Следующие несколько недель Эдрин провел в тюрьме, вновь ощутив на себе все прелести бытия заключенного, обвиняемого по серьезной статье. Прямо как перед отправкой в Хелген в свое время…

Каждый день его будили ведром грязной воды в лицо, встряхивали — и тащили на очередной допрос, где подвешивали на веревке так, что он только на цыпочках мог стоять на полу, и избивали, попутно задавая один вопрос за другим на все том же незнакомом языке. Драконорожденный и рад был бы ответить на их вопросы, но случилось то, чего он, в общем-то, ожидал — он совершенно не понимал язык местных, а местные в той же степени не понимали его речь. Правда, пока еще только избивали, на более серьезные пытки солдатня пока не решалась, подчиняясь некому «dekretu». Затем его тащили обратно в тесную камеру, где кормили какой-то бурдой вроде пшеничной каши, приготовленной на воде, ругали, судя по неодобрительному тону и злобным рожам стражников, и оставляли так на несколько часов. И, что самое главное, почти никогда не оставляли без надзора — стражникам даже стол и два стула поставили прямо напротив его камеры.

В иное время Эдрин бы просто сбежал — благо, за столько дней он уже более-менее запомнил маршрут, по которому его водили на допросы и по которому потом уходил пыточных дел мастер, закончив работу, равно как и более-менее запомнил время прохода надзирателей. Но не сейчас. Нужно было еще немного восстановить магические силы, что давалось с большим трудом. Некоторые магические способности у него все еще оставались — пока еще совсем незначительные, но начинавшие, судя по ощущениям, крепнуть с каждым днем. Восстанавливались бы и быстрее, если бы не ежедневные допросы, после которых телу требовался отдых и регенерация, отбиравшая даже те жалкие крохи магии, что удавалось собрать. Тем не менее Эдрин постепенно готовился. Еще немного — и ему хватит сил, чтобы призвать заклинание пламени. Несколько секунд — и от стражников останутся только трупы с хрустящей корочкой вместо кожи. А дальше уже как повезет.

Несколько раз его таскали вместо пыточной в комнату, похожую на допросную, где какой-то жиртрест в дорогом кафтане задавал ему разные вопросы, периодически переходя, видимо, на другие языки, которых Эдрин все так же не понимал, но правила игры уловил и тоже начал пытаться подбирать другие языки, максимально упрощая обороты, чтобы собеседник понял хоть что-то, но тщетно — собеседник не понимал ни сиродильский, ни редгардский, ни каджитский языки, которые Эдрин знал хорошо. Здоровяк, которого остальные стражники называли Декстра или как-то так, тем не менее, попыток не оставлял, периодически притаскивал с собой на допрос разных людей — должно быть, переводчиков с других языков — но все так же тщетно. Разве что один язык, чрезвычайно грубый и полный рычащих звуков, чем-то напоминал жуткую помесь орочьего со всеобщим и еще каким-то незнакомым языком. По крайней мере, Эдрин понял слова «нордлинг», что, должно быть, должно было подразумевать под собой «норд», то есть — житель северной провинции, и «не черный», что звучало, судя по тону собеседника, в адрес самого Эдрина. Довакин попытался ответить на орочьем, на котором немного умел общаться — и, судя по всему, не прогадал.

От Дийкстры факт того, что пленник понял хоть что-то, не ускользнул. Он нахмурился и стал чаще приглашать людей для разговора на языке, который, как понял Эдрин, назывался «нильфгаардский», что бы это ни значило. Некоторое взаимопонимание и точка соприкосновения были налажены, а потому, догадываясь через пятое слово на десятое, они начали медленно общаться между собой, периодически помогая себе знаками и чем-то вроде примитивной пантомимы. Со стороны это выглядело, наверное, до ужаса смешно.

— Со ty, — Дийкстра ткнул пальцем в Эдрина, — делать когда тебя найти?

— Я, — Эдрин показал на себя пальцем, затем осмотрелся, пожал плечами и покрутил пальцем у виска. — Не знать. Нет памяти.

В таком духе допросы пошли несколько лучше, спокойнее и размеренней. Постепенно Эдрин начал понимать, что от него хотят и даже начал немного отвечать на том же нильфгаардском, ошибаясь и постоянно сбиваясь обратно на орочий. Дийкстра все еще не оставлял попыток подобрать и другие языки, на которых можно было бы поговорить несколько более успешно. Сначала он приволок какого-то длинноухого эльфа, который долго пытался разговорить довакина на по меньшей мере трех языках, затем был старого вида дедок, который сначала пытался говорить на других языках, а затем и вовсе попробовал язык жестов — тоже безрезультатно. Однажды для разговора Дийкстра даже приволок с собой какого-то смуглого дядьку в голубом кафтане, расшитом золотом и жемчугом, который начал тарахтеть на совершенно непонятном языке, лишь отдаленно, по общему лающему звучанию, похожему на говор редгардов.

В любом случае, главную мысль Эдрину удалось донести до здоровяка — он не шпион неких «черных» и вообще не помнит, как ему удалось оказаться на тех вонючих болотах, которые Дийкстра назвал «Веленская земля». Говорить правду — что он, вообще-то, глава драконьего культа, — Эдрин не стал. Постепенно он начинал понимать, что занесло его вовсе не в другое время, а совсем в другой мир, а потому лучше было не претендовать ни на какую власть и не называться высокими титулами, чтобы не получить по шапке еще и за попытку выпендриться. Вместо этого он пошел по самому простому и легкому пути — прикинулся, что потерял память. Не всю, но часть. А странные языки откуда — сам не помнит. Кажется, всю жизнь на них говорил.

Легенда была довольно проста, понятна и совершенно недоказуема — поди разгадай, чего человек на самом деле не помнит, а где — просто хитрит. Так что, играя на этом, Эдрин начал познавать окружение, прекрасно понимая, что придется потом все эти сведения проверять и перепроверять, ведь Дийкстра тоже мог играть на потерявшем память человеке и вешать ему на уши любую чушь.

Оказалось, что он, Эдрин, теперь пребывает в теле ведьмака — алхимически измененного человека, специально подготовленного и улучшенного для единственной задачи — убийства самых разных чудовищ, которых хватало по всему миру. И не просто ведьмак, а ведьмак из школы Кота, известной своей крайне дурной репутацией отступников, среди которых полно диверсантов, наемных убийц и прочих головорезов. Собственно, его за это и взяли — посчитали, что ведьмак школы Кота был послан некими «черными», чтобы натворить дел в лагере реданской армии, что стояла здесь, неподалеку от большого города под названием Оксенфурт.

Наконец, спустя почти месяц, Дийкстра велел стражникам отпустить ведьмака из клетки и вернуть его вещи, что солдатня сделала с большим неудовольствием.

— Пойдешь со мной, — сказал Дийкстра Эдрину по-нильфгаардски. — Сначала — в бани, а затем — на встречу. С тобой очень сильно хочет поговорить одна чародейка… Ты ей, почему-то, показался интересен.

— Не считать, что это — корошая идея, — кое-как ответил довакин.

— Тебя все равно никто не спрашивает, — покачал головой Дийкстра. — Учти, ведьмак, от этой встречи будет зависеть твоя жизнь. Будь так добр — веди себя нормально.

— Я стараться.

— Вот и хорошо. Все, пшел вперед, только без глупостей. Дернешься — и я тебе лично башку проломлю. Ты, вроде, не брешешь, как мне кажется, но помни — я все еще держу тебя за яйца.

Наверное, моя судьба была предрешена ещё с самого рождения: моя мать умерла при родах, и в этом винили меня. Отец постоянно упрекал в том, что я являюсь «самой большой ошибкой и тяжким грузом в семье». Он постоянно твердил, что я не должен был родиться; лучше бы умер я, а не мама. Даже родная сестра разделяла его мнение и не считалась с моим. Детство… Оно было тяжёлым. Не сказать, что в материальном плане мы в чём-то нуждались, но внутри было как-то тесно и пусто. Я был по жизни изгоем общества, а отец, который никогда не хотел меня принимать, пытался кинуть куда-нибудь подальше с родительских глаз. Всю жизнь пытался доказать себе и остальным, что я такой же человек, что из меня что-то получится, но… все были слепы. Меня считали изгоем… Хотя чего скрывать: да и сейчас так считают. Правда, я никогда не понимал свою жизнь, не анализировал её, не пытался найти компромисс и исправить ошибки до сегодняшнего дня, когда родился заново.

Я был отличником, звездой спорта, хотя… Это всё не моя жизнь. Она чужая, и к ней я никаким боком не отношусь сейчас. Впрочем, это неважно, ведь я всё время пытался доказать своему отцу то, что я на что-то способен и из меня выросла личность, но старик обычно лишь махал руками да тяжело вздыхал, пытаясь скрыть тем самым недовольство. Ведь его родной сын, будучи младенцем, убил любимую жену! Абсурд. И почему-то я дальше продолжал бороться за несуществующее звание. Окончил учёбу с дипломом – да, побеждал в спортивных секциях – было дело, стал успешным репортёром в дорогой газете – запросто. Но я был слепым, как и мой отец. Семейная черта, передающаяся по наследству, видимо. Хотя, скорее, это просто то самое желание доказать окружающим и самому себе, что ты чего-то стоишь. И в прошлой жизни я за это поплатился.

Я был глуп. Даже слишком. Жизнь только-только начала налаживаться, а я предпринял слишком роковую попытку сделать всё ещё лучше, но в конце концов загнал себя в бездну. Эта тёмная тюрьма, которая уничтожает тебя медленно, что даже хочется лишний раз глотнуть быстродействующего яда. Сначала тебя увольняют из-за оплошности, которая вроде не имеет никакого значения для тебя, а потом начинаешь осознавать, что из-за собственной лжи страдают все, и последствия будут ответными: лишаешься из-за нервов последнего здоровья, а потом и жилья… Всё. На этом жизнь останавливается, и начинаешь искать другой верный путь, все ещё ища виновных, но никогда не указывая на себя. И почему-то первым местом, которое хочется посетить после того, как на плечи свалился тяжёлый груз, становится церковь. Кто-то реально верит в Бога, кто-то считает, что это просто самовнушение, но… Почему-то я тогда верил в него и надеялся, что Господь всё-таки поможет мне открыть глаза. Но открыл он мне кое-что другое…

Молиться Богу не стыдно, но стыдно признавать собственную неправоту. И просишь его простить тебя за все грехи, но вместо этого Всевышний преподносит тебе подарок. До сих пор помню, как бил церковный колокол в дождливую полночь, как истошно кричал знакомый голос, пытаясь избавиться от заразы… А потом эта самая зараза – чёрная, как вороное крыло, – попадает на тебя. Оно живое и оказывается единственным другом, который понимает буквально с полуслова. Друг, который хочет идти с тобой до конца твоей жизни, но… оказывается предателем. Правда, сначала вам двоим предстоит пройти нелёгкий путь, чтобы понять, кем вы являетесь друг другу: использует ли тебя инопланетный симбиот, либо же он и вправду хочет найти человека, с которым будет делиться самым сокровенным. Но реальность и правда – немного разные понятия. Существо, в котором находишь второго себя, внезапно начинает поглощать тебя, превращая в бездушную марионетку. И симбиот использует тебя в своих гнусных целях, а потом вас разделяют: одного оставляя на запретной зоне, а другого отправляя в бесконечность.

А потом внезапно в твоей жизни наступает такой момент, что хочется просто в ней поставить жирную точку и просто поверить в то, что ты хочешь начать жизнь с чистого листа. Раньше, когда я был ребёнком, мне говорили, что тюрьма – это дом для отбросов общества, которые уже никогда не смогут встать на путь истинный. Но, когда я сам оказался в этой земной яме, то тоже поначалу считал, что здесь я окончательно свихнусь и потеряю в себе личность, ведь шизофрения после встречи с симбиотом уже начала активно захватывать мой мозг своими ветвистыми пальцами-галлюцинациями. Сидя в клетке, невольно начинаешь чувствовать себя слабаком, который даже прутья решётки не может сломать. Кажется что они сделаны из титана, гибрида вольфрама или хрома. Твоё «Я» подавляется в этом месте, а холодные каменные стены давят на сознание. И вновь начинаешь искать виноватых. Вновь начинаешь рыться в головной библиотеке, ища того, кто когда-то ударил ножом в спину, хотя это ты сделал сам. Круговорот бесконечности; цепь замыкается, и ток бегает по кругу. Но в какой-то момент всё разрушается, и появляется некий проблеск, который дарует новую надежду. И это был человек, который мог понимать тебя с полуслова, а потом пытался излечить тебя от собственных демонов и кошмаров.

Порой невозможно в лабиринте теней найти выход, но в каждом тоннеле есть яркий белый луч, который выводит тебя к финишу. Я почти дошёл до него, а потом свернул… Будто не хотел воспринимать реальность, как должную. И поэтому совершил, возможно, большую ошибку, но эта ошибка стала стартом моего нового начала. До сих пор помню, как мне пришлось вновь сотрудничать со старым другом, чтобы не потерять её… Девушку, которая за несколько месяцев стала смыслом моей жизни. Ту, которую я успел спасти. Тяжело вспоминать прошлое, но оно, увы, не может просто так исчезнуть. Но… Мне бы хотелось вернуться назад, чтобы предотвратить свои прошлые ошибки и не повторить их вновь. Но… Я даже не знаю, как вообще вернуться обратно домой. И вообще, возможно ли это?..

Помню, как я оказался на какой-то пустынной планете, откуда простирался вид на вселенную. Интересно, что я все ещё могу дышать, ходить, жить, говорить… Но вот человеческие потребности меня совершенно не мучали: не хотелось ни пить, ни есть, ни справить нужду… Хотелось только одного: выбраться из этой бесконечной пустыни Сахара. Интересно, что солнца или какого-то подобия его не было, но медный песок всё равно обжигал подошвы. Я здесь был один. Даже симбиота, с которым меня выкинуло из реальной Земли сюда, куда-то пропал. Я не знал, где я и что мне теперь делать. Но голос в голове говорил одно единственное слово слишком уверенно: «Идти». Вперёд? Это место может быть бесконечным. Оно станет моей могилой за прошлые грехи. Думаю, что так оно и будет. Но… Почему-то есть надежда на спасение. Совсем маленькая, но она есть. И я начинаю идти.

Песчинки зарываются между пальцами ног, неприятно покалывая кожу; ветер постоянно гонит назад, к старту, будто бы невидимые силы не хотят, чтобы я шёл вперёд. Но мне хочется… Я хочу преодолеть препятствия, чтобы в последний раз, возможно, доказать себе, что из меня что-то получится. Злополучные золотистые крошки под дуновением ветра попадали в глаза и рот, заставляя останавливаться. Каждый последующий шаг отдавался болью: песок обжигал стопу, и казалось, что ты стоишь на острых осколках стекла, которые помимо этого ещё и плавятся от прикосновений кожи. Больно, но приходится терпеть, иначе не сможешь выбраться из этой тюрьмы. Погибнешь. Хотя, возможно, такая судьба была предначертана мне с самого начала. Кто знает?..

И почему-то сейчас, в этом бездушном мире происходит переосмысление всего. За что судьба меня так? Почему я стал изгоем? Ведь у меня практически было всё, а из-за одной единственной глупости ничего не осталось. И всё же интересно, что сейчас происходит там, в том внешнем мире, который я покинул, будучи отправленным на эту планету. Я ведь в том мире считаюсь погибшим, как бы странно это не звучало. Фактически, пропал без вести, но явно какая-то сволочь подделает документы, и там будет чёрным по белому афишировано: «Смерть». И всё же, иногда мне становится интересно, а кого-то вообще волнует моя судьба? Отец, например, явно будет рад, как только узнает, что его отпрыск сгинул в каком-то там другом мире, и теперь его имя никогда не прозвучит в стенах родного дома. Сестра? А что, собственно, она? Ей всегда было плевать на меня, поэтому не сомневаюсь, что она даже не вспомнила обо мне. Но почему-то больнее всего думать о том, что чувствует сейчас человек, который стал за последние месяцы для тебя слишком родным. Эшли… Чёрт, никогда не думал, что сильно привяжусь к ней. Она… Она ведь психолог. Сейчас, находясь в этом месте, я почему-то начинаю противоречить самому себе: может быть, правду говорят, что «мир – театр, а люди в нем - актёры»… И девушки-психологи – те ещё актрисы мирового кино. Я могу и ошибаться, но сейчас столько голосов слышно в голове, а их невозможно заставить замолчать. Эшли… Это имя вечно сидит в мой голове. Доктор попыталась спасти меня, но я сам себя свёл в могилу, просто повинуясь звериному инстинкту – быть сильнее. Смертельный союз лопнул, оставив лишь швы и раны. Но именно из-за Эшли меня до сих пор тянет обратно домой. Хотя, я не сомневаюсь в том, что она уже давно замужем, и, возможно, уже родила ребёнка… Но мне хочется всё равно её увидеть, чтобы окончательно убедиться в том, что она счастлива. Хотя, навряд ли мы с ней уже встретимся – моя судьба выбрала за меня путь: сгинуть в этом мире.

И всё же, чем я заслужил всё это? Видимо, из-за собственной слепоты и мнения, что я могу всё. На самом деле из меня ничего толкового не вышло. Отец всё-таки был прав насчёт меня: из меня не получилась личность. Именно та личность, которую он бы хотел видеть. Но я не осуждаю его. Это теперь мне незачем. Однако, всё равно хотел бы получить его одобрение. Для меня это важно. И сейчас – особенно. Даже сам не знаю, почему. Но я его уже не получу – прекрасно понимаю это. И приходится с этим мириться.

А я всё продолжаю свой путь. Ноги сбиты в кровь, а температуру собственного тела я перестаю чувствовать. Здесь жарко, но мне по-прежнему не хочется пить. И, сделав очередной шаг, падаю на колени – сил идти уже просто нет. Чувствую, как по лбу скатываются капельки пота, а потом они попадают в рот. Противный вкус, но терпимый. Посмотрев наверх и прищурившись, начинаю вглядываться в небо, понимая, что всё-таки мне здесь не выжить. И воспринимаю эту правду, как должное. Даже улыбнулся. Но неожиданно вижу вдалеке некое свечение. Нет, это не солнце, а что-то другое: такое овальное, тонкое, похожее на вытянутый блин. И я подбегаю к этому странному явлению, которое с каждым шагом становилось только больше. И вот расстояние между нами сократилось – отделяли какие-то жалкие пара метров. Это был овальный коридор – портал, ведущий в неизвестное измерение. Спасение моё ли или же наказание? Не знаю я точного ответа. Но мне нужно его узнать; протягиваю руку вперёд, зажмуриваясь, так как страх все ещё преобладал; по локоть конечность оказывается в открытом портале, открываю глаза, жадно глотая воздух, будто бы полчаса пробыл под водой. Высунув руку, я смотрю на свою ладонь, не понимая, что сейчас произошло. Неужели меня и вправду ждёт спасение, или же это проход в ловушку – ещё худший мир, чем этот? Но никогда ничего не узнаешь, если это не опробуешь; и я решился войти туда. Воронка тут же поглотила меня, и я даже не заметил, как оказался по ту сторону реальности. Яркая вспышка ударила в глаза, а дальше… Дальше – один туман…

Пока я завис в своих размышлениях, разглядывая статую, данный персонаж усмотрел в моём лице заинтересованную личность и благодарного слушателя. В общем решил он присесть мне на уши.
— Я смотрю вас заинтересовал наш покровитель Талос! А знаете ли вы!.. — ну всё, погнал на всех порах вдохновения. Но я решил его чуть притормозить, а то от длинных проповедей у меня голова болеть начинает.
— Да, я заинтересовался. Но не столько личностью, воплощенной в данной статуе, а самой статуей. Красиво сделана, и гармонично. Словно живой. Откуда она здесь?
О, это выражение лица. Словно детское обиженное. Не по нраву ему что вот так прерывают заготовленную речь. Но справедливости ради, в руки взял он себя быстро и ответил вполне спокойным голосом.
— Этой статуе много лет. Создали её местные жители, когда Вайтран был небольшим поселением. С тех пор эта статуя всегда находилась на этом самом месте А вокруг неё постепенно разрастался город, то тех пор, пока не стал таким, каким ты его сейчас наблюдаешь. Раньше жители верили, что статуя защищает и даёт покровительство окрестностям. Сейчас вера в это немного упала, но многие наоборот лишь укрепились в ней. Ведь несмотря на войну, Вайтран остаётся не тронутым. Так же известна ещё одна статуя, она находится на вершине горы вблизи Виндхельма. Но скажи, разумный, неужели тебе совсем не интересен Талос? Неужто ты отвергаешь божественную сущность его?!
-Хм, ну как тебе сказать, жрец. Я не отвергаю то, что он явно не простой смертный, но сразу приравнивать его к божествам — это не ко мне. Как личность, он выдающийся, с этим не поспоришь. Что насчёт интереса к нему — скажи, неужели правда, будто все алтари даруют частичку благословения?
Священнослужитель ненадолго замолчал, словно призадумался. А я усмехался про себя интерпретацией жителей в части нейтралитета города. Они оказывается всё на Талоса валят, и наверняка лишь немногие понимают что реальная заслуга в этом приходится на ярла. Ведь как ни крути, Вайтран очень выгодно расположен географически.
Тем временем жрец очнулся
-Да, это действительно так сын Эльсвейра. В каждом алтаре присутствует частица бога, которому этот алтарь посвящён. И эта частица может ненадолго даровать тебе благословение. Алтари создают не люди, а сами боги. Если же так случится, что алтарь окажется заброшен и забыт, постепенно частица бога в нём умирает. Да, это занимает многие годы. Десятилетия, даже века. Но итоге божественность увядает и остаются лишь красивые поделки, которые не стоят ничего кроме самого материала.
Опа! А вот этого я не знал. Думал алтари как есть, так и остаются навечно работающими. А они оказывается выдыхаются. Интересно, с чем это связано?
-Как это — алтари создают боги? Они что, прям вот так раз — и сделали прямо тут, к примеру?
— Нет, нет, совсем нет сын мой — жрец тихо рассмеялся. — Боги даруют свою частицу заготовке, после чего она преобразуется и становится алтарём. Заготовку же делают жрецы. Иногда это занимает многие годы. Это одна из обязанностей священнослужителей.
-А почему так долго делать заготовку? Из-за какого то особого материала, который сложно обрабатывать?
-И да, и нет. Материал обрабатывать несложно. Сложно его найти. Мы, жрецы, чувствуем его. И когда приходит время для создания заготовки, приходится обходить чуть ли не весь Скайрим в поисках. Для других разумных, это почти всегда какой то камень, или булыжник, ничем не примечательный. Лишь маги иногда что то улавливают. Бывает они используют его как заготовки под примитивные артефакты или для частей стола зачарования. Но на этом и всё. И это радует, иначе бы поиски занимали куда больше времени и сил.
Хм… интересно аднака. Заинтриговал, жрец. Если маги чувствуют в нём что то, значит всё-таки этот материал обладает какими то магическими свойствами. А значит жречество, можно отнести к той же магии, пусть и слегка извращённой. А это уже отдельные перспективы. Ну что, уже не зря затеял разговор с талосопоклонником. А сейчас…
-Вы сумели заинтересовать меня, жрец…
-.Хеймскр
-…жрец Хеймскр (ох блин и имечко! Язык чуть не сломал что бы верно произнести и не обидеть человека. Хотя, мне ли говорить за имена?). Но я всю свою сознательную жизнь особо не сталкивался с проявлениями магии или божествами. Потому, если вы не будете против, я бы прикоснулся к алтарю. Вдруг я смогу что либо почувствовать?
Жрец аж просиял.
— Ты просишь прикоснуться к алтарю Талоса Могучего! Как я могу отказать тебе в этом? Даже будучи человеком, великий Талос заботился о нас. Ибо видел он в нас, в каждом из нас будущее Скайрима! И если каджит, сын горячих песков и сухих ветров желает припасть к источнику мудрости и почувствовать на себе любовь Талоса, то кто я такой что бы препятствовать этому?!
Боги, демоны и драконы… А, пардон! Боги, дреморы и драконы… Стоп, опять не то… Аэдра, даэдра и драконы! (во! Теперь верно) стоило лишь напомнить немного о вере, как человек, только что выглядевшим разумным, резко превратился в яростного фанатика. От которого очень резко захотелось отойти подальше.
-Эм… в общем, да. Потому позволь…
Хеймскр стоял прямо перед алтарём, словно защищая алтарь от всяких «нечестивцев». Сейчас же стоило мне начать движение, он словно дворецкий или швейцар элегантным движением отодвинулся в сторону и сделал жест, аля «прошу, проходите». Стараясь не коситься на жреца взглядом, я подошёл к алтарю. На вид он выглядел толи как перекрестье меча, то ли как двусторонняя секира, то ли как гибрид этих орудий сокращения численности ближнего своего. В общем, алтарь есть алтарь. Правда, материал неясный, от слова «вообще». То ли камень, то ли обсидиан, то ли железо, то ли эбонит… Ещё и цвет своеобразный — какой то серо-фиолетовый.
Тихонько вздохнув, кладу лапу на алтарь. Секунд пять ничего не происходит. Когда в голове проходит мысль «Ииии….что? Облом-с» и я уже собираюсь убрать лапу, от святилища начинает исходит тепло. Затем появляется легкий гул. С нарастающим удивлением начинаю ощущать какой то отзыв внутри себя. Золотистая вспышка с характерным *вспых* отключает сознание.