Его багровые лилии (джен)

Примечания:

Ну вот мы и добрались до последней арки!

Мы сидели в чьей-то лачуге с дешевой пивной, и черная, но очень ласковая и очень любящая внимание странная кошка сносила очередной глиняный горшочек с цветком прямо с полочки, по которой эта хвостатая кружилась. Маня, сидевший под ней на старом кресле с высиженным гнездом вместо подушки под попой, все поглядывал вверх и ловил лапы самой кошки, когда у той-таки не получалось пройти мимо какого-нибудь цветка или статуэтки. А она отвечала ему: «Ныр».

— Как не странно, но местные посетители здесь любят ее. Так что никто ее не обижает, — с теплотой в голосе отозвался хозяин. — Представьте, какого это: смотришь на всех этих пьянчуг, а в каждом из них при виде такого животного топится и растекается горячим воском, как свеча, сердце...

Владелец пивной был уже стар, а его смуглая кожа будто выцвела и посветлела, как и волосы. И все же все мы состоим из какого-то пигмента, а в старости, растворяясь уже в другом бытие, общем для всех, мы теряем его. Становимся прозрачными, бесцветными, сливаясь со своими корнями. Мужичок был худ, а молодые когда-то, видимо, кудри превратились в жесткую металлическую мочалку. Он все еще старался много жестикулировать — видимо, необходимость в постоянном переставливании пивных бочек заставила его закалиться. Но годы все равно уже выдавали в старике усталость. Кошка глядела на него наивными любящими глазами и иногда пыталась прыгнуть сразу на него со своей молочки, но постоянно упиралась близко своей попой в деревянную стенку за собой, а Маня в очередной раз ловил ее за лапки, чтобы та перестала тянуться к центру Земли.

Да, все в нашем мире должно подчиняться природному тяготению, имея некоторую силу своей тяжести, которая способствует этому закону.

— А как ее зовут? — поинтересовался мой друг, приподнимая и разглядывая нитки на подлокотниках кресла, которые черная красавица уже, похоже, успела обдербанить своими маленькими коготочками.

— Да никак. Вернее: все, кто приходят, зовут ее по-своему. Так что и вы можете дать ей имя, а Вы, Великий Посланник Солнца, если желаете, можете забрать кошку себе.

Манджиро в итоге взял Ныр к себе на руки и стал гладить.

— Я бы звал ее Марусей... Но если она так радует Ваших посетителей, то ее предназначение, возможно, здесь, — сказал мой друг больше не предположением, а с уверенностью в голосе, как если бы действительно знал судьбу каждого на этой планете.

— Марусей? — поднял я бровь на Маню, но тот заметил и отмахнулся от меня рукой, понимая, о чем я.

Старик же вскинул руки к небу:

— Боже! Да если Вы говорите, что это так, значит это и правда так! ...Теперь я всем посетителям буду представлять ее Марусей. Она мне даже как помощница в работе с ними! Их... — он вздохнул после громкогласного обещания Манджиро, будто все силы его ушли только на слова.

— А что же с Вашей пивной? — вдруг начал расспрашивать Маня. — Людей — вдоволь. Я и сейчас слышу голоса наших мужиков там, возле дверей, а у Вас сейчас перерыв, как и каждый день в это время. Все при этом у Вас всегда довольны, так почему не хватает денег?

Я хотел поправить друга, потому что понял, что эта его фраза звучала явно иначе, чем он хотел, но было уже поздно.

— Милуйте же! Простите старика грешного! Так Вы же, простите, сами золото делали для нашего города — неужто еще надо?

Широко расставленные брови старика расползлись в стороны, а глаза округлились, как у рыбы, будто даже не от удивления чему-то, а от страха. От раскрытого рта подбородок хозяина собрался в жирную из-за тающего на жаре тонкого сальца гармошку, а тонкие руки, усеянные толстыми голубыми венами и пятнами, тряслись из-за нервов, будто сам продавец являлся алкоголиком.

— Так с Вас кто-то часто берет налоги? — ответил ему взглядом и словом Маня.

Мужичок сложил ладони и закивал.

— Д-да нет!.. Госпожа Фаина никогда нас не обижала, а все собираемые подати уходят на благоустройство нашего же города!.. Великий Посланник Солнца! Прошу Вас как раб Божий... — начал хозяин пивной, становясь на колени перед Маней, но друг мой быстро смекнул, сполз со старого кресла и поднял старика, чтобы тот мог стоять во весь рост перед ним.

— Поймите! Я бы, может, и дал Вам, что Вы просите, но поможет ли это? Если кто-то постоянно будет приходить к Вам за данью, никакая новая сумма не спасет Вашу пивную...

После этих слов лицо мужичка сново изменилось. Оно стало более безнадежным, отчаявшимся и глубоко печальным, а складки на нем состарили человека еще больше.

— Больше не беспокойтесь насчет Фаины. С этих пор она не станет заходить к Вам. Ваш магазин свободен от этой женщины.

Красные глаза владельца пивной наполнились слезами, он снова упал на колени, но уже обнял Маню за ноги, и его тиара, которой мой друг обычно игрался, подобно ребенку, упала с головы на пол. Но старичок продолжал проливать море соли, цепляясь за своего Посланника Солнца, и Манджиро снова поднял его и усадил уже на свое место в кресле.

* * *

Когда мы были в той лачуге, иногда я выпадал из реальности. Никогда бы не подумал, что меня охватит любовь. Миленькая служаночка столько внимания уделяла в последнее время мне, а ее госпожа тоже не отставала! Хитрый, хищный взгляд ее лисьих глаз будоражил и заставлял меня вспотеть из-за того, что не мог найти себе места рядом с этой женщиной. Но она глядела и на моего друга... Да, женщины всегда реагировали так на него...

Что-то кольнуло меня тогда в груди, отдаваясь дальше иррадиирующей болью и жаром, а все остальное пространство для меня похолодело. На коже выступили мурашки... Я закрыл глаза, чтобы почувствовать тепло темноты под веками, как ночью в родной спальне после трудного дня. Вот звук щелчка: это включилась настольная лампа. «Феля, ты? Поздно. Я свежее постельное достала, оно на кровати лежит, застелешь?» — раздается голос мамы, и ее пухленькая ручка тянется куда-то из-под одеяла, валуном укрывающего ее, а палец пытается указать в сторону постиранного, отглаженного и сложенного белья. За окном громкий оркестр кузнечиков и лягушек, а ты еще подумываешь, как бы не заползла домой медведка. На лампе уже целая толпа народу из мелких мошек, комар кусает тябя за волосатую голень... А затем... Все воняет жжеными косами девочек и женщин, горящим деревом и вареной кожей... Горло начинает болеть при всплывающих в памяти криках, но они растворяются в ярком свете дня, разрываемом только черными вылезшими из-под земли фигурами... Да, теперь я четко вижу их. Мужчины с заросшими лицами, в грязной одежде, не похожей на самом деле на маски разбойников.

* * *

— Эй! — пощелкал пальцами перед моим лицом Маня, приводя в реальность из глубины.

Когда мы вышли на улицу, я будто очутился в другом городе, и он показался мне более родным. Нос защекотала прохладная осень. И хотя еще вчера обжигающие белые толстые стены домов и жемчужного кирпича изнуряли бесконечным солнечным светом и его жаром, сейчас свое тепло они дарили так избирательно, будто для Винтейна пришла его зима. Вот только с такой скоростью, с какой вообще представить смену сезонов сложно. Немногие листья опали, но ветерок той осени, что я узнал по ощущениям, сохранившимся со времен дома, был мне очевиден. Я всегда неплохо чувствовал такого рода стихийные перемены. Сразу думаешь, что кончается август, а значит пора собирать урожай — впереди столько работы... Но какой сейчас месяц?

— Эй! — опять окликнул так меня друг и подтянул мою голову к себе, обняв за шею.

— Коня зовешь? — попытался подстегнуть его я.

— Не, ты чего, я коней своих только свистом зову, — снова легко отмахнулся Маня и, дернувшись головой, чтобы сбросить с лица сухую пшеницу, то есть длинные его патлы, сунул в рот пальцы и громко свистнул, зажмурившись. — Я дурак что ли, чтоб коня доброго на «эй» окликать?

— Мда, ты прав, — осталось мне согласиться, и я увидел, как идущая перед нами супружеская пара вдруг остановилась. Женщина, вся замотанная в ткань, скорчилась при виде нас, будто не узнала своего Посланника Солнца, прижалась поближе к своему мужу и зачем-то перекрестилась, а тот замер, как привидел опасность, и проводил нас суровым взглядом глаз, которые одни только и видно было на его лице, заросшем жесткой чернотой бороды, под цвет сливающейся со зрачком радужки. Весь в темном облачении он пугал, я уверен, гораздо больше, чем Маня со своим неожиданным свистом, разносящимся над толпами горожан. Лиловые, розовые, желтые платья и платки множества женщин и белые туники мужчин даже не дрогнули в своем постоянном и повседневном шуме рынков, которых было не мало.

Мы завернули к аллее балкончиков, которые всюду свисали на нас вместе с гроздьями цветов. Наивные широкие арки уже надоели своим однообразием, как и колонны. Все же запах осени лишь мимолетно напомнил о доме. Окружение по-прежнему оставалось чужим. Но тут на нас вышла огромная фигура, отбрасывающая длиннющую тень.

— Эй, Велик! — кивнул здоровяку мой друг, оставляя свои руки при этом в карманах, видимо, показывая пареньку демонстративно, кто здесь главный.

— Ты кого это тут «великом» назвал? Котовья морда! Сметанки дать? — начал разговор с хамства этот большой ребенок, но тут, чего я действительно не ожидал, он достал из какой-то авоськи стеклянную банку со сметанойсметаной и протянул к Мане своей огромной лапой. Почти виновато.

— О-о! Давай! — так весело ответил приятель, будто не замечал поведения бывшего предателя. Он расплылся в своем дружелюбии, принял презент и начал пальцами доставать угощение из банки.

— Что, теперь будешь делать вид, что óн твой Посланник Солнца? — уставил я руки в боки, глядя наглому в глаза, а мой друг стал смачно причмокивать от сметаны.

— Очень вкусно! Я тебя принимаю на работу! — счастливо, как ребенок на вершине горы, выставил он решение.

— Все-то у тебя просто! — обратился я уже к Мане, и мои брови, как я чувствовал, поползли наверх, и были уже выше нашего общего собеседника, напоминающего, кстати, все сильнее и сильнее великаншу из нашей родной деревни.

— А как еще должно быть? — повернулся он корпусом ко мне, забывая про парнишу, и часть его белой вкуснятины чуть не попала на мою одежду. — Если мы и правда оказались в мире, в котором стоим постоянно на сетке с магией, запоминающей наши мысли, то не лучше ли мыслить проще? Чтобы сеть продержалась дольше? Что «а»? Велик, а ты как думаешь? Или тебе все еще стыдно за поражение и предательство передо мной?

Горожане, случайно услышав наш разговор, делали такие лица, будто испытывали отвращение к какой-то теме, и я точно заметил, что эта реакция слишком не сходится с теми словами, что слышат проходящие мимо нас люди.

— Пожалуйста! — неожиданно для нас начал Великан, упав на одно колено и склонив голову перед Манджиро, который теперь внимательно следил за его движениями. — Я... Прошу... Прощения перед тобой!.. Не в оправдание мне, но моим разумом владел чуднóй, Нарцисс, который наслаждался правлением, подаренным Фаиной.

— Фаиной!? — не понимал я. — Опять эта Фаина! Она во времени что ли прыгает? Путешествует между промежутками, как белый кролик?

Но тут паренек поднял на меня глаза, как если бы то, что я с пылу сейчас сказал в качестве шутки, могло быть правдой, которую как раз-таки Великан знал.

— Кстати, почему люди так странно всегда смотрят на нас? — без лишних дум сменил тему мой приятель.

— Ха! — пятнадцатилетний мальчишка, наш собеседник, встал. — Так вы себя видели? Вы же ходите в халатах по улице, причем в таких, какие местные никогда не видели. Я знаю Кохлею, и она гораздо современнее города вина, хотя у вас там всего лишь деревня. Да-да, моя родственница жила в ней. Но она у нас еще из самых маленьких по росту. Кохлея... Хм... Вы были больше как домом бабушки для мегаполисов, поэтому вы хорошо знаете, что такое «трамвай»... Здесь же люди видят только то, что их предки еще видели перед своим носом, равнины и виноградники, плоды которых регулярно заливают спиртом, а еще то, что им показывала Фаина. Ей важно было хоть чему-то научить этих невеж, и она заставила их строить себе училища. Горожане не стали лучше, как на них ни посмотри, но зато они теперь чуть начитаннее. Этого и добивалась хозяйка борделя, как бы ненормально это ни не звучало.

— Что ж... У каждого свои тараканы в голове... — озвучил Маня, а я даже поразился этой Фаине. Будучи красивой, непредсказуемой и привлекательной женщиной, она могла быть еще и благодетельной? Я все еще не верил до конца в то, что она по доброй воле нацепила на друга моего свою зачарованную тиару. Более того: с каждым новым прожитым часом на этой земле во мне крепла уверенность в том, что планы темной госпожи гораздо обширнее, чем мне думается. И если она все же путешествует во времени, я ничего против этого не скажу. Я просто поверю. И все же зачем ей развивать Винтейн? Зачем он помогает нам? Кого мы видели недавно с ней и другим из четверки, Иблисом?

Пока что у нас не было на это ответов.

— Кстати, наши хаори нам вернула та же Фаина. Вернее, сшила новые для нас. Эта женщина говорит, что нет проблем в одежде, если ты в городе вина с большим для него населением... А вышивка у нее просто супер... — не забыл нахвалить госпожу мой приятель.

— Да чтоб она горела, — посетовал я на ее вездесущность.

— Не говори так о ней. Она великолепная женщина, — отозвался он о ней.

— Дафна — вот великолепная женщина.

* * *

Маня решил заниматься делами «государственной важности», как он это называл. Он поставил перед собой цель стать незавидным Пертинаксом, римским императором, который проправил всего восемьдесят шесть дней, но зато вышел из народа. Он был сыном освободившегося раба, и поэтому мой друг отождествлял себя с ним, являясь сиротой из деревни, так как это, впрочем, один из немногих знакомых Манджиро правителей глубокой древности.

Я слышал о бабке, которая присела надолго на уши своего нового мини-короля. Потом она оказалась нездоровой на голову женщиной, срывающей свои злость и одиночество на чужих и уличных собак, бросая в них стеклянные банки с балкона узенькой старой башенки, в которой женщина жила и работала. К интересному решению пришел Маня, как-то вдохновляясь Фаиной... Он вырыл прорубь, найдя подземный источник с ледяной, как наши родные зимы, водой, и велел людям, терзаемым странными мыслями, окунаться в нее. Они внимали его словам, действительно верили ему, ныряли в эту прорубь, а затем пытались заниматься физической культурой, строительными и винодельными работами в городе, а также рисовали. Просто рисовали. И та бабка излечилась, пройдя через это. Таким было чудо самовнушения и работы над собой.

Хотя для той пожилой женщины мы все равно нашли отдельное место в старой гостинице и переименовали еще ту в пансионат.

Я слышал о мужчине, который исповедовался Мане, потому что убил жену и тещу, которых терпел двадцать лет. А они не работали и ничего не делали в доме, продолжая долгие годы ездить на том человеке, на самой его шее, и попрекать его во всем каждый день в году. Каждый час. Каждую секунду его жизни. Решение его судьбы было нелегким для Посланника Солнца, и я видел, как мой друг мучается в сомнениях после обращения к нему этого мужчины.

— Преступления должны караться законом. Убийство — это табу, — в итоге заключил он. — Но твоя душа должна быть свободной. Сходи перед казнью в церковь. Пусть тебе отпустят грехи. Омойся в нашей проруби, почувствуй кожей холодную воду — это вода Страны Холода, в которой ты живешь. На рассвете тебе дадут яду, и ты тихо умрешь. Мы закопаем тебя под березами на границе области, чтобы твоя душа была ближе к сердцу Родины и ты переродился во что-то новое и более чистое, убийца, — напомнил Манджиро последним словом грех, совершенный обращающимся мужчиной.

— Где ты такому научился? — удивился я речи того человека, которого знал в детстве и чаще всего видел бегущим от петухов, клюющих его в зад.

— У Фаины, — отвечал он. Это был не первый раз, когда он говорил такое. Еще он много жестикулировал, и его кисть крутилась, как пистолет в руке вокруг подбородка.

Я слышал, как Маня снова заходил к ней, пробирался сквозь толпу надухаренных девок в платьях, приспущенных на плече, поднимался наверх и беседовал с хозяйкой борделя. Пил с ней чай, а она пела ему песни про долгое и светлое правление.

Я тем временем сделал новые открытия о мире, в котором мы живем. Есть понятие реальности, которое подразумевает видение нашего подсознания. У нас, у людей, оно может быть очень схожим между собой, поскольку биолого-таксономически мы принадлежим к одну виду. Если не поддаваться антуражу, можно увидеть реальность, и она покажется тебе голой и ясной, как на ладони. Можно медитировать, переключаться с деятельности на деятельность, чтобы выйти из атмосферности, хранящей в себе скоп мнений о вселенной и о людях, вызываемых порой даже уровнем света, вибрации или шума. Тогда ты вернешься из всего этого в объективную реальность. Пусть на самом деле она никогда и не будет объективной ввиду твоей собственной карты мира, которая, к сожалению, никуда не делась. Я рассказывал это и Мане, чтобы ему было проще находить подход к каждому человеку. У всех нас есть своя карта мира, на которой сливаются опыт подсознания, то есть гены и наше детство, и то, что нам навязали потом, во что мы поверили. Это и составляет рисунок или чертеж. У каждого эта карта отличается от других, и при том ни одна не является более истинной или правильной. Это я прочел в одной из книг по психологии, насколько помню.

Но все не просто на словах. Глядя через хорошую лупу, найденную мной в барахле госпожи Фаины, я нашел самых маленьких фей. Эти существа взаправду были, причем меньше муравья. Я уверен, что они, как оформленные атомы, имеют разные вид и специализацию род разную атмосферу. Именно они составляют антураж. Возле Мани и хозяйки «Соленой лошади» я обнаружил именно пиро-пикси, то есть огненных фей...

И два дня спустя я понял почему.

Накануне почему-то о нас поползли слухи по всему городу. Такие же, как с Нарциссом, но они были о том, что я и их нынешний Посланник Солнца сами сожгли собственную деревню и не было никаких разбойников... Люди легко поверили в это... Из каждой тени я видел Фаину. Лично мне она говорила, что я многого не знаю о своем друге. Но я не слушал ее. Я выбрал для себя, что хочу пока слушать только одну девушку, а две для меня уже как-то много.

Дафна тоже любит много пощебетать обо всем и обо всех. Но она это делала всегда как-то мило и по-доброму. И моем брате она не говорила ничего плохого.

Я чувствую, как расслабляется мое лицо, да и все мое тело от воспоминаний о том, как мы вновь и вновь поднимались на чердак «Соленой лошади», разглядывали в окно горожан и их странные повадки, как пили горячее вино с медом и ели засахаренные сливы. Кстати, если взять открытую бутылку из-под того напитка, сладость и цветы, то можно собрать в сети в одно место множество милых фей красоты. Благодаря им антураж сменяется на то, что называется розовыми очками. И все вокруг становится прекрасным. Я решил, что останусь здесь, с Дафной, и мы проживем в городе вина до старости, пока не победим противную хозяйку борделя, манипулирующую Винтейном и всеми его людьми.

Я давно замечал, что Маня что-то замышлял, и вот однажды он обратился ко мне с вопросом об алхимии, которую я открыл для себя. «Я должен призвать Королеву Ужасов, — сказал он мне. — Я уверен, что она осталась и все это время наблюдала за нами, поэтому я должен кое-что проверить».

Я пытался отговорить его, боясь, что такой призыв будет иметь множество последствий, которые помешают нам спокойно жить в этом городе, а я уже наладил какой-никакой контакт с местными торговцами, научив их использовать ресурсы и фей для быстрого получения вина, огня и разных блюд. Меня прозвали создателем скатерти-самобранки, когда я подсказал задобрить змею сливками на столе, конфетами — фей, поставить тарелку с салатом и сухарями для панировки и завернуть все это в белую скатерть. Через час уже было полностью готовое жареное мясо змеи. Кстати, стол получился из зачарованного рисунка на полу и простых досок.

Но Маня был уверен в том, что хочет призвать Королеву ужасов. Это должно было быть место, в котором находилось бы много корней деревьев, но мы не стали спускаться в проверенную темницу. В книге говорилось, что надо использовать благовония: жасмин, опиат и ваниль, — взять три куриные ножки, чтобы задобрить духа, молоко и девять восковых свечей. Мы устроили обряд вечером в отдельной от центра города башне, открыв окно, как и полагалось по инструкции. Башня та была неподалеку от пивной, в которой мы помогли хозяину.

— О, дочь магии! — начал с волнением в голосе я, предчувствуя что-то плохое. — Дочь сплетен и страхов простых людей! Яви себя перед нами! Красота твоя безмерна и неоспорима! Королева Ужасов! Я, деревенский парень из дома своего отца, Феликса, и матери, Людмилы, призываю тебя в эту башню при Посланнике Солнца, Манджиро!

После моих слов не изменилось ничего, и тогда я повторил их. В нос сильно били благовония, а вокруг нас кольцом выстроились свечи, и внезапно они сами собой зажглись. Столько огня не было давно возле нас... Я скрывал волнение, как учил меня всегда пример моего друга, но я все же чувствовал, как колени мои дрожали. На мне была длинная черная мантия колдуна, так что я сам, скорее всего, походил внешне на смерть, с моим-то бледным лицом.

Тут перед нами из пола начала вырастать женская фигура с кокошником на голове. Мои глаза на мгновение ослепли из-за наплывшего со лба холодного пота. Маня же, озаренный ярким пламенем свечей, завороженно глядел на Королеву Ужасов.

— Фаина! — назвал он ее, и за спиной женщины появились девять белых хвостов.

Ее плечи беззвучно затряслись, и я почувствовал, как в пазухах моего носа зажгло пиро-феями... Кажется, она даже и не управляла ими, но через пару минут нашего затаившегося молчания и тишины в городе очагами стали возрастать крики. Мы ощутили запах дыма. Королева Ужасов сама будто испугалась этого и превратилась в привычную нам госпожу из «Соленой лошади».

— Фаина!? — оторопел я.

— А ты думал кто?

Я и Маня бросили все и стали спускаться из башни. Снаружи уже все охватывал огонь. Душераздирающий вопль кота донесся до моих ушей, и друг мой ринулся туда, откуда доносился звук.

— Маруся! — то ли с облегчением, то ли наоборот, с тревогой, громко сказал Манджиро и вынес из ближайшего здания черную и очень напуганную кошку, которая не переставала кричать.

«А где ее хозяин?» — понял я и выбежал на главную дорогу, чтобы осмотреть ее. Но тут появился снова Великан, и пусть его не звали, в этот раз он был действительно нам нужен. На плече он нес как раз мужичка из паба.

— Вот ваш хозяин. И что с ним делать?

Дальше мои воспоминания были очень обрывистыми. Я вспомнил о своей милой Дафне, местоположение которой сейчас не знал, но мое сознание заскакало, как лошадь, на коей сидела уже черным духом Фаина, точно сама смерть. Она покидала нас, отстукивая копытами расстояние, и становилась тем самым ближе и ближе к центру горящего города. Не представляю, что было в голове у Мани в этот момент, но на его лице читалось: «Как потушить весь огонь? Как всех спасти?».