. Поэтому Гермиона просто подошла вплотную, чтобы ее зонт закрывал и его тоже.

Нотт повернулся. Он не был сильно удивлен, когда увидел ее, только слегка приподнял брови, а потом снова отвернулся. Его руки были спрятаны в карманах, лицо было похоже на маску. Ветер лохматил его намокшие волосы, развевал полы его мантии, но он, казалось, совершенно не замечал происходящего.

Гермиона посмотрела на простой черный крест и скромное мраморное надгробие.

«Уильям Якобс Нотт

16. 08. 1953 — 23. 04. 1999»

— Извини, что опоздала, — тихо сказала она.

— Ты пришла вовремя, — отозвался Нотт. — Как раз где-то пару мгновений назад я почувствовал острое отчаяние и сильнейшее одиночество.

Гермиона кивнула и придвинулась еще ближе. Дождь был таким сильным, что зонт уже не спасал, но ей не хотелось сдаваться.

— Там мамина, — сказал вдруг Нотт, показывая рукой левее.

Гермиона посмотрела на вторую могилу: крест у нее, в отличие от могилы Нотта-старшего, был резным и высоким, по нему вился дикий плющ. Вместо обычного надгробия стояла мраморная фигура красивой диковинной птицы, которая взмахнула крыльями, готовясь к полету. Под ней была надпись:

«Луиза Мария Нотт

5. 12. 1962 — 13. 07. 1985»

— Красивая птица, — сказала Гермиона.

— Ее Патронус.

Нотт поднес к губам руки и подышал на них. Он слегка дрожал, но Гермиона не могла сказать, от холода или от испытываемых эмоций.

— Спасибо, что пришла, — тихо сказал Нотт.

Гермиона не ответила, она взяла его за руку и слегка сжала ее. Говорить не хотелось, но, возможно, она сможет передать свое сочувствие вот так, прикосновением. Рука Нотта была очень холодной и мокрой от дождя, Гермиона переплела свои пальцы и его. Он не сопротивлялся.

Дождь лил не переставая. Промозглый ветер выхватывал зонтик из свободной руки Гермионы, и ей было сложно удерживать его, но отпускать Нотта она не хотела. Тот был притихшим, и лицо его не выражало никаких эмоций. Гермиона украдкой посмотрела на него: Нотт был мокрым от дождя, с ресниц его медленно падали капли, но было сложно понять, плакал ли он или это был дождь.

— У меня есть ингредиенты для очень крепкого усыпляющего зелья, их только по рецепту можно купить, — сказала она, наконец. — И рецепт тоже есть, я могу поделиться.

Нотт молчал, его снова начала бить мелкая дрожь — Гермиона чувствовала это, держа его за руку. Сейчас она была уверена, что это от холода, потому что зонт практически не спасал их от ледяных косых капель.

— Нотт? — тихо позвала она. — Теодор?..

— Приготовишь его для меня? — спросил он, посмотрев на нее.

Гермиона кивнула.

Нотт повернулся к ней лицом и подошел ближе, расцепив их руки. Гермиона крепче вцепилась в зонт и напряженно наблюдала.

— Я соболезную, — прошептала она.

— Спасибо, — ответил Нотт одними губами и обнял ее за талию.

Гермиона инстинктивно попыталась отстраниться, но он держал крепко. Ей было холодно и немного страшно, капли дождя хлестали по лицу, а зонт ветром опустило к земле. Его лицо было очень близко, она могла разглядеть каждую морщинку и едва заметную маленькую родинку над губой. Гермиона уже хотела возмутиться, но почувствовала, как его руки крепче обняли ее, и аппарационная воронка засосала их в тот же миг.

* * *

В месте, куда они аппарировали, дождя не было. Гермиона слегка покачнулась от неожиданного перемещения, но руки Нотта, которые все еще держали ее за талию, не позволили ей упасть.

— Нужно немного пройтись, — тихо сказал он и отошел от нее на пару шагов. — Антиаппарационный барьер.

Гермиона достала палочку и парой взмахов высушила свою одежду и волосы, а потом проделала те же манипуляции с Ноттом.

— Спасибо, Грейнджер.

Она кивнула.

Место было незнакомым. Небольшая деревушка с редкими домами и лесом, который был совсем близко. Казалось, что здесь никто не живет.

— Это магическая деревня? — спросила Гермиона.

— Да, но она пустует, — Нотт подтвердил ее догадку. — Темный Лорд похозяйничал, — добавил он.

Несколько минут они шли в полной тишине. Гермиона оглядывалась по сторонам, надеясь увидеть хотя бы одно окно со светом, но нет — большинство стекол было разбито, двери распахнуты настежь или сбиты с петель. Они как будто снова аппарировали на кладбище, где волшебники были погребены в своих собственных домах.

Наконец они оказались перед железным забором со ржавыми кляксами; время оставило на нем замысловатые узоры, где-то полностью истончив высокие прутья, где-то — погнув облезшие пики; кажется, никто не занимался им много десятков лет. За забором Гермиона увидела заброшенный сад: невысокие деревья с редкими листьями, торчащие во все стороны голые кустарники. Смогут ли они пробраться через эти заросли? Гермиона вспомнила свои бесконечные ссадины на лице от жизни в лесу.

— Там дальше есть дорожка, — Нотт, кажется, заметил ее взгляд.

Он провел ее вдоль забора и остановился около высокой двери, покрытой железными листьями и цветами, подобно забору они проржавели и потускнели. Нотт поднял засов, толкнул громко скрипнувшую дверь и жестом пригласил Гермиону зайти.

— Как ты видишь, я уделяю много времени для поддержания этого фамильного поместья в его первозданном виде, — он окинул рукой сад и дом.

Гермиона усмехнулась, оглядывая фамильное поместье. Конечно, ни замком, ни владениями, ни поместьем это место назвать было нельзя. У ее двоюродной бабушки дом был и то намного больше похож на фамильную гордость, а там всего один этаж.

Дома Нотта был серыми с черными трещинными, которые исполосовали его вдоль и поперек. Когда-то, по всей видимости, на нем рос виноград, но теперь только сухие ветви свисали с крыши дома и до самого его низа. Дом глядел черными ставнями и наглухо занавешенными окнами, дом не ждал гостей, отрастил колючую ограду вдоль стен, запер черную дверь без глазка и звонка для посетителей.

— Не бойся, — сказал Гермионе Нотт, обгоняя ее. — Внутри все так же плохо.

— Очень… э-э-э, — она попыталась подобрать какое-нибудь менее обидное слово из пришедших в голову эпитетов для этого жуткого дома.

— Не стоит, — перебил ее Нотт. — Этот дом создан для того, что предаваться в нем грусти и скорби.

— Я думаю, для этого он подходит идеально, — согласилась Гермиона.

Они поднялись по скрипящим ступеням — с каждым шагом становилось все страшнее провалиться ногой в ссохшееся деревянное крыльцо, — зашли в дом. В нос ударил запах пыли и сухой листвы. Нотт взмахнул палочкой, и несколько десяткой свечей по всей комнате осветили комнату.

— В этой глуши нет электричества, — объяснил Нотт. — Но моему отцу это даже нравилось. Он любил мрачность этого дома, хотя, конечно, пока он мог заниматься хозяйством, до гибели Темного Лорда, все выглядело гораздо лучше.

Гермиона осмотрелась. Комната была полупустая: посреди нее стоял старый диван, обитый бархатом, у окна — стол и пара стульев, камин, казалось, никто давно уже не зажигал, вдоль одной из стен стояли высокие шкафы, забитые книгами.

— О, — выдохнула Гермиона, подходя к ним поближе.

— До смерти матери мы жили в ее доме, — сказал Нотт, наблюдая за Гермионой. — Он был большой, с красивым розовым садом и небольшим прудом. Комнаты были светлые, окна почти до пола, в общем, полная противоположность этому, — он обвел рукой темное помещение. — Но после ее смерти отец не захотел там жить, да и моя бабка нас не очень любила. Поэтому мы перебрались сюда; из той огромной библиотеки захватили не так много книг, так что похвастать особенно нечем.

— Ух-ты, — Гермиона пробежалась пальцами по бордовым корешкам нескольких книг — серия о древних рунах. Этот предмет всегда нравился ей в Хогвартсе, но учебников по нему было не слишком много.

Наконец она повернулась к Нотту. Тот смотрел в пустой угол, взгляд его был уставшим и немного отрешенным.

— Где я могу приготовить зелье? — спросила Гермиона.

Нотт показал рукой в сторону стола. Там стояло несколько пустых пыльных склянок, лежали ножи и другие столовые приборы. Она открыла шкаф над столом и нашла там доску и несколько мисок. Все было покрыто слоем пыли, как будто сюда не заглядывали несколько месяцев. Дом вообще не производил впечатление жилого. Гермиона обернулась, чтобы уточнить, не против ли Нотт, что она так по-хозяйски роется в его вещах, но тот сидел на диване, скрестив руки, и смотрел в окно.

Можно было только догадываться, что он сейчас чувствовал. Конечно, Гермиона потеряла друзей на войне, но ее родители живы и здоровы, звонят ей по выходным и говорят, что любят и очень скучают. А Нотт — один. В этом доме, да и вообще. На похороны к его отцу не пришел никто.

— Ты сейчас мало с кем общаешься, да? — спросила она, выкладывая ингредиенты из мешочка на стол.

— Ты про это бесчисленное количество друзей на похоронах отца? — усмехнулся он. — Нет, я недостаточно хорош для чистокровной братии, недостаточно интересен для сверстников, недостаточно общителен и добр для контактов с людьми. Последние месяцы я общался только с отцом.

Гермиона достала из сумки салфетки и протерла ножи и миски. Белоснежная бумага мгновенно впитала серость этого дома.

— Раньше я думала, — сказала она, наконец, — что вы с Малфоем друзья.

— Думаешь, все слизеринцы друзья, потому что их объединяют планы по захвату мира и убийству предателей крови? — хмыкнул Нотт.

Скорее, их объединял специфичный взгляд на жизнь, подумалось Гермионе.

— Мы с Малфоем никогда не были близкими друзьями, — продолжал Нотт. — Дружили наши отцы, поэтому я проводил лето в Малфой-меноре, вместе с Грегори, Винесентом и Драко. Первые два, конечно, были непроходимыми тупицами, но делали все, что Драко им велел. А Люциус не упускал случая напомнить, как его сын хорош, умен и ловок. Каждый раз это был праздник чествования Малфоев. Думаешь, я хорошо проводил время?

Гермиона пожала плечами, измельчая листья лаванды.

— Думаю, я никогда не был хоть чем-нибудь примечателен: не играл в квиддич, да и не хотел, не был хорош в темных искусствах, по зельям не получал оценку выше «удовлетворительно». Даже Черной Метки не заслужил, — Нотт усмехнулся. — Но отец все равно меня любил. Удивительно.

— Я думаю, что настоящая родительская любовь — такая. Не будь я волшебницей, а учись в обычной школе на средние оценки, родители все равно бы меня любили. Не за какие-то заслуги, за меня саму.

— Грейнджер, ты просто не находилась на приемах чистокровных волшебников.

Гермиона фыркнула, но Теодор продолжал совершенно беззлобно:

— Чаще всего, взрослые в общении между собой как бы ненароком говорят что-то вроде «да-да, эта погода, сплошные дожди, а вот мой мальчик недавно в подобную бурю сыграл такой матч в квиддич, что был близок к мировому магическому рекорду, ой, смотрите, молния сверкнула». Нет, я не говорю, что все чистокровные волшебники поголовно снобы и выпендрежники, но… — он улыбнулся.

— ...Но это не так уж далеко от истины, — закончила за него Гермиона.

Нотт кивнул.

— Думаю, что мне повезло с отцом, потому что я был избавлен от необходимости заслуживать его любовь, — печально сказал он.

— Не то что Малфой, — заметила Гермиона. — Думаю, он сделал все, чтобы стать лучшим сыном для своего любимого папочки.

Нотт молчал. Он смотрел в окно, в дождливый мрак, который добрался и до этого места, и Гермиона не понимала, видит ли он там что-нибудь вообще. Дождь лил стеной, и она с ужасом представляла, что ей надо будет выйти из дома, чтобы аппарировать. И почему она не подключила камин?

Нотт молчал так долго, что Гермиона уже не ждала от него ответа, поэтому слегка вздрогнула от его голоса:

— У Малфоя было сложное детство. Да, он имел все, что захочет — лучшие метлы, дорогие мантии, место в школьной сборной, значок старосты, задание от Темного Лорда.

Гермиона закатила глаза — тоже мне, достижение! Она вылила слизь флоббер-червя в склянку и начала нагревать ее палочкой, сверяясь с рецептом.

— Нагревать семь секунд, — прошептала она, водя пальцем по пергаменту.

— Но был ли он при этом счастлив? — продолжал Нотт. — Я не был с ним близок, но не думаю, что можно быть счастливым, постоянно угождая отцу и всем вокруг. Думаю, в конце концов, Драко не чувствовал к себе любви, не мог быть искренним, должен был постоянно становиться лучше и лучше, болезненно переживая успехи других людей. Мне жаль его.

Гермиона вспомнила синяки и ссадины на Малфое, когда он находился под стражей. Наверное, есть такие поступки, за которые ты потом будешь расплачиваться всю жизнь.

— Расскажи мне про свою маму, — попросила она.

Нотт нахмурился и закрыл глаза.

— Если хочешь, конечно, — торопливо добавила Гермиона. — Это было нетактично с моей стороны.

— Все в порядке, — успокоил ее Нотт. — Я плохо ее помню, она утонула, когда мне было пять лет. Мама была довольно ветреная, судя по рассказам отца. Однажды она оставила меня есть мороженое в Косом переулке в кафе Флориана Фортескью, а сама забежала посмотреть на новые мантии в соседний магазин. Когда она вернулась, меня уже не было, потому что дальше по улице находился магазин с животными, а я всегда мечтал о собаке. Я пробыл там некоторое время, перегладил всех животных, а когда вышел из магазина, увидел маму, которая со скорбным видом сидела за столиком в кафе. Увидев меня, она очень обрадовалась, кинулась меня обнимать, и знаешь, что мне сказала?

Гермиона вопросительно посмотрела на Нотта.

— Хорошо, что ты нашелся, дружочек, твой отец бы меня убил, — он хрипло расхохотался. — Прекрасная мать, правда? Но я не держу на нее зла. Она не хотела ребенка так рано, ей было всего восемнадцать, и хотелось ездить по балам с подругами, выгуливать новые шляпки, покупать самые стильные мантии, а не детскую одежду. Конфликт интересов, так сказать.

— Конфликт интересов? — удивилась Гермиона — Ее ведь просто заставили делать то, чего она не хотела. Дурацкие порядки чистокровных семей.

Нотт улыбнулся и хитро посмотрел на нее, склонив голову набок.

— Тебя бы, конечно, не заставили, — сказал он.

— Да, я не боюсь лишиться наследства, всех этих замков и поместий, — хмыкнула она.

— Ага. Нельзя потерять то, чего нет, — Нотт оглядел взглядом комнату.

Она была неуютной до того, что Гермиону не покидало желание забраться под плед с головой, чтобы хоть немного спрятаться от этого мрака и холода. Холод этот был не от низкой температуры, а от ощущения могильного склепа. Украдкой оглядывая комнату в который раз, она заметила паутинку на потолке и сухие травинки под диваном. В такое место не хочется возвращаться, здесь не хочется спать, прятаться от дождя, принимать гостей. Когда заходишь в такой дом, желание только одно — уйти.

— Если тебе интересно, собаку я так и не завел, — донесся до нее голос Нотта.

— Что? — удивилась Гермиона и улыбнулась вспомнив. — А, собаку… У меня вот на работе стоит пустой аквариум, я меняю в нем воду.

— Питомцы Гермионы Грейнджер — несуществующие рыбки? — усмехнулся Нотт.

Гермиона не стала рассказывать ему, что ее любимец Живоглот остался с родителями в Австралии, потому что там мама исправно гладила его по полчаса в день, обильно кормила, и вообще чуть ли не за второго ребенка считала. Когда она, Гермиона, могла вспомнить о своем же завтраке только вернувшись с работы домой.

Заботиться о животных, людях, и даже о самой себе она была не в состоянии.

— Зелье готово, — сказала она, наконец.

Перелив мутную зеленую жижу в прозрачный флакончик, Гермиона протянула ее Нотту.

Нотт подошел к ней, взял зелье из ее рук и понюхал его. Лаванда и имбирь — запах у зелья был очень приятным и слегка отдавал остротой. Она смотрела на Нотта, пока тот зачарованно наблюдал за переливами оттенков зеленого во флакончике. У него были длинные худые пальцы, высокие скулы, чуть кривоватый нос, слегка вьющиеся темные волосы. Синяки под глазами и нездоровая бледность. Высохшие и потрескавшиеся губы.

— Грейнджер, твое здоровье, — Нотт поднес бутыль к губам.

Опомнившись, Гермиона тут же воскликнула:

— Только не весь!

Было поздно — Нотт уже опустошил флакончик полностью и вопросительно на нее посмотрел.

— Ох, доза слишком высокая, — сокрушенно сказала она, — тебя вырубит надолго, может, на сутки или больше.

Она подскочила к нему и взяла под локоть. Зелье явно начало действовать, потому что Нотт ослаб и улыбался, чуть прикрыв глаза.

— Грейнджер, вот это да, где же ты была раньше, — Гермиона была готова поспорить, что эти слова он практически промурлыкал. — Мне кажется, я уже одной ногой во сне.

Вздохнув, Гермиона подвела его к дивану, Нотт медленно опустился на него и даже не успел принять лежачее положение — так и заснул сидя.

— Замечательно, потом меня еще будут подозревать в покушении на слизеринца, —проворчала она. — Надеюсь, Нотт, ты не умрешь, — добавила она, обращаясь к тому, что было, в сущности, совершенно бессмысленно.

Нотт совершенно точно спал, не реагируя на происходящее.

Гермиона чертыхнулась, взяла сумку и зонт и направилась к двери. Она думала, что покинет один неуютный дом, чтобы попасть в другой — чуть менее неуютный, но все равно такой холодный, что всех каминов мира не хватило бы, чтобы хоть немного сделать это место теплее.

Ее там не будут встречать ни голодный и мяукающий Живоглот, ни такая понимающая и любимая мама с блинчиками и горячим шоколадом. Зато всегда к ее услугам пустой холодильник и непроглядная серость, проникающая в каждый уголок ее квартиры.

Стоя на улице, она подставила лицо каплям дождя. Они были холодные и резкие, ветер задувал под пальто, трепал волосы, выхватывал зонтик, неприятно завывал и шумел кронами голых деревьев. Такой неприятный и отрезвляющий дождь возвращал ее к реальности, не давая окунуться в приятные воспоминания.

Повинуясь неожиданному порыву, Гермиона снова зашла в дом. Посреди комнаты, на старом зеленом диване полусидел Нотт, откинув голову назад, одна его рука лежала на диване, другая застыла в неудобной позе. В тусклом свете мерцающей свечи Гермиона видела, как мерно вздымается его грудь, и слышала его тихое сопение.

Она подошла ближе и, схватив обе ноги Нотта, закинула их на диван, а потом аккуратно взяла за плечи и положила его голову на подушку. Гермиона могла бы не церемониться — с такой дозировкой зелья он бы не почувствовал, даже если бы она скинула его с дивана или пнула ногой. Пледа нигде поблизости не лежало, но и так сойдет.

Гермиона немного понаблюдала, как тени играли на лице Нотта, превращая его в живую маску, делая уродливым и пугающим, как все в этой комнате, и вышла из дома.