Нелли (Елена)

Внучка старика Смита, законная дочь князя Валковского. При первой встрече она поразила Ивана Петровича своим видом: «Я разглядел ее ближе. Это была девочка лет двенадцати или тринадцати, маленького роста, худая, бледная, как будто только что встала от жестокой болезни. Тем ярче сверкали ее большие черные глаза. Левой рукой она придерживала у груди старый, дырявый платок, которым прикрывала свою, еще дрожавшую от вечернего холода, грудь. Одежду на ней можно было вполне назвать рубищем; густые черные волосы были неприглажены и всклочены...»

И тут же повествователь штрихами набрасывает характер и судьбу девочки, развернутые потом, на протяжении романа, в подробностях: «Это был характер странный, неровный и пылкий, но подавлявший в себе свои порывы; симпатичный, но замыкавшийся в гордость и недоступность. Всё время, как я ее знал, она, несмотря на то, что любила меня всем сердцем своим, самою светлою и ясною любовью, почти наравне с своею умершею матерью, о которой даже не могла вспоминать без боли, — несмотря на то, она редко была со мной наружу и, кроме этого дня, редко чувствовала потребность говорить со мной о своем прошедшем; даже, напротив, как-то сурово таилась от меня. Но в этот день, в продолжение нескольких часов, среди мук и судорожных рыданий, прерывавших рассказ ее, она передала мне всё, что наиболее волновало и мучило ее в ее воспоминаниях, и никогда не забуду я этого страшного рассказа. <...> Это была страшная история; это история покинутой женщины, пережившей свое счастье; больной, измученной и оставленной всеми; отвергнутой последним существом, на которое она могла надеяться, — отцом своим, оскорбленным когда-то ею и в свою очередь выжившим из ума от нестерпимых страданий и унижений. Это история женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею девочкой, которую она считала еще ребенком, по холодным, грязным петербургским улицам и просившей милостыню; женщины, умиравшей потом целые месяцы в сыром подвале <...> Это был странный рассказ о таинственных, даже едва понятных отношениях выжившего из ума старика с его маленькой внучкой, уже понимавшей его, уже понимавшей, несмотря на свое детство, многое из того, до чего не развивается иной в целые годы своей обеспеченной и гладкой жизни. Мрачная это была история, одна из тех мрачных и мучительных историй, которые так часто и неприметно, почти таинственно, сбываются под тяжелым петербургским небом, в темных, потаенных закоулках огромного города, среди взбалмошного кипения жизни, тупого эгоизма, сталкивающихся интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений, среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной жизни...»

После смерти матери Нелли, «вдовы Зальцман», девочка попала во власть хозяйки дома, в подвале которого они ютились, грязной сводни мадам Бубновой, которая уже начала наряжать ее в кисейные платьица и заставлять «выходить к гостям», но Ивану Петровичу с помощью Маслобоева удалось вырвать Елену (так станут ее называть) из лап сводни, некоторое время она жила у него дома (успев полюбить бедного, одинокого и доброго Ивана Петровича первой горячей любовью, вплоть до ревности к Наташе Ихменевой), а затем согласилась жить у стариков Ихменевых, успела смягчить сердце Николая Сергеевича Ихменева рассказом о страданиях своей матери, проклятой отцом, и тот простил свою дочь Наташу. Нелли же вскоре умерла, так и не выполнив сознательно завещание матери — пойти к отцу, князю Валковскому, и передать ему ее предсмертное письмо с призывом признать дочь...

Примечательно, что Нелли подвержена эпилепсии, которой страдал после каторги сам Достоевский. Вот строки из романа, относящиеся к Елене, в которых чрезвычайно много личного и автобиографического: «...после сильного припадка падучей болезни она обыкновенно некоторое время не могла соображать свои мысли и внятно произносить слова. Так было и теперь: сделав над собой чрезвычайное усилие, чтоб выговорить мне что-то, и догадавшись, что я не понимаю, она протянула свою ручонку и начала отирать мои слезы <...> Было ясно: с ней без меня был припадок, и случился он именно в то мгновение, когда она стояла у самой двери. Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное, какие-нибудь страхи...» Кроме Нелли этой «священной болезнью» отмечены в мире Достоевского еще четыре персонажа — Мурин, князь Мышкин, Кириллов и Смердяков.