Я, м-м-м-м... - Валентин Петрович собрался с духом. Духа не хватило.

- Вы, м-м-м-м, полагаете, что я - отвратительный, гадкий тип. Мучающий вашу племянницу. Что очень гармонирует с моим реноме слащавого добряка и тайного интригана. Как это в мемуаре? "Репутация великого гуманиста, которую он себе долго и целенаправленно создавал". Такой, знаете ли, образ из сериала. Но, видите ли в чём уязвимость вашей гипотезы... - старик щёлкнул пальцами, подбирая слова. - Это слишком накладно: корчить из себя то, чем ты не являешься. Гораздо проще изображать то, что ты есть. Как Пиц Шестой из того же мемуара. Который изображал из себя истерика и самодура, потому что в нём это было. Он, конечно, мог это контролировать. А мог и сыграть. А мог и в самом деле дать себе волю... Так вот, нет. Я не комический добряк, но к людям я отношусь хорошо. И не делаю лишнего зла. В моём положении это почти аскеза. Так вот, постройте другую гипотезу. Исходя из предположения, что всем мои последние действия... даже возмутившие вас... были рациональны и имели смысл. Итак, задача. Зачем я говорил Лене неприятные вещи, лишил её ног и позволил узнать, что её муж был к ней приставлен для слежки? Кстати, слежки за кем? Руди?

- Представить пофамильный список? - поинтересовался Сикорски.

- Пофамильный не надо. Я так понимаю, старые семьи?

- Иногда, - сказал Сикорски, - нужно знать настроения в этих кругах. Меня в этой среде воспринимают не вполне адекватно. За мной нет трёх поколений космофлотовских начальников. Я из интерната. И всего в жизни добился сам.

- Если бы вы меньше об этом думали, - не удержалась Завадская, - это было бы не так заметно. Яша тоже интернатский, и к нему относятся нормально.

- Ты знаешь, Лена, как я дорожу твоим мнением, - покачал головой Руди. - Так что отнесём львиную долю успеха нашего общего друга на счёт его обаяния. А оставшиеся - спишем на другие обстоятельства. Например, на множество мелких услуг, которые он оказывал известным коллекционерам.

- Мелких услуг? - Лена демонстративно хмыкнула.

- Хорошо, крупных. А также близость к Комову, а также другие возможности. Дядя Яша не только хорошо воспитан, но и практически полезен. Наша космофлотовская аристократия умеет ценить полезных людей. Особенно если они не претендуют на что-то большее, - Руди развёл руками. Пиджак опять не упал.

- Руди, - вступил Комов. - Как у тебя на плече держится эта штука? Там что, магнит? Силовое поле?

- Резинка, Гена. Самая обычная резинка, - Сикорски неприятно улыбнулся. - Цепляется за пуговицу на плече. С другой стороны липучка. Сам придумал. Я вообще люблю резинки. Они очень удобны для разных целей. А когда больше не нужны - легко рвутся.

Тихо прозвенела приёмная камера Линии. Григорянц ловко извлёк поднос с тёмной бутылкой и пузатыми бокалами.

- Мне лёд, - попросил Комов.

- Варварство, - сказал Сикорски. - Дикарство.

- А мне вот, - заметил Леонид Андреевич, - тоже нравится со льдом. Особенно с розовым, с Гугона. Но "Алголь" с ним несовместим. Так что давайте в классической манере. Разливайте, Арам Самвелович. Валентин Петрович, вы ведь не откажетесь?

Завадский втянул голову в плечи.

- Ну... то есть как... я вообще-то не очень... спиртное... но если вы так н-настаиваете...

- Никоим образом не настаиваю, но настоятельно рекомендую, - голос Горбовского налился ласковой напористостью радушного хозяина. - Коньяк очень мягкий. Как раз для вас.

- П-пожалуй, попробую, - решился архивариус.

Григорянц ловко передал бокалы. Завадский отпил чуть-чуть и поставил бокал на подлокотник.

- Отличный коньяк, - констатировал Славин. - Дяде Яше понравился бы.

- Вы совсем не пьёте, - упрекнул Горбовский Валентина Петровича. - Сделайте хотя бы глоток.

Архивариус послушался. Коньяк обжёг рот. Потом - горло.

- Ну вот видите? Хороший коньяк - это хороший коньяк. А вы мне должны ответ на вопрос. Зачем сейчас Лена сидит здесь и страдает? Ещё раз: ищите рациональную причину. Если ответите правильно, я её отпущу, - пообещал Горбовский.

- Ну... я не знаю... Психологический тест-проба? - предположил архивариус.

- Ну наконец-то включили голову. Теперь вопрос Лене. Вы понимаете, зачем это мне понадобилось?

- Ситуация в Президиуме? - ответила Лена вопросом на вопрос.

- Бинго. Нам предстоит проталкивать через Мировой Совет непопулярные решения. Крайне непопулярные. Мы столкнёмся с личным давлением, обструкцией, шантажом. Нам будут говорить очень неприятные вещи, и не всегда это будет неправда. Я хотел посмотреть, как вы держитесь. Честно говоря - не впечатлён. Расчёт по данным ментоскопии предсказывал большую психическую устойчивость.

- Почему я должна вам верить? - слабо улыбнулась Лена.

- Потому что вы в моей команде. И другой команды у вас нет. Если вы не будете верить капитану команды, вы не сможете играть. А тогда зачем вы нам нужны?

- Я как-то не предполагала, - сказала Завадская, - что повышение статуса будет предложено в такой форме.

- А чего вы ожидали? Букета чёрных роз в янтарине? Гена, убери блокировку ног и способность вспоминать фрагменты разговора, которые, по моему мнению, сейчас для неё лишние

Подождите. Галакты купили у цыган технологию? - не понял Комов.

- Технологию? Не думаю. Единичное устройство. Цыгане технологиями не делятся. То есть делятся, но это дорого. Цыгане любят чичи, да чичи ломовые. Жадные ублюдки.

- Что мне особенно нравится в нашем дяде Яше, - назидательно сказал Горбовский, - так это внутренняя культура. Казалось бы - интернатский, из лётного, к тому же барыга, кладовщик. Но я ни разу не слышал от него этого гадкого словечка - "чичи". Только "человеко-часы". А от вас я всё время слышу какие-то такие словечки... "Ублюдки", "спёрли", и всё такое.

- Хорошо, Леонид Андреевич, - кротко сказал Сикорски. - Наши уважаемые партнёры, именующие себя Странниками, любезно делятся с человечеством артефактами и технологиями иных миров и цивилизаций. И оказывают нам честь, принимая компенсацию человеко-часами. К сожалению, временами эта честь оказывается для нас слишком обременительной. Так лучше?

- Ваша проблема, Рудольф, в том, что вы не способны сказать это без иронии, - заметил Горбовский. - Подобный способ выражения кажется вам искусственным и фальшивым. В то время как это всего лишь язык. Не лучше и не хуже других языков. Хотя в целом вы правы: цыгане очень неприятны. Но не будем о грустном. У нас есть свои проблемы. Итак, галакты подделали письмо. Допустим. Зачем им это понадобилось?

- У меня... небольшая просьба, - сказал Завадский. - Вы не могли бы называть Странников Странниками, а не всякими оскорбительными кличками? Это не потому что у меня с галактами отношения какие-то, - тут же добавил он. - Просто не люблю.

- А вы в курсе, уважаемый Валентин Петрович, - вступил Сикорский, - про некоторые свойства их, так сказать, ментального метаболизма? Благодаря которым они обходят лемму Пошибякина?

- Знаю, - поморщился архивариус. - Но мы же с ними торгуем? И расплачиваемся, среди всего прочего... этим тоже, - по его лицу проплыла гримаска лёгкого отвращения. - И чем мы тогда лучше их?

- А знаете, - вдруг вспомнил Славин, - я тут недавно сидел, выпивал с бывшими коллегами. Из литературной тусовки. Ну, там были молодые авторы - Питер Уоттс, Анафем, Кирилл Еськов...

- Какой же Еськов молодой автор? - удивился Григорянц.

- Вообще-то не очень, - согласился Славин. - Так у нас все, кто не лауреат - молодые авторы. Так вот, они там интеллектуально развлекались. Задавали вопрос, и все предлагали сюжетные решения. И вот кто-то спросил. В Средневековье было такое представление, что дьявол покупает у людей души. И никто не объяснял, зачем. Так Еськов предложил объяснение: он их всасывает и тем самым омолаживает свой разум. Обходя тем самым лемму. Представляете, как человек угадал?

- Наверное, что-то слышал. Кто-то болтлив. Надо этим заняться, - сказал Сикорски.

- Нет, не думаю, - ответил Славин. - Просто у Кирилла воображение хорошее. В сочетании с логикой - убойная вещь.

- Что-то я на эту тему читал, - сказал Комов, - и там было сказано, что дьявол всё-таки покупал души взрослых. А не как цыгане. Которым нужны дети.

- Это их отчасти оправдывает, - заметил Горбовский.

- Извините, конечно, Леонид Андреевич, но это очень ваша этика, - сказал Славин.

- Я живу на Земле давно, - спокойно ответил Горбовский, - и до сих пор не могу понять эту озабоченность детьми. Ценность индивида повышается с возрастом. Ценность личинки никак не может быть сравнима с ценностью зрелой особи. Это же очевидно.

- На Радуге, помнится, ты по-другому рассуждал, - напомнил Комов. - Когда посадил в челнок женщин и детей, а физиков оставил.

- Потому что я хотел убить физиков, а не женщин и детей, - спокойно сказал Горбовский. - Их надо было остановить, пока они не натворили чего-нибудь страшного. Этот идиот Ламондуа даже не пытался просчитать последствия нуль-перехода! На тонкие уровни материи! Он долбился в дверь, не понимая, что за ней.

- Но ведь всё кончилось хорошо? - не понял Завадский. - Люди остались живы, а у нас есть нуль-Т.

- Да, - грустно сказал Горбовский. - Я и предположить не мог... Да вообще никто предположить не мог. Что лаксиане вмешаются. Особенно - в такой форме.

- Я так и не понял, что именно они поменяли, - пробурчал Сикорски.

- Десятый знак константы сопряжения сверхтонкой структуры, - ответил Горбовский. - Что сделало невозможным выброс гипервакуумной волны при нуль-переходе. Точнее, сместило в область сверхтяжёлых элементов. Если передать через нуль-Т элементы тяжелее сто двадцатого, будут проблемы. Но вообще-то... Они изменили законы природы. Законы природы, понимаете? Как минимум, в нашей Галактике. Ради... я не понимаю, ради чего. Не могу понять.

- А вы бы так не поступили? Если бы имели возможность? - спросил архивариус.

Горбовский посмотрел на него как на внезапно заговорившую табуретку. Точнее, как на человека, внезапно превратившегося в табуретку и при этом пытающегося говорить. Это было очень заметно и очень обидно.

- На Тагоре до сих пор просчитывают последствия, - сказал он. - До сих пор.

- И-извините, - в который уж раз начал Завадский. - Я хочу спросить... немного неудобный вопрос такой. Если это что-то секретное, то, пожалуйста, не отвечайте, я терпеть не могу, когда мне память трут... - Он обвёл глазами присутствующих. Ничего особенного не увидел и продолжил.

- Я к Леониду Андреевичу, по поводу Радуги... У вас правда была какая-то капсула, непробиваемая для Волны?

- Нет, конечно, - удивился Горбовский. - Против Волны защиты не было.

- Тогда как же вы планировали спастись? - не понял Завадский. - Или у вас был ключ? Лаксианский ключ? Который выключил бы Волну?

Горбовский посмотрел на него с лёгким удивлением.

- Спастись? Зачем? Я планировал масштабную катастрофу. С гибелью Ламондуа, всех его коллег, и обязательно - двух или трёх руководителей высшего уровня. Лучше всего - моего уровня. Вот тогда Институт можно было бы разогнать, а исследования в этой области закрыть. Вероятнее всего, навсегда. Чего я, собственно, и добивался.

Архивариус недоумённо потряс головой.

- Вы забыли, что я тагорянин, - сказал Горбовский. - Неполноценный тагорянин, позор семьи. К тому же изгнанник. Пусть даже высокопоставленный. В такой ситуации слишком цепляться за жизнь как-то глупо. С другой стороны - успешное предотвращение опасных экспериментов в зоне нашей ответственности...

- Как это изящно сформулировано, - оценил Сикорски.

- ...было бы оценено по достоинству, - закончил Леонид Андреевич, не обращая внимания на подколку. - Лет через сто с моей семьи сняли бы санкции, которые она получила из-за моего появления на свет. А мне, быть может, было бы даровано хорошее перерождение.

- К... какое это самое? Перерождение? В каком то есть смысле? - не понял Валентин Петрович.

- Да, термин не очень удачный, - согласился Горбовский. - Тэтан не перерождается. Он постулирует своё бытие в экумене, поскольку является причиной над жизнью.