Магическое расследование Корморана Страйка (джен)

В разгар неслышного для Страйка совещания в комнате вдруг раздался хлопок, и в углу появилась парочка, державшаяся за руки: девушка с пышными каштановыми волосами и смуглый парень. Все в комнате обернулись к ним — Страйк успел заметить, что минимум трое наставили на вновь пришедших свои палочки, пока Гарри беззвучно задавал какие-то вопросы. Дальше были объятия и пожимания рук, потом девушка бросила взгляд на Страйка и приветственно махнула ему рукой, а Гарри, тоже обернувшись в его сторону, с извиняющимся видом пожал плечами.

Колдовство, мешающее Страйку слышать их разговоры, они не отменили, но зато теперь переместились так, что Страйк видел лица Гарри и кудрявой девушки и мог прочитать их слова по губам. Когда-то он умел бегло читать по губам не только по-английски, но и на фарси, правда, уже примерно лет шесть-семь это умение ему не требовалось.

— Он в ярости, — сказала девушка, — Петтигрю получил кру… (Страйк не разобрал слово) и еле выжил, Долохов считает, что надо прочесать весь район возле кладбища. Они собираются натравить на нас магглов. Луна говорит, что Минерва совсем плоха.

— Осталось недолго, — ответил Гарри. — Что она сказала о хор.. сах?

— Он думает, что ты убил змею в отместку за…, — девуша недоговорила, ее лицо омрачилось. Лицо Гарри стало жестким, он коротко кивнул.

— Ясно. Тем лучше.

— Велел сжечь нору.

Два рыжих парня одновременно фыркнули и переглянулись. Один из них — длинный, — обошел стол и встал за кудрявой девушкой, приобняв ее за плечи. Та улыбнулась ему короткой усталой улыбкой.

— Луна сказала, что он пытал портреты в кабинете директора. Сегодня все уже расползлись, если завтра будет собрание, она сообщит.

Все снова кивнули, словно пытать потреты — самое нормальное занятие.

— Спасибо, Гермиона. Дин, у тебя как? — обратился Гарри к парню, явившемуся вместе с девушкой.

Тот стоял спиной, поэтому его рассказ понять не удалось, и детектив, осторожно растирая ноющую ногу и считывая с губ Гарри короткие “ясно”, “отлично”, “нет, лучше не надо”, стал вспоминать один случай...

Лет семь или восемь назад Страйку пришлось доставить конфиденциальное письмо в один особняк на Пэлл-Мэлл. Незадолго до этого по Англии прокатилась серия странных терактов, за которые никто не взял на себя ответственность, и поручение было связано с расследованием одного из них — взрыва моста Миллениум возле галереи Тейт в Лондоне. В то время Страйк работал в небольшой независимой группе следователей, чьей задачей было разработать рекомендации по усилению безопасности. Проблемой было то, что они так и не поняли, какое взрывчатое вещество было применено. Очевидцы говорили, что мост "просто взорвался". Кто-то из находившихся в момент взрыва на набережной вспоминал, что ощутил сильную головную боль. Странным образом никто не помнил детали, хотя теракт случился под конец рабочего дня, когда мост был забит туристами и лондонцами, и количество жертв исчислялось сотнями. На фотографиях, сделанных туристами с верхнего этажа музея Тейт, была видна только черная вспышка — если черный провал на месте моста можно назвать "вспышкой". И они не обнаружили никаких — буквально никаких, хотя это даже теоретически было невозможным — следов взрывчатого вещества на обломках.

Он явился с письмом в разгар собрания, проходившего параллельно с фуршетом. Круг присутствовавших был узким, все они были людьми, знакомыми Страйку или по службе, или по программе “парламентские дебаты”. Страйк в какой-то мере тоже был “свой”, нужная степень допуска у него имелась. Он вручил письмо, выпил бокал шампанского и вышел ждать ответа в прихожую. Сел на мягкую тумбу, привалился к стене и оказался почти скрыт от посторонних взглядов массивной вешалкой с мокрыми плащами и зонтами. Он планировал подремать, но почти сразу за ним в прихожую из общего зала вышла пара: полная женщина средних лет в розовом платье с блестками и премьер-министр, которого она держала под руку. Даже из дальнего угла за вешалкой Страйк чувствовал, насколько министру неприятно это соседство, и по преувеличенно слащавому, злорадному выражению на жабьем лице женщины понимал, что та это знает и неудобство премьера доставляет ей удовольствие.

Расслышать их разговор Страйк толком не мог, но язык тела был красноречив — премьер женщину опасался. Возможно, более верными словами было бы даже сказать “боялся до колик”. Женщина в розовом что-то втолковывала ему, временами почти срываясь на визг. Страйк расслышал слова “гомики” и "черномазые" и изумился — услышать это выражение в официальном правительственном здании было так же невероятно, как встретить у себя на кухне за завтраком зеленого человечка. В Итоне гомосексуализм традиционно считался типичным подростковым развлечением и на шкале пороков стоял где-то между курением и прогулом лекций, хотя над теми, кто слишком им увлекался, и было принято подсмеиваться. Отец Страйка, знаменитый рок-певец Рокби, не отрицал, что в юности имел любовные аферы с парой звезд мужского пола. Словечко "черномазые" и вовсе могло поставить крест на карьере любого политика. Премьер, однако, так горячо кивал в ответ на слова розовой жабы, точно мечтал первым делом с утра отправиться в крестовый поход против гомосексуализма и иммигрантов.

На всякий случай Страйк закрыл глаза и откинул голову к стене, делая вид, что спит — ему не хотелось иметь потом проблемы по службе в связи с тем, что он видел лишнего. К тому же он действительно устал. В то время его роман с Шарлоттой был в самом разгаре, и Страйк постоянно не высыпался.

Из дремы его выдернул хлопок и приглушенный звук, точно кто-то негромко вскрикнул от ужаса. Страйк дернулся вперед, ткнувшись головой в вешалку, свалил чей-то зонт и открыл глаза. Премьер был один, женщина в розовом исчезла. Заметив Страйка, с очумелым видом протиравшего глаза, премьер обаятельно ему улыбнулся, спросил, кого он ждет, и ушел, пообещав поторопить с ответом.

Позже Страйк пытался навести окольным путем справки, однако выяснилось, что женщину в розовом на вечере никто не видел. В конце концов он сам стал сомневаться в увиденном и почти убедил себя, что спал с самого начала и розовая жаба-расистка ему привиделась. Теперь, однако, Страйк понимал, что исчезновению дамочки могло быть другое объяснение. Если та была волшебницей и премьер об этом знал, это объясняло его нервность и отчаянную боязнь разозлить гостью.

— Черт возьми, — подумал он, — стоило тратить столько сил на расследование взрыва, если у нас не было ни малейшего шанса узнать правильный ответ...

Тем временем совещание у стола кончилось, и часть присутствовавших с хлопками исчезла. В комнате остались трое: Гарри, Гермиона и длинный рыжий Рон. Кто-то из них отменил заклятие, и Страйк снова начал слышать слова.

— Мы не можем вас просто отпустить, — сказал Гарри. — Мы могли бы стереть вам память, но боюсь, что вас это не защитит. Вы стреляли в Фенрира, он почти наверняка запомнил ваш запах… Вам лучше всего уехать из страны. Пара дней у вас есть.

— Фенрир тяжело ранен и проваляется как минимум сутки, — сказала Гермиона. — Лучше уехать сейчас же. Мы не можем переправить вас на континент, но можем дать денег и сделать документы.

Страйк кашлянул.

— Мне казалось, я попал ему в сердце, — сказал он осторожно.

— Оборотню этого недостаточно, — мрачно заметил рыжий. — Если бы мы знали, что вы так метко стреляете, дали бы вам заранее серебряные пули.

— Вы ведь уже поняли, да? Оборотни, волшебники, призраки, — сказал Гарри. — Все это существует. Вы... как вы себя чувствуете?

— Что ж, может быть, я возьму серебряные пули в следующий раз? Если вы расскажете, что происходит, я могу оказаться полезным, — сказал детектив со всей возможной в сложившихся обстоятельствах убедительностью. Прислушавшись к себе, он не обнаружил ни потрясения, ни страха — только мрачное удовлетворение от найденного наконец ответа на давнюю загадку.

Возможно, кое-кто из его бывших сослуживцев был прав, считая Страйка больным на всю голову типом.

Однако и правда ведь: если в волшебном мире идет война, он мог бы сыграть на стороне Добра. Кем бы эти ребята ни были, их вряд ли учили воевать так, как учили его, и в кои-то веки он мог бы узнать, что происходит на самом деле, а не тыкаться вслепую...

Страйк снова машинально потер колено. Гермиона взмахнула палочкой, направив в его сторону, и грустно усмехнулась, встретив его любопытствующий взгляд.

— Я уже забыла, что так бывает — когда люди не вздрагивают, если ты направляешь на них палочку.

— Лучше бы им вздрагивать, — буркнул Рон. — Тебе надо отдохнуть.

Страйк осторожно топнул ногой. Впервые за последние три года колено не болело.

— Спасибо.

У Гермионы действительно был такой вид, будто она вот-вот упадет от усталости.

— Нам всем надо отдохнуть. Половина дела сделана, это главное, — сказал Гарри. — Остальное обсудим завтра. Я останусь с ним, вы идите. Страйк, тут можете спать спокойно. Это место — ненаходимое, его невозможно обнаружить, если я сам не скажу человеку адрес. Вы в безопасности. Я… черт. Ладно, просто давайте спать. Если до завтра вы не передумаете...

Детектив было открыл рот, чтобы задать вопрос, но почувствовал, что и правда все отдаст за возможность как следует отоспаться. Веки вдруг отяжелели, глаза сами собой принялись закрываться и, кое-как нащупав позади себя диван, Страйк рухнул на него и заснул, как убитый, не раздеваясь.