Проститутка, о встрече с которой Подпольной человек вспоминает в своем «подполье» спустя много лет и пишет повесть «По поводу мокрого снега» (так озаглавлена вторая часть его «Записок»). Ей 20 лет, жила раньше в Риге, из мещанской семьи, попала в Петербург, и вот уже две недели «работает» в «модном магазине», который по вечерам превращается в бордель. Подпольный человек примчался туда вслед за школьными товарищами Зверковым, Симоновым, Ферфичкиным и Трудолюбовым, которые бросили его, пьяного и униженного, в ресторане, — примчался взбешенный, с намерением надавать им пощечин, драться на дуэли, скандалить. И тут впервые увидел Лизу: «Машинально я взглянул на вошедшую девушку: передо мной мелькнуло свежее, молодое, несколько бледное лицо, с прямыми темными бровями, с серьезным и как бы несколько удивленным взглядом. Мне это тотчас же понравилось; я бы возненавидел ее, если б она улыбалась. Я стал вглядываться пристальнее и как бы с усилием: мысли еще не все собрались. Что-то простодушное и доброе было в этом лице, но как-то до странности серьезное. Я уверен, что она этим здесь проигрывала, и из тех дураков ее никто не заметил. Впрочем, она не могла назваться красавицей, хоть и была высокого роста, сильна, хорошо сложена. Одета чрезвычайно просто. Что-то гадкое укусило меня; я подошел прямо к ней...»
В результате всё свое «укушенное самолюбие» автор-герой «Записок...» вымещает на Лизе: сначала он пользуется ей, а затем всю ее душу выворачивает «жалкими» рассказами-пророчествами: «— Во всяком случае, через год тебе будет меньше цена, — продолжал я с злорадством. — Ты и перейдешь отсюда куда-нибудь ниже, в другой дом. Еще через год — в третий дом, всё ниже и ниже, а лет через семь и дойдешь на Сенной до подвала. Это еще хорошо бы. А вот беда, коль у тебя, кроме того, объявится какая болезнь, ну, там слабость груди... аль сама простудишься, али что-нибудь. В такой жизни болезнь туго проходит. Привяжется, так, пожалуй, и не отвяжется. Вот и помрешь...»
Доведя такими рассказами девушку до припадка, до истерики, до душевного переворота, Подпольный человек под влиянием порыва приглашает Лизу к себе домой, а когда она действительно приходит (эпиграфом к главе IX, где это описывается — некрасовские строки «И в дом мой смело и свободно / Хозяйкой полною войди!») и застает его во всем безобразии его позорного быта, в разгар «битвы» со слугой Аполлоном, Подпольный человек сам переживает жесточайший припадок истерики и затем снова, «использовав» Лизу, вымещает на ней всю тоску своего униженного самолюбия — угнетает ее нарочитым молчанием, а после этого еще и сует пятирублевую бумажку «за услуги». Был еще порыв, когда он выбежал вслед за ней, хотел вернуть, просить прощения, спасти ее и спастись вместе с ней самому, но... На улице падал мокрый снег, было гадко, порыв угас, Подпольный человек вернулся в свою берлогу-подполье и Лизу более никогда не видал. Судьбу же ее он, вероятнее всего, предсказал безжалостно верно...