Вчера умрет твоя любовь (гет)

Все повторялось с удивительной точностью.

Лазарет. Тяжелые раны. Лестрейндж по соседству. И порядком разозленный Риддл.

До Айрис долетали лишь обрывки разговора из лазарета: она сидела в кабинете миссис Ургхарт, отрезанная от палаты закрытой дверью.

— Вот что мне с вами делать, милочка? Я уже со счета сбилась, сколько раз вы меня посетили за месяц, — медиведьма выглядела весьма сердитой, даже чепец съехал с пышных седых волос, но Айрис знала, что негодование направлено прежде всего на авроров, с которых, по сути, все и началось.

— …явиться в Министерство, ввязаться в бой с аврорами… — а это Риддл: говорил спокойно, даже на пониженных тонах, но главное — не таясь. Поддерживал облик высокоморального старосты. Дверь глушила почти все слова, но что-то долетало вот так, урывками.

— Какой бы талантливой вы ни были, сколько бы Галатея вас ни хвалила — вы студентка. Куда ж вы лезете? Неужто жизнь не дорога?

— …нарушил закон…

Миссис Ургхарт гневно взмахнула полотенцем, задев склянки с зельями, и те опасно зазвенели в держателях. Айрис уловила за звоном еще «допрос» и «Азкабан». Риддл совершенно точно боялся, что Лестрейндж попадет к аврорам, и те просто вытащат на одном из допросов все, чем в школе занимался кружок юных Пожирателей.

Айрис припомнила тяжелый, темный взгляд, от которого во рту пересыхало, замкнутое бледное лицо, напряженные плечи. Да Риддл сейчас был не просто зол — он был в ярости.

— В моих силах перевести вас на обучение в лазарете, милочка. Самое безопасное для вашей жизни, — Айрис тактично не стала напоминать, что миссис Ургхарт почти это и сделала: оставила ее на ночь в лазарете из-за нестабильного психического состояния. Ну и как ей помогло решение медиведьмы? Из больничной койки ведь достали! — Куда только Альбус смотрит…

Айрис догадывалась.

— …говорить с деканом о полном запрете на выход за пределы Хогвартса… — риддловский тенор распинал, но…

Не круцио. Домашний арест.

Это было странно, даже дико. Словно там, за дверью, вовсе не молодой Волдеморт. Тварь лживая, это же надо было так на публику играть. Пыточное в Выручай-комнате Айрис не забыла. Риддл не ставил заглушки, потому что в лазарете в любом случае находился свидетель — Альфард Блэк.

— Милочка, вы вообще меня слушаете? Или в одно ухо влетело, из другого вылетело?⁽¹⁾ — миссис Ургхарт свела брови, от чего морщин на ее лбу стало еще больше.

— Простите.

В ответ медиведьма устало покачала головой и, точно растеряв запал, разочарованно махнула рукой.

— Пейте Умиротворяющий бальзам, а потом отправляйтесь в палату и ложитесь спать. И чтобы не меньше двенадцати часов проспали!

Айрис только этого и ждала. Вскочив со стула, она выхлестала зелье, и, чуть прихрамывая, бросилась назад в палату. Вот только Риддл, похоже, тоже закончил свое представление. Лестрейндж сидел перед ним на кровати и выглядел как человек, который очень хотел взбеситься, но его бешенство резко уняли.

На щелчок дверной ручки обернулся лишь Риддл, Лестрейндж как смотрел ему в глаза, так и продолжил смотреть. Жуткое внимание. Еще сильнее не по себе стало, когда Риддл посмотрел на Айрис. Прожег взглядом — как адским пламенем опалил — и шагнул навстречу. У Айрис моментально свело желудок, она сглотнула и едва не отступила. Лицо Риддла не менялось в мимике — все то же выражение равнодушия, словно мышцы окаменели, но взгляд выдавал всю палитру бушевавших внутри чувств, и от них внутри Айрис все зазвенело, откликаясь паникой.

Одна секунда, но тут Риддл закрыл глаза, замер, а потом отвернулся и стремительно покинул лазарет.

Что за?..

Она ошарашенно повернулась к Альфарду, который полулежал на своей постели, подложив под спину подушку, и пристально наблюдал за происходящим с едва уловимой усмешкой.

— Милочка! — прикрикнула миссис Ургхарт. — Я сказала ложиться спать!

Еле переставляя ноги, Айрис двинулась к кровати. И тут Альфард, словно поняв, что от него ждут объяснений, открыл рот.

— Что ж ты спасибо не сказал? Такая забота… — Айрис ни разу не слышала столько дразнящей издевки в голосе Блэка. В этот момент он почти стал копией Сириуса — того, которого Айрис видела в Омуте памяти Снейпа. Того, кто издевался над «Нюниусом».

— Жить надоело? — моментально среагировал Лестрейндж.

На какую-то долю секунды Айрис это напомнило реакции Рона на подначки Малфоя. Рон вскакивал, сжимал кулаки и…

Красная вспышка перед носом вымела все мысли. Лестрейндж не стал ни вскакивать, ни сжимать кулаки: он просто сразу после вопроса зарядил заклятием. Айрис инстинктивно дернулась за палочкой, поймала пустоту — палочка лежала на прикроватной тумбочке — и отшатнулась.

— Псих, — Альфард встал; вокруг него уже сверкал щит. — Правда глаз колет?

— Завали, — Лестрейндж неспешно выпрямился, скалясь как безумный. — Flipendo.

Блэка откинуло назад вместе со щитом. Заскрежетала кровать, которую он задел и сдвинул с места, — соседняя с той, на какой лежала бессознательная Соланж. Айрис повернула голову к Лестрейнджу — разума в его глазах не прибавилось — и бросилась наперерез траектории заклятий.

— Суон! — еще никогда ее фамилия не звучала как мат, но…

— Что здесь происходит? — громыхнул на весь лазарет усиленный магией голос миссис Ургхарт. Дребезжащий, старческий и устрашающе гневный. — Вот паршивцы!

Дуэль прекратилась, не начавшись. Медиведьма, сжав губы в узкую полоску, прошла в палату, подошла к Лестрейнджу и схватила его за ухо.

— Поганец, тебе палочку для чего оставили? — ухо покраснело моментально, но Лестрейндж и не подумал ни возмутиться, ни вырваться. — Чтобы ты мне калечил тех, кого я лечу?

Белый накрахмаленный чепец заканчивался на уровне широких лестрейнджевских плеч, сморщенная старческая рука чуть дрожала — то ли от возраста, то ли от эмоций — и тянула ухо вниз, вынуждая наклоняться вбок.

— А ну-ка пошли, — потащила его за собой медиведьма. Ошеломленная Айрис, не отрывая взгляда от процессии, опустилась на постель. Пружины чуть скрипнули.

В чувство ее привел лишь хлопок двери.

— Чокнутый, — раздался позади голос Альфарда.

— Что это вообще было? Зачем ты его провоцировал?

Блэк рывком поставил сдвинутую кровать на место; рука, оставшаяся на металлической спинке, напряглась, проступили вены, побелели костяшки. На Айрис Блэк не смотрел.

— Полагаешь, лучше было бы, останься он безнаказанным?

— Почему безнаказанным? — Айрис вообще уже ничего не понимала. С каких пор Блэк ведет себя так, словно Лестрейндж покалечил кого-то из его… Так, стоп. Он как-то навредил Соланж, что ли?

— Напасть на авроров — подсудное дело, Ариста. Но судить Лестрейнджа не будут. Ты не слышала Риддла: этот ублюдок его не наказать, а поощрить решил.

— Каким образом? Запретив покидать Хогвартс?

— Слышала, значит, — Альфард отпустил спинку кровати и развернулся к Айрис. — Звучало грозно, Риддл умеет быть внушительным. Но знаешь, в чем правда? За стенами школы Лестрейнджа ждет его папаша, ярый сторонник Гриндевальда. За убийство Гончих он своего сына по стенке размажет.

Так вот откуда у Лестрейнджа было столько ран, когда они столкнулись у потайного хода? Его собственный отец…

— Риддл его не наказывал, а спасал, Ариста. Награждал за убийства.

Айрис могла бы возразить, и она даже открыла рот и глубоко вдохнула, но все слова просто застряли в горле. Альфард многого не знал, а объяснять что-либо сил не хватало — Умиротворяющий бальзам действовал, отпуская все тревоги, и тело плавно опутывали лень и безразличие. Айрис чуть нахмурилась. Да, это было в привычках Риддла — поощрять ненормальные наклонности своих слуг, но… но…

Эйдан Лестрейндж не был похож на слугу. Он скалил зубы, хамил, посылал на все стороны света и нисколько не преклонялся перед Риддлом. Айрис не подумала об этом сразу, но то, что Лестрейндж устроил в Министерстве… Волдеморт такого не прощал.

Так какая, Мерлина ради, награда?!

Как такой человек, как Риддл, мог вообще подле себя терпеть своеволие Лестрейнджа? А ведь сколько Айрис ни смотрела, Лестрейндж почти всегда отирался возле Риддла. Занимал соседнее место в Большом зале, часто сидел рядом на парах, ходил плечо к плечу, а не на шаг позади, как… да почти весь Слизерин.

Раньше Айрис и не замечала противоречий, но в ее родном времени Пожиратели, даже самые верные, преклоняли колени и не смели рта раскрыть без разрешения. Может, Риддл в сороковых еще не имел достаточного влияния, чтобы подчинить себе сверстников? Да нет, он уже показал всем и свою силу, и свое наследие — василиск в питомцах впечатлил бы даже Лестрейнджа. Риддла уважали, с ним считались, и его власть только крепла. Захоти он — и Лестрейнджа приструнил бы с легкостью.

Так почему же в итоге только злился, но позволял творить почти что вздумается Лестрейнджу? Именно Лестрейнджу, одному ему.

— Ариста?

— Помолчи, пожалуйста…

В девяностых у Волдеморта тоже был особо близкий сторонник — даже слишком близкий, если вспомнить потную голую спину и черные длинные пряди, что липли к лопаткам. Привычного чувства гадливости за воспоминанием не последовало — стоило почаще брать у миссис Ургхарт успокоительные. И даже следовавшая за всем этим мысль, что и самой Айрис уготованы те же место, участь, роль, никак не отозвалась внутри.

Ведь все в порядке, все предрешено, все будет ради победы, ради жизни друзей и вообще магглорожденных Британии…

И вообще, если подумать, у Айрис сейчас были проблемы важнее.

— Он ждал нас, да? — она посмотрела на Альфарда. Аврор Эйвери ведь сказал, что узнал обо всем от сына, а сын мог узнать только от Риддла. Верно же?

— Да, недолго. Наверняка ему кто-то сказал, во сколько вы вернетесь.

Значит, верно. Знал, во сколько они вернутся. И про то, что Айрис забрали авроры, — знал. Откуда?

— На тебе следилок от него нет? — словно бы в шутку предположил Блэк и кивнул на ленту на ночнушке Айрис. Конечно, старую, залитую кровью ночнушку пришлось переодеть, но намек был очевиден… — Моя сработала как надо.

— Каких следилок? Откуда бы, я же почти голая… — Айрис осеклась.

«Ночной рыцарь». Руны.

Что ж, и не скажешь, что это было неожиданно: чего-то такого от Риддла и стоило ожидать. Руны Стаффорда он снял, да. И наверняка нарисовал свои. Вероятно, это же объясняло, как Волдеморт нашел ее в родном времени.

Хотя нет, тут не сходилось…

— У тебя как с рунами? Найти нужные и нарисовать их сможешь?

Альфард застыл, огорошенный.

— Эм… Думаю, да. И Берт в рунах очень хорош, можно рассчитывать на его помощь.

Айрис потерла переносицу: очков не было, а привычка осталась. Риддл вряд ли стал так рисковать, с рунами, слишком очевидно, слишком прямо, а он вроде как тут доверие у Айрис вызвать хотел. Но проверить стоило.

А пока — челюсть свело зевотой — спать. Спать и не думать ни о чем.

 

Сон принес неприятное вязкое послевкусие. Айрис не помнила, что ей снилось, но вряд ли что-то хорошее. Следовало попросить у миссис Ургхарт зелья Сна без сновидений, но все крепки задним умом, что уж.

Хуже было другое — тело охватила неконтролируемая мелкая дрожь. Ни теплое одеяло, ни согревающие чары от нее не избавили. Дрожь не прекращалась ни на секунду, лишь усиливалась волнами, и тогда озноб просто сводил мышцы. Айрис передергивало и чуть отпускало, но тремор уходить не думал. При абсолютно ясном сознании, при полном отсутствии волнения, в тишине и безопасности.

Вот что за напасть?

Хлопали двери, цокали каблуки по плитам, сливались в далекий гул голоса. Разговаривала медиведьма, скрипели пружины соседней кровати под весом Лестрейнджа. Выписали Альфарда, прошел обед… Прерванный сон не возвращался, дрожь не проходила.

Сказать бы о дрожи миссис Ургхарт, но тогда медиведьма точно обеспечит каникулы в лазарете. На такое Айрис пока была не согласна.

— Отходняк, — сухо констатировал Лестрейндж, заметивший-таки дурацкую тряску. Хотя, наверное, сложно не заметить, когда в паре ярдов от тебя ходуном одеяло ходит.

— Да с чего бы? — выдохнула Айрис, стараясь не стучать зубами и высунув нос из кокона. Кошмар какой-то. Что с ее организмом в последнее время творится? Нервы? Откуда, какие нервы после того, что происходило с ней за шесть предыдущих лет учебы в Хогвартсе? И похуже ситуации случались, и не было ничего! Тем более, что она утром выпила целую склянку Умиротворяющего бальзама.

Она что, теперь как наркоманка будет? Без дозы успокоительного не сможет функционировать?

Лестрейндж пожал плечами и откинулся на подушку, заложив руки за голову. Он вел себя куда спокойнее, чем утром и в первое больничное соседство, да и Айрис уже не испытывала неловкости и настороженности, поэтому воцарилась вполне миролюбивая тишина. Даже поразительно было: всего-то месяц знакомы, всего-то пару раз подрались, всего-то разок нашли общий язык на почве нелюбви к танцам.

— Первый труп?

— Чего?

— Убила, говорю, в первый раз?

— Кого убила? А… — Айрис вспомнила сектумсемпру, которую кинула в одного из Гончих. — Я думала, это ты его.

— Ты его на ленты порезала — без вариантов. Кстати, что за заклинание, никогда такого не видел? — Лестрейндж чуть оживился и даже повернулся набок, чтобы лучше видеть Айрис.

— Не скажу.

— Опять фамильное?

Айрис не сразу поняла, что подкол Лестрейнджа — отсылка к их ночной встрече. Он что, вообще ничего не забывал?

Она почти сказала «ага», но в последний момент, когда уже открыла рот, вспомнила Снейпа. Фамильное? Да Айрис быстрее язык проглотит, чем соврет о родстве с ним!

— Нет. Наследство от врага.

Лестрейндж кивнул, вроде даже как-то уважительно, и оставил тему. Но не успела Айрис выдохнуть и поплотнее закутаться в одеяло, как разговор свернул на начало.

— Да не трясись ты. Иди к медиведьме, пусть тебя опоят чем-нибудь, чтоб кровать под тобой не скрипела.

— Умолкни, не пойду никуда, — еще не хватало подсесть на зелья, серьезно. Всегда справлялась сама без костылей в виде успокоительных — и сейчас справится⁽²⁾.

— Мертвяки в кошмарах замучают, — Лестрейнджа явно веселила перспектива видеть мертвых во снах. Только это было ни разу не весело! — Первая смерть как потеря девственности — хер забудешь.

— Кто сказал, что первая? — огрызнулась Айрис, имея в виду то, что уже видела смерть: Седрика, Сириуса, Дамблдора. И поняла, что совершила огромную глупость. Лестрейндж в лице переменился. Насмешка исчезла, уступив место настоящему интересу, и этот интерес пугал. В секунду Лестрейндж стал похож на безумца, маньяка, для которого чужая смерть — лишь повод посмеяться.

Как дикий зверь, учуявший кровь, с азартным блеском в глазах и слюной на клыках.

— А ну-ка, домашняя девочка у нас на деле убийца?

— Я не… — окончание «убивала» застыло на языке и так и не сорвалось, сменившись на другое. — Никогда никому не желала смерти.

Вот только Лестрейндж понял, что скрывалось за паузой. Он сел на постели и резко подался вперед, оперся ладонью о край постели Айрис и зашептал как натуральный псих, с чудовищным наслаждением:

— Но жизнь ты отбирала, не так ли?

— Нет.

— Заливаешь ведь.

— Нет, — голос Айрис звучал твердо, а сама она не отводила взгляда от сумасшедших искр в почти черных глазах Лестрейнджа. В какой-то передаче летом она слышала, что на хищников так и смотрят — не моргая, не отворачиваясь, не давая слабину.

— Пиздец ты лгунья. Но похер, мне-то что, — искры потухли, клыки спрятались. Лестрейндж с ленцой разочарованно вернулся на свое место и взялся за палочку. — Решай проблему, Суон. Скрип твоей кровати меня достал. Или ты прекращаешь дрожать как флоббер-червь, или я тебя вырубаю.

Зло шикнув — угроза в исполнение Лестрейнджа звучала величайшей милостью, дружеским предупреждением, — Айрис показала средний палец, как это часто делали друзья-парни, подорвалась с постели и ушла в туалет. Хлопнула дверью, прижалась к ней спиной. Кровать ему скрипит, видите ли…

Холод вновь пробрался под кожу, но щеки горели, а сердце жарко колотилось.

Но ты ее отбирала, не так ли?

Айрис ведь искренне хотела сказать «нет». Она вообще не считала себя убийцей, не думала об этом, даже, казалось, забыла, но прямой вопрос разворошил память, а совесть не позволила отмахнуться.

Квиррелл, чье тело покрывалось чудовищными ожогами на глазах. Айрис же одиннадцать было, и нет, она не чувствовала вины за ту смерть. Виноват был Волдеморт.

Пожиратели, что преследовали ее в небе над Лондоном. Айрис не убивала и тогда, всего лишь кидала оглушающие. Но ступефай и падение с метлы на высоте в пять тысяч футов — это верная гибель. А вины не было.

И сейчас, даже зная, что, скорее всего, тот немец был на ее совести, ни о чем не сожалела.

Оттолкнувшись от двери, Айрис подошла к раковинам и посмотрела в зеркало над ними. Она же не похожа на Риддла, Лестрейнджа и прочих Пожирателей. Она не наслаждается убийствами. Она не произносила убивающих заклятий.

А ну-ка, домашняя девочка у нас на деле убийца?

— Это была самозащита, ясно? — уверенно произнесла Айрис, глядя себе в глаза. Открыла вентили, пуская ледяную воду, чтобы остудить лицо.

Как прочно закрепилось, засело в голове, что смерть — это авада. Ступефай не убивает. Ступефай можно кинуть в любой момент, и все будет хорошо.

Только Беллатрикс Лестрейндж кинула в Сириуса именно ступефай⁽³⁾. Айрис хорошо помнила красный луч, ударивший в грудь крестного.

Нет-нет, они с Беллатрикс совсем не похожи. И с Лестрейнджем — не похожи. И с Риддлом. Особенно — с Риддлом. Даже Дамблдор подтверждал это давным-давно, когда Айрис вернулась из Тайной комнаты. А Шляпа хотела запихнуть Айрис на Слизерин только из-за парселтанга.

Пожалуй, нужно вернуться в палату, выпить успокоительное и заодно зелье Сна без сновидений и проспать до самой выписки Лестрейнджа.

— Чтоб его мантикоры сожрали …

Потому что в одном Лестрейндж был прав — она лгунья. Лгунья, которая не сожалела, лишая жизни своих врагов.

 

Айрис не слишком верила, что залить себя зельями и сбежать от действительности в беспамятство было все же верным решением: бегство проблем не решало. Но открыла глаза утром понедельника и поняла, что способ подействовал.

Отступили и дрожь, и последние панические мысли, и только неприятная тяжесть внутри — волнение? тревога? — не давала дышать полной грудью.

В лазарете было странно тихо, светло, отчего создавалась ленивая и уютная атмосфера. В стрельчатые окна вовсю светило солнце, и по кафельному полу, белым подушкам, крашеным стенам, сводчатому потолку красивым узором стелились полосы света, перемежаемые тенями от рам и переплетов. На банках и склянках лучи разбивались на золотые блики, слепящие глаза. И пахло не только травами и микстурами, но и нагретой шерстью одеял, бергамотом и выпечкой.

Айрис улыбнулась: просыпаться прямо к завтраку было приятно. Она с наслаждением потянулась, развернулась и застыла. Из ореола солнечного света выплыло лицо Дамблдора, особенно яркое из-за рыжей бороды. Очки-половинки, не иначе магией державшиеся на крючковатом носу, сверкнули, как снитч, и Айрис вдруг вспомнила другое свое пробуждение в лазарете, давнее-давнее. Она волновалась, переживала за философский камень, едва не выпрыгивала из постели, чтобы вновь ринуться в бой…

Видимо, слишком много со дна памяти поднял лестрейнджевский вопрос.

— Доброе утро, Ариста, — Дамблдор ответно улыбнулся. — Ты спала столь крепко, что я уже подумывал звать миссис Ургхарт, чтобы она тебя расколдовала.

Глаза Дамблдора тоже смеялись — это было видно по лучистым морщинкам, по прищуру, по лукавому блеску.

— Сэр, — Айрис приподнялась на локте. Вне кокона из одеяла оказалось зябко. — Доброе.

Они были одни. Айрис догадывалась об этом с секунды, как увидела перед собой профессора, и убедилась, когда огляделась. Все постели кроме двух — ее и Соланж — были заправлены. Двери что в лазарет, что в кабинет миссис Ургхарт — плотно закрыты.

— А где Лестрейндж?

Утро же, завтрак. Неужели уже сбежал?

— Боюсь, мистеру Лестрейнджу слишком непривычно лежать в больничном крыле, и после двух попыток бегства миссис Ургхарт его выписала, — Дамблдор вроде как осуждающе покачал головой, но смешинки в голосе ясно показывали, что его скорее забавляет ситуация.

— А меня обещала к кровати привязать, — проворчала Айрис. — И на обучение в лазарете перевести.

— Как твое самочувствие? Учитывая обстоятельства нашей предыдущей встречи и все тобою пережитое, больше всего меня волнует твое душевное здоровье.

Бывало и хуже, поверьте.

Зашуршала мантия. Дамблдор, приблизившись, сел на соседнюю кровать. В родном времени Айрис он мог стянуть с прикроватной тумбочки какую-нибудь сладость: их вечно валялось в достатке, друзья и однокурсники скупали половину магазинов в Хогсмиде. Но сейчас тумбочка была пуста.

— Я не замкнула петлю, сэр.

Айрис нащупала на шее цепочку и стянула через голову. Вытащила из-под подушки палочку, сняла чары невидимости и протянула хроноворот Дамблдору.

— Я хотела вернуть его обратно, в Отдел тайн, но не успела. Простите, — Айрис уткнулась взглядом в пол. Кажется, в последнее время с Дамблдором она только и говорила о собственных провалах. — От меня одни неприятности, да?

Дамблдор забрал артефакт и уставился на него с огромным интересом. Айрис же начала рассказывать: о произошедшем, о Вагнере и аврорах, о странном поведении Эйвери и о собственных страхах из-за того, не смогла замкнуть трехчасовую петлю — не вернулась на исходную точку, позволила хроновороту остаться в ее руках.

— Я предполагал подобное, — кивнул каким-то своим мыслям Дамблдор, крутя в пальцах золотую цепочку. Солнечные блики причудливо играли на гранях хроноворота и отражались в стеклах профессорских очков-половинок, придавая уютной атмосфере нотку тайны и заговора.

— Я ведь ошиблась, — Айрис неосознанно стиснула одеяло в кулаках. — Позволила себя увидеть, и теперь многие знают, что я была в двух местах одновременно, и…

— Это не страшно. Кому, как не тебе, знать всю условность подобных оговорок.

— Но…

— В Министерстве нет никого, кто списал бы все странности минувшей ночи на магию времени, — безмятежно продолжал Дамблдор, словно не услышав робкого «но». — Не объясняй людям ничего, и они сами придумают самое правдоподобное и устраивающее их объяснение, куда более удачное, чем любая ложь, что мы с тобой могли бы вообразить.

Айрис изумленно вскинулась. Что значит — не списали странности на магию времени? Она буквально была в двух местах одновременно! Ее видел Кроуфорд в маггловском Лондоне у Министерства и видел Хендрикс в этот же момент в лифте. И никаких вопросов? Как так-то?

Она спросила все же вслух, и Дамблдор задумчиво огладил бороду.

— Видишь ли… Мистер Хендрикс был под империо, когда сопровождал тебя, — это Айрис уже знала от Эйвери. — Однако когда заклятие спало, из памяти мистера Хендрикса пропали последние сутки. Кто бы ни наложил на него чары, он позаботился о том, чтобы его никак не обнаружили. А кроме него, никто не видел тебя и твой побег. В Аврорате решили, что ты заподозрила неладное сразу при встрече с Хендриксом и после короткой борьбы оказалась в Отделе тайн, откуда и сбежала наверх, воспользовавшись сложной системой комнат.

Айрис опешила. Ей потребовалось некоторое время, чтобы переварить сказанное. Значит, Хендрикс ничего не помнил? Удобно, если тот, кто наложил Империус, находился в Министерстве в тот момент. В таком случае вычислить заклинателя становилось несложно. Эйвери — а Айрис уже не сомневалась в том, что это был он, — отвел от себя все подозрения, и теперь все наверняка говорили, что на Хендрикса накинули империо еще в Лютном.

И все же кое-что не сходилось.

— А как же Лестрейндж? Мы же встретились в Хогвартсе, вместе аппарировали в Лондон. Если, по мнению Аврората, я сбежала из Отдела тайн, то откуда взялся Лестрейндж?

Глаза Дамблдора весело сверкнули.

— Мистера Лестрейнджа не было в Хогвартсе ночью. Его еще вчера забрал после боя в Лютном его отец. И поскольку Корвуса Лестрейнджа подозревают в пособничестве Гриндевальду — бездоказательно, разумеется, — то появление Эйдана Лестрейнджа объяснили тем, что он пришел вместе с Гончими по воле собственного отца. Поэтому аврор Кроуфорд запер его в допросной несмотря на полученные ранения.

— Но мы же в итоге были вместе против Гончих!

— Увидев сокурсницу, мистер Лестрейндж не смог бросить ее в беде и попытался спасти.

— Чего? — рот Айрис самым некультурным образом открылся. Дамблдора же определенно приводила в восторг официальная версия событий.

Это Лестрейндж-то не смог пройти мимо девы в беде? Тут же вспомнились его ухмылки в сторону Блэка и намеки на то, что Айрис совсем не учитывает характер людей, придумывая враки.

— Так или иначе, — посмеиваясь, продолжил Дамблдор, — мистер Лестрейндж ни словом не обмолвился, что встретил тебя отнюдь не у Министерства. А мне удалось убедить Фаррела Эйвери, что мистер Лестрейндж не имеет ничего общего с Гончими, кроме желания… кхм… подраться.

Что было абсолютной правдой.

Дамблдор опустил хроноворот обратно на ладонь Айрис.

— Пусть пока побудет у тебя. Думаю, он еще может тебе пригодиться.

— Я же его без спроса взяла… — пробормотала Айрис, окончательно сбитая с толку.

— Кому, как не tempus viator, оберегать артефакты, управляющие временем? Хроновороты были созданы твоими предками, Министерство не владеет ими, а лишь хранит, — Дамблдор сжал пальцы Айрис вокруг артефакта и дважды слегка похлопал ладонью по ним. Выпрямился и уставился куда-то в окно. Улыбка сошла с его лица, оставив лишь морщинки. Айрис и не замечала за удивительной энергетикой профессора его возраста — ни в родном времени, ни сейчас. А ведь даже в сороковых Дамблдор не был молод. — Меня всегда удивляло и восхищало, сколько чудесных вещей существует на свете и сколь многие из них были созданы магами времени.

— Многие? Я знаю только про хронограф и хроновороты.

Интерес в Айрис внезапно смешался со смятением: узнавать о новых артефактах, силах, возможностях совсем не хотелось, ведь они неразрывно были связаны с новыми проблемами.

— Ты когда-нибудь была в Годриковой Лощине? — внезапно сменил тему Дамблдор, посмотрел пытливо — так, как умел только он.

— Эм… Я родилась там, но… не жила. Меня забрали, когда мне был год. А что?

Дамблдор покачал головой, не спеша отвечать.

— Вы же тоже жили там, да, сэр?

Может, хоть сейчас профессор раскроет перед ней часть своих тайн? Но вряд ли. Раз уж Айрис Поттер не заслужила знать правды, куда там Аристе Суон.

На душе заскребли кошки.

— Там когда-то был мой дом. Но я очень давно там не был.

— Почему?

— Он опустел.

Айрис отвернулась, сглотнула ком. Какая же она дура, сразу не догадалась? Корила Дамблдора за то, что тот не был с ней честен, считала, что он обязан был с ней поделиться столь «важной» для детского умишка информацией. И совсем не думала, что ему, как и ей, может быть тяжело вспоминать… Ведь она сама так и не собралась с духом, чтобы посетить могилы родителей!

Сколько возможностей она упустила? Ведь стоило хоть раз, пока гостила у Рона, заикнуться, и миссис Уизли сразу аппарировала бы ее в Годрикову Лощину.

Айрис сама бежала от своего прошлого и смела обвинять Дамблдора в том, что он делал то же самое?

— Простите.

— Не будем об этом. Торопить время — бессмысленное занятие. О! — Дамблдор принюхался. — Я чувствую запах жареного бекона. Кажется, завтрак готов? Миссис Ургхарт скоро выгонит меня, поэтому мне стоит поспешить.

Айрис чуть приподняла брови.

— О том, что случилось в Министерстве, тебе переживать не следует. Эта страница твоей истории закрыта. Однако Гриндевальд так просто тебя не отпустит. Пока ты в этом времени, он будет продолжать стремиться дотянуться до тебя. Поэтому я прошу тебя: не пытайся покинуть Хогвартс. В стенах этого замка тебе ничто не угрожает.

Спорно, если вспомнить всю предысторию, начиная с тролля в женском туалете и заканчивая Империусом от Блоссом.

Кажется, весь скепсис отразился у Айрис на лице, поскольку Дамблдор уточнил:

— Когда ты в школе, я вижу… назовем это — «твое состояние».

— Шпионы?

— Чары.

Айрис недоуменно моргнула, а потом вдруг подумала о часах семьи Уизли. Там же стрелки всегда показывали «состояние» всех домочадцев. Неужели у Дамблдора имелось что-то подобное? Ведь если подумать, Дамблдор всегда приходил на помощь вовремя. Даже если его не было в Хогвартсе.

— Я постараюсь, сэр.

— Вот и славно. Тогда я пойду, а тебе желаю приятного аппетита и скорейшего выздоровления.

Дамблдор поднялся — кровать противно скрипнула — и сделал несколько шагов к двери. А потом замер и обернулся на Айрис.

— Ариста. Возможно, ты еще что-то хочешь мне рассказать?

Возможно — да. Фантомно горела спина: проверить бы руны Риддла, но — клятва. Айрис клялась, что о произошедшем в автобусе не скажет ни слова.

Или стоило поделиться сомнениями. Была ли она убийцей? Стала бы предательницей, начни сближаться с врагом ради спасения близких? Всегда ли цель оправдывала средства?

Так много вопросов требовало ответа…

— Нет, сэр. Ничего.

 

В понедельник на прикроватной тумбочке подле склянок с Умиротворяющим бальзамом и зелье Сна без сновидений появились сладости. Во вторник — выросла стопка учебников.

Короткие посещения сокурсников приносили с собой шлейф обычной жизни, без Темных лордов и боев насмерть. Беззаботный смех, переживания о «троллях» за эссе, большом объеме домашней работы, безвозвратно испорченных на травологии мантиях («Представляешь, Ариста, во-о-от такую дырень прожгло!»), разборках в Дуэльном клубе, приближающемся квиддичном матче. Айрис слушала, вежливо улыбалась и думала, что тоже хочет переживать об экзаменах, пойманном снитче, внимании парней.

Сокурсники — друзья? — щедро делились новостями. Стаффорд? Он пока отстранен, даже в Хогвартс не вернулся. Блоссом? О, ее забрали из школы, перевели на домашнее обучение. В субботу первый матч сезона, Рейвенкло против Слизерина, придешь посмотреть? Блэк рвет и мечет, а еще квиддичные команды сцепились прямо на поле. И Мэррисот лютует, последний урок превратился в курс выживания.

Улыбка Айрис становилась шире, и никто не замечал на тумбочке початые флаконы из-под успокоительных.

В среду Альфард принес руны.

— Должно сработать, — он обеспокоенно нахмурился, вертя в руках свиток, и покачал головой. — Я люблю авантюры, но… Ты уверена? Их твоей кровью рисовать придется. И моей.

Айрис не была уверена, но кивнула. Будто у нее существовал выбор.

Вечно на Дамблдора надеяться было нельзя: Айрис хранила слишком много тайн о будущем и не могла позволить ему вмешиваться. Что означало — действовать самой. В одиночку.

Альфард протянул свиток, и Айрис внимательно посмотрела на сложную вязь рун на нем. Поджала губы. Как бы знать, что они — те самые… И спросить не у кого, не к Риддлу же идти.

— Берт чуть душу из меня не вынул, пока пытался узнать, зачем мне темные руны.

— Руны бывают темными? — отстраненно поинтересовалась Айрис, водя пальцем по контурам и пытаясь припомнить рунный рисунок на собственной спине. Оно или нет?

— Представь себе, — фыркнул Альфард и откинулся на спинку у изножья кровати.

Он был в лазарете самым частым гостем, и миссис Ургхарт даже рукой махнула на временные лимиты посещений. Блэку дозволялось оставаться даже вне часов посещений — или когда медиведьма покидала больничное крыло по делам. Как сейчас.

Для всех Альфард приходил к Айрис, но она-то видела тоскливые взгляды, которые он раз за разом кидал на лежащую без сознания Соланж, и сознательно прикрывала его, давая возможность посидеть рядом с ней втайне ото всех, прикоснуться, поцеловать безвольную ладонь…

— Ты рассказал Фоули? — Айрис подняла взгляд на Блэка, который вновь принялся гипнотизировать неподвижную Соланж.

— Нет, разумеется. Но не радуйся. Берт не дурак, он сам все поймет.

Альфард с трудом перевел свое внимание обратно на Айрис и потянулся за свитком, и она неожиданно для себя накрыла его руку своей.

— Когда я училась на втором курсе, — неловко начала она, — монстр напал на мою лучшую подругу, и она больше месяца каменной статуей пролежала в этом самом крыле. Я… мы с другим моим другом навещали ее каждый день, меняли в вазе цветы, чтобы порадовать ее при пробуждении.

Альфард слегка сжал ее пальцы и мягко заметил:

— Друзья и любимые — все же разное.

— Возможно. Но я сирота, и в моей жизни нет никого дороже двух лучших друзей.

Блэк выдохнул, наклонился и коснулся ее лба своим. В этом кратком жесте Айрис ощутила все: и благодарность за поддержку, и сочувствие судьбе.

— Они ждут тебя там, в будущем?

— Всегда. И я хочу к ним вернуться. Я должна к ним вернуться. И если ради этого надо изрезать мне всю спину сомнительными темными рунами — я готова.

— Тогда нам лучше закрыться в душевых.

Айрис кивнула и с готовностью поднялась с постели.

— Как думаешь, если ты на мне пару порезов оставишь, чары оповещения сработают? — поинтересовалась она, заходя в душевую и скидывая на ледяной кафель больничный халат.

— У тебя есть подходящее вранье на такой случай? — Альфард повесил развернутый свиток с рунами прямо на стену и окружил себя и Айрис чарами приватности, как в палате десятью минутами ранее. Айрис еще добавила к ним парочку своих — для надежности.

— Нет.

Она перекинула волосы на грудь — совсем как в автобусе, Мерлин, почему она об этом вспомнила?! — потянула завязки на ночной рубашке и оголила тело по талию. Стало зябко и неуютно.

— Ариста? Ты в порядке? — от Альфарда не укрылось, как Айрис передернуло.

— Да. В полном. Начинай.

Айрис ожидала первого касания или сразу боли, но Альфард кашлянул словно бы в неуверенности или смятении.

— Обопрись на стену, что ли. Я в рунах не силен, не дай Мерлин не то нарисую.

— Не видела ни одного бесталанного Блэка, — подбодрила Айрис, хотя у самой подрагивали колени.

— Так уж ни одного, — голос Альфарда вновь зазвучал весело и чуть лукаво. — Я люблю быть первым. До меня Блэки и на Рейвенкло не учились. Так, сейчас придется немного потерпеть, будет больно. Seco!

Айрис чуть вздрогнула и с шипением втянула воздух, когда длинный порез лег на предплечье.

— Извини, — Альфард коснулся неповрежденного плеча, словно хотел утешить, и тут же убрал руку. Айрис мотнула головой и заставила себя сосредоточиться на диалоге, чтобы потом не концентрироваться на наспинной живописи.

— А разве это не факультет умников? Вот видишь, даже Шляпа признала, что ты одареннее в науках, чем твоя семья.

Альфард засмеялся, а потом одернул ее:

— Ну все, не шевелись. Я десять раз переписал этот дракклов свиток, практикуясь в рунописи, но все равно не уверен в результате, — его пальцы почти невесомо коснулись раны, чтобы собрать кровь.

Айрис прижала ладони к плитке и застыла, чтобы через пару секунд вздрогнуть и попытаться уйти от прикосновения.

— Больно?

Лучше бы было больно. Альфард касался мягко, осторожно, неторопливо. И это было неприятно.

Куда более неприятно, чем в «Ночном рыцаре», когда ее спины касался Риддл!

Айрис помнила, какими уверенными были риддловские пальцы, как давили на кожу, и внутри зрело нетерпение. Хотелось ускорить Альфарда, дернуть плечом, выплеснуть внезапное, непонятно откуда взявшееся раздражение. Шумно выдохнув, Айрис переступила с ноги на ногу.

— А на каком факультете ты училась? — вдруг спросил Альфард. Его дыхание коснулось шеи Айрис, и желание отодвинуться возросло еще сильнее. — Или это тоже тайна?

— Гриффиндор.

Смешок раздался над левым плечом, и Айрис, не выдержав, чуть сместилась вбок.

— К седьмому курсу ума стало больше, чем храбрости?

— Ты мне в душевой на спине кровью руны рисуешь, и в результате не уверен никто из нас. Похоже, что ума у меня больше, чем храбрости?

— Почему же тогда Рейвенкло?

— Не знаю, не я себя распределяла.

Распределение все еще оставалось одной из многих неразгаданных загадок. Айрис про нее даже забыла, но вот, напомнили. Интересно, в книге-дневнике имелось объяснение?

Альфард тем временем вывел на спине руну, похожую на букву «М» и прервался. Айрис, ожидавшая хоть какой-то реакции — тепла или жжения даже, — поежилась и вновь обернулась, словно могла увидеть, что там у нее на лопатках и пояснице.

— Слушай, я вроде верно нарисовал, — Альфард отступил, хмуро рассматривая то свиток, то спину Айрис. — Похоже, никаких следящих рун на тебе нет.

Нет? Значит, Риддл не стал рисковать и оставлять вместо Стаффорда свою подпись?

Из Айрис как стержень вытащили. Она не знала, чего в ней больше: радости тому, что следилки не было, или досады, что подозревала Риддла зря. Даже странно было: Риддл и не при чем.

— Рисуй дальше? — предложила Айрис, и Альфард позади зашевелился.

Он явно приноровился: движения стали увереннее, быстрее. Вот только Айрис все равно невольно вспоминала «Ночной рыцарь» и сравнивала — не могла не сравнивать.

И как вышло, что она помнила прикосновения Риддла?

По счастью, рунная вязь слежения накладывалась куда быстрее, чем снималась, и уже через пару минут Альфард порезал палец и нанес последние руны собственной кровью.

— Все!

По спине прошел жар, как если бы на открытые раны насыпали соль. Айрис охнула. И как только она не ощутила этого жжения, когда руны рисовал Стаффорд? Хотя чему удивляться — ее спина и так горела после розог, вот и не заметила разницы. Списала на то, что Стаффорд в открытые раны пальцами влез.

— Спасибо, — прошептала Айрис. — Чувствуешь что-то?

— Как будто невидимая нить, — судя по голосу, Альфард довольно улыбался. В пару заклинаний он залечил раны, а потом спалил свиток, не оставив улик. — Я… первый пойду, хорошо? А ты пока… ну, можешь смыть кровь и привести себя в порядок. Заодно проверим, как связь ощущается на расстоянии.

Айрис чуть повернула голову, из-за плеча провожая Блэка — честно, это больше напоминало внезапное бегство, чем спокойный уход; и что на него нашло? — а потом выдохнула, прислонилась к кафелю, опалившего голую кожу холодом, и стукнулась лбом о плитку.

Она добилась того, чего хотела. Теперь, где бы она ни была, Альфард сможет найти ее. Оставалось уповать на его совесть и силу клятв, что он не только ее найдет, но и не бросит, вытащит, спасет.

Айрис не стала спешить, давая Блэку возможность побыть с бессознательной Соланж наедине. Стерев кровь и накинув ночнушку, Айрис наклонилась, чтобы поднять халат. Из кармана того на кафельный пол со звоном упал хроноворот. Его пришлось снять с шеи заранее, чтобы Блэк не увидел.

Вопреки заверениям Дамблдора, Айрис все равно ждала, когда к ней заявятся Невыразимцы, но нет. В Отделе тайн так и не обнаружили пропажу.

Айрис подняла артефакт с пола и повертела в пальцах. Гермиона на третьем курсе использовала его, чтобы успевать с учебой, но это было самое безобидное и безвредное его применение. На деле же хроноворот мог стать опаснейшим оружием. И Айрис была не уверена, что хочет его использовать.

Она дала Блэку еще минут пять, после чего вышла в палату. Миссис Ургхарт до сих пор не было, и Альфард сидел на краешке кровати Соланж, мягко перебирая ее кудряшки. На хлопок двери и звук шагов Блэк дернулся, хотя точно знал, кто там идет.

Айрис не представляла, каково ему было постоянно скрывать свои чувства и даже изображать влюбленность в других. Его попытка сблизиться с самой Айрис все еще царапала сердце, но не сидела там занозой. Айрис предъявила счет, невидимые руны все еще тревожили спину, словно ссадины.

— Наверное, это не мое дело, — Айрис села на свою кровать и уставилась на нежные движения Блэка. — Но как вышло, что вы с Соланж вынуждены скрывать отношения? То есть, я понимаю, но из-за чего… а, забудь.

Она думала, Альфард не ответит, но он выпрямился, отодвинувшись от Соланж, и посмотрел куда-то в окно расфокусированным взглядом. А потом невесело усмехнулся.

— Это расплата за мою глупость. Из-за меня Риддла едва не исключили из Хогвартса.

— В смысле?

Вот это был поворот. Идеальный внешне Риддл сделал что-то, что поставило его на грань вылета из школы? Просто невозможно!

— Случайно вышло, но… — Альфард потер руками лицо. — Я вел себя как дурак и параноик, хотел доказать Вальбурге, Сигнусу и Ориону, что Риддл — та еще ядовитая тварь. Нашел его летом в маггловском мире в день, когда на Лондон налетели нацисты. Я не знал, что у магглов волшебство на самом деле отслеживается, а запрет не колдовать на каникулах не снимается даже в военное время. Все взрывалось, я аппарировал прочь, и уже позже узнал от Берта, что Риддла чуть не исключили за применение колдовства на каникулах перед магглами.

Айрис вцепилась в матрас.

— Вот оно что…

Для Волдеморта не было ничего ценнее магии. Хогвартс стал его домом, а волшебство — и тут перед глазами вдруг встал Риддл на поляне с синими меконопсисами — единственной любовью, на которую он оказался способен. Исключение из школы до совершеннолетия уничтожило бы жизнь Риддла.

Он убивал и за меньшее.

Айрис посмотрела на лицо спящей Соланж и вновь почувствовала тошноту, какая появляется при остром волнении. Волдеморт доберется до любви Блэка, лишит его смысла жизни. Неважно, сколько времени у него это займет — отмщение придет.

Оно приходило всегда, ко всем его врагам. Одна лишь Айрис все еще ждала своего часа.

Тяжелое молчание разбилось тихим стоном. Альфард подскочил как ужаленный и рухнул на колени перед кроватью.

— Соланж! Ma chère ! Enfin tu es réveillée !⁽⁴⁾ — Блэка затрясло, он вцепился в одеяло Соланж, не смея прикоснуться к ней самой. — Ma douce, mon amour !⁽⁵⁾ Ариста, позови миссис Ургхарт, быстрее!

Позови? Как позови, если Айрис даже не знала, где медиведьма находится?

— Alphard, — голос Соланж был слабым-слабым, едва слышным, журчал как новорожденный ручеек. — Tu es là…⁽⁶⁾

В центре палаты полыхнуло ярко-золотое пламя, а все пространство заполнила трель феникса. Фоукс!

В сиянии фениксовского пламени стояли миссис Ургхарт и Дамблдор.

— С возвращением, мадемуазель Вилар. Вы нас очень сильно напугали.

 

С пробуждением Соланж в больничное крыло пришла жизнь.

Вереница посетителей со всех факультетов — даже Лестрейндж заглянул, ляпнул что-то по-французски, что по интонации звучало как «о, ты не сдохла», — казалась бесконечной. У Соланж в друзьях ходило полшколы, не меньше. Айрис смотрела как на себя со стороны: вот орава гриффиндорцев с их шутками и расспросами, что и как, вот поклонники с Рейвенкло и Хаффлпаффа, вот куча сладостей из «Зонко» — и крики медиведьмы вести себя потише.

Все было как в девяностых, только вместо Айрис на больничной кровати сидела Соланж.

— Это был просто спор, — от волнения и спешки французский акцент становился ярче, делая английскую речь почти неузнаваемой. — Цветы в лесу… на самом краю. Я не думала, что там будет… я не знаю, как по-английски… Le fangieux. Une créature qui habite les marais⁽⁷⁾. Он был похож на бревно!

Картину произошедшего восстановили быстро, и Айрис узнала, что среди прочих опасных обитателей в Запретном лесу живут топеройки. Как одна из них оказалась далеко от болот возле опушки, осталось загадкой, как и то, почему от существа класса 3Х остались столь сильные повреждения.

Уже убежденная, что просто так в Хогвартсе ничего не происходит, Айрис подозревала в несчастном случае с Соланж отнюдь не несчастный случай и даже хотела после выписки навестить Хагрида и расспросить о топеройках. Вот только память услужливо подсказала, что Соланж не суждено выжить. Так стоило ли влезать?

Когда эта мысль пришла впервые, Айрис застыла, оглушенная. Ведь разве можно было поступать подобным образом? Даже думать в таком ключе казалось преступлением.

Но миссис Ургхарт исправно вынуждала Айрис пить Умиротворяющий бальзам, который гасил эмоциональность, а избавленный от эмоций внутренний голос звучал совсем иначе.

Сдайся, это бесполезно, ее не спасти.

Ты уже отступила, смирилась с тем, что прошлое не изменить. К чему мучить себя несбыточным?

Сосредоточься на себе, это тебе нужна сейчас помощь.

Не чувствовать того, что привыкла чувствовать, оказалось страшно. И чем ярче улыбалась Соланж, чем задорнее смеялась, тем страшнее становилось.

— Прикроешь? — шепнул в четверг Альфард в обед, для всех вновь заявившийся к Айрис. Миссис Ургхарт только головой покачала — «эх, молодость», — и удалилась к себе. В палате остались только трое, и один из них был лишним.

— Конечно, — одними уголками губ улыбнулась Айрис и вышла в душевые, захватив с тумбочки очередной фиал с успокоительным: приближалось время приема.

Это было совсем несложно — оставить двух человек, возлюбленных, наедине. Сколько раз она делала так для Гермионы и Рона? И на душе царил покой, а в мыслях — нежность и снисходительность. Друзья никак не могли преодолеть последнюю черту и стать парой…

Айрис прислонилась к закрытой двери спиной и посмотрела на склянку в руке. Ни покоя на душе, ни нежности, ни снисходительности. Это зелья так действовали? Откуда взялось недовольство?

Пятый день в лазарете. Пятый отказ миссис Ургхарт в возвращении к занятиям.

«Ваше тело исцелилось, милочка, но вот о разуме я все еще переживаю».

Как будто на пятый курс вернулась, когда все считали Айрис Поттер душевнобольной.

Она медленно отлепилась от двери и подошла к раковинам. Кажется, недавно она вот так же у них стояла — из-за Лестрейнджа. Разглядывала в зеркале бледное лицо с синяками под глазами и размышляла, не убийцу ли видит в отражении. Теперь размышления крутились около «душевнобольная или нет».

Просто блеск.

Айрис откупорила фиал и уверенно вылила все содержимое в раковину. Хватит с нее зелий, пожалуй. Горечь внутри и желание поплакать звались жалостью к себе. И в ней Айрис почти утонула.

— Я ни за что не сдамся, — шепнула она отражению. А потом резко развернулась и пошла обратно в палату. Если Блэку так хотелось побыть наедине с Соланж, ему стоило отыскать иной способ. Айрис же требовалось сделать уроки, особенно если она планировала в ближайшее время вернуться к занятиям.

И раз уж она застряла в лазарете, можно было попросить миссис Ургхарт научить ее оказывать первую помощь. Однажды эти умения могли спасти жизнь ей или кому-то из ее друзей.

— Ты не веселая, — заявила Соланж, когда Альфард ушел, а Айрис зачахла над продвинутой трансфигурацией, и приглашающе похлопала по своей постели. Айрис не стала противиться, отложила учебники в сторону, подошла и аккуратно присела на край матраса. Хотя раны заживали быстро, ходить Соланж пока не могла, а перекрикиваться через несколько кроватей было глупо. — Я хочу это исправить.

Айрис подумала, что сейчас Соланж вновь достанет карты: шахматы она не любила, считая их скучными, а вот в подрывного дурака играла с неприсущим французам азартом. Но Соланж удивила.

Несколько взмахов палочкой, и обычный солнечный зайчик, отраженный от металлической дуги кровати и застывший на стене, неожиданно обрел плоть. На одеяло рядом с онемевшей Айрис запрыгнул вполне себе материальный зверек с теплой светящейся пушистой шкуркой. По мягким шерстинкам бежали слабые отблески пламени — в разы слабее, чем у саламандр.

Зайчик повел розовым носом, покосился на Айрис оранжевым глазом и залез на колени.

— Ого! — восхитилась она и осторожно коснулась длинных ушек. Ушки дернулись, но послушно подставились под поглаживания. Сотворенный магией зверек казался живым и теплым — как нагретое на солнышке одеяло. — Трансфигурация?

— И чары, — гордо кивнула Соланж. — Он очаровательный, правда?

— Да.

— Я могу наколдовать еще котенка. Смотри!

Новый лучик света оказался в плену у палочки Соланж, чтобы через секунду обернуться крошечным рыжим книззлом с ушами рыси. Кисточки на них светились, как пойманный луч.

Котенка подхватила Соланж и усадила себе на грудь, и тот, как настоящий, живой кот, полез играться с кудрявыми прядками распущенных волос. Соланж зафыркала и чуть разжала руки. Котенок сполз ниже и ухватил лапами ромбовидный медальон, висевший у нее на шее.

— Ай-яй, le petit démon⁽⁸⁾, — засмеялась Соланж. — Нельзя.

— Ценный? — невольно спросила Айрис, вдруг вспомнив о хроновороте, болтавшемся на ее шее. Хорошо, что на ее коленках сидел спокойный зайчик.

— Да. Память от мамы.

У Соланж не было мамы? Ох. Айрис неловко опустила голову.

— Извини.

— Все в порядке. Я часто ее вспоминаю без слез, — Соланж, завозившись на подушке, окончательно отпустила котенка, и тот полез к собрату-зайцу, ощутив, что он такой же теплый лучик. — Мама умерла, чтобы спасти меня. Она не хотела, чтобы я плакала. Или чтобы была несчастной. Я думаю, моя грусть сделала бы ее очень печальной…

Английский Соланж вновь стал неуклюжим, акцент усилился, но Айрис отчетливо понимала каждое слово.

— Мама всегда хотела, чтобы я была счастливой и веселой, жила долго и радостно. Она отдала свою жизнь за это. Я буду неблагодарной, если буду плакать. Я не могу сделать ее жертву напрасной.

Айрис сглотнула и опустила взгляд. Ее мама тоже отдала свою жизнь за ее. Наверное, она тоже хотела бы, чтобы дочь жила долго и счастливо, а не рисковала своей шеей каждую секунду?

Пальцы неосознанно зарылись в мех ожившего солнечного зайчика, и от них вверх по рукам прямо в сердце полилось тепло.

— Моя мама тоже умерла за меня, — вдруг хрипло призналась Айрис. Но она чувствовала, что здесь и сейчас должна высказаться, эта потребность возникла как из пустоты и вмиг разрослась до размеров гигантского шара, что распирал изнутри и грозил разорвать грудь в клочья. — Но я никогда ее не знала, слишком маленькой была… Не помню ни ее рук, ни улыбок.

Только голос, что звучал паническим криком в ушах каждый раз, когда приближались дементоры.

— Я даже не знаю, чего она хотела, — закончила Айрис, ощущая, как начинает саднить горло. — Но, наверное, того же, что и твоя.

— Я тебе расскажу, — кивнула Соланж, смотря серьезно и мягко. — Она хотела, чтобы ты хорошо кушала и много спала, не болела и не получала травм. Чтобы у тебя были хорошие друзья, чтобы ты много смеялась и не переживала из-за плохих оценок. Чтобы был человек, который тебя сильно любит. И чтобы ты тоже любила и была счастлива.

Глаза резко защипало. Айрис склонила голову еще ниже — Мерлина ради, последние слезы по семье она пролила в чулане под лестницей в доме Дурслей много лет назад, еще до Хогвартса. Ни альбом с колдофото родителей, подаренный Хагридом, ни отражение в зеркале Еиналеж не заставили ее плакать.

На покрывало упала пара предательских слезинок.

— Уверена, у тебя была замечательная мама. Мне жаль, что она ушла так рано, — продолжила Соланж, деликатно не замечая чужих слез. — Многие хорошие люди уходят слишком рано.

— Да, — выдавила Айрис.

Многие хорошие люди умирают, а подонки живут, продолжая коверкать чужие жизни.

— Но я верю, что… Tôt ou tard chacun de nous aura ce qu'il mérite⁽⁹⁾ ! Я буду жить и буду счастлива, чтобы смерть мамы не была напрасной.

Это было уже слишком. Плечи Айрис затряслись.

Ошибаешься, хотелось закричать ей. Ошибаешься! Ты не будешь жить!

В конце концов, ты сама сказала: многие хорошие люди уходят слишком рано.

«Мне не больно, не больно, не больно…»

— Это грустная тема. Давай ее сменим? Хочешь, я научу тебя делать солнечных зверей?

Капель на покрывале становилось все больше. Теперь Айрис понимала, почему Альфард полюбил Соланж. Она была самим светом, самой жизнью. Той, кто улыбался каждую минуту, потому что знал, что за это право — улыбаться, смеяться, любить, — оплачена непомерная цена.

«… Не больно, не больно!»

Но как, черт возьми, это может быть не больно?!

Айрис опустила руки, стиснула зубы, сжала в кулаках одеяло. Она выживет и выиграет чертову войну в девяностых — небеса ей свидетели! За Соланж и Альфарда, за собственных родителей, за всех жертв, которые не успели узнать ни любви, ни жизни. Выиграет, не постояв за ценой!

Кто тут недавно расклеивался, страдая? Кому тут нужны были успокоительные зелья?

— Да… Научи.

Пусть хоть что-то останется от Соланж, чтобы в следующий раз, когда Айрис рухнет без сил и решит, что слишком сильно устала и слишком несчастна, новый солнечный зайчик поделился теплом и указал путь.

Ведь его всегда можно найти, даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету, не так ли?

---

1) Не удивляйтесь, у англичан такая поговорка тоже есть: goes in one ear and out of the other

Вернуться к тексту

2) Айрис категорически не права, но что взять с упертого подростка 17 лет? Пожалуйста, не берите с нее пример, при серьезных потрясениях помощь специалиста необходима

Вернуться к тексту

3) Напоминаю, что я пишу по книгам

Вернуться к тексту

4) Моя дорогая! Наконец ты очнулась! (фр.)

Вернуться к тексту

5) Милая моя, любимая моя (фр.)

Вернуться к тексту

6) Альфард, ты здесь (фр.)

Вернуться к тексту

7) Топеройка. Существо, обитающее в болотах (фр.)

Вернуться к тексту

8) Маленький демон, негодник (фр.)

Вернуться к тексту

9) Рано или поздно каждый из нас получит по заслугам (фр.)

Вернуться к тексту