wlana

Святоцвет творил чудеса; и применяли его в самую последнюю очередь.

Потом мне становилось хорошо; яд дарил мне чувство эйфории и свободы, и дальше я пил его добровольно.

Эльфы издревле были хозяевами этих лесов; откуда мы, люди, пришли, никто не помнит.

Это давало ей привилегии; община выделила бы нам хороший дом, а ты был бы завидным женихом, если б родился человеком.

Тогда она еще жила с твоим отцом; он приходил к ней тайно, ночами, и поэтому его никто не видел.

Он не мог не заметить её молчаливой отчаянной просьбы; положив ладонь на её лохматую макушку, он глянул ей в лицо и произнес.

Дым причудливыми завихрениями взлетает над головой; привычно щурясь, поднимаю голову и разглядываю каменное изваяние, нависшее надо мной.

Они живы; под серой каменной кожей течет алая горячая кровь, просвечивая сквозь сеть трещин, словно кипящая лава, и если приложить ухо к холодному камню, можно уловить... услышать биение пульса и тихий шёпот, который расскажет безжалостную и суровую историю.

Призраки отчего-то боялись его; иногда он начинал играть, хватая их лапами за ветхие одежды, и они с шипением отскакивали, не позволяя животному к себе прикасаться.

Мой защитник куда-то подевался; возможно, обозлённые его вмешательством мертвецы нашли способ его как-то задержать, препятствовать его возвращению ко мне.

Призраки меня не тронут; но была угроза куда большая, чем они.

Меж ними тотчас с гудением возникли три силовых поля; они опустились с той же поспешностью, с какой удирали эти два члена экипажа.

Вейдер обернулся; его глаза, презрительно прищурившись, смотрели в упор, тонкие ноздри гневно трепетали.

Вейдер глянул на свое отражение в медицинском зеркале; зеркало зрительно увеличивало отражение, и все изъяны его лица были гипертрофированы и уродливо подчеркнуты.

Разумеется, это обстоятельство не могло укрыться от его внимания; теперь силовых полей было столько, что, продавив их, Вейдер точно взорвал бы "Небесную крепость".

И была ещё одна мысль, скользкая и острая, от которой никак нельзя было избавиться; он гнал ее и не желал, чтобы она появлялась даже на краешке его сознания. Но она снова и снова вползала в его измученный мозг и ранила его больше всего.

Да нет же; это для всех она так говорила, а на самом деле ею двигал научный интерес, как, впрочем, и всегда.

Она знала; она призналась только Рону, измученному ее слезами и этими прощальными горькими взглядами Гермионы.

Он не мог; не мог ни жить с Джинни, ни оставить ее — его маленькую, напуганную сестренку, не мог оставить ее один на один с ее бедой, с ее растерянностью.

Гермиона сильная, она выдержит; она поймет.

Вейдер был зол; контрабандисты, мелкая шушара, были слишком ничтожной целью для него, но разведка донесла, что очень секретная и очень важная информация передается повстанцам через какого-то дроида, а значит, Вейдеру придется ловить всех подозрительных лиц и копаться в их никчемном барахле...

Дело усугублял и сам Дарт Вейдер; он крепко сжимал рукоять сайбера и говорил что-то громким, сердитым голосом, жестикулируя при этом руками, и от тряски фиксики то и дело вынуждены были перепрыгивать по сверкающим зловещим алым цветом граням, чтобы не свалиться.

Но Симка была очень зла; мало того, что эти двое — Лобзик и Заклепыч — смеялись над ней, а Нолик не вступился, так они еще и напасть на нее посмели!

Но убийца, похоже, прекрасно понимал это; разгадывая каждое действие Дарта Вейдера, он следовал за темным Лордом неотступно, не позволяя ему атаковать себя.

_Гурка вздрогнула и перестала жевать
_деревья вздрогнули
_ухватила женщину за руку, и та испуганно вздрогнула
_сердце ночного Терновника дрогнуло
_отец и сын вздрогнули и обернулись к колодцу

_все мое лицо все еще дрожало мелкой дрожью от перенесенной боли
_губы её дрожали
_тонкое тельце ее дрожало
_и верный пес, ощетинясь и рыча от страха, дрожа всей шкурой, все же пустился на поиски

_казалось, что вот-вот пол под моими ногами дрогнет
_ощущая слабость в дрогнувших ногах.
_я, содрогаясь от ужаса, упал на песок,
_с содроганием я увидел
_звуки заставили духов дрогнуть и растаять.
_его каменные губы дрогнули в издевательской усмешке
_несколько камней с треском отломились от дрогнувшего, как мне показалось, лица сфинкса
_пустыня вздрогнула и замерла
_я вздрогнул
_и я продрог
_я вздрогнул и обернулся

_до дрожи знакомо
_дрожащее от страха лицо
_его пальцы нетерпеливо дрожали
_и поднес инструмент к дрожащим губам
_дрожащий голос матери

_и губы девушки дрогнули в еле заметной улыбке
_и оттого раз за разом повторяла свою ложь дрожащим голосом

_и руки, удерживающие джойстик, чуть дрогнули
_мизинец на руке Вейдера как-то нелепо дрогнул и разжался
_ситху заломило плечи, дрогнули, непроизвольно разжимаясь, его металлические пальцы
_миг — и живой человек превратился в истерзанный, перемолотый в фарш кусок содрогающейся, развороченной плоти
_и сердце Вейдера дрогнуло
_заметно дрогнуло толстое бронестекло на панорамном иллюминаторе

_дрожа всем телом от напряжения
_комментируя его хриплыми голосами, дрожащими от злобы

Ты думаешь, он разглядит тебя в той половине Галактики, которую отстоял сегодня? Ты думаешь, ты сможешь стоять рядом с ним, как равная? <…> Нет, нет. Любой из них в бою сметет тебя, как щепку, как мусор, чтобы поудачнее вцепиться в глотку противнику. Ради всего святого, отступись!

Ты думаешь, он заступится за тебя?! Ты думаешь, ты что-то значишь для него? Ничего! Посмотри туда, <…> Люк Скайуокер поманит его, и он пойдет вслед за своим сыном, в любую заварушку, в любую бойню, всюду, куда он позовет!

Тупая дура! <…> Ты что, думаешь, можешь остановить меня какой-то пустяковой царапиной?! Ты что, полагаешь, что можешь что-то изменить?! Даже убив меня, ты не сможешь исправить ничего, предначертанного Силой!

Все еще хочешь кричать на весь свет о том, кто отец твоего ребёнка? Ты хочешь, чтобы император выпотрошил тебя у Вейдера на глазах?! Мне безразлично, что Вейдер будет чувствовать при этом, но вот на тебя мне не плевать! Поэтому не смей! Не смей даже смотреть в его сторону! Чтобы никто не догадался! Чтобы никто не думал!

Ну, что ты хотела спросить? Что ты хотела услышать от меня? Ты же хотела задать мне этот главный вопрос прямо в лоб, чтобы не сомневаться, или напротив, чтобы оправдать свое предательство! Ну же, спрашивай! <…> Ты хочешь знать, спал ли я с ней? <…> Хочешь знать, срывал ли я с неё одежду? Бросив на кровать, одним рывком содрал брюки? Порвал ли на ней крошечные трусики и запустил ли пальцы в её узкое жаркое бархатное лоно? <…> Хочешь ли ты узнать, как я лег на неё, прижав всем весом, чтобы она не могла сопротивляться, удерживая её руки, причиняя боль, принуждая раздвинуть подо мной ноги? Хочешь узнать, как она сопротивлялась? Как брыкалась, доставляя мне ни с чем несравнимое удовольствие от борьбы с ней? Как пробовала укусить? Как кричала? И как замолчала, когда я заткнул ей рот поцелуем? И как она сама ответила на мой поцелуй, когда я прикоснулся к её клитору Силой, хочешь узнать? Хочешь ли знать, сплетались ли наши пальцы, ласкаясь? Хочешь ли знать, как она обнимала меня ногами, и её живот дрожал под моим? Хочешь ли знать, извивалась ли она подо мной, как рыба, вытащенная на мелководье, и дрожали ли её бедра в момент наслаждения от моих настойчивых ласк? <…> Хочешь знать, долго ли длились наши поцелуи? Хочешь ли знать, ласкала ли она меня языком, разгораясь от страсти, и покусывала ли она мои губы, сгорая от нетерпения? А хочешь, я расскажу тебе, какая у неё грудь? Хочешь знать, ласкал ли я соски? Губами? Языком? Прикусывал, чтобы услышать стоны? Накрывал всей ладонью, мял белоснежную кожу? Вылизывал ли выступивший горячий пот? Хочешь ли знать, есть ли у неё под грудью родинка или нет? <…> Хочешь ли знать, как я развел её бедра и прижался ртом к горячему лону? Хочешь знать, как я ласкал её языком, руками, проникая в тело, доводя до хриплых криков, прежде чем овладеть ею, прежде чем взять её, уставшую, не способную сопротивляться, так, как мне хочется? Точно так же, как делал это с тобой той ночью, помнишь? <…> Хочешь ли знать, трахались ли мы всю ночь, без остановки, пока Сила не оставила меня? Хочешь ли ты знать, делал ли я подобное? Правда, хочешь? <…> Нет. Не делал. Ничего этого не было.

Знала ли мама, что так будет? Подозревала ли, что отдав флейту мне, сама останется беззащитна и уязвима для жестокосердых мертвецов?! Знала — и всё же спасла мою жалкую жизнь ценой своей — и ценой своей бессмертной души!

Хочешь знать, что я сделал с ними? Хочешь, я расскажу, как металась твоя мать, крича и плача? Хочешь знать, как с её спины я срывал лоскуты кожи? Как выдавил глаза, чтобы она не смогла больше увидеть тебя? Хочешь знать, как рубил мясницким ножом уползающего отца? как он, истекающий кровью, с каждым взмахом моего оружия оставлял за собой куски мяса? Как у него, у живого, вырвал язык, чтобы он не произносил твоего имени? Они, как и все прочие, погребены в пустыне, безымянные и неприкаянные. Скоро голодные шакалы растерзают их и растащат кости. А души их обречены вечно скитаться, как и все, убитые тобою.

Зачем я пошел внутрь? <…> Зачем осматривал коридоры — ревностно, словно проверяя, а не осквернил ли их кто своим присутствием за время моих странствий? Зачем стряхивал пыль с рисунков, заставляя краски играть под светом тусклой лампы? Зачем искал усыпальницу? Не знаю.

Да и что я мог сказать этой женщине? Чем помочь? Мог ли я честно рассказать ей свою историю и посоветовать крепче следить за своим сыном? Наверное, да. Выслушать её, просто поговорить.

Расскажи мне, как я слаб, <…> Расскажи мне, щенок, как ты собрался убить меня. Расскажи, как ты потом хвалился бы всем, как расправился со мной — безоружным стариком.

Наслаждаясь беспомощностью жертвы, Вейдер протянул вперед руку и, отпуская рвущуюся на свободу Силу, стиснул пальцы, концентрируя свой удар на груди наемника, сжимая его сердце, выдавливая кровавыми пузырями из хрипящих легких воздух.

<…> гибель этой маленькой, глупой игрушки превратила Дарта Вейдера в чудовище. Яростно взревев, он собрал всю свою Силу, и от тяжести, сконцентрировавшейся в его ладонях, ситху заломило плечи, дрогнули, непроизвольно разжимаясь, его металлические пальцы, затрещали рвущиеся перчатки.

Темное колючее жуткое шевелящееся ядро материализовалось в его руках, и Лорд, задыхаясь и багровея от усилий, дрожа всем телом от напряжения, изо всех сил метнул его в наемника.

<…> Длинные черные пики Силы растянулись по воздуху и с отвратительным хрустом вошли в тело наемника, разрывая, калеча, вспарывая внутренности. Миг — и живой человек превратился в истерзанный, перемолотый в фарш кусок содрогающейся, развороченной плоти…