Лишенные возможности заниматься привычной работой, мы стали более внимательны к явлениям природы. Мы следили за различными попадавшими к нам животными и насекомыми. Став более наблюдательным, я начал замечать всевозможных насекомых, живших в моей камере или во дворике. Я понял, что в то время, когда я сетовал на одиночество, в этом дворе, казавшемся таким пустым и заброшенным, жизнь била ключом. Все эти ползающие, скачущие и летающие насекомые жили своей жизнью, нисколько не мешая мне, и я тоже не видел оснований мешать им. Только с клопами, москитами и, до некоторой степени, с мухами я вел непрерывную войну. Ос и шершней я терпел, и сотни их жили у меня в камере. Лишь раз мы слегка повздорили, когда одна из ос, мне думается — неумышленно, ужалила меня. В гневе я попытался истребить весь рой, но они храбро поднялись на защиту своего временного жилья, где у них, вероятно, были яйца, и я отказался от своего намерения и решил оставить их в покое, если они больше не будут меня трогать. После этого я свыше года жил в этой камере, окруженный осами и шершнями, но они никогда не нападали на меня, и мы уважали друг друга.

Гораздо больше пугают меня сороконожки; это не столько страх, сколько инстинктивное отвращение. В Алипурской тюрьме в Калькутте я проснулся однажды ночью и почувствовал, что по моей ноге что-то ползет. Я зажег фонарь и увидел на постели сороконожку. Инстинктивно и с удивительной быстротой я выпрыгнул из кровати, едва не ударившись при этом о стену камеры. Я хорошо понял тогда, что такое условные рефлексы Павлова.