– Эркиг!.. – укоризненно воскликнула Гвен. – Да много ли кто запомнил Мэйрион такой вот безумной старухой? Вся Думнония знала ее совсем другой! И вот что, Эркиг... Я, конечно, богословию не обучена, но думаю так: за одну только победу над саксами Господь простит ей все прегрешения!
Разговор между Гвен и господином Эрком продолжался еще долго. В него вмешивался иногда господин Лэри, в него вставили по словечку Орли и Санни – и все они вспоминали Робина: как тот подшучивал над жадными ротозеями, как наказывал освиневших чиновников, как выручал попавших в беду достойных людей. Приоткрыв рот от восторга, самозабвенно внимала этим историям Нуала. Со сдержанным, но все-таки искренним любопытством прислушивались к ним оба рыцаря-скрибона. Больше всех, похоже, удивлялась рассказам о Робине леди Эмлин – правда, чтобы это заметить, ее следовало очень хорошо знать. Между тем истории то сменяли одна другую, то сливались воедино, то переплетались в причудливое ажурное кружево, и из всего этого рождалась новая легенда – о Робине-сиде, о Робине-волшебнике, о Робине-герое.
Танька не вмешивалась в разговор, но слушала его внимательно – и тоже узнавала немало нового для себя. Что-то она слышала о Робине впервые, другие же истории вроде бы были ей хорошо знакомы – и все равно дополнялись неведомыми ей прежде подробностями. Совсем неожиданными гранями заиграли перед ней и добывание Робином еды в англской деревне, и его схватка с коварным «королем пикси» в Кер-Уске, и остановленный погром в заезжем доме Кер-Тамара. А потом перед Танькиным внутренним взором вдруг нарисовался давний предзакатный вечер возле Лланхари, когда они впятером – Танька, Орли, леди Эмлин, несчастный Марх и нелепый ряженный под пикта гвинедский горец – толпились возле сломанной брички, обсуждали болотные огоньки и мимоходом поминали Робина Доброго Малого. Вот разве могла бы Танька тогда подумать, что совсем скоро тот наяву войдет в ее жизнь и сгорит, как яркий факел, осветив ей путь?