За углом начинается рай, нужно только чуть-чуть подождать... (с) (джен)

Разрушатся рамки, исчезнут пределы,

В спешке и в шуме, и в качестве низком.

Как обычно первое сентября резко отличалось от последнего дня лета своей погодой и своим характером, словно показывая, что только оно имеет право так резко меняться. Солнечное тепло, которое царило в последние дни лета, сменилось грузными чёрными тучами. С утра моросил лёгкий дождь, самый гадкий, который только может предложить природа. Вроде как и зонтик открывать необязательно, а вроде и капает что-то, превращая и без того непослушные волосы на голове в противное слипшееся нечто. Ветер тоже не уступал место тучам. Сильными порывами он принялся срывать с деревьев бедные листья, уносить у прохожих зонтики и поднимать пыль. Последнее ему, однако, вообще не удалось, так как дождь с каждой длительной секундой усиливался и прибивал не только пыль к земле, но и всё остальное.

Дорога до школы всегда была, есть и будет сложной, пусть и не далекой — метров двадцать от силы через дорогу — тяжела она бывает из-за того, что люди, даже привыкшие ко мне смотрят с таким презрением и псевдо-жалостью, что хочется кричать от боли. Ах, если бы кричать...

Сегодняшний ливень, кстати, так же не улучшал идиотского состояния бесконечной апатии и депрессии.

Люди часто читают книги о жизни других. Совершенно других. С какими-нибудь болезнями, трогательными историями любви. Люди глупы. Они просто боятся сорвать пелену с глаз долой и увидеть этот жестокий и бесподобный мир своими глазами.

А еще люди пишут эти самые книги. Пишут о себе, прикрываясь другими именами. Иногда мне кажется, что если бы кто-то захотел писать о моей жизни, то он обязательно был бы болен, как и я. Но этого не случится, потому что немые не пишут книг. Мы рисуем картины этого мира другими способами. И не важно, на самом деле, будет ли это холст или бумага, будет это скрипка или фортепьяно... Картина останется неизменной, но другой, не такой, как ее видят остальные. Простой шелест дождя может сказать нам больше, чем долгие пафосные разговоры людей.

Ну, ладно, не буду зацикливаться на этой теме. Это первая, и, я полагаю, последняя, запись в моем новом дневнике. Я противоречу сама себе, говоря о том, что веду дневник. Ведь несколькими строками раньше я сообщила вам, что немые не пишут. Смешно и глупо. Я сама по себе противоречивая. Как говорят мои лучшие друзья — один день я готова пускать слюни от счастья, а другой уже беззвучно рыдать в подушку или же просто апатично водить пальцем по стеклу.

Пожалуйста, не сгорай,

Нужно только чуть-чуть потерпеть.

У меня афазия, приобретенная в начале мая этого года, после того, как меня сбила машина отца подруги.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.

Вроде бы Блок, но сейчас точно не скажу. По литературе всегда имела четверку. Как можно написать сочинение на шесть листов, если смысл произведения заключается в двух словах: «все умерли»? Хотя нет, я имею склонность преуменьшать. Не в двух, а в пяти! «Все долго и мучительно умирали» — так куда точнее.

И вот сейчас я бросила ручку на стол и попыталась представить, как же я выгляжу со стороны. Иногда хочется, чтобы тебя сфотографировали или нарисовали. Посмотреть и решить, насколько ты безнадежна.

Тонкие пальцы, характерные для учеников художественных и музыкальных школ, в которых я, к сожалению, училась, растянутая, выцветшая безразмерная футболка на немного полном теле, каштановые спутанные волосы, которые собрал в пучок остро очиненный карандаш. Да, безнадежна.

Но знаете, что бы я ни говорила — я очень люблю книги. Люблю этот сладкий терпкий запах обложки и тихий шелест страниц. Есть такие книги, которые ты перечитываешь сотни и тысячи раз, но они всё равно остаются полными загадок и тайн.

Властелин колец, наверное, именно такая книга для меня. За три месяца я зачитала ее до дыр, и теперь потрепанная книга в старой обложке постоянно лежит в моей маленькой сумке и радует душу.

До чего же мне хотелось стать, наконец, свободной!

По-настоящему свободной — нам этого никогда не удавалось сделать. Жить там, где хочется, на одном месте, и, чувствуя порывы ветра, не обращать внимания на его зов.

Мне хотелось стать свободной от учебы, от этой глупой болезни, хотя, плевать на нее уже. Привыкла.

Второго сентября я брела в школу, а мысли быстро мелькали в голове, не давая сосредоточиться на какой-либо из них. Немного надоевшее старое здание, выкрашенное в персиковый цвет, было видно издалека. Даже не видно, а слышно. Гомон двух тысяч детей, идущих в школу, можно было услышать за километр. Обычно я подбегала к одноклассникам, к подругам и вливалась в общую какофонию звуков.

Сегодня это будет безумно сложно. Они еще не знают обо мне. Не знают, что способность разговаривать я потеряла практически безвозвратно три месяца назад. Учителей осведомили мои родители. Может, сегодня на классном часу перед одноклассниками учитель объяснит это вместо меня.

Какой кошмар, от непонятной дрожи в ногах и панического страха где-то в груди, я не могу нормально выложить свои мысли на бумагу.

Знать бы мне, где выключается это радио...

Казалось бы, в чем проблема — нанять логопеда и позаниматься чуток. Я не первая, я и не последняя. Но тренинги и процедуры не помогали. Как папа уговорил меня на операцию, я уже и не помню. Но точно знаю, что меня долго уговаривали, впрочем, зря. Операция ничего не дала, а только усложнила процесс болезни. Теперь я вообще не могу произносить звуки. «Угукать» и «мугыкать» у меня получается с трудом. Все, что не приносит мне боль — это стон и медленные кивки головой. Только такими способами я могу говорить с человеком, который не понимает языка жестов.

Моя жизнь отстой. Отстой — моя жизнь….

Как бы я себя ни уговаривала, как бы ни рассуждала, я прихожу только к одному варианту. Хотя, иногда я сама себя не понимаю: у меня хорошие родители, отличные друзья, прекрасная школа. У меня есть все, что нужно современному подростку: одежда, деньги, техника. Единственного, чего мне не хватает — это голоса. Летними ночами, после дотошных занятий с логопедом, из-за которых у меня невыносимо болит горло и голова, я закрываюсь в спальне и долго смотрю в зеркало. После чего, передумав тысячи мыслей и попробовав сказать свое имя, надеваю наушники и плачу. Хотя, если вспомнить, то я уже как месяц не оставляю мокрых пятен на наволочках. Как-то переболело что ли. После операции все переболело. И теперь болит только голова и душа. Немного. Временами.

Лучшая подруга как-то заметила меня среди этой огромной копошащейся шумной толпы и закричала, маша руками над головой. Удивленные девочки сначала в недоумении проследили за ее взглядом, но потом расхохотались друг над другом и, потянув за собой остальных, большой толпой побежали навстречу мне.

Единственные дети со школы, знавшие о моей проблеме.

Вы даже представить себе не можете, как мне все-таки хотелось громко рассмеяться вместе с ними и побежать к ступеням школы.

Как мне хотелось поблагодарить их за все.

Сказать что-нибудь веселое, чтобы подруги вновь расхохотались и обняли меня.

Как же все-таки хотелось не видеть виноватых и сочувствующих взглядов в мою сторону.

* * *

Дождь моросил так же противно, как и вчера, что усугубляло мое настроение — косые взгляды и презрительные шепотки в школе просто вывели меня из равновесия.

Люди глупые.

Просто омерзительно глупые и наивные.

Они ничего не видят, никого не слушают.

Они живут так, как им хочется и говорят то, что вздумают. Даже если это не правда. Это выбешивает.

Я хочу оказаться подальше от них. Пусть произойдет что угодно, сейчас я согласна на все. Даже самое страшное.

Хотя нет, тут я немного преувеличиваю. Все-таки самое страшное мне не нужно — достаточно будет просто пары месяцев тишины и покоя вдали от цивилизации.

Такой тихий голос — изнутри, извне, наяву и во сне.

Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался вчера. Стихло завывание ветра и сквозь блеклые тучи стали пробираться тоненькие лучи солнца, которые потрясающе отражались от влажного асфальта и озаряли туман вокруг нежным светом. Эдакое затишье после бури. Немного жутко на самом деле — все меняется слишком быстро.

Но самое страшное знаете что? Тишина. Я не вижу людей. Не слышу птиц. Не чувствую ничего кроме странной пустоты внутри и холода, который обволакивает меня секунда за секундой.

И тогда я услышала тихий голос, зовущий меня домой.