Никто не смеет обижать Гарри Поттера! (джен)

У каждого волшебника есть свое необычное хобби, которое он тщательно скрывает от других, боясь, что "нормальные волшебники" заплюют его и даже не подадут руки. Причем каждый свято уверен, что он один такой на всей земле, и это необычное хобби, которое выходит за рамки магия-квиддич-вопросы крови-чтение и о котором даже рассказать стыдно, и делает его таким исключительным и совершенно непохожим на других.

У Альбуса Дамблдора, например, это было вязание. Сколько вечеров он проводил, освободившись ото всех насущных дел, сидя по-турецки на диване и считая петли на очередном полосатом свитере! Зная, как люди относятся к его эксцентричности, сиятельный директор даже не прятал свое вязание, а просто продолжал заниматься своими делами, а клубок с недовязанным свитером с оленями так и покоился на диванчике, порождая загадки и домыслы.

Северус Снейп очень любил рисовать. Уединившись в своей спальне и заперев ее как на заклинания, так и на засов, он часами проводил за мольбертом, рисуя то необычайно яркие пейзажи, то портреты его учеников в самых необычных местах... Но больше всего Северус любил и трудился над огромной картиной. Пейзаж, на котором устроила пикник семья: цветущая молодая рыжеволосая женщина, веселый черноволосый мальчик рядом с ней, ловящий бабочек руками, и худой мужчина с длинными сальными волосами. Северус любил эту картину и все никак не мог дорисовать до конца, закончив образ дорогой ему Лили.

А у Минервы МакГонагалл было хобби так себе. Обычное. Бродить в обличье кошки по маггловским улицам, наблюдать за жизнью неволшебников... И усмехаться, глядя на то, как с жаром объясняет детям уроки преподаватель маггловедения.

Сегодняшний день не стал исключением: сегодня Минерва решила прогуляться по маггловскому кварталу в городе Литтл Уингинге — по заверениям Альбуса, хитро улыбавшегося и накидывавшего на свой свитер с загадочным золотистоволосым юношей последнюю петельку, самый маггловский город, какой только можно найти. Да, признавалась себе Минерва, играя с оставленным у магазина ребенком, она прекрасно знала, где сейчас живет Гарри Поттер, и она не скрывала, что хочет его проведать: вдруг эти магглы сделают с ним что-нибудь плохое? Вдруг ему плохо?

В общем-то, после этих мыслей лапы сами повели Минерву МакГонагалл к дому номер четыре по Тисовой улице. Приникнув к серой стене, она неподвижно смотрела на то, что происходит внутри. А происходило там что-то странное.

— Эй! Ну-ка быстро вставай! — толстый светлый мальчик лет, наверное, девяти прыгал по лестнице изо всех сил, поднимая клубы пыли в воздухе. Минерва поморщилась: больше всего на свете она не любила непослушных избалованных детей, которые ошибочно думают, что им дозволено все. Впрочем, может быть, он просто раздурачился, и в быту он нормальный воспитанный ребенок, мелькнула мысль.

Мелькнула — и сразу же исчезла, как только Минерва увидела, как из-под лестницы распахнулась дверь, и из-за нее вышел худой, маленький черноволосый мальчик с такими узнаваемыми глазами и шрамом на лбу.

— Такой худенький... — Минерва прижала лапку ко рту.

Тем временем Гарри — без сомнений, это был Гарри — тер кулаками глаза, пытаясь проснуться, а мерзкий мальчишка вразвалочку подошел к нему и ткнул в живот. Судя по тому, как поморщился мальчик, удар был, очевидно, сильный.

— Давай поиграем, — пробасил мальчишка. — Я буду тебя пинать, а ты будешь уворачиваться. Если ты промахнешься, то будет больно.

Минерва аж за сердце схватилась от негодования: как он смеет так обращаться с бедным Гарри!

— Может, не надо, Дадли, — пробормотал Гарри и попытался отойти в сторону. Пинок Дадли тут же опрокинул его на пол, и он сжался в комок.

— Нет, кузен, когда я что-то хочу, это сбывается!

Тон этого мальчишки был настолько самодоволен, что Минерва уже ничего не смогла с собой поделать. Оглянувшись — не видит ли кто? — она превратилась обратно в человека. Сидя на подоконнике, она вытащила палочку из кармана мантии и, взмахнув ею, произнесла несколько слов. В воздухе соткались белесые, еле заметные иероглифы, которые пролетели сквозь окно, подлетели к ненавистному Дадли, впечатались ему прямо в лоб и растворились; очевидно, мальчишка даже ничего не почувствовал.

Вновь засунув палочку в карман, Минерва хмыкнула, и вскоре по неприветливой Тисовой улице уже неспешно прогуливалась серая полосатая кошка, гордо задрав хвост. Ее маленькая — а может быть, и не очень маленькая — шалость удалась, и наглый мальчишка наконец-то получит по заслугам.

Никто не смеет обижать ее гриффиндорцев, особенно — детей ее гриффиндорцев, а если совсем особняком — никто не смеет обижать Гарри Поттера.

А Дадли Дурсль все смеялся и смеялся. Еще раз ткнув урода-кузена прямо под ребра своим толстым пальцем, он, бухая ногами, выбежал из дома.

— Мам, к нам опять примазывается какая-то облезлая кошка! — с наслаждением дернув ее за хвост, он пошел за мороженым — все-таки погода стояла жаркая. — Наверное, это Гарри ее прикормил!

Впрочем, это он тут приврал. Кошка была вовсе не облезлая, а очень даже красивая, статная и полосатая — а странные пятна вокруг ее глаз и вовсе напоминали какие-то очки — и она вовсе не примазывалась, а просто сидела на сером камне около их аккуратной лужайке, которой их мама по праву гордилась. Сидела и вылизывала лапку, слегка мрачновато и будто с каким-то веселым ожиданием наблюдая за их домом, и именно это Дадли и не понравилось.

Выходя гулять со своими друзьями, он вспоминал, каким неприятным взглядом — пренебрежительным, таким, как будто что-то прилипло к подошве — эта кошка смотрела на него, и от этого взгляда ему было так страшно, что хотелось пятиться от нее спиной, а потом бежать и бежать без оглядки.

Впрочем, после того, как Пирс, хитро усмехаясь, предложил устроить очередную «охоту на Гарри», который как раз выходил из дома с огромной сумкой через плечо, Дадли выбросил странную кошку из головы и снова принялся смеяться.

Смеявшись, он гнался за Гарри, который, падая, пытался закрыть собой сумку для покупок, и поддавал ему ногой для скорости. Смеялся, не зная, что его ожидает…

Лежа в своей теплой мягкой постели и прижимая к груди огромного плюшевого динозавра, которого ему подарили на семилетие (это была единственная игрушка, которая ему нравилась, другие игрушки он либо скармливал бульдогу тети Мардж, либо издевался над ними со своей бандой, которой он ужасно гордился и пытался даже придумать ей название), Дадли никак не мог уснуть, предвкушая завтрашний день. Завтра папа возьмет очередной выходной, и они все вместе поедут на озеро на красавице-папиной машине, самой красивой и дорогой машине среди их соседей, будут сидеть на пляже и жарить барбекю… А больше всего Дадли нравилось то, что ненормальный урод Гарри не поедет с ними. Изначально папа с мамой все-таки хотели взять его с собой, ведь, как сказал папа, самодовольно покручивая усы — когда-нибудь у него будут такие же — барбекю тоже кому-нибудь надо жарить, не так ли? Но после того, как Дадли поиграл с Гарри в его любимую игру, Гарри уронил бекон прямо папе на руку, и тот, огрев его подзатыльником, закрыл в чулане на весь день.

Представив, как они все вместе будут развлекаться на свежем воздухе, поедая барбекю, а уродец будет сидеть в своем чулане и наматывать сопли на кулак, Дадли гадко улыбнулся. Что вы, он вовсе не был гаденышем — Дадли был добрым и милым мальчиком, пусть даже немного склонным к жестокости и насилию, ну, впрочем, как и все подростки… Просто все дело было в том, что Дадли ужасно ненавидел Гарри Поттера, ненормального урода, свалившегося на голову их семье восемь лет назад. Урода, который заставляет вещи летать, игрушки загораться, а людей чувствовать боль… Гарри определенно был ненормальным, и часто Дадли боялся, что он ляжет спать обычным мальчиком, а проснется — уже какой-нибудь уродливой летучей мышью или там крокодилом. Но этот страх просыпался только вечером, а днем Дадли с наслаждением издевался над Гарри, лишая его возможности найти друзей, гонял его по всему городку со своей бандой, устраивая «охоту на Гарри» и играя в свою любимую игру. В этот момент страх исчезал, и Дадли понимал, какой же жалкий этот урод, скорчившийся на земле и прикрывавший кривыми руками свою пустую голову…

 Ну, что это он, все о Поттере и о Поттере. Дадли крепко обнял Потрошителя, своего любимого динозавра, и подумал о кошке, которую он дернул за хвост, когда выбегал из дома, пиная Гарри. Кошка тогда еще так неодобрительно на него посмотрела, будто он был не Дадли Дурсль, а провинившийся ученик, и это ему очень не понравилось. Это же просто глупая кошка, почему ему было так стыдно?

Дадли закрыл глаза и подумал о том, как они будут завтра веселиться без этого уродца, и медленно погрузился в сон…

— Вставай! А ну просыпайся! — приятный, но громкий и чуть визгливый женский голос разбудил его, и Дадли недовольно перевернулся на другой бок. Будут его еще будить рано, договорились же, встанут тогда, когда он захочет! Кроватка, почему-то ставшая ужасно жесткой, скрипнула, но Дадли это не помешало.

В дверь забарабанили.

— Ну-ка быстро вставай, лежебока! Будет он еще пролеживать бока в моем доме! У, вот Джеймс вернется с задания, он тебе устроит!

Поняв, что заснуть уже не получится, Дадли недовольно раскрыл глаза и встал с кровати — и тут уже удивленно раскрыл рот. Комната, его любимая комната, напичканная игрушками и различной едой, вдруг превратилась в самый настоящий чулан, в каком мог спать только уродец-Гарри. Действительно: та же самая старая скрипящая кровать, которую Дадли издевательски называл собачьей подстилкой, паутина в углу, коробка вместо стола, на котором уродец делал уроки и с которого Дадли так нравилось воровать школьные тетради Поттера и рвать их в клочья, зная, что от училки ему попадет… Неужели мама с папой решили над ним подшутить? Вряд ли. Быть может, это происки уродца, который решил поехать на барбекю вместо него? Очень даже.

— Вставай, я сказала, или останешься без завтрака! — голос был очень даже знакомый, хотя Дадли не мог вспомнить, откуда он его слышал. Вне себя от гнева, он распахнул дверь, желая выговорить этой женщине все, что он думает о тех, кто будит людей в выходной с утра пораньше… и застыл на пороге.

Перед ним стояла та, о ком он слышал только из рассказов матери, та, которую он в последний раз видел еще ребенком… Перед ним стояла его тетя Лили.

Сомнений нет, это была она: рыжеволосая, зеленоглазая, правда, со следами возраста на лице и чуть располневшая. Раскрыв рот от удивления, Дадли уставился на свою восставшую из мертвых тетю, и Лили Поттер тотчас же это заметила.

— О Мерлин… — пробормотала она, закатывая глаза. — Я всегда говорила Джиму, что мой племянник идиот. Что ты пялишься, как будто в жизни меня никогда не видел? Быстро вставай и отправляйся готовить омлет Гарричке! И смотри, если он получится подгорелым, как в прошлый раз, тебе очень не поздоровится!

— Но… Я… — Дадли ужасно возмутился: как она смеет так разговаривать с ним, с ним, с Дадли Дурслем! Да и омлет он готовить не умеет… Впрочем, готовить он не умел вообще, да и зачем, если готовили всегда либо мама, либо уродец, а ему оставалось только есть? Он многое хотел высказать этой странной женщине, которая точно не могла быть Лили Поттер, ведь он точно знал, что Лили Поттер погибла в автокатастрофе со своим пьяным мужем.

Хотел, но не успел: прицельным пинком пониже спины миссис Поттер отправила его на кухню.

— И давай поживей, а то Гарричка уже скоро проснется!

В недоумении Дадли огляделся. Он никогда не был в этом доме, никогда здесь ничего не делал, как эта женщина могла ему что-то сказать или, тем более, приказать?

— Наверное, это какой-то розыгрыш, — сказал Дадли сам себе, надуваясь от самодовольства. — Сейчас мама и папа придут сюда, урод приготовит нам поесть, и мы поедем на барбекю…

Неожиданно взгляд Дадли упал на огромную фотографию, висевшую на стене. Сначала Дурслю показалось, что кто-то зачем-то сделал большую фоторамку и прибил ее к стене, зря только попортив дорогую вещь, но затем он с ужасом и удивлением понял, что фотография-то всамделишная, только почему-то люди на ней… двигались.

Изображены были на ней трое. Черноволосый мужчина в квадратных очках, картинно взъерошивающий волосы и помахивающий какой-то деревяшкой, держал на колене гитару и пытался по ней ударять. Рыжеволосая женщина — очевидно, тетя Лили — морщилась и солнечно улыбалась, обвивая плечи мужчины — кажется, это ее муж, тот самый пьяница Джеймс Поттер, о котором папа говорил лишь с пренебрежительной ухмылкой — и о чем-то ворковала со своей семьей. На диване сидел черноволосый довольный мальчишка в модных очках и рисовал что-то очень странное. Дадли удивленно округлил глаза: вне сомнений, это был Гарри, только без уродливого шрама на лбу и более счастливый, нежели обычно. Увидев его взгляд, Гарри-с-картинки показал ему язык. Дадли аж передернуло от негодования.

— Ха, какую фотографию сделали, как будто настоящая, — хмыкнул Дадли, вытирая нос. — Надо ее уродцу отдать, а то родителей даже в глаза не видел!

Неожиданно на заднем плане фотографии он заметил что-то, что заставило его прижаться лбом к стеклу. В дверном проеме он заметил… самого себя. Потерянного, полноватого, но не так сильно, как обычно, он грустно тер тарелки полотенцем, наблюдая, как фотографируется чужая семья.

— Не может быть, — прошептал он. — Шутка зашла слишком далеко…

— Мама, а где мой омлет?! — послышался такой знакомый голос, и Дадли обернулся.

На кухне стоял уродец-Гарри, скрестивший руки на груди. От прежнего Гарри он разительно отличался, прежде всего, своей бесшрамной физиономией, на которой было написано неприкрытое нахальство. Дадли аж перекосило от злости: что это он себе у мамы дома позволяет?!

— Эй, ты, — он подошел к нему и грубо тыкнул в плечо, как обычно. Но Гарри, вопреки его ожиданиям, не отшатнулся со страхом, как обычно, а лишь смотрел, с ухмылкой подняв правую бровь. — Я не понял, ты что это тут строишь из себя?!

Дадли попытался ударить его в живот, но Поттер вдруг перехватил его руку еще в полете, с легкостью выкрутил ее, да так, что на глазах аж выступили слезы, перебросил Дадли через себя и, бросив на пол, снова хмыкнул.

— Ты чего твории-и-и-шь… — Дадли, наверное, впервые в сознательном возрасте разрыдался по-настоящему, ухмыляясь про себя: сейчас прибежит мама, и уродец, пусть он даже за одну ночь научился каким-то приемам, наконец, получит по заслугам.

Однако на его рыдания пришла лишь Лили Поттер.

— Гарри, милый, — Лили покачала головой. — Ты опять ударил своего кузена? Сколько раз тебе повторять, мы же маги, так используй магию, а не кулак!

— Он сам ко мне полез, — Гарри пожал плечами. — Ударить попытался… А я что, я защищался просто. Меня дядька Сириус таки-и-м приемам его караты научил, закачаешься!

Дадли опять всхлипнул, надеясь привлечь к себе внимание. И к сожалению, он его привлек.

— Дадли, негодный ты мальчишка, почему ты не приготовил омлет, как я тебе сказала?! — маленькая, но крепкая рука Лили Поттер отвесила ему пощечину, не больную, но ужасно обидную, и Дадли почувствовал, как его губы затряслись от рыданий. — Что теперь будет есть Гарричка? Весь в своего покойного отца, мир его праху…

— Будешь вести себя, как твой тупоголовый отец, и его сожрет Волдеморт! — Гарри, которого Дадли возненавидел еще сильнее, расхохотался, словив от своей матери подзатыльник.

— Гарри, так говорить нельзя! Помнишь, как говорил дядя Артур? О мертвых либо хорошо, либо никак, — взгляд тети Лили перенесся на Дадли, который, вытирая слезы, поднялся с пола и отряхивал свою футболку от пыли, и ее зеленые глаза моментально похолодели. — А ты иди в свой чулан, чтобы я тебя не видела!

Задвижка лязгнула, и Дадли, опустившись на кровать, с ненавистью дубасил подушку, пока из нее не полезли перья. Что произошло? Почему уродец-Гарри занял его место?

— Я должен это понять, — гордо сказал Дадли, пригладив взъерошенные волосы. — Я найду того, кто это сделал, и верну все на свои места, или я не Дадли Дурсль.