Viara species

На Рамерии живут два народа: Подчиняющие и Подчиняемые.
Государственный язык Рамерии — Контроль. И эта история — ода Ему.
Небо меняет цвет на истерично-голубой в три часа двадцать две минуты ровно.
Переключатели работают без сбоев.
Орлы вылетают по расписанию.
Бездна затягивается плёнкой пустоты трижды в сутки. Пустота любит Рамерию.
У командира эскадрильи Мон-Со всё под контролем.
Даже аномалия на корабле неправильна ровно настолько, чтобы лишь краем задеть границы плана. Ничего такого, чего не смогла бы исправить перезагрузка системы.
Аномалия нормальна. Слишком живое существо превращается в достаточно мёртвую куклу по приказу. Существо — кукла — существо — кукла. Мужчина — кукла.
Аномалия расчленяется на инструкцию, привычку и норму реакции.
Аномалия любопытна — но концентрация страха и интереса не превышает предельную.
Датчики молчат.
Магнитная стрелка компаса указывает на юг.
Командир эскадрильи Мон-Со под контролем.
Повторяю: командир эскадрильи Мон-Со...

Это рассказ о роковой случайности. Чёрной неблагодарности. О ничтожности червя, возомнившего себя львом. О глупости милосердия.
О зле, которое не остановить силой и не взять большинством — потому что оно стравит вас с лучшим другом и из тени полюбуется, как вы убиваете сами себя.
Которое не остановить словом — потому что зло ни во что верит, его не в чем убеждать.
О зле, которое выигрывает все битвы до единой, потому что ему нечего терять и нечего бояться. Оно умеет только ненавидеть — и оно в своём коварстве сильнее пусть мудрого, но, увы, любящего короля.
О зле, которое проигрывает войну. Потому что только надежда — вечна, а у зла её нет.
Это легенда о добре.

Рейк -- лекарь в замке Ордена Белого пламени. Он лечит пленных магов, а тех потом отправляют в казематы. Так правильно. Магия -- зло. Магия -- тьма. Орден Белого пламени обещает Рейку вечную войну во имя правого дела.
Рейк не сомневается, ведь на страже его покоя стоит любимая лампа. Когда горит свет, ясно видны все тени.
Мир в круге света -- постоянен. Неизменен. Безопасен.
Всё самое страшное всегда происходит в тени. В тени всё меняется. Сталкиваются тектонические плиты, вырастают горы, высыхают моря. Или просто оживают кошмары.
В замке Ордена Белого пламени много тёмных уголков -- в них прячутся те, кто хотел ввергнуть привычный мир в хаос. Много коридоров и крутых лестниц без единого окна -- по ним бродят безымянные и безликие души казнённых колдунов, разыскивающие своих палачей. Так кажется Рейку.
Теневой мир зыбок. Теневой мир громок. Он звенит криками замученных магов. Он тянется к Рейку тысячью сломанных рук.
Но лампа горит, и тени остаются в своих углах. А Рейк помнит, что помогает вершить справедливость и борется со злом.
Мир в круге света -- постоянен и безопасен.
Но однажды лампа гаснет...

Замечательный рассказ о том, что лучшее оружие против фанатизма -- сомнение.
И о том, что в любой войне сражаются не только за крепости и бастионы. Сражаются за людей. Ведь кто-то же должен идти за тобой.

Нет ничего более безнадёжного, чем пытаться взять реванш у того, кто и за соперника-то тебя не считает.
Но Такао не привыкать. У него есть Мечта — и он будет работать как проклятый, чтобы её исполнить, и Мидорима обязательно когда-нибудь увидит в лице Такао грозного врага.
Нет ничего более странного, чем пытаться строить свою судьбу по гороскопу.
Но Такао готов постигать любую загадочную муть, которой увлечён Мидорима: он уничтожит соперника его же оружием.
(Но свою судьбу по гороскопу строить всё же не будет. Свою Мечту он хочет исполнить сам, пусть звёзды не лезут в его матч.)
Нет ничего более бессмысленного, чем пытаться взять реванш за старое поражение у того, кто теперь играет с тобой в одной команде.
Разве что отказываться от одной Мечты во имя другой, ещё более недостижимой.
Мидорима правда круто играет в баскетбол, и теперь Такао хочет играть с ним вместе. Безнадёжно, да и гороскоп наверняка советует Мидориме с Такао не общаться, но Такао не привыкать, он будет работать как проклятый, чтобы...
Ни один баскетбольный матч не играют в одну корзину. На счастье Такао, выбор друзей — слишком важная вещь, чтобы доверить её гороскопу. Мидорима играет бок о бок только с теми, кто готов работать как проклятый.

Сказочник рисует волшебную страну. Его маленький зритель хочет чуда.
Злая Колдунья творит черные дела, Несчастный Рыцарь страдает, Прекрасная Дама обещает ждать.
Дорога из желтого кирпича уводит из дома.
Она ведет в волшебный город, где все стены изумрудные, где даже бьющееся в железной груди шелковое сердце может научиться любить.

История заканчивается счастливо, зритель никак не уснет, и сказочник выдумывает дальше.
Злая Колдунья мертва, Несчастный Рыцарь ищет счастье, а Прекрасная Дама все ждет.
Дорога из желтого кирпича уводит из дома.
Она ведет к приключениям, скитаниям и опасностям, но все будет хорошо.
Зритель должен спать спокойно.

Зритель засыпает, и сказочник забывает о волшебной стране. Все рассыпается.
Изумрудный город совсем не изумрудный, волшебник - фокусник, а шелковое сердце все равно что тряпка.
Несчастный Рыцарь обречен на несчастье, а Прекрасная Дама хочет быть счастливой.
Дорога из желтого кирпича уводит из дома.
Рыцаря никто не ждет.

Но утром зритель проснется, увидит потускневшую волшебную-неволшебную страну и возьмет карандаш.
Пусть шелковое сердце ничем не лучше простой тряпки, железный человек может любить и без него.
Пусть город не изумрудный, люди в нем счастливы.
Пусть в приключениях легко потерять собственную трусость -
Рыцарь должен быть смелым. Даже самый несчастный.
Дорога из желтого кирпича ведет домой.

Волшебникам, зажигающим свет в чужих душах, нельзя задаваться вопросами - только доставать из рукавов ответы. Иначе волшебник теряет силы.
От теней войны нельзя избавиться.
А еще нельзя навсегда остаться ребенком.

Но что происходит,
Когда солнце гаснет,
Когда заканчивается война,
Когда волшебник оказывается вдруг обычным человеком,
Когда на твоих руках умирают друзья и незнакомцы,
Когда детство уходит?

Это история о том, что мир несовершенен и всегда неизменен в главном. Мир не стоит войны.
О том, что боль никуда не уходит.
О бессилии.
Об отчаянии.
О людях, которым нужна помощь.

А еще о том, что бессильный, но не сдавшийся может помочь.
Потому что не сдаться - значит спасти себя, а спасший себя может спасти других.
Но иногда и помощь другим - помощь себе.

Это история о разбившихся иллюзиях и мечтах, которым навсегда суждено остаться мечтами.
Но... пусть мечты остаются. С ними тепло.
Пусть не сбываются. Ведь счастье не в том, что достигаешь всего, что хочешь.
Просто делай то, что должен. Делай то, что можешь. Не лги себе.
И держись пути.

Горькая, но мудрая и светлая история.
Великолепный постканон с живыми вхарактерными героями.
Верю.

Художник без деловой хватки.
Властолюбец без несбыточной мечты.
Первый хочет изменить мир, но не готов расплачиваться совестью, а другой жертвы прогрессу не нужно.
Второй знает все средства и цены и мог бы одолжить совесть художнику, но не понимает, зачем мир менять. Ведь в этом мире уже легко быть царем.

Уродливый мастер, любящий красоту.
Муза, принимающая красоту за любовь.
Он - вдыхает красоту в металл, потому что любит свое дело.
Она - любит украшения, потому что они красивы.

В Атлантиде слова значили больше поступков, а тени прогоняли Солнце.
В Атлантиде красота речи ценилась выше золота и души, вложенной во взгляд и прикосновение.
В Атлантиде гремели мечи и щиты, восхваляя царя.
В Атлантиде хромой мастер ковал железо, певшее о любви.
Но в мире, где железо поет о любви, нет места войне.
Но в мире, где невежество не позволяет спеси превратиться в честное честолюбие...
Но в мире, где жажда славы без таланта и высокомерие без умения - это все-таки бездарность...
... нет места Атлантиде.

Сказка-притча. Спектакль в прозе.
Игра теней, игра слов.
Легкий слог, тонкий юмор, необычные трактовки уже хорошо известного.
Союз мастерства и красоты - и, конечно, любви.
Любви к жизни, к делу, к женщине.
Новые характеры, новые смыслы - и все-таки старый любимый дух пьес Шварца.
Восхитительная история.

Пути Судьбы неисповедимы, и лучше всех это знают те, у кого есть дар судьбу менять.
Подглядеть, куда ведут дороги от перекрестка впереди, выбрать дорожку полегче да покрасивее.
А потом захлебнуться отчаянием. Сгнить в канаве, задохнуться в крысиной шкуре.
Дар видеть пути не защитит от неверного выбора и не позволит вытянуть счастливый жребий. Судьбу не изменить в главном - можно лишь обойти мелкие ловушки.
Дар может принести надежду. Неясным обещанием лучшей дороги вон за той излучиной, за тем рукавом реки заставить снова и снова выныривать из пучины, давиться воздухом и все трепыхаться на игле. Еще чуть-чуть. И еще. Ну еще немного!
Дар может надежду отнять. Когда из вероятностей-горошин две тысячи гнилые, а две тысячи первая подгнивает, слишком сложно верить, что две тысячи тридцатая окажется счастливой. Еще сложнее верить, что хватит ловкости ее вытянуть.
Дар не решает ничего.
Разбегаются ли от дома крысами сотни и сотни дорог, простирается ли во все стороны бездорожье; выбирать ли дорогу, прокладывать ли новую - не все ли равно?
Не бойся, Видун. Иди куда хочешь. Вдруг туда и придешь?

Замечательный эпилог дилогии "Год Крысы", не вносящий определенности в дороги героев, но вырисовывающий перепутье.

Светлая юность, порывистая молодость - вот время, в которое люди меняют мир. А цена за свернутые горы - разрушенные воздушные замки.
Нежно, восторженно дети строят их из своих надежд и своих страстей, из своих убеждений, что тверже стали и так же легко ломаются жизнью ударом об колено.
Дует холодный ветер, и равнодушное общество разбивает хрупкие стены и сметает замок.
Дети собирают осколки, ловят разбежавшиеся облака и строят замки заново.
И все повторится.
Обманут французские романы, и пылкая страсть окажется миражом.
Померкнет нежный образ любимой женщины, оказавшейся совсем не такой, какой ты сам себе ее нарисовал.
Но на смену французским романам придут запрещенные стихи, а любимая женщина снова поменяет обличье.
Рождество. Встреча. Предчувствие восстания.
Воздушный замок снова разрушится, и пышный Петербург и нарядная Москва изгонят своих детей в холодную Сибирь.
А они стряхнут с волос снег и начнут строить замок заново.
Звезда пленительного - хрупкого, ненадежного - счастья легко сожжет влюбленных в нее дотла.
Но пока она светит - мир полон надежд.
И пусть горы не свернуть - их можно сточить.

В Фрагнаре, как и везде вокруг, полыхает Белое пламя - пусть колдунов привечают в других краях, здесь же живут по законам воинственного Эсара. Смерть колдунам!
В Фрагнаре все просто: черное и белое, колдуны и охотники на ведьм, темная магия и очищающий огонь.
Но век сменяется веком, и в соседних провинциях забывают имена охотников на ведьм, а сами ведьмы живут бок о бок с людьми. И только в Фрагнаре все полыхает Белое пламя.
Только в Фрагнаре все просто: черное и белое...
***
Эта история - о том, как простое становится сложным.
Эта история - о светлом празднике, о колдовской ночи, которой радуются даже в городе, где колдовство страшнее убийства.
Эта история - о семье, в которой родители души не чают в детях и друг в друге.
Эта история - о расплате.
О том, что примерный муж и отец и добросовестное орудие в руках закона - это все-таки один и тот же человек. Оставь работу за порогом родного дома и запри дверь на семь засовов - а заплатить за все совершенное там, снаружи, все равно придется.
О том, что иногда незрячий должен заплатить за то, что не увидел, глухой - за то, что не услышал.
О том, что платить нужно даже за проклятие, за искры магии, сыплющиеся с ладони.
О том, что платить в конце концов предстоит - за все.
Эта история - о страхе и надежде. О бессилии и возможности все изменить. И о том, что если видишь одно - не видишь другое.
О том, что иногда проклятие и чудо - это одно и то же.
Костер аль очаг? Проклятие аль чудо? Крутится-вертится подброшенная монета.
Увы, поймавший монету увидит лишь одну грань.
***
В Фрагнаре полыхает Белое пламя.
С ладони сыплются искры.
Костер аль очаг?
В конце концов каждый заплатит за ту грань, что увидит.

В Рождестве нет ничего волшебного, а праздничная вечеринка даже в Рождество - всего лишь скопище незнакомых нетрезвых людей.
Людей сводит вместе никакая не судьба - просто иногда друзьям совсем не сидится дома.
А чувствовать кого-то - вовсе не заканчивать за него фразу. Просто знать, когда и о чем не стоит спрашивать.
Каз Бреккер и Инеж Гафа в первый и последний раз встречают Рождество не дома.
Они не знают друг друга - и не то чтобы им есть друг до друга дело.
Они не лезут друг другу в душу - ведут обычную светскую беседу. Учеба, работа.
Следующее Рождество каждый снова встретит дома.
Да, они встретят его дома. Вместе.
Потому что иногда доверять - это просто не вынуждать другого тебе довериться. У Судьбы - вполне человеческое хитрое лицо лучшей подруги или лучшего друга. А верить в чудо, чтобы праздничный вечер стал волшебным, вовсе не обязательно: можно лишь поздравить с Рождеством того, кому это важно.

Пусть на кончике волшебной палочки искрится магия. Пусть в котле шипит зелье. Это мелкие чудеса.
Когда по Земле шагает Смерть, спасти может только настоящее Чудо, создать которое может только безнадежно уставший, выпитый до дна человек.

Святой, жестокий властитель и шлюха. Они неразлучны еще с тех времен, когда пустынные ветры гнали пески по страницам Книги всех книг.
Они меняли обличья, они меняли привычки, они менялись местами и судьбами, но их история, сотни раз перепетая, всегда одна и та же. История создания Чуда.

Только святой может любить людей настолько, чтобы отдать всего себя ради спасения других.
Жертва - первый ингредиент.
Только вот святому легко пожертвовать собой. Легко сгореть в лихорадке, легко умереть, ведь он любит людей больше, чем себя. А разве это жертва - отдать то, что и так готов отдать?
Только жестокий властитель может вывернуть святому руки и вырвать у него то, что он отдать не может.
Жертва - единственный ингредиент. И принести ее должно быть выше сил святого.
Только шлюха может оплакать святого и раз за разом поднимать его со дна.
Святому нужны силы - за жертву тоже придется расплатиться. Ведь за Чудо платят дважды.

Святой, жестокий властитель и шлюха. Цирковое трио. Смейтесь!
И пусть Чудо теперь зовется Прогрессом, святой - врачом, жестокий властитель - хорошим политиком, и только шлюха так и осталась шлюхой - рецепт все тот же.

Средневековье. Чудак Бонам Мунго, смешной иностранец, верящий, что сможет что-то изменить и что можно спасти всех. Черная Смерть. Отчаянные поиски ответа, счастливая случайность, истина устами младенца - "яблоко Ньютона". Те, для кого ответ пришел слишком поздно. Те, кого оттащили от края.
Необразованная девица, с трудом поднимающая врача со дна бутылки и затаскивающая его в постель - просто чтобы поспал хоть немного.
Исследования. Контрольная группа. Подопытные "крысы".
И политика, стирающая чудаковатого врача Бонама Мунго в пыль. Потому что изменить мир - можно. Но только если спасти не всех.

Чтобы Чудо сработало, святого должно не стать. Потому что святой может сотворить чудо, но ему никогда не хватит сил впустить его в мир.
Любовь - высшая сила в мире. Но Смерть не отличает любимых детей от недолюбленных, любимых людей от презираемых.
А еще Любовь не позволяет жертвовать никем, кроме себя. А что для Прогресса одна ничтожная жизнь...
Вот как меняется мир.

Святой, жестокий властитель и шлюха. Три трагические маски. Плачьте! Вам платить за Чудо. Им - платить за вас.

А без них... Без них бы вас не было.

1743 год. Иван Лопухин - участник заговора Лопухиных против Елизаветы Петровны и один из главных виновников его раскрытия.
Колесование заменили 15 ударами кнутом, урезанием языка и ссылкой.

Ивану Лопухину выпало доживать жизнь в Охотском остроге.
Больше не будет шумных балов и азартных игр за карточным столом.
Не будет веселых разговоров с собутыльниками - Ивану говорить больно и страшно, слишком близки пока застенки каземата. Слишком легко еще кого-то предать.
Не будет звенящей лихой молодости.
Не будет веры самому себе.
Его ждут лишь неизбывная северная зима, поедающая заживо вина за нечаянное предательство.
Страх, толкнувший его, Иуду, на признание и обманувший - признание только укрепило хватку ужаса.
Стылый дом и пятно крови на посеревшем платке.
Быстрая старость. Ранняя смерть.
И широкое улыбчивое лицо Нуки. Раскосые глаза, теплые руки, смелые губы. Детский смех.
Бабье лето угасающей жизни. Краткий осенний цвет.
Горький, как ягель. И свободный, как понесшие кони, что вот-вот сбросят сани с края - но их не догонят уже ни злые языки, ни стылая вина, ни черное воронье.
И когда болезнь разъест наконец легкие, когда кровь хлынет красным потоком на жесткую подушку - северная зима наконец избудется, подымутся серые льды, и розовая заря проводит в край, где нет ни болезней, ни горя, где уживутся рядом и суровый христианский Бог, и веселая язычница с крестом на смуглой груди, которую этот Бог обещал сберечь, и ее утонувший муж, и старый шаман, и доживший, наконец, свою жизнь Иуда, которому, может быть, все же разрешено себя простить...
Где белокрылые ангелы научат летать крылатые души детей.
Где никогда не чаял оказаться, но, конечно, окажется странный белокожий старик, отживший и весну, и бабье лето за двадцать семь зим.

1747 год. В Охотске Иван Лопухин прожил немногим больше трех лет.

Увлекательный кроссовер историй, между которыми, казалось бы, нет ничего общего.
Космодром. Запуск ракеты. Толпа переполнена ликованием, но все меняется в одно мгновение.
Когда человека охватывает отчаяние такое сильное, что душа рассыпается в прах, рождается Акасита - демон отчаяния. А демоны на то и демоны, что заражают отчаянием всех вокруг и высасывают счастье.
И когда над городом расползается туча отчаяния, что происходит там, на другой стороне, в мире духов?
Ведь духи - на страже. Демоны не должны прорваться в мир живых.
Захватывающий мрачный мультфильм о повзрослевшей Тихиро и ее речном боге Хаку, который так и остался "неравнодушным дураком". О Малыше Бо, который уже и не малыш вовсе, ведь научился любить. О Юбабе, которая ради сына все-таки готова вмешаться в "не свое дело".
Безликий, сусуватари, Дзениба - знакомые герои снова встретились в этом мультфильме, чтобы пройти через Отчаяние и разогнать его.
Японские традиции, мир духов на защите мира живых.
Маленькие искорки счастья, которых вместе может хватить, чтобы развеять темную тучу.
И иногда не надо быть великой колдуньей, чтобы спасти мир. Просто делай то, что делаешь лучше всего. И если каждый поступит так же, мир будет светлее.
И, конечно, если прорывается граница миров живых и духов, обязательно найдется любопытный живой, который свяжет два и два и придумает, как это использовать.
И скоро на всю Вселенную прославится космический пират Флинт, умеющий бесследно исчезать и мгновенно появляться в любой точке пространства, будто бы научившийся вдруг сбегать в какой-то параллельный мир...
Но это все потом. А пока - бумажный журавлик надежды и черное окно в мир духов над высоткой.

Джон Грексон впервые спускается на неизведанную планету.
Конечно, его распирает от любопытства. И, конечно, ему немного страшно.
Немного - потому что их маленькую экспедицию ведёт сам легендарный капитан Джеймс Кирк, столько раз выходивший сухим из воды. Потому что всему экипажу известно, что у ворчливого доктора Маккоя золотые руки, и он не отпускает Джона от себя.
Но легенды - не волшебники. Доктор Маккой может вывести не все яды, а капитан Кирк не превратит песок в лишний сухпаек.
На планету спускаются пять человек. Двое уже точно никогда не поднимутся обратно на корабль.
Конечно, Джону немного страшно. Немного - потому что капитан и доктор травят байки у слабого костра и весело смеются, и их смех заглушает страшный голод.
Немного - потому что чтобы смеяться, надо быть смелым.
Немного - потому что капитан и доктор отдают ему свои сухпайки, а значит, только ему может хватить сил. И ему надо быть сильным.
Еле теплящийся сигнал коммуникатора.
И нет ни кумиров, ни волшебников. Есть опытные товарищи, которые тебя, новичка, будут вытаскивать столько, сколько смогут. И которых, может быть, в последний миг сможешь вытащить ты.
А может, вы упадете все вместе.
Человек слаб перед лицом разбушевавшейся стихии. И ему остаётся только не сдаваться.

Сухо. Горько. Пронзительно.
Классика.
Серия старого хорошего сериала, любимая книга о приключениях в космосе ли, в земной пустыне ли, захватывающее приключение, оборачивающееся трагедией.
И в голове крутится давно забытое детское отчаянное: "Только бы выжили!"

Не всякое боевое крещение можно пережить.

Бог просит: "Не убий". Пророк выбивает его просьбу на скрижалях. Но язык чужд другим, и лишь святой отец прочтёт мальчишке просьбу Бога.
Святой отец костлявой рукой погладит крышку опустевшего сундука.
- Я открою тебе слово Божье, - улыбнется он мальчишке и откроет священную книгу. - Неси веру свою в чужие земли и склоняй непокорных...

Выдерни кинжал из раны, мальчишка. Пусть кровь твоя течёт рекой. Бессмысленно тянуть время. Предатель-священник не снимет сутаны, а твой господин за тобой не придет.

Скажи мне, мальчик, что тебе страшнее: что из хватки ускользает твоя жизнь?
Или что враг, скверный и грязный, не демон, не чудовище и не Дьявол во плоти, а грустный человек? Что в глазах его нет твоей смерти, жажды мщенья за жён-дочерей? Что, устав от войны круговерти, он просит лишь твоё имя? Разве можно ответить? А вдруг проклянет?
Или страшнее всего тебе четыре слова: "Я за тебя помолюсь"?
Война не разбирает сторон. Старик или младенец, христианин или иудей - все ей на одно лицо.
Война не слушает желаний. Умереть в своей постели или пройти знакомой тропинкой ещё лишь один раз - она все меняет на душащий воздух и реки крови.

Под небом Палестины не так страшно отдать Богу душу. За тебя помолится враг. А ты помолись за него, мальчишка, ладно?
Страшнее отдать душу и забрать жизнь за мед и молоко, которых нет, и бестелесные слова.
Страшнее умирать ни за что.
Страшнее не увидеть дом.
И страшнее то, что...

А священник, любовно перебрав золотые монеты, спокойно уснёт до новой молитвы.
Его не проклянет гибнущий в чужой земле мальчишка. Он закроет глаза врагу, помолится за отошедшую душу, а последние мысли наивно отдаст дому.
Его не проклянет невеста, которой уже не дождаться жениха с войны: она давно научена, что с войны не надо ждать.
Он перехитрит саму смерть, потому что умирать за его слова пойдёт не он, а другой мальчишка.

Его могла бы проклясть я. Но я отдам слова молитвы тем, кто остановит обрекающее слово и костьми ляжет, но не пустит мальчишку за порог.

Не умирайте под небом Палестины.

Зомби среди нас.
Не все из них с синюшными лицами, отваливающимися челюстями и окровавленными руками.
Зомби многолики. Зомби страшны. И так хочется не стать зомби...
Но кто не зомби - станет им пищей, если не сольется с толпой.
Когда-то зомби прятались и скрывались. Теперь их больше, и скрываться придётся тебе. Приклеить пластырь под губу, нанести грим, исказить речь...
Когда-нибудь чтобы не стать зомби, тебе придётся отведать крови друга, выстрелить в невиновного, встать в бездумный строй, последовать жестокому приказу, стать частью толпы. Стать одним из них.
И тебя приглашают на кровавую трапезу, и ты соглашаешься...
Ты уверен, что ещё не перешел черту?

Роль обрекает на одиночество.
И всю жизнь - роль. И всю жизнь - одиночество.
Скамейка. Место - "нигде", время - "после всего". И не стареть - можно, и не хромать - можно...
Но как сложно снять маску после стольких лет, как сложно не играть, когда тебя так давно играть обязали!
Сигареты. Кофе.
Ему кофе нельзя по службе. Ей кофе тоже наверняка не положено.
Но теперь в их мире "положено" не существует. И правил - нет.
И, возможно, с кофе и разговора им и стоит начать свою историю.
Если она решится к нему обратиться.
Красивая, изящная, нуарная сказка о втором шансе - которым ох как нелегко воспользоваться.

Исповедь Чарльза Вейна - не священнику, зачем посредники?

Я не прячусь.

Пират, убийца и теперь - висельник.
Ничего святого. Да ведь?
Свята - свобода.
Свято море, где свободен и в жизни, и в смерти.
Разменная монета - уважение. Горите свободой, боритесь за свободу, умирайте за свободу - и Чарльз Вейн признает вас... даже если назавтра придёт вас убить.

Чарльза Вейна судят шлюхи и пираты, променявшие свободу на сытое рабство.
И он плюёт на них - на вас - со своего помоста.
Его единственный грех - любовь к чёртовой женщине, предававшей за свободу, спавшей за свободу, мстительной, изворотливой... показательно безразличной.
Быть с ней - обречь себя на рабство.
Не быть - ненавидеть.
Она пиратка. Она тоже бьется за свободу.
Жаль, что они стоят друг у друга на пути...
И она подводит его в последний раз.

Ну почему ты не пришла потрахаться перед казнью?

В одном предложении - жизнь и эпитафия: наступит день, когда лишь столбики цифр останутся от безымянного пилота Ковчега, день, когда сознание его окончательно сольется с потоками мировой информации, но пилот знает: его руками будет сохранено само Знание и его жертва спасет от жертвы других, и, как бы ни было самому страшно и горько, этого не так уж и мало.