Его багровые лилии (джен)

Примечания:

Приятного прочтения ✺◟( ͡° ͜ʖ ͡°)◞✺

Ветки ломались быстро и с таким хрустом, как от кабаньих ног — только этими зверьми были бегущие люди. За спинами нашими горело солнце, даже когда пришла ночь — таким ярким и масштабным был пожар, пожирающий последние углы, в которых в детстве мы стояли. В душе я плакал по матушке и бабе, по сгоревшему скоту, по собакам и по огороду, — по жизни, что нас с силой вынудили оставить. Маня, лицо которого пряталось в ледяном камне, чуть ли не за руку уводил меня глубже в лес, пока спустя сутки мы не добрались до реки — если можно так сказать про нас обоих, поскольку под конец Манджиро уже нёс меня на себе. С каждой той минутой я всё больше понимал свою благодарность ему: без своего друга я бы точно не забрался так далеко, и меня бы точно поглотил огонь, не оставив от меня и щепок. Вот таким меланхоличным с ним я стал! Как тряпка! Но зато у тряпки этой оставался один-единственный член семьи. Я знал, что сейчас и я буду нужен ему. Теперь у него не осталось никого: не было у Мани ни девушки, ни родителей, ни даже кошки.

У реки я почувствовал, как задыхаюсь, и сердце, бешено колотясь, перекрывает мне доступ к пищеводу и бронхам. Я не мог испить той самой воды, что сейчас была передо мной, тем более такой холодной, хотя и ощущал, как у меня все пересохло во рту, или начать нормально дышать, а Джиро выглядел в тот мрачный день так по-злодейски, что казалось он сейчас схватит меня рукой за затылок и ткнёт носом в булыжник на дне реки. Но он молча, как рыба, подпрыгивающая на выступах в воде, ждал, когда у меня закончится этот приступ.

Небо закоптило дымом, скрывающим даже густые тучи, с которых моросью капал дождь. Всю шею покрывала гусиная кожа от влажного и холодного ветра. Голову мою, в глазах которой от усталости всё расплывалось, терзали два разных ощущения: больше нет пугающего жара огня, с одной стороны, и, с другой, сейчас смертельно холодно от дождя и близости быстротекущей горной речки. Длинные волосы Манджиро облепили его голову и потемнели, и, стоя по колено в воде, с силой бьющей его по ногам, он пытался голыми руками изловить рыбу. Я воззвал к своей памяти, чтобы в это время экстренно построить хотя бы детский шалаш, который умели по-всякому делать мальчишки. Я взял небольшую возвышенность над ручьем и два рядом стоящих дерева, сучья которых удобно для меня располагались на нужном уровне и нужной параллели, чтобы я мог закинуть на них как каркас тонкий ствол молодого дерева, что снесли ветер и дождь. Закрепил, приставил к ним и уложил внизу ещё несколько длинных, хотя большинство из них и были сырыми или сыроватыми. Поверх в два слоя накидал богатых хвоей веток с травой. Маня бросил мне в траву рыбу и вернулся сюда же от старой поваленной березы с сухой корой и сучьями, пока я по его приказу искал сухие шишки. Он развёл огонь теми спичками, что всегда прятал по одеждам в разные места, выложил обстриженные под «воротнички» из стружек березовые веточки и поджег их со смоляными шишками, а поверх уложил расщепленную кору. Оставшееся, что он не использовал, он спрятал пока в шалаше на самом сухом дереве. «Почему ты ловил рыбу голыми руками, если у тебя был нож? — спросил я у Манджиро. — И всегда у тебя с собой и спички, и нож?». Он же убрал рукой надоедливый волос, приглаживаемый каплями небесных слёз, улыбнулся мне, точно добродушный ребенок, и ответил: «Я что, дурак, чтоб на рыбу живую с ножиком лезть? Это сейчас я могу её спокойно почистить, а тогда был почти честный бой. И то, течение, бьющее её в камни, явно было не на стороне этой глупышки. Так и прыгала мне в ладони... Тут только ловить надо». «А смешно это... — подумал тогда я, — мы бежим от пожара в этот ледяной лес, чтобы развести огонь в нём под навесом и прятаться от холода больше, чем от разбойников, решивших избавить от участи жить в своём доме нас. Мы не тряслись от страха, а сейчас будем трястись от недостатка тепла». Какая-то детская несправедливость встала комом в горле у меня, и я разгорячился, почувствовав, как огонь моей крови заставляет полыхать лицо, точно я девятилетняя девчонка на отчёте у матери за поцелуй в щечку от «плохого мальчика». Я, помню, сам был даже этим мальчиком. Маня сказал как-то мне: «Попробуй подойти к девчонке». Я решил, что пора мне стать, видимо, мужчиной, раз даже Манджиро об этом заговорил, но она расплакалась и убежала, а потом ещё получила от матери за то, что подошла ко мне, отбросу небольшого шипящего ведьминского общества.

После того, как мы умяли сочную рыбёшку, из-за деревьев и стен бушующего ливня, от которого нас укрывали шалаш и навес с теплым костром, до меня донесся лишний, посторонний звук — вой, но не волчий... Я попытался вспомнить всё, что читал о лесах, пытаясь понять, что это был за зверь. Я прислушался, напрягая ухо, чтобы собрать весь тот звук перепонкой, но вой будто стих. Однако через час Маня, напряженный, как пружинка, всё это время, насторожился ещё больше, будто пытаясь уловить само дуновение в воздухе, сообщающее ему о состоянии леса. В этот момент вой послышался громко и отчетливо, и он был похож, кажется, на женский плач. «Это Аяттара! — крикнул шепотом на меня Джиро, быстро потушил костёр, задавив рыбьи кости, оставшиеся от нашего обеда. — Бежим!».

Я читал как-то, что такое «Аяттара»: «... — в финском фольклоре злой женский дух леса, всячески способствующий тому, чтобы пришедшие в лес заблудились», — но я не знал, что такие существа могут быть настоящими. Если уж выбирать из мифов, то я бы, конечно, выбрал её, а не банши, предвещающую своими стонами смерть, хотя больше всего было похоже на неё. Мы помчались вниз по реке, часто поскальзываясь на плывущей в грязи земле, перемахивая иногда через ветки. Ветер с дождем обдавал ледяным, почти горным, холодом наши лица, заставляя жмурить глаза, и закладывал непресекаемый шум в наши уши, но я все равно успел заметить на другом берегу женщину, стирающую в наступающей темноте вдали от деревни, окровавленные одежды. Среди них я увидел и рубаху с вышитой буквой «Ф», или мне показалось... Померещилось, что Бенни-прачка держит в своих мертвых руках мою одежду. Я заплакал, не переставая бежать, будто знал, что смерть скоро нагонит меня. Я будто опять ощутил себя настоящим ребенком, который ничего не может сделать со своей судьбой. Дым всё ещё ударял в ноздри, и через какое-то время я вновь почувствовал, что задыхаюсь.

— Фел! — позвал меня громким и отчетливым криком, выводящим из оцепенения, Манджиро. Я повернул голову в его сторону и увидел, как всё на той же стороне реки, где была банши с окровавленной тканью, ещё других людей. — Это твой отец!

Я ничего не понял. Стоило мне обратить внимание на тех, кто за спиной Джиро или нет? Вниз по течению, куда указывал палец друга, я увидел еле распознаваемое в воде тело, и одежда на нем точь-в-точь совпадала с той, что держала в руках Бенни-прачка. Это был мой отец, которого я мог видеть только на старых фотографиях, его тоже звали Феликсом. Я думал, он давно бросил нас или мёртв, но вот его труп, а может, он даже ещё жив! Я должен ему помочь! Или нет? Он же оставил меня и мою прекрасную мать!

— Стой! — крикнул я ему, точно он мог меня услышать, но то же сказал мне Маня, добежав до меня и обхватив руками, чтобы я не сошёл с ума. Как только он отпустил меня, в моих руках появился ребёнок.

Я повернулся снова в сторону Манджиро, который передал мне чьего-то наследника, сопротивляясь ливню и ветру, и посреди реки, на камне, увидел женщину, в мольбе протягивающую ко мне руки. Я хотел ей что-то ответить или спросить, но не знал что, и в следующий момент внезапно вырвавшаяся откуда-то волна с огромными ветками поломанных деревьев снесла её, ударив о следующие камни. Её тело скрылось водой так же быстро, как мы бежали оттуда. Я пытался оборачиваться, чтобы найти глазами мать малыша, но уже не мог. И Джиро все подначивал нас мчаться дальше и без оглядки. Я не слышал уже и воя, из-за которого мы начали побег. Усталость поражала мой мозг, и мышцы сокращались как на автомате, будто без моего участия. Я мог только чувствовать пульсацию. Я уже не понимал, где мы и когда, когда все это закончится, пока не споткнулся на корне какого-то большого дерева. Последнее, о чём я подумал: «Надо закрыть ребенка от падения».

* * *

Я очнулся уже у подножия незнакомого города. Малыша в моих руках не было. Голова болела как от хорошего удара по затылку или похмелья. Солнце слепило мои набухшие высохшие глаза, превращая меня в вампира, надеющегося на какую-то тень. Как по моему велению, она тут же явилась, и я смог смело раскрыть свои веки. Передо мной стоял Маня. Он улыбался так лучезарно, как, мне казалось, он не делал уже тысячу лет. Сама деревня даже спустя сутки с небольшим или двое суток уже была для меня чем-то очень далеким и давним, как если бы все произошедшие события с пожаром и лесными духами длились дольше недели.

Но сейчас я сидел на мягкой прогретой земле, покрытой зеленой травой.

— Доброе утро, Фел! Ты чего разлёгся? — Джиро пнул меня под жопу, и я тут же встал, отряхиваясь.

— Ты чего? — попытался я спросить, вот только в глотке у меня всё пересохло.

Маня дал мне бутылку воды, точно заранее знал, что мне нужно.

— Ну же, не молчи, ты тратишь моё драгоценное время.

— А где ребёнок? — первое, что спросил я, вместо «как мы сюда попали?».

— А, это была девочка, и я сдал её в бордель. Он как раз тут неподалеку, кто же мог подумать, да? А теперь пошли есть!

Джиро так и не рассказал мне сразу, что нас довели сквозь несколько миль в какой-то город феи, да и я ему бы всё равно не поверил. Больше всего сам он отнекивался на все мои взывания к его совести и благоразумию по поводу того, что он вот так просто отдал бедную доверенную нам малышку на растерзание шлюхам и их клиентам. Он говорил просто: «Это единственное место, где всегда будет хватать женщин, способных воспитать эту девочку. Там всегда есть тепло, деньги и еда. Там же в будущем найдется ей и работа». А мы сами в этом городе беженцы. Теперь мы не просто без денег, но ещё и без своего места — среди толп незнакомцев одни и без семьи.

Примечания:

Жду вас в следующей части