Его багровые лилии (джен)

Её чёрные гладкие волосы ровно текли рекой с головы почти до самого пола. Женщина сначала провела через них, как расческой, пальцами и стала ловкими мелкими движениями заплетать косу, глядя на себя в зеркала. Лицо Фаины было некоторое время спокойным, но в одно мгновение оно становилось напряженным или печальным — воспоминания тревожили её. Она все думала о том парне, что больше не являлся для неё другом, о том, кто неожиданно так покинул её. Красивое личико поражали морщины греха, угрюмости, поэтому порой женщина в такие моменты смотрела в свои же глаза, полностью застывая, поскольку выражение в отражении зеркала было максимально естественным и при том драматичным. Её зрачки вот-вот готовы были расплыться за слезами, чтобы ничего не видеть, но, как подросток или алкоголик на терапии, она говорила сама себе: «Хватит! Надо держать себя в руках! Я могу себя успокоить!» — тогда Фаина щипала себя за подбородок — это был такой её личный обряд — и успокаивалась. Лицо становилось ровным, волевым и серьёзным. Как полагается владелице самого известного в Винтейне борделя.

Раздался стук в дверь. В обшитую красным бархатом комнату зашла молодая девушка.

— Вы снова щипаете себя за подбородок! Я знаю! Вы так всю свою красоту загубите!

Каждое её движение будто было прерывистым — она то и дело розовела и смущалась, но отчаянно пыталась высказывать свои наставления. Её белоснежные тонкие волосы разбрасывались по плечам во все стороны и даже попадали под платье в областях вырезов на груди и спине. Родинки так же обсыпали её тело аристократической бледности, что всегда не нравилось её госпоже Фаине. Та уважала уход за собой, но и любила во всём идеальную внешность, которую часто могла дать только природа.

— Дафна! Сопроводи меня с вот этими бумагами в большой зал! — скомандовала хозяйка строго, не слишком всё же превышая тон голоса, однако всё вместе это выглядело простым поводом взять служанку с собой на назначенную встречу.

«Как бы уверенно себя ни держала госпожа, сейчас она была слаба», — думала Дафна, и заключение это было правильным. Постоянные рассуждения в одной и той же голове без отдыха давали знать о себе. Фаина вынуждена была в последнее время много спать, чтобы полностью восстанавливать свои силы и свою молодость — без сна это полностью невозможно. Хотя сейчас и этого было недостаточно. Хозяйка была пожираема внезапным чувством вины перед тем, кого ценила и кому доверяла из всех людей больше всего, но и не смела самостоятельно отныне вмешаться в его жизнь.

«Неужели она влюбилась в того гаденыша?» — задавалась каждый раз вопросом Дафна, её служанка, но так и не находила ответа даже в словах самой Фаины, поскольку та выражала лишь дружеское отношение к пропавшему без вести пареньку. Иногда юная девушка всё же находила какие-то вести о нём для госпожи, но и те не были утешительными — все говорили лишь о том, что где-то в стороне теперь её потерянный друг живет вполне себе счастливо и без госпожи Фаины, бродящей снова в одиночестве по своей темной и мрачной глубокой душе.

* * *

Я стал чувствовать себя невероятно комфортно и достаточно воздушно. Вокруг меня, конечно, суетились толпы каких-то непонятных, смущающих женщин, но, как я считаю, я достойно держал себя в руках перед ними. Я ощущал лёгкую спутанность сознания, но списывал это на длительную голодовку и сильное физическое изнурение, которое преследовало меня, как и моего друга, с тех пор, как мы решили покинуть родной дом. Безусловно, подобное путешествие должно заставить Маню повзрослеть, и в нём уже произошли некоторые изменения, которые, если честно, я не ожидал даже при всех предположениях о состоянии его психики сейчас.

Он стал жизнерадостнее, в чём иногда — или мне мерещилось — прослеживался именно маниакальный оптимизм, он больше общается с людьми, хотя по поводу случайных драк можно сказать почти то же — только на первое время Маня старался не ввязываться в неприятности, пока мы были в «Солёной лошади». Уж не знаю, с чем это могло бы быть связано, только если бы мой приятель действительно хотел, наверное, чтобы его похвалили, когда мы вернемся домой. Однако, похоже, окажемся снова мы там ой как не скоро. Второе: он стал отпускать больше несмешных шуточек, причём были они порой даже про смерть, про жареную еду, про пожары и про сирот. С чего вдруг взялись такие пристрастия, понять пока я не мог.

У него появлялось все больше знакомых, о которых я и не знал, и, в основном, они были похожи на блатных. Вместе с госпожой сего пристанища для чресла-больных Маня даже ходил на какие-то встречи, якобы к Фаине стекались все влиятельные личности за одним лишь советом.

Я отметил, что она была очень умна, но готова была помочь нам окрепнуть после такой трагедии. Эта женщина даже дала мне совет: «Спрячь от себя всё плохое, что тебя гложит. Твой разум дальше сам построит стену от неприятных воспоминаний. Боль не будет больше тревожить тебя. Ты не замечаешь, но мышцы твои постоянно напряжены до предела. Так ты долго не проживёшь».

То же, но более ласково, как я видел своими глазами, говорила она Мане, лаская его лицо своими руками, когда они сидели наедине в какой-то комнате...

Я начал вести дневник наших путешествий, но первое, что я нашел в нём, как бы ни странно, свою же запись: «Эту книгу пишут двое». «Неужто я блефую сам с собой?» — задаю я себе вопрос, но ответа не получаю. Делая короткие заметки в течение дня, теперь я оставляю раз за разом небольшое поле для творчества. Правда потом я понял, что из таких отрывков и абзацы у меня выходят недлинными, поскольку я не могу их больше «раскрутить».

В «Солёной лошади» я и Маня живём раздельно: теперь у нас две разные и полноценные комнаты, в которых каждый может спать на своей кровати. Это самое приятное — когда укладываешься на свежую постель, чувствуешь, как прекращается бесконечный тремор рук, и ты молча падаешь в уже приятную усталость, перетекающую в сон. «Как там Маня? Не натворил ли он чего?» — пропадают в этот момент.

Но вот сейчас я дóлжен был знать, куда мой друг запропастился. Ноги вывели меня в очередной потом пахнущий коридор, полный институтом неблагородных девиц, и каждая из них мне либо улыбнулась, либо сладко поприветствовала меня. Д-да уж...

— Уф! Сколько можно! Он уже в четвертый раз приходит именно ко мне! У меня от него уже всё чешется! Он ведь даже не моется! Кажется, вот-вот меня ждёт неприятный выходной, иначе скоро всех ждет эта чесотка, — шли шепотом разговоры между девушками.

Я поёжился.

Маня снова выходил со стороны личного кабинета Фаины, владелицы борделя. Я взял на себя смелость схватить друга крепко за кисть, чтобы точно обратить на себя внимание:

— Зачем ты это делаешь!? — спросил я. — К этой женщине никакого вообще у меня доверия нет, а ты постоянно вокруг неё трешься, либо она вокруг тебя!

Но Маня лишь улыбнулся, будто снова знал что-то, чего не знаю я. Он отвел меня в сторону, чтобы не было поблизости людей.

— Она даст мне трон, — твёрдо произнес он.

— Какой трон? Ты спятил?

— Нет. Это мечта всей моей жизни. Пойми, это я стану тем, кто избавит нашу страну от тех, кто бессовестно разорил и сжёг нашу деревню!

Он выглядел сосредоточено на одной этой мысли. Я смотрел в глаза своего друга и видел в них огонь, готовый прожечь дорожку к такой цели, которую он выбрал.

— Я не понимаю, о чём ты, — отвечал я. — Кохлея, уверен, осталась в таком же виде, в каком мы её и оставили. Никто её не сжигал, зачем ты выдумываешь такое? Наши бабушка и мама там, конечно, с ума сходят из-за того, что мы пропали, но думать об их сожжении — это уже перебор. Я помню, как ты в детстве говорил, что захватишь весь мир, но разве это не были твои ребяческие мечты? Ладно... Я понял. Я поддержу тебя, что бы то ни было.

Манджиро посмотрел на меня как-то странно на словах о Кохлее, но говорить ничего не стал. «Что только в его голове творится?» — задавался снова я вопросом. Мой приятель изменился, и теперь тем более я обязан ему помочь.

— Ну а Фаина меня веселит, — переменил тему Маня, пробуждая в себе игривое детское настроение, чтобы разрядить обстановку.

— Эх, всегда ты такой...

— Ну что, мальчики? — холодком поврезался, как комар, в меня женский голосок. Это была владелица «Солёной лошади». «Неужели она всё это время подслушивала нас?» — сразу подумал я. — Фе-еликс! Как я соскучилась по тебе! — её неприятные тонкие пальцы сжали мои щеки, и Фаина звонко чмокнула меня. — Душка!

Я опешил и даже не заметил тогда, как многозначительно она посмотрела, уходя, сначала на меня, но потом на Маню, причем долго, пристально, пока не скрылась в перекрестном коридоре. Её этой «веселости» с некоторой постоянной иронией в голосе я не понимал.

— Ты прав, — вдруг отозвался приятель. — Я и сам знаю, что ей нельзя доверять. Но в этом городе нет почти никакой реальной власти. Здесь уже на протяжении длительного времени было всего четыре значимых человека, и ты сразу можешь угадать троих из них.

— Троих!? Да я ещё даже никого здесь не знаю кроме тебя! И то, потому что ты пришел со мной! Хотя да... — тут я вспомнил, что обычно «пораскинуть мозгами» было как раз про моё ежедневное занятие. — Мы знаем уже послушницу... Но она слабо управляет даже самой собой, и я сомневаюсь, что эта слепая и глупая вера в Нарцисса наигранная. Сам Посланник Солнца уже давно является пусть и символической, но значимой фигурой для всего Винтейна. Уверен, ещё предки этой Фаины знали Нарцисса. И... Неужто сама Фаина? Но кто кроме них? Разве что Великан? Да, этот пятнадцатилетний мальчишка даст еще фору любому взрослому. Не просто так его прозвали Великаном. Но разве за его спиной стоят не только малолетние беспризорные мальчишки? Похоже, тут ты знаешь больше моего.

— Да... — выдержал Маня паузу, чтобы дать мне возможность повосхищаться тем, какой он в этот раз молодец. — Недавно у меня появились новые друзья...

— Да уж как тут не заметить!

Друг не обратил внимания на то, что я перебил его, и продолжил:

— Они знают четвертую значимую для Винтейна личность. Разумеется, они же и поведали мне о Великане.

На минутку меня даже поразило, что Маня не развлекался, не играл дурака и не влез ни в какую передрягу. Если вспомнить, то в детстве он для меня хоть и был героем, спасавшим меня от изменившихся вместе с Душой ребят, но сам он постоянно любил попадать в беду. По правде говоря, он не умел в спорах правильно себя повести.

— Наш великий недруг и вправду был за Нарцисса. Да, нас облапошили, мой дорогой Фел. Ходят слухи, что у Посланника Солнца действительно есть какая-то сила. Если магия есть, то вполне возможно, что и Нарцисс — настоящий Бог.

— Да ты что говоришь, Мань? Он премерзкий тип! Он как Печорин!

— Кто этот твой Печорин? А, нет, этот — вполне реальный тип. Ходят слухи, что это его Священное Писание заставляет каждого человека вписывать в эту книгу самого себя, то есть горожане открываются ему, и он знает всё об их страстях и страхах. Вроде как. А взамен Нарцисс наколдовывает им кучу денег. Так Винтейн и остается наплаву, а другие трое влиятельных намеренно оставляют его, забирая золото Посланника Солнца себе...

— Так, а причем тут Великан!? — уже выкрикнул я.

Маня отвернулся в стену.

— Я не помню...

Господи! А я уже понадеялся на него!

— А что же тогда с четвертым? Тем, кто влияет на весь Винтейн?

— Кхм-кхм! — прокашлялся, как старое кресло-качалка из ужасов, кто-то прямо возле нас.

Я вздрогнул, кажется, как испуганная кошка, — так сильно на меня повлиял этот звук, что поразительно, потому что в «Солёной лошади» всегда было шумно.

— Это же вы о ком, юные господа? — заговорил с нами низенький, как горошина, то есть еще ниже, чем Маня, дядька с седыми усами. — Таких людей и вправду четверо: Великан, Фаина, Нарцисс и... Я. Так о ком вы говорите?