Говорят, что на смертном одре человек вспоминает самые важные и значительные события своей жизни. Если это правда, то лично я перед смертью буду вспоминать подъем на Высокий Хротгар, чтоб ему провалиться вместе с дедами! Не могли поселиться в каком-нибудь приличном месте, где не шастают дивизии троллей, не летают эскадрильи ледяных привидений, и температура воздуха не опускается до минус пятидесяти по Цельсию! Последнее является всего лишь предположением, основанным на моих личных ощущениях.

А ведь все так хорошо начиналось! Мы шагали по довольно крутой, но достаточно широкой каменной лестнице, чьи ступени, хоть и довольно разбитые, все равно были удобными для размеренной, неспешной ходьбы. Я ощущал себя капустой, одетой, как в детской загадке, в сто одежек, но мужественно терпел и молча обливался потом. Мои спутники, казалось, вовсе не замечали неудобств, связанных с зимним обмундированием и травили байки, периодически разражаясь хохотом. Бармалей весело скакал вокруг нас, вилял куцым хвостом и тявкал…

А потом наступила зима. Никакого плавного перехода не было, просто вдруг резко похолодало и пошел снег. Мне показалось, что кто-то очень могущественный словно провел невидимую черту, отделяя тихий, спокойный Айварстед от смертельно холодной горы Монавен, где властвуют бураны и вьюги, завывают, хохоча, ледяные ветра и нет места для живых.

Скорость движения резко упала. Сугробы и небольшая метель сильно затрудняли подъем, вдобавок у меня начал мерзнуть нос. Я вытащил из рюкзака лицевую маску и замотался в нее по самые уши. Сыпящийся с серого, угрюмого неба снег слепил глаза и резко сокращал видимость. Блин, надо бы озаботиться очками специально для таких случаев!

Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось. А тут еще Лидия с Дженассой учудили! Девушки останавливались возле каменных скрижалей, расположенных вдоль лестницы, и читали выдолбленные на них надписи. И я не выдержал.

— Послушайте, дамы, может, вы прекратите эти хоровые чтения? — проворчал я.

— Интересно же, — сказала наемница, поглядывая на меня.

— Вам интересно, а мне холодно!

— Да где же холодно-то? — удивилась Лидия.

— Где холодно? — разозлился я. — Вот тут холодно! И тут! И вот здесь, блин, тоже холодно! Еще пара часов, и я стану Довакином свежемороженным! Пингвином, мать его! Снеговиком долбанутым!

Девушки переглянулись и захихикали. Даже Бьорлам улыбнулся, рожа нордская! Смешно им!

Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила меня замереть на месте. А что я буду делать, если приспичит поссать? Вернее, когда приспичит? Ебучий случай! Оголяться на таком морозе не было совершенно никакого желания. Придется терпеть до дедов, надеюсь, у них есть приличный сортир, а не дощатая будочка во дворе с очком в полу.

В конце Лидия завернула в тряпицу несколько здоровых кусков волчьего мяса и аккуратно спрятала их в рюкзак.

— Эй-эй, — запротестовал я. — Ты собралась готовить волчатину?

— Да, — повернулась ко мне нордка. — А тебя что-то смущает?

— Смущает? — завопил я. — Смущает? Да меня все смущает! Во-первых, оно вонючее, но не это главное! Ты знаешь, чем можно заболеть при употреблении в пищу мяса волка?

— Чем? — заинтересовалась Лидия.

— Эхинококкозом и трихинеллезом! — выпалил я.

— Чем-чем? — вытаращилась на меня Дженасса.

Я с досадой сплюнул. Что им, лекцию по паразитологии читать?

— Глистами!

— Ну, и в чем проблема? — пожала плечами Лидия. — Заболеем — вылечишь.

Это был самый настоящий мат! Возразить мне было нечего, да и не хотелось, если честно. Сам я мясо волка никогда не пробовал, но знающие люди говорили, что правильно приготовленная волчатина — просто объедение. Главное — избавиться от неприятного запаха в процессе готовки. Ну, в Лидии я не сомневался, поэтому плюнул на угрозу отравления, глистов, сифилиса и ВИЧ-инфекции и решил не заморачиваться. Заболею — вылечусь. Да и зелья из… к-х-м… крысиных хвостиков у нас имелись.

Разобравшись с хищниками, мы поплелись дальше. Я уже перестал обращать внимание на замерзшие ноги и руки, отваливающиеся уши, и забившиеся практически к самому сердцу яйца. Я смотрел только вперед, пытаясь в пелене метели разглядеть место обитания Седобородых.

И когда Высокий Хротгар открылся нашему взору, из моей груди вырвался вздох облегчения. Дошли!

Внезапно из этой темноты выступили четыре закутанные в плащи фигуры, и я вздрогнул. Блядь! Ассасины хреновы! Вот хватит меня инфаркт, и кто тогда поможет Скайриму? Дельфина? Три раза «ха»! Эсберн? Да он по маразматичности Седобородым сто очков форы даст! Хотя… Сильно подозреваю, что забросившая меня сюда Сила сейчас сидит с поп-корном и колой, наблюдает за нашими похождениями и ржет не хуже Амулета. Ибо наименее подходящую кандидатуру на роль Довакина и спасителя мира, чем ваш покорный слуга, найти было невозможно. Так что, если я вдруг откину копыта, она, эта Сила, найдет еще какого-нибудь лоха, и у Тамриэля снова появится шанс.

— Итак… На переломе эпох в мире появляется Довакин, — заговорил один из Седобородых, по всей вероятности, Арнгейр.

— Х-м-м, — закашлялся я. У деда оказался на удивление молодой голос, задорный и звонкий. — Это… Как его… Короче, вы позвали, мы пришли.

— Сперва давай проверим, что ты действительно Довакин, — отозвался Арнгейр. — Дай нам оценить твой Голос.

Пиздец! Вот это попал! И что теперь делать?

— Уважаемый Арнгейр, — начал я. — Дело в том, что… как бы это сказать…

— Влад не местный, — вмешалась Дженасса. — Он не из Скайрима, не из Тамриэля…

— Вообще не с Нирна, — подтвердил я.

Арнгейр задумался. Думал он долго, и пауза затянулась. Дженасса с Лидией переглянулись, а Бьорлам нахмурился.

— То есть, ты не умеешь пользоваться силой Голоса? — наконец, разродился дед.

— Не-а, — помотал головой я. — Вообще не умею. Даже не представляю, как это делается. Надеялся, что вы меня научите.

Арнгейр снова задумался. Боже мой, какие же деды тугодумы, а? Так-то я, конечно, никуда не спешу, но мне очень надо отлить! Еще пара минут, и произойдет беда, а обоссаться перед толпой из семи человек и Бармалеем мне совершенно не хочется.

— Что ж, — заговорил Седобородый, и я буквально впился в него взглядом. — Это в корне меняет дело. Мы научим тебя искусству Крика, но помни: это не просто Слова, это образ жизни и огромная ответственность! — в его голосе было столько патетики, что меня чуть не расплющило от груза этой самой ответственности. И от лишней жидкости, которая яростно просилась наружу. — Располагайтесь в зале, — и Арнгейр показал рукой на дверь, ведущую в комнату, в которой в недалеком будущем состоятся переговоры между Империей и Братьями Дури. — Лишних кроватей у нас нет…

— Зато у нас есть спальники, — перебил я деда, бешено приплясывая. — Все нормально. И еда тоже есть, и вода. Вот только переносной сортир мы прихватить не удосужились. Скажите, уважаемый Арнгейр, — я перешел на заговорщический шепот, — а где у вас тут… х-м-м… отхожее место?

— Во дворе, — ответил Седобородый, и я тихонечко застонал. — Из дверей налево, там небольшой каменный домик с…

Но мне было уже все равно. Рванув с места, как заправский спринтер, я помчался столь желанное в данный момент заведение.

В сортире было на удивление тепло. Не плюс двадцать, конечно, но и не минус пятьдесят. Поиск нужного органа занял несколько драгоценных секунд, и к торжественному моменту начала избавления организма от излишков жидкостей я уже не обращал никакого внимания на температуру воздуха, окружающую обстановку и все остальное. Вот что человеку нужно для счастья!

Во время учебы в институте я никогда не был особо прилежным студентом, однако честно пытался грызть гранит науки. Что-то давалось проще, что-то сложнее. Самыми страшными воспоминаниями той поры были два предмета: патологическая физиология и топографическая анатомия…

Через час плотного общения с Арнгейром я всеми фибрами своей души возжелал оказаться на занятии по топографической анатомии и искать бедренную ямку, блядь! Если нашего преподавателя по этому ужасному предмету я худо-бедно, но понимал, то дедов с их патетикой и велеречивостью хотелось придушить. Ну почему, почему нельзя разговаривать на нормальном, доступном языке, а? Почему нужно пересыпать объяснения фразами, типа «Впусти Крик в свою душу и ты почувствуешь, как он овладевает тобой!», или «Ты Довакин, нити твоей судьбы плотно переплетены с судьбой Скайрима, поэтому просто доверься небу!».

Мне хотелось биться головой об стену, а еще больше хотелось стукнуть об эту самую стену Арнгейра. Я честно пытался понять, где именно находится душа, в которую нужно впустить Крик, но это было выше моего разумения.

Мне захотелось заплакать. Мы с дедом разговаривали на разных языках, и ничего поделать с этим я не мог. Но Арнгейр меня удивил. В хорошем смысле этого слова. Седобородый скинул капюшон и почесал седую шевелюру.

— Ты же маг? — спросил он.

— Вроде бы, — кивнул я.

— Представь себе магические потоки, соедини их в единое целое, глубоко вдохни, задержи дыхание и вложи всю свою энергию в Крик.

— Ну, вот, — обрадовался я. — Так гораздо лучше. Соедини, вдохни, заори. Все ясно.

И прежде чем Арнгейр успел что-нибудь понять, я представил себе первую руну «Безжалостной силы», глубоко вдохнул, напряг голосовые связки и заорал со всей дури:

— ФУС! — и сам заржал. Получилось очень похоже на «Фас», вот только вместо Бармалея был Седобородый.

Деда качнуло, и он с неудовольствием посмотрел на меня.

— Скажите, Арнгейр, — зачастил я. — А нельзя ли мне как-то по-быстрому изучить все Слова Силы? Ну, чтобы не скакать по Скайриму в поисках стен? Их, как правило, всякие хмыри охраняют, ну и… Сами же понимаете. Драки, убийства, побоища, все дела… А вдруг я погибну, и Скайрим останется без Довакина?

— Нельзя, — покачал головой Седобородый. — Стена обладает силой, которая необходима для того, чтобы Слово слилось с твоей душой Довакина. Впиталось в кровь…

Ну, вот, а я только понадеялся, что дед завязал с высокопарностью и патетикой.

— Но вы же можете передать мне знание Слова, разве нет? — сдаваться не хотелось.

— Можем, — подтвердил Арнгейр. — Но не будем. Мудрость ты должен познать сам.

Желание прибить Седобородого стало непреодолимым, но я сдержался.

— Ладно, все понятно. А вот души драконов… Зачем я их поглощаю?

— Поглощая душу дракона, ты уничтожаешь его окончательно, — с грустью в голосе ответил дед.

— А еще? — с нетерпением спросил я.

— Все, — удивился Арнгейр. — А что ты еще хотел?

— Хотите, открою страшную тайну? — заговорщически прошептал я.

Седобородый ошарашенно кивнул.

— Рога вашему Юргену обломали до меня… в смысле, в Устенгреве пусто.

— А рог Юргена Призывателя Ветра? — вскинулся Седобородый.

— Да говорю же, спиздили его, — с раздражением откликнулся я. — Украли. Нет там рога. Ни Юргена, ни кого-то еще. Вообще нет. От слова «совсем».

— Как так? — растерялся дед.

— Вот так, — и я пожал плечами. — А не хрен свое добро по гробницам разбрасывать! Нужен рог? Пошли и забрали, вам с вашим Ту’умом это как два пальца об асфальт. А вы закрылись тут и сидите, медитируете. О бренности всего сущего размышляете. Вы вообще в курсе, что Алдуин Пожиратель Мира вернулся, или это тоже новость дня?

— В курсе, — Арнгейр вскинул голову и посмотрел мне в глаза.

— И чего сидим? Кого ждем? — я потихонечку начинал злиться. — Довакина, который придет и решит все проблемы? Так? А мы такие все в белом?

— Если миру приходит конец, значит так тому и быть… — начал Седобородый.

— Ой, давайте только без этой вашей демагогии, ладно? — и я махнул рукой. — Идите вон объясните детишкам в Айварстеде, почему они должны умереть. Матерям их объясните. Так и скажите, мол, весь мир хуйня, все бабы бляди, а солнце ебаный фонарь! — последнюю фразу я уже выкрикнул.

Арнгейр не ответил, он задумчиво теребил капюшон своей мантии, старательно отводя взгляд.

— Ладно, — произнес я. — В Устенгрев мы сходим. Там стена Слов, как-никак, да и Морфал рядом. И потом, вдруг я ошибаюсь, и рог все еще в усыпальнице?

Седобородый с облегчением выдохнул.

— Хорошо, — ответил он. — Это верное решение. Ждем тебя на Высоком Хротгаре в любое время.