Его багровые лилии (джен)

В раннем детстве было хорошо. Парное молоко, каша... Вечно лающие собаки... Родители у меня дома... Я до сих пор не могу собрать целиком образ матери. Я помню ее горячие морщинистые руки, которые много работали, помню клубничный аромат ее волос, лаванду, которую она подкладывала под постель. Я любил спать на ее коленках и делал это, даже когда она заболела. Она выглядела очень бледной и безжизненной, а ее руки стали холодными, и я безутешно пытался согреть их своими... Вся деревня ждала приезда доктора. Но недалекий врач сказал, что это обычная простуда и что мы зря вызвали его в такую даль. Всей Кохлеей мы скидывались на лечение, а этот невежда дал нам только плоды шиповника, которых в деревне и так хватало с избытком. И после него маме стало хуже.

Доктор пока оставался с ней, и просто его присутствие все же немного успокаиаало меня. Я был доверчивым малышом. Дядька, друг семьи, убедил меня тогда пойти с ним в лес, чтобы поймать белку или кролика — что попадется. Для мамы. В мясе есть все необходимое для организма человека, так мне говорили еще в детстве. И мне действительно удалось успешно поохотиться... Или же мне просто помог дядя Стефан тогда. Но главное, что я мог что-то гордо принести домой. Это была мелкая, но прыткая белка, за которой было сложно уследить в лесу, но вот на тарелке она должна была смотреться смирной и очень вкусной. Это должно было спасти мою маму, но, когда я пришел, она и папа лежали мумиями в постели, и из моего любимого дома, в котором обычно пахло клубникой и лавандой, несся тошнотворный запах. Доктора уже не было. Он подышал немного деревенским воздухом, оставил свой дурацкий шиповник и уехал в большой город.

Позже я более менее узнал причину. У моей мамы было множество болезней одновременно, и среди них: желчнокаменная и ишемическая болезнь сердца. Ей нельзя было принимать шиповник, и ее нельзя было оставлять одну. Вот что я понял. Поэтому в первую очередь я хотел отомстить тому врачу, который убил мою семью.

Но, когда я подрос и встретил скучного и бледного ботаника Феликса, к тому моменту уже быстро поменялось время, как и люди в нем, из-за извращения Души нашей земли, и тогда до моей головешки дошла мысль, что я должен не мстить и разрушать еще больше, а менять то, что вижу вокруг себя и что мне не нравится. Я прочитал в книгах своего нового друга про Пертинакса, который тоже не сильно отличался благородным происхождением, как и я, но он все же добился того, что стал императором. Да, в том году власть сменилась где-то пять раз, и Пертинаксу из того промежутка времени досталось меньше всего, но тем не менее! Сама эта мысль означала, что любой человек может добиться цели, какой бы она ни была. Нужна только вера в себя и свои способности. Без усилий ничего не получишь, как и без идеи, которая руководит тобой. Феликс порой и меня считает недалеким, но он всего лишь родной для меня брат-зазнайка, который выше своих больших знаний из книг ничего не видит. Но я к нему привык. Хотя это он говорит, что я прилипала, который взял его в заложники и удерживал в друзьях насильно.

Его мама и бабушка дружелюбно приютили меня, и я был очень рад находиться в такой семье.

Но случился тот пожар. И я видел в нем несколько фигур. Я уверен, что те приезжие братья с сестрой не просто так приехали сюда. Среди них прятался ребенок: Фосфор, ангел, ненавидящий людей. Он существует на основании чужой ненависти, зависти и уверенности в том, что все вокруг — настоящий Ад. Фаина знала все. Да, она наблюдала и ничего не делала, но я простил ей короткую прогулку в мое прошлое. Что женщина могла сделать в такой мясорубке? Она рассказала, что это та семья впустила демонов-разбойников в Кохлею, чтобы они могли расхитить деревню, забрать себе нашу Душу, которую они и пытались извратить до неузнаваемости. Я не замечал, но магия была с нами еще тогда. Само понятие Души нашей земли было неестественным для современных мегаполисов, но для нас это было обычной жизнью.

Я был уверен, что больше не увижу ни Фосфора, ни тех демонов, ни ту семью. Но новый пожар, тот, что уже в Винтейне, показал мне истину.

Во всех моих бедах была виновата та маленькая летающая белая курица. И я осознал свое огромное желание превратить их всех в беспомощные растения. И я надеялся на помощь Фаины в этом, ведь она была знакома с потаенной частью этого мира лучше, чем я. Но она пропала. Уже несколько дней я не слышал даже ее голоса. Она не пыталась кокетничать, не оставляла на мне кучу своих ведьминских чувств, блестящих на волосах, которые мне приходилось постоянно снимать с себя, иначе они могли всю ночь щекотать мне ноздри, и это жутко мешало спать. А еще я узнал, что это она делала намеренно. Фаина заговаривала свои волосы, чтобы, даже покинув ее голову, они могли шевелиться и донимать меня во сне. Так она могла и легко задушить меня. Но она этого не делала. Пусть хозяйка «Соленой лошади» и говорила, что торгует женщинами в своем доме, что ей нисколько не жалко людей, пусть у нее и не было друзей кроме меня, но она ни разу не убила меня, когда была возможность, хотя Феликс считал, что она только этого и ждет, что женщины — это кара божья для мужчин.

Не удивлюсь, если Фосфор считает так же. Кто же сделал таким мир? Почему какой-то дурак может подумать о конце света, и тот обязательно придет?

Винтейн был городом не вина, а заблудших душ философов, что жили в нем когда-то. Фаина никак не вписывалась в местный антураж. Она была ближе к востоку, как я, а те люди принадлежали какой-то красивой античности, в которой они любили все больше и больше строить колонн, скульптур и больших каменных лестниц, на которых можно было просто сидеть и думать о чем-то, будто ты сам философ. Вино только делало мысли интересней, а небо над головой все так же оставалось неразгаданной загадкой. Что скрывает мир за куполом твоих линз, через которые ты смотришь на него? Сколько разных людей на земле, что, постоянно думая, они создали такое многогранное... Нечто?

— Чарующим будет тот, кого нашел себе наблюдатель. Хорошим делают человека те, кто его любит и борется за него. Даже читая книгу, больше сопереживаешь тем героям, за которых кто-то горюет или мстит. Просто так никого жалко не становится. Поэтому писатели так любят отрывать от души своего персонажа самое дорогое. Но и это — самая жестокая мера... Хотя им не понять этого. Они чувствуют себя богами, когда пишут чью-то судьбу. Вот по мне никто рыдать не будет, если я буду просто частью чьего-то романа, какой бы трагичной ни была моя судьба, — рассуждала Фаина.

— По тебе даже я не буду плакать, прости. Но ты же ведьма нелюдимая, и козни все какие-то строишь, ха-ха.

— Как Феликс всегда говорит? Думаешь, что я не знаю? — она сощурила глаза. Она постоянно это делала.

А еще она отводила меня в свой небольшой сад... Если можно его так назвать. В городе есть такой закуток, в который спускаешься сквозь кусты и заросли, а дальше тебя сопровождает железная, с узором, арка, увитая красными розами.

— Ты не против, если я покажу тебя им? Моим красавцам и кокеткам. Ты только посмотри на них! Да, они точно любят тебя... — говорила завороженная алыми и багряными лепестками ведьма-кицунэ, наклонившись над ними и уронив на них свои блестящие черные волосы. — Золото твоих волос и твоего сердца хорошо сочетаются с моим кровавым садом. А здесь я высаживаю багровых Лили. Вот этой ты, похоже, очень понравился, — она аккуратно, подобранными ножницами срезала лилию и дала ее в руки мне, но я не знал, что мне с ней делать. — Теперь это первая жизнь, которую ты забрал. Используй ее во благо, — посмеялась надо мной Фаина.

Но после я всерьез задумался над ее словами. Может быть, она имела в виду, чтобы я готов был к жертвам на своем пути и не допускал того, чтобы они были напрасными. Сейчас я пожертвовал самой лисицей, когда не нашел ее в Винтейне, покидая его.

Когда меня окольцевал еще один пожар, моя паника не успела и начаться. Я думал сначала, что это еще один мой конец, что снова из-за меня погибнет столько людей, а я просто сбегу. Но тут меня ударила розгами ярость, и я, ошпаренный ею, сразу побежал кого-то спасать. Но на самом деле я очень надеялся снова увидеть тех чудовищ, что вылезали из-под земли в Кохлее, поджигали все новые дома, нападали на всех людей без разбору и мучали женщин. Хотел посмотреть на тех, кто оставил моего друга без дома и семьи. Но появились лишь слабые тени, которые не способны были обидеть даже клопа. Какое разочарование повергло меня тогда, и я напал сам на ту нежить, что мне попалась в темном переулке, а Феликс с принесенной им Марусей меня остановили. Заставили успокоиться.

Кошка — такое странное создание. Вся черная, обещающая несчастье, хитрая и наглая, но в то же время нежная, ласковая, мурлыкающая и добрая. Не хочется сравнивать, но она была даже лучше Фаины. Хотя и напоминала мне своим цветом эту женщину. Великолепное создание. Казалось, вся душа моя переместилась в эти стоячие ушки и нервно ходящий из стороны в сторону хвост. Похоже, это стало еще одним моим пунктом в списке мотиваций для завоевания трона: сделать всех кошек в своем королевстве счастливыми и домашними. В первую очередь счастливыми.

Будучи уже в Аполлонии, я всегда носил Марусю везде с собой. Без нее я просто не мог представить себя и терялся в столпище голодных и одиноких людей, не имеющих больше ни родины, ни цели. Я растворялся в их холодной серости лиц, хотя это и были обычные люди моей страны. Кошка утешала меня. Иногда ей и не нужно было жирных сливок или теплой коробки. Она будто чувствовала мои переживания и подбадривала меня тем, что всегда сидела у меня на плече, и масса ее тела вовсе не казалась мне тяжелой. Теперь это было любимое мое существо на свете. В ней была Душа.

Никакой Феликс не претендовал на это место, хотя пытался. Но его самого часто отвлекал кое-кто. Девушка, которую мы взяли с собой, которая была служанкой госпожи, Фаины, будто хорошо запала в сердце моего друга. Она даже заставила его расчесывать ее длинные волосы. Если подумать, то рядом с хозяйкой борделя Дафна полностью растворялась на фоне. Дело совсем не в статусе. У обеих белая кожа, вот только у подруги Фела еще и светлые волосы в отличие от контрастирующей черной копны Фаины. Последнюю еще и отличала изящность всех ее движений и фигуры ее тела. Пусть я и подозревал, что все это искусственно созданно силой кицунэ, но я восхищался этим. Но больше нам не дано было встретиться.

В походе до столицы самым неудобным было отсутствие удобных местечек для Маруси. Вся спина моя была занята сумками и спальными мешками, а на самой вершине их я боялся держать кошку. Как сказал Феликс: «Иногда даже ты задумываешься о чьей-то безопасности, а не о том, как бы набить кому-то морду». Как будто как король я не могу никого защитить.

* * *

Эти строчки я написал со слов и описаний Мани, которые я у него попросил для будущей книги. Он конечно, считал это дурной затеей, но потом передумал, когда окружающие поддержали мою мысль о том, что роман о короле только прибавит к его репутации в народе. Хотя на самом деле я и сам не уверен в том, как люди оценят мой труд. В любом случае бессонные ночи к чему-то да должны были привести. Это стало полноценной работой: днем тащишь рюкзаки, а ночью продолжаешь строчить заметки для книги, постоянно подумывая, как бы вместить все, что видишь, и не нагромоздить текст лишними деталями.

Маню это не волновало нисколько: он уже говорил только о том, что у нас всех все получится. Как всегда, оптимист.