Время от времени (гет)

Мальсибер сидел в удобном кресле, вытянув ноги на специальной подставке, и слушал «Сарабанду» Генделя. В последнее время маггловское радио доставляло ему немало удовольствия.

Дом, который для них нашёл Шорти, выдворив кого-то из знакомых магглов, оказался вполне респектабельным. На отшибе, просторный и полный полезных маггловских штучек вроде электричества или вот радиоприёмника. Вообще-то, голос ведущего «Радио Три» немного раздражал Мальсибера, но «Сарабанда» была знатная. Ему понравилось название, его впечатлила мрачноватая музыка. До этого он прослушал арию некой Дидоны, после которой хотелось сброситься с утёса — кажется, Дидона так и поступила: убила себя из-за несчастной любви. Мальсибер усмехнулся. Он не представлял, что такое возможно. Впрочем, она наверняка была больна или не в себе.

Тягучие звуки, льющиеся из приёмника, наполняли его до краёв. Шевелиться не хотелось.

Мальсибер чувствовал усталость. Великие цели, поставленные ещё в Дании, теперь казались иллюзорными кругами на воде. Ну подстегнут они слухи про магглорождённую заразу, избавят Англию от двух дюжин недомагов — и что дальше? Никто из старых знакомых не хочет ничего менять. Все боятся становиться под его крыло — что Нотты, что вёрткие Малфои. Они не хотят иметь с ним ничего общего. Трусы и предатели. Все теперь думают только о деньгах.

Мальсибер за время войны успел поднакопить награбленного на много лет вперед, только какой от этого теперь прок, если никто больше не верит в идею. К счастью, у него не было семьи, которая могла бы спустить всё состояние, но не было и стимула вкладывать деньги в большое дело. Он чувствовал, будто его предали. Его предал Лорд, когда вдруг оказался уязвимым и оправился на тот свет, бросив их ни с чем. Попытки возродить его оказались тщетны — воскрешающий камень пропал бесследно, а все известные Мальсиберу портреты Лорда были уничтожены.

Даже месть уже не казалась такой сладкой, как прежде. Кто эти магглорождённые, подыхающие от бессонницы в Мунго? Просто жуки. Их смерть имела смысл только для продвижения больших планов, которые теперь некому поддержать. Тупоголовый Шорти давно вызывал раздражение, и только прекрасная безрукая Грета радовала и ум, и глаз, и тело.

Мальсибер всегда любил уродства. Он не знал, откуда это пошло, но ещё в детстве при виде карликов и калек у него замирало сердце — но не от ужаса и жалости. Во время войны он насиловал самых уродливых женщин, не гнушаясь магглами, хоть Лорд это и не приветствовал. Единственное, чего Мальсибер не переносил, — это вида крови. Кровь казалась ему мерзкой — вероятно, потому, что у него с детства были очень слабые сосуды в носу.

По глупости потеряв глаз во время испытания зелья, он сожалел лишь об одном: смотреть стало крайне неудобно. А так, по мнению Мальсибера, его новое лицо с пустой глазницей приобрело более загадочный и суровый вид.

Безрукая Грета ему нравилась. Толковая, предприимчивая, преданная... Чистокровка, потерявшая семью из-за маггла и политических разборок в Скандинавском Министерстве. Она единственная полностью поддерживала его идеи очистить магический мир от грязи и обособить его от мира магглов. Грета чем-то напоминала ему Беллатрикс. Такая же красивая и жестокая. Хе-хе. Белла, Белла...

Музыка закончилась, и ведущий стал рассказывать слушателям подробности личной жизни Генделя, которые показались Мальсиберу весьма забавными: бедолага умер от пневмонии, потому что жена, справедливо подозревавшая его в измене, выгнала его зимой на мороз.

Женщины. Как бы Грета ему ни помогала, она никогда не станет настоящим соратником. Просто потому, что она женщина.

Его мать рано умерла, и когда отец женился снова, Криус (после смерти отца Мальсибер не использовал своё имя) всей душой возненавидел молодую мачеху. В десять лет он уже понимал, что такое брак по расчёту, и знал, что Ифиджению уговорили выйти замуж за отца чистокровные, но погрязшие в долгах родители. Он не испытывал к ней сочувствия. Она могла не любить своего мужа, но должна была его уважать! А Криус с высоты своего детского роста видел то, чего не видел отец: как Ифиджения морщится от его шуток, как закатывает глаза у него за спиной, как радуется, когда он уходит по делам, как отлучается по ночам, когда он уезжает из дома на несколько дней. Криус не любил свою сводную сестру, которая родилась через год после женитьбы отца и Ифиджении, — маленькая Марта совершенно не была похожа на отца и вообще на всю их высокую, темноволосую породу. Приезжая каждое лето на каникулы из Хогвартса, он мечтал, что однажды Ифиджения выдаст себя и получит по заслугам.

Ему было шестнадцать, когда отец замутил незаконные делишки с Горбином, и его чуть не упекли в Азкабан. Помогли старые связи и счастливый случай, но именно в тот момент Ифиджения потеряла бдительность — видимо, от радости, что скоро избавится от надоевшего мужа. Криус застал её дома с любовником, пошантажировал несколько недель, а потом всё рассказал отпущенному на свободу отцу. Криус надеялся, что отец выгонит изменницу с позором, но Мальсибер-старший не для того пытался спасти своё имя от обвинений в мошенничестве, чтобы очернить его скандалом с неверной женой.

Ифиджения осталась, но её жизнь сильно изменилась — особенно когда выяснилось, что её любовник был так же рыж и зеленоглаз, как маленькая Марта. Несмотря на признание Ифиджении в измене, отец стал наведываться в её спальню почти каждую ночь. Сначала Криуса это удивляло и злило, но однажды ночью отец забыл наложить заглушающее, и он всё понял. Расстаться с женщиной — значит её отпустить, а изменницы заслуживают самого сурового наказания. Отец умел бить так, чтобы не оставалось следов, и хорошо владел палочкой — впрочем, Криус не был уверен, что отец бил Ифиджению. В свои шестнадцать он уже знал, что женщина может истошно кричать и без этого.

Если бы только Дамблдор знал, какие развлечения были доступны в Хогсмиде студентам, имеющим деньги и нужных знакомых! Первые девушки, которых им «подогнал» старший брат Эйвери в комнату над «Кабаньей головой», были жарки, сговорчивы, охочи до денег и любви молодых парней. Последующие, которых Криус находил себе сам на каникулах, не в силах совладать с бушующими гормонами, не соответствовали его ожиданиям и часто бывали наказаны. Он «одалживал» у отца несколько фунтов, ехал на автобусе в Ливерпуль, заходил в маггловский бар и включал свои природные чары. Без всякого колдовства — использовать магию несовершеннолетним было запрещено — он подбирал себе жертву послабей, попьяней, поуродливей. Главное, чтобы фигура была хорошая — Криус любил задастых девушек со стройной талией, похожих со спины на Ифиджению. Он долго не понимал, почему его влечёт к уродинам, но потом на него снизошло озарение: он чувствовал, что делал им одолжение, оказывал своеобразную услугу — даже если они сопротивлялись.

Он отделал Ифиджению, когда ему было девятнадцать — к тому времени отец уже выпустил птичку из клетки и нашёл себе новую жену. Хоть Криус и считал, что отец бы не стал возражать, он так и не решился ему об этом рассказать. Ифиджения была что надо — брыкалась так активно, что Криус чуть не кончил раньше времени, а он не любил разбрасываться где попало своим чистокровным семенем. Впрочем, он ни раньше, ни теперь не хотел иметь детей.

Мальсибер выключил радио и услышал, как часы пробили два. Ещё одна забавная штучка, которая нравилась ему в этом маггловском доме, — большие напольные позолоченные часы из чьей-то старой жизни. Ему было приятно думать, что выселившиеся отсюда магглы имели благородные корни.

Шорти и Грета отправились «продавать лампы» рано утром — у них на очереди было трое магглорождённых из списка Амбридж. Они взяли с собой один бессонный шар — тот самый, который достался им благодаря болтливому магглу из Пайлсвича. Второй, полученный им от старого друга из Отдела тайн, который до сих пор хуже Авады боялся огласки своих военных грешков, Мальсибер держал взаперти в платяном шкафу.

Впервые он узнал о бессонном шаре от Лорда во время первой магической: «Хотите, чтобы противник ненадолго вышел из строя — пусть смотрит на шар. Хотите, чтобы он лишился сна и сошёл с ума — пусть прикоснётся к шару». Глобус Инсомнис и тогда, и сейчас притягивал взгляд, так и просил прикоснуться к себе... Мальсибер понятия не имел, чем «лечить» подобную тёмную магию и всегда был очень осторожен. Вероятно, Лорд сам не представлял до конца, как работает Глобус Инсомнис, — по крайней мере, он никому не рассказывал, как его обезвредить. Со временем он собирался заполучить и второй шар, хранящийся в Министерстве, чтобы изучить их в паре, но не успел: у него появились более важные дела, приведшие к ужасным последствиям... Уж лучше бы Лорд в нужный момент подсунул Поттеру этот Глобус Инсомнис!

После войны никто, кроме Мальсибера, не заинтересовался судьбой шара — из оставшихся на свободе (кроме Малфоев) мало кто вообще знал о его существовании. Пошуршав по знакомым, забросив удочки в нужных местах, Шорти проследил путь «заболевших фатальной бессонницей» и выяснил, что незадолго до Битвы Эйвери использовал бессонный шар в Дартмуре, оставил его там на хранение, да так и не смог вернуться. Шар пошёл по рукам, загубив немало людей и заслужив дурную славу, и в итоге осел в Пайлсвиче.

Шорти был бестолков и суетлив, но у него везде были друзья — правда, не всегда благонадёжные. В молодости он приторговывал запрещёнными ингредиентами для зелий, промышлял контрабандой магических тварей и даже понемногу сутенёрствовал, что, безусловно, способствовало расширению дружеских связей. Мальсибер не сомневался, что старый «коллега» Шорти из Пайлсвича, сообщивший ему о своём маггле-племяннике, который желал продать некий предмет, похожий на бессонный шар, на самом деле был с племянником в доле и надеялся сорвать неплохой куш «по старой дружбе». А ещё он, возможно, постукивал в Аврорат — потому в Пайлсвиче их и поджидала засада.

Почему Мальсибер всего лишь стёр ему память, а не расправился, как с предателем? Потому что знал: тот, кто предал однажды, сделает это снова. Постучавший налево постучит и направо — из страха или за большее вознаграждение. Старик из Пайлсвича, несмотря на дырявую память, мог со временем пригодиться. К тому же Мальсибер получил, что хотел: волей случая оба шара теперь оказались у него в руках. Хе-хе... Мальсибер качнулся в кресле. У него был повод гордиться собой: кое в чём он обошёл самого Лорда!

Стукнула форточка, и Мальсибер лениво посмотрел в окно — над деревней пролетел очередной, третий за утро, дождь. Погода не способствовала лечению хандры.

Точно он сам не знал, в какой момент почуял неладное — когда по шее пробежал сквозняк или когда со стороны чёрного хода послышался лёгкий шорох, но палочку схватить уже не успел — она, как назло, лежала на столе, возле радио. Защитный щит с дома кто-то снял, и в гостиную аппарировало человек пять в форме авроров. Старший, Робардс, был ему знаком.

Шорти — предатель, решил он. Грета бы его не выдала...

Тело Мальсибера скрутили путами, рот запечатали заклинанием, палочку конфисковали, но он не собирался сдаваться. Его отец умер в Азкабане, он сам провёл там без малого пятнадцать лет — даже без дементоров это был далеко не тот курорт, который Мальсибер хотел посетить. Подёргав связанными вдоль тела руками, он умудрился засунуть левую кисть в карман брюк и активировать портключ. Хе-хе.

И всё-таки Робардс был мерзкий тип.

Щит, поставленный аврорами, шибанул так, что у Мальсибера потемнело в единственном глазу. Он упал на пол возле кресла и как следует приложился к ножке головой.