Двадцать лет выдержки (гет)

Жил я славно в первой трети

по течению.

В.Высоцкий

Мои родители — самые обычные волшебники. Они разводят, тренируют и продают почтовых сов. Кровь моих стариков достаточно «чиста», чтобы они могли не опасаться нового режима. Только вот бизнес их в последнее время пришёл в упадок — люди боятся писать друг другу письма, поэтому спрос на крылатых почтальонов резко снизился.

Моё детство прошло на нашей маленькой ферме неподалёку от Лондона. Поскольку моя мать родом из Франции, в одиннадцать лет я получила приглашения сразу в две магические школы. Мама настояла, чтобы мы предпочли Шармбатон Хогвартсу: там, дескать, я смогу научиться столь нужным женщине секретам красоты и обольщения. Может быть, она, в конечном счете, и оказалась права, но все семь лет обучения я чувствовала себя самым несчастным существом на земле. Мне, с моей склонностью к полноте, жутким британским акцентом и деревенскими манерами было неуютно рядом с подругами, изящными, изысканными и бойкими на язык француженками. Они и их приятели, весёлые обаятельные остряки, относились ко мне снисходительно, чуть ли не с жалостью. Что не мешало им, впрочем, дружно списывать у меня домашние задания: не то чтобы я была особо талантлива, просто у меня было больше времени, которое они тратили на бесконечные любовные свидания.

Я настолько привыкла считать себя дурнушкой, что страшно удивилась, когда старинный приятель моего отца Иолай Кроуфорд сделал мне предложение, едва дождавшись моего совершеннолетия и окончания школы. Мне было семнадцать лет, а ему тридцать два, и он происходил из достаточно известной аристократической магической семьи. Правда, род его сильно обеднел, и доблестный потомок успешно проматывал остатки состояния на разные причуды и экзотические увлечения. Иолай вёл себя как большой ребёнок, и поэтому мы быстро нашли общий язык. Я даже казалась себе немного старше. Магические безделушки и артефакты, произведения искусства и старинные свитки, сомнительные пузырьки и ещё более сомнительные наряды и украшения — всё это появлялось в доме невесть откуда и оседало в потаённых уголках нашей лондонской квартиры. Но главной страстью Иолая были путешествия, причём в качестве средства передвижения он признавал только трансгрессию. Одним из его свадебных подарков, который я приняла с восторгом, было пожизненное членство в клубе «Кузнечиков». Он помог мне сдать нужные экзамены, и я приобрела способность и юридическое право перемещаться практически в любую точку земного шара. За год совместной жизни мы посетили множество самых разных мест: от роскошных столиц и модных курортов — до никому не известных уголков на побережье, в джунглях или горах.

В то роковое путешествие он отправился один — я не очень любила Штаты и предпочла остаться дома и заняться подготовкой к Рождеству. Я сидела на ковре и разглядывала свадебные фотографии, когда в камине неожиданно появилась голова мистера Брайтона, Председателя клуба. Вид у него был такой, будто огонь камина причинял ему жуткие страдания, обжигая, как обычного маггла. Словно сквозь плотный слой ваты, до меня донеслись обрывки фраз: «Очень сожалею, миссис Кроуфорд… несчастный случай… ошибка в расчётах… материализовался посреди оживлённой магистрали… водителю изменили память… скорбим… приложим все силы, чтобы как можно скорее переправить тело родственникам…». Я плохо помню, что было потом: похороны, делёж наследства, претензии остальных Кроуфордов, отсудивших у меня квартиру в Лондоне. Помню только тупую боль и детскую обиду: как мог Иолай так поступить со мной? Зачем он ушёл? Так я стала вдовой девятнадцати лет от роду, прожив в браке чуть больше года. Я даже не успела понять, люблю ли своего мужа — времени не хватило.

Возвращаться к родителям на ферму, чтобы каждый день ловить на себе их сочувствующие взгляды, мне не хотелось. И тогда я вспомнила о единственной доставшейся мне части наследства Иолая. Это был купленный им по случаю почти разорившийся ветхий паб «Старая метла», который родственнички побрезговали отнять. Паб находился в Хогсмиде, единственном в стране поселении магов, к тому же в непосредственной близости от прославленного Хогвартса. Но тогда мне было всё равно — с горя и от отчаяния я поехала бы и к мерлиновой бабушке.

И вот в один морозный зимний день в заброшенном заведении объявилась новая хозяйка. Старожилы Хогсмида, в особенности — владельцы других кафе — встретили меня, под стать погоде, с холодной неприязнью: тут не жаловали чужаков. Зато здесь никто не знал и не напоминал о моей утрате. И я, стиснув зубы и засучив рукава, принялась налаживать новую независимую жизнь.

Начала я с переименования заведения и со смены вывески. Когда прохожие спрашивали, зачем я увеличила количество мётел в названии, я хвастливо отвечала: «От моих напитков у вас в глазах всегда будет троиться!». Почему-то этот ответ казался мне тогда ужасно остроумным. Потом я позаботилась собственно о напитках. Выпросила у отца рецепт его фирменной домашней медовухи и один бочонок готового питья — «для изучения спроса». Удачно закупила партию хорошего сливочного пива. Договорилась с одноклассницами-француженками о прямых поставках лучших вин. Не знаю, отчего у меня всё удавалось? Может быть, потому что терять было нечего?

Через несколько дней пребывания в Хогсмиде у меня обнаружилась помощница. Молоденькая домовая эльфийка Кики тоже была частью наследства, но я ничего не знала о её существовании, а она, в свою очередь, не спешила показываться мне на глаза. В конце концов, Кики подвело любопытство. Мы столкнулись нос к носу в винном погребе, я строгим голосом потребовала объяснений, и бедняжке пришлось сознаться, что теперь я — её госпожа. При этом смотрела она на меня, как смотрит старый опытный капрал на необстрелянного юного офицеришку. У моих родителей никогда не было домовиков, и сама идея домашнего рабства мне, приехавшей из свободолюбивой Франции, показалась идиотской. Об этом я и сообщила Кики, объявив, что хочу подарить ей одежду. Эльфийка неожиданно разрыдалась и стала умолять меня не позорить её перед другими эльфами. Это, дескать, оттолкнёт всех её поклонников, а она — честная девушка и хочет завести семью. Дальнейшее знакомство с домовухой вскорости заставило меня усомниться в этом утверждении: поклонников у Кики было чересчур много, они даже умудрялись драться из-за неё в моём пабе, пока я не приструнила их. И вряд ли что-либо могло отпугнуть этих горячих ушастых ребят, или хотя бы уменьшить их число. Но тогда я всего этого не знала. Загрузив Кики домашними делами, я задумалась о том, как бы изменить её статус.

Наконец меня посетила идея, показавшаяся удачной. Я выбрала из своих наволочек самую новую и красивую, из великолепных батистовых кружев, и позвала Кики.

— Я дарю её тебе, если ты пообещаешь её носить и содержать в чистоте.

У кокетки разгорелись глазёнки и нервно задёргались уши. Она пообещала.

— А теперь мы вместе немного над ней поколдуем, хорошо? Помогай.

К счастью, в отличие от меня, Кики не имела никакого представления о кройке и шитье и не заметила подвоха. И прежде чем эльфийка опомнилась, она оказалась хозяйкой прелестного платьица, созданного по последним каноном парижской моды. Отступать было поздно, да и, судя по всему, не очень хотелось.

— Вот твоя свобода, Кики. Мы создали её вместе, потому что рабство было для нас обеих недостаточно удобным. Что это теперь, наволочка или платье? Зависит от того, что ты хочешь увидеть. Решай сама и веди себя соответственно. Но мне бы хотелось, чтобы ты помогала мне в пабе и получала вознаграждение.

Так у меня появилась компаньонка, служанка и подружка одновременно. Она, конечно, бывает несносной, когда зарывается. Видимо, всё дело в моём слишком мягком характере. Но иногда мне кажется, что преданней существа не найти во всём магическом мире, и даже за его пределами. Вот и сейчас — отправилась со мной по собственной воле в чужую страну, где не только её поклонников, вообще других эльфов не наблюдается. И даже не задумалась о том, что можно поступить иначе.

Моими первыми посетителями стали, как не странно, хогвартские профессора. Дождливым мартовским вечером в паб вошёл высокий старик, в котором я, к своему ужасу, узнала Альбуса Дамблдора, директора школы. Окинув помещение быстрым взглядом, он хитро усмехнулся:

— Надо понимать, юная леди, денег на ремонт у Вас пока нет. Но Ваши познания в трансфигурации впечатляют, весьма впечатляют…

Я покраснела до корней волос — действительно, внутренняя отделка паба была наскоро улучшена при помощи магии, и я наивно полагала, что посетители этого не заметят. Затем Дамблдор спросил бутыль медовухи, и тут с его похвал слетела даже тень иронии. Он торжественно объявил, что отныне желает пить только этот драгоценный напиток, и хочет, чтобы я сама доставляла его в Хогвартс, дабы никто из любопытных не вёл счёт выпитому. Я уже тогда знала, что жители деревни не имеет права появляться на территории школы, поэтому очень удивилась и обрадовалась. Теперь-то мне известно, что господин директор ничего не делал зря. Как ни хороша была отцовская медовуха, но всё же причину искать следовало в другом. Была ли это попытка приблизить к себе, обратить под свои знамёна нового, неискушённого, но потенциально полезного человека? Или же он попросту хотел немного насолить своему брату Аберфорту — моему конкуренту, хозяину «Кабаньей головы»? Или — и то, и другое?

Так или иначе, но в следующий раз Дамблдор пришёл в паб уже вместе с деканами, а потом его стали посещать и другие профессора. Все они, даже строгая МакГонагалл, которая никогда не пила ничего кроме минералки, были очень довольны и старались всячески выразить мне свою симпатию. Я ведь никогда не была их ученицей, и значит, со мной можно было вести себя запросто, по-дружески, не боясь «потерять лицо». Лишь профессор Слагхорн, декан Слизерина, томно придерживая меня под локоток, сокрушался, что не может позвать меня на свои традиционные вечеринки, потому что там-де собираются только его ученики, бывшие и нынешние.

К лету мои дела настолько пошли на лад, что я раздала все долги и сделала, наконец, сносный ремонт, превратив «Три метлы» в лучшее заведение Хогсмида. Местные жители, сообразив, что я нахожусь под защитой школы, тоже признали меня своей. Я никому не представлялась здесь как «миссис Кроуфорд» — не хотелось растравлять ещё не зажившую рану, да и вообще — трепать аристократическую фамилию покойного супруга. Сначала все звали меня просто по имени, а потом, в знак уважения к статусу, и почувствовав французские корни, стали называть «мадам Розмерта». Поначалу новое имя вызывало у меня ассоциации с титулом содержательницы борделя, но постепенно я привыкла и даже стала находить его забавным.