За углом начинается рай, нужно только чуть-чуть подождать... (с) (джен)

Вместе с запахом выжженых

Солнцем полей,

Тёмной птицею в сердце

Входит новая осень.

Ты плетёшь свой венок

Из траурных лент,

Из увядших цветов

И почерневших колосьев.

Но кто знает, чем обернутся

Холода и потери

Для того, кто умел верить?

И кто знает, когда над водою

Взойдёт голубая звезда

Для того, кто умел ждать?

Последнее время я все чаще сравниваю людей вокруг меня с бабочками — такое сравнение подходит к ним как никакое другое. Хрупкие, утонченные эльфы — кажется, подуешь, и рассыпятся серебристой пылью; более тяжелые и приземистые, но тоже безумно величественные и красивые люди и гномы. Люди любят бабочек, они будоражат наши мысли и хочется смотреть…смотреть…и думать. А еще бывают ночные бабочки — мотыльки вроде — мохнатые, почти бесцветные, пугающие. Вот кто мне скажет абсолютно честно, что никогда в детстве не боялся больших мотыльков, сидящих на стене подъезда или подлетающих ночью на свет фонаря. Признаюсь, я — безумно. Уже потом, чуть старше, я начала их жалеть, потому что — как тогда считала — другие бабочки их днем прогоняют, потому что они некрасивые и крыльев окрас у них не такой ярких, а ночью темно. А бабочки эти боятся темноты, спасаясь у фонарей, разгоняющих тьму. А их оттуда прогоняют маленькие дети и визжат еще громко, когда их видят. А они-то безобидные совсем. Просто невзрачные и мохнатые. Эти бабочки — я. Просто полная копия меня в этом мире: небольшого размера, с пушистой копной волос, толстенькие, с короткими лапками и крыльями и совершенно ни-ка-кие. Настолько, что прям за саму себя обидно.

Последние дни, и впрямь, выдались страшно обидными для меня в самой глубине души. Я прекрасно знала кто я такая, но, откровенно говоря, рассчитывала на куда более теплый или хотя бы вежливый прием на Совете. Нет, меня не послали лесом далеко и надолго, хотя, чувствую, у некоторых появлялось это желание периодически, когда Владыка уточнял какие-либо моменты у «всезнающей» меня. Может быть, я и впрямь выглядела так жалко, что презрительные и высокомерные взгляды пилили меня эти долгие часы, хотя я старалась одеться наиболее прилично — даже очки принесла в руках и не надела, несмотря на явные затруднения. Самой себе никогда бы не призналась, что здесь, где проблемы со зрением есть только у стариков да больных, я стеснялась показывать эту слабость, подчеркивая самой себе, что я сильнее, чем могу казаться.

Никто об этом не знает, но я, жутко смущаясь и меняя цвет как семафор, около недели назад выпросила у оружейника самые простые и никому не нужные меч и кинжал. К ужасному удивлению Элладана, которого я упросила показать мне азы, на первом занятии мне удалось провести полтора часа с оружием в руке (которая потом просто отваливалась, но я вам этого не говорила). И в итоге муштры, за где-то-неделю я относительно могла им владеть. Очень относительно, если вам интересно мое грубое и самокритичное мнение. Я могла бы лучше, как считаю, но, во-первых, чертова голова, во-вторых, плечо мне либо продуло, либо это я его выбила, потому что болит жутко, особенно, когда бывает задействован локоть, и я неосознанно стараюсь этого избежать.

С того места, где я сижу, отчетливо просматривается весь зал и, уже отчаявшись услышать что-нибудь действительно полезное, я разглядываю лица моих возможных спутников, старательно избегая чужих взглядов. Еще утром, то есть до совета, я вручила Владыке листок с именами тех, кто пойдет в поход и вероятные фразы присутствующих здесь. На самом деле ни черта они не вероятные, я тупо скатала их с книги и с умным лицом вручила, дескать, и я могу быть полезной. Наш уговор заключался в том, что если больше девяноста процентов фраз, написанных мной, совпадут, то мое карандашное имя в списке будет обведено чернилами. Честно говоря, сейчас, просидев около двух часов абсолютно без смысла, я задумалась — чего ж я так рвусь в этот поход — потом только страдать буду, но потом поняла — лучше быть относительно полезной там, а не бессмысленной пустышкой здесь.

От бесконечных размышлений и постоянного молчания в сердце закрадывается тоска. Я думаю, что даже если вдруг исчезну, то ничего не напомнит обо мне. Будто бы меня и нет, и не было никогда. Я думаю о том, ради чего вообще собираюсь куда-то идти, ругаю себя за опрометчивость, а после, уже уговорив себя все бросить, снова перекладываю давно собранную походную сумку и понимаю, что этот поход — мое спасение. Мой способ не сойти с ума.

Кто бы мог подумать, что я, боящаяся даже своей собственной тени вот так вот отчаянно стану рваться в поход, который запросто может стать для меня, классического интроверта и домоседа, персональным адом. Кто бы только мог подумать…

От тихого голоса внутреннего разума, скажем так, меня, по-прежнему судорожно стискивающую в руках оправу очков, отвлекли абсолютно бесцеремонно и до слез издевательски — задав вопрос, на который был необходим относительно развернутый ответ.

— Может, прежде чем перейти к теме, собравшей нас здесь, молчаливая юная леди объяснит, что она делает среди лучших воинов и мудрецов своих королевств?

Боромир. Сын Денетора и так далее. Абсолютно нетактичный хамоватый мужлан, которого страшно хотелось опустить с небес на землю, и я, снова отказывая самой себе в просьбе нацепить, наконец, эти чертовы очки, смерила воина презрительным взглядом, поборов страх перед сильным глубоко внутри себя.

Повисшая пронзительная тишина неприятно отдавала в висках шумом крови в сосудах, от многочисленных, впервые заинтересованных взглядов алым залились щеки и кончики ушей, и я пожалела, что по привычке из своего прошлого заколола волосы в высокий хвост, а не оставила их распущенными, следуя ривенделльской моде.

Пытаясь успокоить отчаянно колотящееся сердце, я хмыкнула и вывела уверенной рукой только два слова в неизменном блокноте, а затем, отчаянно молясь, чтобы не споткнуться, прошла к сидящему напротив гондорцу и протянула книжицу ему.

Протянула и имела честь наблюдать, как издевка на его лице медленно сменяется недоумением, и бровь в заинтересованном жесте чуть приподнимается вверх; как приподнимаются на своих креслах эльфы, стараясь заглянуть в тетрадь, и задумчиво переглядываются, поглаживая роскошные бороды, суровые гномы. Вполне насладившись интересом, направленным в мою сторону и сторону дневника, я требовательно протянула руку за своей вещью и смутилась, когда заметила, насколько узкой и маленькой кажется моя ладонь рядом с его.

— Что ж, если ваши претензии к моей дорогой гостье, — я удивленно кашлянула, — оказались необоснованными, мы можем перейти к тому, ради чего вы все оказались здесь.

Тебе больно идти,

Тебе трудно дышать,

У тебя вместо сердца

Открытая рана.

Но ты всё-таки делаешь

Ещё один шаг

Сквозь полынь и терновник

К небесам долгожданным.

И однажды проснутся все ангелы

И откроются двери

Для того, кто умел верить.

И ненастным январским утром

В горах расцветет миндаль

Для того, кто умел ждать.

И Элронд заговорил. Тихим, звучным голосом, эхом отдающимся во вновь повисшей в зале тишине. Он рассказывал о Второй эпохе, когда были выкованы Магические Кольца, и о древнем Властелине Мордора, Сауроне. Отдельные части этой истории были знакомы многим гостям, но всю ее не знал до этого никто, и гости слушали затаив дыхание об эльфах-кузнецах, живших в Остранне, об их тесной дружбе с гномами-морийцами — так называли гномов из Мории, — о стремлении эльфов Остранны к знаниям и о том, как Саурон, прикинувшись другом, предложил им помощь, и они ее приняли, и достигли замечательной искусности в ремеслах, а Саурон выведал все их секреты и выковал на вершине Огненной горы, расположенной в Мордоре, Кольцо Всевластья для владычества над всеми остальными Кольцами. Но эльф Келебримбор узнал об этом и спрятал три сделанных им Кольца, и началась кровопролитная, разорительная война, и ворота Морийского Царства захлопнулись.

Элронд кратко рассказал гостям, как он следил за Кольцом Всевластья, но эта история всем известна, потому что он в свое время распорядился подробно записать ее в Летопись бытия, а значит, ее нет нужды пересказывать.

Потом Элронд поведал о Нуменоре, о том, как это государство погибло, и о том, как короли Большого Народа вернулись, возрожденные Морем, в Средиземье, о могучем короле Элендиле Высоком, о его сыновьях Исилдуре и Анарионе, основавших два могущественных княжества — Арнор на севере и Гондор на юге. Саурон пошел на князей войной, и они обратились за помощью к эльфам, и после переговоров был заключен Последний Союз людей и эльфов.

Элронд вздохнул и, помолчав, продолжил:

— Объединенная дружина Элендила и Гил-Галада собралась в Арноре для похода на Мордор, и я тогда подумал, что ее мощь и сила, ее гордые знамена и могучие витязи напоминают мне древнейшую — Первую — эпоху и Великую Соединенную Дружину, которая разгромила мрачный Тонгородрим, и эльфы решили, что разделались с Врагом, но вскоре поняли, что жестоко ошиблись… Я лично сражался на склонах Ородруина — или, в переводе, Огненной горы, — где погиб Гил-Галад и пал Элендил, сломав свой меч о шлемы врагов, но и сам Саурон был повержен Исилдуром, который завладел Кольцом Всевластья.

— Так вот оно что! — воскликнул, вскакивая, Боромир. — Значит, Кольцо Всевластья сохранилось? По нашим-то преданиям, оно исчезло, когда завершилась Вторая эпоха. А им, оказывается, завладел Исилдур?

— Да, завладел, — подтвердил Элронд. — Хотя не должен был этого делать. Кольцо следовало тогда же уничтожить в пламени Ородруина, где оно родилось. Но Исилдур оставил Кольцо у себя. Видели это лишь мы с Кирданом — все остальные воины погибли, — и мы попытались предостеречь Исилдура, но он не послушался нашего совета. Много времени утекло с тех пор, Кольцо предало Исилдура и привело его к гибели. Поколения приходили на смену поколениям, и война пожирала множество жизней, но Минас-Тирит продолжал бороться, и Враг не сумел прорваться за Андуин, и путь от Каменных Гигантов до Моря все еще считается сравнительно безопасным. Здесь мой рассказ подходит к концу: после того как погиб Исилдур, Кольцо Всевластья бесследно исчезло, и Три Кольца получили свободу. Однако сейчас они снова в опасности, ибо Кольцо Всевластья нашлось…

Слова завораживали и холодными иглами впивались в мозг и сердце. Я смотрела на юного хоббита, который испуганно косился на свой карман. Отчего-то внезапно захотелось забрать чертову побрякушку себе и никому никогда не отдавать. Кольцом хотелось владеть, всегда держать у себя. Тишайший шепот, который, казалось, никто больше не слышал, обещал исцеление. Он обещал свободу и уверенность в себе. Могущество и власть…

Охнув от резкой боли в голове, появившейся после последних слов, я закрыла уши руками, стараясь закрыться от шепота, выворачивающем все самое тайное и грязное из моей тщедушной душонки. И сейчас я больше всего на свете ненавидела себя за то, что вообще позволило подобным мыслям посетить свое сознание и хоть на секунду захотела забрать кольцо. Захотелось плакать от презрения к себе.

Как оказалось, своей несдержанностью я привлекла к себе очень немало внимания.

— Да, Кольцо здесь, в Ривенделле и прямо сейчас находится в этом зале.

— Так чего мы сидим и беседы беседуем. Уничтожим кольцо! — рыжебородый гном замахнулся тяжелой секирой и ударил со всей мощи по украшению, но оно даже не шелохнулось, лишь обломками разлетелось гномье оружие.

— Его нельзя уничтожить ни одним известным нам способом, Гимли, сын Глоина, — Элронд с недовольством посмотрел на дворфа, которого отшвырнуло к колонне ударной волной.

— Оно было отлито в огне роковой горы. И уничтожить его можно только там, — одними губами проговорила я, глядя на кольцо, — Его нужно отнести в самое сердце Мордора и бросить в огненную расщелину, из которой оно вышло.

Я повторяла то, что давно знала. То, чем фактически подписывала себе смертных договор, не понимая, что за мной, повинуясь незаметному жесту Владыки, следят все присутствующие и тем более я не могла знать, что умение читать по губам имеет невероятно широкое распространение среди воинов, кем практически все, сидящие здесь, являлись.

Зал совещаний в который раз затопила тишина. За окном весело сияло солнце, под берегом мирно журчала река, но я почувствовала, как черный страх ледяными щупальцами сжал мое сердце. Боромир рассеянно играл охотничьим рогом и хмурился. Потом решительно сказал:

— Я не понимаю, чего вы боитесь. Да, Саруман оказался предателем, но ведь глупцом никто из вас его не считает. Почему вы думаете, что Кольцо можно лишь спрятать или уничтожить? Раз уж оно очутилось у нас, надо обратить его против хозяина. Пусть же Кольцо будет нашим оружием, если в нем скрыта столь грозная мощь!

— Светлые Силы, — возразил Элронд, — не могут использовать Кольцо Всевластья. Нам это слишком хорошо известно. Его изготовил Темный Властелин, чтобы осуществить свои черные замыслы. В нем скрыта огромная мощь, Боромир, так что и владеть им может лишь тот, кто наделен поистине великим могуществом. Но Могучим оно особенно опасно. Вспомни — Саруман Белый переродился, едва он решил завладеть Кольцом. Мы знаем, что если кто-нибудь одолеет Саурона с помощью Кольца, то неминуемо воссядет на его трон и сам переродится в Темного Властелина. Я страшусь взять Кольцо на хранение. И никогда не воспользуюсь им в борьбе.

— Я тоже, — твердо сказал Гэндальф.

В глазах Боромира промелькнуло недоверие, но потом он горестно опустил голову.

— Да будет так, — проговорил он.

— Но скажи, — спросил у Элронда какой-то гном, не признанный мной, — тебе известно, как изменится мир, когда исчезнет Кольцо Всевластья?

Владыка Элронд перевел усталый взгляд на меня и снова (!) мне захотелось провалиться под землю и больше никогда не попадаться на глаза никому из присутствующих, поскольку, кажется, именно обо мне хотел начать говорить эльф, но, встретив мой умоляющий взгляд, запнулся и тяжело осел обратно на свое кресло.

— Мне это не известно, достопочтимый Глоин, но здесь сейчас присутствует тот, кому весь этот путь, все испытания, которые будут ждать тех, кто решится уничтожить кольцо, — давно известная история. Но я не буду раскрывать все, что он рассказал мне, — повысил голос Элронд, перебивая нарастающий гул собравшихся, — Пусть же все идет своим чередом. Скажите мне, храбрейшие своего народа, кто из вас пойдет в Мордор, к Роковой вершине, дабы предать зло пламени, породившему его?

— Мне все понятно, — сказал вдруг Бильбо, — можешь не продолжать, досточтимый Элронд. Я начал эту злополучную историю, и мой долг призывает меня с ней покончить. Мне очень неплохо жилось у эльфов, а мой труд, как я думал, был близок к завершению. Мне казалось, что скоро я смогу написать: и с тех пор он жил счастливо до конца своих дней. По-моему, это замечательная концовка, хотя ее трудно назвать необычной. Но теперь она, вероятно, изменится или в лучшем случае отодвинется, потому что Книга станет длиннее. Жаль!.. Тогда, когда мне надо выходить?

Боромир с изумлением посмотрел на Бильбо, однако сдержал невольную усмешку, заметив, что другие участники Совета выслушали хоббита серьезно и уважительно.

— Да, мой друг, — проговорил Гэндальф, — если б ты начал эту историю, тебе пришлось бы ее закончить. Однако летописцу должно быть известно, что в одиночку начать историю невозможно: даже самый великий и могучий герой способен внести лишь крохотный вклад в историю, которая изменяет мир. Не надо смущаться. Мы все понимаем, что за шуткой ты скрыл мужественный порыв. Ты не сможешь и подобраться к Огненной горе. А главное, у Кольца теперь новый Хранитель. Так что не меняй концовку в Книге. И будь готов написать продолжение, когда смельчаки вернутся назад.

— Вот уж чего и от тебя не слышал, так это совета пожить спокойно! — с досадливым облегчением воскликнул Бильбо. — Твои прежние советы оказывались мудрыми — боюсь, не оказался бы сегодняшний глупым… А если говорить серьезно и откровенно, то нет у меня ни сил, ни удачливости, чтобы снова взять Кольцо на хранение. Его лиходейское могущество возросло, а я-то чувствую себя старым и слабым. Но скажи — кого ты назвал смельчаками?

— Тех, кто отправится с Кольцом в Мордор.

— Не разговаривай со мной, будто я глуп! Кого именно ты имел в виду? По-моему, это, и только это, нужно решить на сегодняшнем Совете. Так давайте назовем имена смельчаков — или сделаем перерыв на обед!

Бильбо умолк, и настала тишина. Никто из гостей не проронил ни слова. Я обвела взглядом собравшихся, но никто не поднял глаза: все молчали и смотрели в пол, предаваясь собственным мрачным раздумьям. Сердце колотилось как у трусливого кролика — сейчас решалась моя судьба и судьба всего Средиземья, и, если что-то пойдет не так, как должно было, будет очень и очень плохо.

— Я готов отнести Кольцо, — раздался в тишине тихий голос Фродо, — хотя и не знаю, доберусь ли до Мордора.

Элронд внимательно посмотрел на Фродо.

— Насколько я понимаю, — проговорил он, — именно тебе суждено это сделать… если бремя, которое ты берешь на себя, в самом деле окажется тебе по силам. Ибо это тяжкое бремя, Фродо. Столь тяжкое, что никто не имеет права взваливать его на чужие плечи. Но теперь, когда ты выбрал свою судьбу, я скажу, что ты сделал правильный выбор.

Митрандир гордо распрямил старческую спину и стукнул посохом, призывая всех вновь зашумевших к тишине.

— Я помогу тебе нести это бремя, Фродо Бэггинс. Столько, сколько потребуется.

— Если моя жизнь понадобится защитить тебя, я отдам ее, — произнес Арагорн. — Мой меч с тобой.

— И мой лук тоже, — Леголас сделал шаг к полурослику, а у меня перехватило дыхание. Пока все шло так, как нужно.

— И моя секира! — Гимли самодовольно ухмылялся.

Вперед вышел сын наместника.

— Если такова воля совета. Ради Гондора — я исполню ее.

И тут из-за колонны, спотыкаясь на каждом шагу, вылетел Сэм и нелепо затормозил около лучшего друга.

— Мистер Фродо никуда не пойдет без меня!

— Да уж, вас трудно разлучить, если ты проник на секретный совет, на который он был приглашен, а ты — нет, — Владыка Элронд улыбался, уличая в действиях полурослика только шалость.

— Нужны еще двое, чтобы уравнять количество Хранителей с Призраками-Кольценосцами, — заметил Элронд. — В Ривенделле найдется немало охотников… — он запнулся, не отводя взгляда от пергамента в своих руках, на котором я писала список хранителей, — А почему бы и нет? Пусть хоббиты идут вместе, если желают. Сюда пришло четверо, ведь так? Но остается еще один вопрос… Дина, если наш уговор все еще остался в силе, я бы хотел, чтобы ты сопровождала отряд. Ценные знания о будущем не стоит упускать из вида, когда речь идет о столь важной вещи, как судьба всего Средиземья. Ты согласна?

Нечто внутри меня оборвалось тонкой струной, когда я кивнула, соглашаясь.

Отныне мне нет дороги назад.

Обречённо скользит

Одинокая лодка

Сквозь холодные воды

Бесконечной печали.

Только небу известно

Всё о нашем сиротстве

И о боли, что связана

Клятвой молчания.

Где-то есть острова утешения

И спасительный берег

Для того, кто умел верить.

Там рождаются новые звёзды

И в горах расцветает миндаль

Для того, кто умел ждать.