Его багровые лилии (джен)

— Очагов пожара и нападений разбойников становится больше по всей стране: от городов до деревень. В основном, они старых эпох, где, очевидно, чудных больше.

— Не используйте, пожалуйста, при мне это слово, — проскрежетал седой невысокий бульдогообразный генерал, участвующий в совете при короле. — Да, может, мы без этих блаженных пьяниц и жили бы хуже, и мир в государстве Россов уже канул бы в лету. Но кто если не «чудные», как Вы их называете, из Руин виноваты в том, что наши бродяги и эмигранты превращаются в настоящих демонов, выползающих, точно ожившие мертвецы, из-под земли у нас и у вас под ногами? Под носом у короля какой-то, извините, полудурок еще во время войны вселил в парочку наших, родных злодеев жажду до Души, и теперь они размножаются, как черти, разбойничая здесь, вселяя страх и сжигая населенные пункты.

— В-вокруг н-них всегда много пиро-пикси... — будто попытался как-то оправдать многочисленные пожары худощавый докладчик.

— Малец, не учи меня тому, чего не видел сам своими глазами. Да ты даже представить себе не можешь, как выглядят пиро-пикси! — шлепнул генерал длинным белым платком по столу так, что солдатик вздрогнул из-за громкого звука. — Я тебя спрашиваю: кто в этом виноват!? — рявкнул он на мальца.

Тот растерялся, на его высоком тонком лбу выступили капельки пота, а огромные белки глаз закрутили зрачки из стороны в сторону.

— Н-н-наверное, наместники...

Снова шлепок по столу.

— Какие еще наместники!? Я кому говорю!? — продолжал кричать на солдатика бульдог с седыми бакенбардами.

Но потом он прошелся еще раз по комнате и размеренным тоном сказал:

— Нда. Похоже на то. Мы их назначаем затем, чтобы они следили за порядком на местах, а у них вместо этого города с деревнями горят, да? — генерал постучал подобранной печатью по дереву. Размышляя. — Нда-а, — снова протянул он, — а Фаину уже вызывал совет?

— Никак нет, товарищ генерал! — четко ответил докладчик.

— «Нет» значит? Хмм, пф-пф-пф-пфф, — запыхтел бульдог, обнимая пальцами руки свою бородку и присев на кресло за рабочим столом, с документами, ручками и прочей ерундой, которой сам генерал не пользовался и не особо желал пользоваться. Как и сидеть здесь впрочем. — Так не полагается. Непослушных чад надо ремнем бить. Вот тебя били в детстве, солдат? Отвечай честно.

— Нет, товарищ генерал! — отчеканил тот, но сам не понял, к чему вопрос.

— А жаль. Может, порасторопнее и посообразительнее был бы. Нашу девочку тоже надо дисциплинировать, — заключил седой, откинувшись на спинку своего стула и сложив руки на животе, не уступающем по площади территории Страны Холода.

Солдат даже немного обиделся, но мужественно скрыл это.

— И где же тогда она водится?

— Она... Она пропала без вести!

— Скрывается, наверное... — уместно предположил генерал, подняв взглад куда-то в центр просторного голубого кабинета с множеством портретов разных полководцев и монархов... Посреди всех них висела картина Анри де Тулуз-Лотрек, и на ее толстой раме было написано: ««Генерал у реки». 1881-1882». Какие же давние это времена... Сейчас и не скажешь точно, сколько столетий прошло. Так сильно исказила мировосприятие та Волна Безумия.

— А где Манджиро? Случаем, не он ли виноват во всем?

— Но... Но ведь это только народные слухи... — отвечал растерянно солдат.

Генерал посмеялся и сказал:

— Может быть... — и спрятал в ящик своего стола какое-то письмо.

— Так каков Ваш приказ? Локализовать новый пожар и эвакуировать людей в города-спасители?

— Я бы сказал: пусть горят... Эти жалкие пепельные городки. Но кто ж мне этого потом простит? На Винтейн уже направлено из ближайшей области четыре вертолета, два из которых для тушения. Так, на всякий случай.

— Всего четыре? А не слишком ли это мало?

— Ты забываешься! Солдат! — закричал седой на молодого, стукнув по столу, и последний опять вздрогнул. — Этого более чем достаточно, чтобы переправить колек после пожара! У нас не так много вертолетов и людей, которые могут переходить из парадигмы в парадигму без последствий. Обычно всех мучают жуткие кошмары и душевные страдания. Иди отсюда уже и передай вот этот сверток главе королевской гвардии в столице. Пусть поджидают Фаину с ее свитой.

Солдатик дернулся к протянутой генералом руке, взял то, что ему приказали отнести, отдал честь и побежал так, будто это поручение было важно лично для него. Но врезался за дверю в одну очень важную и влиятельную персону. «Тлей», — сказал солдату король.

— Еруим! — резко встал из-за стола генерал, приветствуя вошедшего мужчину. — Что же привело Ваше Величество в скромный кабинет Вашего генерала?

— Не панибратствуй, Селезень. Сядь, я не ругаться с тобой пришел, — пообещал король, но вслед за ним в помещение вошел и тринадцатилетний мальчик, светловолосый и синеглазый, как и сам Еруим.

— Ваше... Высочество... — вдруг как будто испуганно обозначил генерал, что понял, кто перед ним находится.

Сам король любил быть выше своих подданных, хотя и был очень молод и сравнительно невысок. Поэтому он часто усаживал их, а сам либо стоял, либо занимал место на троне, до которого в главном зале традиционно сохранялись целых пять добрых ступенек. Малец рядом с ним тоже не стал садиться, хотя взгляд его больших сапфировых глаз все равно едва ли мог сравняться с уровнем генерала на его кресле. Лишь когда он разглядел ребенка, Еруим надел на голову мальчика шляпу, с широкими полями и черными маховыми перьями ворона с парочкой соколиных только для украшения. В целом тот убор, который, можно сказать, подарил король своему двоюродному брату, был мрачным предвещанием его смерти. Мать и отец его давно уже скончались от болезни, и то же ждало вскоре их сына, которого так хотел посадить первый секретарь и его дядя, Ельген, на престол. Но этому не суждено было случиться — не в этой жизни.

— Ну что, угостишь короля своим любимым коньяком только что с дуба?

— Д-да! Д-да! — Селезень застрясся, но открыл последний и самый большой ящик своего стола. В нем было двойное дно, генерал открыл и его и достал для Его Величества уплощенную стеклянную бутыль. В другом ящике стояли стаканы. Селезень достал один из них и поставил перед Еруимом.

— А ты что же, не будешь пить за долгое правление своего короля?

Генерал хмыкнул.

— А Ваш брат тоже будет?

— Неужели ты не слышал мои слова? Похоже, ты стал слишком стар.

Седой выставил все три стакана и разлил по ним немного коньяка.

— А что же так мало? — пожаловался король. — В мою честь можешь выпить и больше. Так и всем долей.

Селезень снова посмотрел на Еруима, но тот продолжал испытывать его.

— Вот так, до краев, да!

— Простите, Ваше Величество, но этот напиток так не пьется... Боюсь, он может случайно обжечь Ваше нежное горло... — попытался генерал остановить короля, но он, похоже, загорался лишь еще больше.

— «Мое нежное горло»? — усмехнулся он. — Селезень, ты правда веришь в то, что мое горло такое же нежное, как у девицы, которую ты каждый раз, как оказываешься во дворце, зовешь в свои покои? Да, я давно заприметил ее... — говорил мужчина, продолжая глядеть генералу прямо в глаза. — Похоже, она и вправду очень ранимая. Как ни странно, именно когда ты не теряешься где-то по городам и не занимаешься неизвестно чем, а приезжаешь сюда, я сразу же замечаю на ее шее странные следы. Представляешь, ее обжигает твой напиток очень творческим образом: в форме толстых пальцев. У тебя они тоже не тонкие... Не как у нее, — обратил внимание Еруим. — Вот я и хочу посмотреть... Насколько огрубевшее от коньяка горло у тебя, — поднял слегка над головой король свой стакан, проливая с краев алкоголь. — За мое цветущее и вечное правление!

Седой Селезень наоборот отпустил свой напиток. И схватился за сердце.

— Нет. Ты не умрешь. Не сейчас, когда я смотрю на тебя. Не время еще, — сказал на это мужчина напротив седого генерала и сунул ему в руку прозрачный и чистый, как бриллиант, камень. Тот наполнился от потливой толстой ладошки бульдога у сердца красновато-черной примесью, и уже в следующие секунды порозовевший и испуганный на мгновение появившейся Смертью генерал смог пустить в легкие гораздо больше воздуха и отдышаться. Рука его отпустила сжимаемый мундир и сама взялась за стакан с коньяком.

— Вкус терруара... — посмаковал Еруим. — А ведь ты всегда его любил, если вспомнить. Ты думаешь, я ничего о тебе не знаю? Я знаю все, — говорил он и параллельно давал жгучий напиток в руки мальчику около себя. — Пей, — приказал он двоюродному младшему брату. — Пей, пока целиком дно не увидишь в стакане, — но ребенок начал закашливаться. В свои тринадцать лет он и так слишком отличался по поведению, сообразительности и уровню социализации от ровесников, поэтому сейчас не мог возражать старшему, будто являлся совсем маленьким мальчиком, хотя уже и был очень начитанным. Все же большое количество книг не могло спасти ни душу, ни разум обреченного и легко управляемого другими. — Эта девчонка тоже пока побудет моей, а ты можешь понаблюдать со стороны, — сказал Еруим о Фаине. — И будь благодарен, что я еще даю тебе такой шанс. За измену с тебя давно должны были содрать шкуру. Пей! — последним приказом обратился король снова к брату, но тот вдруг начал блевать на стол генерала. — Доктора! — закричал мужчина, и в двери быстро ворвались белые халаты.

Еруим уже собирался уходить, как услышал стук в окно на четвертом этаже с высокими потолками. Он обернулся и увидел тень, которую оставлял ангел, обнимавший стекло. Король стал любопытствующе рассматривать его и подошел к окну. На нем в воздухе висел мальчик с белыми кудрями и небесно-голубыми глазами. Он улыбался и продолжал заглядывать в кабинет генерала с вызовом. Затем ангел снова постучался, как бы прося его впустить, но Еруим лишь показал ему свой оскал, насмехаясь над крылатым явлением небес. Тогда лицо мальчика переменилось на ярость, и он начал с силой бить по стеклу так, что внутри отчетливо слышались только его удары с улицы, и тем, кто находился в комнате, стало не по себе и даже страшно от неестественного выражения лица ребенка. Но в следующее мгновение ангелок пропал. Так же быстро и неожиданно, как и появился.