Жизнь - как на картинке.
Хризантемы на тонкой бумаге - линии не слишком толстые и не слишком яркие. Такие, какие должны быть.
Рука старого художника дрожит - и цветок вспыхивает цветом. Надо закрасить белым, спрятать: этого не было. Партия не одобрит.
А яркая линия продолжается в знакомые лица, картинки, как на параде.
Вот он, ещё молодой, гордо плюёт в лицо изменнику под одобрительный гул партии.
А у изменника глаза яркие. Другие.
"А он изменник?" - хрипит так долго молчавший голос.
Вот он с женой - улыбаются во славу партии. Вежливо, не слишком счастливо, но и не недостаточно - в меру, так, как надо.
"Помнишь, что чувствовал после её смерти? Как груз сбросил. А у изменника так было бы, как думаешь?"
Партия улыбается. Он улыбается.
Он тянется к огню - яркому, красно-рыжему, озорному.
Партия презрительно отворачивается - и он отворачивается с ней. Огонь грязный, вонючий, ненужный.
"А может, не станешь прятать линию? Хочешь, сделаем её красной? Вместе?"
Рука старого художника дрожит от жадности, от желания...
Партия выбрала белый цвет.
Она - знает, как правильно и как нужно.
Он - всего лишь человек.
Зачем ему думать, решать, выбирать, когда правильный ответ уже давно известен?
Яркая линия исчезает под белым мазком.
Хризантемы на тонкой бумаге такие, как нужно. Линии не толстые и не тонкие, одинаковые. Как сотни глаз вокруг.
Партия улыбается.
За окном белый, как бумага, падает снег. Укрывает слишком зелёную траву и слишком синюю воду, скрипит под сапогом партии.
Этот скрип заглушает предсмертный хрип.
Плюньте этому хрипу вслед. Это умирает человеческая совесть - главный изменник. Враг народа со слишком яркими глазами.