Женщина постарше (гет)

У нее черные, как смоль, волосы, шелковой рекой струящиеся по теплому мрамору плеч. У нее глаза, как грозовое небо: завораживают, страшат и манят одновременно. У нее нежные уверенные руки. Ее голос — песня сирены. Ее улыбка способна осветить самый пасмурный день. Она старше его на восемнадцать лет, но разве это имеет значение, когда ты наконец нашел свою любовь? Их свадьба назначена на начало апреля. Идет февраль, и впервые за всю свою жизнь он безоблачно счастлив.

**

С падением Темного лорда манеры в обществе окончательно испортились. Победители-гриффиндорцы и представления о них не имели никакого, и учиться не собирались. Всякие "не могли бы вы быть столь любезны...", или "будет ли мне позволено предложить Вам...?", или "я очарован!" (говорится на балу вашей самой уродливой троюродной кузине), или "остаюсь Вашим преданным обожателем" (в конце письма любой из знакомых дам, исключая незамужних девиц брачного возраста) — все это, повторяю, ушло в прошлое. Во главу угла была поставлена грубая целесообразность: в конце писем теперь писали попросту "До свидания", или "Отвечайте как можно скорее", или еще проще — "ОКМС", за что в старые времена, повторял отец, можно было бы и вызов на дуэль схлопотать.

Поскольку молодые победители, по понятным причинам, в поле воспитательной деятельности отца не попадали, отдуваться за падение нравов приходилось мне.

"Из общества ушел класс! Молодые леди превратились в "девчонок" или даже в "стервочек"! — возмущался отец за вечерней трапезой, — "Стервочек", Нарси, ты такое слышала? Драко, может быть, ты мне объяснишь, почему нынешнее поколение невест так любит называть себя "стервами"? Они знают, что "стерва" — это, собственно, "падаль"? Скажи, тебе, как представителю молодежи, это нравится? Может быть, мы с матерью действительно слишком консервативны? Как теперь говорят про родителей — "заплесневелые шнурки"!?"

Ради всех святых! Я-то за что терплю? Я ведь начал заучивать светские формулировки раньше, чем научился ходить!

Мать успокаивающе улыбалась. Если бы стол был меньше, она могла бы, наверное, положить ладонь на отцовскую руку или как-нибудь еще его утихомирить, но в нашей столовой мог бы поместиться весь двор короля Артура, так что едим мы на расстоянии мили друг от друга. Акустика там, правда, совершенно оперная — любой шепот слышен на другом конце зала.

Все вышесказанное объясняет, почему редкие спокойные дни, когда отца с матерью нет в поместье и никто — НИКТО — не заставляет меня отчитываться за грехи всего моего поколения, кажутся мне настолько драгоценными.

Но вездесущие гриффиндорцы, совершенно распустившиеся после победы (тут я полностью согласен с отцом), умудряются портить и их. Вот, например, сегодня.

Мы с Гойлом мирно сидим у меня в поместье. Никого не трогаем. Пьем отцовское бренди. Я, по обыкновению, перемываю кости всем знакомым, кого могу вспомнить, с отдельным упиранием на Поттера (уверен, что выгоднее быть в курсе происходящего с Золотым мальчиком. Где Поттер, там проблемы, и надо знать, где Поттер, чтобы держаться от проблем подальше).

Грег, как обычно, молчит и поддакивает. Прекрасный день.

За что люблю Грега — с ним можно говорить о том, что действительно интересно. Он не станет, как, например, отец, зажимать уши и мученически шипеть: "О, не-ет, только не снова про Поттера!", когда я всего лишь пытаюсь вести легкую застольную беседу. Или как мать. Которая, правда, ушей не зажимает, зато смотрит всегда с таким странным выражением, что язык примерзает к небу.

С Гойлом не так. Он не видит ничего странного в том, что я снова и снова возвращаюсь к вопросу, что сейчас поделывает Поттер со своей свитой.

Вольдеморта тот прикончил, в слушаниях по делу бывших Упивающихся поучаствовал, даже побывал в Малфой-Меноре с полуофициальным визитом и долго о чем-то разговаривал с родителями в голубой гостиной (меня они, словно ребенка, выставили из комнаты). А потом — тишина. Вот уже три месяца я каждое утро изучаю "Пророк" от корки до корки — нет, конечно, обычные славословия в адрес Поттера раздаются регулярно, но что он конкретно делает? Что затевает? С кем общается? С кем спит, наконец? Ничего не ясно!

"Наш герой удалился от шумного света под сень струй, и магическому миру придется уважать его решение", — буквально так было написано в конце статьи в прошлом номере.

Какие, к гоблинам, СТРУИ, мантикора вас забодай?

Представить Поттера, отдыхающего на лужку в веночке из одуванчиков, так же невозможно, как представить мирно пасущуюся венгерскую хвосторогу!

Примерно так я разглагольствую, пользуясь молчаливым одобрением Грега. За окном ранние зимние сумерки, мать с отцом, вероятно, в данный момент обсуждают падение нравов в магической Англии с нашей французской родней (под запеченных в винном соусе улиток и Шабли), вокруг лишь тишина да уют, да потрескивание дров в камине... потрескивание, сопровождающееся зелеными искрами и переходящее в громкое фырканье.

И на ковер из камина, как ни в чем не бывало, выступают Уизли и Грейнджер. Рыжий держит всезнайку за руку своей лапищей и оглядывается вокруг с таким видом, словно попал в логово оборотней.

— Вы ко мне? — возмущаюсь я из кресла. — Вас не учили сначала предупреждать о визите? Как вы вообще сюда попали?

— Мы из замка Блейза, — говорит Грейнджер, и я застываю от изумления, хотя лицом изображаю полное безразличие, — он любезно разрешил воспользоваться своим камином.

Уизли хмыкает.

Ничего не понимаю, но на всякий случай сегодня же вычеркну камин Блейза из списка подключенных к моему. Мало ли, кому еще он окажет такую любезность.

— Малфой, у нас долгий разговор. Может быть, ты, — Грейнджер оглядывается, присматриваясь, куда сесть. Я щелкаю пальцами, и рядом с непрошенными гостями возникает пара кресел и добавочный столик. Обязанности хозяина дома есть обязанности хозяина дома.

— Надеюсь, у вас найдется веское объяснение подобной наглости. Чай, кофе? Вино? Бренди?

— Спасибо, Малфой, но мы...

— Мне бренди, — мрачно бурчит Уизли, — можно с кофе. Лучше без.

Внезапно до меня доходит главное. Сердце в груди екает, а потом начинает биться быстрее.

— Так что там у вас? — тяну я лениво, а потом не выдерживаю и добавляю, — что-то с Поттером?

И грязнокровка, конечно, тут же бросает на меня этот странный взгляд. Почти как мама.

— Это же очеви-идно, — цежу я, — непонятно только, почему вы явились ко мне.

— Малфой, — Грейнджер вся подбирается в кресле, яростным движением заправляет за уши лохмы, и пытается поймать своими глазами мои.

— На тебя вся надежда, — говорит она.

Мерлин, меня сейчас разорвет от любопытства! Не могла бы она выразиться ясней? Вяло поднимаю бровь.

— Что, прости?

— Гарри собрался жениться.

И что это за намеки? Причем тут я?!

— И причем тут я?

— Ему грозит смертельная опасность! — выпаливает Уизли.

Ого. Поттер, во что ты опять вляпался?

— Блейз отказывается помогать! Хотя он-то как раз мог бы! Она бы его послушалась! А он говорит, что в ее дела не вмешивается! И что Гарри уже совершеннолетний и вообще герой, а она — лишь слабая женщина. И что Блейз не смеет вставать на пути ее счастья, представляешь?!

В стотысячный раз с момента нашего знакомства мне хочется быстро и желательно смертельно проклясть Уизли. Перевожу вопросительный взор на Грейнджер. Та, оказывается, все это время сверлит меня изучающим взглядом. Снова поднимаю бровь.

— Ох, не делай так, Малфой, — вздыхает она досадливо, — все равно тебе до Снейпа, как до луны.

— Что все-таки случилось? — повторяю злобно, — или вы явились сюда только для того, чтобы оскорблять меня в моем собственном доме?

На лице грязнокровки виноватое выражение.

— Гарри собирается жениться, — повторяет она.

— И?

Она переглядывается с Уизли.

— Ты ведь его друг, — бубнит тот, — ты мог бы уговорить его...

Кого — его? Кому я друг? Поттеру? Он что, издевается? Сам же... сам же вытолкнул меня тогда из купе... Детская, жгучая обида на миг сдавливает сердце. Я смаргиваю, сделав вид, что в глаз влетела ночная мошка.

— Он говорит о Блейзе, — поясняет грязнокровка тихо, — Гарри собрался жениться на его матери.

Бесшумно опускаются на вечноцветущий сад хлопья снега за стрельчатыми окнами.

Что она только что сказала? Что-о?

Он собрался жениться на Каролине Забини? На ведьме, семеро предыдущих мужей которой умирали в течение года после свадьбы?!

Поттер, ты совсем идиот?!

Я касаюсь губами бокала. Мягкое пламя бренди обволакивает гортань.

— М-да, — тяну презрительно, — ваш Золотой мальчик еще глупее, чем я думал. Но это его жизнь, не так ли? Повторяю вопрос: при чем тут я?

Глаза Грейнджер загораются таким гневом, что на секунду мне становится страшно. Я вдруг понимаю, что еще мгновение — и она объяснит, при чем, в каких-нибудь совершенно недопустимых маггловских выражениях, половину из которых я не пойму. Не желаю слышать ее измышлений.

Грег издает смешок, и Грейнджер с рыжим поворачиваются к нему с удивленным выражением, словно засмеялась тумбочка. Друг флегматично салютует им бокалом с бренди и подмигивает. Иногда мне хочется обладать таким же непрошибаемым темпераментом.

— Допустим, я соглашусь вам помочь, — медленно произношу я, наклоняя бокал и сосредоточенно разглядывая янтарную жидкость, по масляной поверхности которой прыгают отсветы огня, — хотя не понимаю, зачем мне это. Но что конкретно вы предлагаете? Блейз не любит совать нос в дела матери. Он не так воспитан, — с намеком добавляю я. Гриффиндорцы пропускают намек мимо ушей.

Грейнджер трет виски. Уизли со стуком ставит пустой бокал на дубовый столик и наклоняется вперед.

— Малфой, — говорит он, — все мы знаем, что ты, — он отмахивается от спутницы, которая торопливо ему что-то шепчет, и продолжает, — имеешь влияние на Блейза. Нам его убедить не удалось. Надежда только на тебя. Если он согласится отговорить мать от этого брака... слушай, ведь Гарри поручился за вашу семью на Визенгамоте, уж не говоря про то, как он вытаскивал тебя сам помнишь откуда! Ты понимаешь, что теперь, когда мы все тебе рассказали, теперь, когда ты знаешь, что происходит... Если ты откажешься участвовать в его спасении после всего, что он сделал для вас, это будет нарушением связи по долгу жизни?

Хм, если он это так формулирует... Я переглядываюсь с Грегом.

Грейнджер снова что-то шепчет Уизли, на этот раз вопросительным тоном. Понятно, откуда ей знать! Такие вещи настолько сами собой разумеются, что в учебниках о них не пишут. Магическая связь между благодетелем и облагодетельствованным. Надо признать, что чертов Поттер действительно выступил в роли... ох... покровителя нашего семейства. Хотя я ни за что не скажу этого вслух.

— Даже если, Уизли, — кривлю я губы, — это грозит мне всего лишь некоторыми неудачами. Ничего смертельного.

— Семь лет непредсказуемых неудач, — поднимает кверху палец Грейнджер, видимо, успев получить нужное объяснение, — вдруг это окажется неудача именно в таком деле, которое будет для тебя особенно важно?

Самое печальное, что я совершенно уверен: женитьба на Каролине несет Поттеру смертельную опасность. Можно не признавать этого открыто, но... я это знаю. И моя магия тоже знает. Дьявол.

Поттер, ну почему от тебя всегда столько проблем?! Почему ты даже жениться не можешь без риска для жизни?

— Я не говорил, что отказываюсь помочь. Я лишь не понимаю: как?

Грейнджер снова прижимает руки к вискам. Вид у нее совершенно отчаявшийся.

— Драко, — говорит она, и я чуть не подпрыгиваю в кресле от ужаса, — мы понятия не имеем, как. Но этот брак нельзя допустить. Никто не обвиняет миссис Забини, разумеется, но если — если, понимаешь? — что-нибудь случится с Гарри, всему семейству Забини придется плохо. Так что ты должен сам придумать, как это остановить! — тут в ее голосе прорезываются стальные нотки.

Я бросаю сердитый взгляд на Уизли. Куда смотрела его сестра? Я-то думал вот-вот узреть на последней странице "Пророка" скромное объявление о помолвке, а на первой — нескромную передовицу с заголовком типа "Золотой мальчик готов стать мужем!"

Все было бы нормально, и я мог бы еще добрых два десятка лет издеваться над выбором Поттера. Рыжая красотка наверняка быстро превратилась бы в аналог своей жирной мамаши.

Чертов Поттер. Ловлю себя на том, что грызу ноготь. С невозмутимым видом вынимаю мизинец изо рта.

В конце второго курса, когда очередной отчим Блейза пал жертвой несчастного случая во время выездки келпи, было расследование. Блейз как-то раз проболтался об этом перед сном. Ничего криминального не обнаружилось, конечно, зато половина Аврората слала потом в замок Забини цветы, драгоценности и приглашения на приемы. Если бы в то же время подвиги самого Поттера не заняли полностью умы магического мира, история с Джайми Брабхусвами Фатхом наверняка привлекла бы больше внимания.

Блейзу, кажется, этот индус даже нравился. Каким он был по счету, пятым? С тех пор Забини повзрослел и о делах своей матери предпочитает не распространяться.

Грег откашливается.

— Свадьба уже назначена? — спрашивает он.

На лице Уизли и Грейнджер вновь появляется ошеломленное выражение.

— Второго апреля, — бурчит Уизли с несчастным видом.

— И вы явились только сейчас? — фыркаю я.

Грейнджер закатывает глаза.

Когда через десять минут, выставив гриффиндорцев и торопливо вытолкав Грега, я отправляюсь в замок Забини, первым, что встречает меня на выходе из камина, оказывается сам Блейз.

В бесчувственном состоянии он валяется между креслом и кроватью, уткнувшись носом в медно-красный ворс ковра.

Как же легко они меняют цвет — не уловишь! То зеленые, холодного прозрачного оттенка, как вода в Северном море, то голубые, как небо южным вечером. Иногда, когда она задумывается, они становятся просто серыми, словно осенние облака.

Он приподнимается на локте и близко наклоняется к ее лицу. Каролина смотрит на него, и в каждом из этих загадочных глаз отражается по маленькому Гарри Поттеру, победителю Темного лорда, Разителю Зла, воину Сил Света, кавалеру ордена Мерлина Первой степени и прочая, прочая.

Она улыбается. Сейчас ее глаза почти такого же цвета, как его собственные. Не отводя взгляда, она быстро поднимает руку и сыпет на спину Гарри горячий песок. Тот не по-геройски ойкает. Если бы Каролина училась в Хогвартсе, точно попала бы в Слизерин. Но где училась миссис Забини, не знает даже ее сын. Кажется, где-то на Востоке.

Чайки кружат над пляжем, легкие волны облизывают берег.

В замке Каролины есть помещения, напоминающие Гарри о сгоревшей в адовом пламени хогвартской Выручай-комнате. Можно только догадываться, сколько стоило их устройство, если подобного не нашлось ни в одном из аристократических дворцов побежденных Пожирателей, до последнего камня обысканных авроратом после Победы. Семья Забини во время войны хранила нейтралитет, так что их обыски не коснулись, и о скрытых возможностях замка знают только самые близкие Каролине люди.

В одной из таких комнат — вечное лето, пляж, море и далекий маггловский городок на горизонте, в другой — снежные холмы, в третьей — ночной Нью-Йорк, по которому Каролина любит бродить в одиночку. Некоторые помещения всегда заперты, и Гарри не знает, что в них.

Он осторожно вдавливает плечи Каролины в песок и дует ей в нос. Ха! Она извивается, пытаясь ускользнуть.

— Поттер! Немедленно прекратите!

— Ты нарочно говоришь "Поттер" с интонацией Снейпа? Брр. Прямо мороз по коже.

Каролина смеется.

— Согласись, у Северуса был стиль.

Гарри валится рядом с ней на спину. В небе сегодня маячит легкий одномоторный самолетик, таскает туда-сюда рекламную надпись. "Moi, je t'aime, Anne"

Какой-то французский маггл в далеком Сан-Тропе признается в любви некой Анне. Комната в точности показывает то, что происходит в это время в небе над Лазурным берегом. А вот море в замке всегда спокойно, какой бы шторм не бушевал во Франции.

Тут сложно понять, что настоящее, а что — иллюзия. Песок, который Гарри пытался вынести на пробу за дверь, снаружи просто исчезает. Интересно, что будет, если попробовать утопиться в иллюзорном море? Глупые мысли приходят в голову.

Крупная чайка вразвалочку направляется в их сторону.

С замиранием сердца Гарри снова поворачивается к лежащей рядом женщине, опускает голову, и прежде, чем та успевает понять, что он задумал, вцепляется зубами в бретельку ее купальника. Тащит с плеча. Заглядывает в потемневшие голубые глаза.

— Гиперсексуальный подросток, — фыркает Каролина, но но на самом деле ей, кажется, нравится. Томная, мечтательная улыбка, появляющаяся на ее губах, является несомненным разрешением. Гарри вздрагивающими пальцами развязывает серебряные бантики на нижней части ее бикини.

— Зачем ты вообще что-то надеваешь? — шепчет он.

Подростков тут давно не осталось, прекрасная Каролина. Подростки умерли в Запретном лесу.

Рядом с Джинни он чувствовал себя древнее Мерлина.

Каролина тянется к нему с тем нетерпеливым огнем в глазах, который всегда появляется у нее в такие моменты.

О, Мерлин и вся его свита.

О мой бог.

К черту Джинни.

Чайка уносится прочь.

К черту Рона и Гермиону с их взволнованными советами.

К черту Блейза с его смуглой непроницаемой рожей.

— Ты трахаешься так, словно снова сражаешься с Вольдемортом, — говорит позже Каролина, переворачиваясь на живот. Непристойности из уст миссис Забини звучат упоительно. Гарри валяется на спине, и ему хорошо.

— Блейз сказал, что только у победителя Вольдеморта с тобой есть шанс, — он сонно ухмыляется, не открывая глаз, — ну, в тот единственный раз, когда он вообще со мной разговаривал.

— Блейз — избалованный ребенок, — говорит Каролина после недолгого молчания.

Легкий звон проносится над морем. Охранные чары. В доме снова гости. Сегодня у Блейза какое-то нашествие. Вечеринку он устраивает, что ли?

Гарри берет коктейль, протянутый ему незримой рукой — местным эльфам запрещено становиться видимыми без особого требования хозяев, Гермиона страшно разгневается, когда узнает, — выпивает прохладный напиток до дна и начинает одеваться.

— Мне пора, — с сожалением говорит он, — Кингсли просил встретиться с ним в четыре. На континенте устраивают сбор средств для сирот войны. Это точно на весь вечер. Он сказал, что я давно нигде не появлялся, и... Ты свободна завтра? Я могу прийти? Или сводить тебя куда-нибудь?

Каролина щурит глаза.

— Пока не знаю. Пришли сову.

Гарри думает, что она опять будет спать до полудня. С утра посылать в замок сов бесполезно: все равно чары даже не подпустят птицу к спальне.

Он напяливает брюки, рубашку, жилет, мантию — все то, что кажется таким странным на этом южном берегу — целует Каролину. Снова целует Каролину. Проходит в арку, образованную двумя сросшимися чахлыми деревцами. С той стороны на месте арки — обычная дверь, и он плотно закрывает ее за собой. И пару секунд стоит, расслабленный, счастливый, привалившись к закрытой двери, борясь с желанием плюнуть на Кингсли и вернуться обратно.

Потом встряхивает головой.

Ближайший камин, подключенный к сети, находится на половине Блейза, на втором этаже. Заодно можно будет удовлетворить свое любопытство, выяснив, что за гости к нему зачастили. Может, у Блейза тоже роман? Было бы здорово, если бы он отвлекся на что-нибудь, а то, если честно, Гарри надоело ловить на себе суровый взгляд будущего пасынка.

Он проходит по нескольким пустым залам, мимо закрытых дверей, спускается по мраморной лестнице, кивает сирене на полотне, изображающем одну из сцен "Одиссеи", и оказывается возле высоких дверей в гостиную Блейза. Внутри раздается звон разбитого стекла и злобное шипение.

Через пару секунд дверь распахивается, и на пороге возникает чем-то очень разозленный Драко Малфой, в забрызганной водой темно-серой мантии, с палочкой в руке и сжатыми в узкую полоску губами. Гарри не видел хорька с прошлого лета, и тот является последним человеком, которого он хотел встретить сейчас, когда все тело наполнено мягкой истомой, а с губ невозможно стереть сытую развратную ухмылку.

Малфой смотрит на него пару секунд, и выражение его лица из ошеломленного становится брезгливым.

— Поттер, — кривится он, — с такой похабной физиономией нельзя показываться на публике.

Я кое-как привожу Блейза в чувство с помощью "энервейт" и пытаюсь уложить на диван. Местные эльфы, разумеется, подчиняются только хозяевам, так что Забини, не до конца осознающего происходящее, приходится левитировать самостоятельно. В процессе я задеваю его ногами вазу с цветами, стоящую на камине, и обливаю нас обоих водой.

Судя по проклятиям и угрозам, которыми начинает сыпать намокший Блейз, разговор с грязнокровкой и Уизли завершился скоротечной, как драконья оспа, дуэлью, которую ожидаемо выиграла лучшая ученица курса. Утешает только то, что вины Блейза в том, что гриффиндорская парочка оказалась в моем камине, нет. Никто и не потрудился спросить его согласия. Призвав на головы всезнайки с приятелем гнев Мордреда и Морганы, Забини снова отключается. За дверью раздаются чьи-то шаги, я не обращаю на них внимания, целиком поглощенный спасением своей мантии.

"Энервейтить" Блейза второй раз я не решаюсь. В него явно попало несколько заклятий одновременно. Скорее всего, Грейнджер оглушила его петрификусом, а доблестный Уизли добил ступефаем, или наоборот. В сочетании действие этих двух не самых опасных заклинаний усиливается. Я оглядываюсь вокруг, думаю, не послать ли миссис Забини известие, Блейз всхрапывает, и я решаю, что дело того не стоит.

Забини дремлет на диване, я соображаю, что делать дальше. Выпитое с утра бренди мягко покачивает комнату. И тут понимаю, что шаги, которые слышал несколько секунд назад, замолкли возле двери. Нервно кидаюсь к камину, по дороге роняя на себя ту же чертову вазу и снова обливаясь с ног до головы. Пока я укладывал Блейза, эльфы успели снова сунуть в нее цветы и наполнить водой. Лучше бы укрыли пледом молодого хозяина! Но у этих тварей на уме одно домашнее хозяйство.

Второй за минуту холодный душ резко проясняет мои мозги. Теперь я по-настоящему зол! На Грейнджер с Уизли, заманивших меня дурацким рассказом в замок Забини, на обычно осторожного Блейза, подставившегося под палочки гриффиндорцев, на местных эльфов, расставляющих на гостей водяные ловушки. Но больше всего, конечно, на Поттера с его идиотской женитьбой. Мне хочется кого-нибудь убить или, по крайней мере, от души наговорить кому-нибудь гадостей.

Подкрадываюсь к дверям. Какого боггарта я так несся к камину? Война давно кончилась, а инстинкты остались прежними. Скорее всего, там стоит сама миссис Забини или...

...Поттер. Конечно.

Что-то в нем меня сразу настораживает.

Я видел Поттера всяким — после квиддича, после летних каникул, после болезней и отработок, даже после смерти. Тем не менее нынешнее выражение его лица мне незнакомо. Пару секунд я вглядываюсь, не в силах понять, что не так. Поттерова прическа представляет собой то же воронье гнездо, что и всегда, дурацкие очки все так же косят на правый бок, мантия, правда, явно сшита на заказ у мадам Малкин, ботинки начищены...

Я возвращаюсь к его лицу и внезапно столбенею от понимания. От Поттера за версту несет сексом. Его затуманенные глаза и довольный вид говорят об этом со всей очевидностью. Он только что "предавался страсти", как выразилась бы Панси, я в этом уверен так, словно сам держал свечку!

Почему-то это кажется мне странным. Даже диким. Никогда не думал о Поттере в этом ключе.

То есть я, конечно, как и весь магический мир, задавался вопросом "с кем?", но никогда не думал "как?".

— С такой похабной физиономией нельзя появляться на публике, — говорю я, чтобы что-то сказать.

Золотой мальчик ухмыляется расслабленно и счастливо. Боггарта ему в кровать! Я совершенно прав. Это сладкое выражение на его лице непристойней, чем все бордели Лютного переулка!

Я вдруг задумываюсь о том, как он выглядит, когда занимается сексом. Пожалуй, это последнее, чего я не знаю о Поттере. На людях он всегда напряжен, закрыт, как шкатулка с секретом. Как он выглядит без всей этой одежды, без глупых очков, без палочки, без готовности драться и сыпать проклятиями?

Он проходит мимо меня к камину, бросает добродушно: "Рад был повидаться, Малфой", кидает внутрь горсть дымолетного порошка, громко говорит: "Центральный зал Министерства" и исчезает.

**

Несколькими часами позже я стою в холле парижской магической Оперы после первой части «Сэра Галахада и тринадцати вейл". В антракте, ради которого здесь и собрались представители лучших семейств Европы, намечен благотворительный аукцион в пользу британских магических семейств, пострадавших от войны. Сова с билетом, присланным родителями, дожидалась в меноре, когда я вернулся из замка Забини после своего крайне бессмысленного визита. Мать твердо намерена подыскать мне супругу на континенте.

Автоматически осыпая комплиментами трех девиц де Жоффруа, я наблюдаю за тем, как отец представляет нашего нового министра Магии, выскочку Шеклболта, главе семейства де Рец. Неподалеку от них Поттер терпеливо щурится под вспышками колдокамер.

Где-то здесь должны быть и его ненормальные друзья. В начале вечера я видел лохматую гриву Грейнджер и рыжую шевелюру Уизли. Оба теперь работают в Министерстве, кроме того, являются, как это называет отец, «медиа-персонами» благодаря своей дружбе с Поттером. Я оглядываю зал. Ничего рыжего не видно.

Шеклболт выглядит польщенным, лицо Ги де Реца невозмутимо, но по короткому взгляду, которым он обменивается с отцом, видно, что он тоже благодарен ему за полезное знакомство. Отец снова, как до войны, вальяжно-блистателен. Как я уже говорил, на нашем Острове после падения Темного лорда осталось мало людей, способных на одном языке говорить с представителями европейской аристократии и при этом не пребывающих в Азкабане. Это сильно мешает восстановлению деловых процессов, прерванных во время войны, зато укрепляет позиции нашего семейства.

Я допиваю шампанское, улыбаюсь отцу, давая понять, что поговорю с ним позже, когда он освободится, и приглашаю всех де Жоффруа выйти в сад, устроенный на месте балкона второго этажа.

С двух сторон увешанный девицами, делаю круг по залу, ловя на себе одобрительные взгляды старшего поколения и завистливые — младшего, киваю матери, улыбающейся мне поверх бокала вина, пока какой-то француз рассыпается вокруг нее мелким бесом, и вывожу своих спутниц наружу. Сад зачарован под тропический, вокруг трепещут колибри, тянутся к небу пальмы, свисают лианы, какие-то довольно опасные на вид цветы разевают и сжимают яркие лепестки, словно готовятся сожрать добычу.

Через несколько шагов мы натыкаемся на детеныша лемура, и с этого момента я временно свободен.

Пока девицы воркуют над глазастым комочком шерсти, я прохожу по аллее дальше, туда, где в полумраке сада виден пруд со спящими на берегу фламинго. Раздвигая заросли бамбука, слышу пронзительный голос Грейнджер.

— Да он и так бы согласился помочь, это же очевидно! Просто кочевряжился б дольше, чтобы не потерять лицо, — говорит она. Длинная фигура рядом с ней, очевидно, является Роном Уизли.

Вот-вот. Именно из-за таких, как Грейнджер с Уизли, хорошие манеры стали редкостью. Что это за выражение — "кочевряжился"? И о ком это она, кстати?

— Да чем он может помочь, — возражает Уизли, — как был придурком, так и остался, ничего не делает без оглядки на папочку. Лучше всего сделать, как я говорил. Просто похити...

— Тшш! — прерывает его грязнокровка, — не надо об этом. Говори просто "перейти к плану "Б".

— Ага, — слышен голос Уизли, — перейти к плану "Б". Тем более, что плана "А" у нас никогда не было. Ты же не думала, что Гарри удастся отговорить?

В тишине тропической ночи они дружно начинают так громко вздыхать, что я удивляюсь, как не пугаются фламинго.

— Может быть, хорек все же сумеет чего-нибудь добиться, — вдруг негромко произносит Грейнджер.

На себя посмотри! Выдра.

Мои фотографии, между прочим, есть в последнем номере "Ведьмополитена"! Твоего Уизли я там что-то не видел. И не так уж идет тебе это вечернее платье!

Хотя разрез сзади недурен. И зад обтянут весьма аппетитно.

— Злословим об отсутствующих? — говорю я, со злостью выбираясь из бамбука. Уизли смотрит на меня с обычным раздражением, Грейнджер — со спокойным интересом.

— Ты говорил с Забини? — спрашивает она.

— Вы не дали мне такой возможности, — ехидно отвечаю я, — если хотели, чтобы я провел с ним переговоры, не надо было бить в него ступефаями.

— Он первый начал, — бубнит Уизли.

— Конечно. Обманом заманил вас в свой замок... как вы туда попали, кстати?

— Обычным образом. Предложили ему встретиться и спокойно обсудить создавшиеся проблемы. Он прислал одноразовый портключ, и все дела, — отвечает Грейнджер.

"Все дела", надо же. Самое опасное в этих выражениях — то, как моментально они липнут к языку.

— Все дела, — передразниваю я, — вас не учили, что нападать на хозяина в его собственном доме — неприлично?

Черт побери, я сегодня как-то неестественно увлекаюсь вопросами приличия.

— Вы знали, что Блейз плохо переносит ступорящие заклятия? Я привел его в чувство "энервейтом", но это помогло лишь на пару минут. Когда я уходил, он спал. Так что никакого разговора не вышло.

— Как и у нас, — со вздохом кивает грязнокровка, — мы только успели сказать ему пару слов... про его мать, как он вдруг... а потом Рон, ну и я, конечно... Мы защищались. Я не знала, что у него непереносимость.

Кажется, она всерьез раскаивается. То-то.

— Зато видел вашего Поттера. Судя по всему, он шел из покоев миссис Забини, — как можно более светским тоном говорю я, — и выглядел весьма довольным жизнью. Не похоже, что кто-либо сможет ему помешать.

На краю сознания мелькает мысль о Дамблдоре. Его бы Поттер, наверное, послушал. За Дамблдора цепляется воспоминание о Снейпе, Астрономической башне, и у меня окончательно портится настроение.

— Довольным жизнью, — зло повторяет Уизли, — этот придурок не понимает, что при удачном раскладе всей этой жизни ему остается не больше года! Герми раскопала тут кое-что. Самый короткий ее брак продолжался три месяца, самый длинный — год! Прикинь, Малфой? Уверен, она уже обдумывает траурный наряд.

Перед моими глазами снова встает Поттер. Не такой, каким я его только что видел в зале, — официальный, подчеркнуто дружелюбный, застегнутый на все пуговицы, — а такой, каким он был в гостиной Забини, с этим сонно-счастливым выражением на лице.

Псих ты, Поттер. Что ж тебе не живется-то без приключений? Каролина тебя съест, как паучиха, и не заплачет.

Что-то внутри меня ноет при мысли о том, на что будет похож этот мир без Поттера. За последние восемь лет я, оказывается, привык к существованию этого идиота. Этот чертов мир станет совершенно пресным.

— Согласен про придурка, — тяну я, — но после того, что я сегодня застал в комнате Забини, могу ручаться, что никакого моего влияния не хватит, чтобы уговорить его вмешаться в дела матери. Вам следовало держать свои палочки в карманах.

Разворачиваюсь и ухожу. Сзади меня Грейнджер и Уизли хранят озадаченное молчание.

Возле детеныша лемура уже четыре дамы. Три моих, которых я приобнимаю за талии, чтобы отвести обратно в зал, и одна, которую вижу первый раз в жизни.

— Дамы, — говорю я, — вы не представите меня вашей очаровательной знакомой?

Девицы хихикают.

Через секунду оказывается, что очаровательная знакомая знакома им не больше моего. Еще через секунду — что это известная Кларисса Ли, работающая на ежедневный французский "Мажи квотидьен". Журналистка! Я бросаю на нее подозрительный взгляд. Точно ли она гладила лемура все время, пока меня не было? Кларисса встречает мой взгляд с таким безмятежным видом, что мои подозрения усиливаются.

Панический голос начинает звучать в голове.

"Папа! — настойчиво советует он, — Надо попросить папу помочь!"

Могу представить, что скажет отец, если я приду к нему с просьбой помешать свадьбе Поттера. Вернее, я даже не могу себе этого представить. Но какой-то смысл во всем этом есть... В конце концов, о миссис Забини он должен знать больше нашего.

Немного поспешно я выволакиваю своих красавиц обратно в холл, где аукцион уже подходит к концу. Фотографы зачехляют колдокамеры. Зрители занимают места, готовясь ко второму акту. Краем глаза вижу, как Поттер усаживается в центральной ложе. Наша расположена более скромно — у самой сцены, так что сэр Галахад красуется в своих серебряных доспехах буквально на расстоянии палочки. Вейлы принимаются выводить свои рулады, бордовые шторы сзади меня раздвигаются, и в ложу вплывают родители.

— Тшш, — говорит отец вместо приветствия, — все — потом. Сначала музыка.

Следующим утром я просыпаюсь еще в темноте. Лежу в кровати, глядя, как сереет и розовеет потолок, как пробуждаются на своих нарисованных облаках пухлые амурчики. Несмотря на то, что опера кончилась ближе к двум часам ночи, а дома, после всех прощаний, мы оказались в три, спать не хочется. Ухмыляясь весьма раскованной нимфе, вытканной на пологе, я прокручиваю в голове вчерашний день.

Думаю о том, как поттеровские друзья явились умолять о помощи. Когда дело доходит до серьезного дела, Гриффиндор не может справиться без Слизерина! Вспоминаю миссис Забини. До четвертого курса, бывая в гостях у Блейза, я видел ее достаточно часто. Потом, в смутные годы после возрождения Темного лорда, она предпочитала жить за границей. Перед рождественскими каникулами Забини присылали порт-ключ, и он отправлялся к матери. "Куда же он ездил?" — пытаюсь вспомнить я, откидывая одеяло и принимая от эльфа домашний халат.

Блейз особо не болтал, но как-то раз, когда Паркинсон принялась хвастать животными, которых отец купил для домашнего зоопарка, Забини высмеял ее, сказав что-то про африканские заповедники и Конго. Интересно, кем был его отец? Я вдруг понимаю, что ни разу за все те случаи, что бывал у него дома, не видел портрета Забини-старшего. В гостиной Блейза, там, где можно было бы ожидать увидеть портрет отца, висит достаточно неприятная на вид деревянная маска с вывороченными губами. Со своими черными зрачками и перьями вместо волос выглядит она по-дикарски и совсем не подходит к остальному убранству комнаты.

Вот отец повесил портрет Абраксаса Малфоя, моего деда, в своей личной гостиной сразу после того, как тот погиб от драконьей оспы, в знак уважения. Впрочем, он до сих пор не верит в случайность этой болезни и уверен, что деда убили недоброжелатели. Ему так легче. Такая смерть кажется ему более осмысленной.

Пока Поттер боролся с Темным лордом, а наша семья пыталась выжить, совершая маневры вблизи главных героев эпоса, миссис Забини успела избавиться еще от двух мужей. Она вернулась из-за границы через день после финальной битвы. Блейз вместе с ней присутствовал на торжественных похоронах павших в битве с Вольдемортом, которые устроило Министерство.

Родители не пошли туда сами и не пустили меня, так что пришлось довольствоваться статьями в "Пророке" и рассказами Грега. Невзирая на заступничество Поттера, положение Малфоев было еще слишком шатким, а память о нашей связи с Лордом слишком свежей, чтобы лишний раз показываться на публике. Вероятно, на погребальных торжествах Каролина и присмотрела себе Поттера.

Багровый шарик солнца наконец поднимается над верхушками дальнего леса. Дорожки покрыты легким снегом, и я решаю отправиться перед завтраком на конную прогулку. Я еду то шагом, то галопом по не успевшей оттаять с ночи земле, размышляя о том, сколько же миссис Забини лет.

Еще через час я с аппетитом набрасываюсь на завтрак в малой столовой. Родители входят в тот момент, когда я в лучшем стиле Уизли набиваю полный рот пармской ветчины и жую с таким усердием, что трещит за ушами. Мать улыбается, отец говорит:

— Если не возражаешь, мы к тебе присоединимся. Это действительно так вкусно?

Он произносит это своим обычным спокойным тоном, но его глаза смеются.

Мать усаживается рядом со мной на канапе. На столе возникают еще два прибора. Я наконец дожевываю ветчину. Белый отцовский филин, опережая моего, черного, бросает на стол свежий номер "Пророка". Мой, недовольно кося на соперника желтым глазом, протягивает вперед лапку с привязанной запиской.

— Что ж, вчерашний вечер прошел вполне успешно, — говорит отец, дочитав передовицу и передавая матери "Пророк". Та бросает беглый взгляд на фотографию и откладывает газету. На фотографии улыбающийся Поттер пожимает руку Ги де Рецу. На заднем плане отец разговаривает с Шеклболтом, оба на секунду отвлекаются от беседы, чтобы улыбнуться читателю, а потом снова поворачиваются друг к другу. Рядом со всеми ними Поттер выглядит юным до неприличия.

Мать берет со стола чашку с капуччино, откидывается на спинку канапе, вытягивает ноги за мою спину и начинает маленькими глотками поглощать кофе, жмурясь, когда солнечные лучи попадают ей в глаза. Эльфы бросаются задергивать шторы, мать останавливает их движением руки. Я читаю письмо. Грейнджер, как всегда, напориста и конкретна.

— Пап, — говорю я, снова сворачивая пергамент, — что бы вы сказали, если бы я увлекся женщиной сильно старше себя?

Отец с любопытством поднимает брови.

— Ты увлекся взрослой женщиной? В этом причина твоей неожиданной энергичности?

— Вы были бы против?

Они с матерью переглядываются.

— В романе с женщиной постарше ничего ужасного нет, — говорит отец, — но многое зависит от того, что это за женщина и что ты подразумеваешь под словом "увлекся".

— Она чистокровная, — отвечаю я. Мать ставит чашку на стол.

— Кто-то из твоих французских тетушек? — усмехается отец.

— А если это миссис Забини? — спрашиваю я.

Отец мигом теряет все свое добродушное настроение.

— Ты влюбился в Каролину Забини? — переспрашивает он. Тон у него такой, словно меня вот-вот запрут в западной башне на пару лет, как запер прадед прабабку.

— Когда ты ее видел? — спрашивает мама.

Я делаю вид, что не заметил вопроса.

— Что вы про нее знаете? — говорю я.

— То же, что и все, — отвечает отец, сверля во мне глазами две ледяные скважины, — ты наверняка знаешь это сам. Она оставалась вдовой семь раз подряд. В Англии нет волшебника, который согласился бы стать восьмым. Впрочем, Каролине хватает ума не искать мужей на Острове.

— Но ведь она ни разу не была признана виновной? — говорю я. Отец снова переглядывается с матерью. Значение этого взгляда я перевожу примерно как: "А сын у нас все-таки идиот."

— Конечно, — говорит он медленно, — между прочим, и Темного лорда официально ни разу не осудили.

— Она красивая, — замечаю я, опуская глаза. Краем глаза вижу, как отец сжимает кулак.

— Судя по всему, — говорит он, — ты решил совершить все возможные глупости, какие только можно придумать. Я жду тебя в своем кабинете через полчаса. Там и поговорим.

С этими словами он кивает нам и выходит из комнаты. Я остаюсь с мамой. Это еще хуже, потому что она гладит меня по плечу и вздыхает.

— Да все нормально, — отстраняюсь я, — я же не сказал, что собираюсь жениться, я просто так спросил...

Мама прижимает руки к вискам.

— Вы с отцом сведете меня с ума.

Небо за окном горит яркой свежей синью. Скоро март, а там и апрель.

— Драко, — говорит мама, — может быть, тебе кажется, что ты влюблен. Но ты должен понимать, что семь смертей подряд случайностью быть не могут.

— А если на ней проклятие? И она не виновата? — говорю я.

— Может быть, — кивает мама, — но я не хочу, чтобы это проклятие лишило меня единственного сына. Ты спрашивал, как мы с отцом отнесемся к подобному роману? Ответ — отрицательно.

Я вяло киваю головой. Пока ничего нового родители мне не сообщили.

— Погоди-ка, — подбирается мать вдруг, — вчера у тебя были гости?

Кажется, я попался. Надо было запретить эльфам рассказывать. Уже успели настучать. Впрочем, начнешь запрещать, выходит еще хуже — они являются к матери, бьются головой о пол и твердят, что "молодой хозяин запретил рассказывать про своих гостей", и в результате у родителей всегда складывается впечатление, что без них тут проводились оргии.

— Гойл, Грейнджер и Уизли, — вслух перечисляет мать.

Вот ведь ушастые твари!

— Как поживает Грег? — спрашивает мама.

— Нормально. Просто живет.

— А Грейнджер и Уизли?

— Как обычно, — говорю я.

— Обычно они были заняты делами Поттера, — замечает мама проницательно.

— Примерно так и теперь. Они работают вместе в Министерстве, ты же знаешь.

Мама качает головой.

— Такое было хорошее утро, — говорит она, отворачиваясь к окну, за которым яркое солнце плавит снег на вечноцветущих розах, — и его ты умудрился испортить. Иди к отцу, он ждет.

**

В своем кабинете отец уже обложился кучей документов. Один из потайных сейфов за его спиной открыт, видны стоящие внутри ящички. Он бросает на меня хмурый взгляд. Точно таким же взглядом с верхушки книжного шкафа меня одаривает и его престарелый филин.

— Садись, — говорит отец, — и рассказывай все по порядку.

— Миссис Забини собралась замуж в восьмой раз, — говорю я, — за одного из моих друзей. Я хочу узнать, чем это ему грозит и можно ли ей помешать.

На лице отца облегчение смешивается с подозрением.

— И кто этот ненормальный?

— Мой друг. Я должен ему помочь.

— Я знаю всех твоих друзей, — говорит отец, — это не может быть Грег, потому что на Каролину у Гойлов не хватит денег. Это не может быть Нотт, потому что он обручен и у него есть братья и сестры. Миссис Забини предпочитает женихов без большого числа родственников. Итак, кто это?

Филин со шкафа прожигает меня немигающим взглядом.

— Это Поттер! — я вздергиваю подбородок и смотрю в лицо отца гордо и твердо.

— Кто?! О, ради всех святых, — отец страдальчески прикрывает глаза, словно у него внезапно заболела голова.

Через десять минут после начала разговора он посылает эльфа за матерью. Первое, что говорит мама, войдя в комнату, это:

— Речь о Поттере, так ведь?

— Твой сын — типичный Блэк, — разводит отец руками, — я не понимаю, что с этим можно сделать. Ввязывается в чужие авантюры...

— Кто бы говорил, — шепотом бормочу я.

— Что?

— Ничего.

Судя по взгляду отца, мама из-за моей спины подает ему какие-то знаки.

— Это невероятно опасно, — мрачно говорит отец, — вы оба даже не представляете, насколько.

— Так расскажи! — говорю я.

— Кто еще участвует в этой затее?

— Грейнджер и Уизли.

Отец, конечно, не меняется в лице, но морщина между его бровями чуть тяжелеет.

— Бессмысленно. С Каролиной вам не справиться. Ладно, слушай.

Мама усаживается на кресло рядом со мной. Отец пару секунд соображает, с чего начать рассказ.

— Каролина Забини родилась во время путешествия ее родителей по Востоку. Точная дата неизвестна. Они привезли девочку в Англию, когда той было уже несколько лет — может быть, три, может быть, четыре или пять. Неясно, была ли она в списках Хогвартса, но учиться ее отправили в закрытую женскую школу куда-то на континент. Она вернулась в Англию спустя год после выпуска, будучи уже обрученной с африканцем, отцом Блейза. Его фамилия была не Забини, как многие думают. Забини — девичья фамилия Каролины, которую она никогда не меняла. В их семье фамилия передается не только сыновьями, но и старшим ребенком вне зависимости от пола, а Каролина была у своих родителей единственной дочерью.

Тзон Томула стал Каролине первым мужем и отцом ее сына, но не он был ее первым женихом. Самым первым был некий юный волшебник из Италии. Через месяц после обручения с Каролиной он отправился в горы и погиб где-то в районе Монблана, вульгарно замерзнув насмерть. Кажется, упал со скалы, сломал волшебную палочку, ударился головой и потерял сознание. Его смерть не принесла Каролине никакой выгоды. Никто ее и не обвинял, насколько мне известно.

Томула умер через два месяца после рождения Блейза и через 12 месяцев после свадьбы. Родственников у него не было. До встречи с Каролиной он жил отшельником и почитался подвластными ему племенами как живой бог. Каролина унаследовала огромную территорию с алмазными копями и Мерлин знает чем еще в центральной Африке. Смерть Тзона Томулы никого не удивила, потому что он был весьма стар: на момент свадьбы с юной Забини ему было не менее ста лет. В приглашении на похороны молодая вдова назвала причиной смерти мужа "обострившуюся из-за перемены климата старую болезнь". Это звучало равно убедительно и неинтересно. Старики умирают, это закон жизни. Никто, пожалуй, не сожалел о старом негре. Разве что твой дед — он иногда играл с ним в шахматы.

Тзон ни разу не покидал замок Забини, Каролина весь год провела рядом с ним, и магическое общество было несколько недовольно тем, что черный колдун удерживает молодую жену возле себя, не давая ей украшать балы. В те времена Каролина была очень хороша. Приглашение на похороны получили все лучшие магические семьи Англии. Каролина выглядела весьма привлекательно в траурном наряде.

Это были уже третьи по счету похороны, на которых мы с родителями выражали ей свое соболезнование. До этого она успела похоронить отца и мать. Те умерли вполне пристойно, в то время, как сама Каролина доучивалась на своем последнем курсе в Европе. Отец погиб во время купания в озере, полном русалок, мать покончила с собой на следующий день. Русалки жили в их поместье столетиями и никогда не проявляли агрессивности, но магические существа непредсказуемы, не так ли?

Дальше последовало три брака с англичанами.

Первым был весьма недалекий Агриппа Смилтон. Он был значительно моложе Томулы, но тоже не отличался здоровьем, выглядел в момент свадьбы живым трупом и тихо скончался спустя полгода после совершения брака. Домашний целитель сказал, что у него было столько смертельных болезней, что нельзя сказать, какая именно послужила причиной смерти. Что получила Каролина после его смерти, знают только гринготтские гоблины.

Вторым из англичан стал последний представитель магической ветви Веллингтонов, лорд Ричард Веллингтон. Он умер через три месяца после свадьбы в результате несчастного случая. Искал подарок жене, зашел в ювелирную лавку в Косом. Там была витрина, где хранились старинные украшения, все проклятые, разумеется, так что ими можно было лишь любоваться сквозь стекло. Покупатели могли заказать новое по образцу. Осталось неясным, как могло случиться, что витрина оказалась открытой, а хозяин лавки отвлекся, чтобы взять письмо у совы. Лорд Веллингтон, то ли забыв, то ли не зная о проклятиях, заинтересовался одним из выставленных браслетов и решил рассмотреть его вблизи. Смерть была мгновенной. На этот раз Каролине досталось огромное состояние, накопленное поколениями английских магов, несколько поместий, в том числе одно маггловское, и яхта "Летучая кошка". У лорда Веллингтона не было родственников, но были друзья, которые подняли некоторую шумиху в газетах.

Тем не менее, расследования этой смерти тоже не было. Каролина в момент гибели супруга была в своем фамильном замке. Напротив, ее даже жалели — лорду Веллингтону было чуть меньше сорока, он был крепок и хорош собой. Наши светские кумушки оплакивали "разбитую любовь". Я был в то время занят другими делами и, возможно, не стал бы ничего подозревать, если бы не твой дед. Он как-то раз, читая с утра "Пророк", пробормотал что-то про черную вдову.

Каролина долгое время носила строгий траур. Даже тогда она, насколько я знаю, получала предложения руки и сердца, которые скромно отклоняла. Общество прониклось к бедной женщине сочувствием.

Когда тебе было около шести лет, она наконец снова вышла замуж — за Джонатана Норсмора, последнего в роду, как и Веллингтон, — и уехала с ним в свадебное путешествие, оставив сына на попечение эльфов. Норсмору было лет тридцать... Нет, скорее тридцать пять. Он погиб в Индии от какого-то неизвестного проклятия. Повздорил с кем-то из местных магов, вызвал того на дуэль и... Сведения об этом пришли в Англию год спустя. Еще через год приехала Каролина со своим новым мужем, молодым индусом, чье имя было невозможно выговорить. Он происходил, если верить ее словам, из царского магического рода Браджпуров. Когда он умер через одиннадцать месяцев, магический мир Англии вздохнул с облегчением. Его тюрбан выглядел в наших гостиных слишком экзотически.

Учитывая, что это был пятый по счету муж, Аврорат решил провести расследование. Вы с Блейзом были уже на втором курсе, так что ты можешь помнить этот скандал. Мало того, что никаких улик против Каролины обнаружено не было, так еще и половина авроратских холостяков загорелось желанием вписать свое имя в ее брачный список.

— Потом, — отец потирает лоб, — потом она снова уехала из Англии. У меня хватало своих проблем, так что приглядывать за делами Забини руки не доходили. Но шестым ее мужем был юный Поль Дюбон, наш очень дальний родственник с французской стороны. Когда он погиб в результате очередного несчастного случая, его родители не нашли ничего лучше, чем сразу после похорон сына принять яд. Эта трагедия наделала много шума во французской прессе. Насколько мне известно, у них было поместье где-то на Лазурном берегу. Под Сан-Тропе, кажется. Все досталось Каролине. Местный аврорат тоже начал расследование, ничего не обнаружил и был вынужден принести вдове свои извинения.

Отец замолкает. Я сижу, чувствуя, как нарастает в душе злость на идиота Поттера.

— Наконец, последний муж. Боюсь, в тот год я был немного занят. Насколько помню, на этот раз она вышла замуж за американца. Жила с ним где-то в США. Во время приемов американцы еще менее допустимы, чем индусы, так что к предсказуемому известию о смерти этого Джона как-его-там все отнеслись равнодушно. К тому же ты сам помнишь, какая неразбериха тут творилась. Министр под Империо, мы все... гм.. тоже под Империо...

Отец вытащил из сейфа один из ящиков, открыл его и достал оттуда нечто черное и ссохшееся.

— Есть одна вещь, которую мне передал твой дед. Я никогда не пользовался ей, потому что был уверен в твоей матери.

Мама рядом со мной усмехается с легчайшим оттенком самодовольства.

— Твой дед получил это у старого Тзона Томулы за пару дней до смерти последнего. Это оберег. Томула снял его с собственной шеи, сказав, что ему он больше не нужен, а кому-нибудь из мужчин в нашем семействе может понадобиться. Смотри.

Я смотрю. Оберег представляет собой огромного высушенного паука.

— Отдай этот амулет Поттеру, и твои обязательства перед ним будут выполнены, — говорит отец, — этот оберег охраняет мужчину от "злой жены". И оставь меня в покое. Я подумаю, что еще можно сделать. На этот раз Каролина пытается проглотить слишком большой кусок.

До встречи с Грейнджер и Уизли остается пара часов, и я провожу их, пересматривая старые колдографии.

На одной из них я стою рядом с Блейзом, Креббом и Гойлом возле Хогвартского озера. Судя по погоде, на дворе май, судя по возрасту, дело происходит в конце пятого курса. Я-на-колдографии замечаю сам себя, вздергиваю брови и делаю приветственный жест рукой. Грег спокойно улыбается, Кребб пихает его в бок. Вдали, незамечаемые нашей компанией, сидят на берегу Поттер, Грейнджер и Уизли со своей сестрой. Я вижу, что вся четверка смотрит на меня. Выражения лиц на таком расстоянии не разглядеть.

Я смотрю на колдографию, размышляя, согласится ли Поттер повесить на шею сушеного паука. Почему-то мне кажется, что я знаю ответ.

Просыпаться утром, зная, что скоро увидишь Каролину — это ли не счастье?

Гарри спускается вниз, где бурчащий что-то вполголоса Кричер уже накрывает на стол. Его ворчание успокаивает. Невидимые эльфы хороши в гостях, но у себя дома Гарри предпочитает общаться с кем-то, кого можно видеть и слышать.

— Спать надо ложиться вовремя, — ворчит эльф, — у хозяина молодой, растущий организм!

Судя по всему, в его отсутствие Кричер злоупотребляет просмотром программ о здоровье по купленному Гарри осенью телевизору. Сигнал проходит плохо, слишком много в доме магии, но разобрать кое-что на сером дергающемся экране при желании можно. Почтовая сова роняет на стол сверток с "Пророком" и одобрительно ухает, получив два сикля за доставку. Гарри отодвигает тарелку с недоеденным омлетом и берет газету.

— Хозяин плохо питается, — тихо бубнит Кричер.

— Кричер, замолчи или уходи.

Не переставая ворчать, эльф исчезает.

На передовице — ожидаемая фотография со вчерашнего благотворительного аукциона. Гарри вспоминает, как торговался за фигурку какого-то идола с пожилым немецким магом. Ему не столь важна была статуэтка, выставленная на торги Министерством, сколько сознание того, что деньги пойдут на благое дело. Объединенное наследство Поттеров и старшей ветви Блэков поставило его вровень с богатейшими семьями магической Англии, к чему он до сих пор не может привыкнуть.

Он смотрит в окно. Февральское солнце отражатся от мокрого асфальта. По площади торопится девушка с букетом гиацинтов в покрасневших ладонях, смотрит на Гарри невидящим взглядом — вместо дома Блэков она видит глухую узкую стену между домами, старый лондонский брандмауэр, сохраняющий от пожара. Сова улетела в замок Забини два часа назад, но ответа пока не было. Гарри с трудом удерживается от того, чтобы попробовать связаться с Каролиной через камин. По какой-то причине его невеста их недолюбливает, и в обе стороны работает только камин в гостиной Блейза. Разговаривать с ним Гарри неприятно, но нетерпение горит в его крови. Он с трудом подавляет стон, когда думает, что сова, возможно, не смогла попасть в замок. Девушка с гиацинтами остановилась напротив окон, пытается натянуть вынутые из кармана перчатки. Букет мешает, она подносит руку к лицу, прихватывает перчатку зубами.

Надо купить Каролине цветы, думает Гарри, невольно улыбаясь, или украшение, что-то, что напомнит, как сильно он ее... Просто сидеть и ждать дома невозможно. Он надевает куртку и выходит в сияющий синевой день.

**

— Вот дрянь! — вскрикивает Уизли, отшатываясь назад.

Мы сидим в дальнем углу какого-то кафе. Встретились в Косом, прошли через "Дырявый котел" и вышли в огромный город, наполненный магглами. Я немного нервничаю. Уизли тоже дергается. Только его магглорожденная подруга спокойна и целеустремленна, словно змея, выползшая на охоту за птенцами. Впрочем, и ее выбивает из колеи мой рассказ. Чем дольше я говорю, тем шире делаются ее глаза. Наконец я заканчиваю и протягиваю вперед паука, Уизли кричит "вот дрянь!" и чуть не падает со стула, а грязнокровка странно улыбается.

— Твой отец согласился нам помочь?

На протяжении нескольких страшных секунд кажется, что она готова броситься мне от радости на шею. Я чуть отодвигаюсь от стола и вздергиваю бровь.

— Тихо. Не стоит так орать, — это не слишком справедливо, поскольку она скорее приглушенно вскрикнула, но преувеличения при обвинениях всегда полезны.

— Я и не орала.

— Гарри ни за что...

— Значит, у нее было трое англичан.

— ...не повесит ЭТО на шею...

— Ты можешь узнать о них поподробнее? Все, что получится? Драко?

Я почти не вздрагиваю.

— Трансфигурировать его нельзя, потеряет силу... можно скрыть под чарами иллюзии, — размышляет вслух Уизли. Вот уж не знал, что его голова умеет не только есть. Грейнджер смотрит на него в упор, словно пытается передать какую-то мысль.

— Что? — спрашивает рыжий недоуменно. Она искоса оглядывается на меня.

— Если не доверяете, не стоило и впутывать меня в это дело, — цежу я холодно. Голос не дрожит. Дрожит все внутри от жгучей, беспросветной обиды. Золотое трио! Вечно со своими секретами, вечно считают всех глупее и подлее себя. Что я им сделал? Ну ладно, потом... А с самого начала, вот этому конкретно Уизли, тогда перед первым курсом — что?! Ничего же не успел, только вошел... а он сразу... Подумаешь, сказал, что его родители завели больше детей, чем позволяли их финансы. Так это же правда!

Я смотрю в стол, собираясь с силами, чтобы встать и аппарировать отсюда домой. Пусть с магглами сами потом разбираются.

— Да почему мы должны тебе верить, Малфой?! — заводится Уизли. — Только потому, что Гарри спас твою аристократическую задницу?

— Мы доверяем тебе, — перебивает грязнокровка, — ну, Рон, правда ведь! Он не выдал нас тогда в поместье, и Гарри ему верит. Сейчас куда опаснее миссис Зет.

Теперь мы с рыжим смотрим на нее с одинаково удивленным выражением лица.

— Не стоит постоянно называть ее по имени, — поясняет недоделанная конспираторша.

— Так что ты хотела сказать? — напоминаю я.

— Иллюзия на Гарри долго не продержится. Так что придется его предупредить, что это паук. Ладно, я что-нибудь придумаю. Мерлиновы кальсоны, так трудно ему врать! Он сейчас такой счастливый. Я говорила с ним вчера после оперы. Что тебя так рассмешило?

— Твои кальсоны, — коротко отвечаю я и отхлебываю кофе. Грейнджер закатывает глаза, Уизли вдруг улыбается ей самым сладким образом. Грейнджер розовеет.

— Отлично, — говорю я, — попробую узнать про англичан, француза и, может быть, американца. Но негр и индус.., — задумываюсь на секунду, — Про индуса может знать Блейз.

— Остается африканец, — деловито говорит Грейнджер, — а твой отец точно больше ничего не знает? Драко?

Кажется, я начинаю привыкать.

— Видишь ли, Гермиона, — отвечаю я ехидно, и на этот раз вдрагивает Уизли, — отец просил меня больше не вмешиваться в это дело. Мне не хочется его расспрашивать снова, потому что тогда он поймет, что я не прислушался к его совету. В порядочных семьях старших принято уважать. Обращать внимание на их мнение. Понимаешь?

Грейнджер почему-то выглядит крайне виноватой. Я с изумлением смотрю, как она краснеет и буквально сгибается от стыда. Что же такое происходит в ее семье? Не хочу даже думать об этом... хотя дьявольски любопытно.

— Я пришлю сову, когда что-то узнаю. А вы пока повесьте на Поттера паука, — оставив за собой последнее слово, я встаю, бросаю на стол несколько галлеонов и гордо удаляюсь. Пусть теперь Уизли улыбается своей подруге, сколько захочет.

Заворачиваю в первый более-менее безлюдный переулок, накладываю на себя заклятие отвлечения внимания и аппарирую к Блейзу. На границе антиаппарационной зоны вокруг их замка явно суетятся невидимые эльфы — я вижу, как дорожки сами по себе посыпаются песком, как открываются передо мной ворота во внутреннюю часть парка. "Драко Малфой к Блейзу", говорю негромко, и через две минуты рядом возникает Блейз.

— Ты откуда? — удивляется он первым делом, — Почему не через камин?

— Гулял, — туманно объясняю я, — а потом решил проведать, как ты тут.

Не уверен, что он помнит мой прошлый визит.

— Здорово, — вяло тянет Блейз. Вид у него хмурый. Наверное, не так-то легко переносить перспективу сделаться пасынком Поттера.

Мы бредем по дорожкам, перемывая кости однокурсникам и знакомым. Я рассказываю, что Грег умудрился влюбиться в собственную кузину ("Она так изменилась за лето, Драко, ты бы видел!"), Блейз делится и без того известными мне новостями о Панси — та приговорена к году общественных работ в госпитале Св. Мунго, родители мечутся по континенту, восстанавливая старые связи, обручена с дальним родственником Нотта, из немецкой ветви. Тот попал в госпиталь, когда был с визитом в Англии. Обычный синдром влюбленности в медсестру — и вуаля, судьба моей возможной невесты устроена. Наконец доходим до уединенной беседки рядом с озером. Русалок, слава Мерлину, не видно.

— Я хотел с тобой поговорить, — произношу я негромко, — ты можешь убедиться, что ни одного вашего эльфа нет рядом?

Блейз пожимает плечами, щелкает пальцами и делает отгоняющий жест рукой. Мы заходим в беседку. Надеюсь, ни одна невидимая тварь за нами не увязалась.

— Что у твоей матери с Поттером? — спрашиваю в лоб. Блейз бросает на меня ошарашеный взгляд.

— Это уже широко известно?

— Да нет, пока тихо. Но у меня свои каналы, — я смотрю на него со спокойной усталостью, как человек, пресытившийся постоянным притоком информации. Блейз мрачнеет.

— Ты понимаешь, чем это вам грозит? — начинаю я атаку, — За Поттера вас порвут на мелкие, безобразные кусочки! Даже если расследование ничего не покажет, победители смотрят на правосудие не так строго. Они на все способны, могут и без суда засадить, вспомни Сириуса Блэка. О чем вы думали, когда все это затевали? Это же не какой-нибудь американец, которых никто не считает! Это Мальчик-о-котором-пишут-в-учебниках!!

Обвинять, возмущаться, заставлять оправдываться. Простая уловка, но работает безотказно. Смуглое лицо Блейза искажается гневом, и он начинает шипеть:

— Мы? МЫ?! Ты всерьез думаешь, что это я хочу, чтобы моя мать вышла замуж за этого ублюдка? Что Я имею какое-то отношение к этой идее? Думаешь, она меня спрашивает? Спрашивала хоть раз?!

— А что я еще должен думать? — шиплю я в ответ, — Ты ее единственный сын, совершеннолетний маг, конечно, она должна принимать тебя в расчет! Не понимаю только, как ты все это допускаешь! Вам же жизни потом не будет на Острове!

— Если бы, — с тоской шепчет Блейз.

— Что?

— Если бы она принимала меня в расчет. Но нет! — он отворачивается и ударяет кулаком по ажурной деревянной полке, идущей кругом беседки, — Мне нравился Джайми Фатх, ты же знаешь. Он мог быть неплохим отцом. После всех этих лет, что я провел в замке с невидимками, — он издает короткий звук, похожий и на смешок, и на всхлип, — они приехали с матерью, и выглядели такими счастливыми вместе. Прежних я толком не помнил... И целых одиннадцать месяцев я думал, что у меня есть семья. А потом в нашем озере обнаружились келпи. Судя по записям в книгах, они появлялись и раньше. В шестнадцатом столетии, в восемнадцатом... Я даже не знал, что он решил объездить одного из них. Наверняка думал поразить мать своей удалью. Он так любил ее... а она вышла замуж, как только закончилось следствие о его смерти!

Я вдруг понимаю, что никогда не говорил с Блейзом о его семье по-настоящему. Мы оба воспитаны "не выносить трупы из дворца". И то, что сегодня я заговорил с ним и услышал, что он мне ответил — заслуга Поттера, пусть и невольная. Конечно, Блейз никогда не был мне настоящим другом, как Винс или Грег, но все же, все же...

— Сколько ему было лет? — спрашиваю я тихо.

— Двадцать шесть, когда он умер. Он был моложе мамы.

— Мне жаль, Блейз, — говорю я искренно, — это все так странно.

— Иногда я думаю, — перебивает Забини, — может быть, она проклята? Знаешь, как должность учителя по ЗОТИ? Но кто мог ее проклясть, и как ее от этого излечить? Никто ведь ничего не замечает, даже эльфы, а они первыми чувствуют такие вещи.

— Ты не пробовал поговорить с ней об этом? — спрашиваю я, — О Поттере и остальном?

— Зачем? — Забини отрицательно качает головой, — это бесполезно, поверь. Она улыбнется, поцелует меня в лоб, и все будет прекрасно. А потом я проснусь среди ночи и пойму, что она мне так ничего и не обещала, и все по-прежнему плохо, и Поттер таскается сюда с этой влюбленной рожей, как у всех них. Видеть этого больше не могу, Дрейк! Он ходит, и светится, и улыбается всем вокруг от уха до уха...

Вообще-то я очень не люблю, когда меня называют "Дрейк", но я так потрясен разговором, что спускаю эту вольность.

— А Грейнджер с Уизли, — говорю я, — думают, что ее можно переубедить.

Блейз поворачивается ко мне вмиг закаменевшим лицом.

— Что? Откуда ты знаешь, что они думают?

Я кривлю губы.

— Они явились ко мне вчера с топотом и визгом. Еле выставил.

— А, — потухает Забини, — ясно. Ты ко мне поэтому вчера заходил? Этот Уизли... Уроды. Я так и проспал до утра потом... как были придурками...

Несколько минут мы проводим в полной тишине. Слышно, как мерно шуршат озерные волны, накатывая на берег. Блейз равномерно постукивает кулаком по полке. Я напряженно размышляю.

— Я тебя совсем заморозил, — говорит вдруг Забини, поворачиваясь и улыбаясь, — пойдем, посидим у камина, выпьем? Да и ужинать пора. Я теперь ужинаю у себя, — добавляет он. На его лице вновь обычное для него приветливо-непроницаемое выражение.

Остаток дня мы проводим сначала в его столовой, потом в гостиной. Я сижу на ковре, облокотившись на кресло, в котором развалился Блейз, и мы оба пялимся в камин, время от времени отпивая из бокалов. Не говорим ни слова, и это почти хорошо... за окном сначала розовеет, потом темнеет — в обратном утреннему порядке. Когда я лезу в камин, чтобы отправиться домой, Блейз грустно усмехается и изображает губами воздушный поцелуй. Я задумчиво киваю.

Все школьные годы я не мог избавиться от ощущения, что самое интересное происходит не со мной. Словно где-то шла гигантская вечеринка, от которой до слизеринских подземелий доносились только слабые отзвуки. Крайне обидное чувство для человека, которого воспитывали, как наследного принца — обнаружить, что мир вращается вокруг другого, а его полностью игнорирует. Хотя нет, ошибаюсь. Временами мир выходил из своего равнодушного состояния, чтобы плюнуть в мою сторону. Поттер с друзьями получает по 50 баллов, и к боггартам отправляются все наши старания завоевать Кубок школы! Поттер умеет говорить со змеями, Поттер убил василиска, Поттер поймал снитч, Поттер то, Поттер се. И ведь это я его первый нашел! Я, а не Уизли. Поттер должен был стать моим. Все детство родители обещали, что лучшее в этом мире будет принадлежать мне! Странно было выяснить в одиннадцать лет, что родительские обещания действуют только в границах поместья.

Впрочем, я не сдавался. Раз мир (и Поттер) не желали обращать на меня внимание добровольно, я пытался завоевать его силой. Я вынашивал планы и строил козни. Бился не на жизнь, а на смерть. И к шестому курсу добился своего. Мир наконец обернул ко мне бледное лицо со змеиными дыхалами вместо ноздрей, ожег кровавым взглядом и сказал: "убей". А Поттер добавил: "сектумсемпра". Просто отлично, спасибо, мир, спасибо, Поттер. Если это и есть обещанное малфоевское счастье, я бы лучше прикупил немного уизлевского.

Слава всем святым, теперь не шестой курс, и я не в туалете плаксы Миртл, а у себя дома. Я совершеннолетний волшебник, моими портретами украшают спальни ведьмы от десяти до двадцати пяти лет (и волшебники от пятнадцати до пятидесяти пяти, согласно опросу "Плеймага"). И что я, тем не менее, делаю? Второй час валяюсь на диване, изнывая от жалости к самому себе. Началось все с Забини, который ошарашил меня вчера рассказом. Я был почему-то уверен, что его отношения с матерью не хуже, чем у меня с моей. Мы никогда не обсуждали этого с ним раньше, но это следовало из всего, что я видел! Миссис Забини нарядно одевала Блейза, как моя мать одевала меня, миссис Забини дарила ему подарки, как дарили подарки мне. Если мне покупали лошадку (и как только миссис Забини об этом узнавала) — лошадка появлялась и у него, так что мы могли часами обсуждать и сравнивать их достоинства.

Да я даже завидовал ему все детство из-за того, что он так много путешествует летом! Конечно, он всегда был замкнутым типом, но я считал это особенностью его характера. Я и подумать не мог, что он страдает. Я размышлял о том, что сказал бедолага, копаясь в генеалогических справочниках, притащенных эльфами из библиотеки.

Джонатан Норсмор, третий из английских мужей, последний из девонширских Норсморов. Рожден 01. 11. 1958, умер в самом конце 1988-го, точная дата неизвестна. Надо думать, убитая горем вдова была не в состоянии точно запомнить число. Интересно, насколько Блейзу тяжело видеть Поттера, наносящего визиты его матери, и знать, чем наш всемагический герой с ней занимается. Читая про еще одного мужа-англичанина (лорд Ричард Веллингтон, родился в феврале 1948, умер в феврале 1983-го), я думал, что Забини не позавидуешь. Мужья его матери становились раз от разу все моложе, пока не дошло до однокурсников. Крайне неловкая ситуация для всех действующих лиц.

Потом мои мысли предсказуемо сосредоточились на Поттере. Я стал вспоминать, как добродушно звучал его голос, когда он говорил "Рад был повидаться, Малфой", и в тысячный раз принялся воображать, на что была бы похожа моя жизнь, если бы в ней был Поттер. Я имею в виду, если бы мне привелось дружить с Поттером всерьез, так, как он дружит с Грейнджер. Со стороны видно, что ей он доверяет больше, чем своему рыжему оруженосцу. Не уверен, что сам Поттер это осознает. Он всегда осторожен с Уизли, словно боится того обидеть, и ведет себя куда более естественно, когда они с грязнокровкой вдвоем.

А потом, когда я совсем уже замечтался, реальность подкралась и ударила меня по затылку. Реальность в лице ставшего по причине влюбленности невероятным модником Грега, вылезшего из камина в новой мантии оттенка "чешуя испуганной русалки" и со свежим номером "Пророка" в руке.

— Ты уже видел? — спросил он.

Я не видел. Отец уехал на континент на пару дней, мать воспользовалась случаем, чтобы завтракать в постели, и сегодняшний номер, вероятно, остался у нее. Мое сердце привычно сжалось. За последние годы я привык, что новости всегда плохие. Не знаю, когда я наконец перестану дергаться в ответ на вопрос "слышал новость?"

— Что там?

— На пятой странице.

Гойл протянул газету. Я взял ее почти недрогнувшей рукой. Светская хроника, желтые сплетни. Так и есть! Кларисса Ли тиснула-таки в "Мажи квотидьен" заметку про нашего мальчика, а "Пророк" ее перевел и снабдил собственными комментариями.

"Любовная интрига года! На недавнем благотворительном... бла-бла-бла... как стало известно "Мажи квотидьен", британский магический мир ожидает в скором времени потрясение, связанное с матримониальными планами..."

ЧТО-О?!

"Драко Малфой, бывший сторонник темного мага Вольдеморта, оправданный по личному ходатайству... как сообщил информированный источник, свадьба готовится в обстановке полной секретности.... (знаем мы эти информированные источники! Та же Кларисса, притаившаяся в бамбуке)... справедливо опасаясь гнева Гарри Поттера, который, как считается, сам питает нежные чувства к боевой подруге... Джиневра Уизли, с которой герой расстался, как предполагают, по причине так и не преодоленной любви к мисс Грейнджер... Допустит ли герой магического мира свадьбу мисс Грейнджер и Драко Малфоя? Действительно ли благородство мистера Рональда Уизли так велико, что ради счастья своей бывшей невесты он готов отойти в сторону? Кому из троих на самом деле принадлежит сердце лучшей выпускницы Хогвартса 1998 года?"

О, тоже мне, нашли роковую женщину. Грейнджер довольно миловидна, этого не отнять, конечно, но не более того. На разбивательницу сердец она не тянет.

"Гермиона Грейнджер пользуется парнями, но сама никого не любит, — сказал нам источник из близкого окружения мистера Рональда Уизли, — она получила Бон-Бона (Р. Уизли — прим. редакции), но без сожалений оставит его, как только на горизонте замаячит кандидатура повыгодней."

Следите вместе с нашим корреспондентом за развитием самой запутанной послевоенной любовной интриги..."

Я поднял изумленные глаза на Грега. По мнению репортерши, наследник рода Малфоев собирается жениться на магглорожденной? Эта идиотка даже подслушать толком не могла!

Интересно, мама это уже видела? Глупый вопрос, она всегда читает "Пророк" именно с пятой страницы. О, святая Нимуэ, опять начнет гладить меня по плечу...

Статью иллюстрировала ужасающего качества колдография: в полутемном парке, на фоне озера со спящими фламинго, мы с Грейнджер неотрывно смотрим друг другу в глаза. Потом она вздыхает и согласно кивает. Зрителей мы не замечаем. Наверняка читателям "Пророка" эта сцена покажется "безумно романтичной". Уизли, который должен был стоять на этом снимке справа от Грейнджер, Кларисса попросту отрезала. Дракла ей в дамскую сумочку!

Гойл, пока я бегал по комнате, роняя со стола справочники и умоляя гнев небес обрушиться на голову французской писаки, успел усесться в любимое кресло и призвать из бара виски. Я, впрочем, был не в состоянии вновь выслушивать рассказы про "прекрасную кузину" и постарался побыстрее его выпроводить. С Гойлом легко — он необидчив и знает, что мне иногда важно побыть одному. Успев сделать только пару глотков, он покладисто отправился домой. Возле камина, правда, притормозил, что-то обдумывая, и наконец сказал:

— Раз разговор шел не о вашей свадьбе с Грейнджер, то вы сговаривались о чем-то другом. Так ведь? Кто-нибудь может начать подозревать, о чем именно. Будь осторожней.

Я только буркнул ему в ответ:

— Иди уже.

Оставшись в одиночестве, я известил мать, что прошу ужинать без меня, трансфигурировал одно из кресел, стоявших возле камина, в диван, и рухнул на него, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.

И вот, спустя два часа, я все еще здесь.

В голове бьется мысль о том, что по вине Поттера я снова влип в неприятности. Если потребую опровержения, возникнет резонный вопрос, зачем я вообще встречался с Грейнджер наедине? Если промолчу, это будет косвенным подтверждением правоты журналистки. Куда ни шагни, везде ущерб репутации. К тому же из головы не идут слова Грега. Если Каролина Забини заподозрит, что я интригую против ее очередной свадьбы, атакует ли она меня или лишь снисходительно посмеется? В конечном счете, я друг ее сына...

Радует то, что в этот раз я воюю на одной стороне с Золотым трио, а значит, есть надежда, что частица их феноменального везения достанется и мне. Решив так, я поднимаюсь с дивана, допиваю остатки брошенного Гойлом виски, которым пытался ускорить свою умственную деятельность, и бреду в спальню.

В спальне прохладный воздух и теплое одеяло. И кровать с балдахином, слишком широкая для одного. Я чувствую досаду. Все шишки вечно достаются мне, а удовольствия — Поттеру! Он, по крайней мере, наладил себе регулярную сексуальную жизнь. Мать Забини, судя по всему, та еще штучка.

Я вспоминаю ее: черные волосы, светло-зеленые глаза, обрамленные фантастическими ресницами. Она осторожно трогает мой лоб и говорит: "Что, малыш? Неужели Блейз тебя ударил? Больно?" Это наш второй курс, сразу после похорон ее мужа, она тогда попросила маму разрешить Блейзу пожить у нас неделю, и навещала его утром и вечером, приносила сладости.

Да, она очень красива, я просто никогда не представлял себе... Мать приятеля — это табу, не так ли? Только Поттеру закон не писан!

Я лежу в кровати и сердито вспоминаю дальше.

Каролина Забини склоняется надо мной, лежащим, волосы падают на лицо, душно, нечем дышать. Мелодичный голос говорит кому-то: " Похоже, они с Блейзом подцепили одну и ту же заразу. Блейзу помогло обычное Перечное, укрепляющее и сон, так что волноваться не о чем, но вам, конечно, будет спокойнее забрать его домой". Каникулы после четвертого курса, когда я гостил у Забини.

Закрываю глаза. К черту приличия! Я могу позволить себе все, что хочу. Никто все равно не узнает. Мысленно приношу Блейзу извинения и начинаю потихоньку лишать воображаемую миссис Забини покровов. В конечном счете, раз уж Поттер себе позволяет, почему я должен сдерживаться? Все происходит быстро — под мантией видение оказывается совершенно голым. Судя по богатству форм, ее фигуру мое подсознание беззастенчиво украло у Панси. Интересно, миссис Забини лучше или хуже Паркинсон? Ей должно быть лет сорок, не такой уж большой возраст для ведьмы, и, судя по состоянию Поттера после визита в ее покои, в постели она горяча.

Перед мысленным взором возникает Поттер. Очкарика я знаю гораздо лучше, так что проблем не возникает. Воображаемый Поттер подходит к обнаженной Каролине Забини и... упс, забыл его раздеть. Понемногу эта игра в куклы начинает мне нравиться. Вспомним Поттера во время Турнира на четвертом курсе. По пояс голый (и тощий, как цыпленок) герой ныряет в озеро. Сейчас он явно окреп. Плечи шире, рост выше, но кожа все такая же смуглая... есть ли у него волосы на груди? У меня так и не выросли. Подумав, я украшаю торс Поттера черной дорожкой волос от пупка вниз.

Голый Поттер подходит к обнаженной Каролине, по-хозяйски обнимает ее, целует в губы, кладет руку на бедро... да уж, этот Поттер знает, что делает! Не ожидал от него такой прыти, хотя можно было — этот бешеный огонь в зеленых глазах, когда его кулак влетал в мой нос! Открываю глаза и утыкаюсь взглядом в вытканную на пологе нимфу. Ее волосы черны, как смоль, грудь высока. Заметив, что я смотрю, она принимается подмигивать мне и принимать недвусмысленные позы. Мне кажется, или она действительно похожа на Каролину Забини? Из-за всей этой нервотрепки я стал пить слишком много алкоголя. Пора переходить на зелья. И завести постоянную девушку. Легко сказать! Порядочная девушка из чистокровной семьи не станет спать с парнем до свадьбы. Это только Поттеру повезло найти себе веселую вдовушку...

Мне кажется, что я что-то забыл. Надо было что-то сделать перед тем, как лечь спать. Но что? Мысли рассеиваются. По комнате плывет сладкий дурманящий запах, похожий на женские духи. Веки наливаются свинцовой тяжестью, и я вдруг проваливаюсь в липкий, сладкий, бесконечно сладострастный сон, в котором Поттер и его черноволосая красавица оказываются совсем близко.

Я ощущаю жар их тел, и вижу, как женщина тянется к моим губам с таким же жадным, полностью поглощенным происходящим, развратным выражением, которое я вижу на раскрасневшемся лице Поттера и на своем собственном, в зеркальном потолке той залы, где мы находимся. О, дьявол! Я всхлипываю, дергаюсь и пытаюсь проснуться, но сон не отпускает, и я словно раздваиваюсь. Часть меня понимает, что я сплю, но часть изнемогает от бесконечных удовольствий в зале с зеркальным потолком, на вышитых багрянцем и золотом подушках.

Я как тот маг, что вызвал сексуального демона, забыв узнать прогоняющее заклятие. Только демонов рядом со мной двое, оба черноволосые и зеленоглазые, и я теряюсь, уже не в силах различить, где Поттер, а где Каролина Забини, в сплетении рук и ног, в прикосновениях горячих губ. Что они делают со мной... Никогда не думал, что мое воображение настолько раскованно.

Я задыхаюсь, сердце колотится, как бешеное, тело мокрое от пота, наслаждение почти невыносимо. В очередной раз содрогаясь в оргазме, я понимаю, что больше не выдержу, и пугаюсь. Теперь меня трясет от всего сразу. От страха и от похоти, потому что, несмотря на испуг, я продолжаю испытывать болезненное возбуждение. Я умоляю любовников остановиться и одновременно жадно ласкаю их. Сердце бьется где-то в горле, я отвлеченно думаю о родителях, которые обнаружат мое тело утром в кровати, высосанное досуха, изможденное, в сбившихся простынях, пропахших спермой и потом.

Нужно совершить усилие, чтобы позвать на помощь, этот сон слишком страшен, чтобы продолжать, но слишком упоителен, чтобы остановиться, я начинаю стонать, и тяжелое горячее тело приникает ко мне сбоку, наваливается сверху. Совершенно нечем дышать. Я знаю, что надо решиться, позвать эльфов, позвать хоть кого-нибудь, это последний шанс прежде, чем сновидение поглотит меня окончательно.

Две пары пугающе ярких зеленых глаз смотрят в мои, в потолке отражаются сплетенные тела, мне безумно больно и безумно хорошо, остатками сознания я приказываю себе позвать на помощь, но никак не могу решиться и тяну, тяну сладострастные минуты, пью их, как яд, умирая от наслаждения. Умирая.

— Да что с тобой?! — произносит кто-то рядом. — Фините инкантатем! Энервейт! ЭНЕРВЕЙТ! — и чья-то рука — в реальности — трясет меня за плечо.

Сновидение исчезает, мне становится холодно, и я хнычу, пытаясь прижаться к неизвестно откуда взявшемуся в моей постели горячему телу.

Цветы и драгоценности, заколдованные жемчуга, созданные гоблинами из росы и утреннего света, прекраснейшее — прекраснейшей! Гарри похож на солдата, вернувшегося со столетней войны, но любовь превращает в поэтов даже усталых вояк.

Он идет по лондонским улицам, щурясь от солнца . Кажется, впервые после войны он передвигается открыто, не по каминной сети, не с помощью ненавистных портключей или аппарации. Ботинки шлепают по мелким лужам, взметая облачка сияющих брызг. В руке букет разноцветных гиацинтов, купленных в простом цветочном на углу Корниш-стрит, и он направляется в Косой переулок, чтобы добавить к букету достойную Каролины драгоценность — в маггловском "Харрод'c" ничего подходящего не нашлось.

— Здравствуйте, мистер Поттер!

— Добрый день, Том, — раньше они называли друг друга по именам, но теперь уважение мешает владельцу "Дырявого котла" фамильярничать.

Гарри в очередной раз думает, что надо узнать у кого-нибудь его фамилию, потому что Том его старше, и называеть его по имени, когда тот обращается так официально, не слишком удобно. Мысль мелькает и исчезает.

Пара завсегдатаев восторженно поднимают кружки. Тема для вечерней похвальбы перед собутыльниками готова: "Поттер, сам Поттер, зашел прямо с улицы, видел, как сейчас тебя! Да точно Поттер, это ж днем было, трезвый, как стекло..."

Гарри привычно улыбается публике и ныряет в расступившийся между кирпичами проем. В ювелирном магазине "Живопыр и сыновья" седой подозрительный гоблин осматривает его внимательным взглядом.

— Как срочно юный маг желает получить драгоценность?

— Нет, ни за какие деньги.

— Вот и отлично. Пусть волшебник принесет в мастерскую волос, ресницу или частицу ногтя той дамы, для кого предназначается колье, и через месяц...

— Во сколько раз?

— Через неделю, но не раньше. В противном случае мистер Гарри Поттер может обратиться в ювелирный магазин Уилфриды Валленбергер, это дальше по улице. Дешевкой торгуют там!

Гарри вынимает из медальона на груди блестящий черный локон, отделяет от него волосок и оставляет ювелиру вместе с задатком. Гоблин-подросток с рыжеватым пухом на острых ушах провожает его до высоких стеклянных дверей. Звякают прощальные чары.

На фонаре у входа в лавку уже сидит дряхлый каролинин филин с привязанным к лапке письмом.

"Миссис Каролина Забини пока не находит возможным совместный выход в свет с мистером Гарри Поттером, однако будет рада, если тот соблаговолит навестить ее около восьми часов вечера"

Гарри улыбается, не обращая внимания на то, что неподалеку от него высокая девица, одетая в слишком легкую для британского климата мантию, безостановочно жмет на кнопку колдокамеры. За последние месяцы он привык к тому, что его постоянно фотографируют туристы. Бороться с их многоголовой гидрой все равно бесполезно.

До восьми целая куча времени, и он решает проведать друзей.

— Легок на помине, — заявляет Рон довольным голосом, когда он вылезает из камина в "Норе".

Гермиона, как всегда в последние дни, сидит тут же, одной рукой придерживая открытую книгу, а второй направив палочку на шкворчащую на плите кастрюлю. Молли поблизости не видно, кажется, миссис Уизли прислушалась к доводам Артура и стала иногда оставлять сына с невестой в одиночестве.

Когда через пять часов он оказывается в замке Забини, на его шее висит целая гроздь амулетов — результат четырех проигранных в подрывного дурака партий.

Как он согласился играть на желание? И кто мог ожидать, что эта героическая парочка придумает такие дурацкие желания? Три месяца подряд носить эти дебильные украшения, не снимая!

— Я похож на безумного хиппи, — думает он, улыбаясь.

Прекрасное настроение, в котором он пребывает этой зимой, ничто не способно испортить. Груда побрякушек выглядит, конечно, глупо, но вместе с тем и смешно. У Каролины отличное чувство юмора, она наверняка оценит забавную коллекцию.

На его шее висит нефритовый жук-скарабей, крашеное перышко на цепочке, камень с изображением руны "защита дружбы", который снял с себя Рон, и безумно уродливый амулет "от сглаза", снятый с шеи Гермионы и больше всего напоминающий сушеного паука, разве что позолоченного. Если бы не магическая клятва, принесенная игроками друг другу, он, пожалуй, попробовал бы сжульничать и носить это последнее украшение в кармане, а не на шее.

В замке Забини для обычных гостей на вход работает только парадный камин в главном вестибюле, которым он никогда не пользуется — идти оттуда в комнаты Каролины слишком далеко, а аппарировать внутри дома могут только члены семьи. Он не обычный гость, и в назначенный час Каролина открывает для жениха камин на своей половине.

Стройная черноволосая фигура поворачивается к нему от окна.

— Стой, где стоишь, — командует он.

Она улыбается, надменная и прекрасная, и в два прыжка Гарри оказывается рядом, сгребая ее в охапку.

— Я соскучилась, — она устраивается в объятиях поудобнее, он целует ее волосы, машинально бросая поверх ее головы взгляд наружу.

Две фигуры бредут по парку в сторону замка. Блейз и Малфой. Эту светловолосую жердь Гарри ни с кем не спутает. На секунду он задумывается, почему хорек зачастил в замок — в прошлые месяцы он его ни разу здесь не видел. Может быть, просто не пересекался?

— Они что, близко дружат? — спрашивает он, потихоньку прикусывая нежное розовое ухо и на секунду убирая руку с ее бедра, чтобы указать за окно.

— Пожалуй, да, — задумчиво отвечает Каролина, передавая букет невидимому эльфу. Еще пару минут они стоят, обнявшись. Гарри утыкается носом в шелковые волосы, чувствуя себя так, словно всё сегодня вело к наступившей минуте, которая и придает — задним числом — смысл и блеск тому, что он делал на протяжении дня. Блейз со своим гостем скрываются под стеной замка.

— Пойдем ужинать. У меня для тебя сюрприз.

— Какой?

— Тебе понравится. Закрой глаза.

— Ладно. Вообще говоря, Гарри ненавидит сюрпризы, и Каролина это знает.

Она ведет его по заглушающим шаги коврам, крепко держа под руку, и успокоительно шепчет, явно улыбаясь, судя по голосу:

— Прости, не могла удержаться. Потерпи, уже близко.

Почти беззвучно открываются и закрываются несколько дверей, внезапно становится очень жарко. Гарри открывает глаза и застывает от изумления. Вокруг них, на почтительном отдалении, замерли обнаженные чернокожие мужчины, все как один рослые, с копьями, украшенными перьями. Земля под ногами выжжена до красноты, жесткая сухая трава примята, в обе стороны, до самого горизонта, простирается африканская саванна. Редкие баобабы тут и там вздымают опухшие ветви к небу.

Каролина хлопает в ладоши, и над ними появляется навес, а под ногами раскидывается ковер с вытканными золотом и багрянцем подушками. Неподалеку вспыхивает костер, возле которого тут же начинают суетится черные женщины в травяных набедренных повязках.

Темно-красное солнце медленно валится в пыльную тучу у далекого горизонта. Через минуту вокруг стремительно темнеет, и на небе загораются близкие крупные звезды. Пламя костра бросает быстрые отсветы на лицо Каролины, и выражения ее глаз не видно. Сейчас они кажутся черными. Откуда-то сбоку глухо и размеренно ударяют тамтамы.

— Ты когда-нибудь ел печень буйвола? — говорит Каролина, и ждет, спокойно улыбаясь, пока Гарри обалдело оглядывается, — Это довольно вкусно.

— Что? — отвечает Гарри.

— Пе-чень буй-во-ла! — повторяет она весело.

Обводит рукой окружающее их пространство, включая в этот широкий жест и саванну, и благоговейно замерших воинов, и костер, и небо с его звездами.

— Это моя земля. Мы должны провести для них ритуал призвания дождя.

— Ммм, — говорит Гарри, проведя восемь лет в магическом мире и пережив столько приключений, он не думал, что еще способен чему-либо удивляться, но небо над ними его поражает.

Вдали слышен рев льва. Ночные хищники вышли на охоту. Что Каролина говорила про ритуал?

— Больше сюрпризов я ненавижу только ритуалы, — говорит он честно.

Тамтамы бьют все так же медленно. На коленях подползает одна из чернокожих женщин, предлагая огромную деревянную чашу, наполненную темной и горячей жидкостью, от которой в нос ударяет дурманящий аромат. Еще одна негритянка подает Каролине нечто вроде бокала, третья протягивает такой же бокал Гарри. В прыгающих отсветах ему кажется, что форма бокала похожа на форму черепа, впрочем, он слишком мал, чтобы действительно оказаться черепом. Каролина пьет, поощряюще улыбаясь ему, и он тоже зачерпывает кисло-сладкую жидкость, одновременно и разогревающую, и утоляющую жажду. Поначалу он думал отпить немного, но это вкуснее, чем компот от Молли Уизли, и он допивает бокал до дна.

Тамтамы убыстряют ритм, зубы Каролины сверкают в улыбке. Мантия куда-то исчезла с ее сияющих белизной плеч, которые теперь прикрыты только широким золотым ожерельем. На бедрах такая же короткая набедренная повязка, как у женщин племени. Под повязкой, судя по всему, ничего, кроме самой Каролины. Гарри ревниво косит глазом на пожирающих ее глазами чернокожих воинов. Какого дьявола она разделась при них?

Каролина отворачивается от него и взмахивает рукой. Раздается дикий вой, и в освещенный круг рядом с костром десяток мужчин втаскивают огромное связанное животное. Его длинные рога уложены на спину и накрепко примотаны, в огромных влажных глазах плещется ужас.

Из группы мужчин выступает седовласый негр, одетый только в белую треугольную шапочку, с кривым ножом в руке. Кровь хлещет в подставляемые чаши, капли летят на затканные золотом подушки. Тамтамы бьют чаще. Над костром вращают на вертеле тушу, от низко стелющегося мясного запаха в Гарри просыпается зверское чувство голода. Каролина переступает босыми ногами по парче, словно танцует, и это сонное выражение в ее глазах он не перепутает ни с чем.

— Наколдуй стены, — просит он охрипшим голосом.

— Тебе жарко? — полуспрашивает, полуутверждает она.

Он кивает, и Каролина беззвучно шепчет какой-то приказ. К Гарри подходят две молодые девушки, и раньше, чем он успевает их остановить, оказывается, что мантии на нем уже нет, как нет и остальной одежды. Он должен смутиться, но тамтамы ударяют все быстрее, и чаша с напитком снова оказывается у самых губ, а руки чернокожих служанок шарят по всему телу, натирая его маслом, от аромата которого земля под ногами начинает покачиваться. Он отводит руки одной из женщин, когда та пытается снять с него амулеты, но не успевает убрать руки другой, уверенными движениями втирающей масло во внутреннюю сторону бедер.

— Наколдуй стены, — просит он снова.

Слова тягучими сгустками парят в воздухе. Его палочка осталась в мантии, Мерлин знает, как до нее добраться и поможет ли в этом беспалочковое "ассио". Мир качается, окрашенный в багровое и золотое. Каролина хохочет. Он не видел ее более красивой.

— Нельзя, — говорит она, — для них честь наблюдать за нами. Забудь о них. Они просто дикари, которым нужен дождь.

Негритянки, пятясь, удаляются. Вместо них подходят двое юношей с блюдами, наполненными кусками истекающего соком мяса, и Гарри почти рычит, разрывая его зубами. Он чувствует, как переполняет его сила, как крепнут под кожей жилы и кости, словно мощь убитого буйвола переселилась в его тело.

Каролина подходит ближе, ее кожа блестит от масла, когда она прижимается к нему и вкрадчиво начинает тереться о него всем телом. Ожерелье сверкает на груди, между золотыми бусинами видна розовая бусина соска. Это сонное выражение в ее глазах, язычок, облизывающий губы, когда она тянется к нему за поцелуем...

— Я не могу так, — выдыхает он, но желание сильнее смущения, а рев барабанов заглушает стыд. Каролина гладит его живот ладонями, Гарри вздрагивает и выгибается под ее руками, удерживаясь от стонов только по причине проклятых наблюдателей, тянущих шеи, чтобы ничего не пропустить.

— Пусть они отвернутся!

— Они должны смотреть. Они ждали этого ритуала годы, он принесет дождь в их страну, они не посмеют сдвинуться с места, — шепчет Каролина, перебирая украшения на его груди. Потом тянет его на подушки, делая повелительный жест в сторону замерших вокруг людей.

Женщина начинают петь. Племя издает подбадривающие вопли, когда Гарри падает на спину. Поощрительно ревет, когда Каролина перебрасывает через него ногу и опускается сверху. Тамтамы бьют так быстро, что удары сливаются в один низкий гул. Полог над любовниками зачарован под зеркало, и когда Гарри поднимает взгляд над ритмично склоняющейся к нему Каролиной, он видит отражения рук и ног, сплетенных в объятиях, струящуюся по ослепительно белой спине гриву черных волос и свою перекошенную от стыда и сладострастия физиономию. В тот момент, когда неестественно долгая судорога восторга почти вышибает из него дыхание, в небе над пологом раздается первый раскат грома.

Ливень таков, что ничего больше не требуется. Негров не видно за темной стеной дождя. Чернокожая певица скрылась куда-то, под пологом тепло, дождь окружает и укутывает их со всех сторон, и до рассвета они любят друг друга на затканных золотом и багрянцем подушках, сливаясь в объятиях снова и снова. Это настолько упоительно, что напоминает сон, и вдвойне хорошо от того, что сном не является.

Облокотившись на локоть, он смотрит на свою женщину, и та выглядит восхитительно уставшей в свете встающего солнца. Каролина сворачивается возле его груди и сонно бормочет что-то. Через секунду полог, ковер и подушки вместе с развалившимися на них любовниками поднимаются и плавно летят куда-то, и Гарри чувствует, что ему безразлично, куда он летит, пока он летит с ней...

Просыпается он, тем не менее, один. Комната ему знакома — это спальня Каролины. Судя по небу за окном, утро далеко не раннее.

— Мерлинова мать! — говорит Гарри, торопливо спуская ноги с высокой кровати, — мать-мать-мать... Эльфы! Вы здесь? Черт, насколько удобнее, когда их видно... Где моя одежда?

Чистая, выглаженная мантия, джинсы и остальные вещи лежат на кресле возле туалетного столика. Там же приготовлен халат, который Гарри накидывает, пытаясь вспомнить, не обещался ли он сегодня быть на какой-нибудь презентации.

Кажется, весь день свободен. Все его амулеты по-прежнему на груди, только паук выглядит каким-то потрепанным — видно, вчерашняя ночь далась ему нелегко. Сам Гарри чувствует себя настолько бодро, что, кажется, еще немного — и его волосы заискрят от избытка энергии. Это первый раз, когда он проспал полдня в замке, предоставленный сам себе, и ощущение от каролининого доверия... приятные. Ее личная комната, ее вещи в гардеробной за зеркальной стеной, сладкий аромат вчерашнего африканского масла. Этот сеанс первобытного секса случился на самом деле?

— Поверить не могу, — бормочет Гарри себе под нос, думая, можно ли хотя бы намекнуть Рону о событиях прошлой ночи.

Он не переживает из-за недоверия друзей по отношению к его невесте, но это как песок, насыпавшийся в ботинок — идти можно, только неудобно. Если бы Рон знал, что они с Каролиной вытворяли... он краснеет, и зеркало в ванной комнате, отразив его румянец, мелодично и понимающе вздыхает. Зеркала в замке, как и эльфы, не говорят без разрешения.

— Где Каролина? — спрашивает он пустоту, одевая мантию.

Неужели ни один чертов эльф не ответит ему? Он щелкает пальцами. Каролина вызывает слуг каким-то особенным движением, каждый раз слишком неуловимым, чтобы успеть его запомнить.

— Я хочу есть, — говорит он вслух.

В ту же секунду невидимая рука цепляется за его локоть, и через миг он оказывается в столовой, сервированной для позднего завтрака. Впрочем, судя по приборам, здесь ожидается практически полный обед.

— Позовите вашу хозяйку, — приказывает он пустоте.

Никакого ответа. Разные блюда зависают перед ним в воздухе, предлагая себя, Каролина все не идет, и он принимается есть. Когда через час он встает из-за стола, отсутствие хозяйки дома начинает его беспокоить всерьез. Он не рискует больше звать эльфов — аппарация с кем-то невидимым ужасно неприятна, — и начинает наугад бродить по замку.

Эта часть ему более-менее знакома, Каролина успела показать ему многие помещения. Он проходит мимо гостевых спален, мимо лестницы на второй этаж, в комнаты Блейза, раздумывая, не зайти ли от скуки к бывшему однокурснику. Пора наконец как-то налаживать отношения. Узнать у него, как поживают Малфои... он обещал себе присматривать за семьей Нарциссы.

Проходит через картинную галерею — в отличие от большинства известных ему замков, в этой нет портретов, только пейзажи, всегда пустые, без фигур людей или животных. Он долго рассматривает плещущее море на одной из них — ночное, южное, с горящими на горизонте огоньками прибрежного городка. Галерея выходит в коридор, ведущий к спальне Каролины. Стоит ли вернуться и ждать ее там? Нет, если она появится, то легко найдет его в замке, где бы он ни был.

А может, Каролина отправилась купаться? Он знает, как попасть в коридор с зачарованными комнатами и легко находит ту, где Сан-Тропе. Дверь не заперта, пляж пуст. Комната с горами и снегом заперта, подумав, он пробует на двери "аллохомору", и та открывается. Никаких признаков Каролины, настроение стремительно ползет вниз. Отправиться домой и ждать совы? Зачем, если он уже тут и никто его не гонит?

Гарри упрямо сжимает губы и принимается открывать все двери подряд. Две следующие оказываются, судя по всему, малой библиотекой и еще одной гостевой спальней, пятая по счету "аллохоморе" не поддается.

— Аллохомора максима, — говорит Гарри, направляя в волшебную палочку всю силу своего желания, чтобы дверь открылась.

Он чувствует, как магия стекает с его руки и волной ударяет в замок. Дверь распахивается. За ней всего лишь еще один кабинет с парой книжных шкафов, окном, потемневшим от времени камином и полукруглым диваном. Вся она охватывается взглядом с порога, и Гарри было решает не заходить... но тут его ноздри улавливают тот же сладкий масляный запах, которым пропахла спальня Каролины и который ему не удалось смыть с тела даже за полчаса яростного отмывания сегодня утром. Это запах африканского масла, а значит, она недавно сюда заходила.

— Что за черт?

В вазе на камине стоят подаренные им гиацинты, и на его сердце теплеет. Но тут же он замечает другое. Букет установлен прямо под рамой портрета, подняв голову, он встречается глазами с высокомерным взглядом Люциуса Малфоя и отшатывается.

— Что? Ммм.... Простите, сэр, вы показались мне удивительно похожим на одного моего... гм... знакомого, — извиняется он перед изображенным на портрете блондином, который действительно похож на Малфоя, одетого в карнавальный костюм. На его глазах полумаска, но сами эти серые глаза настолько узнаваемы... правда, по возрасту он явно ближе к Драко...

Может ли это и быть Малфой? Портрет движется, но не разговаривает — то ли потому, что не хочет (высокомерная сволочь!), то ли потому, что не может (не умер еще, высокомерная сволочь!). Гарри вспоминает лицо Малфоя позавчера, презрительно скривленные губы. Нет, на портрете, скорее всего, какой-то малфоевский родственник... но он явно дорог Каролине, раз она украшает его цветами. Или виной всему бестолковые эльфы?

— Вы можете со мной поговорить, сэр? — снова пытается он заговорить с портретом, — сэр? Меня зовут Гарри Поттер, не соблаговолите ли назвать ваше имя?

Чуть язык не сломал, пока выговорил эту фразу, а портрет только вздернул верхнюю губу и снова молчит. Хорек? Не хорек? Какого черта художник нарисовал его в маске! За овальным окном, выходящим во внутренний двор замка, небо начинает темнеть. Он проспал почти весь день, и время близится к вечеру. Гарри бросает вокруг угрюмый взгляд и выходит из комнаты, еле сдерживая желание хлопнуть дверью. За его спиной раздается вздох.

В очередной раз пройдя через галлерею, он спускается на половину Блейза. Маловероятно, что слизеринец будет рад его видеть, но, по крайней мере, можно будет попробовать выяснить что-то о загадочном портрете.

— Что ты здесь забыл? — вежливо интересуется Блейз, завидев его физиономию в проеме двери. Гарри пытается натянуть на лицо дружелюбное выражение.

— Привет, Блейз. Видел тебя вчера с Малфоем.

Блейз тут же упирается в его лицо помрачневшими глазами. Гарри прокручивает сказанную фразу в голове и краснеет. Да уж, он просто гений дипломатии. Одно предложение — и сразу ясно, что он ночевал в замке. Это все равно, что сказать однокурснику вместо приветствия:

— Привет. Я пришел вчера вечером и всю ночь трахал твою мать. Круто, да? Теперь отоспался и могу продолжать, но она куда-то делась. Ты не видел?

— Кхме, — изрекает Гарри в результате раздумий. В черных глазах Блейза столько ненависти, что его взглядом можно травить скорпионов.

— Поттер. Ты куда-то собирался? Хочешь воспользоваться моим камином? Так лезь в него и проваливай. Мне омерзительно находиться с тобой в одной комнате.

Сказав это, Блейз встает с дивана, бросая на стол перед собой свернутый "Пророк", который изучал до этого, поворачивается и скрывается за дверью с противоположной стороны. Поле битвы остается за Гарри.

Блейз просто придурок. Все равно рано или поздно им придется общаться! Черт побери, они с его матерью любят другу друга — неужели он настолько ограничен, что не может этого принять?

Гарри занимает место сбежавшего Блейза и подтягивает к себе газету. Первая полоса — там-парам-парам! Подписано новое таможенное соглашение с объединенными магическими странами Европы! С Англии сняты все связанные с войной ограничения! Портрет сияющего Шеклболта, пожимающего руку бельгийскому министру магии — в этой году в объединенном правительстве главенствуют бельгийцы.

В Аврорат Гарри теперь на аркане не затащишь. К политике он никогда не имел склонности, но Кингсли, Гермиона и Перси Уизли убедили его, что у него "огромный политический потенциал", который может послужить на благо всему магическому обществу. Так что пока он прилежно следит за всеми политическими новостями.

Он выбил у Шеклболта год отдыха, тот постоянно прикрывает его перед газетами, а взамен просит всего ничего: побывать на закрытом благотворительном аукционе, поучаствовать во "встрече без прессы" с представителями крупного европейского бизнеса.

Вторая страница — экономические прогнозы и новости внутрикабинетных перестановок, на третьей и четвертой — интервью и обзоры магических новостей. К Мунго пристраивают новое крыло со специализацией на ментальных проклятиях... популярная статья сэра Филиуса МакКонахью об особенностях древнеуэльских проклятий и методов их блокирования... В Корнуэлле видели дикого дракона... Зарубежные новости вкратце: ребенок во время вспышки стихийной магии случайно вызвал демона тьмы, Нью-Йорк погрузился в темноту на несколько часов, не работало ни маггловское, ни магическое освещение. Тут же реклама: компания "Чара" предлагает родителям застраховать свою ответственность от ущерба, нанесенного вспышками стихийной магии детей.

На пятой полосе Драко Малфой и Гермиона Грейджер смотрят друг другу в глаза, настолько поглощенные этим занятием, что не замечают ничего вокруг.

— Эй! Герми! — Гарри чуть стучит по газете, ноль внимания. Гермионины губы чуть приоткрываются, и с еле заметным вздохом она кивает Малфою.

— Что за бред? — стонет Гарри, дочитав до конца измышления некоей Клариссы Ли, перевенные на английский и снабженные коммантарием "от редакции", — Гермиона бы никогда...

Он запускает обе пятерни в волосы. Разве можно быть уверенным в любом "никогда"? Но что будет с Роном? Да нет, не может быть, он видел их вчера в "Норе" — они выглядели как обычно! Гермиона не смогла бы лгать им с Роном так убедительно. Или смогла бы, если бы сочла нужным?

Но... Гермиона и Малфой? Малфой, ненавистник грязнокровок, и Грейнджер, борец за права эльфов? И тем не менее, вот они, на колдографии — стоят так близко, словно собираются целоваться.

Гарри бросает взгляд на окно, за которым совсем стемнело, на блейзовский камин, который наверняка находится в списке подключенных к личному камину Малфоя, и решает навестить поганца.

— Гостиная Драко Малфоя — говорит он, высыпая горсть дымолетного порошка себе под ноги.

Надо надеяться, тот не проклянет его с порога. Но хорька в гостиной нет, хотя незапертый камин горит, готовый принимать гостей. Гарри осторожно выступает на ковер, стараясь не сшибить ничего из мебели, которой загромождено пространство. Огромный диван, кресло, столик с пустой бутылкой огневиски. И запах. Запах африканского масла. Запах саванны. Запах секса, запах Каролины, которая точно была здесь сегодня.

Портрет блондинистого красавца в запертой комнате, ее отсутствие весь день, частые визиты Малфоя в замок — только ли к Блейзу? — все это вдруг складывается в голове Гарри в одну убийственную картину.

Боль, которую он испытывает, такова, что он вынужден опереться о кресло. Не может быть, она не могла лгать... с такими глазами не лгут! Он видел, какой огонь горит в них, когда она тянется к нему с поцелуями... Она просто не может так же целовать Малфоя...

Из-за двери справа вдруг доносится слабый стон, и он замирает. Снова стон, сильнее, скрип кровати, все громче и громче, вскрики, судорожные всхлипы, чей-то неузнаваемый голос лепечет что-то, словно умоляя. Гарри стискивает кулаки и подходит к двери.

В этот момент он может думать только об одном: — Ради всего святого, пусть это окажется Гермиона!!

— Да что с тобой такое? — вновь раздается над моей головой, — Малфой? Малфой!

Меня зовут. Я открываю глаза и вижу продолжение своего кошмара. Поттеровская физиономия нависает над моим лицом. Давно я не испытывал такого всепоглощающего ужаса! Невозможно до конца понять, наяву это происходит или все еще во сне. Впрочем, Гарри Поттеру здесь взяться неоткуда, а значит, это ночной демон в его обличьи пришел по мою грешную душу. Как назло, все методы защиты испаряются из головы, стоит взглянуть в эти пугающе яркие глаза. У настоящего Поттера они все-таки не такие зеленые. Чувствуя, как тело становится ватным от страха, я молча жду своей участи.

**

В спальне Малфоя темно, и проходит несколько мгновений до того, как Гарри удается что-то различить. Понемногу проявляется окно, занавешенное тяжелыми шторами, камин с тлеющими углями, кровать, укрытая балдахином. За тонкими занавесями шевелятся и стонут.

Он сжимает челюсти и резко отдергивает шелковистую ткань. Сразу обнаруживается, что все его подозрения были ложными. Малфой на кровати один. От облегчения Гарри даже теряется. Что теперь делать? Он вломился в чужой дом, пользуясь забывчивостью хозяина, подкрался к спящему и наблюдает за его кошмаром. Самым разумным было бы как можно незаметнее смыться, предоставив хорьку дрыхнуть в свое удовольствие. Гарри как раз собирается убраться из комнаты, когда из уст Малфоя вырывается особенно жалобный стон.

— Нет... умоляю... о-оо, — Малфой переворачивается на живот, обнимая одной рукой подушку, а второй комкая простыню, его долговязое тело содрогается в рыданиях. — Не-ет, о-оо, да-аа!

Волосы на белобрысой голове взмокли от пота. Теперь, когда глаза привыкли, Гарри замечает и сбитое постельное белье, и неестественно изогнутое тело. Малфой вертится, пытаясь устроиться удобней, его бьет крупная дрожь, зубы оскалены, зрачки быстро бегают под тонкими закрытыми веками.

— Миссис За... По-оттер... не-ет... хва-атит, не могу больше...

Малфой хнычет и снова дергается. Что такое снится этому извращенцу? Чем больше Гарри наблюдает за его сном, тем меньше это ему нравится. Он осторожно кладет ладонь хорьку на лоб. Тот оказывается мокрым и совершенно ледяным на ощупь. Гарри растерянно проводит пятерней по волосам, пережидает еще один тягучий всхлип со стороны кровати и наконец решается. Если с Малфоем все в порядке, заклинание просто не подействует.

— Фините Инкантатем!

Движения Малфоя становятся спокойней, но теперь из-под его закрытых век текут слезы.

— Энервейт! Энервейт! — Гарри опускается коленями на кровать и ниже наклоняется над спящим. От мятых, мокрых простыней пахнет спермой и потом. Холодный, как смерть, блондин дрожит и пытается как можно ближе прижаться к ногам Гарри.

— Твою мать, хватит ко мне притираться! Да что с тобой такое? Малфой? Малфой!

Тот открывает совершенно ополоумевшие глаза. Его взгляд с явным трудом фокусируется на Гарри, и на лице появляется выражение дикой паники, словно он обнаружил в постели змею. Медленно, не отводя глаз от своего нежданного гостя, он пятится в дальний угол кровати.

— Малфой, — успокаивающе произносит Гарри, выставляя вперед ладони. Палочку он положил на кровать, — я не собираюсь на тебя нападать. Просто пришел в гости. Ты всегда ложишься спать в восемь вечера?

Малфой понемногу успокаивается. Облизывает губы и еле слышно шепчет что-то.

— Что?

— Пить. Подожди секунду. Он щелкает пальцами и хрипло требует чаю и вина у явившегося эльфа. — Поттер, ради Мерлина, отвернись. Вообще иди, подожди в гостиной. Какого боггарта ты ввалился в спальню?!

Через десять минут, все еще смертельно бледный, но уже причесанный и умытый, хорек появляется в гостиной. Первым делом он запирает камин. Потом поворачивается к Гарри. Тот уже перестал мерить шагами пол и уселся в кресло.

— Как ты сюда попал, Поттер? У меня что, проходной двор?

— Пришел от Забини.

— Зачем?!

— Лучше скажи, что это с тобой было? "По-оттер, не-ет, Поттер, о-о"?

Хорек стискивает бескровные губы, но, вопреки ожиданию, не проклинает Гарри на месте и не отпирается.

— Потом разберемся и с этим. Так зачем ты явился?

Вместо ответа Гарри тычет пальцем в лежащий рядом с пустой бутылкой виски "Пророк".

— Пятая страница.

Малфой бросает беглый взгляд на газету и снова переводит хмурые глаза на Гарри.

— Я читал. Ну и? Чушь. Ты же не думаешь, на самом деле?

— А что еще думать? Вы с ней практически обнимаетесь в каком-то темном месте. Как это понимать?!

— Ох, не будь тупым. Это темное место — оранжерея в парижской Опере. Мы разговаривали с Грейнджер во время антракта на том благотворительном аукционе. Тут сбоку еще Уизли торчал, ясно? Его просто отрезали. Обычная газетная "утка", не думал, что ты купишься, с твоим-то опытом. И это все? Каждый раз, когда ты что-то прочтешь в газетах, будешь вламываться ко мне без приглашения?

— Это не все, — суживает глаза Гарри.

Здесь, в гостиной, запах африканской саванны снова ударяет ему в нос. В спальне, кажется, он почти не ощущался.

— У тебя сегодня были гости, кроме меня?

— По какому праву лопрос? Совсем съехал? Может, у тебя ордер от Аврората?

Через секунду Гарри нависает над Малфоем, готовый врезать по этому распухшему носу, по наглым узким губам, если не услышит ответа.

— Могу и ордер! Я не уйду, пока ты не скажешь! — старая ненависть снова разгорается внутри. А он-то думал, что все давно прошло.

Напрягшись, он ждет ответного взрыва. Но его противник только чуть слышно вздыхает.

— Ты, кажется, сказал, что не собираешься нападать. Решил все-таки воспользоваться тем, что у меня сейчас сил нет? Очень по-гриффиндорски.

— Просто хочу получить ответ! — Гарри на секунду закрывает глаза, пытаясь сдержаться, — Ладно, поговорим откровенно. У тебя сегодня была женщина?

На этот раз Малфой выглядит удивленным.

— Женщина? Ты о Грейнджер? По-моему, защита ее чести — скорее дело Уизли? Я, конечно, могу быть не в курсе всех тонкостей ваших взаимоотношений...

— Нет, — цедит Гарри сквозь зубы, — я о другой женщине.

В серых глазах Малфоя мелькает испуг, и ярость снова ударяет Гарри в виски. Желание изувечить хорька почти нестерпимо.

— Понятно, — цедит он, и брошенная им пустая бутылка из-под виски с грохотом разбивается о решетку камина. Малфой обнимает себя руками, словно мерзнет, и поднимает на него тусклые глаза.

— Поттер, уверен, ты все не так понял.

— Я не так понял? Да тут все ей пропахло! А ты трясешься от ужаса, как нашкодивший первокурсник, — он проглатывает ругательство и ударяет кулаком по каминной полке, сшибая на пол золоченые каминные часы. Малфой провожает часы меланхоличным взглядом, но молчит. Гарри пытается взять себя в руки.

— Просто скажи наконец, да или нет?! Я же все равно не отстану.

— Нет, — говорит Малфой угрюмо, — если ты спрашиваешь о той женщине, про которую я думаю, то — нет. Я бы ни за что в жизни... ладно, неважно. Но, с другой стороны, может быть и да. Не знаю. Дурацкий вопрос, с чего ты вообще решил... хотя...

— Что?

— Говоришь, здесь пахнет ее духами? Ого, и почему ты краснеешь?

— Не твое дело. Да, здесь пахнет ее... ну, кремом, можно сказать.

— Ясно... скажу тебе так, Поттер: я никого не видел. Но допускаю, что кто-то заглядывал сюда, когда я уходил поговорить с матерью. И понятия не имею, что этому кому-то могло понадобиться. А может, кстати, этот запах появился вместе с тобой? От тебя ведь тоже чем-то несет со страшной силой. И сядь наконец, а? Ты у меня в гостях. Совершенно незванный, между прочим! Я дышать не могу, когда ты пыхтишь рядом!

— Судя по тому, что ты бормотал во сне, ты не против, чтобы я попыхтел рядом! — огрызается Гарри.

— Это был кошмар, придурок. И кроме тебя там был еще кое-кто женского пола. Не знаю, что ты себе вообразил...

— Кто?

— Панси! Неважно! Какой логики ты требуешь от кошмара?! Я еще и за сны перед тобой должен отчитываться? Победителям все можно?

Малфой скалит зубы, как загнанный в тупик зверек. На его лбу появляется испарина.

— Скажи, — говорит Гарри вкрадчиво, — а почему твой камин был открыт? Кто ложится спать с открытым камином?! Или ты кого-то ждал?

Малфой вздыхает и ссутуливается в кресле. Вид у него изможденный, словно он неделю таскался по Запретному лесу. Он жадно пьет чай, то и дело подливая себе из круглого фарфорового чайничка.

— Это не твое дело, — говорит он наконец, — как хочу, так и сплю. Мой камин подключен на вход только к Блейзу и еще паре человек, понятно? Я просто не успел перенастроить, — он хмыкает, — кто ж знал, что гриффиндорцы настолько лишены понятий о приличиях. Сначала Грейнджер, теперь вот ты.

— Так Гермиона была тут? — Гарри быстро кидает на Малфоя подозрительным взгляд.

— Поттер. Они вместе с Уизли были тут несколько дней назад. Можно сказать тебе что-то? И надеяться, что ты не разболтаешь это сразу им обоим?

Гарри пожимает плечами и опускается в кресло.

— Я вообще-то никогда не был болтливым, ты сам знаешь. Ты ведь тратил столько сил в школе, чтобы быть в курсе моих дел...

Малфой машет рукой — мол, хватит, мысль ясна.

— Грейнджер и Уизли беспокоятся о тебе, вот и все, — говорит он бесцветным голосом.

— Что?

— Они наверняка говорили с тобой об этом тоже. О твоей предстоящей женитьбе.

— Так... Хочешь сказать, Гермиона говорила с тобой об этом?!

— А что странного? — Малфой снова обхватывает себя руками, — Я не так плохо отношусь к тебе, Поттер. Уж точно лучше, чем ты ко мне. Я... а, к Мерлину! Я два раза предлагал тебе дружбу, если помнишь! Так что с ее стороны было логично обратиться за советом к представителю чистокровного сообщества.

— Рон тоже чистокровный. И это было перед первым курсом! А потом ты семь лет подряд пытался загнать меня туда, где не светит солнце!

Вместо ответа Малфой морщится.

— Тебе никогда не надоест играть в "я ненавижу Малфоя"?

— И что? — напряженно говорит Гарри, игнорируя его вопрос, — Что они тебе рассказали?

— Что? — тускло усмехается блондин, полируя взглядом низкий кофейный столик, — Да все то же. Что ты собрался украсить собой одно небольшое фамильное кладбище под Корнуоллом. Ты знаешь, что она всех мужей хоронит в своем уэльском поместье? Вижу, что не знал. Чего еще ты не знаешь, Поттер?

Малфой вдруг поднимает лицо, привстает, перегибается через столик и кладет холодные руки Гарри на плечи. В его глазах мелькает какое-то отчаянное выражение, которое Гарри не может расшифровать.

— Почему из-за тебя, придурок, люди вечно должны беспокоиться? Почему ты все время ищешь способ сдохнуть?!

Его бледное лицо и прозрачные глаза так близко к лицу Гарри, что можно разглядеть тоненькие морщинки, начинающиеся от углов носа и идущие вниз, к губам.

— Хватит меня трясти, — говорит Гарри, — что это с тобой? Только что сидел весь такой бледный... — он трогает рюмку, — можно?

— Думаешь, я поставил оба бокала для себя?

Гарри отхлебывает вина и пытается собраться с мыслями. Малфой после своей вспышки снова съежился в кресле, уткнувшись глазами в огонь. Гарри вдруг проникается иррациональным чувством вины, которое приходится прогонять злостью.

— Какого черта ты предъявляешь мне претензии? Тебе-то какое дело?

Малфой передергивает плечами и молчит, не отводя глаз от камина. Злость угасает, странное чувство вины остается, и Гарри греет бокал в руках, собираясь с мыслями. Он никогда не пытался сформулировать это вслух.

— Ты точно не видел Каролину сегодня? — спрашивает он неловко. Имя произнесено и дрожит в воздухе, и кажется, что вся комната меняется. Малфой кивает, не поднимая головы.

— Могу поклясться. Хотя ты не имеешь права спрашивать. Я просто устал. А теперь иди, Поттер, дай подумать.

Гарри опрокидывает в рот остатки вина, со стуком ставит бокал, и эльф тут же подливает ему еще.

— Кхм. И все-таки....

— Поттер, тебе на палочке поклясться? Я даю тебе честное слово!

Малфой молча щелкает пальцами и указывает явившемуся эльфу на опустевшую винную бутылку. Через минуту на столе возникает новая бутылка и тарелка с кубиками сыра. Гарри допивает третий бокал.

— Я тебя ненавижу, Поттер, — произносит Малфой, словно повторяет мантру. Видно, он уже забыл, что только что говорил обратное. — И если хочешь знать, мне жалко Грейнджер, потому что она вынуждена наблюдать, как ты снова и снова суешь голову в петлю. Неужели ты сам не понимаешь, во что ввязался? Даже ты не можешь быть настолько сумасшедшим!

Он быстро отпивает из своего бокала и продолжает говорить, постукивая ребром ладони по колену.:

— Каждый ее муж был младше предыдущего. Если считать с первым женихом — ты знал, что у нее был жених-австриец двадцать лет назад? — их было восемь. Восемь, Поттер! Думаешь, твоим друзьям легко следить за тем, как ты радостно топаешь в могилу?

Гарри наливает себе еще. От камина несет жаром, кресло обнимает за плечи. Странное чувство вины никуда не делось.

— Это не их дело, — говорит он упрямо.

— Конечно, это ничье дело. Только великого Гарри Поттера! Ему плевать на Грейнджер и Уизли, которые будут оплакивать его долгие годы. Ты придурок, я говорил? И это Малфоев считают эгоистами!

Гарри с сомнением смотрит на быстро пустеющую бутылку. Странный вечер. Иррациональное желание оправдаться сплетается в его душе со злостью на хорька, лезущего не в свое дело. Эльф беззвучно опускает на стол очередной вычурный сосуд. Интересно, что они пьют? Что-нибудь безумно дорогое? Хорек должен бы радоваться, что их семейство выбралось из неприятностей без потерь. Разве что знаменитые белые павлины передохли, но и то точно не по вине Аврората.

— Ладно, — говорит он, — я попробую объяснить тебе, Малфой. Не думаю, что ты поймешь, но все же. Малфой качает бокал, словно убаюкивает, и никоим образом не показывает, что заинтересован. — Не знаю, любил ли ты когда-нибудь кого-нибудь так, чтобы... чтобы все имело смысл, только если этот человек рядом. Понимаешь, Малфой? Она — как смысл. Как оправдание всему. Как радость. Я всю жизнь был оружием... ладно, проехали. Я собирался умереть. Даже до того, как узнал, что это неизбежно. А потом я умер, — голос Гарри звенит, Малфой, не глядя, кивает головой. — Конечно, я слышал про всех предыдущих. Но это неважно, понимаешь? Я уверен, что со мной все будет по-другому. Я чувствую это. Я ей верю. Я теперь разбираюсь в людях, Малфой.

Тот тихо фыркает. Гарри поднимает глаза, чтобы встретить измученный взгляд серых глаз, в которых прыгают отсветы пламени.

— И если нет, — говорит он, — мне плевать. Я готов рискнуть. Это того стоит. Даже если... ну, тогда пусть она будет счастлива, как сумеет!

Малфой разливает остаток бутылки в бокалы и снова призывает эльфа.

— Ты еще больший псих, чем я думал, Поттер, — говорит он.

Гарри пожимает плечами.

— Я знаю.

На пару минут в комнате повисает молчание.

— Что тебе снилось на самом деле? — спрашивает Гарри тихо.

Малфой качает головой, отказываясь отвечать.

— Не знаю. Еще не понял. Но приятного было мало... или слишком много.

До чего же он прибабахнутый сегодня, думает Гарри. Тихий, словно из-за угла пыльным мешком ударенный. Какой-то ненормально спокойный. Это кошмар так его вымотал? Или вся его откровенность — деланная?

— Слушай, — вдруг выныривает Малфой из своих размышлений, — давай выпьем на брудершафт, что ли? Раз уж пьем вместе...

От неожиданности Гарри соглашается. Они переплетают руки, допивают бокалы до дна, Малфой секунду буравит Гарри странным взглядом сверху вниз, после чего наклоняется и целует. Холодные губы на секунду с силой прижимаются к горячим.

— Хотел проверить одну штуку, — поясняет он, когда Гарри машинально вытирает рот, — все, теперь мы официально на "ты". Можешь звать меня по имени, если хочешь, Гарри.

— Ты тоже псих, Малфой, — качает головой Гарри.

Блондин кивает и отворачивается, чтобы поставить на столик пустой бокал.

— И я тоже об этом знаю.

Поттер наконец исчезает в камине. Я обессиленно разваливаюсь в кресле и закрываю глаза. У нас вышел какой-то чудовищно бессмысленный разговор. выматывающий и бесполезный. Что я узнал? Ничего нового, кроме, разве что, того, что у Поттера теплые губы. При этом сам выложил ему в припадке откровенности больше, чем за все предшествующие годы знакомства. Что на меня нашло? Зачем я полез с этим брудершафтом? Проклятое сновидение довело меня до полного помутнения.

Я все еще мерзну, так что приходится сильнее разжечь камин и укутаться в плед. Завернувшись в него так, что торчит только нос — со стороны я должен быть похож на клетчатую шерстяную куколку — я продолжаю думать о разговоре с Поттером. Он действительно по уши влюблен в мать Забини. Что ж, мы этого ожидали, не так ли? И он не боится смерти. Полный придурок! Мог бы вести себя осторожней после всего, что с ним было...

Мерлин, как мне плохо! Плохо и холодно. Клонит в сон, но стоит закрыть глаза, как вкрадчиво, обольстительно, неуклонно ко мне вновь склоняются смутные черноволосые тени.

Щелкаю пальцами Типпи, приказываю принести мне чая и не давать спать. Эльфиха смотрит перепуганными огромными глазами, в каждом из которых — по пылающему камину. Углы комнаты тонут в темноте. Чашка обжигает пальцы.

Может быть, теперь какие-либо чувства у Поттера способна вызывать только смертельная опасность? И после двух "авад" от Лорда он стал испытывать извращенную любовь к смерти? Я тупо смотрю в камин, думая о том, что Каролина Забини и есть ее воплощение. Смерть ведь не обязательно представлять в виде скелета в мантии и с косой. Она вполне может принять облик прекрасной черноволосой женщины.

Снова начинает мутить. Меня уже тошнило после того, как Поттер вырвал меня из лап сновидения, так что теперь это просто слабые приступы в области желудка. Усилием воли разогнав на секунду белесую муть, болтающуюся перед глазами, я требую Укрепляющего зелья. Это наконец приводит меня в относительный порядок, и в комнате уже не кажется так холодно.

Итак, что мы имеем? За те полгода, что я не видел Поттера, — те, что он провел "под сенью струй", по выражению газетчиков, — наш Золотой мальчик еще дальше ушел по пути безумия. Зеленоглазый, красивый, уверенный в себе сумасшедший. Теперь вопрос: что я-то делаю рядом с ним, на его стороне, пытаясь спасти его от гибели, к которой он движется на всех парах и с улыбкой на лице? Мне надо бросить это. Предоставить гриффиндорца его судьбе. Уж кто-кто, а Поттер и без того попил немало моей крови!

Если бы только не это тоскливое чувство внутри при мысли, как он будет лежать — весь такой холодный и бледный, и эта красивая гадина увезет его в Уэльс и положит в фамильный склеп неподалеку от своего американца... Когда я полез к нему с этим дурацким поцелуем, он был таким теплым, таким живым... Я сижу в кресле, часы бьют полночь, я ненавижу миссис Забини.

Все так странно. Она подарила мне сабельку в детстве. Саблю "мой меч, твоя голова с плеч". Игрушечную, так что она наносила только царапины. Отец хмыкнул, но разрешил мне оставить вещицу себе. Максимум, кого той сабелькой можно было зарубить — ромашку или ящерицу. А сегодня, я почти уверен, именно она наслала на меня зачарованный сон, чтобы... чтобы что? Извести, ослабить, показать, как им с Поттером хорошо вдвоем и что она может со мной сделать, если я продолжу нарываться?

Первое предупреждение, чтобы я не лез не в свое дело? Выполнено мастерски и с изрядной долей мрачного юмора. Действительно пугающе. Но откуда она узнала?! Сложила два и два, увидев статью в газете и заметив мои участившиеся визиты к Блейзу? Или проклятые забиниевские домовики все-таки подслушали тогда наш с ним разговор?

Это становится слишком опасно, отец тысячу раз прав, говоря о том, что такое поведение подходит только Блэкам. Я отдал гриффам амулет — сам видел сегодня на шее Золотого мальчика цепочку от него, вместе с кучей каких-то еще висюлек — чем еще я могу им помочь? Пусть разбираются дальше сами!

Эти уговоры не помогают. Часть меня рада быть Блэком. Детская, инфантильная часть, которая упрямо бубнит в глубине души: "Блэки крутые!"

И, пока моя малфоевская половина напряженно размышляет, во что я вляпался и чем мне это грозит, блэковская трепещет от любопытства и нетерпения. От желания оправдать доверие гриффов.

Мерлин, какая ирония. Интересно, как далеко она была готова зайти? Если бы Поттер не вломился без спросу, угробило бы меня это видение насмерть или только истощило? На часах половина первого, и я боюсь ложиться в кровать. Мне необходимо, чтобы кто-нибудь пришел и посидел со мной до утра! Мне нужно поговорить об этом с кем-нибудь умным. Мне нужен совершенно определенный человек. И, кстати, я имею возможность его вызвать.

Ехидно улыбаясь, я отправляю срочного сокола. Кроме письма, к его лапке я привязываю портключ в свою гостиную. Снова укутываюсь в плед, подбрасываю дров в камин и жду негромкого хлопка. Он раздается примерно через сорок минут.

— Привет, Грейнджер, — говорю я, не поворачивая головы, — рад, что ты поспешила. Ты одна или...

— Рон давно спит! — сердито произносит гриффиндорка, без приглашения усаживаясь в кресло, где недавно назад сидел Поттер, — Что у тебя стряслось такого срочного?

— Много всего, — говорю я загадочным тоном.

Грейнджер недовольно фыркает, подается вперед и вперяется мне в лицо испытующим взглядом. На секунду я снова столбенею от изумления при мысли о том, что со мной происходит в последнюю неделю. Эти гриффиндорцы взяли меня в оборот так лихо, что я и опомниться не успел.

— Я собрал сведения про всех мужей, кроме первого, — говорю я, призывая список из секретера, — держи. И еще меня сегодня пытались убить с помощью сна.

— Убить? — она хмурит брови.

— Позволь вначале предложи-ить тебе что-нибудь, — тяну я важно, — Чай, кофе, вино?

— Жасминовый чай, — нетерпеливо соглашается Грейнджер, — так что случилось?

Я рассказываю про визит Гойла и статью в "Пророке". Статью она, конечно, читала, так что молча кивает.

— Потом мне приснился сон, — говорю я, раздумывая, не рассказать ли все в подробностях и не заставит ли это грязнокровку покраснеть. Она вечно такая самоуверенно-самодовольная, в школьные годы меня это страшно бесило.

— Это был очень яркий сон про Поттера и миссис Забини. Зачарованный.

— Про кого и кого? — ее это явно удивляет.

— Слушай, — цежу я с нарочитой медлительностью, — мне не хотелось бы объяснять тебе в подробностях, это не слишком прилично.

— Мы в одной лодке, — говорит она, — рассказывай, как есть, я переживу.

Заметьте, не я это предложил! Моя блэковская часть паскудно хихикает.

Я углубляюсь в подробности. Через несколько минут обнаруживаю, что рассказ заводит не столько грязнокровку, сколько меня самого.

— Они прижимались ко мне с двух сторон, и..., — сказать этого вслух при даме я все-таки не могу, но перед глазами картинка, как живая, — оба выделывали такое... Грейнджер, ты точно не хочешь об этом слышать.

Сумасшедшая ночь.

— Я поняла, — откашлявшись, говорит гриффиндорка, — ты хочешь сказать, что это было похоже на нападение суккуба?

— И инкуба, — добавляю я, — поверь, обычно мне не снятся сны с мальчиками. Я абсолютно гетеросексуален.

— Ну, может, с обычными мальчиками и не-ет, — тянет Грейнджер, бросая на меня взгляд из-под густых ресниц.

— На что ты намекаешь? — ледяным голосом спрашиваю я.

Бьет два часа ночи. Грейнджер не отводит взгляда. Ее глаза кажутся рыжими от пламени.

— Да не намекаю, а прямо говорю, — ухмыляется она совершенно по-слизерински, — ты всегда неровно дышал к Гарри.

— Что это за выражение? — морщусь я.

— Походу, твой сон открыл то, что скрывало от тебя твое подсознание! — нравоучительно поднимает палец Грейнджер.

— Что? Причем тут поход?

Она закатывает глаза.

— Ты совсем отстал от жизни? Это значит "похоже". Такое, ммм, шуточное выражение.

Я брезгливо морщусь. Только она начала мне почти нравиться...

— Походу или не походу, — отвечаю я холодно, — но поверь мне, трахнуть Поттера мне не хочется. Я проверял!

Грейнджер захлебывается чаем. Мантикора меня разорви, что я только что сказал? Принимаю невозмутимый вид.

— Ты пытался трахнуть Гарри?!

— Нет! — шиплю я.

Глаза Грейнджер загораются ярче огня в камине. От любопытства она сейчас выпрыгнет из своей мантии.

— И что Гарри?

Блейз был прав, когда говорил, что девчонок заводят педики. На секунду я задумываюсь над этим феноменом. Нет, ну, положим, меня тоже завела бы парочка лесбиянок в моей кровати. Скажем, Грейнджер и Панси... Грейнджер и эта бледная моль Астория, которую мать подсовывала мне в качестве суженой... Грейнджер и Поттер... тьфу! Помотав головой, я с новым интересом смотрю на гриффиндорку. Та все еще ждет ответа. Что ж, дадим ей то, чего она так жаждет.

— Целуется он неплохо, — лениво замечаю я и беру в руку чашку с чаем.

Отпиваю пару глотков, делая вид, что полностью поглощен этим занятием. Краем глаза вижу, что Грейнджер прямо-таки застыла в кресле. Ай-яй-яй, как не стыдно! А еще лучшая подруга героя! Судя по раскрасневшимся щекам, она как раз воображает нас с Поттером в обнимочку. Гадость какая.

Странная идея приходит мне в голову, и я потихоньку начинаю ее обдумывать, наблюдая за разгорающимся на лице Грейнджер интересом. Может, миссис Забини просчиталась, и сегодняшняя ночь станет мне подарком, а не наказанием? Если вспомнить, какой унылой и страшной пустыней была моя жизнь до падения Вольдеморта и как неинтересно и добродетельно я жил после нее! Я был таким хорошим мальчиком в последний год. Не накладывал непростительных заклятий, не пытался никого убить...

— Ты целовал Гарри?! — выпаливает гриффиндорка.

— Угумс, — киваю я, в упор глядя на нее, пока она не краснеет и не отводит глаз, делая вид, что хочет поправить дрова в камине.

Я сдерживаю довольную ухмылку. Смешно, но я знаю — она никогда не посмеет расспрашивать о поцелуях самого Поттера. Грейнджер растеряла весь свой библиотечный гонор и выглядит обычной девчонкой. Через секунду она снова не выдерживает.

— Ему понравилось?!

Ого, так ты и Поттера подозреваешь черт знает в чем! Что, были поводы? Я равнодушно пожимаю плечами, но взглядом даю понять, что — да. Еще бы. А ты как думала.

Вслух же произношу следующее:

— Грейнджер, я пригласил тебя не для того, чтобы давать пищу твоим маленьким грязным фантазиям.

Снова окидываю ее взглядом, на этот раз подмечая все детали. Гриффиндорка выглядит непривычно домашней. Интересно, я вытащил ее из кровати?

— Мы выпили с ним на брудершафт. Можем выпить и с тобой, если ты не, — о, вот правильные слова! — не боишься целоваться с бывшим пожирателем смерти.

Ее губы чуть вздрагивают, и она еще ярче розовеет щеками. По-моему, ей до чертиков хочется расширить свой опыт поцелуев. Бутылка, которую мы с Поттером не допили, еще стоит на столике. Эльф притаскивает новые бокалы. Я в восторге от самого себя. Этот жуткий вечер может закончиться не так плохо. Мысль о ревнивом рыжем Уизли возникает в малфоевской половине моей души, но внутренний Блэк легко от нее отмахивается.

— Я не сказала "да", — хмурится гриффиндорка, глядя, как я разливаю.

Я прикусываю язык, чтобы не спугнуть ее резонным: "Ты не сказала "нет".

В слизеринских гостиных тема поцелуев с представителями Золотого трио всплывала с завидной регулярностью. Интересно, а в Гриффиндоре мечтали обо мне? Мысль об этом заставляет меня улыбнуться.

— Малфой, прекрати! Хватит так ухмыляться! Ты что, позвал меня сюда для поцелуев?

— Не льсти себе.

Я говорю это автоматически. Я столько раз огрызался и хамил им, что просто не успеваю среагировать по-другому. Мерлинову мать за ногу! Язык мой — враг мой. Грейнджер каменеет лицом.

— Отлично. Что ж, тогда вернемся к делу.

Она демонстративно углубляется в списки мужей. Я собрал все — даты рождения, свадьбы и смерти, примерный размер состояния, доставшегося Каролине, личные характеристики, насколько их можно было узнать. Грейнджер изучает его не менее получаса, пока я, хмуро злясь на самого себя, пялюсь то на нее, то на огонь в камине. Что можно изучать так долго?

"Агриппа Смилтон, рожден 11 октября 1945 года, умер 20 декабря 1981. Лорд Ричард Веллингтон, родился 3 февраля 1948 года, умер 16 февраля 1983. Джонанатан Норсмор..."

— Ну? Нашла что-нибудь полезное?

Она поднимает лицо. В глазах у нее яркие точки. Она облизывает губы, и я невольно облизываю свои тоже.

— Что-нибудь важное?

— Не знаю. Я должна буду еще проверить. Но, кажется, да...Еще бы узнать год рождения миссис Забини! Ты абсолютно уверен в датах?

Я киваю. Что такого она нашла в этих датах? Кроме того, что каждый следующий муж был юнее и свежее предыдущего, я никаких закономерностей не уловил.

— Это же все объясняет, — шепчет Грейнджер завороженно, — но если это так... правда, со стариком не получается, но если его отбросить...

Она быстро вытаскивает из волос шпильку и трансфигурирует ее в перо, которым начинает что-то поспешно чиркать на полях списка. Тяжелые волосы рассыпаются по тонкой, как карандашный рисунок, спине таким интимным движением, что у меня перехватывает дыхание.

Могу поспорить, ее губы обжигают, как свежеиспеченный пончик.

— Я права! — она хлопает в ладоши, — Я, конечно, еще все пересчитаю, проверю, но я уверена, что права!

Ее глаза сияют потрясающим самодовольством. Она улыбается. Улыбается мне, и это, вынужден признать, приятно.

— Счастлив, что смог быть полезен, — кривлю я рот, — и что ты такого насчитала?

— Потом, ладно? Хочу еще перепроверить, — уклоняется она от ответа.

— Думаю, мой магический долг перед Поттером закрыт?

— Я бы не стала этого утверждать, — говорит она задумчиво, — потому что Гарри по-прежнему угрожает опасность. Если я права, то можно даже примерно высчитать дату... Она замолкает.

— Какую?

— Дату смерти, — Грейнджер мрачнеет, складывает пергамент квадратиком, сует в карман мантии и встает.

Меня немедленно пробивает ужас от мысли, что придется куковать в одиночестве до утра. Зачарованные сны насылаются обычно на всю ночь, а значит, шанс снова провалиться в объятия Поттера и Каролины весьма велик. Засыпать до рассвета слишком опасно.

— Может, ты способна на еще одну великую догадку? — тяну я лениво.

— Да? — Можешь предположить, каким образом миссис Забини удалось наслать на меня сновидение — суккуба?

Грейнджер бросает взгляд на часы (четыре утра), вздыхает и возвращается в кресло.

— Расскажи поминутно, что ты делал сегодня.

Я рассказываю. Гриффиндорка задумывается. И крутит, и крутит каштановую прядь волос вокруг пальца завораживающим движением. Драко Малфой, жертва длительного воздержания и зачарованных снов, не может отвести от этого пальца глаз.

— Ну, что?

— Гойл ушел, оставив тут бутылку виски? Открытую? А ты ее потом допил?

— Н-да, — киваю я.

Как я сам не додумался? Пока я ходил к матери, открытая бутылка стояла себе на столе прямо перед камином.

— Надо бы проверить остатки виски в ней. Где она?

Где она. Хм. Я бросаю взгляд на осколки, валяющиеся в камине. Те, что упали на ковер, домовики успели убрать.

— Поттер шваркнул ее о решетку.

Внезапно я холодею.

— Слушай, Грейнджер, — я почти шепчу, — а вдруг они заодно? И Поттер нарочно разбил улику?

Как ей удается принимать такой каменный вид?

— Гарри на такое не способен, — чеканит она, — да ему и незачем!

— Нуу, — мычу я, слабо убежденный, — он сегодня так распинался про свою любовь к миссис Забини, что мне показалось, будто он на все готов ради нее.

— У Гарри очень твердые принципы, — говорит Грейнджер тоном "и заканчиваем на этом обсуждение", — он мог разбить ее со злости, но уж никак не со злым умыслом. Ради Мерлина, Малфой! Не суди всех по себе!

Несколько минут мы молчим. Я слежу за стрелкой на часах. До рассвета еще чертова уйма времени. Грейнджер по-детски трет кулачком глаза.

— Я пойду, а? Спать хочется до ужаса. Ты тут как... справишься сам?

Она подозревает, что наследник рода Малфоев боится спать в собственной кровати? Это настолько очевидно? Я с деланым недоумением поднимаю брови и киваю.

— Я тебя больше не задерживаю. Ты получила всю информацию, что я имел. Надеюсь, сумеешь ей распорядиться.

Грейнджер стоит возле камина, сонно покачиваясь.

— Я пошлю тебе сову завтра или послезавтра, — говорит она, — когда все еще раз пересчитаю на свежую голову. Надо будет устроить совет, раз мы вместе над этим работаем...

Да уж, она привыкла работать в трио. Я тихо веселюсь, думая, что в каком-то смысле заменяю сейчас собой Поттера, и ловлю себя на том, что мягко — мягко! — улыбаюсь ей.

— Ну что? Отопрешь камин?

Тыкаю палочкой в сторону камина. Грейнджер бросает внутрь щепотку дымолетного порошка.

— Грейндже-ер, — окликаю я негромко, когда она уже стоит во всполохах зеленого огня, готовясь назвать адрес.

— Что?

— Мое предложение про брудершафт остается в силе.

Чертова Грейнджер, мисс Я-знаю-все, зубрилка с круглым маленьким задом и пышными волосами. Она презрительно фыркает, но глаза у нее веселые.

— Береги себя, Драко, — говорит она, а потом четко произносит: "Нора!"

Какая еще нора? Пару секунд я недоуменно пялюсь в утихающие зеленые всполохи. Потом запираю камин и призываю из кабинета книгу про демонические создания. До рассвета три часа, и мне лучше скоротать их, освежая знания про суккубов и инкубов.

Под утро я все же засыпаю. Заклятие, видимо, успело выдохнуться, потому что я сплю без всяких сновидений, растянувшись в кресле, чувствуя сквозь сон, как врезается под ребро подлокотник. И как раз пытаюсь найти в себе силы проснуться и перебраться в постель, когда меня будит звук открывающейся двери.

— Мама?

Мне неловко, что она застала меня спящим в кресле в окружении двух... трех пустых винных бутылок. Но не объяснять же ей, что я пил не один, а с Поттером! Впрочем, у нее такое лицо, что я сразу забываю про бутылки.

— Мама? Что-то случилось?

— Со мной связались из Св. Мунго, — говорит она напряженно, — Люциуса нашли в холле международного каминного зала. У него магическая кома.

В зале стоит ровный гул голосов.

Прием по случаю дня рождения хозяйки Забини-менор в самом разгаре.

Стоя за колонной, Гарри видит крупную фигуру старшего Нотта, держащего под руку увешанную драгоценностями супругу, пару парней из аврората, отчищенных и наглаженных до неузнаваемости, Блейза, равнодушно кивающего головой в такт словам блаженно улыбающегося Гойла, штатного министерского разработчика заклятий Альфреда Майлстоуна, сухонькую пожилую Брунгильду Вепс, известную умением без всяких хроноворотов возвращаться назад во времени — всего на пару минут, но ведь иногда и такого зазора достаточно, чтобы уклониться от проклятия или удержаться от падения со скалы.

Беда Брунгильды в том, что ее редкий дар, словно в насмешку, не пригодился, чтобы спасти собственного сына колдуньи. Каролина рассказывала Гарри об этой печальной истории месяца три назад, во время спора о разнице между маггловским и магическим миром. Ребенок Вепсов утонул, когда ему было два года. Матери не было дома. Муж увлекся экспериментом в лаборатории, его сестру, старую деву, жившую с ними, сморил сон, а эльфов у небогатых Вепсов не было. Мальчик же, как оказалось позже, перерос охранные заклятия на детской кроватке. Выбравшись из нее, он перелез через низкое окно в сад и отправился навстречу приключениям. Брунгильда аппарировала домой с работы через три минуты после того, как сработали сигнальные чары, наложенные на забор и калитку вокруг дома. Еще около десяти ушло на то, чтобы отыскать ребенка в буйной июльской траве, в зарослях из ежевики и малины, в изгибах заросшего фиуном и шиповником ручья: маленькое тельце, лицом вниз лежавшее в прозрачной воде.

Эта трагедия потрясла магический мир около шестидесяти лет назад. Тогдашний "Пророк" обыграл тему невероятного, но — увы, увы! — оказавшегося бесполезным, таланта миссис Вепс со всех сторон. С тех пор Вепсы жили тихо и незаметно. Брунгильда уволилась из Аврората, где работала до происшествия. Других детей у несчастной четы так и не родилось. Гарри всерьез удивился, когда его представили этой высохшей от времени ведьме и ее мужу в самом начале вечера: от Вепсов ощутимо веет несчастьем. Любому поначалу покажется странным, что великолепная Каролина позвала к себе на бал эти обломки давнишего кораблекрушения. Тем не менее, если присмотреться, становится понятно, что чопорная древняя пара вносит в общий поток гостей тонкую нотку горечи, оценить которую смогут только посвященные. Эта горечь изысканно оттеняет удачливость и успешность остальных приглашенных. Смешать, но не взбалтывать. Каролина сегодня вечером развлекается коктейлем из людей.

Он пытается поймать ее взгляд, но беспрестанно встречающая гостей, обнимающая подруг, протягивающая руку для поцелуя Каролина все время оказывается к нему спиной — нежной, сливочного цвета спиной в перекрестьи тонких шелковых лент вечернего платья, глухо закрытого спереди и открытого сзади намного ниже трогательных лопаток, которые Гарри целовал не помнит сколько раз.

Гости с континета продолжают прибывать на бал целыми семьями: болтающие по-французски или по-немецки дочери, матери, затянутые в рюмочку по последней парижской моде, отцы, каждый из которых чем-то неуловимо напоминает отсутствующего Люциуса Малфоя.

Глядя на разряженное общество, которое сейчас как раз обносят шампанским невидимые эльфы (отчего кажется, что подносы с бокалами летают по воздуху), Гарри злится на Рона. Если бы не тот, он не чувствовал бы себя сейчас подлецом и придурком. Не держал бы в одном кармане парадной атласной мантии уменьшенные до микроспопических размеров Удлинители Ушей от Ужастиков Уизли, а в другом — мантию-невидимку. Он противен самому себе — парень, собравшийся при первом удобном случае пошпионить за собственной возлюбленной.

Зачем Гермиона и Рон вечно лезут не в свое дело, отравляя ему всю романтику? Но ведь Малфой тогда так и не сумел дать удобоваримого объяснения странному запаху в своей гостиной, вспоминает Гарри. А если после смерти Вольдеморта и есть на свете что-то, что Гарри ненавидит, так это ощущение, что его водят вокруг носа. С него по горло хватило дамблдоровских манипуляций.

Гости танцуют неизвестный ему многофигурный танец, пока Гарри вспоминает, как наутро после беседы с ополоумевшим Малфоем отправился в Нору. Хотел задать Рону с Гермионой пару резких вопросов о том, что за дела те крутят за его спиной со слизеринцем. Гермионы там не оказалось, а рыжий при первых же его упреках пошел в ответную атаку. Давно они так не орали друг на друга.

— Тебе стоит перестать сходить с ума и посчитать, скольких она похоронила!

— Какого дьявола вы с Герми таскались к Малфою? К Малфою!!

— Пока ты трахаешься со своей старухой, Гермиона ночей не спит от волнения! Она занимается твоими делами больше, чем своими!

— И очень зря! Меня достало, что все лезут в мою жизнь! Я прекрасно могу разобраться сам!

— Оно и видно! Да безопаснее было бы влюбиться в венгерскую хвосторогу! Неужели ты всерьез думаешь, что эта... эта женщина влюбилась в такого придурка, как ты?! С чего бы ее вдруг потянуло на малолеток?

— Лучше заткнись!

— Вот! — при этих словах Рон бросил ему кусок пергамента, на котором незнакомым четким почерком был записан список из восьми мужских имен. — Тут все! Даты рождения, свадьбы и смерти! Обрати внимание, между свадьбой и похоронами — вот, вот — не больше года! А этот вообще через две недели отбросил палочку! Стоило побеждать Вольдеморта, чтобы сдохнуть, как полному кретину, в постели распутной ведьмы!

Это было последним, что Рон успел ему проорать. Еле удержавшись от того, чтобы врезать лучшему другу по морде, разъяренный Гарри убрался к себе, как никогда жалея о том, что эффектно хлопнуть камином невозможно.

— Вот вы где, мистер Поттер! — мурлыкает возле его плеча Каролина, и он резко поворачивается.

В ее веселых глазах отражается свет гигантской люстры — тысяча свечей, не иначе, плюс полноценный люмос максима.

— Пойдем, представлю тебя итальянскому министру магии. Сочувствую, но новых знакомств сегодня не избежать, — добавляет она с улыбкой, от нежности которой у Гарри замирает сердце.

— Это все надолго? — выпаливает он неожиданно для самого себя. Каролина замирает на секунду, потом прикладывает палец к его губам.

— Не торопи кентавров, — говорит она, покачивая головой и смеясь, — о чем ты только думаешь?

Ее пальчик теплый и еле заметно пахнет розами. Теми странными, багровыми с тонким ароматом розами, что растут возле озера. И еще он пахнет самой Каролиной. Женщина убирает руку. Гарри пристально смотрит на ее губы, и похоже, что невозмутимая миссис Забини смущается под этим взглядом.

— Ты знаешь, о чем я думаю, — говорит он, волнуясь.

— Нет, не знаю. О новом законе регистрации волшебных палочек? Не угадала? О запрете на ввоз летучих ковров? Тшш, не смей!

Гарри поспешно делает вид, что собирался всего лишь поправить выпавший из высокой прически локон. Краем глаза замечает, как Блейз бросает на них короткий хмурый взгляд. Каролина вдруг делает крохотный шаг и оказывается совсем близко.

— Может быть, мы найдем способ ускользнуть на полчаса, — шепчет она жарко. — Потерпи.

И, конечно, от этого шепота Гарри становится только хуже. Он как во сне знакомится с итальянским министром магии синьором Джузеппе Бертоллино, с ходу приглашающим Героя на торжественное открытие фешебельного курорта в Калабрии (для ветеранов магических войн — скидка).

Протягивает руку молодой бледнокожей ведьме в платье с корсетом, судя по акценту, финке или шведке, которая со скандинавской решительностью приглашает его на вальс. Каролину уже кружит невысокий лысый Джузеппе.

— Вас можно поздравить? — прямолинейно спрашивает шведка.

Он издает вопросительный звук, скандинавка так же невозмутимо продолжает: «Или можно поздравить миссис Забини?»

— Раз-два-три, — упрямо думает про себя Гарри.

Он знает за собой вспыльчивость и борется с ней, как умеет.

— Она красивая, не правда ли? И ее приемы всегда отличались хорошим вкусом. Мой дядя Зигфрид был в свое время настолько увлечен ей, что решил остаться холостяком после того, как она ему отказала. Я, конечно, была слишком молода в то время — совсем девочка! Но в семье до сих пор переживают о бедном дядюшке Зигги. Он так и не оправился от удара. Живет один в ста милях от ближайшего жилья, в обществе не бывает, у себя не принимает. Бедствует. Он потратил все свое небольшое состояние, когда пытался завоевать фру Забини. Но Вы-то, разумеется, с вашей молодостью и славой, не знакомы со словом «нет»?

Музыка замолкает.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сдержанно произносит Гарри, отводя партнершу к столу с напитками. Ему вовсе не хочется, чтобы предстоящая женитьба стала главной темой вечера. Через две с небольшим недели в "Пророке" выйдет оповещение, тогда и начнется. Последние спокойные дни не хотелось бы испортить. Он решает быть осторожнее. Несколько таких же белобрысых дам с бокалами в руках подходят к ним, заговаривают со шведкой, и сразу после представления и пары комплиментов Гарри удается с облегчением покинуть собеседниц, сделав вид, что он не замечает их разочарованных лиц.

Радуясь удачному побегу, он делает три шага и попадает в руки Персиваля Уизли, пытающегося держать невозмутимое выражение лица, несмотря на нервозность, вызыванную его первым великосветским выходом. Перси на министерской службе пережил уже двух бывших шефов, оставаясь бессменным главой Секретариата Министра магии. Его появление на подобном приеме означает многое для понимающих людей.

Через пять минут, с трудом вырвавшись от единственного успешного карьериста в роду Уизли, Гарри скрывается за колонной, где несколько секуд безуспешно борется с искушением. Наконец, осторожно наложив заклятие отвлечения внимания, он достает из кармана то, что кажется дрожащим сгустком воздуха, и накидывает на себя. Мерлин, как же хорошо! Наконец он может спокойно рассматривать гостей, не натыкаясь на внимательные ответные взгляды. Все-таки удачно, что он захватил ее с собой сегодня.

О том, что у него есть мантия-невидимка, Каролина не знает. Давным-давно, сразу после Победы, Гермиона заставила его пообещать, что он ни словом не обмолвится никому о Дарах смерти. Может быть, в таком обещании и не было необходимости — Гарри достаточно скрытный человек, чтобы самому не болтать языком направо и налево.

— Блейз, дорогой, займи гостей на полчаса, — она снова оказывается совсем рядом. Общая улыбка, еле заметная тень в глазах — удивлена, что Гарри не видно, — и Каролина, в волнах спадающего до пят платья, выплывает из зала.

Гарри крадется за ней. Край пурпурного шелка мелькает у поворота на лестницу, но когда Гарри доходит до угла, на ступенях пусто и тихо. Шум голосов, смех и звуки музыки доносятся сюда еле слышно. Раз она решила аппарировать, значит, отправилась в дальний конец замка, решает он.

Она могла пойти в кабинет — написать срочное письмо. Или спуститься в холл нижнего этажа — проверить защиту, или дать тайные распоряжения домовикам. Мало ли дел может быть у хозяйки приема!

— Никаких дел у нее быть не может, — думает Гарри.

Каролина слишком предусмотрительна, чтобы в налаженном ходе празднования могли возникнуть проблемы. Но она могла попросту пойти в туалетную комнату. Это самое просто объяснение, не так ли? Или выйти на один из балконов, вдохнуть свежего воздуха. Нет причин пытаться ее выследить. Это низко, в конце концов!

О своих мужьях Каролина все ему сама рассказала давным-давно. Оставшиеся секреты — ее личное дело. Он ведь тоже умолчал о многом из того, что пережил. Рассуждая таким образом, Гарри добирается до второго этажа, проходит по коридору, выходит на узкую лестницу, ведущую к галерее, и наконец оказывается возле комнаты с портретом. Дверь прикрыта, но не заперта, и тонкая щель, в которую виден пурпурный шелк — как удар.

Гарри вытаскивает из кармана Удлинитель Ушей. Накладывает на него чары мимикрии, чтобы тот сливался с ковром. И слышит тихий голос Каролины, произносящий слова с удивительно домашней, задумчивой интонацией. Она никогда не разговаривала с ним таким тоном.

— Сегодня мне исполняется тридцать девять лет.

— Тебя не было неделю, — отвечает мужской голос, и Гарри напрягается. Вряд ли в комнате есть кто-то еще. Скорее всего, Каролина разговаривает с портретом. Значит, человек, изображенный на картине, мертв, и не может быть ни Драко, ни Люциусом Малфоем. Это просто неизвестный маг с высокомерными серыми глазами. Один из ее бывших мужей? Какое-то время за дверью молчат. Потом мужской голос спокойно просит:

— Расскажи мне о нем.

Тишина.

Снова мужской голос:

— И все же?

Судя по голосу, Каролина улыбается.

— Что ты хочешь узнать? Ему скоро будет девятнадцать лет.

— Об этом я мог и сам догадаться. Он заходил сюда.

— Знаю.

— Он показался милым мальчиком.

— Он такой и есть, — соглашается Каролина.

Гарри сжимает челюсти, чувствуя гнев и обиду. «Милый мальчик»? Ее собеседник Каролиной тоже недоволен.

— Ты сегодня молчалива.

— В следующем году мне будет сорок.

— Не пытайся меня убедить, что это имеет для тебя значение.

Тишина. Интересно, человек на портрете снимает маску, когда говорит с ней? Что они делают сейчас, когда молчат? Переглядываются?

— Ааа. Ну, если в этом смысле, — тянет мужчина.

Снова тишина. Легкие шаги — к двери? Гарри не успевает свернуть удлинители ушей, но шаги, слава Мерлину, отходят от двери обратно. От волнения он прослушал несколько слов, сказанных Каролиной. Теперь она снова молчит, а мужчина рассуждает о том, что в Индии женят и тринадцатилетних.

— У тебя еще полно времени, — говорит портрет, — и, в конце концов, всегда можно заняться благотворительностью, когда не станет других развлечений.

— Мне так жаль, что ты умер, — вдруг выдыхает Каролина, и на этот раз Гарри слышит в ее голосе слезы.

Он и не подозревал, что она умеет плакать.

— Поверь, мне тоже. Значит, это правда?

— Что?

— Ты любишь его.

Гарри весь превращается в слух.

— Как ты можешь так думать? — спрашивает Каролина.

— Это не ответ. Может, я был слишком молод и жесток, но теперь уже ничего не изменишь, — мужской голос все так же мягок и надменен одновременно, но теперь в нем к тому же звучит неутоленная тоска, — вряд ли стоит напоминать тебе, чем это грозит.

— Я часто думаю, что лучше бы ты этого не говорил тогда. И не делал, — шепчет Каролина.

— В двадцать лет бываешь таким идиотом, — холодно замечает портрет. — Но все эти годы ты не жаловалась. Разве ты не жила все это время... весело?

Тишина. Видимо, она кивнула, потому что мужчина заключает:

— Вот видишь, — и тоже замолкает.

— Мне пора идти, — говорит Каролина.

На этот раз Гарри успевает невербальным заклятием смотать удлинители ушей до того, как дверь начинает открываться.

— Кэр.

Каролина застывает на пороге. Гарри видит ее лицо совсем близко от своего. Она стоит вполоборота, уткнув глаза в пол, длинные ресницы вздрагивают. Одна рука придерживает дверь, во второй она сжимает волшебную палочку.

— Береги себя, — Каролина улыбается, не поднимая глаз, и кивает. — Я все еще люблю тебя, — добавляет мужчина мягко.

На этот раз она вскидывает ресницы и бросает внутрь комнаты горящий мрачным огнем взгляд. Гарри видит, как приоткрываются ее губы, показывая полоску влажных белых зубов.

— Я тоже, — говорит она, — всем сердцем.

Она бросает запирающее заклятие в дверь, проходит мимо Гарри и удаляется по коридору. На этот раз она не аппарирует, и он долго, замерев, смотрит вслед уменьшающейся с каждым шагом фигуре в платье цвета темной крови. Голову в темных локонах она держит так же высоко, и ее обнаженная спина вызывает в Гарри те же чувства, что и часом раньше.

Это сильнее всех сомнений.

Позже, когда последняя пара гостей исчезает в огромном "парадном" камине, занимающем почти половину западной стены... Когда Блейз с непроницаемым лицом желает матери спокойной ночи и удаляется, ни взглядом, ни жестом не показав, что замечает стоящего рядом черноволосого юношу... Когда Каролина прямо из зала аппарирует вместе с Гарри в свою спальню... Позже, когда за окном уже вовсю разгорается бледный сумасшедший рассвет, они наконец остаются одни.

Каролина подносит руку к шее, нащупывая завязки платья. Гарри обнимает ее, утыкается носом в поднятые кверху волосы, кладет ладонь на тонкие пальцы, и они вместе дергают ленточки. Раз-два-три, платье стекает вниз, вслед за ним рассыпается, чуть-чуть не долетая до бедер, шелковая черная волна. Это словно короткое чудо для маленького Гарри, которому не додарили подарков в детстве. Безжалостный рассвет бьет в белое лицо Каролины, освещает тело. Гарри расстегивает рубашку, его мантия давно валяется в углу со всем своим тайным содержимым, набитым по карманам. Глядя в зеркало, висящее над туалетным столиком, он видит угол кровати, ноги Каролины, свои руки, обнимающие ее за талию. Выше с этого угла не видно. Он разворачивает ее к себе. Никогда не думал, что это может быть таким легким. Словно полет, словно чары — никакой неловкости, никаких сомнений.

Каролина поднимает черные глаза, ее зрачки расширены от усталости, и он быстро целует ее в теплые, сонные губы.

— Спать? — шепчет он вопросительно.

Каролина опускает голову ему на плечо.

— Ну ладно, спи, — говорит он тихо, осторожно укладывая ее на кровать и призывая одеяло.

Кровать огромная, он задергивает полог, морщится при мысли, что кто-нибудь из ее невидимых домовиков наверняка шатается поблизости, движением палочки опускает тяжелые портьеры, и, обняв Каролину, засыпает сам.

**

— Малфой.

— Грейнджер. Уизли.

— Можешь выйти?

Кивнув матери, я выхожу из палаты в коридор. Камин у себя в Мэноре я запер, грейнджеровских сов отправлял назад без ответа, но, конечно, ни минуты не надеялся, что гриффиндорцы от меня отстанут. И говорить им о недопустимости, неприличности, даже просто — бесчеловечности — того, что они вытворяют, бессмысленно. Гриффиндорское упрямство не просто так вошло в поговорки. У Грейнджер этот выдвинутый вперед подбородок, знакомый мне по урокам зельеварения: сдерживается, чтобы не заплакать и все-таки сделать то, что считает нужным. У рыжего даже веснушки побледнели от усталости. Я гоню от себя невольную мысль о том, как может сейчас выглядеть главная составляющая Золотого трио.

— Я не могу больше участвовать в вашей авантюре.

Холодно и твердо. Отец бы остался доволен.

— Малфой, ты читал мои письма?

— Нет.

— Я так и поняла. Мы, конечно, знаем твое положение...

— В таком случае, что вы здесь делаете? Я предоставил вам всю возможную помощь. Кто собирал для вас информацию? Кто передал вам амулет? Что вам еще от меня нужно?

Звучит так, словно я выпрашиваю у них одобрение. Ей все-таки удалось втянуть меня в разговор. Я чувствую, как внутри поднимается мутная истерика. Это все от недосыпа — мама постоянно торчит в больнице, я мотаюсь между Мэнором и Мунго, отец по-прежнему в коме, и прогноз неблагоприятный. Он словно усыхает изнутри, и целители не могут определить, что за проклятие на него наложено.

— Малфой, болезнь твоего отца может быть связана с ты-сам-знаешь-чем, — говорит Грейнджер. — если мы с разберемся с одним, это поможет и с другим.

— С чем? — говорю я устало. — Уизли, раз уж ты тут, сделай что-нибудь полезное. Принеси кофе.

Вместо того, чтобы огрызнуться, Уизли почему-то лишь потерянно вздыхает и идет за кофе, двигаясь, как сомнамбула. Мы смотрим ему вслед.

— Я вычислила, когда Гарри должен умереть, — негромко говорит Грейнджер.

— Что?! — спрашиваю я.

— Четырнадцатого мая. Если все будет идти по-прежнему.

— И как ты это узнала?

Уизли возвращается с кофе. Один стаканчик протягивает Грейнджер, второй мне, и остается стоять с пустыми руками, будто выключившийся голем с истекшим магическим импульсом. Грейнджер оглядывается.

— Давай сядем.

— У меня правда мало времени.

На мне все дела, поместье. Почему я должен оправдываться? Потому, что у Грейнджер такой пугающе мертвый вид? Я не хочу знать того, что она сейчас скажет! В кои-то веки раз гриффиндорское трио намерено посвятить меня в свои тайны, и надо же — я всем сердцем мечтаю оказаться от них подальше!

— Это займет всего пару минут.

Мы садимся. Грейнджер закрывает глаза, словно ей мешает больничный свет, и сосредотачивается. Уизли разглядывает свои гигантские ботинки с коричневыми растрепавшимися шнурками. Я перевожу взгляд обратно на осунувшееся лицо Грейнджер. Что она с собой делает? Она хоть немного спала в последние дни?

— Все мужья миссис Забини, о которых нам известно, умирали в течении года после свадьбы, — с закрытыми глазами говорит Грейнджер.

— Ну.

— Неделю назад она праздновала день рождения.

— Скажу сразу, я там не был.

— Конечно. А раньше бывал? На четвертом курсе, например? В 1996-ом?

Я так вымотался, что у меня даже нет сил разозлиться на то, что она опять меня обманула. Обещала сама все объяснить, а вместо этого допрашивает.

— Разумеется.

— Помнишь, как все было?

Я слабо усмехаюсь. Пару лет назад я не упустил бы возможности сказать ей что-нибудь типа: "Что, интересно, как празднуют в чистокровных семьях? Еще бы — грязнокровке на такой праздник ни за что не попасть!" Теперь я честно пытаюсь подобрать слова, чтобы описать бал.

— Развернутый прием по высшему классу. Объявление гостей, приветствие от хозяйки, десять разукрашенных залов, по комнате на каждого гостя, чтобы было где отдохнуть при желании, согревающие чары над садом, летучие огни, повсюду светящиеся маленькие шары с поющими феями, что еще? В середине вечера было выступление сирен, я был впечатлен, надо заметить...

Впечатлен — слабо сказано. Пока сирены поют, жизнь кажется прекрасной сказкой, а сами сирены — воплощением понятия "счастье". Конечно, когда они замолкают, становится видно, что они не менее страшны, чем гиппогрифы, но сначала заставьте их замолчать! Стоит послушать их пение один раз, и хочется слушать его снова и снова. Почти в каждой магической семье есть родственник или предок, который пропал из-за увлечения сиренами. Сиренемис — болезнь опасная и почти неизлечимая, потому что паразитирует на самой основе человеческой сущности: желании счастья.

В Министерстве уже не первое столетие идут разговоры о полном запрете на устройство подобных концертов. Содержание сирен требует от морских заповедников соблюдения множества ограничений, и постоянное ношение ушных заглушек всеми служащими — самое простое из них. Стоимость перевозки сирен из заповедника и устройство их выступления должны были обойтись Каролине в небольшое состояние. Нам с Блейзом было пятнадцать, это минимальный возраст, при котором разрешено присутствовать на пении сирен (под контролем родителей). И все же, честно говоря, я искренне благодарен миссис Забини за то, что в моей жизни это было. Уверен, такое фантастическое ощущение недостижимо никаким другим образом. Во всяком случае, больше подобного насыщенного, плотного, заполняющего всю душу счастья мне пока испытывать не доводилось.

Сирен вывезли на помост в золотой клетке, сдернули ткань, и зал застыл, поглощенный сиянием их голосов. Не знаю, сколько это продолжалось. Думаю, меньше разрешенных министерством трех минут, потому что, когда миссис Забини подала знак, и на клетку снова было опущено непроницаемое для звука покрывало, заметил, что все это время не дышал.

Грейнджер приоткрывает карий глаз, косится, пытаясь понять, шучу я или нет, кривится и закрывает снова.

— Сирены? — повторяет она с отвращением. — разве можно... впрочем, неважно. Так вот. В этом году миссис Забини открывала только один зал и сад. У Рона брат попал в число приглашенных, так что я знаю. И никаких сирен, ничего такого, о чем стоило бы говорить годами. А в 1992-ом в Индии она устраивала нечто грандиозное — Парвати сказала, что ее тетки не могли прийти в себя месяц. Понимаешь, к чему я веду? — говорит она.

— К чему?

Внезапно я понимаю.

— Високосные года, — говорю я.

— Да. Уверена, она родилась 29 февраля 1960 года. Возможен 56-ой, но твой отец говорит, что девочке было на вид года три-четыре, когда родители привезли ее в Англию. 1964-ый тем более не подходит.

— Ты ориентируешься только на тот факт, что в два известных тебе високосных года она праздновала с большим размахом?

— Нет, — ровно говорит Грейнджер, все так же с закрытыми глазами, — это просто лишнее подтверждение. Смотри: каждый ее муж был моложе предыдущего. С самого начала я подумала, что это вряд ли было совпадением.

— Первый раз она была замужем за стариком. Может быть, ей просто хватило? — возражаю я.

Грейнджер делает останавливающий жест рукой, я замолкаю. Давно я стал слушаться ее жестов?

— Все они умирали в течении года после свадьбы. Не очень ясно с Норсмором, который погиб в Индии — я нашла три варианта даты его смерти, но со всеми остальными мы с твоей помощью разобрались точно. Дальше обычная арифмантика. Можно пойти простым методом подбора. Допустим, ее дата рождения — 29 февраля 1960. В этом случае все известные нам мужья, исключая старика, умирали в тот день, когда сумма их возраста и возраста миссис Забини достигала пятидесяти восьми лет. Если она старше на четыре года, меняется только цифра, но не принцип. 28 февраля подходит с оговоркой — там выходит не ровный год, а плюс день, но суть, в целом, опять же не меняется. Есть некое число, которое является триггером, понимаешь? Число, которое спускает курок, после чего очередной ее муж умирает. В этом году под выстрел попадает Гарри.

— Что такое курок? — спрашиваю я машинально.

— Это.., — Грейнджер вдруг надолго задумывается и в конце концов машет рукой. — Забудь про курок. Просто есть некоторое число, к которому привязано проклятие, понимаешь?

Это я понимаю.

— Гарри сейчас восемнадцать лет и восемь месяцев, — бесцветным голосом продолжает Грейнджер. — Через месяц они поженятся, а через два их совокупный возраст станет равен пятидесяти восьми годам. И тогда случится что-нибудь, отчего Гарри умрет. Это так же верно, как то, что я сижу рядом с тобой.

Я как-то сразу верю ее расчетам, и на душе становится омерзительно тоскливо. Словно мне сказали: "Привет. Малфой, слышал новость? У Поттера смертельная болезнь, он умрет через пару месяцев. А по нему, ха-ха, и не скажешь, верно?"

Я действительно привык к этому идиоту. Я вгрохал в него столько внимания, ненависти, зависти, столько, тролль меня раздери, чувств...

— Надо показать эти расчеты Кингсли. Он за Поттера до Непростительных дойдет с радостью.

— Я показывала, — вяло говорит Грейнджер.

— И что? — Он попробовал поговорить с Гарри. Теперь Гарри закрыл от него камин и избегает приемов. Вызывал на беседу миссис Забини. Та сначала прислала сову, что занята подготовкой к празднованию и прийти не может, пригласила в гости на бал. Шеклболт не пошел, он же жутко... в общем, он по жизни не такой, чтобы по балам шастать. А теперь она просто написала, что не видит в разговоре смысла.

— А на анонимные доносы о наличии в домах черномагических артефактов в Аврорате еще реагируют?

— Кингсли боится быть чрезмерно настойчивым. Говорит, что миссис Забини в любой момент может уехать за границу, если мы ее спугнем. Я с ним согласна. Гарри наверняка уедет с ней, и тогда мы точно ничего не сможем сделать. Они ведь могут пожениться на континенте. Судя по всему, проклятье, или что бы там ни было, запускается в момент принесения брачной клятвы.

Второе апреля, второе апреля, бьется у меня в висках. Свадьба назначена на второе апреля. Придурочный Поттер с его придурочной доверчивостью.

— И чего ты хочешь от меня?

— Дай нам еще раз поговорить с Блейзом. Открой для меня свой камин. Клянусь, я не буду вламываться к тебе ночью и накладывать проклятия, я... Драко, пожалуйста. Я буду тебе обязана. Надо попробовать сделать хоть что-нибудь, пока не стало окончательно поздно.

Серебристый хорек возникает передо мной. Мамин Патронус, совсем слабый. Он даже не может говорить, просто встает на задние лапки и нежно смотрит мне в глаза, прежде, чем растаять в воздухе. Хорошо, что Уизли уснул и тихо посапывает, а Грейнджер так и не открывает глаз.

— Мне надо подумать. Я пришлю вечером сову, — с этими словами я встаю и покидаю их.

Физически не могу больше находиться рядом с этими воплощением кошмара: лишившейся напора Грейнджер и не реагирующим на грубость Уизли.

Возвращаюсь к маме. Она полулежит в кресле, бледная, как ее Патронус, держа отца за руку. Поправляю отцовские волосы, пару секунд смотрю на их лица, потом укрываю маму пледом. Она поднимает глаза и улыбается, я шепчу ей, что должен вернуться в Мэнор. Снова выхожу в коридор. Гриффиндорцев уже нет. Оставляю медсестре указания и возвращаюсь домой.

До вечера разбираюсь с бумагами, даю распоряжения, ужинаю в пустой и гулкой столовой, после чего снова аппарирую в Мунго. Отец по-прежнему лежит на спине, опутанный целой сетью диагностических и питательных заклятий, мама поворачивается ко мне от окна. Кончается первая неделю марта. За окном идет бесконечный весенний ливень. На асфальте пузырятся лужи. Магглы торопятся по улице, пряча головы под круглыми кусками ткани, натянутыми на рамы и удерживаемыми за рукоятки над головой. Стекло запотевает от нашего дыхания, и я машинально рисую на нем "ГП", а потом стираю.

Возможная гибель Поттера не идет у меня из головы. Отец сзади дышит тихо, но ритмично. Явившийся целитель сообщает, что им почти удалось диагностировать проклятие. Почти — значит, нет. Надежда, было загоревшаяся в маминых глазах, сменяется усталостью.

— Возвращайся домой, мам, я тут останусь до утра. И пришли Августа, я буду писать письма, — говорю я.

Камин для Грейнджер я разблокировал еще днем, так что теперь она сможет — с пересадкой в моей личной гостиной — добраться до Блейза. Не думаю, впрочем, что новый разговор с Блейзом что-нибудь изменит. Не думаю. Не хочу обо всем этом думать.

Чертов Поттер.

"Мальчик-который-выжил идет к алтарю! Юный герой попал в сети обворожительной вдовы!"

Газеты разрываются от аршинных заголовков. В обществе ажиотаж, в гостиных сплетни.

"Придира" печатает огромные статьи про бывших мужей миссис Забини, высказывая гипотезу, что невеста является носителем головных бряклов, ядовитых для мужей, но безопасных для нее самой. Луна Лавгуд пишет таким уверенным слогом, что, пока читаешь — невольно веришь.

Я сижу дома и слушаю блюзы американских эльфов, купленные в Ужастиках Уизли. У них появился отдел по продажам музыкальных заклинаний, дающий, по словам Грейнджер, половину всей прибыли.

В Лютном работает подпольный тотализатор: принимают ставки на то, сколько проживет Поттер после свадьбы. У Министерства два дня подряд буянит демонстрация домохозяек с требованием запретить свадьбу и выслать миссис Забини из Англии. То, что Поттер уедет вместе с ней, им, очевидно, не приходит в голову.

"Не для меня взошли на небе звезды" — поют американские эльфы.

На самом деле, они не совсем эльфы, а какие-то другие магические существа, куда разумней наших английских домовиков. Поэтому и страдают. "Во многой мудрости много печали", — сказал великий маг Соломон, умевший повелевать ифритами и опускать небо на землю. "И возвращается ветер на круги своя".

Поттер скупает гоблинские драгоценности, миссис Забини рассылает приглашения. Мадам Малкин завалена заказами. Свадьба намечена в Вестминстерском соборе ровно в полночь со второе на третье апреля. "Ибо сильна, как смерть, любовь, и стрелы ее — стрелы огненные." Я представляю себе Поттера, утыканного этими стрелами, как святой Себастьян.

Мы получили от миссис Забини приглашение на свадьбу и соболезнующее письмо по поводу болезни отца. Послание пахло тем тонким, обволакивающим ароматом, который знаком любому чистокровному волшебнику. Так пахнут багровые розы мертвых, те, что хорошо приживаются в местах, где была пролита кровь. Неважно, какие слова были в письме — запах означал и признание, и предостережение. Впервые со времен битвы за Хогвартс я видел, чтобы мама так пугалась.

До второго апреля осталось две недели. Отец по-прежнему не приходит в себя. В переходе за Дырявым котлом, которым каждый день пользуются сотни человек, позавчера обнаружили тело неизвестной девицы в мантии игривого покроя. Поначалу приняли за ведьму легкого поведения, потом выяснилось, что это восходящая звезда французской журналистики Кларисса Ли. Авроры взяли под стражу ее жениха, худосочного голландца, работавшего с ней в качестве колдографа, и допрашивают на предмет убийства из ревности.

Действие стремительно близится к финалу. Время утекает сквозь пальцы.

— Гарри поставил барьер против сов, — устало говорит Грейнджер, вываливаясь из моего камина, — ему шлют вопиллеры даже с континента.

В последнюю неделю наши с ней посиделки стали чуть не ежевечерними. Не знаю, что думает по этому поводу Уизли. Не уверен, что она вообще ставит его в известность о том, куда сматывается по вечерам. Пару раз она натыкалась у меня на Грега, и Грег сделал выводы: теперь он является в середине дня, а ближе к шести начинает хмыкать, закруглять разговор и двигаться к камину, по пути бормоча что-то про устаревшие чистокровные предрассудки. Любовь к кузине, похоже, окончательно превратила его мозги в фарш.

Мы забрали отца из Мунго, и теперь он лежит в своей спальне. Целители надеются, что магия дома будет ему полезна. Сиделки и колдомедики пасутся в том крыле целыми днями. Кое-как удалось установить тип проклятия, которое его убивает. Это проклятие "высушивания силы", распространено оно в основном на западном побережье Африки, и теперь в Мунго ждут приезда чернокожего целителя, который попробует его снять. Это стоило нам не одну тысячу галлеонов, но в конце концов нужного человека нашли. Мама бродит по замку, как тень. Негритянский целитель — наша последняя надежда. Мвамба должен появиться завтра.

Я заставлял Грейнджер взять у Поттера амулет от "злой жены", хотел надеть его на отца. Вряд ли он, конечно, помог бы — жена-то у отца не злая, но вдруг? Тут-то и оказалось, что паук прицеплен к Поттеру неснимаемым заклятием до десятого мая. В начале февраля, когда Уизли с Грейнджер уговорили Поттера надеть "паука", Грейнджер думала, что трех месяцев им хватит, чтобы придумать, как быть со свадьбой. Впрочем, на больший срок Поттер вряд ли бы согласился. В результате амулет будет снят за несколько дней до роковой даты. Интересно, знает ли об этом миссис Забини? Догадывается ли она, что за паука носит на шее ее жених? Кажется ли ей комичным то, что все наши предосторожности оказались тщетными?

— Как твой отец сегодня? — Грейнджер валится в кресло.

Мне кажется, что она просто перестала замечать, к кому приходит — слишком вымоталась. Она была у Блейза, одна, без Уизли, еще две недели назад. Результата это, как я и думал, не принесло. Блейз чуть не проклял ее с порога, а потом долго шипел, что если бы мог, отдал бы свою руку за то, чтобы свадьба Поттера с его матерью не состоялась. Я перехватил дрожащую и совершенно потерянную Грейнджер на обратном пути и битый час расспрашивал, попутно отпаивая глинтвейном и успокоительным. С этого и началось — через день она явилась, чтобы обсудить возможность дистанционно наложить на Поттера защитные чары, еще через три постучалась в камин, чтобы узнать, как точно действует родовая защита крови. В тот день она раскопала в библиотеке книгу, рассказывающую про обряд братания и защиту побратимов.

Я и оглянуться не успел, как она стала приходить ежевечерне. Правда, чем ближе подходит дата поттеровской свадьбы, тем меньше у нее идей и тем чаще она застывает в кресле с остановившимся взглядом. Временами я ненавижу Поттера только за то, как убивается из-за него Грейнджер. Она сидит у меня недолго, час или полтора, и я пока не могу понять, что ей дают эти вечера. Поттер, насколько мне известно, большую часть времени проводит в замке Забини, но пока еще регулярно навещает родной дом. Где этот дом находится, Грейнджер скрывает. От меня она всегда уходит по одному и тому же адресу — в "Нору". Своей паранойей она напоминает покойного декана, и, против всех ожиданий, меня это скорее умиляет, чем раздражает.

Тем более, что записывающие заклинания никто не отменял, а Грейнджер слишком устала, чтобы отслеживать все вокруг.

Неприятно устраивать слежку за тем, кто тебе доверяет, но я убеждаю себя, что это для их же, гриффиндорской, пользы. Обнаруживается, что Поттер живет в доме моей двоюродной бабки. Кажется, сейчас она единственная, кого поттеровский камин еще пропускает. С Уизли он давно поругался и общаться отказывается. Только Грейнджер продолжает таскаться к нему в тщетной надежде уговорить, подстеречь момент... не знаю. Уверен, что при встрече она опасается даже намекнуть об опасности свадьбы, чтобы он не запер камин и от нее тоже. Так что толку от ее приходов к Поттеру не больше, чем от регулярной проверки пульса у смертельно больного.

Сегодня я намерен изменить эту ситуацию.

"Они положили камни в мою постель, — поют американские эльфы, — я не могу спать из-за камней в моей постели".

У нас с Грейнджер один камень на двоих, и он лежит на сердце.

— Отец? Все так же. Завтра ждем целителя из Кот-д-Ивуар, но это между нами, конечно.

Грейнджер кивает. Я смотрю на нее, замечая все то, чего не замечал в школе. У нее пухлая нижняя губа. Она накручивает прядь волос на указательный палец, когда задумывается, и ее волосы еще долго удерживают форму спирали после того, как она отнимает руку.

— Я заходила к Гарри сегодня, — говорит она, — не застала. Кричер сказал, что Гарри плохо питается. Через часок снова загляну.

Я фыркаю.

— Мне абсолютно неинтересно, что говорит поттеровский домовик.

Грейнджер вздыхает. Я щелкаю пальцами, и Типпи притаскивает еще один бокал обожаемого ею глинтвейна. За окном шальное мартовское солнце отражается в многочисленных каплях, оставшихся после дождя. Вечереет, тени от деревьев пересекают дорожки в парке.

Повернув голову назад, я вижу, что Грейнджер уснула. В этот раз вместо успокоительного Типпи подлил сонного зелья. У меня есть пара часов. Я осторожно отрезаю у спящей вьющийся каштановый волосок. Я обещал маме, что не буду говорить с Поттером. Я и не буду. С ним станет говорить его лохматая подруга.

Опускаю волос в заранее приготовленный фиал с зельем. Пережидаю мучительные мгновения превращения, подхожу к огню.

— Гриммо, двенадцать, — говорю я нежным девичьим голосом.

И практически выпадаю из огромного камина в доме своей бабки, где часто бывал в детстве.

Поттер не внес почти никаких изменений в обветшалый мрачный интерьер. Неужели ему действительно нравятся эти когтистые лапы у столов и темно-зеленые, почти черные, портьеры? Не в первый раз я думаю, что он совсем не так прост, как кажется. Где он, кстати? Все еще у своей дивы? Так, главное — не называть его Поттером!

— Гарри? — произношу я неуверенно.

— Герм? — лохматая черноволосая голова поднимается из-за спинки ближайшего дивана.

— Привет. А я тут смотрел телек и уснул. Давай, иди сюда, — он хлопает рукой по спинке дивана.

— А что такое, — начинаю я и тут же прикусываю язык. Грейнджер-то наверняка знает, что этот "телек" за зверь.

— Кхм. Я заходила днем, тебя не было.

Поттер кивает и снова хлопает по дивану. Он ее подзывает, словно собаку!

— Ты сегодня недолго пробыл у миссис Забини. Вы не поругались?

Поттер чуть хмурится, но по-прежнему доброжелателен.

— Герми-и, — тянет он, — мы же договорились, не надо об этом. Тем более таким ехидным тоном, словно... Мне, может, тоже не нравится, что ты общаешься с Малфоем!

Я еле удерживаю себя от того, чтобы не скривить губы. Вместо этого закатываю глаза. Поттер опять хлопает по дивану! Сколько можно?

Усаживаюсь рядом с ним. Перед нами какая-то черная коробка с мелькающими на ней полосами, сквозь которые проглядывают движущиеся изображения людей. Видимо, это и есть телек. Несущиеся из него голоса меня нервируют.

Бросаю взгляд на Поттера. Начинаю накручивать прядь волос на палец. Вот так. И так, да. Любимый грейнджеровский жест. Интересно, на Поттера он действует так же, как на меня? Судя по его глазам, нет. Они по-прежнему безмятежны и зелены. Ничего он не понимает в женщинах.

Я облизываю пухлую губу и прибавляю томности взгляду.

— О жизни? — удивленно переспрашивает Каролина, отводя за ухо мокрую блестящую прядь.

Они не выходили из «зимней» зачарованной комнаты со вчерашнего вечера. Вокруг простираются высокие Альпы. За окном деревянного шале видны несущиеся вниз лыжники и кафе сбоку от склона, с открытого прилавка предлагающее туристам глинтвейн. Вывеска над ним гласит: «Камикадзе— бар». Мол, пейте на свой страх и риск. Вчера вечером с пятачка прямо перед их окном спасатели увезли сломавшего руку сноубордиста.

Кроме глинтвейна, в кафе можно купить толстенные, пышущие жаром и истекающие соком сардельки, такие же плотные и однозначные, как среднестатистическая австрийская туристка, под руководством инструктора съезжающая плугом по «детской» трассе. Если бы не заглушающие заклятия на окнах, бодрая немецкая речь румяных лыжников и лыжниц доносилась бы и сюда.

Потолок в шале поддерживается крупными мореными балками. В центре к нему плотно прижата круглая люстра старинного вида, плоская, овальная, собранная из множества цветных стеклянных колб, в каждой из которых бьется маленькое живое пламя. Полыхает камин, и Гарри с наслаждением и без всяких заклинаний сушит возле него промокшие ботинки и толстые шерстяные носки.

Это первый раз, когда он катался в горах, и они с Каролиной, кажется, перепробовали все, от санок до сноуборда, почти не пользуясь при этом магией. Дело кончилось вылетом Гарри с «черной» трассы, выговором от маггловского спасателя, хохотом Каролины, страховавшей его с середины склона и успевшей наложить заклятие облегчения веса, так что о ствол дерева ударился не столько Гарри, сколько принявший его вид комок пуха, и еще одним нагоняем от спасателя — на этот раз легкомысленной дамочке, плохо следящей за ... Тут спасатель запнулся на секунду, что-то определяя на глаз, и наконец твердо закончил: «мужем». Гарри мельком прикинул, не избежал ли тот только что больших неприятностей.

Каролина очаровательно извинялась по-немецки. Гарри оставалось только кивать и любоваться на то, как одна из самых опасных ведьм Соединенного королевства покорно слушает читающего ей нотации маггла. Обычная дамочка в ярко-красном спортивном костюме («вот костюм у вас правильного цвета! — одобрил спасатель. — А то наденут белые, потом в снегу не найдешь!!») со своим, сказали бы сплетники, слишком юным спутником. Простодушная богатая маггловская тетка, вытащившая на курорт молодого мужа, подцепленного, вероятно, на другом таком же курорте.

Каролина, ты так любишь маски.

— Понятно? Никакой черной трассы! Только синяя! — закончил спасатель, кивнул виновато опустившим головы туристам и поехал вниз, цепким взглядом окидывая склон и в то же время где-то краем сознания размышляя, что такой красивой пары ему давно не приходилось видеть. Женщина определенно старше, и намного, хотя он понял это только по манере держаться и чему-то такому в глазах, что появляется лишь с жизненным опытом. Что-то... горечь, высушенная временем, скрытая за лазурным блеском?

Впереди замахал руками крупный мужчина, явно не справляющийся с управлением собственным телом, когда оно поставлено на две скользкие пластины, и спасатель засвистел в свисток, выбрасывая из головы мысли о странной паре. На свисток обернулось полсклона, и часть людей принялась поспешно убираться с дороги все сильнее разносившегося толстяка.

Спасатель наконец перестал ругаться и заскользил вниз. Потом был упоительно изматывающий подъем от места падения к скрытому от магглов чарами коттеджу, стоящему чуть ниже самой верхней станции подъемника. Они ввалились в дом, сбросили лыжи и куртки у входа и бросились к камину.

И вот Гарри сидит в кресле, с наслаждением впитывая каминный жар. Разрумянившаяся Каролина, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами, в обтягивающем фигуру красном костюме, похожа на рекламную девушку с плакатов пятидесятых годов. «Пейте кока-колу!» «Лыжи фирмы Саломон помогут вам удержаться на любом склоне!» «Текила! Десятилетиями помогает женщинам снижать свои стандарты до реального уровня!» Последнее, впрочем, откуда-то из другой оперы. Кажется, это он видел пару лет назад в компьютере Дадли, одной бессонной (для Гарри) и беспробудной (для Дадли) ночью.

Все-таки совершенно волшебное место, этот ее замок, думает Гарри, вытягивая ноги ближе к огню и сам смеясь своим мыслям.

— Гарри, — мурлыкает Каролина, поднимая руки к волосам. — Я сильно растрепана?

Ее глаза сияют. Эта женщина царственно уверена в себе, и его "Ммм, ты похожа на ведьму!" вызывает лишь победную улыбку на ее губах, изогнутых, словно лук Амура.

Она подходит ближе, так что Гарри хватает ее — у героев войны длинные руки! — и тащит к себе на колени. Старинное дубовое кресло, глубокое, как могила, скрипит под их соединенной тяжестью.

— Поболтаем о жизни, — предлагает он, утыкаясь носом в ее шею, глядя сквозь завивающиеся от влаги волоски на камин.

— О жизни? — удивленно переспрашивает она, отводя за ухо мокрую блестящую прядь.

Валяясь на диване на Гриммо, он вспоминает, как опустил подбородок ей на плечо и чмокнул за ухом. Как Каролина заерзала, устраиваясь поудобней, вздохнула и призвала с камина пыльные песочные часы. Обернулась к нему, потряхивая ими, и сказала: "Вот тебе жизнь". Гарри посмотрел. Песок лился из верхней части часов в нижнюю. Но он не был согласен с таким ответом и поэтому мягко забрал часы, поставив их на пол.

— Не грусти, — сказал он. — Просто расскажи мне что-нибудь... ну, про свою школу, например? У вас тоже было соревнование факультетов? Я, эмм, я об этом имел в виду погово...

Каролина засмеялась, зашевелилась, плотнее прижимаясь к нему, поцеловала в губы, задышала прерывисто и жадно, и на разговоры об ее детстве, как обычно, не осталось времени.

**

Заунывное вещание диктора убаюкивало. Лихорадка в Зимбабве, экономический саммит, наводнение в Бангладеш, в США начинается предвыборная гонка. Огромный маггловский мир, не имеющий представления о магическом, жил своей жизнью.

С тихим хлопком рядом возник Кричер, пошаркал ногами, даже шарканьем умудряясь выразить неодобрение, что-то опустил на низкий столик между телевизором и диваном, накрыл Гарри пледом и исчез.

**

Его будит неуверенный голос Гермионы, окликающей от камина. На столике, под сохраняющим магическим колпаком, обнаруживается стакан морковного сока со сливками. Понятно. Кричер снова смотрел программу "Здоровье" и услышал про пользу каротина для зрения. Гарри потягивается, высовывает голову из-за кровати и приветственно машет рукой подруге.

— Иди сюда, Герм.

Гермиона молчит и бросает по сторонам недовольные взгляды. В последнее время она часто казалась неуверенной, словно не могла решить, о чем с ним можно говорить, а о чем не стоит. Но сегодня она выглядит совсем уж потерянной. Он снова хлопает рукой по дивану, чувствуя легкий укол вины. Иди сюда, Герм, ну, действительно! Не стоит так переживать из-за меня, дурака. Гермиона подходит к дивану, держась неестественно прямо, и опускается на самый краешек. Гарри выпивает стакан сока — что угодно, лишь бы избежать кричеровской ворчливой воркотни, — и поворачивается к ней.

— Ты сегодня рано, — говорит та, — что случилось? Поссорился с миссис Забини?

Да. Его невесте определенно не грозит взять приз "симпатия месяца" в кругу его друзей, раз уж даже Гермиона не может удержаться от почти по-малфоевски ехидных интонаций, говоря о ней.

— Ладно тебе, — он добродушно пожимает плечами, но не может удержаться от подколки, — мне, может быть, тоже не нравится, что ты целыми вечерами торчишь у Малфоя.

В глазах Гермионы мелькает замешательство, и она принимается накручивать прядь волос на палец, как делает, когда пытается собраться с мыслями. Этот жест вызывает у Гарри привычное умиление.

— Ты сегодня у него уже была? Или еще собираешься? Рон тебе точно голову открутит, когда узнает, — улыбается он, придвигаясь ближе.

Гермиона бросает на него дикий взгляд. Вдруг начинает облизывать губы, словно они пересохли, и снова, необъяснимо для себя, молчит. Гарри встревожено касается ее лба.

— Эй? Ты не заболела?

Она отшатывается.

— По... Прекрати! Со мной все в порядке.

— Точно? Ты какая-то странная.

— Просто волнуюсь! — Гермиона сердито краснеет и отводит глаза.

Ясно. Она все-таки собирается снова начать этот разговор.

— Я показывала тебе свои расчеты?

— Да! — подтверждает Гарри.

— Ты думал над ними?

— О, Мерлин, конечно!

— И все-таки женишься?

— Как и говорил, — внезапно злость покидает Гарри, оставляя вместо себя щемящее чувство тоскливой усталости. Почему Гермиона не хочет понять? Кто сможет его понять, если не она?

— Я не могу понять, — говорит его подруга.

На этот раз она сама придвигается ближе, так что теперь они сидят бок о бок, словно Кай и Герда в своем розовом саду.

— Ты хоть какие-нибудь выводы сделал? — спрашивает девушка.

Гарри отворачивается, хватает стакан из-под сока и опрокидывает в рот последние жалкие капли. Теплый бок Гермионы греет его левую руку. Конечно, он сделал выводы. Написал дарственную. Согласно их с Каролиной брачному контракту, все состояние умершего супруга наследует его вторая половина. Поэтому Гарри не стал связываться с завещанием. Отныне дом на Гриммо принадлежит тебе, Гермиона. Адвокаты свяжутся с тобой, если... эхм, когда... если... черт! Я знаю, что ты любишь и этот дом, и глупого старого Кричера. Уверен, что ушастый дуралей по-своему тоже питает к тебе привязанность. А сотня тысяч галлеонов в тайном сейфе, открытом на твое имя, поможет тебе сохранять родовое гнездо древнейшего и благороднейшего рода Блэков в надлежащем ему великолепии. Только не убирай эти столы с ножками, сделанными из ног грифонов — они всегда мне нравились. Что касается меня, думает Гарри, меня несет потоком, более могучим, чем все твои предостережения. И я не хочу останавливаться. Я хочу быть с ней. Хочу смотреть в глаза Каролины до самого смертного часа. Хочу узнать наверняка, была ли наша любовь ложью или правдой.

Гермиона задумчиво проводит пальцем по его губам, сверху вниз, к подбородку, где и задерживает руку.

— Ибо сильна, как смерть, любовь, и стрелы ее — стрелы огненные, — произносит она.

— Что?

— Ты его так всегда упрямо выпячиваешь. Как сейчас. Не понимаю! — она бьет рукой по коленке мальчишеским жестом. — Не понимаю! Ведь ты же видел расчеты! По.. пойми, это же самоубийство!

— Что-то вроде того, наверно, — кивает Гарри, приобнимая ее, — но я должен узнать наверняка, иначе все не имеет смысла. Я не могу просто трусливо сбежать. Понимаешь?

Гермиона фыркает и начинает шарить по карманам мантии, ища что-то. Не находит, отворачивается, хлюпает носом, бормочет тихое ругательство. Он протягивает ей салфетку из-под стакана с соком. Она вытирает нос. Потом набирает в грудь воздуха, утыкается ему в плечо и что-то бурчит.

— Что?

Гермиона приподнимает голову, утыкаясь губами в его ухо.

— Я говорю, — шепчет она вдруг горячо, — а если бы я сказала, что люблю тебя? Что не переживу, если ты погибнешь? Это бы тебя убедило?

— Эээ, — отвечает Гарри.

И, подумав, добавляет.

— Кхм.

И, еще подумав:

— Ты ведь не серьезно?

Гермиона запрокидывает голову и пристально смотрит ему в лицо. Потом произносит медленно:

— Почему несерьезно? Разве нельзя влюбиться даже в такого идиота, как ты?

Гарри закатывает глаза.

— Герм, хватит. Это не смешно. И не сработает.

— Я. Говорю. Серьезно. — чеканит Гермиона и застывает, в упор сверля его взглядом светло-карих глаз.

Гарри бросает в жар — от стыда, от нежности, от горького чувства сожаления. Гермиона тем временем снова лезет обниматься, и он чувствует, как ее грудь прижимается к его, и ее мокрое дыхание где-то в районе его ключиц, и если его ощущения не обманывают, то на ней нет бюстгальтера. Все это, конечно, полнейшее безумие. Гермиона прижимается к его щеке сжатыми губами. Гарри мягко отрывает ее от себя, но она и сама отшатывается. В комнате давно стемнело. Камин еле тлеет.

— Тебе на всех плевать, — хриплым голосом шепчет девушка. — На меня тоже?

— Вот уж нет.

— Не смей! Не смей надо мной смеяться!

— Скорее над собой.

Гарри вновь привлекает ее к себе, как ребенка устраивая в объятиях. Гермина сидит тихо, уставившись глазами в стену напротив, с висящими на ней маггловскими часами, подарком Артура Уизли. Часы отстают на десять минут, но пока у Гарри не доходят руки отнести их в мастерскую.

— Все безнадежно, — шепчет Гермиона, — ты такой идиот! Неужели я действительно никогда тебе не нравилась?

— Почему же, — усмехается Гарри, — именно что нравилась. Знаешь, если бы ты сказала мне это год назад, когда мы искали крестражи...

Гермиона снова вздрагивает. Это потрясающе — видеть ее сбросившей обычную маску друга, спокойного, надежного, преданного. Выдержанного. Как ему хотелось раньше, чтобы Гермиона хоть раз сорвалась на него так, как она срывалась на Рона!

— Когда Рон психанул, я подумал, что теперь-то ты точно все поймешь. Даже почти обрадовался, что все наконец закончится. Я ведь и с Джинни расстался из-за тебя. Рон, конечно, красавец, косая сажень в плечах и все такое, и я понимал, что по сравнению с ним у меня нет никаких шансов, но все равно. Я тогда просто с ума сходил по тебе. Не представляешь, чего мне стоили наши ночи в палатке. Если бы я тогда услышал такое, точно двинулся бы от счастья. Но ты ведь, — Гарри чуть отодвигает от себя упорно прячущую глаза девушку, — ты все это сказала, чтобы уговорить меня передумать? Я же знаю, как ты любишь рыжего.

Он усмехается, качает головой, осторожно ссаживает Гермиону с коленей, встает и подходит к окну. Площадь Гриммо тускло освещена единственным работающим фонарем, на углу у кондитерской.

— Мне пора идти, — говорит сзади Гермиона.

— Да, конечно.

Девушка делает два шага по направлению к камину, невнятно рычит, споткнувшись об выступающую ножку дивана, и берет в руки банку дымолетного порошка. Гарри подходит к ней. Карие глаза с непонятным выражением всматриваются в зеленые.

— Прости меня, — говорит Гарри, — это все так идиотски нелепо. Если бы я тогда не, хм, не умер... звучит невероятно глупо. Просто это словно стерло с меня все прежнее. Я смог отпустить тебя, наконец. Действительно полюбить тебя только как сестру. Вы с Роном стали моей семьей. И, — он грустно улыбается, — я по-прежнему не верю, что ты испытываешь ко мне какие-либо чувства, кроме дружественных. Но если бы не вокзал Кинг-Кросс, я бы мог поверить. И жалел бы, что мы не совпали...

— Да при чем тут дурацкий вокзал?! — сердито шипит Гермиона, бросая в камин порох.

И уже почти ступает внутрь, когда Гарри ловит ее за руку.

— Герми?

— Да?

— У тебя волосы побелели, — сообщает Гарри спокойно.

— У тебя волосы побелели, — произносит Поттер.

И все вдруг начинает происходить удивительно медленно.

Неимоверно растянутым во времени двжением я ступаю в огонь. Целую вечность сыплется в чрево камина летучий порох. Я чувствую, как удлинняются ноги, как рука, стискивающая банку, которую я забыл закрыть, укрупняется. И медленно — так мучительно медленно, словно все происходит под водой — я тяну к себе ту руку, за которую ухватился Поттер. Я хочу разорвать связь, исчезнуть в сполохах огня и притвориться, что ничего этого не было. Но вместо рывка выходит только тягучее, вялое усилие, не имеющее ни начала, ни конца. Поттер резко дергает меня к себе. Я вываливаюсь из камина в комнату, и время снова ускоряется.

— Малфой, — констатирует он, развернув меня к себе. Первый теплый всплеск его стихийной магии ударяет меня поддых.

— Поттер, — я киваю в ответ, краем сознания удивляясь своей способности вляпываться в неимоверно унизительные ситуации. Честное слово! С первого курса я думал только о том, как заставить всех себя уважать. Наше фамильное имя следовало нести с подобающей гордостью! Череда картинок, в которых меня клюет гиппогриф, превращают в слизняка гриффиндорцы и в хорька — фальшивый Хмури, стремительно мелькает перед моими глазами.

В завершение всего, вот он я сейчас: в грейнджеровской мантии и лопающихся по швам штанах, которые не успел увеличить обратно после превращения. Стою перед разъяренным Поттером, и моя палочка уже у него в руках. Поттер отступает на шаг и закрывает глаза. По его виску стекает капля пота. Сила волнами распространяется от него, и я впервые со всей ясностью понимаю: передо мной волшебник, который развоплотил Темного лорда. Я стою, затаив дыхание, и молча проклинаю все на свете, включая блэковский авантюризм, на который когда-то сетовал отец.

Через секунду Поттер кое-как утихомиривает разбушевавшуюся магию и вперяется в меня злыми глазами.

— Что ты сделал с Гермионой?— произносит он низким голосом, от которого мое сердце с воем устремляется в пятки.

— Усыпил, — я стискиваю зубы, чтобы не плясал подбородок. Магия снова наполняет комнату. Только бы он с ней справился, только бы справился! Некстати я вспоминаю, как выглядели останки Вольдеморта после встречи с человеком, стоящим передо мной. И это его-то я пытался спасти от миссис Забини? Мы просто идиоты, если думаем, что этому карающему мечу в человеческом облике нужна защита!

— Где она? — Поттер говорит короткими фразами, и от этого еще страшнее.

— У меня, — я тоже стараюсь не издавать лишних звуков.

— Я убью тебя, — сообщает Поттер, и невозможные зеленые глаза снова вспыхивают яростью. Я хотел поттеровского внимания? Я его получил. Этого внимания так много, что каждый волосок на моем теле встает дыбом.

— Я хотел помочь, — произношу я максимально нейтральным тоном.

Поттер срывается с места, и я закрываю глаза. Почерневшая кучка пепла и грязи — то, что осталось от Темного лорда — так и стоит перед внутренним взором. Раздается грохот и звон разбивающегося стекла. Когда все затихает, я решаюсь взглянуть. Поттер стоит возле разбитого в крошку окна и тяжело дышит. Я кошусь на камин. Может, успею смыться? Палочка для этого не нужна. Но оставить Поттеру свою палочку... впрочем, это лучше, чем оставить ему свою жизнь. Делаю шаг к камину.

— Стоять, — говорит Поттер, не поворачиваясь. Я замираю. Бесить Поттера, находящегося в таком состоянии, не решился бы, думаю, даже покойный Снейп. Не выношу, когда меня пугают. В таком состоянии я начинаю ненавидеть весь мир.

Поттер взмахом руки восстанавливает стекло, произносит что-то, и в комнате появляется древний домовик. Вид у него такой, словно он вот-вот рассыпется от старости.

— Что надо хозяину Гарри? — вопрошает он.

Никаких признаков страха домовик не демонстирует, и я приободряюсь. Возможно, Поттер все-таки способен себя контролировать.

— Познакомься, это Драко Малфой. Ты способен узнать его в любом обличьи, так?

Домовик окидывает меня тусклым взглядом.

— Кричер знает молодого мистера Малфоя, — равнодушно говорит он.

— Отлично. Спасибо. Мы с тобой поговорим об этом, когда я вернусь, — и Поттер идет к камину.

— Хозяин выпил морковный сок? Он полезен для зрения! — квакает вслед эльф.

— Кричер, ради Мерлина! Не сейчас! — зеркало над камином покрывается сетью трещин.

Поттер делает глубокий вдох и велит домовику испариться. После чего кидает мне:

— Малфой! — и нагло машет рукой, подзывая к себе. Я должен подбежать, роняя туфли?! Меня начинает трясти от всего сразу: от ярости, страха и унижения. Сквозь прыгающие перед глазами злые звездочки еле видна смазливая рожа Поттера, вызывающая непреодолимое желание оскорбить, хотя бы частично сравняв счет.

— Я смотрю, Поттер, ты совершенно распустил прислугу. Впрочем, неудивительно: твои друзья сами недалеко ушли от домовиков!

Черт бы побрал темперамент Блэков. Всегда он вылезает тогда, когда от этого больше всего неприятностей.

— Ублюдок! — говорят мне одновременно голос Поттера и его кулак, влетающий в зубы. Дыхание прерывается, и сквозь мутную пелену я чувствую, как Поттер втаскивает меня в камин, крепко прижимая к себе, так что я спиной ощущаю, как бьется его сердце. С тихим треском лопаются на заду штаны. Голова продолжает кружиться и тогда, когда нас выбрасывает в камин моей гостиной, прямо перед креслом со спящей Грейнджер. Она лежит, накрытая пледом, в одной рубашке и маггловских джинсах. Кое-как мне удается содрать с себя ее мантию и бросить на спинку кресла. Поттер в это время не говорит ничего. Только кусает губы и дышит.

— Что с ней? — наконец спрашивает он.

Его голос напоминает сдержанное рычание тигра.

— С ней все хорофо, — распухшие губы предают меня, и вместо нормальной человеческой речи выходит уизлеподобное чавканье. Поттер вдруг со всей дури щиплет меня за руку, попадая как раз туда, где год назад была Черная метка. Я шиплю, стиснув зубы.

— Ни слова ей о том, что ты услышал, сволочь, — говорит он.

И только тут понимание того, что я услышал, обрушивается на меня, как водопад. Мерлин меня дернул лезть в запутанные отношения Золотого трио! Не сомневаюсь, что Обливиэйт я себе заработал. Вопрос только в том, умеет ли Поттер его накладывать? В голове всплывает воспоминание о Златопусте Локонсе, и во рту пересыхает.

— Я хотел помочь. Ты же снова собираешься сдохнуть, дракл тебя раздери! — чеканю я твердо.

Голос, кажется, не дрожит.

— Заткнись, — кратко приказывает Поттер.

И уверенной рукой, сволочь такая, отводит кудри с лица Грейнджер. После чего направляет на нее палочку и произносит "Энервейт". Та открывает сонные глаза, видит нависающую над собой физиономию Героя и улыбается восторженно и нежно. На этот раз я щиплю себя за руку сам. Это немного приводит в чувство.

— Вставай! — сурово говорит Поттер. — Ты знаешь, что хорек устроил?!

Дальнейшее напоминает ночной кошмар. Сначала кричит Поттер, причем я не могу понять, на кого больше — на меня или на Грейнджер. Потом что-то кричит Грейнджер. Кричу я сам. Поттер руками изображает на себе нечто вроде сисек пятого размера, и Грейнджер краснеет и сверкает в мою сторону яростными глазами. Потом мы с ней, чуть не хором, вопим про мать Забини. Я, что женитьба на ней — это самоубийство, Грейнджер — что та не может его любить, потому что заклятие, которым она пользуется для своих матримониальных развлечений, наверняка служит щитом от любых нежных чувств.

Поттер бледнеет, отчего его глаза начинают сиять ненормально ярко. Комната мелко дрожит. В последний момент перед ожидаемым мной взрывом Поттер вдруг резко выдыхает:

— Все! Камин будет заперт для всех! — бросает мою палочку себе под ноги и, сотрясая защиту Мэнора, аппарирует прочь прямо из комнаты.

Наступает оглушительная тишина. Я поворачиваюсь к Грейнджер. Обнаруживаю, что та уже надела мантию и смотрит на меня блестящими гневными глазами. Румянец делает ее еще... глупое слово, но к Грейнджер оно подходит: милее.

— Что?! — поднимаю брови. — Какого тролля был весь этот шум? Я просто хотел с ним поговорить!

— Ты украл мое тело! — говорит Грейнджер, и краска на ее щеках темнеет. Она направляет на меня палочку. — Ты! Ты!

— Согласен, это было несколько неосмотрительно, — развожу я руками. Почему она смотрит на меня так, словно я изнасиловал ее бабушку?

— Енларгиомамма! — произносит Грейнджер звонким голосом. В этот момент она, как никогда, напоминает самого Поттера: такая же яростная, упрямая и неостановимая. Что это было за заклятие? Я поспешно наклоняюсь за палочкой. О, Мерлин! Прилипший к телу неимоверных размеров бюст чуть не заставляет меня клюнуть пол носом.

— Будешь знать, как лапать чужие тела! — выкрикивает Грейнджер. Я направляю на себя палочку.

— Фините Инкантатем.

Ничего не происходит. Испытываю внезапное желание умереть. Или проснуться и обнаружить, что весь сегодняшний день мне приснился. Мама, конечно, сможет ЭТО убрать, но что она при этом подумает...

— Грейнджер, — поразительно, сколько обреченности мне удается вложить в эти два слога.

Она трет глаза, беззвучно взмахивает палочкой, и ужасающая грудь исчезает. Я пытаюсь ухватить гриффиндорку за руку, когда та лезет в камин.

— Нам надо поговорить!

Она отворачивается и выдергивает руку.

— Гарри прав, тебе нельзя верить! — кричит она, уже стоя во всполохах зеленого пламени. И исчезает со своим вечным: "Нора!"

Я ударяю по камину с такой силой, что от боли перехватывает дыхание.

Он просыпается среди ночи и долго лежит, глядя в темную пустоту перед собой. Нашаривает на тумбочке очки, встает, подходит к окну. Площадь Гриммо пуста, одинокий фонарь освещает только ее правый дальний угол, где сейчас видна закрытая на ночь решетка продуктового магазина. Сердце все еще колотится. Четыре часа утра — тусклая, томительная пора, когда собственная смертность ощущается особенно тяжко. Во времена Вольдеморта он часто просыпался в эти же часы в гриффиндорской спальне, и лежал, слушая похрапывание Рона и сопение Невилла, до того момента, когда шторы на окнах начинали светиться от зари, и голодный, как акула, Рон принимался торопить всех на завтрак. Он избавился от пугающих снов только после знакомства с Каролиной. Надеялся, что окончательно. Гарри спускается в гостиную, где накануне лже-Гермиона объяснялась ему в любви. Малфой определенно тронулся. Привычная волна злости окатывает сердце, и Гарри сжимает кулаки, пытаясь успокоиться. По крайней мере, он не разнес родовое хоречье гнездо. Этим можно гордиться.

Мебель застыла в темноте, как неродная, часы истерически тикают. Двадцать минут пятого. Настоящая Гермиона сейчас, наверное, спит, уткнувшись лицом в плечо Рона. Гарри искренне желает им счастья — и оставить его в покое. Кошмаров не было так давно, что зелье Сна-без-сновидений перекочевало в задние ряды склянок, и проходит минут десять сдавленного чертыхания прежде, чем ему удается найти в буфете нужный фиал.

**

— Галлеон за твои мысли.

Каролина откидывается на спинку выгоревшего дермантинового дивана и смотрит на него аквамариновыми глазами. За окнами МакДональдса ночь, освещенная огнями реклам и фарами бесчисленных желтых такси, умудряющихся подрезать друг друга, несмотря на плотность движения. Забегаловка cтоит возле пересечения Амстердам Авеню и 71-й улицы, окнами на Бродвей. От Центрального парка, где находится дверь в зачарованную комнату, они прошли всего пару rварталов. С верхней палубы двухэтажных экскурсионных автобусов щелкают вспышками туристы.

Гарри макает "френч фрайз" в жидкий кетчуп. Каролина, сидящая напротив, унизанными перстнями пальцами вытаскивает из картонной коробки куски пережаренной до хруста курятины. Вокруг стоит многоголосый гомон. Временами звенят мобильные телефоны, и слышно, как кто-то втолковывает собеседнику: "You gotta go downtown to gо uptown!". Они что-то подсыпают в свои чизбургеры, определенно. Эта снедь просто не может быть такой вкусной сама по себе. Неимоверных размеров задница протискивается мимо Каролины за соседний столик. Сверху раздается:"'scuse me, Mam". Гарри немедленно пересматривает свой взгляд на фигуру дяди Вернона в лучшую сторону. Не так уж тот был и толст! Он протягивает руку к лицу Каролины и проводит пальцем у уголка губ. Привычное чувство счастья от того, что он с ней, наполняет его, на минуту смягчая вызванное вчерашним вечером беспокойство.

— Ты вся в этой курице.

Она наклоняется вперед.

— Возьмем еще по гамбургеру и мороженое? А потом попробуем найти в этом городе приличный кофе.

Кончики ее волос пачкаются в кетчупе. Красные капли на черном шелке. Похоже на кровь, и Гарри отводит глаза. В Замке есть африканская комната, комната с Лазурным берегом, Альпы и Индия, Нью-Йорк. Если расчеты Гермионы верны и если... Визит Малфоя выбил его из колеи больше, чем он готов признать. Гермина не имела права тащить в его личную жизнь слизеринца. «Хотела, как лучше», — навязшее в зубах оправдание. Сириус тоже хотел, как лучше, когда срывался в Министерство. Да и он сам... Гарри снова мрачнеет.

Каролина вытаскивает галлеон и крутит его на ладони, ловя отражение ламп. Из-за соседнего дивана косит глазом на незнакомую монету усатый мексиканец.

— Что с тобой все-таки?

Когда-нибудь им надо начать говорить друг с другом откровенно. Через четыре дня их свадьба. Супруги разговаривают, так ведь? Гарри пожимает плечами и произносит вслух:

— Если что-нибудь случится, какой станет моя комната?

Взгляд Каролины темнеет.

— Давно об этом думаешь?

Он снова пожимает плечами.

— Пару минут. По-моему, это был бы Хогвартс. Запретный лес.

Тонкая вертикальная морщинка появляется между высоких бровей. Она смотрит на него долго, серьезно. Пару раз собирается что-то спросить и останавливается. Потом все-таки спрашивает:

— Что вчера случилось? Ты на себя непохож.

Нет, настолько откровенно разговаривать он не способен. Это его любовь — и его риск. Подставлять Гермиону, пусть та и влезла обеими ногами не в свое дело, он не станет. Он смотрит в изменчивые глаза Каролины и чувствует, как сердце переполняется любовью так, как кровь наполняет открытую рану.

Дамблдор говорил, что вся сила Гарри в умении любить. Он кривит губы, как всегда, когда вспоминает о том, что сказал и чего не сказал старый директор. Каролина вздыхает и решается.

— Мы можем все отменить. Моей репутации уже ничто не повредит, ты ведь знаешь.

Теперь она выглядит потерянной маленькой девочкой.

— Нет уж, — отвечает Гарри, улыбаясь как можно веселее. — Я собираюсь надеть тебе на палец кольцо и превратить в добропорядочную и занудную миссис Поттер.

Каролина расцветает и призывает со стойки порцию мороженого. Все равно в этой толчее никто ни на что не обращает внимания. За окном медленно цокает копытами лошадь, с которой обозревает окрестности бравый верховой полисмен.

И уж совсем непохоже на Гермиону — потерять бдительность до такой степени,чтобы позволить себя усыпить в доме белобрысого слизняка, продолжает думать Гарри. Неужели она настолько ему доверяет? Это смахивает на предательство. Словно Гермиона променяла дружбу с Гарри на общение с этим пронырливым слизеринцем, наглым, как полтергейст! Остатки кетчупа покрываются ледяной изморозью. Каролина предупреждающе кладет теплые пальцы на его руку.

— Не надо крушить Нью-Йорк. Ничего с тобой не случится, ребенок. Не будет никакой комнаты. Поверь мне.

Ее слова звучат с подкупающей искренностью — или Гарри ничего не понимает в людях.

— Этот ребенок сейчас заведет тебя на какую-нибудь крышу и трахнет, — машинально огрызается он.

Сколько раз просил не шутить над их разницей в возрасте! Каролина звонко смеется, и в забегаловке снова теплеет.

— Возьмем жратву с собой?

— Как ты сказала?

— Предлагаешь называть это едой?

— Эээ... хавкой?

Гарри вспоминает, как Гермиона смеялась над тем, как сильно Малфой ненавидит сленг. Это было давно, еще зимой. В последнее время она даже не улыбается, а уж ее смеха он, пожалуй, не слышал с середины февраля. Он угрюмо запихивает в рот остатки гамбургера.

— Нет, — говорит Каролина, глядя на него с мягкой улыбкой.

— Что нет?

— Не надо никакого траха, как ты выражаешься. Просто пойдем гулять.

— Хватит на меня так смотреть, — отвечает Гарри.

— Как — так? — спрашивает самая красивая женщина в Нью-Йорке, не переставая смотреть ТАК.

— Мерлин, ты хуже Дамблдора!

— Это серьезное оскорбление.

— Ты смотришь с видом: "Какой ты еще мальчишка!"

— Да что с тобой сегодня? ПМС?

— Что?

— Ты, конечно, мальчишка, но я смотрю на тебя не поэтому. Пошли. Может, я все-таки разрешу тебе завалить меня в каком-нибудь темном углу. Похоже, тебе это нужно.

Рядом с ними плюхает набитый едой поднос микроскопическая вьетнамка. Гарри встает. Каролина тоже поднимается, и один Мерлин знает, как ей удается с таким изяществом выскользнуть из-за прижатого к дивану стола. Он подает ей руку, краем глаза замечая девиц в расклешеных джинсах, фотографирующих все вокруг. Они с Каролиной наверняка тоже попали в кадр, и на секунду Гарри задумывается обо всех этих миллионах случайных лиц на чужих снимках.

Они вываливаются на Бродвей. Машины едут в четыре ряда, боком к боку, словно стадо быков, которых гонят с востока на запад. В городе гораздо жарче, чем было с утра в Англии. Каролина небрежным движением сдергивает куртку и кидает в урну. Тонкий маггловский свитер она трансфигурирует в рубашку, не смущаясь снующими вокруг людьми.

— Можно подняться на Башни. Это раз в двадцать выше вашей Астрономической.

— Нафиг Башни, — говорит Гарри, пытаясь наконец выбросить из головы вчерашний вечер, — давай просто заберемся в какой-нибудь отель или кинотеатр? Ты была в кино?

Но их планам не суждено сбыться. В воздухе разносится мелодичный звон.

— Гости, — говорит Каролина, утягивая его в замусоренный проулок между домами.

— Блейз разберется?

Она стоит, склонив голову, словно прислушивается, и наконец отвечает.

— Боюсь, что нет. Надо возвращаться. Хочешь, оставайся, поброди тут один? Я буду занята пару часов.

Гарри растерянно кивает, и в ту же секунду Каролина аппарирует прочь. Он не знает, как точно работает комната. Нужно ли ей возвращаться в Центральный парк к двери в комнату, или она может сразу оказаться в холле первого этажа, куда доставят визитеров эльфы? Нью-Йорк сияет огнями, и всего в нем слишком много. Слишком много машин, рекламы, задов, голов, боков, рук, фонарей, витрин, шума. Гарри бредет по направлению к парку.

— Красавчик! — хватает его за руку чернокожая толстуха в цветастых юбках, — хочешь узнать судьбу?

— Ни в коем случае, — он дергает руку на себя, и что-то в его глазах заставляет толстуху сбиться с привычного ритма уговоров.

Действительно жарко. И чертовски одиноко. Он шляется по Бродвею, заходит в модные магазины. Маггловских денег у него достаточно, гоблины даже сумели снабдить его вполне рабочей кредиткой. Надо как-то протянуть оговоренные Каролиной два часа. Когда он добирается до парка, приходится еще с четверть часа ждать, пока уберется целующаяся парочка голубых, устроившаяся прямо у корней вяза, за которым скрывается дверь. В конце концов его терпение кончается, и он отгоняет влюбленных обычными антимаггловскими чарами.

Потом толкает ствол вяза, от толчка превращающегося в дверь, и выходит в устланный коврами коридор, где в ту же секунду нос к носу сталкивается с Блейзом и Малфоем, с напряженным видом крадущимися куда-то вдоль стен. При виде Гарри, вывалившегося на него в черной футболке с выложенной стразами надписью "Black Magic", Малфой идет красными пятнами. Блейз останавливается.

— Привет, — говорит ему Гарри, изо всех сил игнорируя Малфоя. Он не ввяжется в драку в доме Каролины. Но лучше бы этот урод поспешил убраться! Пару секунд Блейз явно борется с идеей заговорить с Поттером, но в конце концов кивает.

— Привет.

Это прогресс в их отношениях. Никогда они не были так близки к дружелюбной беседе. Гарри быстро обдумывает следущую фразу.

— Каролина сказала, что у вас гости(лучше не начинать про Каролину) — У вас гости? (и речь идет не о чертовом Драко Малфое, бесстыжем трансвестите, ворующем тела чужих подруг) — Что это вы тут делаете? (не то, чтобы это было СЕЙЧАС мое дело, но скоро я стану хозяином в этом замке, так что, сам понимаешь, хотелось бы знать, что происходит) — Главное, следи, чтобы твой друг-извращенец не украл твои волосы! Или волосы твоей матери! (без комментариев). — Прекрасная сегодня погода, не правда ли?

Последнее, кажется, подойдет.

— Прекрасная погода, — говорит он.

Блейз снова кивает. Малфой сжимает и без того тонкие губы в совсем уж невидимую полоску.

— Откуда ты сейчас вышел? — спрашивает Блейз.

Гарри машинально оглядывается на дверь, успевшую слиться со стеной.

— Из Нью-Йорка.

— Ты там не видел игрушки?

— Что?

— Ты там не видел куклы с белыми волосами?

— Блейз, — доброжелательно говорит Гарри, — это какой-то шифр? Если да, я его не знаю. Нью-Йорк — огромный город. Раз тебе нужна игрушка, я могу вернуться и купить.

Малфой хочет что-то сказать, но вместо этого благоразумно кашляет.

— Ладно, вали, — машет Блейз рукой.

Пожав плечами, Гарри отправляется на поиски Каролины. Когда он доходит до угла и оглядывается назад, хорек с Блейзом стоят, склонив друг к другу головы, и о чем-то шепчутся.

"Гостей" он замечает из окна каролининой гостиной. Сверху видно, как четверка авроров бредет по вечереющему парку к воротам. Временами они оборачиваются и смотрят на замок, чьи белые стены, наверное, кажутся сейчас розовыми от лучей заходящего солнца.

— Что им было нужно? — спрашивает он у вернувшейся хозяйки замка. — А? А, это из-за какой-то журналистки. Понятия не имею, почему они решили искать что-то здесь. Если проклинать всех журналистов, которые лезут в мой котел.., — Каролина не договаривает и машет рукой.

— Как ее звали? — рассеяно интересуется Гарри. — Журналистку?

— Кларисса Ли. Ты о ней слышал?

— Кажется, встречал на каком-то банкете, — пытается вспомнить он, — звучит знакомо.

— Они сказали, что она собирала материал о разных людях. В том числе о нас. Странная работа.

— Что еще сказали?

— Ничего. Хотели поговорить с портретами. Но у меня нет портретов, ты же знаешь.

«Кроме одного», — вспоминает Гарри, снова отворачиваясь к окну. Авроры выходят за ворота и исчезают. Каролина подходит к нему сзади, на секунду прижимается всем телом, ерошит волосы и отступает.

— Возвращайся домой, — говорит она, — сегодня мы оба не в настроении.

Отвратительная ночь. Сразу после ухода Грейнджер явилась мама и полчаса — тридцать! гребаных! минут! ( я замерял по часам) — выговаривала мне за «недопустимое поведение моих гостей», которое "может повредить состоянию отца". Дивный заключительный штрих к прекрасной картине дня. Именно родительских нравоучений мне в тот момент и не хватало для гармонии со вселенной! Можно подумать, что я единственный человек в нашей семье, который приводит в Мэнор эмоционально неустойчивых волшебников чрезмерной силы! В результате я до полвторого таскался по дому, восстанавливая поврежденную Поттером защиту. Ночью мне снились хохочущие гиппогрифы, Грейнджер, объявляющая, что ее от меня тошнит, и похороны Поттера. Больше всего после пробуждения хотелось кого-нибудь убить.

Доведя до истерики нескольких домовиков, я спустился к завтраку и едва успел выпить кофе, как в сопровождении целителя из Мунго явилась мама с пресловутым Мвамбой. Негритянский гуру оказался не мудрым старцем, а рослым парнем с богатырским разворотом плеч, наглой рожей и неожиданно мягким голосом. Он покрутился возле отца, по-собачьи обнюхал его с ног до головы, вырвал и сжег несколько волосков из потускневшей отцовской шевелюры, втянул в ноздри воздух и ослепительно улыбнулся, обнажив фиолетовые, как у бегемота, десны с косо поставленными крепкими зубами.

— Мвамбе нужен воск из твёх ульев, слюна тигва, волосы и кфрровь ловда и бокал огневиски, — промурлыкал он на своем певучем английском. Вместо "р" у него выходило то "в", то "фрр", и это почему-то звучало на редкость успокоительно.

Мы с мамой переглянулись. Она никогда не увлекалась темной магией, тем не менее, как все Блэки, многое знала с детства. Это, так сказать, витало в воздухе. Древний поттеровский эльф мог бы многое рассказать своему нынешнему хозяину про ритуалы, проводившиеся в подвале дома на Грриммо пару поколений назад.

— Вуду? — сказала мама.

Африканец уклончиво пожал плечами.

— Мвамба думает, что супфрруг мадам дотвонулся до чего-то, что было табу. Мвамба думает, что сигнальные чавы сваботали, и тигфрр явился за ним. Но ваш супвуг что-то подозвeвал и заплел волосы, так что тигфрр не смог перегвызть их и забвать его душу. Ваш супрфрруг очень мудв, мадам, и многое знал о магии Афррики.

В волосах отца действительно была тончайшая косичка. Целителям из Мунго хватило ума не расплетать ее.

— Мвамба думает, что тигфрр вазозлился и забвал его дыхание. Мвамба думает, что он спфррятал его в куклу.

— И где эта кукла? — взволнованным голосом спросила мама.

Африканец развел громадными лиловыми ладонями.

— У тигфрра, ма'ам. Но Мвамба сделает двугую куклу, а наследник поделится с ней силой. Кукла Мвамбы будет дышать за вашего мужа, и это даст вам вфрремя на поиски.

Мама немедленно послала за ингредиентами. Через два часа кукла, слепленная из воска и скрепленная слюной тигра и кровью отца, была готова. Африканец прилепил ей на голову пучок тусклых белых волос и подозвал меня, чтобы я впустил в куклу свое дыхание. Я мрачно подумал, что в моей жизни наступило время очень странных поцелуев. Еще через минуту мерно дышащая кукла была наречена Люциусом Дамианом Малфоем и уложена под защитный колпак.

— Нужно найти логово тигфрра, — сказал африканец, когда мы перешли в малую столовую и принялись восстанавливать свои силы с помощью легких закусок и кофе. — Кукла-обманка не сможет дышать за вашего супфрруга очень долго. Вам надо уквасть куклу у тигффра или убить его. Мвамба сделает ствелу, которая укажет напвавление.

Я, впрочем, знал направление и сам, и стрела из дыма, зависшая над магической картой Англии, только лишний раз убедила меня в том, о чем я уже догадывался. Чуть вздрагивая и расплываясь в воздухе, она указывала ровно на северо-северо-запад, туда, где находился замок Забини. Мама тоже не выглядела удивленной.

Я постучал к Блейзу ближе к середине дня, после того, как Мвамба был устроен на отдых в восточном крыле и снабжен личным домовиком, боявшимся нашего гостя до остолбенения. Первыми его словами, когда я вылез из камина, были:

— Только не говори, что это опять связано с Поттером!

— Хуже, — ответил я, отряхивая мантию от каминной пыли. — Не знаешь, у твоей матери...

— Моя мать! — Блейз сделал убедительную попытку издевательски рассмеяться. — Я сто лет пытаюсь тебе объяснить, что она не посвящает меня в свои дела! И вам всем стоит перестать сюда таскаться и задавать вопросы. Хватит уже! У нас тут свадьба через четыре дня, мне пора репетировать роль счастливого поттеровского пасынка.

Он с досадой махнул рукой в сторону низкого стола, заваленного рекламными проспектами и нераспечатанными письмами.

— Свадьба века. Обо мне вспомнили все, кому не лень. Просят приглашение на церемонию.

— Блейз, — я огляделся, пытаясь понять, не следят ли за нами домовики. Блейз сделал приглашающий жест рукой.

— Не дергайся. У нас пусто, как в гробу вампира в полночь. Мы отправили всех в Вестминстер, украшать аббатство. Остались только парковые эльфы и дворецкий, они сюда не заходят.

— Я пришел из-за отца, — я коротко рассказал ему о Мвамбе и своих выводах.

Не слишком-то любезно сообщать другу, что подозреваешь его мать в попытке убить твоего отца, но мы с Забини обошлись без гриффиндорских охов и ахов по этому поводу.

— Мы сделали все, чтобы это не просочилось в газеты. Если деловые партнеры узнают, что отец больше двух недель лежит в коме с неблагоприятным прогнозом, половина проектов окажется под угрозой.

Блейз выслушал меня до конца и помрачнел еще больше, хотя до того я не думал, что подобное возможно.

— Кукла с белыми волосами? — повторил он.

Мы невольно взглянули на африканскую маску, висевшую возле окна.

— Если бы у меня был портрет отца, чего бы легче... просто спросили бы.

— Помоги, — сказал я, — и я буду твоим должником.

Забини кисло усмехнулся.

— А чем расплатишься?

Я закатил глаза.

— Ради Мордреда и Морганы! Мне не до шуток!

— Сам Драко Малфой... — Блейз выдержал паузу и выразительно поднял брови. На что это он намекает, подумал я с тревогой. Грег предупреждал меня еще на пятом курсе, что Забини смотрит на меня как-то не так... Впрочем, на Слизерине Забини вообще недолюбливали и чего только не сочиняли...

— Судя по пятнам на щеках, ты о чем-то не том думаешь.

— Здесь жарко.

Блейз продолжал смотреть на меня оценивающим взглядом. Я поднял брови.

— У тебя есть конкретное предложение? — годы тренировок позволили моему голосу звучать с легкой аристократической скукой.

— Да. Нет... Не знаю. Нет! Пусть все идет, как идет. В конечном счете, Люциус мне тоже по-своему дорог. Будь моим должником, а там я что-нибудь придумаю. Мать с Поттером уедут в свадебное путешествие, тогда и посмотрим. Отдашь мне то, чего в своем дому не знаешь, или еще что, — Блейз пожал плечами.

Вечно с ним так: настроение и решения меняются по пять раз в минуту. Блейз временами бывает странно неуверен в своих поступках. Он из тех людей, что снова и снова проверяют, взяли ли с собой волшебную палочку, даже если минуту назад убедились, что она лежит в кармане.

— Нет, — быстро сказал я.

Все известно, что "то, чего в своем дому не знаешь" — самое опасное обещание.

— Да шучу я! Дерьмо тролля, ты думаешь, я на такое способен? Просто говорю, что решу потом.

— Хорошо, — подытожил я, — не "то, чего я в своем дому не знаю" и не... ну...

— Боюсь предполагать, на что ты намекаешь. Ты действительно уверен, что кукла у нас?

— Будто ты нет. Ладно, так долг за мной. Если найдем куклу, конечно.

— Пошли искать, — кивнул Забини.

На половине Блейза поиск был прост — он мог попросту использовать призывающие чары. Поэтому уже через пять минут мы крались в направлении спальни его матери. По словам Блейза, миссис Забини сразу после завтрака ушла куда-то с Поттером. Мы как раз обшарили спальню и убедились, что если кукла и лежит где-то в замке, то точно не там, когда сигнальные чары сработали. Блейз замер, прислушиваясь. Слава Мерлину, все оставалось тихо. Судя по всему, миссис Забини, если и явилась заниматься гостями, отправилась к ним сразу, не поднимаясь в свои покои.

— У нас есть еще коридор за картинной галереей, — сказал он, — мне с детства было запрещено туда заходить. Мать считает, что это опасно.

— Пойдем.

Мы тихо крались нескончаемыми залами. Руки холодели. За каждым углом я ожидал ловушки или проклинающего заклятия. Чуть улучшившееся после встречи с Мвамбой настроение снова упало. Какого боггарта отец так подставился?! Сам же предупреждал меня, что необходимо быть осторожным!

Пройдя картинную галерею, мы оказались в длинном пустом коридоре. Блейз вертел головой и крепко сжимал мою руку. Я как раз собирался спросить его, что он высматривает, когда в стене возле нас образовался дверной проем, из которого в коридор вывалился Поттер собственной персоной. Способность Золотого мальчика возникать в самое неподходящее время в самом неподходящем месте давно перестала меня удивлять, но в этот раз его явление было совсем уж абсурдным. Подарив меня бешеным взглядом, Поттер поиграл желваками и вежливо заговорил с Блейзом о погоде! Это было настолько на него не похоже, что я чуть не умер от ужаса. Поттер с Блейзом разговаривали, а у меня в голове крутилась только одна мысль: "Боггарт! Это наверняка боггарт. Это не может быть Поттер. Мог ли у меня измениться боггарт? Еще как! Или это боггарт Блейза? Ради Мерлина, о чем они разговаривают?" Кроме всего прочего, на боггарте-Поттере была надета пугающая майка с надписью "Черная магия" поперек груди. Пока мы стояли, надпись понемногу бледнела, и вся майка приобрела такой вид, будто вот-вот исчезнет. Это только подтверждало мои опасения. Поттер закончил разговор и отправился дальше. Блейз вцепился ногтями в мою ладонь, притянул к себе и зашептал:

— Повезло, что мы его встретили. Я теперь тоже вижу эти двери, и кукла наверняка в одной из таких комнат... ты сейчас уходи, я дальше сам. А завтра приходи до завтрака, пока мать спит, сможешь? И шамана приводи обязательно.

— Так это был настоящий Поттер? — прошептал я в ответ.

— Еще бы, — скривился Блейз, недоуменно взглядывая мне в лицо.

Поттер выбрал именно этот момент, чтобы обернуться и пронзить нас подозрительным взглядом. Дементора ему в душу, как я устал от того, что он меня постоянно в чем-то подозревает! Следил бы лучше за своей невестой!

**

Вид отца показался мне чуть более здоровым. Мама в соседней комнате рисовала акварелью розы. Увидев меня, она произнесла только одно слово:

— Удачно?

Я помотал головой. Мама задумчиво посмотрела на рисунок. О чем она думает, было легко догадаться.

— Блейз говорит, что есть зацепка. Завтра утром пойду туда снова, с Мвамбой. Думаешь, он согласится?

— Я это улажу.

— Отправимся в шесть утра.

Мама кивнула головой.

— Разумно. Каролина никогда не встает рано. Но если и завтра ничего не выйдет, придется подумать о втором варианте.

Мы с мамой обменялись понимающими взглядами. Она выглядела такой спокойной и собранной, что на секунду я удивился, почему такое простое решение вопроса не пришло никому в голову раньше. Вместо того, чтобы отговаривать Поттера, можно было просто...

— Ищите как следует, — мягко сказала мама и снова принялась за акварель. — Второй вариант гораздо опаснее.

Мне показалось, что она прошептала что-то типа: "Если бы Белла была жива...", но я предпочел сделать вид, что не расслышал.

Теперь вечер, и я сижу в своей комнате возле огня, грея в руках бокал бренди. Грейнджер не появляется. Жаль: за последние недели я привык к нашим с ней посиделкам.

Удивительно, как гриффы не умеют отделять личные обиды от интересов дела! Как они упрямы, бестолковы и не видят дальше своего носа! Я подставил всю нашу семью, постоянно рискую жизнью — спрашивается, ради чего? Неужели Уизли с Грейнджер действительно думают, что все это только ради возвращения Поттеру магического долга? Будто я не мог остановиться на передаче защитного амулета!

Если честно, мне и самому не до конца понятно, зачем я влез во все это настолько глубоко. Просто все так быстро пошло наперекосяк...

В начале первого я запираю камин и иду спать.

От мысли, что грязнокровка оказалась глупее, чем я о ней думал, почему-то особенно досадно.

Часам к десяти вечера Гарри начинает жалеть, что вообще затеял этот мальчишник. Несмотря на выпитое огневиски и танцовщиц-полувейл, развлекающих собравшихся на Гриммо парней, вечеринка имеет отчетливый похоронный оттенок. Рон не изменил слову, данному Гарри, когда тот явился мириться в Нору, и не пытается больше отговаривать друга от свадьбы. Он даже честно улыбается — но ничего не может поделать с выражением глаз. Джордж и Джордан Ли держатся лучше, но в какой-то момент Гарри замечает в отражении стеклянной дверцы шкафа, что Джордж смотрит ему в спину с до смерти серьезным лицом, от которого кажется старше на десяток лет. Слава Мерлину, приятели из школьной квиддичной команды, молодые министерские авроры и остальные приглашенные из числа не слишком близких друзей настолько счастливы, что оказались в доме самого Гарри Поттера, что гомонят за десятерых каждый, не замечая напряженного состояния хозяина дома. Из открытого по случаю празднования камина вываливаются все новые гости.

— По крайней мере, хоть кто-то развлекается, — думает Гарри, глядя, как компания парней, собравшаяся в большой гостиной, где когда-то проходили заседания Ордена феникса, играет с танцовщицами в плюй-камни на раздевание. Рон, подошедший сзади, хлопает его по плечу.

— Хороши. Откуда ты их взял?

— Прибыли с континента. Мы договаривались только на танцы, так что раздеваются они по собственному желанию.

Рон усмехается.

— Гермиона убила бы тебя за это. "Использование женского тела в качестве товара унижает человеческое достоинство".

— В данном случае, получеловеческое. Пошли, накатим еще?

В начале третьего вечеринка сама собой идет на убыль. Танцовщицы умудрились незаметно и очень профессионально исчезнуть, те из приглашенных, что были потрезвее, тоже расходятся. На ковре в гостиной спят гости послабее, несколько человек с пьяным восторгом терзают телевизор, исторгающий рекламу вперемешку с музыкальными клипами. В бывшей комнате Сириуса парочка загонщиков раздевает друг друга, к неудовольствию явившегося с доносом о творящемся безобразии Кричера. Гарри машет рукой и велит домовику не лезть. Ему только-только удалось добиться счастливого состояния, когда все, происходящее в его жизни, стало казаться немного забавным, очень романтичным и совсем, совсем не опасным. Он развалился на полу в библиотеке, упершись спиной в ноги Рона, сидящего на диване, и они ритмично допивают очередную бутылку виски. Джордж с Ли распрощались парой минут раньше.

— Можт, ты и выжвешь, — бормочет Рон, судя по всему, не отдавая себе отчета, что говорит вслух, — все-тки ты мальчк, кторй...

В этот момент снова возникает Кричер.

— Хозяина Гарри спрашивают в камине в гостиной. Уверяют, что это срочное дело.

— Переведи в этот камин, — вставать с пола не хочется, идти куда-то — тем более.

Через минуту камин в библиотеке вспыхивает зелеными искрами, и в пламени показывается бледное лицо Драко Малфоя. Его благопристойный вид кажется сейчас таким неуместным, что Гарри сползает ниже, чтобы похохотать в свое удовольствие лежа. Еще веселее то, что с каждым приступом смеха Малфой выглядит все более оскорбленным. Рон, отсмеявшись, машет в сторону слизеринца полупустой бутылкой.

— Тьбя рзве звали? Или ты вместо эт'го пр'дурка Блейза?

— Поттер, я вижу, ты сейчас не в состоянии разговаривать о серьезных делах, — хмуро произносит Малфой. — Уизли, я видел Грейнджер вечером. Она просила передать, что согласна на твой вариант и будет в Норе с утра. Поттер, я могу поговорить с тобой завтра?

— Гермиона тебя простила? — изумляется Гарри с пола.

— Прстила за что? — пытается протрезветь Рон. — и кгда эт ты ее вид'л?

Малфой еще секунду маячит в огне, до смешного напоминая Кричера своими поджатыми губами, потом, не прощаясь, исчезает.

— Редкй ублюд'к, — с чувством говорит Рон. — Но мы его за это и любим, ха... Что там с Герми?

Гарри вытирает с глаз слезы смеха. История с перевоплощением Малфоя в Гермиону кажется ему сейчас совершенно комичной.

— Он стырил у Герми волос...

— Вот ублюд'к... ей следвло быть острожней...

— .... явился ко мне в ее теле..

— Зачем? — напрягается Рон.

-... и пытался отговорить жениться... Мы с ней его чуть не убили потом...

Все-таки рассказ оказывается не таким уж забавным. При слове "жениться" Рон заметно дергается, прикладывает к губам бутылку и одним глотком допивает оставшееся.

— Мне, н'верно, п'ра. Ты как, приятль?

— В порядке.

— Иди спать.

— Как скажешь, мамочка. Порох на полке.

Рон бросает в пламя щепотку летучего пороха, шагает внутрь, неожиданно четко выговоривает "Нора!" и исчезает. Гарри машет палочкой, закрывая камин. Накладывает запирающие и заглушающие чары на двери, заползает на диван и засыпает, чтобы через три часа проснуться от очередного кошмара. Ночная пьянка кажется чем-то давним. За окном только начинает светать. Дом тих.

— О, Мерлин...

Гарри наощупь хватает стакан, стоящий на ночном столике, и несколькими жадными глотками выпивает морковный сок. Кошмар был таким впечатляющим, что даже после пробуждения требуется пара секунд, чтобы понять, что все происходило не на самом деле. Кое-как он находит очки и открывает окно, чтобы впустить в комнату прохладный воздух. Ветер гоняет по площади пустой полиэтиленовый пакет. Он снова разговаривал с Дамблдором в гулком пространстве загробного Кинг-Кросса.

— Мальчик мой, — говорит мертвый волшебник, мерцая голубыми глазами, — сила любви огромна, она способна спасать и исцелять. У тебя она есть, и ты не должен отрицать ее или пытаться остановить. Любовь к женщине ничем не слабее любви к славе или к родной стране. Ради подобной любви совершались великие подвиги.

Голос бывшего директора Хогвартса звучит уверенно, и во сне Гарри слушает его умиротворенно, как слушают дети вечернюю сказку. Но в тот самый момент, когда он окончательно чувствует себя счастливым от того, что некто старший и мудрый подтверждает, что он все делает правильно, лицо Дамблдора начинает неуловимо искажаться, и на нем проступают уродливые следы тления. Голубые глаза тускнеют и наполняются злобой, а старческий голос с издевательской мягкостью продолжает:

— Что действительно забавно, так это то, что эта великая сила с такой же легкостью может убить, как и спасти. Возможно, я приду за тобой вскоре, чтобы мы могли обсудить это как следует. Тут многие скучают по тебе, Гарри.

Он вглядывается, убеждается, что сквозь лицо директора проглядывают черты Вольдеморта, вскрикивает от отвращения и просыпается. Сырой воздух наполняет комнату. Сон оставил гнетущее впечатление. Голова раскалывается.

— Акцио антипохмельное зелье из ванной! — шепчет он.

В том, чтобы быть великим волшебником, есть свои мелкие бытовые плюсы. Его "акцио" действует на гораздо большем расстоянии, чем такое же заклятие рядовых магов. Он ложится животом на подоконник, невыспавшимися глазами глядит на мокрый булыжник площади... Хотел бы он знать, что пытается донести до него этими снами подсознание. Неужели он действительно начал бояться предстоящей свадьбы? Глаза машинально следят за взлетающим и опускающимся пакетом. Каролина не скажет и слова, если он решит отменить все в последний момент. Скорее всего, она попросту уедет путешествовать, чтобы скандал забылся сам собой. Она будет с ним мила. Он представляет, как в ее изменчивых глазах мелькнет быстро подавленное презрение. Каролина, самая прекрасная женщина в мире... Обнять и не отпускать никогда, чего бы это ни стоило. Рон прав, он же Мальчик-который-выжил! Наверное, именно он — тот человек, который может разорвать цепь, которая держит Каролину, чем бы эта цепь ни была. Он не должен сворачивать с выбранного пути. Начинает моросить мелкий дождь, и Гарри закрывает окно. Потом кидает в камин порох и зовет:

— Малфой!

Тишина. Конечно, еще слишком рано. Но после того, как Малфой пытался поговорить с ним в пол-третьего ночи, он имеет право в свою очередь разбудить его в пол-седьмого утра.

— Малфой!

Камин на вход у Малфоя заперт, остается только взывать в каминное чрево. Через пару минут взывания приносят плоды.

— Поттер. Что ты тут делаешь?

— Ты хотел поговорить. Заходи, у меня как раз все тихо.

Малфой трет глаза и зевает. Бормочет что-то вроде "Ты настоящий убийца" и пропадает. Через пять минут в камине снова вспыхивает зеленое пламя, и слизеринец вышагивает на ковер: умытый, причесанный, в застегнутой на все пуговицы мантии. Гарри сидит на диване, не делая ни движения навстречу. Комната освещается лишь слабым огнем камина да серым уличным светом.

— Поттер, дело в том...

Теперь видно, что бывший слизеринец волнуется.

— Я знаю, ты не слишком любишь моего отца...

Малфой замолкает, Гарри смаргивает, поймав себя на том, что задумался, упершись взглядом ему в лицо, отчего тот явно чувствует себя еще более не в своей тарелке.

— Он умирает, — говорит Малфой. — Мы с мамой позаботились о том, чтобы это никому не было известно, но он умирает от какого-то африканского проклятия. Несколько дней назад у нас был целитель...

И Малфой рассказывает ему фантастические вещи о заклятии "Иссушения жизни". Клянется, что кукла с украденным дыханием Люциуса хранится где-то в замке Забини. Гарри старается оставаться спокойным.

— Я правильно понимаю? Ты обвиняешь мою невесту в том, что она прокляла твоего отца?

Малфой нервно сжимает губы, но кивает.

— Ты в своем уме? — уточняет Гарри.

— Поттер, — говорит Малфой, подавшись вперед, — как мне тебя убедить? Отец попал под проклятие, потому что я — я, понимаешь? — попросил его помочь вытащить тебя из этой истории! Что ты хочешь за свою помощь? Чтобы я встал перед тобой на колени?

— А зачем ты полез не в свое дело? — с той же опасной мягкостью спрашивает Гарри.

— Меня попросили Грейнджер и твой Уизли!

Это так глупо звучит, что Гарри чувствует досаду.

— Я устал от твоего вранья. Они попросили, и ты любезно согласился, даже предполагая, что это опасно? Хочешь, чтобы я поверил в самоотверженную заботу обо мне семейства Малфоев? Ладно, Гермиона могла обратиться к тебе — ей иногда приходят странные мысли. Но вряд ли можно надеяться на чистоту твоих мотивов...

— Это правда, — цедит сквозь зубы блондин.

— О, ну да! Знаешь, что я думаю? Твой отец опять связался с какими-нибудь темными делами и попал под проклятие. Я могу даже поверить, что он умирает. Это объясняет, по крайней мере, почему ты с такой силой крутишься вокруг меня в последнее время! Но не надейся, что я снова стану вам помогать. Я и так не уверен, что правильно сделал, вытащив его из Азкабана.

— Постой, — говорит Малфой торопливо. — Ты ведь можешь спросить у Грейнджер. Это она предложила мне попросить тебя...

— Когда я последний раз видел Гермиону, она кричала на тебя, как баньши.

— Ну, я извинился, — кривится Малфой. — Это было легкое недоразумение. Мы все обсудили с ней вчера, пока вы с Уизли напивались до зеленых троллей.

— Ты извинился перед грязнокровкой?

Малфой пожимает плечами.

— Готов признать, что по крайней мере с кем-то из друзей тебе повезло. При ближайшем рассмотрении оказывается, что с Грейнджер можно иметь дело.

Гарри трет лоб, пытаясь вспомнить, что еще плел раньше Малфой.

— Что за дело у нее к Рону?

— Понятия не имею. Может, пойдут выбирать тебе свадебный подарок? Она просила напомнить ему о встрече, раз уж я отправлялся в логово льва, но в детали не посвящала.

— Ясно. Ты, как всегда, безумно вовремя со своими проблемами... И чего ты, собственно, от меня хочешь?

Даже в свете серого дождливого дня видно, что Малфой бледнеет и весь напрягается, выбирая слова.

— Помоги нам с Блейзом попасть в последнюю из комнат. Там, в том коридоре... ну, ты помнишь... Блейз проверял Нью-Йорк, море, горы, Индию... вряд ли кукла спрятана там... Осталась одна дверь, которая не открывается. Ты же у нас великий волшебник! Ты сможешь пройти. Отцу осталось дыхания на месяц-полтора, потом будет поздно. Если вы уедете после свадьбы в путешествие, к моменту вашего возвращения он будет мертв.

— Я не стану этого делать, — говорит Гарри просто.

Малфой кусает губы.

— Поттер, я...

— С ума сошел? — заканчивает Гарри. — За кого ты меня принимаешь? Я буду помогать вам обыскивать замок своей невесты? И за кого вы с Блейзом, оба, принимаете Каролину? Уж Блейз-то мог бы быть поумнее! Она наверняка уже знает, что вы таскались в запретные комнаты.

— Блейз не маленький и не боится, что его отшлепают. Чего он не хочет, — шипит Малфой, — так это того, чтобы его мать стала убийцей. Как тебе такой мотив?

Гарри пытается обдумать то, что услышал. Мешает вновь начавшаяся головная боль, усиливающаяся с каждой секундой.

— Уходи.

— Поттер, обещай мне хотя бы подумать! Спроси Грейнджер!

— Просто уходи.

У Малфоя дергается веко.

— Поттер. Пожалуйста. Я... я умоляю.

Это дергающееся веко оказывается последней соломинкой, ломающей спину верблюда. Гарри вдруг испытывает странное чувство стыда, словно мучает отказом не Малфоя, а какое-то безобидное и беззащитное создание. Боль в висках такая, что темнеет в глазах.

— Иди, — повторяет он. — Я спрошу Гермиону, ладно! Ради всего святого, провались уже отсюда.

Малфой стискивает руки, открывает рот, закрывает рот, и наконец молча исчезает в камине.

До свадьбы Поттера — тридцать шесть часов. Магический мир гудит, как рой пчёл.

В утреннем номере "Пророка" центральный разворот посвящен репортажу со вчерашнего поттеровского "мальчишника". Колин Криви умер, но дело его живет. Не знаю, кто из гостей сыграл роль папарацци (репортаж подписан "от редакции"), но снимки явно сделаны из-под полы. На одном из них Поттер с Уизли глазеют на полураздетых вейл, на другом Золотой мальчик пьет на брудершафт со смутно знакомым парнем — кажется, загонщиком из "Пушек". Спортсмен небрежно положил руку на поттеровский зад, а тот слишком пьян, чтобы протестовать. Впрочем, может, ему нравится? Грейнджер как-то раз заявила, что Поттер би. У Грейнджер вообще, как оказалось, удивительное количество разных теорий.

На третьей фотографии Поттер смеется и стаскивает с себя мантию, оказываясь в маггловских джинсах и майке типа той, что была на нем в момент исторического столкновения в забиниевском коридоре. На этой — изображение галактики, стрелка и надпись "Вы находитесь здесь". Непритязательный гриффиндорский юмор. На заднем плане поттеровскому стриптизу апплодирует хохочущая компания парней и танцовщиц.

На следующем фото кто-то из авроров отплясывает на любимом столе моей двоюродной бабки, стоящем в большой гостиной — на том, что покрыт шкурой дракона, с ножками, сделанными из ног гриффона. Вальбурга испепелила бы негодяя на месте. Заголовок гласит: "На вечеринке у Золотого мальчика было ВАУ, как ЖАРКО!"

Все ведут себя так, словно забыли, что завтра вечером наш агнец отправится на заклание. Даже домохозяйки перестали митинговать возле Министерства. Напротив, настроение в обществе ненормально приподнятое. Все ходят принаряженные, шушукаются о том, что Поттер "Ах, какой мальчик!", а миссис Забини "редкая женщина", и готовятся потом годами перемывать косточки всем участникам "свадьбы века". Упоминание о том, что "редкая женщина" похоронила семерых, стало дурным тоном.

В Косом переулке с уличных лотков вовсю торгуют сувенирами: фигурка Поттера на коленях вручает пылающее сердце фигурке Каролины.

— Свадьба, — рассуждает в "Пророке" какой-то престарелый гоблин, — даст импульс всей магической экономике, с трудом восстанавливающейся после военных лет.

Только Кингсли продолжает под разными предлогами посылать в замок Забини аврорские проверки, как (достаточно навязчивое) напоминание о том, что Министр против. Он уже не опасается, что парочка сбежит из Англии: днем раньше, днем позже... Состояние отца "стабильно тяжелое".

— Все будет ховошо, — твердит Мвамба с того дня, когда мы несолоно хлебавши вернулись из замка Забини.

В семи открытых Блейзом комнатах африканец с порога нюхал воздух, по-собачьи склонив большелобую голову, и говорил:

— Фрряд ли тут.

Восьмую дверь мы открыть не смогли. Все это напомнило мне какую-то краем уха слышанную сказку, но я не смог вспомнить, о чем она. Временами хочется встать посередине главного холла поместья и причитать, как портрет прабабушки Клевсидры:

— Ох, как плохо-то все! Как все плохо!

Мвамба продолжает ежедневно сжигать по нескольку отцовских волосков и о чем-то размышлять, глядя на дым. Иногда он просто сидит, положив лиловую лапу на бледную отцовскую руку, и спокойно улыбается. Кажется, маму его присутствие утешает. За такое не жаль и сотни галлеонов в день. Мама увлеченно рисует. Из библиотеки пропало несколько книг по ядам и проклятиям — подозреваю, перекочевали в ее спальню. Мы приняли приглашение в Вестминстер. Уверен, что наш подарок Каролине воплотит в себе все, что она почерпнула в изученных книгах. Я раз по десять на дню думаю, что нам стоит поговорить об этом, но... мама молчит, а мне не хватает духу.

После неудачного визита к Забини пришлось пожертвовать репутацией и послать Грейнджер сову первым. Вместе с запиской отправил книгу о родовой магии, чтоб наверняка. Со всем тем, я по-прежнему не понимаю, в чем суть ее претензий. Полиморфное зелье не относится к разряду запрещенных! Оно даже в аптеках продается без обязательной записи о покупателе для Аврората!

Короче, не пос-ти-гаю. Решил списать это недоразумение по графе "типично гриффиндорские странности". Грейнджер вместо "странности" говорит "заморочки". А вместо "сильно переживать, искать решение проблемы" — "заморочиться по-крупному". Например, сейчас мы крупно заморочены на проблеме поттеровской свадьбы. Главное — не ляпнуть что-нибудь подобное при маме.

Узнав про куклу, Грейнджер задумалась глубоко и надолго. Мы с ней сидели в маггловском кафе. Глаза сами собой утыкались в ее бесстыдно торчащие коленки — диваны в кафе были слишком низкими. Наконец она выплыла из раздумий и сказала:

— Драко, я даже не знаю...

Я подумал, что не против того, что она снова называет меня "Драко". Ее "Драко Люциус Малфой" звучало слишком угрожающе.

— Может быть, настало время поговорить об этом с Гарри? Вечером у него мальчишник, камин будет открыт всю ночь. Если попробовать поговорить попозже, когда все расслабятся... Он никому не отказывает в помощи. И я уверена, что он способен открыть любую дверь!

Ее лицо румянилось от смешной гордости за друга. Вот станет он в середине мая мертвым другом — кем ты, блин, будешь гордиться?

Я сказал "блин"? Блин! Тлетворное влияние магглорожденных! Соплохвоста в прическу Грейнджер!

— Можно попробовать вышибить дверь "Бомбардой", но...

— Прекрасный совет. А потом миссис Забини бомбардой вышибет мне мозги. Благодарю за предложение.

На секунду показалось, что она опять что-то от меня скрывает. Но потом она подняла свои шоколадные глаза, сунула в рот трубочку от молочного коктейля, и вид у нее стал такой гриффиндорски открытый, что я расслабился.

Поттер, вопреки всем опасениям, не убил меня, когда я появился в его камине... и после разговора с ним осталось только ждать.

Я шляюсь по дому, изучаю "Пророк". С трудом пытаюсь заниматься делами поместья. Дальний пруд следует вычистить, аптекарский огород нуждается в высушивающих заклятиях — от дождей начали гнить ростки неболиголовки горечавой. В шесть часов вечера от Грейнджер прилетает такая же лохматая и самоуверенная сова. Тычет мне в нос лапку, словно я без нее не вижу письма.

"Гарри все сделает сам. Если кукла там, он передаст тебе ее завтра вечером перед свадьбой. Драко, не волнуйся! С твоим отцом все будет хорошо! PS. Сегодня не приду. Хочу лечь пораньше".

С письмом в руке я отправляюсь к матери и зачитываю ей все, кроме постскриптума. Я лишен предрассудков против грязнокровок, но не хочу лишний раз акцентировать внимание мамы на том, что наши с Грейнджер вечерние встречи так регулярны, что ей приходится предупреждать о не-приходе. Мама смотрит взволнованными глазами.

— Вроде бы Гарри хороший мальчик, — говорит она неуверенно, — на него ведь можно положиться?

О, Мерлин. Когда это наши родители успели постареть и стали нуждаться в поддержке? Я осторожно целую маму в щеку и подтверждаю, что на Поттера стоит рассчитывать. Он добудет куклу из одного упрямства. Мама чуть-чуть отмякает. Представляю, каково ей было готовиться к убийству. Ведь она-то — не тетя Белла.

Наступает последний день. Косой переулок затянут праздничными транспарантами. Во многих магазинах объявлен "короткий день". Даже Гринготтс закрывается на час раньше.

После обеда Мвамба производит свои обычные манипуляции с отцовскими волосами, заносит руку над картой и улыбается.

— Что? — спрашивает мама. Но Мвамба отделывается обычным:

— Нет пвоблем. Все будет ховошо.

Близится вечер, а совы ни от Поттера, ни от Грейнджер так и не прилетает. Я старательно делаю вид, что все под контролем. В своей комнате пытаюсь связаться с "Норой", но то ли там заперт камин, то ли они нарекли его по-другому после того, как о Норе написали в "Пророке" — никто не отзывается. Камин на Гриммо, разумеется, закрыт. Глупо было и пробовать. В крайне нервном состоянии наряжаюсь к торжеству.

За час до полуночи над прилегающими к аббатству улицами начинают действовать антимаггловские чары. Нанятые команды обливиаторов дежурят по периметру. В помещении одной из служб при аббатстве работают на вход сразу четыре камина. Мы с мамой прилетаем, как и подобает, в карете, сокрытой чарами невидимости. Мамина рука чуть дрожит, когда она опирается на мою. Я глазами ищу Грейнджер. Мрачный снаружи, внутри собор пылает от золотой и серебряной пыльцы. Несмотря на огромное число приглашенных — не меньше тысячи волшебников явилось не только из Англии, но и со всех стран Европы, — он кажется полупустым. Над головами летают феи любви и семейного счастья, держа в зажатых кулачках гости риса. Скрепляющим клятвы выбран Верховный маг европейского Визенгамота Луэций Туллий, красивый седой итальянец, с широкой улыбкой приветствующий рассаживающихся гостей с возвышения. Изображения маггловских святых закрыты светящейся пеленой. Ясное синее небо сияет с высоких сводов. По центру собора белоснежная дорожка из цветущей Ночной Забавы. Поттер стоит возле Туллия, бледный, с осунувшимся лицом и ненормально яркими глазами, и то снимает, то надевает очки.

Я извиняюсь перед мамой и начинаю протискиваться ближе. За спиной Поттера вертит рыжей башкой Уизли. Где же, дракл ее дери, Грейнджер? Почему она не здесь? В двадцати шагах от Поттера меня перехватывает неприметного вида волшебник в темно-синей мантии.

— Дальше нельзя, сэр, — говорит он.

— Мне надо поговорить с Поттером, — шиплю я. — Я — Драко Малфой, разве вы не узнаете?

Боггарты бы жрали этих провинциальных авроров.

— Одну минуту, — он достает из кармана зеркало.

Через секунду Поттер оборачивается, находит меня глазами и кивает.

— Поттер, — и тут я понимаю, что, если расчеты Грейнджер верны, то я вижу Золотого мальчика живым в последний раз в своей жизни.

Каролина вернется на Остров одна. В трауре. В этот момент заодно с ней я почему-то ненавижу и Блейза.

— Все нормально, Малфой, она у меня. Передавай привет Люциусу, — Поттер улыбается, но в глазах стоит неподвижная мрачная точка. — Бери же!

Я отвожу взгляд от его улыбки и вижу, что он протягивает мне куклу с платиново-белым хохолком волос.

— Ну все, Малфой. Надеюсь, ты счастлив?

О да, придурок. Я просто охрененно счастлив видеть, как ты лезешь в костер! Поттер сужает глаза.

— Чем на этот раз недоволен?

— Ничем. Все прекрасно. Спасибо тебе... Гарри.

Поттер кивает. Не чувствуя в себе сил для дальнейшей беседы, я пячусь обратно. Мамино лицо сияет. Ей явно не терпится вернуться домой и отдать куклу Мвамбе. В этот момент пространство собора наполняется самыми волшебными звуками из всех возможных. В интенсивности, с которой они вливают в душу счастье, есть что-то насильственное. Пение сирен продолжается не более минуты, после чего начинает звучать орган. По белоснежной дорожке к Поттеру идет Каролина. На ней золотого цвета платье, черные волосы забраны высоко вверх и скреплены золотыми лентами. Блейз, видимо, отказался вручать ее Поттеру, потому что вместо него рядом с ней идет высокий смуглый мужчина с квадратной челюстью. Понятия не имею, кто он. Музыка затихает, и Верховный маг начинает свою речь. Обычные ритуальные слова отдаются в моих ушах похоронным звоном. Ради Мерлина, Поттер, ты же нашел куклу! Ты теперь ТОЧНО знаешь, что собой представляет эта... эта... мой взгляд падает на ослепительное лицо его невесты, и я на мгновение теряю мысль.

Огненные и алые нити, вылетающие из палочки Верховного мага, очерчивают вокруг брачующихся пылающий круг. Наступает время принесения брачных клятв, и Луэцций Туллий громко произносит:

— Если кто-либо знает, почему эта свадьба не может состояться, он должен заявить об этом сейчас или молчать вечно!

Тишину можно резать ножами. Мы что, так и будем стоять и делать вид, что все нормально?

Мама стискивает мою руку. Луч наколдованного солнца падает с потолка на Поттера и миссис Забини, освещая их с такой яркостью, что глазам больно... Неужели я действительно вижу этого придурка в последний раз?

В ту же секунду от входа в собор, усиленный Сонорусом, несется резкий девичий голос:

— Я! Я возражаю!

Клянусь Мордредом и Морганой, я восхищен Грейнджер.

Это напоминает школьные годы.

Первый курс — Гарри крадется за Квирреллом, второй курс — выслеживает Малфоя, третий — подозревает Снейпа. Кукла, конечно, обнаруживается в комнате с портретом. Если бы Гарри знал, что искать, заметил бы ее еще в прошлый раз. Мирно лежит себе на полке за стеклянной дверцей миниатюрного шкафчика, словно в хрустальном гробу.

Гарри высовывает руку из-под мантии-невидимки и трогает палочкой дверцу. Вопреки ожиданию, шкафчик не зачарован, дверца открывается без усилий. В комнате становится совсем темно, когда Гарри гасит крошечный огонек на конце своей палочки и бесшумно движется к выходу. Не успевает он сделать и пары шагов, как дверь распахивается.

— Гарри? — спрашивает Каролина, и одинокая свеча вспыхивает на каминной полке под портретом, отчего человек на нем просыпается и прикрывает рукой глаза.

— Я тут, — Гарри сбрасывает мантию. Не хватало еще прятаться от нее, как от Филча. Это не Хогвартс, и он не школьник. Взгляд Каролины задерживается на кукле, которую он держит в руке. Потом она переводит глаза на него. В зрачках мелким бесом дрожит пламя свечи. Тени искажают лицо, отчего оно кажется почти пугающим. Каролина делает несколько бесшумных шагов — босые ступни мягко утопают в ковре — и оказывается на расстоянии шага.

— Зачем ты здесь?

И воздух в комнате вязкий и жаркий, и клонит в сон, и кукла в руке наливается тяжестью, леденя ладонь. Окно закрыто, но пламя свечи колеблется, словно от ветра.

— Гарри, — в ее голосе глубокое разочарование, и это страшнее всего. Она словно отдаляется от него, машет ему рукой с отплывающей в пустоту льдины, между ними километры воды, триллионы лет, вся ее жизнь, вся его... Гарри рвется к ней сквозь тяжело дышащий воздух, и наваждение спадает.

— Ты не должна делать этого, — отвечает он упрямо, вглядываясь в ее меняющееся лицо.

— Это мое дело, — говорит она твердо. — Никто не имеет права лезть в мои дела.

Гарри мотает головой. Она просто не понимает. Это их поколение! Все, как один, искореженные войнами, замкнутые, гордые, несчастные.

— Это ведь все равно, что убийство. Так нельзя. Что это за заклятие?

— Обычное заклятие охраны. Люциус пытался проникнуть в место, где не должен был быть. У всех семей есть тайны, которые они охраняют от посторонних. Он прекрасно знал, чем рискует.

— Думаю, не совсем, — Гарри вспоминает давний поединок в Министерстве и приходит к выводу, что старшему Малфою вообще свойственно преувеличивать собственные умения. Лучше всего у этого павлина выходит украшать собой официальные собрания. В бою от него толку мало. Вот его свояченице действительно опасно было попасться на узкой дорожке. Каролина молчит и мрачно смотрит в пол. И в Гарри словно что-то ломается. Он испытывает такую жалость, что дыхание перехватывает. Одним рывком он сгребает ее в объятия и притягивает к себе. Ее плечи напряжены, словно она готовится оттолкнуть его, но он намного сильнее... смешно даже пытаться вырваться. Свободной рукой он ихонько гладит ее волосы, струящиеся по спине — их мягкая гладкость всегда его восхищала. На Каролине надета только его собственная рубашка, слишком широкая для нее, в которую она завернута, как индианка в сари. — Тшш, — говорит он, обнимая ее все сильнее, словно пытаясь вдавить в свое тело, окружить со всех сторон. — Тебе больше не надо защищаться. Ни от кого, понимаешь? Я с тобой. Тебя никто не обидит. Не надо больше охранных заклятий, не бери все на себя, не строй свои стены... Ты не одна.

И чувствует, как тело в его руках расслабляется. Каролина то ли смеется, то ли всхлипывает, и утыкается носом ему в грудь.

— Отдадим куклу Малфоям завтра и забудем об этом, хорошо? Я люблю тебя.

Он чуть отпускает ее, отодвигает, чтобы взглянуть в лицо. Мгновение Каролина стоит, опустив голову, после чего прерывисто вздыхает, закидывает ему на шею тонкие сильные руки и шепчет:

— Как скажешь, герой. Вернемся в кровать?

Рама пуста, только на резном стуле лежит брошенная маска.

**

Кричер причитает.

— Такой ответственный день, а хозяин Гарри всю ночь не был дома! Хозяина много раз вызывали по камину друзья хозяина! Хозяину надо отдохнуть. Кричер приготовил ванну для хозяина. Хозяин зря держит эту вещь в руке, Кричер чувствует в ней злую магию. Хозяин Гарри великий волшебник, но лучше Кричер спрячет эту вещь в подвале, — и эльф тянет сухую зеленоватую лапку.

— Как же вы меня достали, — бормочет Гарри, — сначала Добби, теперь ты! Почему я вызываю в домовиках материнские инстинкты?

Кричер поджимает сморщенные губы.

— Хозяин Гарри может сравнивать Кричера с негодным эльфом Добби, если так угодно хозяину... — скорбно начинает он.

— О, Мерлин! Ладно, прости. Разбуди меня в пять. Оставь куклу в покое! Пусть лежит на столе.

Кричер пропадает, но, похоже, продолжает невидимо кружить по комнате — судя по тому, как беззвучно задергиваются шторы и само собой расправляется на засыпающем Гарри одеяло.

Гарри подозревает, что Рон может попробовать саботировать неугодную ему свадьбу, но тот честно является в шесть вечера, рыжий, словно гигантская морковка, упакованная в парадную мантию (темно-зеленого цвета, и, слава святым, на этот раз без рюшей и оборочек). Рожа, правда, не слишком радостная, но речь об отмене ритуала он не заводит.

— Гермиона придет в церковь, — поясняет он, кое-как поглощая коньяк (еще Вальбургиных запасов) из микроскопической ликерной рюмки. Потом выглядывает в окно. Рон всегда напрягается, когда Гарри и Гермиона вытаскивают его на прогулку по Лондону, но готов часами с любопытством глазеть на прохожих из гостиной.

— Ты знаешь, что все окрестные крыши в совах? — интересуется он с легким смешком.

В семь является Джордж, чуть попозже — Невилл и Луна. Молли осталась дома с Джинни. Женская часть семьи Уизли кое-как простила измену, но присутствовать на свадьбе не желает. Хотя какая "измена", если после Победы у них с Джинни так ничего толком и не началось? Артур, Билл с Флер, Габриэль Делакур и их с Флер родители, Кингсли Шеклболт и остальные из выживших членов Ордена феникса намерены прибыть сразу в собор. Гарри одевается, шлет сову Каролине, пытается вызвать по камину Блейза. Безрезультатно, ублюдок игнорирует все призывы.

— Может, разрешить им доставить письма? Магглы могут что-нибудь заподозрить, — предлагает Невилл, в свою очередь глядя в окно.

Гарри пожимает плечами. Чертова парадная мантия жмет в груди, он так и знал! Луна с задумчивым видом поправляет неправильно застегнутые пуговицы.

— Мне сейчас только писем не хватало! Мерлиновы яйца — прости, Луна! — ведь писали же в "Пророке" про барьер, просили не присылать сов! Пусть теперь обливиаторы разбираются...

Рон хлопает его по плечу.

— Паникуешь, а?

Джордж протягивает рюмку, но Гарри с нервным смехом качает головой. — Нет уж, спасибо! Я пока не сошел с ума — брать выпивку из твоих рук.

— Представь, все гости со стороны жениха явятся в виде гигантских канареек!

— Рон, не подавай ему эту идею!

— Кричер! Принеси еще коньяка. И следи, чтобы мистер Джордж Уизли не подливал и не подкладывал в угощение ничего своего.

Кричер кивает головой, пронзая невинно улыбающегося Джорджа подозрительным взглядом.

— Наверное, мне стоит оскорбиться таким недоверием к гостю, — замечает тот, — но я спишу это на предсвадебную лихорадку.

Так все и катится неразборчивым праздничным комом, гомоном, расплывчатой суетой, вплоть до того момента, когда невероятное пение сирен словно останавливает время. Стены собора пылают золотом и серебром, ослепительно белым светится дорожка из цветов, по которой к Гарри идет его невеста. Хмурое заостренное лицо Малфоя выделяется в толпе неподалеку. Чем теперь-то недоволен этот поганец? Через секунду мысль забывается, и больше он о Малфое не думает. Сзади перетаптывается Рон, вертит рыжей башкой.

— Ну и где она? Ты ее видишь? — шепотом спрашивает Гарри.

Рон смотрит сверху вниз покрасневшими глазами, словно бешеный кролик, и сердито шепчет:

— НЕТ!

Гарри, не отрывая взгляда от Каролины, пытается нашарить в кармане зеркало связи с охраной, спросить, куда делся ВИП-гость Гермиона Грейнджер, но не успевает. Луэций Туллий начинает обряд. Мог ли Гарри думать еще год назад, когда скитался по лесам в поисках крестражей, что следующей весной самая прекрасная ведьма королевства скажет ему "да" в главном соборе Англии?

Почему вдруг такая тишина?

— Я! Я возражаю! — раздается от входа.

Вот и Герми! Что она сказала?

Рон за спиной пыхтит, словно только что вбежал в гору. Гермиона идет по проходу, по белым цветам, тоненькая, кудрявая, в своей обычной коричневой мантии. Каролина сдавливает его ладонь. Будет ли удобно, если он сейчас обнимет ее перед всеми этими магами? Он осторожно придвигается к невесте.

— Говорите, дитя мое, — величаво разрешает Верховный маг.

— Этот брак не может состояться, — чеканит Гермиона, останавливаясь возле самого возвышения и поворачиваясь лицом к остальным гостям. В церкви так тихо, что кажется, будто слышно, как льется свет с потолка.

— Продолжайте, — кивает Туллий.

— Согласно статье номер один Брачного кодекса, "магический брак есть таинство, осуществляемое для слияния любовного, имущественного и магического, для ведения совместного хозяйства и рождения потомства, для заботы друг о друге и о потомстве". Я утверждаю, что невеста находится под черномагическим заклятием и не в состоянии произвести никакого потомства. Я утверждаю, что невеста скрывает правду о своем состоянии от жениха. А значит, этот брак не должен быть осуществлен!

По собору проходит шепоток. Та-ак. Он-то надеялся, что ничего хуже торжественной церемонии с ним сегодня не случится.

— У вас есть доказательства, дитя мое? Это серьезное утверждение.

— У меня есть воспоминание о разговоре с ее единственным сыном, Блейзом Забини. Он признался, что над ним был осуществлен ритуал защиты, как над единственным наследником рода, поскольку его матери было известно, что другого ребенка у нее не будет. Он уверен, что она связана заклятием! Я готова представить это воспоминание и требую, чтобы свадьбу отменили!

Собор гудит. Артур Уизли нервно приглаживает редеющие пегие пряди. Что-то говорит Биллу презрительно сдвинувшая брови Флер. Нежное, как цветок, личико Габриэль Делакур заслоняет брезгливая физиономия неизвестной Гарри пожилой ведьмы, бормочущей, судя по губам, нечто очень похожее на "Грязнокровка!".

С другой стороны прохода, наискосок от Уизли — печальное лицо Нарциссы. У ее сына вид по-прежнему такой, словно он с утра успел чем-то сильно отравиться.

Гарри сильнее сжимает руку Каролины и оборачивается к Рону.

— Ты знал? — от ярости он не может толком говорить, и фразы выходят короткими, словно он рубит их топором.

Рон по-бычьи наклоняет упрямую голову.

— А что нам было делать? Ты сам видел расчеты!

— УВАЖАТЬ МОЕ РЕШЕНИЕ! — рявкает Гарри, и солнце под потолком вспыхивает ярче, а люди снова затихают.

Гермиона, самая бледная в этой толпе, смотрит на него снизу, запрокинув голову. На подбородке справа у нее маленькое чернильное пятнышко. В эту минуту он ненавидит ее всезнайскую самоуверенность. Пальцы Каролины дрожат, и ему хочется увести ее отсюда, от всех этих ужасающих магов, успокоить, обнять. Защитить...

Говорил же, что не стоит устраивать все настолько торжественно! Обвенчались бы тайком в какой-нибудь комнатке в Министерстве. Шеклболт тоже имеет право скреплять клятвы, может, его даже удалось бы уговорить на это...

Тем временем Гермиона бледнеет еще сильнее, становясь уже совершенно мелового цвета, и делает несколько шагов на возвышение. Охрана застыла, напряженно следя за Гарри. Он сам почему-то застыл тоже.

— Блейз просил передать это вам, — девушка протягивает Каролине красный конверт. Рон выдвигается из-за спины и встает рядом с Гермионой.

— Вопиллер, вопиллер! — несется по собору, и вся толпа подается вперед. Гарри может поклясться, что видит слабую вспышку колдокамеры в глубине под колоннами. Судя по движению синих мантий, охрана ее тоже заметила.

Каролина берет конверт, и в наступившей тишине можно уловить отчетливый оттенок злорадного предвкушения.

— Мама, — говорит письмо негромким голосом Блейза. Акустика в соборе хорошая, стены словно усиливают звуки. — Клянусь, у тебя не станет сына, если ты дашь этой свадьбе случиться. Я не желаю иметь с Поттером ничего общего. Но я не хочу также, чтобы с ним произошел несчастный случай и вина за его смерть ("Смерть!" — ахает кто-то, тут же прикрывая рот ладонью) легла на наше семейство. Очень прошу подумать над моими словами. Твой сын Блейз.

Тишина. Гарри разворачивает Каролину к себе.

— Так что? — спрашивает он, — это все действительно имеет значе... Что нам делать?

— Что вы решили? — мягко интересуется Луэций Туллий.

Итальянец безмятежен, как Дамблдор, дорвавшийся до лимонных долек. Что-то определенно есть в этом фокусе со старостью.

— Блейз никогда не причинит себе вреда, — отрешенно говорит Каролина. — Но решать должен ты.

Ее лицо сейчас словно нарисовано тушью по бумаге: бледные щеки, тонкие черные брови, волосы и ресницы, светлые до прозрачности глаза, глядящие куда-то сквозь Гарри.

— Мистер Поттер, — важно говорит Верховный маг, — решение зависит от вас. Обвинение в скрытии факта бесплодности весьма серьезно. Вы имеете полное право потребовать отложить свадьбу до полного выяснения характера и силы проклятия...

— Можно просто продолжить?

— Гарри, ты с ума сошел! Смотри, ей наплевать на собственного сына!

— Это не твое дело, Рон! Давно ты веришь всему, что говорит Блейз?! Я не предам ее, ясно? Пожалуйста, продолжайте, сэр.

Собор взрывается воплями. Кажется, что-то кричит Гермиона, рядом бушует Рон, кидая ему под ноги два золотых кольца, которые хранил у себя, как шафер — Гарри машинально наклоняется, чтобы поднять — в криках можно различить даже вечное малфоевское "Поттер, ты редкий придурок!". Но лицо Каролины наполняется таким сиянием и счастьем, такой гордостью за него, что Гарри будто отсекает от всего остального.

— Да, — говорит он, когда доходит его очередь подтвердить согласие.

— Да, — отвечает вслед за ним Каролина, и нити заклятия скрепляют сцепленные руки. Его жена смотрит на кольцо, и на ее губах появляется слабая улыбка.

— Ты очень хочешь остаться на празднество? Может, бросим гостей на эльфов, и Мерлин с ними?

Он с готовностью кивает. Лучшее предложение за сегодняшний день, определенно.

— Подпишитесь вот здесь, — перед ними зависает огромная книга.

— На счет "три", — говорит Каролина, передавая ему перо.

Гермиона, кажется, собирается плакать. Уткнулась лбом Рону в солнечное сплетение и вздрагивает плечами. Рон сверлит его зверским взглядом. Слава богам, все наконец закончилось! Что касается детей... Хм, он пока вообще об этом не думал. Ну, в крайнем случае, всегда можно усыновить...

— Два. — Каролина трогает палочкой кольца, крепче переплетая свои пальцы с его.

— Три. Рывок портключа, пространство сдавливает их, как колбасный фарш, и Вестминстер пропадает из вида.

Мраморный пол выложен черно-белыми плитами, словно шахматная доска. Сыро, свежо. Темно. За высокими окнами палаццо скользят по черной воде длиннотелые гондолы со светящимися на носу фонариками.

— Ты все сделал правильно, — говорит Каролина тихо, обнимая его за талию, пока они вместе смотрят на плещущуюся внизу лагуну. Ее волосы пахнут темными розами из замкового сада.

— Знаешь, этот дом был куплен... давным-давно... для моего медового месяца. Нет, нет! Не смейте строить такие гримасы, мистер Поттер! Я ни разу не была здесь. Если бы не ты, думаю, я бы сюда так и не попала.

— Вы полны сюрпризов, миссис Поттер, — отвечает Гарри.

Ему хорошо. Спокойно. Все наконец решилось, это здорово. Больше не придется выдерживать доверительные беседы и уговоры или обдумывать ночные кошмары, пытаясь отыскать в них скрытый смысл. Время сомнений прошло. Теперь будет, что будет.

— Я серьезно, — мурлычет Каролина, прижимаясь ближе. — Не представляешь, сколько лет я об этом мечтала. Ммм.... а сейчас хочу есть! Как думаешь, велим накрыть в столовой или пойдем куда-нибудь? Здесь тоже есть «У Флориана», как в Косом. Управляет Витторио, из итальянской ветви. Днем туда не попасть из-за магглов, а сейчас все свои. Сходим? Это близко.

— Надеюсь, хоть итальянцы на нас не накинутся?

— Можно надеть маски. Здесь это принято.

Поворачиваясь к выходу, Гарри замечает, как на небольшом полотне, висящем в проеме между окнами, мелькает рукав темно-серой мантии.

В эту ночь, когда они сбивают простыни в старинной спальне, Каролина впервые говорит ему, что любит.

— Да, — слышит он задыхающийся влажный шепот, скользя губами по неразличимому в темноте телу. Чувствуя, как она выгибается, подается бедрами навстречу, прижимается изо всех сил, составляя с ним одно целое, то фантастическое "двуспинное чудовище", которое воспевают влюбленные поэты.

— Да. Я тоже люблю тебя, Гарри. Ах, Гарри, Гарри, Гарри, Гарри...

И мир осыпается шелковистым золотым фейерверком.

Шума было много.

Грейнджер прославилась, хотя, подозреваю, и не так, как ей мечталось. Вместо того, чтобы попасть в историю, как самая умная ведьма выпуска девяносто восьмого года, она не сходит со страниц светской хроники в качестве "той симпатичной подружки Поттера, которую он бросил, чтобы жениться на миссис Забини". Скандал, который она закатила на его свадьбе, обществом был понят совершенно однозначно. Скитер снова вытащила на свет свои измышления времен четвертого курса (жестокая Грейнджер, променявшая Поттера на Крама), и понеслось.

Пресса как с цепи сорвалась. Как ни бесится Уизли, в газетах муссируется одна и та же версия про душераздирающий многолетний роман Поттера с Грейнджер, со взаимными изменами, скандалами, геройствами, злой ведьмой-разлучницей и прочей чепухой, от которой на глаза молоденьких волшебниц наворачиваются слезы.

Совы не устают таскать ей письма поддержки со всего света. "Мне четырнадцать лет и недавно миня тоже бросил паринь..." Сувенирные лавки в Косом переулке теперь вместо фигурок Поттера и миссис Забини торгуют значками со светящимися надписями (на выбор покупателя, в зависимости от того, кого он поддерживает): "Я за Гермиону" или "Я за Каролину". "Ведьмополитен" писал, что команда Гермионы побеждает по продажам практически всухую. Матери хватило чувства юмора подарить мне один такой значок. Я сначала взбесился, а потом плюнул и прицепил его к шторе в гостиной. Грег косит на него глазом, покачиваясь в кресле.

— Как там Блейз? — интересуется он. Я вижу, что ему не терпится приступить к обычным рассказам про кузину, и мстительно начинаю отвечать со всеми подробностями. Слышать уже не могу больше про эту девицу.

— Сначала клялся, что Грейнджер с Уизли ответят ему за похищение, допрос и унижение, а потом Мвамба научил его акуна матата.

— А? — переспрашивает Грег.

— Акуна матата. Мол, все ерунда, не стоит переживать из-за того, что уже произошло и чего нельзя изменить. Акуна матата. Надо жить в тех условиях, которые есть, и все такое. Этот мир не стоит наших слез. Все будет ховошо, нет пвоблем. Понимаешь?

— Что, неужели сработало?

— Представь себе. Блейз был настолько ошарашен этой идеей, что не смог ей толком сопротивляться.

Грег хихикает, поудобнее устраивает свое крупное тело в кресле и ждет продолжения сказки.

— Мвамба умеет быть убедительным. Когда он улыбался этими своими фиолетовыми губищами, словно помесь бегемота с младенцем, даже отца пронимало.

— Как Люциус?

— Лучше. Так вот, в конце концов, Блейз решил плюнуть на, ммм, некоторые недопустимые методы допроса, примененные гриффами, и отправился с Мвамбой на родину предков. Забил камины, замок бросил на эльфов. На днях прислал с письмом какого-то разноцветного птеродактиля. Говорит, что учится магии вуду, играть на тамтаме и вызывать духов земли и неба, занимаясь сексом. В общем и целом, почти счастлив.

— Да-а, — умиленно кивает Грег, — здорово. Я вот тоже, ну это... счастлив.

Я отключаюсь. Пока Грег рассказывает про кузину, думаю о своем. На Малфоев философия Мвамбы не действует. Мы слишком норманны для того, чтобы принимать мир, как данность.

Я думаю о том, что сегодня пятое мая, и со времени знаменитой свадьбы Грейнджер приходила в гости только раз, где-то через неделю после Вестминстера — узнать, помогла ли кукла разобраться с проклятием, убивавшем отца, и передать извинения Блейзу. Последнего я делать не стал, поскольку Блейзу в тот момент лучше было не напоминать лишний раз о существовании гриффиндорцев. Он не знал толком, что произошло, но сильно подозревал, что после похищения к нему было применено Первое непростительное с последующим Обливиэйтом. Я думаю о том, что без Поттера в магической Англии стало пресно. Что до вычисленной Грейнджер даты смерти Золотого мальчика осталось чуть больше недели. Узнаем ли мы об этом сразу? Или, как в случае с четвертым из ее мужей, миссис Забини вернется из путешествия спустя год-другой, когда шумиха уляжется, а расследование проводить будет поздно?

— Не переживай ты так, Дрейк, — говорит Грег, прерывая славословия в адрес возлюбленной, — Поттер всегда выкручивается.

Я перестаю метаться по комнате и пожимаю плечами.

— Я и не думал об этом придурке.

Грег наливает себе еще коньяку и молчит, уютной тушей громоздясь возле камина. Мне не показалось, что Поттер вообще собирался выкручиваться. Он пер навстречу смерти с упорством самоубийцы, словно ему не терпелось в очередной раз проверить, кто из них окажется крепче. Адреналиновый наркоман, как говорит Грейнджер. В этот момент камин вспыхивает зеленым, и героиня светских хроник высовывает из него голову.

— Драко, можно к тебе? — легка на помине! Я с трудом удерживаюсь от улыбки. Грег крякает и принимается вылезать из кресла.

— Ну, мне пора. У меня еще вечерняя выездка...

— Давно ты стала спрашивать разрешения?

— Здравствуй, Грегори, — вежливо говорит Грейнджер, приняв мой вопрос за приглашение, и выступает из огня на ковер. Я, не поднимаясь, машу ей рукой. Каждый раз, когда я подобным образом — совершенно немыслимо, по меркам родителей — нарушаю правила хорошего тона, я чувствую себя по-настоящему "отвязанным чуваком", как она выражается. Грег бочком протискивается мимо гостьи и ныряет в камин. Грейнджер плюхается на диван и молчит. Я поднимаю бровь.

— Как дела?

— Отстань, а? Дай сначала выпить.

Щелкаю пальцами, вызывая домовика.

— А что стряслось? Уизли сбежал, устав завидовать твоей известности? Мордред и Моргана, Грейнджер, это же Шато дю Пап 1913-го года! Его не так пьют!

— Тебе жалко? — хмуро отвечает она, одним глотком опрокидывая в рот бокал. Я испытываю настоящую боль в сердце от подобного варварства.

— Так что привело тебя под мой скромный кров? Бесплатная выпивка?

— Гарри прислал обратно все амулеты.

Секунду я пытаюсь понять, о чем она, потом вспоминаю. Паук, отцовский амулет от "злой жены", тот, что они с Уизли так хитроумно привесили на шею Поттеру в феврале. Точно. Но это значит... это значит...

— По условию, он должен был носить их до третьего мая. Я так надеялась, что он пропустит дату! Он обычно довольно рассеянный в таких делах.

— Вряд ли миссис Забини дала бы ему забыть. Когда их доставили? И хватит заламывать руки, смотреть противно. Лучше выпей еще.

— Сегодня утром. Я подумала, что ты захочешь получить его обратно. Держи, — она кладет на стол изрядно потрепанного паука и пододвигает его в мою сторону.

— Спасибо. Я сухо киваю.

— Не стоит благодарности. Меня это развлекло.

Грейнджер вздыхает. Глаза у нее блестят, нос покраснел. Сразу видно, что после получения поттеровской совы она успела порыдать. А чары гламура наложить даже не подумала. По-своему она не менее странная, чем Поттер. Я задумываюсь о том, может ли эта странность быть следствием маггловского воспитания.

— Это еще зачем? — выводит меня из раздумий Грейнджер, с возмущенным видом тыча бокалом в сторону окна.

— Сувенир на память. Буду показывать внукам.

— Все это совсем не смешно, Малфой! — она тем же дикарским манером заглатывает второй бокал. Типпи притаскивает горячие канапе с ветчиной, сыром и оливками. Грейнджер с сомнением смотрит на зависшее перед ней блюдо.

— Они не отравлены.

— Все было напрасно. Мы не спасли его... Надо было действовать иначе... На самом-то деле победила команда Каролины. Уже победила, понимаешь?! В этом все дело! — она с такой силой ставит бокал на стол, что ножка падает в одну сторону, а сама чаша — в другую.

— Репаро.

Я призываю бутылку коньяку и рюмку. Через час Грейнджер окончательно погружается в пучину самоуничижения.

— Только такая тупица, как я, могла подумать, что это сработает с Гарри, — бормочет она. — Он умрет из-за меня.

Я пододвигаюсь ближе и успокаивающе кладу ей руку на колено. Глаза у нее снова на мокром месте, щеки влажные, волосы растрепанные, и вся она такая потерянная, такая беззащитная... что мне потихоньку начинает сносить крышу. Осторожно обнимаю ее за плечи.

— Все будет нормально, он выкрутится, он всегда выкручивался, — шепчу я, продвигая руку дальше ей за спину. Понемногу притягиваю ее к себе, не переставая говорить что-то тем же низким, монотонным тоном, каким Хагрид разговаривал с гиппогрифами. В ту минуту, когда я всерьез обдумываю идею утешительного секса, в камине показывается мрачное лицо Уизли. При виде нашей парочки его глаза сужаются.

— Гермиона! Малфой!

Гермиона со всхлипом поворачивает к камину зареванное лицо, и он сразу смягчается. Я кривлю губы. Мало того, что ко мне шляются грязнокровки и предатели крови, так еще и устраивают тут истерики!

— Джинни сказала, что ты отправилась отдавать ему эту гадость. Что так долго?

Я отодвигаюсь от Грейнджер и выпиваю еще коньяку. Гриффиндорцы — придурки. Какого тролля Уизли лезет из камина в комнату, словно я его звал?

— Герми, ты как?

Грейнджер хлюпает носом.

— Малфой, убери со стола эту пакость!

— Тебя не спросил! Это не пакость, а крайне ценный охранный артефакт. Уизли, у тебя настоящая фобия, ты знаешь? В Мунго это лечат.

— Заткнись, хорек. Что пьете?

— Тебе могу предложить бренди.

— Давай бренди... а вы что пьете?

— Это (всхлип) вино (всхлип) какое-то дорогое, Драко над ним страшно трясется...

— Ааа... не, вино — это для женщин. Давай свое бренди.

— У меня нет времени поить всех гриффиндорцев, — взрываюсь я. — На, пей и проваливай!

Уизли раздувает ноздри, как бешеный фестрал, хлопает рюмкой о стол, так что бренди выплескивается на дубовую столешницу, подхватывает Грейнджер под руки и исчезает в камине. Я осторожно провожу палочкой над пауком. Остаточный след поттеровской магии виден даже сейчас, спустя сутки или двое с тех пор, как он снял амулет с шеи. Мерлиновы штаны! Бросаю паука на каминную полку и пару минут кружу по комнате. Я на взводе, запах Грейнджер — встрепанной, заплаканной, теплой, — все еще кружит мне голову. Тролли бы ее драли! Я же теперь не усну!

Утро красит нежным цветом белоснежные попки амуров на потолке спальни. Зеркало с изумлением отражает мое измученное лицо с покрасневшими глазами и явно не находит слов для положенного комплимента. Отец пока слаб после перенесенной болезни, и паука принимает без расспросов. Только на несколько секунд задерживает на мне внимательный взгляд, прежде, чем убрать его в ящик. Потом машет рукой, отпуская из комнаты. Мвамбе довольно легко удалось его разбудить, проведя обряд над добытой Поттером куклой, но отец по-прежнему почти ничего не помнит из того, что случилось с ним перед комой. Заводить разговоры про проклятие и миссис Забини при нем я попросту опасаюсь.

Проходит пара дней. Из "Норы" ни звука, Грег объявляет о помолвке с кузиной, Блейз присылает странно-восторженное письмо, из которого я заключаю, что в последнем ритуале призыва духов дождя кроме него участвовала половина племени, включая великого мага Мвамбу. Зовет меня приехать, прикладывает портключ. Ну да, конечно! То, что мне ничего не светит с Грейнджер, еще не значит, что наследник дома Малфоев готов бросить отца и мать и помчаться в Африку трахаться с неграми. Отец приходит в себя настолько, что затевает деловые переговоры с семейством Гринграссов. Мама интересуется, кто мне больше нравится — Дафна или Астория. Подавив желание ответить "Гермиона Грейнджер", выбираю Асторию. Мерлин мой, как плохо-то все! Как все плохо!

— Драко, ты позволяешь себе распускаться, — говорит мама строго, в очередной раз застав меня застывшим у темного вечернего окна. В теплых сумерках над садом кружат тысячи светлячков. Я не распускаюсь. Мне просто не нравится то, как все сложилось. Проходит еще неделя. Наступает 14-ое мая. Небо с утра синее синего, ни облачка, ни ряби. Сияющая чаша, опрокинутая на землю. Из окна спальни я вижу, как слепит глаза вода в ближнем пруду, как тянутся к небу белоснежные головки сахарного тростника — гигантские карамели, которые так сладко было обламывать и обгрызать в детстве.

Ветра нет, воздух понемногу наполняется дневным жаром. Сразу после завтрака я отправляюсь на верховую прогулку. Не хочется никого видеть и ни с кем разговаривать. В дальнем краю поместья, где парк переходит в лес, я спешиваюсь, бросаю поводья на спину коня и иду вглубь чащи. Когда мне было лет пять-шесть, Типпи запугивала меня рассказами про барабаку, живущую в лесу. Теперь я повзрослел, а Грейнджер говорит, что для большинства магглов не было бы барабаки страшнее домашнего эльфа. Земляника кажется безвкусной.

К вечеру напряжение становится невыносимым. Отбросив в сторону книгу, которую мучил в библиотеке два последних часа, я бросаю в камин горсть пороха, называю много раз слышанный адрес и оказываюсь в незнакомой мне длинной и светлой... то ли кухне, судя по громоздящимся на плите кастрюлям и котлам, то ли столовой, если судить по длинному столу с множеством стульев, занимающим большую часть комнаты. Она угловая, и окна по двум ее сторонам выходят в заросший сиренью, жимолостью и жасмином сад.

— Малфой, ты тут откуда? — сумрачно раздается сбоку. В дверях стоит младшая Уизли, глядя на меня примерно с таким же отвращением, с каким ее брат смотрит на пауков. Я отвечаю ей куда более холодным, но не менее выразительным взглядом.

— Рональд дома?

Вместо ответа она отворачивает голову и громко вопит куда-то в глубину коридора:

— Рон! Гермиона! К вам пришли!!

И исчезает, фыркнув, как лошадь. Раздается топот шагов — кто-то кубарем слетает по ступенькам — и в комнату с взволнованным лицом влетает Уизли. Я откашливаюсь, собираясь произнести отрепетированное:

— Добрый вечер. Зашел узнать, нет ли новостей о нашем герое. После всех проблем, в которые вы меня втравили из-за него, думаю, я имею право досмотреть пьесу до конца.

Но я успеваю произнести только "добрый вечер". На слове "зашел" Грейнджер выскакивает из-за спины Уизли, бросается ко мне и со всхлипом обхватывает за талию, прижимая мои руки к телу, так что я стою, не в состоянии пошевелиться, и могу только таращится то на ее макушку, то на бледное лицо Уизли.

— Герми, хватит, ты его раздавишь, — говорит рыжий мрачно. — Он сейчас с ума сойдет от того, что его обнимает магглорожденная.

Уизли — наш король. До чего несправедливая штука жизнь!

— Я еще раз проверила расчеты, — объясняет Грейнджер, наконец отлипая от моей мантии.

— Еще примерно одну ТЫСЯЧУ раз. Малфой, успокойся, родителей нет дома, так что твоей шкурке ничего не угрожает, — утешает меня Уизли, увидев, как я с сомнением замираю на месте, рассматривая не слишком чистый стол. — Они у Билла с Флер. Садись уж, раз пришел.

— Мы ведь не знаем даже примерно час, когда родился Гарри, и, тем более, когда родилась миссис Забини, так что это может произойти в любое время сегодня... Не знаю, может быть, это УЖЕ случилось, — говорит Грейнджер. — Он прислал еще одно письмо позавчера, мол, все хорошо, не беспокойтесь. А в конце... сейчас покажу...

Уизли мрачнеет.

— Он оставил Герми дом на Гриммо.

— Что?

— Что-что. Написал, что в случае, если с ним что-нибудь случится, дом на Гриммо и домовик останутся ей.

Родовой дом Блэков, столбенею я. Поттер совсем обезумел! Мама этого не переживет!

О, Мерлин, Грейнджер снова рыдает...

— Уизли, в этом клоповнике есть алкоголь? — спрашиваю растерянно.

Уизли багровеет, шипит что-то насчет вонючей хоречьей норы, но встает с места. Мы пьем обычное огневиски Огдена. В концовке письма, которую зачитывает вслух Грейнджер, сказано буквально следующее:

— Гермиона! Я знаю, что ты переживаешь. Не переживай. Я уже был там и знаю, что там нет ничего страшного. Это во-первых. А во-вторых, Каролина любит меня. По-настоящему любит, я чувствую это! Поверь, такое не подделать! Так что все твои расчеты напрасны. Ты же говорила, что она не может меня полюбить? Если неверно одно, неверно и все остальное! Но все-таки я на всякий случай подправил там кое-что в бумагах. Если что-то случится, займи дом на Гриммо, он твой, и позаботься о Кричере. Я оставил на твое имя деньги в Гринготтсе, чтобы сделать ремонт и все такое, спросишь там у гоблинов, они скажут. Рон! У меня все так круто, как только может быть! Мне в жизни не было лучше! Женишься — сам узнаешь! Все, мне пора, Каро тащит меня на какую-то прогулку, говорит, что столько валяться в постели вредно даже для героев. Надеюсь, мы еще будем ходить друг к другу в гости семьями! Когда ты познакомишься с Каро ближе, она тебе понравится! Не могу больше писать, пока! Арривидерчи!

— Он что, в Италии? — туповато спрашиваю я, дослушав до конца.

— Судя по всему, — говорит она.

— Там действительно столько восклицательных знаков, или это у тебя такая манера читать?

— Малфой, тебе не хватит? У тебя глаза покраснели.

— Все нормально, — бурчу я, подливая себе еще огневиски. Мысль надраться на кухне в уизлевской норе начинает казаться мне до ужаса симпатичной. Так низко я еще не падал. Это развратнее, чем отправиться в полиморфный бордель. К тому же никаких других идей после поттеровского письма в моей голове не возникает. Прощального поттеровского письма. По крайней мере, звучит так, будто он был счастлив. Впрочем, если верить Блейзу, все мужья его матери были перед смертью счастливы...

Уизли, судя по всему, пришел примерно к таким же выводам. Мы сидим так час или полтора. Может быть, два — время растягивается и сжимается, пятнистая столешница начинает плыть перед глазами, рыжий непривычно молчит и только регулярно доливает, Грейнджер все время разогревает чай, но забывает его пить...

Девица Уизли несколько раз заглядывает на кухню, снова фыркает, бормоча что-то по поводу "плакальщиков" и людей, которые "сами сделали свой выбор", нарывается на бешеный отпор со стороны брата и сваливает. Синие теплые сумраки обнимают сад. Меня охватывает тоска и ярость. Пора идти домой, встречаться со страшим поколением Уизли не входит в мои планы.

— Что ж, — говорю я, вставая, — надо жить дальше. Акуна матата. Чтоб меня тролли разорвали, если я буду и дальше переживать из-за вашего Поттера! Долгов на мне больше не висит, так что... И идите вы все к боггартам!!! — с этими словами я роняю колченогий стул и направляюсь к камину. Камин как-то вдруг оказывается неестественно далеко от стола. Несколько часов назад он стоял гораздо ближе. Внезапно комнату наполняет вой. В первую секунду я столбенею, почему-то решив, что это воет кто-то из гриффиндорцев, потом холодею, поняв, что ничего подобного не слышал в жизни. Потом в вое начинают различаться слова, и у меня подкашиваются ноги.

— Кто здесь? — орет Уизли.

— Хо-зя-ин Гарри!!! — воет нечто.

— Кричер! Кричер! Где ты? Успокойся, расскажи, что случилось! — пытается перекричать вой Грейнджер.

Точно, это поттеровский домовик. Он наконец делается видимым, но не перестает выть и метаться по комнате с необыкновенной для такого дряхлого существа скоростью. От его передвижений тошнит. Из нечленораздельного воя, который он издает, я вычленяю только:

— Хозяин Гарри... Не дышит!! Помочь, — и домовик бьется головой о табуретку.

Я вижу, как поначалу медленно, а потом все стремительней отъезжает от меня потолок со стенами. Пол, наоборот, приближается. Вид на уизлевский стол снизу ничуть не лучше, чем сверху.

— Хозяин Гарри... умереть... помощь... Кричер не может! Кричер не знает!! — эти слова звучат уже тише, медленно затухая в оглушающей меня темноте.

Перед тем, как окончательно затихнуть, они вдруг становятся цветными — не звуками, а красными и зелеными змеями, танцующими надо мной в глухой беззвездной ночи.

— В Венеции есть легенда о черной гондоле, — говорит Каролина, и свет от горящих на набережной фонарей отражается в ее глазах, — о черной-черной гондоле...

— Они тут все черные, — он валяется на подушках, расшитых изображениями сказочных животных, каких не существует ни в маггловском, ни в магическом мире, и смотрит на ее губы.

— О черной гондоле, что плавает по каналам без гондольера, невидимая для обычных людей...

— О нашей, что ли? — улыбается Гарри, подползая ближе и укладывая голову на ее колени.

— Которую может увидеть только тот, кто влюблен...

— И что ему это даст? — интересуется бывший Золотой мальчик Гриффиндора, запрокидывая лицо. Каролина наклоняется, и кончики ее волос щекочут его щеки.

— Ну... развлечет, по крайней мере, — смеется она. — По легенде, это дает удачу в любви, хотя не спрашивай меня, каким именно образом это работает. Но только в том случае, если любовь настоящая. Иначе встретившего ее ждут несчастья.

— Как всегда в сказках. Такое количество условий, что безопаснее не начинать.

— И это говорит человек, в двенадцать лет вышедший безоружным на василиска!

— С тех пор я поумнел.

— Половина магической Англии не согласилась бы с этим, учитывая твою женитьбу.

— Кто-то здесь считает себя опаснее василиска? Миссис Поттер, давно вы страдаете от мании величия?

— Страдать от мании величия невозможно, глупое создание. Ею можно только наслаждаться.

Но Гарри уже не слушает. Он занят тем, что сосредоточенно тянет жену к себе, стаскивая ее на плоское дно гондолы, и наконец укладывает на подушки и нависает сверху. В венецианском сумраке, в еле заметном холоде, поднимающемся от воды, от ее тела идет тепло, словно от горящей свечи. Не отводя глаз от ее лица, он опускает руку вниз и подбирает подол платья.

— Чем мне нравятся твои наряды...

Она беззвучно делает губами букву "О". Одежда летит прочь. Гондола сама находит путь в сплетении каналов, проплывает под десятками мостов. Кожа Каролины на ощупь, как шелк и вода. Ночь наполнена магией, мир магглов будто бы рядом — руку протянуть — и в то же время отдален и неважен. Опираясь на лодку одной рукой, второй он подхватывает ее под колено, и Каролина подается вверх, обнимает ногами его бедра, стискивая с такой силой, что это почти делает невозможным движения. Ключ в замке. Ее волосы прилипают к щекам, узкая полоска полузакрытых глаз темнеет, губы приоткрыты. Она трогает ладонью его гладкую грудь и чуть слышно шепчет:

— Приятно, что твои пауки больше не лезут мне в нос...

Гарри хотел бы улыбнуться в ответ, но именно в этот момент пламя внутри стремительно разрастается, заполняя все тело, забирается под корни волос, руки дрожат, и он падает на нее, задыхаясь и вздрагивая. Лодку окружают снежно-белые огоньки, гаснущие в темноте по мере того, как успокаивается его дыхание.

— О мой бог, — шепчет пожилая туристка из Америки, полстолетия как безнадежно влюбленная в мужа своей сестры. — Вы видели это?

— Что, Сюзанна? — ее сестра обнимает мужа, поправляет седые локоны. — Снимай скорей, что застыла? Ты поставила на "ночную съемку"? Сюзи, да что такое? Тебе плохо?! Синьоры, эээ, синьоры! Патрик, где разговорник? Ты опять забыл его в гостинице? Сколько раз я тебе говорила! Сюзи, Сюзи!

Гондола выплывает на широкую гладь лагуны между Сан-Марко и Джудеккой.

— Знаешь, я никогда не лежал вот так ни с кем, глядя в небо. Даже странно. Все детство куда-то несся, за кем-то следил...

Каролина переворачивается на бок, обнимает его мягкой теплой рукой. Он накрывает ее пальцы своими.

— Ты когда-нибудь с кем-нибудь так...

— Мммм... Поплыли домой?

Фигуры мавров на часах площади Сан-Марко отбивают полночь. Наступает четырнадцатое мая.

А ночью она снова разговаривает с портретом.

С тем, парным к спрятанному в запретной комнате в Забини-менор, портретом, что висит у окна в парадной столовой, освещаемой сейчас только одним старинным канделябром.

Гарри не знает, какой это по счету разговор за то время, что они в Венеции. В первый раз он заметил ее отсутствие в постели на третью неделю после свадьбы, перед рассветом. Он проснулся от жажды, Каролины рядом не было. Накануне они ели " У Флориана" каких-то маринованных морских гадов, запивая граппой, и в голове еще слегка шумело.

Тогда он спустился в столовую, решив, что Каролина тоже пошла за питьем, и еле успел остановиться перед входом, услышав, как она разговаривает с кем-то чуть хриплым со сна голосом. Ничего важного тем утром не прозвучало: Каролина болтала о пустяках, о том, что больше любит море, чем лес или горы. Мужчина на портрете молчал и только раз сказал что-то о том, как сильно шло ей платье, что она надевала предыдущим вечером.

Когда Гарри, неслышно поднявшись обратно, прошлепал вниз с нарочитым грохотом и вошел в столовую, Каролина улыбнулась и протянула ему стакан цветного стекла с прохладным напитком, сразу утолившим жажду. Человек на портрете делал вид, что спит, развалясь в кресле в своем костюме Пьеро, на фоне вечереющего за окном нарисованной комнаты неба.

С тех пор он часто замечал, что его жена находит время, чтобы обменяться с портретом парой фраз, но еще не решил, что с этим делать. Он не привык спрашивать — слишком часто в прошлом слышал в ответ ложь — поэтому лишь следит и наблюдает, благо мантию-невидимку Кричер доставил в палаццо вместе с остальными вещами на следующее утро после свадьбы. Эльф порывался остаться с хозяином и был недоволен, когда он отослал его обратно.

Гарри знает имя нарисованного мужчины: Бертран, и то, что тот был первым женихом Каролины. Кажется, Гермиона упоминала о том, что он погиб перед самой свадьбой. В списке мужей, брошенном ему когда-то Роном, этого мужчины нет. Между тем этот, давно мертвый, человек явно притягивает к себе Каролину.

Гарри и сам до сих пор хранит кусок зеркала, подаренный ему когда-то Сириусом. И как бы ему ни хотелось, чтобы жена оставила прошлое в прошлом... Он ее понимает. Это-то и есть самое поганое во всей истории.

Выпутавшись из сна, где очередной Дамблдор протягивал ему очередного уродливого младенца, он трогает рукой пустое место рядом. Ее сторона кровати остыла. Видимо, она ушла сразу после того, как он уснул. После секундного сомнения Гарри крадется вниз.

Похоже, сегодня ночью у портрета и его супруги Большой разговор. Каролина стоит у стола, завернувшись в свой любимый шелковый платок с изображениями сирен, и прижимает руки к вискам, пока человек на портрете беспокойно разглядывает ее темными серыми глазами.

Маска снята, и наконец видно, что юноше на картине лет двадцать, не больше: ровесник самого Гарри. Это очень светлый блондин, с той же вельможной осанкой, какой щеголяет, несмотря на все свои злоключения, Люциус. Его лицо сейчас почти повторяет преувеличенное выражение горести и волнения, нарисованное на отброшенной маске.

— Ты не представляешь, на что я был готов ради тебя, — говорит он, и потом, спустя мгновение, дрогнувшим голосом. — Ты меня еще любишь?

— Как ты можешь сомневаться! — отвечает Каролина, подходя ближе и гладя холст. — Ничего не изменилось.

Гарри знает эту разрывающую сердце нежность, с которой трогаешь что-то, принадлежавшее дорогим ушедшим. Он сжимает губы.

— Ты сильно рискуешь, — настаивает блондин. Женщина отворачивается. Юноша задумчиво смотрит на ее затылок. — Я хотел, чтобы ты была счастлива.

— Тебе это удалось. Мне так весело, как никому до меня.

— Ты помнишь условие?

— Конечно.

— Я не говорил, что означает это число? Я тогда увлекался астрологией, — говорит нарисованный юноша медленно. — Ты обращала внимание на даты их смертей?

Каролина пожимает плечами и смеется.

— В расчетах я полагалась на тебя и Томулу.

— Пятьдесят восемь, — отвечает человек на картине. — Число смертельной страсти. Пять — дом флирта, удовольствий и деторождения. Восемь — дом смерти и разрушения. Вместе — гибельная страсть. Понимаешь? К тому же, соединившись, они образуют число тринадцать, что увеличивает силу заклятия неудачливости.

— И зачем мне это знать? — морщится Каролина.

Юноша на портрете отбрасывает нарисованное кресло ногой и принимается мерить шагами комнату.

— Кэр, — говорит он, — это серьезно. Вспомни условие. Страсть станет твоей гибелью.

— Я помню.

— "Живи, пока любишь". Пока ты любишь меня, твоя жизнь и молодость могут длиться вечно. Какие идиоты... Когда мы изобрели это заклятие, мы были детьми. Талантливыми, даже гениальными, но детьми, Кэр. Эта идея казалась нам до смерти романтичной. Если бы с одним из нас что-то случилось, другой сохранил бы молодость и красоту, чтобы помнить ушедшего так долго, как длится жизнь. Помнить вечно, вечно оставаясь молодым и прекрасным! Только детям такая память может казаться благословением, а не проклятием...

— Думаешь, вечная юность кажется мне проклятием?

— Я могу только предполагать. Я ведь портрет.

— Нет.

— Пусть мне тоже перепадает от жизней твоих женихов, этого недостаточно, чтобы вернуть человека из царства мертвых. Иногда я думаю...

— Что надо было просто жить, — говорит Каролина тихо. — Без заклятий и условий.

— ... что ты давно не уверена в своем сердце. Я боюсь за тебя, Кэр. Никто не знает, как отреагирует заклятие, если условие не будет соблюдено. Он действительно так хорош? Отсюда он не кажется интересным собеседником.

Каролина бросает на портрет сумрачный взгляд. Арлекин пожимает плечами.

— Прости. Идеи бессмертия тогда витали в воздухе, — устало говорит он. — Думаю, любая любовь должна износиться за столько лет. Ты и так держалась удивительно долго.

Каролина порывисто вздыхает и снова гладит тонкими пальцами холст.

— Мы ругаемся, словно старая семейная пара.

— Я боюсь за тебя. Боюсь перемен. Боюсь больше никогда тебя не увидеть. Боюсь, что тебя украдет победитель Темного лорда.

— Никаких перемен не будет.

— Не обманывай себя, Кэр. У тебя сияют глаза.

— Он просто милый мальчик.

— И ты любишь его больше, чем собственного сына, так ведь?

— Я так и не смогла полюбить Блейза, — равнодушно отвечает женщина. — Все время помнила, что он не твой.

— Кэр. Это случится сегодня. Назначенное число...

— Знаю, — кивает Каролина, — в конечном счете, это происходит не первый раз. Не понимаю, почему ты так разволновался, — она улыбается.

Издалека доносится бой часов: три часа ночи. Гарри стоит босиком на мраморном полу, и ступни уже окоченели.

— Я замерзла и иду спать.

— Думай о нем плохо.

За окном нарисованной комнаты солнце медленно опускается в воды нарисованной лагуны. Блондин произносит что-то так тихо, что стоящему у входа Гарри не слышно ни слова.

— Как я могу тебя в чем-то винить? — отвечает Каролина. И разворачивается, чтобы выйти. Гарри поспешно поднимается обратно.

Он просыпается рядом с ней на рассвете. Солнце за окном только-только встало. Итак, сегодня? Он не забывал о гермиониных вычислениях ни на секунду — хотя и не старался помнить. Подзабытый воинственный азарт кружит ему голову. Надо только пережить этот день. Так ли это сложно с его знаменитой удачливостью? Снова опрокинуть все расчеты...

— Первый день оставшейся жизни, — бормочет он, подгребая сонную Каролину поближе. Проводит пальцем по ее бровям, по упорно жмурящимся глазам, по четкому рисунку губ.

— Ммм... что? Гаааррии... такая... такая рааань... мпффф...

— Ненавижу это выражение, но нам надо поговорить. Ты должна перестать к нему таскаться!

Каролина на секунду замирает в его объятиях.

— К комууу...

— Ты знаешь. К портрету. Перестать клясться ему в любви. Я все понимаю, но... оставь мертвым хоронить своих мертвецов.

— Мммм.

— Не ммм. Давай, Каро... Ты похоронишь своих, а я, — со вздохом, — своих.

— Я многим обязана этому человеку. Это не твое дело, ребенок... Это очень старая история...

— Послушай, — Гарри упирается локтями в кровать. — Я хочу иметь что-то свое. Целиком и полностью. Например, — угрожающе покусывая нежное ухо, — ЖЕНУ!

Каролина наконец просыпается и тут же делает свои глаза очень длинными и очень удивленными.

— О, но ты меня имеешь, когда захочешь.

— Очень смешно, — бурчит Гарри. — Ты нарочно это делаешь?

— Что?

— Соблазняешь меня, когда я пытаюсь обсудить твоего Бертрана. Он приносит тебе несчастье.

— Подслушивал?

— Еще бы.

— И что делает твое колено между моих ног, если ты собрался разговаривать?

— Я уже все сказал! — рычит Гарри, раздвигая каролинины ноги шире и в то же время захватывая и отводя ее руки вверх, за подушку. — Просто велю Кричеру забрать чертов портрет на Гриммо и повесить в подвале! Раз уж придурку хватило ума наложить на тебя какое-то идиотское заклятие, ему там самое место, — шепчет он в теплую шею. — Потом мы переживем этот день и еще поговорим. Ясно?

Каролина дышит и ерзает под ним так, что ему окончательно становится не до разговоров.

Через двадцать минут, когда они валяются, отдыхая, рядом, она перебирает пальцами его взлохмаченные волосы и говорит серьезно:

— Я счастлива, что ты у меня был, Гарри.

Он хочет спросить, почему это "был"? Но они мало спали этой ночью, а сейчас ему слишком хорошо, и постель словно укачивает, утапливает в дреме, и яркие, светло-зеленые, как вода в лагуне, глаза Каролины смотрят на него с нежностью... Гарри снова проваливается в сон. Он еще обсудит с ней это... позже.

А потом все летит к чертям. Восемь часов вечера, и Каролина разбирает какие-то бумаги в маленькой комнате, примыкающей к их спальне, а Гарри слоняется по палаццо, посматривает с балкона на проплывающие мимо маггловские лодки и вапоретто, косит глазом на пустующий холст и думает о том, что Бертран попросту трусит — все эти красавцы-блондины только и умеют, что пакостить исподтишка!

Еще он думает о том, что день идет к концу, и пока ничего не случилось, и если они тихо просидят дома до полуночи... Если судить по волнению белобрысого красавца, в браке с Гарри все уже идет не так, как всегда. А значит, ему не грозит то, что грозило Норсмору, Джайми Фатху и остальным! Она его любит, как бы ни отпиралась при своем бывшем. Так всегда бывает в сказках: истинная любовь снимает проклятие.

Гарри задумывается с улыбкой на губах. Негромкий голос застает его врасплох. Он и не заметил, как блондин вернулся в раму.

— Мистер Поттер?

— Что, наконец решился? — спрашивает Гарри сердито.

Что бы блондинчик ни сказал, подвала на Гриммо ему не избежать.

— Бертран Альтино, к вашим услугам, — говорит тот. — Почему вы здесь, а не с ней?

— Тебя не спросил, — начинает Гарри и тут же спрашивает с любопытством. — Вы какой-нибудь родственник Малфоев? Похожи.

Блондин кривит рот, явно недовольный фамильярным обращением, но отвечает.

— Не все светловолосые люди состоят между собой в родстве. Насколько мне известно, меня с упомянутыми господами ничего не связывает.

— Ясно, — Гарри несколько разочарован.

— Что сейчас делает Каролина? — спрашивает нарисованный юноша, кося глазом на дубовые напольные часы, стрелки которых показывают восемь с четвертью.

— Это давно не ваше дело, — с изысканной вежливостью огрызается Гарри.

— Видите ли, — ответным холодом, веющим с портрета, можно замораживать лед. — Ей грозит опасность. Думаю, ваше место рядом с ней.

— Ей? — ухмыляется Гарри. — Я думал, мне. Разве заклятие не настроено против ее мужей?

— Ваша осведомленность восхищает.

Жаль, что портрету нельзя выбить зубы.

— Не понимаю, что она в вас нашла, — говорит блондин, после чего резко встает и исчезает из рамы. Гарри вновь прокручивает в уме подслушанную ночью беседу. В доме распахиваются окна, чуть дрожат хрустальные многоярусные люстры, пока он бегом взлетает обратно, в комнату. Каролина улыбается, когда он бросается к ней. Вынутые из ящика бумаги разлетаются по столу, она качает головой и смеется.

— Пойдем со мной. Посидим, выпьем вина. Я соскучился, — он тянет Каролину за собой, и она снисходительно соглашается. Остановившись у порога столовой, он чуть приобнимает ее, чтобы чмокнуть в губы. Минутная стрелка прыгает вперед. И еще, и еще.

— Я люблю тебя, Каро.

В прозрачных глазах Каролины мелькает странное выражение. Это и желание, и нежность, и какая-то гордость — то выражение, с которым матери смотрят на выросших и успешных детей. В следующую секунду она с недоумением прижимает руку к сердцу и бледнеет.

— Каро?

— Этого не может быть, — впервые он видит ее растерянной, отчего она вдруг кажется старше обычного.

— Я тоже люблю тебя, Гарри, — она уже говорила это, но сегодня слова звучат по-новому. Словно она с интересом прислушивается к тому, что произносят губы. Со следующим прыжком минутной стрелки Каролина бледнеет сильнее и медленно-медленно оседает — без дыхания, без сердцебиения, с до смерти удивленным лицом.

Гарри плохо помнит, что происходит дальше. В палаццо тихо. Пуста рама портрета. Никого, кроме невидимых эльфов — безмозглых, бесполезных!

Он вспоминает, как когда-то давно, на балу в честь ее дня рождения, Каролина рассказала ему про ведьму, умеющую возвращаться назад во времени. Министерские маховики времени разбиты, но если действовать быстро, если найти ту старуху, может быть, все еще можно переиграть? Вернуться назад вместе с каким-нибудь целителем... Как же звали старуху? Гермиона наверняка знает! Шеклболт, наверняка, знает тоже. Надо позвать на помощь, — это единственное, что он понимает четко.

Гарри аппарирует раньше, чем отдает себе в этом отчет. Расстояние невозможное по всем правилам, но через мгновение он уже стоит в гостиной на Гриммо. Стекла разлетаются в пыль, чугунные перила на лестнице плавятся, в кружащей вокруг пыли мечется перепуганный Кричер.

И время уходит, утекает сквозь пальцы, как показывала ему Каролина когда-то, в деревянном шале на горном склоне. Странные плачущие звуки, судя по всему, издает он сам.

— Скорее! — выдавливает он из себя. — Позови Гермиону! Приведи целителя из Мунго!

Магии вокруг слишком много. Голова раскалывается от боли. Последнее, что он чувствует перед тем, как потерять сознание — рассыпающееся в его руках тело. Словно морской песок, Каролина ускользает, превращается в золотую пыль. Планирует на пол платок с сиренами.

Последнее, что Гарри видит перед тем, как останавливается его собственное сердце — взволнованные, горящие, как плошки, глаза домовика.

Поттер полулежит в кровати, опершись на подушки, исхудавший и отрешенный, и выглядит лет на шестнадцать максимум. Cкользит по нашим лицам тусклым взглядом:

— А. Малфой. Явился позлорадствовать?

Гермиона дотрагивается до моей руки, чуть сжимает локоть. Уизли бодро трещит:

— Ну как ты тут, дружище? Поедешь в "Нору" завтра? Целители сказали, что выдадут нам тебя на весь вечер в честь дня рождения!

— Только пить нельзя, — влезает Грейнджер.

— Ну, немного-то можно, — ухмыляется рыжий. Поттер отворачивается.

— Поговори с ним, — шепчет Грейнджер, подталкивая меня вперед.

— Поттер, ты, я смотрю, никак не наиграешься в страдальца. Не то чтобы мне было дело, но раз уж меня впутали в эту историю...

Безутешный вдовец делает слабую попытку сверкнуть в мою сторону глазами.

— Заткнись!

— Знаешь, в холле внизу дежурят твои фанатки. В среднем им лет двенадцать, конечно, хотя я заметил пару красоток постарше. Может, выйдешь на лестницу, махнешь рукой, осчастливишь детей?

— Пошел ты!

— О, ну конечно, как обычно — думаем только о себе!

— Рон, уведи этого придурка, я хочу спать.

— Рон, пойдем? Мы еще зайдем попозже.

— Держи, это от Луны, — Уизли ставит на тумбочку рядом с кроватью странного вида растение, на ветвях которого навязаны разноцветные ленточки. — Отпугивает мозгошмыгов и укрепляет ману.

Поттер сползает по подушкам вниз и закрывает глаза. Его лицо сливается цветом с простыней.

— Он на тебя среагировал! — восторженно подпрыгивает Грейнджер снаружи палаты. — Сказал целых четыре фразы! Видишь, Рон, это была правильная идея! Спасибо!

— Малфой как универсальный раздражитель, — вид у Уизли тоже довольный.

До сегодняшнего утра Поттер разговаривал только раз — с Блейзом — через неделю после того, как вышел из комы и к нему стали пускать посетителей. После визита Блейза он впал в апатичное состояние и за следующие недели произнес всего пару слов.

В холле Св. Мунго фан-клуб победителя Вольдеморта представлен не только девочками, но и парой мальчиков, один из которых, с колдокамерой на боку, кажется знакомым. Уизли кивает ему, проходя:

— Привет, Деннис. Сегодня ему лучше. Он разговаривал!

В среде фанатов поднимается восторженное шушуканье. Девочки с любопытством взирают на наше трио, пока мы прощаемся. Я лезу в камин, Грейнджер предлагает Уизли погулять. За окнами больницы — разгар жаркого летнего дня. Пыль. Лондон.

В Уилтшире от нагретой земли поднимается теплый ягодный запах. Отца в поместье нет. Наутро после смерти Каролины Забини он пришел в свое прежнее деятельное состояние, да и его память, похоже, вернулась в полном объеме. Грейнджеровская сова с недавнего времени донимает меня письмами с просьбой "устроить с ним встречу, чтобы обсудить произошедшее. То, что он узнал, может быть важным для хода лечения. Драко, ты же понимаешь!"

Я пока не выбрал момент, чтобы вклиниться с этим разговором в забитое деловое расписание отца, торопящегося наверстать упущенное из-за болезни время.

Проходит пара недель, наступает июль. Отец за завтраком кривит рот, разглядывая первую страницу, и передает "Пророк" мне. Колдографии с дня рождения Поттера в "Норе" все же попали в газеты. Конечно — после Вестминстера это первое появление Мальчика-который-снова-выжил на публике.

Снято издалека, через ограду. Накрытый стол поставлен в саду, под фруктовыми деревьями, и на колдографии красуется вся семья Уизли. От оранжевого рябит в глазах. Поттеру повезло, что они у него есть, думаю я, глядя, как младшая Уизли, сердито поджав губы, накладывает своему неверному жениху огромную порцию мясного пудинга. Не самая праздничная еда, зато питательно. Поймав себе на рассуждениях, достойных поттеровского домовика, я откладываю газету в сторону.

— Как он себя чувствует? — интересуется мама, в свою очередь взглядывая на колдографию.

— Как может себя чувствовать человек, выздоравливающий после такого, — пожимаю я плечами. — Замыкается, худеет. Лелеет свои несчастья. Грейнджер говорит, что им всего пару раз удалось добиться от него какого-то отклика. Один раз, когда Уизли открыл окно, а Поттер попросил его закрыть... Поэтому ей пришла идея пригласить меня, чтобы посмотреть, вдруг он, как раньше... Мне было любопытно, так что...

Отец морщится, как от головной боли.

— Договаривай фразы!

— Я согласился навестить болящего. Мы обменялись парой-другой фраз. Целители сказали, что это "перелом в ходе болезни". Вот... И у Уизли он, судя по всему, кое-как общался, — я снова притягиваю к себе газету. Уизлетта отвлекается от накладывания пудинга и корчит мне рожу, Поттер что-то коротко говорит ей. Может быть, это всего лишь: "Спасибо", но целители клянутся, что сейчас главное, чтобы он говорил хоть что-то!

С другого конца стола Рональд, заметив меня, салютует стаканом с ядовито-зеленым напитком.

— Ты не мог бы рассказать наконец, что ты тогда выяснил про миссис Забини? Тебе вообще удалось что-то узнать? — выпаливаю я внезапно. Отец отставляет в сторону чашку с капуччино и вглядывается в меня с мрачным вниманием кобры.

— Тебе это по-прежнему важно?

— Просто любопытно. Да и гриффиндорцы от меня не отстанут, пока не выяснят, вы же понимаете. И если мы поможем лечению героя, это произведет хорошее впечатление.

— Гарри достал для тебя ту куклу, — мягко напоминает мама. Отец хмыкает.

— Если бы не его удивительное умение втравливать себя и всех окружающих в опасные истории, никакой куклы бы не было. Я чуть не встретился с Мерлином по его милости!

— Люци.

— Я подумаю.

Вечером я шлю Грейнджер сову с приглашением на аудиенцию. С того дня, когда они с рыжим бросили меня под столом в "Норе" на милость суровой Джиневры, я видел ее всего три раза, не считая сегодняшнего. Гермиона почти все время торчит либо в библиотеках, либо в Мунго. Но переписываемся мы с удручающей меня самого регулярностью.

Своего лучшего друга они с Уизли нашли тогда валяющимся в доме моей двоюродной бабки без признаков жизни, обсыпанным золотой пылью и сжимающим в руках женский шелковый платок. В первые минуты, рассказывала Грейнджер, она была уверена, что проклятие Каролины сработало против него. Неясно было лишь, почему тело Золотого мальчика оказалось на Гриммо.

Как известно, при смерти от проклятия оживление невозможно. К тому же в доме стоял такой магический фон, что правильно колдовать не удавалось: уизлевский "энервейт" вместо того, чтобы сработать на Поттере, разорвал платок и пробил дыру в полу. Любой чистокровный понял бы, что единственное, что оставалось гриффиндорцам, так это оплакать друга и попытаться за него отомстить.

Но Грейнджер — магглорожденная, что проявляется порой самым неожиданным образом. Отправив обезумевшего домовика в Мунго за подмогой, она приспособила Уизли к какой-то маггловской процедуре оживления. Не знаю, правильно ли я понял из ее рассказов про "непрямой массаж сердца" и "искусственное дыхание", что они с рыжим по очереди целовали Поттера, одновременно пытаясь толчками рук (?!) включить его сердце?

К моменту прибытия колдомедиков у Поттера оказались сломаны два ребра — Уизли никогда не умел рассчитывать силу — но он кое-как дышал и был пригоден к транспортировке. Грег сказал, что разделяет мое восхищение этой историей.

На встречу в Малфой-мэнор Грейнджер прибывает во всеоружии: с самопишущим пером и свитком пергамента. Усаживается в кресло и пожирает отца, сидящего за столом, такими внимательными глазами, словно он — МакГонагалл, зачитывающая вопросы к будущему экзамену на ЖАБА. Отец, в свою очередь, держится так невозмутимо, словно визит грязнокровки в его кабинет — самое обычное дело.

— Возможно, до вас дошли сведения, мисс Грейнджер, что дед Драко был дружен с первым мужем покойной миссис Забини. От него нам остался тот амулет, что мой сын передал вам в свое время для мистера Поттера. Думаю, кстати, что этому амулету вы в какой-то степени обязаны удовольствием навещать мистера Поттера в больнице, а не на кладбище.

Кроме амулета, Абраксас Малфой сохранил завещанную ему часть архива старого Тзона Томулы. В связи с интересом, проявленным некоторыми членами нашей семьи к браку мистера Поттера и очевидной опасностью для жениха этого брака, я счел необходимым внимательно разобрать эти бумаги, — начинает отец.

Перо Грейнджер строчит, не останавливаясь.

— Кроме того, усилившийся интерес журналистов к происходящему с победителем Вольдеморта мог вызвать скандал и неприятные осложнения в налаживании связей с представителями континентального бизнеса. Дела не любят публичности. После того, как французский аналог Риты Скитер, Кларисса Ли, обратилась к моему секретарю с просьбой об интервью на тему, гм, возможного романтического четырехугольника с участием вас, ваших знаменитых друзей и моего сына... — наша гостья чуть розовеет и беззвучно шепчет что-то.

— Прошу прощения?

— Это неправда! Нет никакого четырехугольника! — оправдывается Грейнджер. Отец дожидается, пока она снова не затихнет, и продолжает:

— Сейчас это неважно. В интервью я был вынужден отказать за недостатком времени. Мисс Ли, насколько мне известно, принялась следить за мистером Поттером, узнала об его увлечении Каролиной Забини, попыталась договориться с той о встрече и вскоре погибла при невыясненных обстоятельствах. Ее жениха месяц назад отпустили за недостатком улик, следствие прекращено. Я же сейчас говорю о том, что брак мистера Поттера в силу роли, которую он играет в обществе, не мог считаться лишь его личным делом.

Грейнджер понимающе кивает. Ее волосы старательно расчесаны на прямой пробор и уложены в два кругленьких пучка над розовыми маленькими ушами. На любой другой ведьме эта прическа смотрелась бы комично, но гриффиндорке она странным образом идет. Представляю, сколько она возилась со своей шевелюрой утром. Я улыбаюсь, подумав, что это можно расценивать как проявление уважения к нашему дому. Отец бросает в мою сторону недовольный взгляд.

— Среди прочего, в архиве имелась табакерка мистера Томулы, которую при необходимости можно было превратить в портключ, который привел бы, как было сказано в бумагах, в "тайное укрытие, где спрашивающий получит ответы на вопросы". Я отправил по адресу эльфа, и он вернулся с сообщением, что портключ приводит в пустой дом. Это оказалась небольшая африканская хижина. Весьма аскетичная обстановка. Судя по всему, ни эльфы, ни хозяева давно не навещали это место. Со стены меня приветствовал портрет старого Тзона Томулы. И вот что он рассказал...

Дверь открывается, и в комнату вплывает мама. Я вскакиваю с кресла. Грейнджер ерзает.

— Я тоже послушаю, — говорит мама, движением палочки придвигая себе кресло.

— Старый Тзон Томула был известным на Черном континенте волшебником. Что-то вроде местного Альбуса Дамблдора, чтобы вам, мисс Грейнджер, было понятней. Хотя и не настолько, хм, светлый. Томуле было около девяноста восьми, когда будущий жених Каролины, Бертран Альтино, добрался до Конго со своими вопросами о смысле жизни. Синьор Альтино в то время только закончил Бобатон и увлекался идеями бессмертия. Многие думающие маги проходят через этот этап. Обычный период взросления, — чеканит отец.

Грейнджер благоразумно помалкивает.

— В свою очередь, семья Каролины Забини принадлежала известному темному роду. С итальянской стороны в числе их предков были такие личности, как Тофана. Поскольку Каролина была единственным ребенком, родители желали дать ей лучшее образование, как они это понимали. В Европе Темным искусствам уже не учили, и они отправили дочь в Африку, что, разумеется, не оглашалось. Томула сказал, что давал юной леди уроки магии вуду, магии стихий и любовной магии.

Грейнджер поднимает руку, как на уроке.

— Да?

— Но ведь любовная магия предполагает любовный акт?

— Только Высшая любовная магия, мисс Грейнджер, и только с согласия ученика. Не думаю, что в период ученичества Каролина его давала. Впрочем, говоря гипотетически, в Африке такие вещи никого не смущают.

— Но как же... такая разница в возрасте?

— Вы ведь знакомы с Блейзом Забини? Он — живое доказательство того, что Томула был бы в состоянии выполнять свои учительские обязанности. Что действительно странно, так это то, что старый негр умудрился влюбиться в свою ученицу. Видимо, — пожимает плечами отец, — все-таки сказался возраст.

Итак, заявившийся в Африку синьор Альтино принялся донимать Томулу просьбами взять его в ученики. Каролина, все время находившаяся при учителе, познакомилась с молодым человеком. Случилось обычное — они влюбились. Оба тяготели к Темным искусствам и были готовы на все ради своего удовольствия. Они клялись, что будут любить друг друга вечно, и были тверды в своем намерении пожениться. Родителям послали сов. Семья Альтино была согласна, семья Забини оказалась против, и мы уже не узнаем, почему. Влюбленная девушка съездила домой на каникулы и решила эту проблему. Ей оставалось доучиться пару месяцев, когда она полностью осиротела.

Лицо Грейнжер идет розовыми пятнами. Отец чуть щурится.

— Вам должен быть понятен подобный конфликт, мисс Грейнджер. Можно узнать, как ваши собственные родители отнеслись к столь ранней помолвке с мистером Уизли? Если верить газетам, она состоялась еще прошлым летом?

— Они в Австралии, — выдавливает Грейнджер, — они... наверное, еще не знают.

Отец выдерживает выразительную паузу.

— Что ж, видимо, в маггловском обществе существуют свои, непонятные нам, отношения в семьях. Продолжим.

Каролина собиралась замуж, Альтино интересовался играми с вечностью. Томуле грозило потерять любимую ученицу. Незадолго до свадьбы Каролина и ее жених усовершенствовали один ритуал, связанный с любовной магией, и горели желанием его испробовать. Если бы один из супругов умер раньше второго, он оказался бы на портрете и мог бы общаться с оставшимся, поджидая его. Второй же мог сыграть свадьбу повторно, и в этом случае забирал себе жизнь и молодость будущего супруга. Как известно, портреты тем живее, чем лучше люди помнят тех, кто на них изображен. Недаром маги так стремятся попасть в учебники истории.

Ритуал, усовершенствованный ими, обеспечивал влюбленным если не вечную, то очень долгую молодость. К дожидавшемуся в загробном мире влюбленному пришел бы не старый человек, а такой же молодой, как он сам, жених или невеста. Они привязали заклятие к какому-то числу. Не самому большому, сколько я помню. Кажется, согласно ему, Каролина на самом деле, сколько бы лет ни пролетело над ее головой, не могла стать старше... ммм, около тридцати лет. Заклятие наделяло...

— Двадцати девяти, — шепотом уточняет Грейнджер, переворачивая исписанный пергамент на другую сторону. — Половина от пятидесяти восьми.

— Оба они были юны и хороши собой, но заклятие к тому же наделяло выжившего супруга даром привлекательности того типа, каким обладают сирены. Это гарантировало, что от потенциальных доноров жизненной силы не будет отбоя. Идеальная вечная любовь двух идеальных вечномолодых идиотов. Если бы они пережили рубеж, после которого найти подходящую по возрасту партию стало бы затруднительно, и ни один из них к этому моменту не погиб, они могли бы просто снять заклятие. Вероятно, Альтино надеялся к тому моменту решить проблему бессмертия и вечной молодости как-нибудь иначе. Да, мисс Грейнджер?

— Тзон Томула знал об этом ритуале?

— Он сам его проводил. Мало того... — отец холодно взглядывает на гостью, — подозреваю, что увлечение прекрасной Каролиной заставило старого негра применить некоторые свои умения на пользу себе. Заклятие, которое должно было вызывать гибель неких возможных будущих супругов, про которых еще неясно было, случатся они или нет, ударило рикошетом по ее обожаемому жениху. Через несколько месяцев после помолвки тот отправился в горы и погиб. Будучи итальянцем, родившимся в предгорьях Альп, он любил прогулки в снегах. Снег его и погубил. Палочку потом нашли, но тело самого синьора Альтино так и осталось погребенным где-то под лавиной. Овдовевшей до свадьбы невесте Томула предложил брак.

День сегодня солнечный, мягкий. Может быть, предложить Грейнджер небольшую верховую прогулку после того, как отец закруглится с повествованием? Но умеет ли она держаться в седле?

— В силу возраста, Тзон Томула не попадал под действие заклятия. Поэтому он предложил Каролине Нерушимую клятву: не позже, чем через год после рождения наследника старый негр поклялся завершить свой земной путь, если она не освободит его от клятвы. В обмен на короткий брак Каролина получала его молчание, помощь и алмазные копи по завещанию. Она согласилась. Они вернулись в Англию. Родился Блейз.

Что произошло после его рождения, Томула не объяснил, но что-то пошло не так. Видимо, брак с чужой невестой не доставил ему того наслаждения, о котором он мечтал. И однажды старый пройдоха просто снял с груди защитный амулет и отдал тому, кто стал его единственным приятелем в Англии — Абраксасу Малфою.

В голосе отца слышны нотки гордости.

— Каролина отравила его через три дня, не захотев ждать месяца, остававшегося до его дня рождения. Томула был готов к этому. Это была не самая плохая смерть, сказал он мне — быстрая и безболезненная. Куда больше его разгневало то, что вдова сослала его портрет в африканскую хижину, где он когда-то родился. Хотя что-то в таком роде он тоже подозревал, раз созданный им за неделю до смерти портключ был настроен именно на этот портрет. Он предполагал, что человеком, пришедшим за ответом на вопросы, может оказаться сам Абраксас — в случае, если под чары Каролины попал бы я...

Мама задумчиво улыбается.

— Томула попросил взять его портрет в Малфой-мэнор, и я согласился.

Еще бы отец не согласился! Сколько полезных проклятий можно было бы узнать у старика! Знание — бесценно, информация — деньги. Это то, чему меня учили с детства.

— Хижина, как я уже упоминал, была обставлена крайне аскетично. Собственно, в ней не было ничего, кроме портрета и куска какой-то ткани, лежавшего на полу. Проклятие, предполагаю, было наложено и на картину, и на этот холст. Стоило поднять ткань, чтобы завернуть портрет, как я потерял сознание. Видимо, тряпка к тому же сработала как портключ, потому что меня обнаружили в транснациональном каминном зале в Лондоне. Как я там оказался, никто не смог мне объяснить.

Подозреваю, что где-то между Африкой и каминным залом был замок Забини, но ничего не могу утверждать. Табакерка осталась в хижине. Как видите, прекрасной миссис Забини действительно было, что скрывать. Драко сказал мне, что вы почти в одиночку разгадали большую часть загадок. Могу только выразить свое восхищение вашей настойчивостью.

— Значит, Гарри действительно должен был умереть?

— Безусловно. Он рассказывал вам о том, что случилось в последний день? Каким образом он выжил на этот раз? — в холодных глазах отца мелькает старательно пригашенное любопытство.

— Он еще слишком слаб. Он мало разговаривает. Но ему становится лучше! Он уже почти поругался с Драко! Ох... Я хотела сказать, вы же знаете, еще со времен школы...

— Уверен, мой сын перерос эти детские распри.

Гермиона бросает на меня извиняющийся взгляд. Я поднимаю бровь.

— Предполагаю, мисс Грейнджер, что мистер Поттер сейчас находится в состоянии, схожем с тем, какое бывает у людей, слишком часто слушавших пение сирен. Один из моих троюродных дедов по французской линии страдал от сиренитуса. После того счастья, что мистер Поттер привык испытывать рядом с Каролиной, мир кажется ему бесцветным. Со временем это пройдет. Главное — что он выжил. Вы можете расслабиться.

"И заняться собственной жизнью", — мысленно договариваю я за отцом. Мама поднимается.

— Самое время выпить чаю. Вы останетесь на файф-о-клок, Гермиона?

Грейнджер моргает. Чувство меры явно подсказывает ей, что следует поблагодарить и откланяться, но любопытство велит остаться и продолжить расспросы. Она бросает на меня прямо-таки мученический взгляд.

— Больше ты ничего не услышишь, Гре-ейнджер, — тяну я. — За столом мы о делах не разговариваем.

Гермиона кивает и улыбается.

— Спасибо за приглашение, миссис Малфой, но мне пора.

Я иду провожать ее до камина в голубом зале. Окна выходят на юг, и комната залита теплым лазурным светом. Недалеко от камина Грейнджер вдруг останавливается — так резко, что я чуть не падаю на нее — задирает голову и говорит, глядя на меня взволнованными глазами:

— Драко, я так тебе благодарна! То, что ты сделал для Гарри, это... Ты такой хороший! Если бы не ты... Как думаешь, почему Гарри выжил? Может быть, амулет защищал его все это время? Нет, не получается, хотя... надо будет расспросить Гарри потом. Драко, все эти полгода ты был просто потрясающим! Ты удивительный, знаешь?

Я кладу руки на ее плечи.

— Драко?

Как я и думал, ее губы горячие, словно пончик. Оторваться невозможно. Гермиона что-то пищит и упоительно дергается в моих объятиях. Глаза у нее вблизи — с темно-карими крапинками в более светлом коричневом. Коньяк и шоколад. Я тянусь за вторым поцелуем. Гермиона не отводит глаз, как завороженная. В последнюю секунду она вдруг снова начинает дергаться, и я попадаю губами куда-то между щекой и ухом.

— Драко... Мне пора!

Она панически кидается к камину. Я ловлю ее уже во вспышках зеленого пламени. Упираюсь руками в каминную полку, наклоняюсь к ней. Вид у нее смешной — стоит в камине, встрепанная, с сумкой, и смотрит на меня зачарованно и испуганно.

— Я пошлю тебе сову вечером, — говорю я. — Встретимся завтра?

Гермиона краснеет и кивает. За ужином отец поворачивается ко мне.

— Завтра в пять нас ждут у Гринграссов. Будь дома в пол-пятого. Блейз пишет? Он теперь завидный жених.

Намек понятен. Гринграссы не могут не заинтересоваться вольным и богатым Блейзом. Похоронив то, что осталось от матери, Забини вновь умотал под крылышко Мвамбы, но вечно сидеть в Африке вряд ли станет. Если я хочу завладеть бледной красотой Астории, не стоит тянуть с помолвкой.

Блейзу пришлось ждать неделю прежде, чем Поттер очнулся и рассказал, что сталось с Каролиной. У меня есть огромное подозрение, что за это время домовик успел избавиться от золотой пыли, но я молчу — что там хоронил Блейз, его дело. Гроб был закрыт, приличия соблюдены. Замок Забини теперь принадлежит наполовину ему, наполовину неимоверно удачливому вдовцу. Интересно, как они будут его делить?

— Сын? Я дождусь ответа?

Я прикусываю губу и киваю. Мне не на что жаловаться, Астория с точки зрения свадебного союза — настоящий клад. Просто я как-то привык к Грейнджер. Знаю, это звучит смешно, но гриффиндорка обладает обаянием хорошего человека, которому сложно сопротивляться. И вкус ее губ... я обязан кое-что выяснить с ней перед тем, как я окончательно засуну свою голову в брачную петлю. Если она скажет "да"...

Следующим днем мы сидим в том самом маггловском кафе с низкими диванами, и у Грейнджер виноватый вид. Она накрывает своей рукой мою и что-то мычит. Я вслушиваюсь, и мне становится невыносимо тоскливо. Даже не так: просто невыносимо.

— Драко, — говорит она срывающимся голосом, — ты стал одним из моих лучших друзей. Честное слово! Я очень уважаю и люблю тебя. Но ведь... Я не смогу, прости. И твоя семья будет против. И мы же с Роном, ты знаешь, собираемся пожениться осенью...

— Друг, — роняю я.

— Один из самых близких! Я никогда не забуду, на что ты подписался ради Гарри! Драко, я на все готова ради тебя, но...

— Оставь свой сленг! — шиплю я, вставая. — Знаешь что? Я делал это для Поттера только поначалу. Потом я делал это ради тебя! И я, раздери тебя мантикора, не верю в дружбу между мужчиной и женщиной!

Глаза Гермионы загораются. Она хочет спорить.

— Знаю, ты хочешь напомнить мне о том же Поттере. Спроси его как-нибудь сама об отношении к тебе, узнаешь много интересного! Только спрашивай лучше!

Я аппарирую прямо из-за стола, и к драным боггартам всех магглов мира! Пусть грязнокровка выпутывается, как знает!

Через месяц хмурый белый филин приносит нам благодарственное письмо от победителя Вольдеморта. Отец вешает его на стену в своем кабинете. Положение нашей семьи крепко, как никогда. Перед Малфоями снова заискивают.

Кончается осень.

"Я всем обязан своим друзьям! — говорит Гарри Поттер.""Старая любовь не ржавеет! Гарри Поттер, переживший один из самых трагических и самых загадочных браков в магической истории, замечен в маггловском баре в обществе своей прежней возлюбленной Гермионы Грейнджер!"

"Медь и серебро: Рональд Уизли и Луна Лавгуд. Почему на рождественской ярмарке эти двое оказались сфотографированы вместе?"

"Мы с Гарри только друзья!" — заявила Гермиона Грейнджер нашему корреспонденту. Официальный жених мисс Грейнджер, мистер Рональд Уизли, свадьбу с которым она откладывает в третий раз, дать свои комментарии отказался. Слушайте в воскресенье на Радио-Дозор передачу "Возможна ли дружба между мужчиной и женщиной?" В передаче участвуют приглашенные эксперты, а также одноклассники и близкие знакомые нашего Гарри — мисс Лаванда Браун и мистер Деннис Криви!"

О, Мерлин. Астория откладывает в сторону "Хелломаг" и отворачивается к окну. На ее пальчике блестит обручальное колечко.

Бесшумно опускаются на вечноцветущий сад хлопья первого снега.

Что ж. По крайней мере, она не говорит "заморочки" вместо "проблемы" и "подписался" вместо "согласился участвовать". Я слабо улыбаюсь затылку жены и подтягиваю "Хелломаг" ближе. Вечером заглянет Грег со своей суженой, и я смогу вывалить на него все, что думаю по этому поводу. Отец прав, гриффиндорцы невыносимы!

Походу... походу, они созданы для того, чтобы создавать приличным людям напряги!

Что мне нравится в Греге — он всегда все понимает правильно.

**

У нее кудрявые каштановые волосы, неразобранной копной ложащиеся на угловатые плечи. У нее глаза, знакомые с детства: внимательные и серьезные. У нее испачканные в чернилах теплые пальцы. Ее улыбка способна удержать его на любом краю.

Она все еще считается невестой его лучшего друга, и все так запутано, что он не может сказать, счастлив он или несчастен. Наверняка известно только одно: он жив.

Он жив, и может спокойно взглянуть в глаза своему прошлому.

Гарри смотрит на портрет в запретной комнате. Бертран Альтино на нем больше не один: за его спиной стоит прекрасная Коломбина. Она снимает маску и улыбается.

— Я рада, что ты выжил, Гарри. Кажется, я действительно любила тебя.

Бертран смеется. Огромное, до полу, окно в задней части комнаты распахнуто, и видно, что это — выход к одному из венецианских каналов. Высокая вода заливает ступени, качает черную гондолу.

— Прощай, Гарри, — говорит Каролина. — Выполни мою последнюю просьбу. Запри эту комнату и забудь о ней. Обещаешь?

Гарри кивает. И видит, как юноша галантно помогает девушке забраться в лодку. Через минуту на картине остается только пустая комната, распахнутое окно и красный отсвет заката на плещущей через порог волне.

**

История закончена. Осталась одна необязательная глава, раскрывающая особенности творческой кухни "ЖеПо" и написанная автором и бетой в виде комических куплетов с выходом. Варнинг: в ней появится Снейп, Луна попадет в плен к людоедам, а Гарри обратит внимание на новую "женщину постарше"!

Комические псевдоэпилоги с выходом. В основном написаны бетой — сестрицей Форджем (Gred&Fordge) — в процессе интеллектуального редакторского штурма. К делу не относятся.

Псевдоэпилог первый

Пьеса в одном (зато многолюдном!) акте, с песнями и плясками народов порнотропиков*

Уютная опушка саванны.

Кругом расстилается бескрайняя сельва, и, чтоб уж наверняка, пампасы. Горит костёр.

У огня — Блейз, на шее у него красно-жёлто-зелёное ожерелье из перьев почтового птеродактиля.

Он сидит на корточках, уронив голову почти на колени и запустив обе пятерни в волосы, отросшие а-ля Боб Марли. Перед ним измятое письмо на дорогом пергаменте в сразу узнаваемом британском стиле. Рядом Мвамба, задумчиво улыбаясь, сортирует какие-то сушёные ингредиенты.

На заднем плане женщины в травяных юбках хлопочут у котлов. Мужчины с копьями добродушно меряются копьями и другими фаллическими символами. В некотором отдалении лежит на боку связанная Луна Лавгуд и смотрит на всё происходящее с искренним исследовательским интересом.

Блейз (приблизительно на мотив песни "Don't worry, be happy"):

— Проклятье свершилось, я — сирота...

Мвамба:

Что поделать — все будут там

Don't worry, be happy

Пвоблемы? Бвось, у всех бывает

Кто певеживает — усугубляет

Don't worry, be happy

Богатство — тлен, удача — дым,

А вон её мы вообще съедим

(указывает в сторону Луны, та начинает подпевать)

Don't worry, be happy

Мвамба сворачивает самокрутку из письма, передаёт Блейзу, тот затягивается и отправляет её по кругу. Вскоре всё племя приплясывает.

Племя:

Акуна! Матата! Акуна! Матата!

Мвамба:

Я тебе певьев зачем навешал?

Когда пвоблемы — пиши, утешу

Don't worry, be happy

Блейз:

А можно остаться в шатрах вон тех?

Мвамба:

Акуна мататы хватит на всех! (Убевите руки, молодой человек, я не это имел в виду! Хотя...)

Don't worry, be happy

Племя (на мотив песенки из фильма "Король-лев"):

В нашей сельве, в широкой сельве, есть новый юный вождь!

Над саванной, сельвой и пампой грибной английский дождь!

Акуна! Матата! Акуна! Матата!

Луна:

Акуна матата поможет всем

Улыбайся — и нет проблем!

Don't worry, be happy

Женщины в травяных юбках поднимают Луну с земли и отряхивают, она присоединяется к хороводу, теперь полностью скрывающему от зрителей Блейза и Мвамбу.

Все вместе:

Кто был охотник, кто был добыча,** станут петь и танцевать!

Приходите, все приходите, к нам в Африку гулять!

Don't worry, be happy... Don't worry, be happy

Акуна! Матата! Акуна! Матата! Акуна! Матата!

примечания

*Так литературные критики называют экзотические места, которые литераторы описывают по путеводителям и населяют героями своих эротических фантазий. Позже на базе их произведений сочиняют путеводители.

**Это не плагиат, это цитата!

Псевдоэпилог второй, в котором неожиданно для всех появляется Снейп

Метатекстуально-экзистенциальная сцена, вырезанная автором из сюжетного континуума

... Гарри хотел бы улыбнуться в ответ, но именно в этот момент пламя внутри стремительно разрастается, заполняя все тело, забирается под корни волос, руки дрожат, и он падает на Каролину, задыхаясь и вздрагивая. Лодку окружают снежно-белые огоньки, гаснущие в темноте по мере того, как успокаивается его дыхание.

В остывающем сумраке лицо его жены кажется призрачным, подёргивается рябью и бликами, тает и изменяется, как весь этот город.

Вот губы, припухшие от острого соуса, в котором здесь маринуют морских гадов, вытягиваются в тонкую линию. Вот распрямляются блестящие чёрные кудри, темнеют глаза, удлиняется нос...

— О мой бог, — шепчет девушка в маске с бубенчиками, заглядывая в мерцающий экран через плечо подруги. — Неужели получилось? Дай же посмотреть!

— Да мне самой ничего не видно! Тут эти американские бабульки со своей ночной съемкой всё заслоняют.

— Так сделай с ними что-нибудь!

Владелица ноутбука на мгновение задумывается, теребя пышную шевелюру с карамельными вкраплениями конфетти, затем начинает бойко стучать по клавишам.

— Сьюзи с мягким или без, определись... — бросив свою маску на белый клеенчатый диван, бубнит ей в ухо соседка, — и пробел лишний после "разговорник"...

— Сюзи, да что такое? Тебе плохо?! Синьоры, эээ, синьоры! Патрик, где разговорник? Ты опять забыл его в гостинице? Сколько раз я тебе говорила! Сюзи, Сюзи!!

Гондола с американцами, споро развернувшись на месте, шлёпает прочь, чуть было не задев плечо Гарри зубастым стальным хвостом, но ему сейчас не до потерявшей сознание Сюзи.

Неверный свет плавится в тёмной воде, волны тихо толкаются в чёрное брюхо лодки, а он не может оторвать глаз от того места, где полминуты назад, раскинувшись на бархатных подушках, двигалась ему навстречу его жена, и где теперь лежит...

— П-профессор Снейп?! Что вы делаете в моей гондоле?!

— Ну наконец-то, Поттер, вы соблаговолили перестать, э-э, вбивать себя в карман моей, между прочим, лучшей мантии, и открыть глаза. У меня к вам встречный вопрос: что вы делаете в моем гробу?!!

Гарри встревоженно оглядывается по сторонам и издаёт непроизвольный вздох облегчения. Если он и в склепе — то всё в том же самом, где проходит его свадебное путешествие, в этом столетиями умирающем хитросплетении водной ряби и сырой штукатурки, имя которому — Венеция.

— Вы — в моей гондоле, и вопросы здесь задаю я! — рычит он. — Где моя жена?

— Он спрашивает, где его жена, — растерянно бормочет пышноволосая. — Что мне ему говорить?

— А я почём знаю? Я предупреждала, что менять на ходу пейринги — очень плохая идея! Но не-ет, великой Фигвайзе претит писать по плану!

— Не нуди. Ты — моя бета, придумай что-нибудь!

— Что тут придумать-то? — бета нервно ёрзает на диване. — Может, ты одну-две главы просто, ну, потянешь время? В смысле, пусть они её типа ищут пока, а по дороге, авось, влюбятся друг в друга.

— Ну, две — это вряд ли, а одну... полторы...

— И ещё главу про Драко...

Некоторое время ничего не слышно, кроме стука клавиш и тихого бормотания беты.

— Ну, так как? — спрашивает Фигвайза. — Придумала, где жена?

— Где-где? — огрызается её подруга. — В воде! Куда ещё в Венеции труп девать? Бочонок амонтильядо на шею, и концы в воду...

— Где-где? — передразнивает Снейп. — В воде! Куда ещё в Венеции труп девать?

— Я же пошутила!

— Да стираю уже, стираю... Что ты нервная-то такая? На, выпей.

— Пока вы не слезете с меня, Поттер, я не могу быть в этом уверенным.

— Какое отношение имеет местонахождение Каролины к... гм!

— Кто такая эта ваша Каролина, и где она находится, мы обсудим позже, а пока что я не могу быть уверенным даже в том, что это не мой гроб, а ваша гондола, потому что вы загораживаете мне весь вид.

Гарри неловко сползает с профессора и прикрывается мантией.

— Его мантия у тебя два абзаца назад за борт упала.

— "... и прикрывается краем профессорской мантии..."

— "... между прочим, лучшей". Так он ему и позволил!

Фигвайза продолжает печатать. Бета вертит головой и потягивает из пластикового стаканчика горячую сангрию с яблоками, но вскоре ей становится скучно, и она снова принимается заглядывать через плечо.

— О, а ничего так получается... Вот только погляди, уши у него не того? Не ООСные?

— Про его уши в каноне ничего нет! Это мои авторские уши!

Пять минут спустя профессор Снейп соглашается с тем, что больше не находится в своём гробу, и даже позволяет убедить себя, что в гондоле Гарри ему нравится больше. Гарри бьёт озноб, и он нашаривает под подушками початую бутылку граппы, отпивает и протягивает профессору. Тот, пробурчав что-то вроде "неотёсанный болван" наколдовывает из воздуха две небольшие рюмки и читает краткую лекцию о необходимости соответствия между видом напитка и формой сосуда для питья. Гарри не слушает.

Тёмные палаццо медленно проплывают мимо, в их окнах изредка вспыхивают огромные, как айсберги, переливающиеся люстры. Звезды плывут, небо плывёт, окна отражаются в воде, а вода — в окнах. У Гарри кружится голова.

— Подержите, пожалуйста, мой бокал, — говорит он, и свободной рукой шарит по дну гондолы.

— Поттер! Кому я только что объяснял, чем бокал отличается от рюмки? А также от стакана, фужера и кубка? Вы что, совсем не... что это у вас? — профессор вдруг заинтересованно поводит носом. — Никак, колбаска?

— Ну, дай посмотреть, ну я же тоже хочу, я бета, или кто, ну дай-дай-дай-дай! Что они там?

— Колбаску нашли, — отвечает Фигвайза мрачно. — Почему ты не напомнила мне убрать колбаску?

— Так это ж хорошо! Колбаска — уже прогресс, это, можно сказать, фаллический символ...

— Ты посмотри, что они с ней делают!

— Ни фига себе! Нет, так у нас никакого снарри не выйдет... слушай, ну что ты смотришь, уже надо вмешаться, по-моему!

— Ага, — Гарри смущается. Он уже успел откусить, и теперь жёсткое солёное мясо во рту мешает говорить. — Это, мф, я пвфостанство сворачивав. Кофбафкой. Ну, сфонтанная магия.

— Не болтайте с набитым ртом. Давайте её сюда, я буду учить вас пользоваться ножом. Нож, мистер Поттер, должен быть острый, а надрез — косой...

Гарри снова чувствует себя учеником в классе, и ему хочется спать. С трудом разлепляя веки, он поворачивает голову, и видит, как шёлковое венецианское небо распадается бледной прорехой, в которую заглядывают две огромные женские головы. Он молча толкает профессора локтем, и тот роняет нож и колбасу на дно гондолы.

Темноглазая голова со свисающей чёлкой испуганно моргает и говорит:

— Гм, здрасьте, джентльмены. Хай. В смысле, хау ду ю ду.

— Кто вы такие, и что вы делаете в, то есть над моей гондолой?

— Я — Фигвайза, — с достоинством заявляет вторая голова, с шапкой кудрявых волос и серо-зелёными глазами. — А эта тетёха — моя бета, Сестрица Фордж.

— Монахиня, что ли? — интересуется Гарри.

— Э-э, ну, не совсем, верней, совсем не... — мямлит "сестрица", розовея. — Только я, это, ну, в общем, лично вы мне практически в сыновья годитесь.

— Вот моя жена тоже сначала так говорила, но я...

— Поттер! Помолчите! Совершенно неважно, монахиня ли эта великанша, и сколько ей лет! Пусть лучше скажет, какого боггар...

— Никакие мы не великанши! — возмущается зеленоглазая, тряхнув гривой, из которой в гондолу сыплются куски цветной бумаги размером с "Ежедневный пророк". — И советую вам проявлять побольше уважения к демиургу, а не то...

— Ага! — подхватывает та, что с чёлкой. — Мы такое можем, такое!

Сверху доносится легкое постукивание, будящее в Гарри смутные воспоминания о Дадли и его игрушках, а потом на серебристой глади лагуны появляется два десятка розовых резиновых собачек.

— Фу ты, опечаталась, — за ветхой тканью неба ещё раз стукает. — Не кутят, а УТЯТ.

— Устрашающе, — саркастически изрекает Снейп. — Вы, вероятно, выпускницы Бобатона?

Псевдоэпилог третий, появившийся во времена, когда тыквенный пирог еще не взошел

— Поттер, извращенец, какого драного боггарта ты приперся с цветами к моей матери, когда отец в отъезде? Мам, скажи ему, чтобы проваливал! Пусть ищет женщин постарше в другом месте!

— Твоя мать спасла мне жизнь, Малфой! Цветы — в знак благодарности! А ты о чем подумал?

— Он прав, Драко. Такая погода хорошая! Ты вроде бы собирался на прогулку?