Эпический Пух
© Michael Moorcock

Page 4

Страница 4 из 5

Этот недостаток структуры никоим образом не проявляется в Урсуле К. Ле Гин, Джиллиан Брэдшоу или Сьюзан Купер. По моему вкусу Сьюзан Купер выпустила одну из самых лучших последовательностей романов своего типа (современные дети, вовлеченные в древние мистические конфликты). У них много магии Массефилда « Одева» . Ее последовательность, «Темная восходит» , имеет несколько прекрасных моментов. Самые сильные книги - это заголовок и последний том « Серебро в дереве» (1977), а некоторые из лучших сочинений можно найти в «Сером короле» (1975):

Они уже не были там, где они были. Они стояли где-то в другое время, на крыше мира. Вокруг них было открытое ночное небо, как огромная черная перевернутая чаша, и в нем вспыхивали звезды, тысячи на тысячи блестящих колючек огня. Будут слышать, как Бран быстро вздохнул. Они встали, подняв глаза. Звезды сверкали вокруг них. Звука не было нигде, во всей необъятности пространства. Будешь чувствовать волну головокружения; казалось, что они стояли на последнем краю Вселенной, и если они падали, они падали бы из Времени ... Когда он смотрел на него, он постепенно узнавал странное обращение к реальности, в которой они держались. Он и Бран не стояли в безвременной темной ночи, наблюдая за звездами на небесах. Это было наоборот. Они сами наблюдались. Каждая пылающая точка в этом огромном безграничном полушарии звезд и солнц была сосредоточена на них, созерцая, рассматривая, судя. Ибо, следуя поиску золотой арфы, он и Бран бросали вызов безграничной силе Высшей Магии Вселенной. Перед ними они должны стоять незащищенными, и им будет разрешено проходить, только если они имеют право по рождению. Под этим беспощадным звездным светом бесконечности любой неправдоподобный соперник был бы втиснут в небытие так же легко, как человек мог бы вытащить муравья из его рукава.

Урсула К. Ле Гин в своей трилогии «Волшебник Земли» (1968), «Гробницы Атуана» (1971) и « Самый дальний берег» (1972) - единственная из этих трех, которая полностью раскрыла свои истории в полностью придуманном мире. Она пишет свои книги для детей как добросовестно, как пишет для взрослых (она является ведущим и очень восхищенным автором, чья работа завоевала множество наград). Вот отрывок из самого начала, опять же с его отголосками Золотой ветви Фрейзера :

В тот день, когда мальчику было тринадцать лет, в день раннего великолепия осени, в то время как яркие листья на деревьях, Огион вернулся в деревню из своих ровингов по гористой горе, и состоялась церемония прохода. Ведьма взяла у мальчика свое имя Дуни, имя, которое его мать дала ему в детстве. Безымянный и голый он вошел в холодные источники Ар, где он поднимается среди скал под высокими скалами. Когда он вошел в воду, облака пересекли лицо солнца, и большие тени скользнули и смешались вокруг воды вокруг него. Он перешел на дальний берег, содрогнувшись от холода, но медленно и прямо, как он должен был пройти через эту ледяную, живую воду. Когда он подошел к берегу, Огион, подождав, протянул руку и обнял руку мальчика, прошептав ему свое истинное имя: Гед.

Таким образом, он дал свое имя одним очень мудрым в использовании власти.

Волшебник Земли

Ллойд Александр - еще один американский писатель, который добился значительных успехов своими книгами, созданными в изобретенном и решительно кельтском мире фантазий, но, по моему вкусу, он никогда не успевает сопоставить три, о которых я говорил. Он использует больше клише и записывает мелочь вяло:

Рогатый Царь стоял неподвижно, подняв руку. Молния разыграла его меч. Гигант плакал как горящее дерево. Рога оленей превратились в малиновые полосы, маска черепа бегала, как расплавленный железо. Из горла Антлерского короля поднялся рев боли и ярости.

С криком Таран бросил ему руку на лицо. Земля грохотала и, казалось, открылась под ним. Тогда ничего не было.

Книга Три , 1964

Один из них тоже немного устал от Херна, который появляется здесь. Еще одно наследие от Фрейзера. Иногда он появляется в книгах такого рода почти как смущение, как будто конвенция требует его присутствия: стареющий и довольно расплывчатый епископ делает свое дело в официальных службах.

Есть еще много таких фантазий, которые сейчас написаны для детей, и в целом они значительно лучше, чем подражания, написанные якобы для взрослых. Возможно, авторы чувствуют себя более непринужденно, когда пишут о них и для детей, - как будто они вынуждены говорить меньше лжи (или, по крайней мере, отвечать на несколько фундаментальных вопросов) себе или своей аудитории.

Среди этих новых писателей Джиллиан Брэдшоу выпустила еще одну трилогию Артура. Этот, однако, написан с точки зрения Гвалчмаи, сына короля Оркнейского и королевы Моргаве (которая может быть волшебницей). Он встречает Сидхе, некоторые из которых помогают ему, когда он путешествует, чтобы быть с королем, который сражается в отчаянной битве против саксонских захватчиков. Писание Брэдшоу ясное и яркое, ее рассказ повествования идет в ногу и воодушевляет.

Она подняла руки, и Темнота прыгнула. Но она снова была далека, и я стоял в Камлане. Я поднял голову и увидел, что Лодж стоит на западе, напротив Моргауза, держа его за остров над островом, чтобы королева не могла прикоснуться к нему. Позади был свет слишком блестящий, слишком славный, чтобы его можно было увидеть. На мгновение я увидел, что эти два столкнулись друг с другом, а затем мое поле зрения сузилось. Я видел остров и фигуры армий. Я видел в нем семью и себя. Армии начали двигаться, и возникли звуки битвы. Я понял, что видел вещи, которые еще впереди, и был в ужасе. Я закрыл лицо руками и заплакал: «Больше нет!»

И внезапно наступила тишина.

Ястреб мая 1981 года

Последующие книги в этой последовательности - « Царство лета» (1982) и « В зимней тени» (1983).

Некоторые из романов новых детей на самом деле демонстрируют более оригинальные подарки и большие таланты, чем большинство из них, якобы для взрослых. По моему мнению, Робин МакКинли является одним из лучших из них. Ее «Синий меч» (1982) выиграл медаль Джона Ньюбери в 1984 году, и она создает отличную репутацию. «Синий меч» - первая из ее хроник Дамара. У нее есть свежий и интересный подход к жанру, который сразу же превращает ее в нечто собственное. Ее стиль прочен, изящен и устремлен, качеств, которые являются большим облегчением после столь многих clunking архаизмов и cuticisms, которые обитают подавляющее большинство современных фантазий. Ангарад Кру, молодая женщина, которая является ее центральным персонажем, гораздо более приятна, чем племя длинноногих, слегка неловких, любящих пони подростков, которые слишком часто появляются в последних фантазиях. Снова письмо Маккинли заставляет меня жаль, что я не мог прочитать их, когда был молодым. Они были бы прекрасным противоядием к мягкому тарифу, который обычно становился приемлемым на всех бесчисленных самолетах и ​​полу-самолетах английского среднего класса, когда я был молод.

Сила, которая омывалась над этим лицом, которая скатывала руки, в меч и щит, была силой демонов, и Гарри знал, что она не подходит для этого, и, несмотря на жару Гонтурана в ее руке, ее сердце было холод со страхом. Два жеребца снова поднялись и потянулись, чтобы разорвать друг друга; шея белого жеребца была теперь покрыта кровью, как настоящие ленты, которые он носил в своей гриве. Гарри поднял руку меча и почувствовал шок от ответа, обрушились мечи с мечами, и искра вылетели из крушения, и казалось, что дым поднялся от них и ослепил ее. Горячее дыхание всадника было на ее лице. Его губы расступились, и она увидела его язык: он был алым и больше похож на огонь, чем на живую плоть.

Синий меч

Прочитав много из этих современных фэнтезийных историй, я остался впечатлен количеством авторов книг для взрослых, которые описывали их персонажей как детей и число детских писателей, которые производят совершенно зрелых и разумных персонажей, которые мыслят и действуют разумно. Я решил, что подобные Маккинли предпочтут сделать больше работы для взрослых. Возможно, причина, по которой они не делают, заключается в том, что они находят, что могут, пишут для подростков, сохранять большее уважение к своей аудитории.

Эпический Пух
© Michael Moorcock

Page 5

Страница 5 из 5

Появилась еще одна разновидность книги, своего рода художественная выдумка Пуха, созданная Ричардом Адамсом, которая заменяет животных для человеческих героев, содержит знакомый набор оттенков англиканского торичества среднего класса (все эти книги, похоже, быть написанным с небольшим листом) и, безусловно, уже более коррумпирован, чем Толкин. Адамс - худший писатель, но он должен чрезвычайно обратиться к тем многочисленным читателям, которые никогда не теряли своей тоски по поводу того, что первый раз, когда Фриссон был изгнан из сада мистера Макгрегора,

Когда Одунчик закончился, Акорн, который был на наветренной стороне маленькой группы, внезапно начал и откинулся назад, с ушами, и ноздри подергивались. Странный запах ранга был сильнее, чем когда-либо, и через несколько минут все услышали тяжелое движение. Внезапно, по другую сторону пути, папоротник расступился, и там выглядела длинная собачья голова, полосатая черно-белая. Он был направлен вниз, челюсти ухмылялись, морда приближалась к земле. Позади они могли просто различить большие мощные лапы и мохнатое черное тело. Глаза смотрели на них, полные дикой хитрости. Голова двигалась медленно, вдавливая темные участки дерева в обе стороны, а затем снова фиксировала их жестоким, ужасным взглядом. Челюсти открылись шире, и они увидели зубы, сверкающие белыми, как полосы вдоль головы. В течение долгих мгновений он смотрел, и кролики оставались неподвижными, не глядя без звука. Тогда Бигвиг, который был ближе всего к тропе, повернулся и вернулся назад среди других.

«Лендри», - пробормотал он, проходя мимо них. «Это может быть опасно, и это может быть не так, но у меня нет никаких шансов. Давай уйдем».

Watership Down , 1972

Следующим шагом Адамса к этому был Шардик (1974), лучше написанный, по-видимому, для взрослых, и такой же глупый. Это был большой медведь, который умер четырьмя нашими грехами: Мартиред Пух . Позже The Plague Dogs (1977) продемонстрировали почти параноидный консервативный мизантроп.

Я иногда думаю, что по мере того, как Британия отказывается от мечты о более слабом прошлом, мало кто надеется на лучшее будущее, ее средние классы все чаще обращаются к фантазии сельской жизни и говорящих животных, о безопасности лесов, которые являются образцом бумаги на стене детской комнаты. Старые хиппи, домохозяйки, государственные служащие, участвуют в этом задумчивом трансе; ничего не едят как опасные или экзотические, как лотос, но жевание вместо этого на форме слегка обезболивающей британской капусты. Если большую часть американского sf можно было бы назвать роботами, о роботах, для роботов, то основная часть английской фантазии, похоже, написана кроликами, кроликами и кроликами.

Как много дальше?

Из детских писателей только Льюис и Адамс виновны, по моему мнению, в том, что они производят полностью испорченный романтизм - сентиментальные просьбы о смягчении стремления, которые лежат в основе своего рода консерватизма. В случае Льюиса это успокаивающее, тревожное успокоение «Зачем пытаться играть Моцарта, когда легче играть Роджерса и Гаммерштейна?» отношение к его научной фантастике, особенно ужасный, но влиятельный эксперимент в критике . Но это, во всяком случае, незначительные цифры. Это Толкин, которого больше всего читают и поклоняются. И именно Толкин больше всего предал романтическую дисциплину, более того, чем когда-либо Теннисон мог в Идиллии короля , который пользовался подобной модой в викторианской Англии.

Коррумпированный романтизм столь же нездоровый, как и коррумпированный реализм, скажем, Айн Рэнд. Несколько очевидную иронию Кабельла легче взять, чем менее очевидную сентиментальность Толкина, в основном потому, что письмо Кабелла более остроумное, более изобретательное и более дисциплинированное. Я нахожу Уильяма Морриса наивным и глупым, но по-настоящему добросердечным (и лучшим утопистом, чем фантазистом); Дунсаны я нахожу легким, но безобидным. Льюис говорит за статус-кво среднего класса, как, более тонко, Чарльз Уильямс. Льюис использует материал фантазии, чтобы проповедовать проповеди, столь же неприятные, как и любые, которые можно найти в викторианской сентиментальной фантастике, и он пишет плохо. Группа друзей, поздравляющих друг друга, часто может гарантировать, что любое письмо, выходящее из него, остается поспешным и неполированным.

Идеальная фикция должна предлагать нам убежать и заставлять нас, по крайней мере, задавать вопросы; он должен обеспечить освобождение от тревоги, но дать нам некоторое представление о причинах тревоги. Лин Картер в своих « Мнимых мирах» - единственная книга, которую я смог найти по общему сюжету эпической фантазии, - использует аргумент, знакомый тем, кто привык читать извинения от такого рода sf или триллера, который чувствует себя вынужденным оправдать его филистерство: «Обвинение« эскапистского чтения », - говорит Картер, - чаще всего выровнено от фантазии и научной фантастики теми, кто забыл или пропустил тот простой факт, что практически все чтение - вся музыка и поэзия, искусство и драма, философия в этом отношении - это временный выход из того, что вокруг нас ». Как и многие его коллеги в профессиональном мире, Картер выражает отвращение к художественной литературе, которая не является преимущественно эскапистом, обвиняя ее в том, что она «удручающая» или «негативная», если она не предоставляет ему моральных и психологических удобств, которые ему, по-видимому, нужны , Неортодоксальный взгляд, такой, как современник Толкина Дэвид Линдсей ( Voyage to Arcturus ), считается негативным. Это, конечно же, ответ тех, кто глубоко и часто бессознательно связан с их культурными презумпциями, которые рассматривают их как нападение.

Картер отвергает Спенсера как «скучного», а Джойс «титаническим», и пишет в клише, эвфемизмы и убого искаженный синтаксис, говоря нам, что прерафаэлиты были «lisping exquisites» и что Форд Мэдокс Браун (1821-93) был молодым человеком привлекли к движению динамичного валлийского (рожденного Уолтемстоу, недалеко от Лондона) Морриса (1834-96), и что, поскольку Толкин получил CBE (а не рыцарство), мы должны теперь назвать его «сэром Джоном», но Картер, по крайней мере, не сноб, некоторые американские приверженцы (и нет никого более привлекательного, чем провинциальный американский литературный сноб - Гор Видаль, являющийся наиболее развитым примером). В недавней антологии, составленной Робертом Х. Бойером и Кеннетом Загорски «Фантастическое воображение» , мы находим следующее: «В дополнение к тому, что все они являются высокой фантазией, истории, отобранные здесь, являются хорошей литературой». Среди авторов, которые можно найти в томе, - К. С. Льюис, Джон Бьюкен, Фрэнк Р. Стоктон и Ллойд Александр, ни один из которых не может сравниться с литературными талантами, например, Фрицем Лейбером , чья работа была в основном опубликована в коммерческих журналах и жанр в мягкой обложке. В течение многих лет американские поклонники триллера с претензиями игнорировали Хэмметта и Чандлера в пользу уступающих английских писателей, таких как Д.Л. Сейерс, и здесь мы видим то же самое, что и у американских писателей-фантастов. Те, кто производит самое близкое приближение к английскому стилю, получают наибольшую оценку. Те, кто использует более энергичные американские модели, считаются менее литературными! Суть вещи остается: восхищенные писатели не являются «литературными» или «грамотными». Так часто, как они не льстит чувствам на середине бровей и усиливают сентиментальность среднего класса и, следовательно, не угрожают тщательно продуманному набору социальных и интеллектуальных предположений.

Тем не менее, Теннисон, у которого были его моменты, вдохновил лучших поэтов, которые следовали за ним, который искал источник его вдохновения и благороднее использовал его. Как Swinburne, так и Morris могли, например, использовать старые балладные счетчики более эффективно, чем сам Теннисон, отказываясь, в отличие от него, изменять свою прочность. Несомненно, Толкин также вдохновит писателей, которые возьмут его сырье и поставят их в более благородное использование. Хотелось бы поверить, что день деревенского романса наконец завершен.

Коммерческий жанр, который развился из Толкиена, вероятно, является самым ужасным эффектом для всех. Я вырос в мире, где Джойс считался лучшим англоязычным писателем 20-го века. Я полагаю, что Фолкнер лучше, а другие выбирают Конрада, скажем. Томас Манн - образцовый гигант моральной, мифической фантастики. Но представить фантазию Толкина в такую ​​дискуссию - печальный комментарий к нашим стандартам и нашим амбициям. Является ли это признаком наших тупых времен, когда Властелин Колец может заменить Улисса в качестве образцовой книги своего века? Некоторые из писателей, которые наиболее рабски подражают ему, похоже, используют английский как довольно неисторический второй язык. Так много из них невероятно плохо, что они бросают вызов описанию и вряд ли стоит перечислять индивидуально. Терри Пратчетт однажды заметил, что всех его читателей называют Кевином. Ему повезло, что он, кажется, единственный Терри в фантастической стране, который умеет писать достойное сложное предложение. То, что такие писатели также зависят от повторного использования сюжетов своих литературных начальников и вознаграждены за это мягкое повторение, не удивительно в мире фильмов о сенсации и производстве поп-групп. То, что они вознаграждены щедрыми образами самых успешных шлюх, также неудивительно. Притворяться, что эта увлекательная капуста - это нечто большее, чем худший вид пульповой истории или западного, однако, является удручающим признаком нашего интеллектуального упадка и наших свободно падающих академических стандартов.

"Ромео и Джульетта" как пропаганда браков по расчету.