А реальность кусается (гет)

Когда ты одна,

Ты выбрасываешь всё из головы?

Испытываешь ли ты страстное желание,

Или это простое притворство?

...

Все закончилось быстро, но Гермиона была достаточно умна, чтобы понять — страсть не измеряют ее длительностью.

Это была любовь. Точно любовь... по крайней мере — для неё.

Когда он впервые появился в книжном магазине Гермионы, она съёжилась и стала искать кого-то, чтобы скрыться, спрятаться за его спину.

Ей никогда не было спокойно рядом с ним. И хотя она всегда считала себя незлопамятной — никак не могла забыть, кем он был раньше.

Она спряталась. И пряталась всегда, когда он бывал в магазине. Несколько месяцев. Обычно он приходил по вторникам. Почему именно в эти дни — она не знала.

У него была собственная библиотека, к тому же поручить купить книгу можно было любому из слуг. И названия книг, которые он заказывал, не переставали удивлять её — они были совершенно разных стилей и жанров.

Но однажды он появился в пятницу и застал её врасплох. Сбежать бы она никак не успела.

Какое-то время он просто стоял и смотрел на неё серьёзным взглядом. Его поведение вызывало тревогу и пугало как никогда.

— Да, мистер Малфой, чем я могу вам помочь? Вы уже что-то заказали? — спросила она, стараясь говорить сдержанно.

— Нет, но у меня есть необычный заказ.

— Да?

— Поужинайте со мной! — протянул он.

Гермиона не смогла удержаться от смеха.

Она запомнила его обиженный взгляд.

— Простите, но не вижу в этом ничего смешного.

— Вы не находите забавным то, что вы — Люциус Малфой — приглашаете на ужин меня, лучшую подругу Гарри Поттера и магглорождённую? А что на это скажет ваша жена?

Люциус фыркнул.

— Не уверен. Но могу сказать точно, что меня это абсолютно не волнует.

Гермиона моргнула и с подозрением спросила:

— Почему вы приглашаете меня на ужин?

— Давайте назовём это возмещением ущерба, — казалось, с некоторым усилием произнёс он.

— Вы думаете, ужина для этого будет достаточно? — она была поражена его нервозностью.

— Это только начало, — ответил он, мимолётно улыбнувшись.

Гермиона запомнила, как впилась ногтями в ладони, когда ответила: «Да!»

...

Когда мы вместе, ты со мной или в других мирах?

Затрагиваю ли я твои чувства или ты зациклена на себе?

Когда проснёшься, ты уйдешь?

Это не может быть любовью, если ты разбрасываешься ею...

...

— Я люблю тебя! — прошептал он на ухо, собрав ее волосы в тугой хвост.

— Не стоит нам больше этого делать. — Гермиона уткнулась лицом в подушку, боясь

встретиться с ним взглядом.

— Ты всегда это говоришь после... — он задумался, уловив в её словах горечь.

— На этот раз — точно! Ты женат, а я... Я — твоя ошибка, — тихо ответила Гермиона.

Он выпустил её волосы и какое-то время гладил спину, потом поднялся и стал одеваться.

...

Я не хочу заходить слишком далеко, детка.

Ведь любовь к тебе может свести меня с ума!

...

— Люциус, пожалуйста... Мы же решили, что больше не будем... — умоляла она.

— Это ты решила, — в его низком печальном голосе слышалось одновремено желание и растерянность.

— Почему ты это делаешь? Ничего хорошего из этого не выйдет. — Гермиона вздохнула, когда он потерся об нее пахом.

— Ничего? Скажешь мне об этом, когда я доставлю тебе удовольствие, — ответил Люциус и вошёл в жаркую тесноту ее лона.

— О, Люциус, — застонала она, сдавшись в очередной раз.

...

Я не хочу заходить слишком далеко, детка.

Ведь любовь к тебе может свести меня с ума!

Я знаю, ты думаешь, что управляешь этой любовью,

Потому я не хочу быть здесь, когда ты решишь её разрушить!

...

Гермиона стояла, уткнувшись лицом в ладони, а потом обеспокоенно выглянула в окно.

Она снова и снова проклинала себя за эту слабость.

Когда же это закончится?

Да, ему удалось зажечь внутри неё огонь, которого она раньше в себе даже не подозревала. Одно прикосновение — и она растекалась лужицей. Тело стремилось к нему, готовое угодить любому желанию.

Гермиона не понимала. Для неё всегда всё имело свой смысл. Она, в отличие от большинства, умела мыслить логически и никогда не пасовала перед трудными задачами.

За исключением этой.

Этот тип — чистое наказание, этот... ее любимый.

Он был женат, а она всегда гордилась своей честностью. А спать с женатым было не честно, Гермиона это знала.

У неё не было никаких иллюзий на его счёт. Знала, что он не расстанется с женой, вынудив её покинуть Мэнор, и не приведёт туда магглорождённую любовницу, чтобы связать себя вновь узами брака.

Гермиона была умна и изучила Люциуса достаточно хорошо, чтобы понимать: при всей своей страсти и сладких речах в её защиту... Даже в этом новом мире, где якобы отвергали старые расистские представления о чистоте крови...

Она всегда была, а для многих так и останется грязнокровкой. И Гермиона могла с этим жить. Она могла жить и с пониманием того, что в один прекрасный день Люциус устанет от неё и заменит другой.

Но с чем она не могла смириться — это быть влюблённой в человека, для которого никогда не станет единственной. И по этой причине не могла позволить телу и сердцу одержать верх над разумом.

Это должно было закончиться.

...

Любовь кусается, любовь истекает кровью.

Любовь ставит меня на колени.

Любовь живет, любовь умирает...

...

Люциус оказался в «их» месте, где они встречались весь прошлый месяц. Он вспомнил, как ненавидел себя, пытаясь скрыть их связь.

И тот день он не забудет никогда. Сначала Люциус подумал, что она задерживается.

Десять минут прошли, двадцать... Через час он аппарировал обратно в Косой переулок и направился к её магазину.

Там ему сказали, что она приболела.

«Ладно, — подумал он, — вернусь в другой раз». И лучше во вторник.

Он приходил шесть вторников подряд, но её никогда не было. Тогда он попытался поймать её в понедельник, среду, четверг, пятницу...

Гермионе всегда удавалось избежать встречи с ним — пока в один прекрасный день он не заметил её спину в разделе волшебных рецептов, где никто никогда не бывал.

...

Ничего удивительного в этом нет —

Любовь просит, любовь умоляет.

Это то, что мне нужно!

...

Он зажал её в углу. Гермиона затравленно оглянулась.

— Люциус, не здесь!

— Тогда где? Ты избегаешь меня. Ты думаешь, что можешь всё закончить... вот так?

— Я сказала тебе в прошлый раз, что всё кончено! — стараясь не смотреть на него, Гермиона покачала головой.

Он властным жестом приподнял её подбородок.

— Ты всегда так говоришь! Потому не буду этого отрицать, — прошептал сурово.

— Мне очень жаль, Люциус, но я не могу больше встречаться с тобой, — сказала она, и её глаза увлажнились. — Я помолвлена.

Он, затаив дыхание, взглянул вниз, на её руку — в поисках кольца.

Люциус запомнил его — маленькое, слишком маленькое и невзрачное для неё. Гермиона заслуживала большего.

Она заслуживала его, Люциуса!

— Ты не можешь! — сказал он, выпятив челюсть.

— Могу. И сделаю это. У тебя есть жена, семья. Я хочу того же, но ты мне этого дать не сможешь.

— Я могу дать тебе всё, что нужно.

— Пока никто не прознает про нас... — ответила она, глядя на него и закипая от гнева.

— Я...

— Сможешь ли ты оставить её ради меня? — спросила требовательно.

Люциус отпустил её подбородок и застыл неподвижно — внимательно смотрел, словно старался запомнить каждую чёрточку ее лица. Он понимал, что, скорее всего, больше никогда не увидит её так близко.

Она кивнула.

— Я всегда знала, что ты не пойдёшь на это. Сколько бы ты не утверждал, что любишь меня — себя ты любишь больше. Кроме того, ты действительно смог бы жениться на магглорождённой? Что бы на это сказали твои друзья, Люциус?

Люциус отступил.

— Извини, я должна вернуться к работе, — сказала она, бросив на него прощальный взгляд, и прошла мимо.

Он стоял несколько минут в оцепенении, с дурным предчувствием, что потерял нечто очень ценное. Вернее, распрощался — в угоду собственному эгоизму, гордыне и социальному положению в мире, теперь уже непонятном для него.

...

Ты мне лжёшь?

Говоришь, что это навсегда?

Ты хорошо подумала,

Или это просто игра?

...

Гермиона вновь замечталась, но неприятные мысли быстро спустили ее с небес на землю.

Нужно было вернуться к реальности. Гермиона поправила юбку и продолжила вносить в каталог новую партию книг магических рецептов.

Это было давным-давно, и у каждого теперь своя жизнь. Он всё ещё был женат, а она вышла замуж за своего лучшего друга.

Так или иначе, а из этого бы ничего не вышло. Никто не поверил бы в их отношения, никто не принял.

Гермиона была уверена, что Люциус лгал. Он не смог бы любить её, если бы ему пришлось ради этого бороться с трудностями. Возможно, она бы и любила его, но какой в этом смысл? Какой смысл в любви без взаимности?

Она мысленно ругала себя за то, что думала об этом... думала о нём. И она сомневалась, что он никогда не думал о ней.

Это всего лишь несколько чертовски страстных моментов из жизни, не более того, уверяла себя Гермиона. Все, что у нее оставалось: воспоминания, которые не тускнеют и не могут умереть. Когда она вновь взглянула на инвентарный лист, то попыталась сменить направление мыслей и думать о муже и детях.

...

Когда ты занимаешься любовью,

Смотришь ли ты в зеркало?

О ком ты думаешь?

Похож ли он на меня?

...

Его мысли медленно плыли в уже знакомом направлении. Казалось, они всегда где-то блуждали, когда он оставался один. И нигде он не чувствовал себя более одиноким, чем в собственной постели.

И не имело значения, что к нему прижалась жена, и только что они занимались любовью. Или как-то так...

Он знал, что после встреч с Гермионой его близость с Нарциссой нельзя было назвать занятиями любовью.

— Я люблю тебя, милый! — сказала Нарцисса, поцеловала его в щёку и положила голову на грудь.

— Хм, — ухмыльнулся в ответ Люциус, продолжая смотреть в потолок.

«Что она сейчас делает?» — думал он.

Быть может, она листает страницы книг в своём магазине? Возможно, спешит к детям — она наверняка хорошая мать. Или с мужем занимается любовью и наслаждается, как когда-то с ним, Люциусом. Думает ли она о нём, охваченная страстью? Вспоминает ли его лицо, задыхаясь от необузданного желания и приближаясь к оргазму?

Он взглянул вниз на длинные белокурые пряди, рассыпавшиеся по его груди, — жена, как всегда, ласкала его по утрам.

— Кнат за твои мысли, Люциус, — прошептала она.

Он вздохнул.

Его мысли, его воспоминания стоили дороже кната — они были бесценны.

— Я ни о чём таком не думаю, милая. Вообще ни о чём.