Кто будет таким, как я? (джен)

Наверное, стоит рассказать о первых уроках и впечатлении от учёбы. Что тут можно вспомнить? Первые два курса у всех учеников всего семь предметов: гербология, зельеварение, ЗОТИ или защита от тёмных искусств, чары, трансфигурация, астрономия и история магии. Отдельно надо упомянуть уроки полёта на мётлах, под которые каждую неделю на первом курсе тоже выделялось время, хотя желающие могли попытаться сдать экзамен в любое время и потом освобождались от посещения этих занятий. Впрочем, все досрочно сдавшие этот предмет предпочитали на дальнейшие уроки приходить и летать на них в своё удовольствие — всё равно на первом курсе других разрешённых способов полетать на метле предусмотрено не было. Но стоит рассказать о начале учёбы чуть подробнее.

Начну, пожалуй, с самого Хогвартса — это всё-таки не самый обычный замок. В первые дни удивляло в нём буквально всё: движущиеся лестницы, живые, в некотором роде, портреты разных людей, которые могли спокойно перемещаться с одной картины на другую, а заодно и общаться, как между собой, так и с обычными людьми. Сам замок изнутри был явно больше, чем снаружи, хотя он и снаружи впечатлял своими размерами, и его точную карту не знал никто — хорошо хоть дорогу всегда можно было спросить у тех же портретов или привидений. Некоторые кабинеты и закоулки появлялись не всегда или могли время от времени менять своё местоположение — в общем, исследовать замок можно было бесконечно. Привидения, несмотря на не самый презентабельный внешний вид, довольно-таки охотно помогали ученикам, и только местный полтергейст Пивз стремился делать пакости. Впрочем, его всегда можно было отпугнуть, прибегнув к помощи Кровавого Барона, если полтергейст слишком сильно раздражал своим поведением. Однако ладить с Бароном я научился далеко не сразу — все-таки слизеринское приведение, оно и есть слизеринское. С типичной гордостью на пустом месте.

За дисциплиной следили учителя и старосты, а также мистер Филч, немолодой и недобрый завхоз, чьей обязанностью было поддержание порядка в школе. Почему он предпочитал, чтобы его называли завхозом — неясно, но никаким хозяйством он никогда не заведовал, этим занимались домовые эльфы. Видимо, старику было приятно думать, что школьники — это хозяйство, имущество, а не люди. Иногда он занимался уборкой, но и это не входило в его функции, скорее, он делал столь неблагодарное дело, чтобы лишний раз подчеркнуть, какие мы все неаккуратные слюнтяи, приносящие в замок грязь с улицы. В общем, пусть дракклы разбирают его логику. Мистер Филч не любил учеников и всегда старался запретить как можно больше развлечений — список запретов висел на двери его подсобного помещения. Помогала ему кошка по имени Миссис Норрис, часто появлявшаяся там, где её не ждали, предвещая приход за ней самого Аргуса Филча, который, несмотря на возраст, перемещался удивительно резво — сам замок, наверное, ему помогал, не иначе. Также, именно в помощь Филчу нередко отправляли на отработки провинившихся, чтобы они мыли полы или протирали кубки в зале наград, или ещё что делали — работа всегда находилась. Сами же уроки... их стоит вспомнить чуть подробнее.

Первый урок по зельям прошёл воистину незабываемо. Зелья у нас были совмещённые с Райвенкло — и вообще, все предметы были совмещены с тем или иным факультетом, а астрономия была сразу у всего курса. Это становилось понятным, если вспомнить, что на каждый предмет приходился один преподаватель, который за шесть учебных дней должен был провести уроки у всех семи курсов. Но вернёмся к зельеварению. Когда все пришли в кабинет, расселись по местам и достали котлы с учебниками, начали, как обычно, создавать фоновый шум вокруг себя, из подсобки в класс вышел он, профессор Селвин. Это был высокий человек, который носил небольшую тёмную бородку и усы — и за своей растительностью на лице, судя по всему, аккуратно ухаживал. Голова его была гладко выбрита. И когда он показался перед нами, он как-то так оглядел кабинет, что желание шуметь и переговариваться с соседями по партам само собой отпало — не только у меня, но и у всех, кто находился на тот момент на уроке.

— Итак. Здравствуйте, ученики. Меня зовут профессор Селвин, и я буду вести у вас курс зельеварения, как в этом году, так и, надеюсь, последующие четыре года, а у тех, кто покажет способности и желание заниматься углублённым курсом, до конца обучения в Хогвартсе, — профессор говорил не особенно громко, но слышно его было всем очень отчётливо, и, несмотря на то, что речь его нельзя было назвать очень быстрой, паузы он делал довольно редко, говорил размеренно, спокойным и уверенным тоном. — Перед началом урока позвольте объяснить несколько правил, которые вы могли ещё не понять. Во-первых, на уроках разрешается говорить только в двух случаях. Либо со мной, когда вы поднимете руку и ждёте, пока я вас спрошу, либо во время изготовления зелий, с соседом. Во втором случае говорить желательно тихо, чтобы я мог услышать в первую очередь не вас, а кипение ваших зелий. Во-вторых, к тому моменту, когда я захожу в кабинет, всё необходимое для урока должно лежать на столах. В третьих, при подходах за ингредиентами для вам нужно самоорганизоваться тихо и быстро, так, чтобы толпы у шкафов не возникало. — На этом моменте Селвин наконец сделал небольшую паузу и обвёл аудиторию взглядом. — Если вы чего-то не поняли, отнятые баллы, а в особо выдающихся случаях, отработки и прочие радости, быстро помогут вам эти правила осознать. Теперь пора просмотреть ваши списки...

К этому моменту до меня начало доходить, что я мог что-то прослушать или недооценить из того образа профессора, который сформировался у меня. Особенно помогал в этом тон, в котором мистер Селвин говорил, и который не предвещал ничего хорошего тому, к кому обращались. Даже потом, когда мы уже привыкли и стали обращать внимание на оттенки интонаций в голосе зельевара, некоторый страх перед ним никуда не исчез. Пожалуй, это единственный человек из всех, кого я знал, который умел, не повышая голоса, не поджимая губы и никак не выражая мимикой свои эмоции, не делая оскорблений, дать собеседнику почувствовать, что он здесь — никто, пустое место. Перекличка прошла без инцидентов и насмешек, как я уже начинал того опасаться, только нескольким студентам, в том числе и мне, сделали замечание по поводу внешнего вида — криво завязанного галстука. Селвин не слишком жаловал на своих уроках нерях, хоть и никогда не снимал за это баллы. Он просто делал замечание, но ученик после этого сам старался исправиться. Во избежание.

— Хм. Теперь, когда мы почти познакомились, позволю себе задать вам один вопрос. Должно быть, многие из вас уже открывали учебник — просто из любопытства, и хотя вы в своей массе, наверняка, видели в нём только буковки, некоторые смогли и что-то оттуда вынести. Возможно, кто-нибудь может догадаться, чем мы будем заниматься сегодня?

Даже если у кого-то и имелись на этот счёт предположения, их предпочли оставить при себе. Профессор только ухмыльнулся такому результату.

— Ладно. Хорошо хоть никто не ляпнул про варку какого-нибудь зелья от прыщей, а то были прецеденты. Но на будущее: обычно, если я задаю вопрос, я ожидаю, что кто-нибудь найдёт в себе силы подумать и попытаться ответить на него. Но на вводном занятии мы ограничимся тем, что я расскажу вам о предмете зельеварения и о технике безопасности, которой стоит придерживаться всем, кто не хочет оказаться в больничном крыле, если не повезет, или на отработках — если не повезет еще больше.

Дальше до конца урока нам, действительно, рассказывали какие-то базовые вещи про зельеварение, а мы их записывали. Заодно мы узнали, что курс в первую очередь практический, какие-то базовые закономерности и теория нам объясняться будут, но подробно это можно вычитать в соответствующих материалах самим. Также некоторые вещи будут более понятны взявшим на третьем курсе арифмантику. Экзамены по предмету также будут практические: на них нужно сварить то или иное зелье. Было немного сказано про технику безопасности и про необходимость следовать точно по инструкции, если только преподаватель не скажет что-то иное. После урока мы вышли из класса переполненными информацией и смешанными ощущениями. А заодно с предупреждением, что если кто-либо забудет те основы, что были даны за урок, то может лишить свой факультет нескольких баллов. Мне казалось, что эти основы я забыл прямо там — на месте. Судя по лицам многих моих однокурсников — так казалось не мне одному. Домашнее задание прилагалось, слава Мерлину, что не письменное!

Преподавателем трансфигурации оказалась профессор МакГонагалл, а потому урок прошёл в не менее строгой обстановке. Начался он довольно-таки эффектно: сидевшая на преподавательском столе кошка внезапно спрыгнула с него, обернувшись при этом в человека. Сказать, что народ в классе удивился, значит ничего не сказать. Нет, конечно, некоторые восприняли этот факт со стоическим спокойствием, но те, кто рос у магглов либо по каким-то причинам не был до этого наслышан про анимагию (что не слишком удивительно, учитывая крайне малое количество зарегистрированных в министерстве анимагов — а все анимаги должны по закону проходить регистрацию в министерстве; правда, далеко не все это делают), удивились очень сильно и едва не развели панику. Сид, бывший на этом уроке моим соседом, быстро шепнул, что, кажется, у него есть идея, как сдобрить строгую МакГонагалл. Успокоились, тем не менее, быстро — отчасти этому способствовал не предвещавший ничего хорошего вид преподавательницы. Она, тем временем, подправила мантию и начала свой урок.

— На моих уроках вы будете изучать трансфигурацию, один из самых трудных и опасных разделов магии, — изучать её мы должны были вместе с Гриффиндором, чьим деканом преподаватель данного предмета и являлась. Профессор тем временем продолжала, — поэтому дисциплина на моих уроках должна быть идеальной. Предупреждаю: после первого же замечания нарушитель покинет класс до конца урока для того, чтобы прийти потом на отработку. Советую это вам уяснить до того, как испытаете на собственном опыте.

Дальше... дальше снова началась техника безопасности. Профессор довольно долго распиналась про то, какие превращения делать не стоит, после чего перешла к собственно занятию. В качестве примера того, что можно сделать при помощи трансфигурации, стол был превращён в свинью. К сожалению, как выяснилось, по сложности преобразования это являлось едва ли не пределом в этом искусстве, и превратить стол или свинью в человека нельзя было при всём желании. Более того, нам до таких результатов надо было учиться ещё... где-то до седьмого курса в Хогвартсе, и это не вдохновляло на дальнейшее изучение предмета. Только-только возникшая в головах юных учеников мотивация тут же и пропала. Далее нам стали расписывать необходимые упражнения, которые требовалось проделать, дабы превращения стали получаться у нас более эффективно, и это тоже заняло немало времени. Объясняла профессор не слишком интересно по сравнению с Селвином (а не сравнивать преподавателей между собой я не мог, да и остальные, как выяснилось, тоже), но зато у неё получалось это делать немного более доступно.

— Хорошо, я вижу, вы все думаете, когда же мы, наконец, перейдём к практической части нашего занятия... — эта фраза немного приободрила меня, потому что слушать технику безопасности для одиннадцатилетнего мальчишки — весьма тоскливо. — Сейчас я раздам вам каждому по спичке, — с этими словами профессор взмахнула палочкой, левитируя спички к каждому студенту, — ваша задача будет заключаться в том, чтобы попробовать превратить их в иголки. Сразу это ни у кого не получится, но при должном старании вы сможете сдвинуться с мёртвой точки к концу урока. Всё. Можете приступать.

Задание действительно оказалось не просто сложным — непосильным для первого урока. Как бы я не пытался сконцентрироваться, спичка меняться не хотела. Были попытки проделать то одно, то другое упражнение, после чего, применяя их, воздействовать на спичку снова, но все мои усилия были бесполезны. Этот факт ввёл бы меня в крайне подавленное состояние, если бы я вовремя не заметил, что особых результатов-то пока нет ни у кого. Впрочем, именно у Сида какие-то сдвиги все же были: головка спички из серной в итоге стала металлической, приобретя какой-то бронзовый цвет. Что меня особенно удивляло, Сид при этом явно прослушал часть объяснений профессора, да и не напрягался так сильно, как я. Когда я задал ему вопрос, почему же так происходит, сосед сказал мне только то, что это у меня, оказывается, недоразвитое воображение. Я на такое заявление сначала хотел обидеться, но потом решил, что оно того не стоит.

К концу урока у Сида, правда, иголки всё равно не получилось, но зато на металлической головке появился маленький шип, и когда Макгонагалл взяла получившуюся вещь в руки, то больно о неё укололась, не успев заметить опасности. Сид получил за свои выдающиеся результаты целый балл в копилку факультетских очков, равно как и Сьюзен, придавшая спичке более похожую на иголку форму и заострившую её с одного конца. Больше — целых два балла — получила только Гермиона, которая не только заострила спичку с одного конца, но и при этом покрыла её тонким и неровным, прерывающимся местами, слоем серебра. Профессор настолько впечатлилась достижениями, что даже показала результат всем присутствующим и подарила Гермионе одну из своих редких улыбок. Что интересно, улыбаться она всё-таки умела, а то у меня начинали закрадываться подозрения, что понятие «улыбка» в списке доступных ей отсутствует.

История магии... После похода по Косой Аллее с Квиреллом меня заинтересовало, что же он тогда имел в виду, когда сказал, что всё, касающееся истории возникновения заклинаний на латыни мы должны узнать на истории магии, но не узнаем. Перед уроком мы с Сидом пошли не по той лестнице и заплутали, а потому по прибытии нами в кабинет, все места впереди уже были заняты, и пришлось довольствоваться одним из задних рядов. Как показали дальнейшие события, нам в какой-то мере даже повезло.

Урок начался с того, преподаватель вышел... прямо из стены. Профессор Биннс оказался призраком. Он подошёл к кафедре (он был единственным призраком в Хогвартсе, который ходил, а не летал. Почему так — я не знаю, все время хотел поинтересоваться этим вопросом, но забывал), поздоровался с аудиторией, и начал что-то вещать монотонным голосом про свой предмет. Голос, что интересно, был не просто монотонным и скучным — если пытаться в него вслушиваться, очень хотелось спать. Примерно половина пришедших так в итоге и поступила, а вторая половина спасалась от сна, как могла. Нам повезло оказаться неподалёку от нашего однокурсника со Слизерина, Теодора Нотта, который первые минуты сверял текст с учебником, а потом растолкал нас с Сидом, когда мы уже думали, как бы поудобнее устроиться. Видимо, одиночество и сон казались ему менее приятной перспективой, чем наша компания, несмотря на то, что вряд ли мы были самыми желанными собеседниками для слизеринца.

— Эй, парни, вы в курсе, что этот призрак читает едва ли не точно по учебнику?

— Нет, но он в любом случае говорит слишком занудно, чтоб его слова можно было воспринимать больше, чем пять минут, — поделился своим впечатлением я.

— Слу-у-ушай, у меня есть идея насчёт того, как провести время, — взгляд Сида внезапно прояснился, стал осмысленным и незамутнённым. Видимо, спать он не сильно хотел. — Я знаю одну интеллектуальную игру; только нам нужен четвёртый участник.

Теодор растолкал, уже спящего, ещё одного слизеринца, Рэймонда Пристли, после чего спросил, что за игру Сид нам всем хотел показать. Оказалось, у моего товарища возникла идея замутить партию-другую в вист. Я об этой игре до того дня не слышал вообще, а слизеринцы знали лишь название. Тогда Сид извлёк из карманов мантии колоду магических карт — от обычных они отличались, на самом деле, только «живыми» картинками.

— Э-э-э... Сид. Ты их с собой всё время носил, что ли? — я был откровенно удивлён, что у него именно в такой подходящий момент нашлась нужная вещь.

— Ну да. Мало ли, представится внезапно случай поиграть. А так, карты всегда на месте. Сейчас, как видишь, случай представился. И чего ты так серьёзно это всё воспринимаешь? Расслабься! Этому призрачному профессору вообще плевать.

Весь оставшийся урок меня со слизеринцами учили играть в вист, а точнее, в упрощённый вариант его магической версии. Сам урок под обучение сложной игре промелькнул незаметно. Под конец мы даже начали что-то понимать и условились в итоге на следующей истории магии повторить.

Про гербологию, астрономию и чары сказать особо нечего — то есть первые уроки не вызывали у меня каких-либо ярких воспоминаний. Гербологию вела наш декан, профессор Спраут, немолодая уже, полная женщина, любимым местом которой были теплицы, где наши уроки и проходили. С ней мы познакомились ещё во второй день пребывания в Хогвартсе, когда она лично зашла в нашу гостиную поприветствовать нас, немного рассказать о порядках на факультете и напомнить, что со своими проблемами лучше всего обращаться к старостам, а если они не могут помочь, то к ней лично. Но вернёмся к собственно гербологии. По сути, этот предмет должен был научить нас различать различные магические растения, знать, для чего эти растения нужны и как их правильно собирать, заготавливать и хранить, а также выращивать их. Профессор Спраут во время занятий делала упор на последнее, говоря, что, научившись ухаживать за растениями, мы заодно и узнаем о них всю необходимую информацию. Должен признать, что права она была если не во всём, то во многом.

Астрономия проходила ночью на самой высокой башне Хогвартса, носившей из-за этого название Астрономической, каждую среду по ночам. На первом курсе большую часть времени нам рассказывали про ночное небо и учили правильно пользоваться телескопами — ничего особенно интересного. Только по утрам в четверг весь первый курс зевал на уроках.

Чары у нас вёл профессор Флитвик, по совместительству декан факультета Райвенкло. Роста он был настолько небольшого, что даже мы, первокурсники, были значительно выше. Ходили слухи, что это из-за наличия гоблинской крови. Поэтому каждый наш урок начинался с того, что учитель едва ли не вбегал в класс своей коронной походкой и прыгал на подставку перед кафедрой аки тигр... или белка. Учитывая, что возраст у него был уже преклонный, смотрелся профессор при этом не только комично, но и бойко, настолько, что только за это к нему можно было проникнуться уважением. Но были у него и другие достоинства: предмет его начинался с довольно обширного теоретического раздела перед собственно выучиванием заклятий, и он рассказывал свою теорию не только наиболее интересным образом, но и общаясь с аудиторией, раздавая баллы за самые смелые догадки, хорошее запоминание материала и умение решать не самые тривиальные задачки. Как говорил он сам, хорошее воображение и умение думать — вот что важно для составления и наложения чар прежде всего. Более интересного и живого изложения учебной информации я, пожалуй, больше не слышал никогда. Возможно, дело было ещё и в том, что я ни разу не встречал больше учителя настолько увлечённого своим предметом и имеющего при этом явные преподавательские способности и желание этому предмету научить. Или всему виной его темперамент?

Первые полёты на мётлах — это то, что не забывается никогда. То есть, если ты не любишь летать, а встречается такое нередко, или если ты часто летал до Хогвартса, то можешь и забыть про свои первые разы, не видя в них ничего особенного, но я... Впрочем, начнём по порядку.

Первое занятие проходило на ровной травянистой площадке, залитой в тот день лучами ещё тёплого сентябрьского солнца — это был как раз первый действительно погожий день в череде дождей. Мы с райвенкловцами вышли к лежащим на земле школьным мётлам, за нами вышла преподавательница, мадам Хуч, женщина с короткими жёсткими волосами и лицом, выражавшим все чувства сержанта-инструктора перед желторотыми новобранцами в американских фильмах. Интонации она тоже использовала похожие.

— Чего ждёте?! Встали ровно рядом со своей метлой. Правши вытянули правую руку, левши — левую!

Через полминуты все действительно встали именно так и именно в той позе, которую тренер по полёту на мётлах хотела видеть. Я тем временем успел быстро осмотреть метлу, доставшуюся для полётов мне. Она выглядела старой и потрёпанной, прутья из неё торчали едва ли не во все стороны — в общем, ничего особо привлекательного. Судя по всему, деньги на школьный инвентарь высчитывали исходя из тех же соображений, что и на покупки неимущим студентам. А может, для обучения полётам приличные мётлы просто не были нужны — лишь бы летали. Мало ли кто с нее свалится, попортив школьное имущество.

— А теперь дружно кричим «вверх!» — мадам Хуч продемонстрировала это на своей метле, и та прыгнула ей в руку. То же получилось у меня и ещё пары человек, а у остальных возникли сложности, вплоть до полного игнорирования метлой приказа. — Так! Больше уверенности в голос, и тогда метла должна вас послушаться.

В конце концов, это нехитрое действие удалось всем, и можно было, наконец, приступать к полётам. На первом уроке нам только объяснили общие принципы полёта на метле и сказали, что вначале все делают только пробные полёты.

— Так. Все готовы взлетать? Все помнят, что я вам только что объясняла и зачем вообще распиналась? Так давайте! Готовы? Стартуем! Вперёд и вверх! — позже я выяснил, что это был девиз сборной Хаффлпаффа по квиддичу, и он мадам Хуч понравился настолько, что она решила перенять его для своих занятий.

Сам первый полёт действительно ничего особенного из себя не представлял, и многим хотелось большего, нежели просто плавно наматывать круги над площадкой на высоте полутора метров. Однако, мадам Хуч чётко отслеживала перемещение учеников в воздухе и не позволяла отклоняться от намеченной программы ни на йоту, вовремя пресекая самостоятельную деятельность учеников. Мне же запомнилось прежде всего это непередаваемое чувство свободы, отсутствие всяких ограничений вроде дурацких законов земного притяжения, чувство единения с метлой, будто ты с метлой составляешь одно целое, несущееся метеором по воздуху... хорошо, на первых уроках просто плавно плывущее над поляной по кругу — но это по большому счёту ничего не меняет. Уже на втором уроке я сдал необходимый экзамен и смог летать вволю на этих уроках сам. Пока я, как и все остальные, наматывал свои круги.

Последним предметом, с которым мы познакомились на первом курсе, была защита от тёмных искусств, которую вёл профессор Крауч. Вряд ли он был значительно старше того же Квирелла, но выглядел немного более... помятым, что ли. Как я тогда думал, это связано со спецификой его профессии — столкновением с этими самыми тёмными силами. Потом я, конечно, узнал, что дело немного в другом, в особенностях детства мистера Крауча, которое, как известно, существенно влияет на формирование личности. Например, имя своё он не слишком-то любил, и от всех, кроме Дамблдора, добился того, что если его звали по имени, то сокращали Бартемиуса до Барти — да он даже был готов откликаться на Малыша Барти! Этим моментом он мне потом стал напоминать Нимфадору Тонкс. Он спокойно мог вести уроки с недельной щетиной или не причесавшись с утра, как следует, — он вообще не слишком много внимания уделял своему внешнему виду, разве что старался по возможности не выглядеть слишком официальным. Не слишком длинные мантии с закатанными по локоть рукавами, помятые довольно широкие брюки, торчащие из под этих мантий, нечищеные ботинки, что было особенно заметно в период дождей, — вот типичный вид профессора Крауча.

Ещё из интересного по поводу личности нашего преподавателя ЗОТИ, помню какую-то его абсолютную непробиваемость на уроках, да и не только. Он с совершенно невозмутимым выражением и интонацией отвечал на уточняющие вопросы любой степени глупости, подавал материал, награждал баллами отличившихся и проводил демонстрации — и с такой же невозмутимостью он снимал баллы у отличившихся, но не тем, чем следовало бы, с такой же невозмутимостью он вручал работу с выведенным на ней «троллем» и сообщал, что это худшее из того, что ему за этот год приходилось видеть. Если в начале обучения этот факт не был для нас слишком примечательным, то чем дальше, тем больше мы проникались такой невиданной невозмутимостью. Помнится, когда я в первый раз узнал, что у него бывают и другие состояния — вне Хогвартса, по крайней мере, — у меня случился самый настоящий разрыв шаблона, хотя ничего удивительного в этом факте, по идее, не должно быть.

Тогда, на первом уроке, профессор Крауч поведал нам, что этот курс у нас как минимум в первый год будет больше теоретическим, нежели практическим, и этим отличается от большинства остальных предметов. Но это не значит, что ЗОТИ менее важна, чем чары или трансфигурация, а у тех, кто думает иначе, могут впоследствии возникнуть серьёзные проблемы. Стоит заметить, что у тех, кто не стал относиться серьёзно к его предмету, проблемы действительно возникли. Рассказывал Крауч, может, и не так занимательно, как Флитвик, но не стеснялся пояснять непонятные места и отвечать на возникающие вопросы, а иногда даже рассказывать истории из жизней замечательных волшебников на заданную тему и проводить демонстрации.

Структурно курс делился на две большие части: на защиту от различного рода волшебных существ как животного, так и магического происхождения, и на защиту от враждебно настроенных волшебников и их заклинаний, в первую очередь, использующих так называемую «тёмную магию». Про саму тёмную магию профессор сказал, что под это определение могут попасть в различных странах совсем разные заклинания, но в Магической Британии их классифицируют чуть ли не наиболее широко по сравнению с другими странами, да и запрещают тоже, не скупясь на запреты. А так, к тёмной магии относятся искусства с неточно предсказуемыми результатами, вроде большинства обрядов ритуальной магии (но их всё равно никто давно не использует из-за сложности, опасности и неэффективности; правда, магические школы многие столетия назад, когда магия ещё не была так развита, заколдовывали именно с помощью опасных ритуалов с множеством жертвоприношений, и в этом плане Хогвартс построен на крови и костях) и заклинаний, опасных не только для противников, но и для самого колдуна.

Мы на ЗОТИ первые годы проходили ту часть, которая была связана с магическими существами, а не с тёмной магией как таковой, но и её я бы не назвал лёгкой, хоть у меня этот предмет очень даже неплохо получался.

После первой недели обучения я понял, что магия — это очень и очень сложно. Мне сразу представился весь путь, который предстоит пройти для того, чтобы можно было гордо именоваться магом, а не мудаком, размахивающим палочкой. И самое обидное порой заключалось в том, что чем больше я прилагал усилий, тем быстрее все давалось кому-то другому. Тому же Сиду, который никогда не заморачивался с учебой, мог сделать домашнее задание за пять минут до начала урока, и получить в итоге высший балл.

С Сидом мы начали общаться как-то сразу, и долгое время я старался не отставать от него, пока, наконец, у меня не стало получаться многое лучше. В той же ЗОТИ, я преуспевал больше, хотя в зельеварении я так и не проявил выдающихся успехов за всю историю учебы. Старался я не отставать не только в учебе, во всем. Но не всегда мог.

Невозможно в один прекрасный момент решить стать другим человеком. Вернее, решить-то можно, а вот выполнить это... После долгих лет жизни с Дурслями, сомнительного их отношения ко мне, я просто не мог. Не мог не оглядываться на прошлое, не завидовать, не мечтать быть лучше, чем я есть. В каком бы смысле слово «лучше» не употреблялось. Даже если в самом что ни на есть противоположном прямому его значению.