Ребенка жалко, но что поделать. К таким опека не приходит, хотя я хз, как они живут в однушке такой толпой и что едят...

была настолько впечатлена, что закрыла как страшный сон.

Чот я наверное не пойду смотреть)))
Уже баюся))

— Пока они еще малыши, можно как-то разместиться. Но что вы собираетесь делать потом?

— А что вы предлагаете? Нам и бабушка сказала: «Надо было двух детей с разницей семь лет». Я говорю: «Хорошо, ладно. Скажите, кого из них убить?» Она: «Как ты можешь так говорить?» А я: «Вы же это предлагаете. Эти дети — есть. Вы говорите, что кто-то из них быть не должен. Пальцем тогда покажите». Для каждого из них — это его жизнь. Для Лейечки, например, — она сейчас в пятый класс идет (Лейе пять лет и десять месяцев. — Прим. ред.). Для Терры, которая «Сказки ночи» читает… (Терре четыре года и четыре месяца. — Прим. ред.) Это же как в нацистской Германии: не достоин жить. Кошмар какой-то!

- Это, дорогой, мое дело, чем я у себя занимаюсь, - отвечал Выбегалло фальцетом. - Я до вашего этажа не касаюсь, хотя вот у вас в последнее время бесперечь текет живая вода. Она у меня весь потолок замочила, и клопы от нее заводятся. Но я вашего этажа не касаюсь, а вы не касайтесь моего.

- Г-голубчик, - пророкотал Федор Симеонович, - Амвросий Амбруазович! Н-надо же принять во в-внимание в-возможные осложнения... В-ведь никто же не занимается, скажем, д-драконом в здании, х-хотя есть и огнеупоры, и...

- У меня не дракон, у меня счастливый человек! Исполин духа! Как-то странно вы рассуждаете, товарищ Киврин, странные у вас аналогии, чужие! Модель идеального человека - и какой-то внеклассовый огнедышащий дракон!..

- Г-голубчик, да дело же не в том, ч-что он внеклассовый, а в том, что он п-пожар может устроить...

- Вот, опять! Идеальный человек может устроить пожар! Не подумали вы, товарищ Федор Симеонович!

- Я г-говорю о д-драконе...

- А я говорю о вашей неправильной установке! Вы стираете, Федор Симеонович! Вы всячески замазываете! Мы, конечно, стираем противоречия... Между умственным и физическим... Между городом и деревней... Между мужчиной и женщиной, наконец... Но замазывать пропасть мы вам не позволим, Федор Симеонович!

- К-какую пропасть? Что за ч-чертовщина, Р-роман, в конце концов?.. Вы же ему при мне объясняли! Я г-говорю, Амвросий Амб-бруазович, что ваш эксперимент оп-пасен, понимаете?.. Г-город можно повредить, п-понимаете?

- Я-то все понимаю. Я-то не позволю идеальному человеку вылупляться среди чистого поля на ветру!

- Амвросий Амбруазович, - сказал Роман, - я могу еще раз повторить свою аргументацию. Эксперимент опасен потому...

- Вот я, Роман Петрович, давно на вас смотрю и никак не могу понять, как вы можете применять такие выражения к человеку-идеалу. Идеальный человек ему, видите ли, опасен!

Тут Роман, видимо по молодости лет, потерял терпение.

- Да не идеальный человек! - заорал он. - А ваш гений-потребитель!

Воцарилось зловещее молчание.

- Как вы сказали? - страшным голосом осведомился Выбегалло. - Повторите. Как вы назвали идеального человека?

- Ян-нус Полуэктович, - сказал Федор Симеонович, - так, друг мой, нельзя все-таки...

- Нельзя! - воскликнул Выбегалло. - Правильно, товарищ Киврин, нельзя! Мы имеем эксперимент международно-научного звучания! Исполин духа должен появиться здесь, в стенах нашего института! Это символично! Товарищ Ойра-Ойра с его прагматическим уклоном делячески, товарищи, относится к проблеме! И товарищ Хунта тоже смотрит узколобо! Не смотрите на меня, товарищ Хунта, царские жандармы меня не запугали, и вы меня тоже не запугаете! Разве в нашем, товарищи, духе бояться эксперимента? Конечно, товарищу Хунте, как бывшему иностранцу и работнику церкви, позволительно временами заблуждаться, но вы-то, товарищ Ойра-Ойра, и вы, Федор Симеонович, вы же простые русские люди!

- П-прекратите демагогию! - взорвался, наконец, и Федор Симеонович. - К-как вам не совестно нести такую чушь? К-какой я вам п-простой человек? И что это за словечко такое - п-простой? Это д-дубли у нас простые!..

- Я могу сказать только одно, - равнодушно сообщил Кристобаль Хозевич. - Я простой бывший Великий Инквизитор, и я закрою доступ к вашему автоклаву до тех пор, пока не получу гарантии, что эксперимент будет производиться на полигоне.

- И не ближе пяти к-километров от г-города, - добавил Федор Симеонович. - Или д-даже десяти.

По-видимому, Выбегалле ужасно не хотелось тащить свою аппаратуру и тащиться самому на полигон, где была вьюга и не было достаточного освещения для кинохроники.

- Так, - сказал он, - понятно. Отгораживаете науку от народа. Тогда уж, может быть, не на десять километров, а прямо на десять тысяч километров, Федор Симеонович? Где-нибудь по ту сторону? Где-нибудь на Аляске, Кристобаль Хозевич, или откуда вы там? Так прямо и скажите. А мы запишем!

Снова воцарилось молчание, и было слышно, как грозно сопит Федор Симеонович, потерявший дар слова.

- Лет триста назад, - холодно произнес Хунта, - за такие слова я пригласил бы вас на прогулку за город, где отряхнул бы вам пыль с ушей и
проткнул насквозь.

- Ничего, ничего, - сказал Выбегалло. - Это вам не Португалия. Критики не любите. Триста лет назад я бы с тобой тоже не особенно церемонился, кафолик недорезанный.

С частным детсадом из собственных детей.