Междумирье (джен)

И опять Северус чувствовал себя, как заново родившийся. Он не осознавал этого, но неумение, нежелание простить Дамблдора лежало камнем на его душе, и теперь, когда эта тяжесть исчезла, Северус едва не летал. Удивительно, как же легко любить — и как тяжело обижаться.

Дэя сказала, что Альбус тоже гостил в этом мире, но он не вернулся — следовательно, пошел дальше. Интересно, а что там, за другой дверью? Об этом он и завел разговор при первом удобном случае.

Они долго гуляли вдвоем, а потом уселись в тени раскидистого дерева, прямо на невысокой шелковистой траве. Ветер гнал волны по зелено-золотистому травяному морю, простиравшемуся до самого горизонта, стрекотали кузнечики и цикады, в ветвях над головой щебетали птицы. Привалившись спиной к могучему корявому стволу, провожая взглядом подсвеченные розовым облака, Северус вдруг подумал, что еще никогда он не сидел вот так — просто и беззаботно, не изучая книгу, ни думая ни о чем и не ожидая ничего — ни плохого, ни хорошего. Это ощущение было необычно и дарило внутренний, глубинный покой.

— Скажи, Дэя, а куда ушел Альбус? Он не появлялся в моем мире.

— Как знать, как знать... Может, и появлялся, ты же не проверял всех новорожденных? А, может, еще появится.

— Как? Ты хочешь сказать, что Альбус, этот гигант мысли и великий шахматист, стал крошечным беспомощным ребенком? Мерлин, как же он это переживет! — Северус искренне расхохотался. И понял вдруг, что может спокойно, без внутреннего содрогания вспоминать Дамблдора, и даже подсмеиваться над ним.

Дэя тоже рассмеялась:

— А ты знаешь еще какие-то способы рождения в своем мире? Представляешь, что ждет его родителей, когда он подрастет?

— О, я им очень сочувствую. Думаю, он будет невыносимым и хитрющим манипулятором.

— Почти все души рано или поздно воплощаются заново, из жизни в жизнь накапливая в себе свет и доброту. Лишь некоторые покидают этот мир навсегда, и рождаются в других — быть может, более светлых — мирах. Но, бывает, возвращаются оттуда снова, неся свет, мир и радость всем, кому посчастливится быть рядом.

Северус задумался, сложная гамма чувств отразилась на его лице: он вспомнил нечто, от чего посветлел и помрачнел одновременно. Дэя, почувствовав эту перемену, обняла его за плечи. Он уже не смущался и не дергался от ее прикосновений.

— Лили... Она была такой, как ты сейчас сказала...

Теплая ладонь слегка сжала его плечо, обещая понимание.

Он согнул ноги, подтянув ступни к себе и подняв колени, оперся на них локтями, положив голову на скрещенные руки. Так он обычно сидел под деревьями на берегу озера, когда они с Лили выбирались прогуляться. Так он сидел потом один, глядя на Лили, смеющуюся в компании Мародеров. Травяные волны до боли напомнили озеро возле замка, и он сам как будто он вновь стал подростком и вернулся в прошлое, заново переживая события детства и юности.

И начал рассказывать, тихо и медленно, с паузами между словами и фразами, как будто то, что он произносил, для него самого было новым и незнакомым.

— Я не знаю, как про нее говорить... какие слова найти...

Понимаешь, она всегда была солнцем... для меня... да и для всех, кто ее знал... С ней я забывал обо о всем, терял разум, терял себя... это было страшно и прекрасно одновременно... Единственный человек, с которым все всегда было просто и легко, как в сказке... Только вот разобраться в себе я совершенно не мог. Все, что мне было интересно, рядом с ней мгновенно становилось скучным и глупым, что казалось значительным — превращалось в мелкую и бесполезную мышиную возню. Как будто в ней был спрятан некий высший смысл, по сравнению с которым весь остальной мир казался суетным и неважным. Вдали от нее я чувствовал жажду, как человек, умирающий от нехватки воды, рядом с ней я пил ее свет и не мог напиться. Что это было — любовь? одержимость? жажда обладания? — я не знаю. И так же не знаю, что сжигает меня до сих пор — любовь к ней, чувство вины, или презрение к самому себе...

Мы дружили с детства, еще до Хогвартса. Я рос совершенным дикарем, ни с кем не общался, кроме матери, даже в начальной школе у меня не было друзей. Я всегда и у всех вызывал желание задирать, унижать и травить меня. Лили была единственной, у кого не появилось этого желания.

Я, как обычно, болтался по округе, избегая местных мальчишек, зашел довольно далеко от дома, и увидел двух девчонок на качелях. Старшая раскачивалась не сильно, с опаской, а младшая — что есть мочи, только волосы летели по ветру, и глазищи зеленые сверкали... И когда я взглянул на нее, меня как будто Петрификусом ударило, я перестал видеть и слышать все вокруг, кроме нее... так она была красива... Я смотрел и не мог даже думать о том, что к ней можно подойти, заговорить, познакомиться — такой она казалась мне недоступной и прекрасной, как богиня. А потом она взлетела. Не спрыгнула с качелей, а полетела, и мягко приземлилась в траву. Так могут только маги. Старшая девочка принялась ее ругать, и я понял, что она — не волшебница. Мне к тому времени уже не раз попадало от отца за стихийные выплески, обычно разрушительные, и я думал, что магия — это что-то плохое, что надо скрывать, как нехорошую болезнь. Но Лили была такой светлой, солнечной, и это никак не сочеталось в моей голове. Да, моя магия могла быть плохой и жестокой, но ее — никогда.

Так оно потом и вышло.

Мы росли, и меня все больше тянуло к Темным Искусствам, они получались у меня лучше всего, без усилий, как будто сами собой прорастали изнутри, а Лили оставалась светлой, и мне достаточно было посмотреть на нее, как я четко осознавал глубоко сидящую во мне порочность. Я пытался впитать ее свет, я цеплялся за нее, как за спасательный круг, с самого детства, поначалу совершенно не понимая, почему меня к ней так тянет. Потом, спустя годы, понял: я просто пытался выжить в борьбе с самим собой. Но это оказалось невозможным — в борьбе с собой может быть только один победитель, и результат вполне предсказуем. Моя тьма была сильнее ее света, и, в конце концов, поглотила его, и я стал невольной причиной ее гибели... Я никогда, никогда не смогу простить себе этого... Знать, что единственный близкий человек погиб из-за твоей преступной неосторожности — это худшее наказание, которое только можно придумать...

Помолчав, он продолжил:

— Как же мне было больно и горько, когда она вышла замуж за Поттера... Я буквально готов был убить его. У него было все, чего никогда не было у меня: любящие родители, друзья, красивая внешность, внимание сверстников, возможность покупать себе все, что захочется. Но, как будто ему было мало всего этого, он отнял то единственное, чем я дорожил. Мне казалось это чудовищной несправедливостью. Только через много лет я понял, что сам ничего не мог предложить ей — ни тепла, ни уюта, ни понимания, ни защиты. Я не в силах сделать счастливым никого, даже кошку. Я нищ и убог душой изначально, мне нечего было дать, я мог только брать и предъявлять претензии, что мало дали. Я стыдился этого, и стыжусь до сих пор, но исправить себя не в моих силах. И, в конце концов, я погубил единственного человека, который щедро, не считаясь, одаривал меня теплом и любовью. Как поздно я понял все это...

Знаешь, Дэя, если бы можно было взять хроноворот и повернуть время вспять, я никогда и никому не рассказал бы про то пророчество. Пусть бы Поттеры были счастливы, пусть бы их сын рос в любящей семье. Но я никогда не стал бы пытаться вернуть Лили. Я все равно не смог бы быть другим, и не смог бы сделать ее счастливой. Я не знаю, как это бывает, где распределяют любовь и кто ее раздает, но меня явно обделили от рождения. И черт со мной — может, я, действительно, настолько плох, что не заслуживаю счастья. Это я готов принять. Но за что пострадала она — я до сих пор не понимаю и не могу смириться...

Дэя только вздохнула, и прижалась виском к его плечу, разделяя его боль, даруя утешение понимания. И Снейп был благодарен ей хотя бы за то, что ему — впервые — есть, кому все это рассказать. Они еще долго молча сидели рядом, слушая шум ветра в листве.

* * *

А ночью Лили ему приснилась.

Или не приснилась — кто его разберет, это странное междумирье.

В зеленом, под цвет глаз, летнем платье, так хорошо гармонировавшим с темно-рыжими кудрями, какой-то невесомой, летящей походкой она зашла в его спальню, и просто сказала: «Здравствуй, Северус!»

Как будто не было между ними боли, предательства, смерти и шестнадцати лет разлуки. Он вскочил, потеряв дар речи, бросился к ней, но ноги неожиданно подкосились и он осел на пол, и мог только рыдать, обняв руками ее ноги и уткнувшись лицом в колени — долго, боясь поднять глаза и почти не осознавая ничего вокруг. А она стояла молча, гладя его по голове тонкими пальцами. Постепенно все горе и отчаяние выплакались, и осталось что-то странное, теплое и светлое, ранее совершенно погребенное под гнетом, и от этого невидимое. А потом она подняла его с колен, обняла, заглянула в глаза, и сказала: «Ну что ты, братишка, все хорошо. Я люблю тебя, и давно не сержусь. Я всегда была с тобой, только ты меня не видел». Ее глаза лучились светом, и не было в них ни боли, ни потери.

«Братишка» объяснило все, чего Северус до сих пор не мог или не хотел понять. Если подумать, то это было даже хорошо, потому что ей не пришлось рвать душу между двумя любимыми, выбирая кого-то одного. И, странно, но ему самому было совсем не обидно от того, что он оказался «братишкой». Как будто он перерос и отпустил, все поняв и приняв. Когда действительно любишь, то не хочешь ничего для себя, а только счастья для любимого. Он молча смотрел на нее, и понимал, что не видел ее именно потому, что хотел видеть совершенно другое, а она могла дать ему лишь сестринскую любовь, которую он не воспринимал. В душе его поднялось теплое чувство — не как к потерянной любимой женщине, которой она всегда для него являлась, а как к просто человеку, даже не важно, какого пола и с кем связавшего свою жизнь, главное — любимому. Он обнял ее и прижал к себе крепко-крепко, плача уже от нахлынувшего счастья. Они наконец-то понимали друг друга молча и до конца, и не нужно было слов и объяснений, потому что не было никаких ожиданий.

Уходя, она поцеловала его в щеку и тихо сказала: «Будь счастлив, Северус. Я очень этого хочу». И растворилась в пространстве.

-----------------

Фанарт (не мой!), очень хорошо иллюстрирующий вторую часть главы:

http://wmash.deviantart.com/art/Severus-and-Lily-98368412